Глава двадцать восьмая

Январь 1572 года. Ричмонд

Ричмонд был самым теплым из дворцов Елизаветы. Большую часть зимы она обычно проводила здесь. Сейчас в камине ее личных апартаментов пылал огонь. За выходившим на восток окном ветки сбросивших листья деревьев королевского парка гнулись под напором устойчивого ветра. Небо над головой угрожающе потемнело, предвещая бурю. Вдали слышались раскаты грома.

Елизавета только что отослала своих фрейлин и теперь осталась одна. Она получила сообщение от Ормонда, который ехал сюда. Обычно все мысли Тома были поглощены Ирландией, и она готовилась услышать худшее.

Елизавета нервно расхаживала по комнате. Только вчера она признала отпрыска Марии, Джеймса, королем Шотландии. Она в свое время твердо решила, что никогда этого не сделает, но обстоятельства в конце концов вынудили ее пойти на такую крайность. Заговоры против нее в пользу Марии не прекращались, так же как и иностранное вмешательство, и пришло время заменить одного законного монарха другим. Елизавета ощущала на своем горле цепкие пальцы душившего ее страха. Каждый раз, когда рушился чей-то трон, она представляла себя на месте павшего монарха. Ей вовсе не хотелось терять свой трон и голову, что всегда было связано одно с другим.

На каком тонком волоске висела жизнь тех, кто был королем или королевой!

В комнату с шумом ворвался Ормонд.

— Он с ума сошел!

— О ком это вы? — Ее знобило, она вся сжалась. Перро вытеснил Фитцмориса на запад, где он теперь укрывался. Неужели этого папистского фанатика так никогда и не поймают? Проклятый О'Нил так хорошо его снабжал, что он вполне сможет пережить еще одну зиму.

— Я говорю о вашем милом пирате, О'Ниле.

— Что опять он устроил?

— Он напал еще на один корабль, испанский, но направлявшийся не в Ирландию, а в Нидерланды. Это второй корабль, который он захватил за последние недели. А всего в течение месяца он атаковал четыре корабля, включая один с грузом для лордов в Эдинбурге. Он просто взбесился!

Елизавета не знала, верить этому или нет. Ведь раньше Лэм старательно выбирал свои цели. Теперь не так. Он как будто наносил удары вслепую, набрасываясь на каждый встречавшийся ему корабль. А нападать на испанцев, которые платили ему золотом за снабжение Фитцмориса? В этом не было никакого смысла.

— Лэм, должно быть, не в своем уме, — коротко сказала Елизавета. — Раньше он действовал более разумно. А вы как думаете, Том?

— Я думаю, что он — человек без корней. У него нет ни короля, ни родины. Вам следует поднять цену за его голову и молить Всевышнего, чтобы Хоуку удалось его захватить.

— Сыграем в бакгаммон, Катарина? — спросил Ги. Катарина стояла в холле, глядя в узкое окно на снег, засыпавший остров. Вой ветра не прерывался ни на секунду. Она почти не слышала слов подошедшего мальчика и не взглянула на его осунувшееся от беспокойства лицо.

Катарина смотрела в окно, пока у нее не зарябило в глазах. Где-то там, среди этого шторма, плыл по зимнему северному морю проклятый предатель Лэм О'Нил. Она крепче обхватила себя руками, не в силах проглотить застрявший в горле комок.

Она все еще не понимала, была просто не в состоянии понять, как мог Лэм смеяться и ухаживать за ней, как он мог так ненасытно любить ее все эти месяцы, когда он все время тайно обделывал свои дела с Фитцморисом. Насколько же мало он любил ее, если любил вообще.

Со времени его ухода прошло уже почти два месяца, и от него не было никакой весточки. Катарина уговаривала себя оставаться непреклонной. Ей совершенно безразлично, где он и чем занимается. Ей все равно, если его постигнет то, что она ему пожелала, и его корабль сгинет в морской пучине.

— Если не хотите играть, может, тогда почитаете мне, Катарина? — У мальчика был озабоченный вид, и он дернул ее за руку.

Катарина заставила себя улыбнуться, потом нагнулась и поцеловала его в макушку.

