Глава первая

Нормандия, январь 1571 года

О ней просто забыли.

Катарина считала, что только этим можно объяснить то, что почти шесть долгих лет она томится в аббатстве Эглиз-Сен-Пьер. Каменные плиты пола часовни под ее коленями были жесткими и холодными как лед. Она машинально бормотала заученные наизусть молитвы, раздумывая над тем, что ни на одно из ее писем, посланных отцу домой, в Мюнстер, она не получила ответа. Ни на одно. Наконец, совсем отчаявшись, она написала длинное письмо своей мачехе Элинор, но и оно осталось без ответа.

Катарину душили страх и отчаяние. Утренняя молитва, начало нового дня — сегодня она просто должна начать жизнь заново. Сегодня ей необходимо собраться с духом и потребовать от аббатисы объяснений.

У нее не оставалось другого выхода. Ей уже исполнилось восемнадцать, и будущее ее было совершенно неясно. Прошел еще год ее пребывания здесь. Через несколько месяцев ей будет девятнадцать. Она не собиралась состариться в этом затерянном в глуши монастыре. Ни за что! Она хотела жить настоящей жизнью. Иметь мужа, дом, растить детей. В ее возрасте она уже могла бы иметь одного, двух или даже трех толстопузых малышей. О Боже, да как же могли забыть о ее существований?

Шесть лет назад она настолько отупела от горя, что ей было все равно, когда Элинор предложила, скорее, настояла, чтобы она какое-то время провела в монастыре. Дела ее семьи совсем пошатнулись после поражения в битве при Эффейне там, в Ирландии. Триста самых преданных воинов ее отца были убиты солдатами Тома Батлера, графа Ормонда, на берегах реки Блэкуотер, а ее отец, граф Десмонд, был ранен и попал в плен к Батлеру. Но Катарине пришлось пережить не только поражение своих соплеменников и пленение отца. В этот день она потеряла своего суженого.

В отчаянной стычке Хью Бэрри, с которым Катарина была обручена с колыбели, был смертельно ранен. Бэрри принадлежали к тому же роду, и они с Хью росли вместе. Хью был всего на год старше ее. Он был другом ее детства, ее детской любовью. Он одарил ее первым поцелуем. С его смертью рухнули ее мечты и, похоже, все ее будущее.

Убитая горем Катарина послушалась своей мачехи, ухватившись за возможность пожить в отдаленном монастыре, пока ее семья сможет устроить ей другой брак. Потерю Хью Катарина особенно переживала еще и потому, что за год до битвы при Эффейне умерла ее горячо любимая мать. Граф Десмонд был третьим мужем Джоан Фитцджеральд, а Катарина была их первым и единственным ребенком. Мать и дочь были очень близки, и Катарине до сих пор ее не хватало.

Она считала, что можно будет быстро устроить новый брак, что ей придется провести в монастыре год — два, не больше, и что она, как предполагалось, выйдет замуж, как только ей исполнится пятнадцать. Однако она получила лишь одно письмо в тот первый год. В нем Элинор сообщила, что находится при графе, который содержится в Тауэре, ожидая королевского помилования. За пять с половиной казавшихся бесконечными лет она больше не получила ни единой весточки от отца или мачехи.

И, по правде говоря, Катарину это пугало.

Молитва окончилась. Катарина перекрестилась, пробормотала «Аминь» и встала с колен. Она не спешила, выжидая, пока послушницы покинут часовню. Все они были благородного происхождения, как и она сама. Среди них были вдовы, многие были или слишком бедны, так что их не удалось бы выдать замуж, или оказались лишней дочерью в большой семье. Леди шли к выходу, шурша парчой и шелками. Снаружи было морозно, и Катарина плотнее закуталась в свою поношенную подбитую мехом накидку. В церковном дворике она остановилась, выжидая, пока все пройдут в трапезную, где их ждали свежеиспеченный хлеб, булочки, сыр, мясо, эль и вино.

— Так ты решила?

Катарина повернулась, дрожа не столько от холода, сколько от беспокойства из-за того, что она собиралась сделать. Перед ней стояла ее подруга и наперсница Джулия, которая должна была уехать из монастыря, потому что ее опекун вызвал ее домой, в Корнуэлл.

Да.

Джулия, брюнетка с ослепительно белой кожей и полными яркими губами, заглянула в глаза Катарине.

Наверняка аббатиса на этот раз разрешит тебе уехать. Не может быть, чтобы она снова тебе отказала.

Сердце Катарины отчаянно забилось, и она схватила Джулию за руку.

Этого-тоя и боюсь, — призналась она. Катарина уже дважды просила у аббатисы разрешения уехать домой, но аббатиса отказывала ей, объясняя, что, даже если бы у Катарины и было разрешение отца, ей еще требовался эскорт.

— Как чудесно было бы поехать вместе! О, я надеюсь, что теперь аббатиса внимет твоим мольбам и поступит по справедливости. — Джулия улыбнулась.

Катарина поежилась. Несмотря на всю свою решимость, она не слишком надеялась на успех. Хотя аббатиса была добра и справедлива и довольно мягкосердечна, управляла она твердой рукой, как и полагалось при ведении дел монастыря, в котором содержались доверенные ее заботам девушки из богатых и влиятельных семей. Решимость Катарины на этот раз была твердой, как никогда. Она должна убедить аббатису, что теперь ей обязательно надо уехать домой, даже без разрешения отца. Она заранее запаслась аргументами. Только что наступил новый, 1571 год.

Время начать все заново.

Девушки пересекли дворик. Катарина молчала, занятая своими мыслями, даже не замечая обжигающего холода, а Джулия болтала без умолку о том, как она рада, что наконец-то едет домой в Тарлстоун. По трапезной разносились смех и радостные восклицания. Леди с аппетитом принялись за свою первую в этот день трапезу. Они энергично жестикулировали, и драгоценные камни в кольцах сверкали. Рядом наготове выжидали служанки, многие из которых приехали сюда прямо из дома вместе со своими хозяйками, так что тем достаточно было лишь пальцем шевельнуть, если им чего-то хотелось. У ног леди Монтаньер, герцогини Сюр-Риго, расселись четыре собачонки. Их курчавые головы украшали рубиновые броши, выполненные в виде ленточек. И все дамы были так разодеты и усыпаны драгоценностями, так ухожены и с такой готовностью обслуживались, что какой-нибудь визитер, если бы он не знал, что это монастырь, мог подумать, что находится в приемной очень влиятельной особы.

Катарина была одним из немногих исключений. Она носила старые, много раз чиненные платья. У нее не было ничего нового после того, как ей исполнилось пятнадцать, — именно тогда кончились деньги, с которыми она сюда приехала.

Катарину снова прошиб страх. Шесть лет назад, когда она приехала, аббатисе была передана кругленькая сумма, и та рассчитывала, что деньги на содержание Катарины будут поступать регулярно. Когда средства кончились, аббатиса написала отцу Катарины, но ее мягкое напоминание не возымело действия. Граф не счел нужным ответить на письмо. Остальные просьбы, выраженные в более резкой форме, также остались без ответа. К счастью, аббатиса великодушно позволила Катарине оставаться в монастыре, несмотря на отсутствие содержания.

Внутри у Катарины все сжалось. Стоило ей подумать о том, что отец