— Конечно.

— Я думаю, Ги, что Катарина почитает тебе потом. Катарина повернулась к Макгрегору. Большой шотландец двигался необычно тихо для такого крупного мужчины. Она не слышала, как он подошел. Когда Лэм отправился на своем корабле в море, он оставил Макгрегора здесь. Следить за тем, чтобы она не сбежала с острова? Катарина чуть не засмеялась при этой мысли. Куда она могла поехать? К отцу? К Джону Хоуку? К королеве?

— Леди, я хотел бы поговорить с вами наедине.

Катарина почувствовала, что краснеет. Знает ли он? Нет, решила она, этого не может быть. Она вела себя очень осторожно. Единственным человеком, которому она доверилась, была ее служанка, а Катарина давным-давно взяла с нее клятву молчать.

Катарина сказала Ги:

— Через несколько минут, Ги. Встретимся здесь немного позже.

Ги убежал, и Катарина повернулась к Макгрегору спиной, глядя на несущийся под порывами ветра снег. Неужели этот ветер никогда не прекратится? Он завывал без передышки, совсем как стая затерянных в глуши волков. Как можно было жить на этом острове зимой и не сойти с ума? Казалось, она сама вот-вот потеряет разум. Она пыталась представить себе, каково быть в такую погоду в море, на борту пиратского корабля. Холодно, одиноко и опасно.

— Он никогда не выходил в море в это время года, — сказал Макгрегор за ее спиной.

— Меня это не волнует.

— Вас не волнует, что он мог попасть в плен? Или сесть на мель? Или, хуже того, натолкнуться на рифы во время шторма и утонуть?

Катарина обхватила себя руками.

— Наверняка это предназначено ему судьбой, как и любому кровожадному пирату.

— Он знает? — спросил шотландец.

Катарина со свистом втянула воздух, так громко, что Макгрегор наверняка это слышал. Все же она продолжала глядеть в окно.

— Что вы сказали?

— Ему известно, что у вас будет ребенок?

У Катарины прервалось дыхание. Голова закружилась, и она вдруг почувствовала слабость. Эти ощущения не были для нее новы. Уже несколько недель она время от времени чувствовала головокружение, и ей было трудно дышать. У нее не было опыта в этих делах, но она догадалась, что это давала о себе знать зародившаяся в ней новая жизнь. Она ничего не ответила.

— Леди Катарина, за свои годы я повидал немало женщин, и хотя вы и заслоняетесь этой накидкой, как щитом, я заметил, как вырос ваш живот. Есть и другие признаки. Давайте поговорим откровенно.

Катарина рассерженно повернулась к нему, обхватив себя руками. По ее щекам скатывались слезы.

— Это мой ребенок, а не его.

— Он знает? — настаивал Макгрегор.

— У него нет никаких прав, — закричала она, переполняемая гневом, вспоминая его ужасное предательство. — Никаких!

— Вы мне так и не ответили. Но я не думаю, что он мог вас здесь оставить, если бы знал, как бы он ни был расстроен и разозлен. Когда ребенок должен родиться?

Катарина вызывающе уставилась на него.

— Лэм расстроен? Чтобы расстроиться, нужно иметь сердце, а у него его нет! — Она беззвучно заплакала.

— У Лэма есть сердце, и если вы этого не поняли, значит, вы не та женщина, которая ему нужна, — спокойно сказал Макгрегор.

— Это он мне не нужен! — Она обожгла его взглядом. — Если он умер, то и ладно!

Макгрегор не отвел глаз, и ее поразила глубокая печаль в его взгляде.

— Когда, Катарина?

Катарина сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться,

— Я полагаю, в июле. Уже примерно четыре месяца, может, немного больше.

— В поселке есть повитуха. Я хочу, чтобы она вас осмотрела.

Катарина вдруг почувствовала облегчение, огромное облегчение от того, что ее секрет перестал быть секретом. Все это время она очень боялась. Она была беременна и осталась совсем одна, не смела ни к кому обратиться с вопросом, ни на кого не могла рассчитывать, никому не могла доверять.

— Хорошо, — кивнула она. Ее побледневшие щеки стали приобретать прежний цвет. — И чем скорее, тем лучше.

Южный Гэлуэп, Ирландия

Лэм смотрел на заросший лесом берег дельты с внутренним ощущением подстерегавшей на берегу опасности. За эти два месяца пребывания в море он узнал, что за ним ведется охота. Три раза английские корабли начинали его преследовать, стоило им его заметить. Трижды Лэм успешно уходил от преследователей, обменявшись лишь несколькими пушечными выстрелами.

За ним охотились, чтобы предать суду по обвинению в измене английской короне. Поскольку он и вправду совершил измену, его это ничуть не удивило. Он знал, что в конце концов его игра сведется к этому, и был готов некоторое время вести такую жизнь и успешно избегать преследования.

Теперь ему было все равно. Ему даже нравилось, если кто-то осмеливался гнаться за ним.

Инстинкт подсказывал ему, что не надо сходить на берег, но Лэм спустился в лодку и приказал грести к берегу. Он жаждал схватки все равно с кем, с любым противником — реальным или воображаемым.

Он стиснул зубы. Мысленным взором он видел Катарину. Он не жалел, что не объяснил ей свой план. Скорее был даже рад, что не рассказал, как собирается помочь ее отцу вернуть Десмонд. Пропади она пропадом, стерва. Интриганка. Использовать его, притворяясь, что любит. Стерва.

Он стоял на носу, вглядываясь в приближавшуюся береговую линию. Там не было заметно никаких следов ирландских мятежников, никаких следов Фитцмориса, но теперь его сердце возбужденно колотилось. Он чувствовал опасность, чувствовал готовящееся нападение и радовался этому.

— Приготовьтесь, — негромко сказал он пятерым матросам. — Мы не одни.

Несколько лодок с дюжиной людей подошли к берегу. Матросы, молчаливые и напряженные, выскочили из лодок. Лэм взялся за рукоять меча. Когда он увидел появившихся из-за деревьев солдат и всадников, он расхохотался, откинув голову.

В это мгновение он понял, что ищет смерти, но он собирался погибнуть, сражаясь до самого конца.

Когда сопровождаемая солдатами кавалерия стала спускаться по склону, Лэм понял, что атакующих не так уж и мало — около сотни. Его желание умереть пропало так же быстро, как и появилось. Он должен оставаться в живых, чтобы обеспечить безопасность своих людей. Как ни хотелось ему ринуться в схватку, он не мог допустить бойни.

— Бросьте оружие, — отрывисто сказал он, пряча рапиру в ножны. — Поднимите руки.

Приказ был выполнен без колебаний. Войска с топотом понеслись вниз по склону. Лошади раздували ноздри, прижав уши. Солдаты размахивали рапирами. В последний момент кавалерия резко остановилась, окружив их со всех сторон и отрезав путь отступления к лодкам. Когда Лэм увидел впереди всех Джона Хоука на черном жеребце, его глаза широко раскрылись. Лицо Хоука медленно расплылось в улыбке.

Удивление Лэма пропало, и он про себя восхитился Бет. Тем, что она догадалась выслать против него человека, который больше всех был в этом заинтересован. Его ладонь снова коснулась рукояти оружия.

Хоук подъехал ближе.

— Сдаетесь без боя, О'Нил?

— Хотите, чтобы я сопротивлялся? — спокойно спросил Лэм. Ему представилась соблазнительная полуобнаженная Катарина, ожидающая Хоука в спальне Барби-холла в их брачную ночь. Интересно, развелся с ней Хоук или нет? Он сказал себе, что ему все равно. Если Хоуку она все еще нужна, пусть забирает.

— Отлично знаете, что хочу, — негромко сказал Хоук, не отводя взгляда.

Лэм больше не желал смерти, но перед ним наконец стоял реальный противник, с которым можно схватиться. Он улыбнулся:

— Давайте, Хоук. Посмотрим, кто кого. Хоук соскользнул с лошади.

— Вы, наверное, собираетесь отомстить за Катарину? — поддразнил Лэм. — Конечно, вы хотите убить меня за все те долгие ночи, которые она с такой охотой провела в моей постели?

Хоук застыл. Он побледнел и выхватил рапиру из ножен.

— Ублюдок. Не сомневайтесь, что я насажу вашу голову на острие копья.

Лэм удовлетворенно расхохотался и тоже вытащил рапиру. Они обменялись первыми пробными ударами, каждый парируя выпады другого, потом ненадолго замерли, скрестив оружие, и, как два сцепившихся рогами оленя, отскочили.

Сталь снова зазвенела. Они сходились и расходились. Никто не имел преимущества, потому что оба были одинаково быстры. Они тяжело дышали, глядя друг на друга с убийственным выражением.

Лэм наносил удары, перемежая их обманными движениями. Наконец ему удалось пробить четкую оборону Хоука, на щеке которого появилась красная полоска.

Хоук нанес ответный удар, который Лэм отбил. Они кружились на месте. Оружие Хоука внезапно прорезало тунику Лэма, задев торс.

Оба разошлись, хрипло дыша и обливаясь потом, но лишь на мгновение. Подобно двум разъяренным быкам, они снова бросились друг на друга, с еще большей решимостью нанося удары и делая выпады. Рапиры звенели, тонкие стальные лезвия гнулись. Лэм, почти ничего не видя от заливающего глаза пота, сделал очередной выпад. На этот раз его лезвие оказалось быстрее лезвия Хоука. Смертоносное острие проткнуло грудь его противника совсем близко к сердцу. Но Лэм не довел удар до конца. Хоук застыл на месте.

— Хотите остаться в живых? — сказал Лэм, не убирая оружия.

Хоук жестко улыбнулся в ответ.

— А вы?

Лэм понял, что в его голову нацелена дюжина мушкетов.

— Бросьте оружие, пират, — приказал Хоук. — Вы выиграли битву, но я выиграл войну. Бросайте оружие, если хотите жить.

Лэм медленно убрал рапиру и выпустил из руки тонкое длинное лезвие.

Хоук, не обращая внимания на расползавшееся по его груди пятно от рапы, наклонился и поднял рапиру, которую передал ближайшему солдату, потом быстро подошел и вытянул из ножен кинжал Лэма. Лэм стоял неподвижно, как статуя. Хоук с жестоким удовлетворением наблюдал, как два солдата быстро завернули О'Нилу руки за спину. Через мгновение на запястьях Лэма защелкнулись стальные кандалы.

— Именем ее величества Елизаветы, королевы английской, — сказал Хоук, — объявляю вас моим пленником.

Прошла еще неделя. Катарина считала дни, но убеждала себя, что это потому, что ей хочется побыстрее дождаться конца зимы, прихода весны и рождения ребенка. Повитуха подтвердила ее расчеты. Ребенок должен был родиться в июле.

По недавно возникшей привычке Катарина погладила свой вздувшийся живот. Без накидки всякий мог видеть, что она беременна, но живот почти не выдавался. Ей хотелось приласкать еще не родившегося младенца. Хотя она ненавидела его отца, Катарина любила ребенка. Когда-то она собиралась иметь много детей, но теперь ей как будто придется удовлетвориться одним. Это не имело значения. От этого она не станет его меньше любить. Она была полна решимости сделать для него все, что только возможно. Но что, что она могла сделать?

Теперь ей пришлось задуматься о будущем. Ее любовь к Лэму умерла, убитая его предательством, и она больше не могла оставаться на острове. Все же ей не хотелось отправляться к отцу и делить с ним или хотя бы иметь какое-то отношение к его позору и жизни в изгнании. Ясно, что она не могла ни вернуться к Джону, ни жить при дворе. Она должна найти способ вернуться в Ирландию. Ирландия служила ей путеводной звездой, подобно маяку для корабля. Наверняка у ее родичей найдется местечко для нее и ребенка в их сердцах, в их домах и в их жизни.

Но Катарина не знала, как ей удастся уехать, потому что Макгрегор следил за ней, словно ястреб. Шотландец защищал то, что он считал интересами Лэма. Катарина упрямо — нет, отчаянно — цеплялась за свое утверждение, что ребенок принадлежит ей и только ей. У Лэма не было на него никаких прав. Он лишился их, когда предал ее любовь к нему и связался с Фитцморисом.

Хотя она знала, что должна уехать до рождения ребенка, прежде чем Лэм вернется, у нее как будто не осталось ни сил, ни силы воли, чтобы обдумать план побега с острова.

В дверь громко постучали, и Катарина вздрогнула. Теперь ее комнатой была та, в которой когда-то она лечила Хью Бэрри. Первое, что она сделала, узнав о предательстве Лэма, — перебралась из комнаты, в которой они спали вместе.

Катарина открыла дверь. За ней стоял необычно бледный Макгрегор. Катарина сразу поняла, что с Лэмом случилось что-то ужасное.

— В чем дело?

— Мужайтесь, — сказал шотландец. Он прошел к единственному стоявшему в комнате стулу и тяжело опустился на него. Катарина поняла, что ему плохо.

— В чем дело? — крикнула она, бросаясь к нему. — Лэм погиб?

— Нет, но жить ему осталось недолго. — Он помолчал, давая ей возможность осознать его слова, глядя прямо на нее. — Ваш первый муж взял его в плен, Катарина. Сэр Джон Хоук на той неделе напал на него и его матросов к югу от Гэлуэя. «Клинку морей» удалось уйти. Лэм остался.

Катарина смотрела на него. До чего легкой стала ее голова, и как странно закачался пол. Словно корабельная палуба.

— Он теперь узник королевы, — продолжал Мак-грегор. Его голос почему-то звучал издалека. — Его посадят в Тауэр, будут судить за измену и повесят на Воротах висельников, как и других пиратов.

Катарина вскрикнула. Падая, она видела его со сломанной шеей, с бледным безжизненным лицом, висящим в петле палача.

Глава двадцать девятая

Ричмонд

— Ваше величество, сэр Джон Хоук захватил Лэма О'Нила. Этим утром один из ваших кораблей пришвартовался в Лондоне с главными действующими лицами на борту, — сообщил лорд Сесил новость королеве.

— Неужели, Уильям?

Сесил помахал небольшим свитком.

— Это сообщение от самого сэра Джона. Как только он поместит О'Нила в Тауэр, он немедленно явится к вам. Он не сообщает подробностей, где и когда он поймал пирата.

Голова Елизаветы шла кругом. В глубине души она надеялась, что никому, даже сэру Джону, не удастся захватить ловкого ирландского проныру. Но это случилось. О'Нил был пойман и будет посажен в Тауэр — самое подходящее место для изменника. Она должна была прийти в восторг. Да, она была довольна.

И все же… Ее сердце ускоренно забилось от другого чувства, которого она не могла определить.

— Да, это хорошая новость, — наконец произнесла она.

— Я полагаю, что теперь мы должны основательно обдумать, что делать дальше, — вполголоса сказал лорд Сесил.

Елизавета с благодарностью посмотрела на него. Она уже видела О'Нила висящим на перекладине. Почему-то ей это не нравилось, но поскольку этот человек был предателем интересов короны, он просто должен получить то, что заслуживал. Это будет уроком для других. Но почему-то эта мысль ее очень расстроила.

— Что вы думаете по этому поводу, Уильям?

— Я думаю, что О'Нил и вправду Владыка Морей. Все эти годы он оказывал нам неоценимые услуги. Я полагаю, что надо обдумать все тонкости ирландского вопроса и решить, будет ли казнь пирата лучшим выходом.

Елизавета почувствовала облегчение, несмотря на то, что знала, как ей следует поступить со своим золотым пиратом.

— Фитцморис так упрятался, что Перро даже не знает, где он, — заметила она.

— Да, а пират так хорошо его обеспечил, что до весны он не вылезет из своей берлоги.

Елизавета пришла в ярость.

— Его просто необходимо поймать этой весной! Мы не в состоянии терпеть еще год войны с этим мерзавцем! Я больше не желаю тратить ни фартинга на проклятого ирландца! — Если бы только она была вольна отказаться от этой жалкой, не представляющей никакой ценности земли варваров и папистов. Но она не могла поступиться интересами Англии.

— Фитцморис дьявольски умен. Если будет заключен этот новый договор с Испанией, мы должны ясно дать понять, что больше не потерпим их вмешательства в Ирландии.

— Или Шотландии, — злобно добавила королева, думая о Марии и всех заговорах, которые зрели вокруг нее.

— Да. Но подумайте о перспективах, ваше величество. О'Нил в тюрьме. Без испанской поддержки Фитц-морису придется туго.

— Надо надеяться, что так, — пробормотала Елизавета. Глядя ей прямо в глаза, Сесил произнес совершенно неожиданную фразу:

— С Фитджеральдом никогда не было бы столько хлопот, как с его сумасшедшим кузеном.

Елизавета вдруг поняла, что ее канцлер абсолютно прав. Фитцджеральд никогда не был подобен надоедливому комару, который вечно пищит у самого уха и готов укусить при первом удобном случае и которого все время приходится отгонять. Все, что он хотел, — это управлять Десмондом так, как он считал нужным.

Как она теперь сожалела о том дне, когда согласилась с решением своего Совета лишить Фитцджеральда всего, что он имел. Даже тогда Сесил возражал остальным, опасаясь того, что могло случиться в Южной Ирландии без графа Десмонда. И он был прав. Освободившееся место занял Фитцморис, которого интересовала не власть над другими ирландскими лордами, а реставрация католической церкви и свержение королевы Англии.

Теперь Елизавета досадовала, что так обошлась с графом Десмондом.

Здесь не было ни окон, ни огня. Камера была совершенно темной, пропитанной затхлым запахом, оставшимся от множества тех, кто до него был заживо погребен здесь. Стены были такими толстыми, что он как ни старался, не мог уловить ни малейшего звука. Наконец он оставил эти попытки. Он находился в подземной темнице, помещавшейся несколькими этажами ниже уровня земли, и не мог слышать никого и ничего.

Неужели он найдет здесь свой конец? Какая ирония судьбы, что в тупике он оказался из-за женщины. Его, сына Шона О'Нила, довела до этого женщина. Женщина, которую он когда-то любил.

Вспомнив о ней, он почувствовал болезненный укол в сердце и потер себе грудь. Он закрыл глаза. Нет, это была не любовь. Это была только страсть, не знавшая удержу. Он принял за любовь свое неутолимое желание обладать ею, но это никогда не было и не могло быть любовью.

Лэм постарался привести свои мысли в порядок. Он не должен думать о Катарине, в этом не было совершенно никакого толку. Ради нее он затеял опасную игру, совершенно не представляя себе, что она за женщина. Нет, с этим покончено, и он должен думать только о своем будущем, о том, как избежать петли палача.

В том, что он найдет способ остаться в живых, Лэм не сомневался. Он еще не сделал своего последнего хода. Это была очень сильная позиция, которую он предвидел, когда решил вступить в игру, и ценность ее только возрастала с каждым лишним днем жизни Фитцмориса. Но Лэм не мог играть в одиночку. Ему требовался партнер, ему нужна была королева.

А это только вопрос времени — наверняка Бет пошлет за ним, чтобы устроить ему взбучку. Лэм отлично знал женщин и готов был вверить свою жизнь этому знанию женского характера. Елизавета хорошо к нему относилась и теперь, конечно, очень разозлена его изменой. Он должен набраться терпения, чтобы пережить те дни или даже недели, которые она заставит его провести в этой дьявольской дыре в ожидании ее благоволения. А уж тогда он, подобно сирене, пустит в ход все свои чары, чтобы обольстить ее. Он будет пленять ее с тем же упорством, с каким когда-то соблазнял Катарину.

Лэм поднялся на ноги и принялся расхаживать по камере, обдумывая, как лучше устроить свое освобождение. Но ставки в игре изменились. На кону была только его собственная свобода, чтобы снова стать Владыкой Морей и вернуться к той жизни, которая его больше всего интересовала.

Не так давно ставкой были брак с Катариной и их возвращение в Ирландию. Будущее рисовалось ясным и безоблачным. Сейчас все стало другим. Сейчас он боролся лишь за свою жалкую свободу и не менее жалкую жизнь.

Катарина прибыла в Лондон вместе с Макгрегором и Ги, совершенно измученная сумасшедшей гонкой. Онауехала с острова сразу же, как только узнала, что Лэм попал в плен и его жизни грозит опасность.

Лэм предал ее, но он не заслуживал смерти. Теперь она уже целую неделю жила в состоянии томительного беспокойства и леденящего душу страха. Она никогда не могла бы ни забыть, ни простить его ужасное предательство, но она не желала его смерти. Она должна как-то помешать его казни, должна умолять королеву о милости.

Они поселились в популярной среди иностранцев гостинице «Белый медведь». Им быстро удалось узнать, что двор располагался в Ричмонде, а Лэм сидел в Тауэре, и его судьба еще не была решена. Но повсюду они слышали разговоры о предстоящей казни: простые люди предвкушали повешение еще одного пирата на Воротах висельников.

Катарина взглянула на себя в зеркало. Она побледнела от постоянных переживаний, под глазами обозначились темные круги. Да, она совсем измучилась. Но теперь у нее была цель, которая привела ее в Лондон, — освободить Лэма О'Нила. И она сделает все, что потребуется, для успеха этой миссии, даже если никогда не сможет вернуться к нему как жена.

Елизавета расхаживала по приемной. Ее сердце бешено колотилось. Она приказала привести к ней пирата, потому что ей неудержимо хотелось высказать этому подлому предателю все, что она о нем думает. Она не могла дождаться момента, когда увидит его на коленях, умоляющего о прощении, бормочущего какое-нибудь жалкое объяснение своих ужасных поступков.

— Спокойнее, Бет, — пробормотал Лечестер ей на ухо.

— Не могу, — огрызнулась она, раздраженная его непоколебимым хладнокровием. Но ведь Роберт ненавидел соперников, и он знал, что она с самого начала благоволила Лэму. Поэтому он был необычайно доволен тем, что Лэм оказался изменником. Последние несколько недель он выступал за то, чтобы немедленно судить пирата, признать его виновным и повесить.

Теперь Елизавета жалела, что призвала его, Ормонда и Сесила. Но она знала, что ей необходим их совет — себе она уже не доверяла.

Двери комнаты широко отворились. Елизавета замерла, повернувшись к дверям. Она не видела ни гвардейцев в алой форме, ни Джона Хоука. Она видела только своего пирата.

Сердце Елизаветы на мгновение остановилось, глаза широко раскрылись. Ее сразу поразил его вид, и сердце ее сжалось от боли.

Когда-то белая туника была в пятнах крови. Бриджи были такими же грязными и запятнанными. Даже на расстоянии Елизавета ощутила запах его давно не мытого тела. Конечно же, он не брился и оброс короткой, лохматой бородой. Их взгляды встретились.

В то мгновение в ней умерла вся зародившаяся было жалость к нему. Какое у него было гордое лицо. Глядя в холодные серые глаза, Елизавета подумала, что он великолепен, как всегда. Этого человека не мог победить простой смертный. Он готов был склониться лишь перед самой Смертью. И даже умирая, он сохранил бы свою гордость и достоинство.

Елизавета сразу заметила все, до мелочей. Он стоял очень прямо, расправив плечи, несмотря на сковывающие руки за спиной кандалы, высоко подняв голову. Когда он смело смотрел ей в глаза — так, как смотрел бы на женщину, с которой не прочь переспать, — в уголках его рта даже появился намек на улыбку.

Нет, он не боялся смерти. И ее он тоже не боялся.

Елизавета ощутила восторг и огорчение одновременно. Как женщина, она никогда не сможет быть к нему безразличной, но как королева она должна потребовать, чтобы он выказывал страх и почтение.

Ее снова укололо то, что он ее предал. Как мог он изменить ей? Неужели она была ему совершенно безразлична? Она возблагодарила Господа и свою железную волю за то, что не пригласила его в свою постель в ту ночь в прошлом году, когда испытывала огромное искушение сделать это. Чтобы скрыть свое возбуждение, она улыбнулась так холодно, как только могла, хотя ее губы дрожали.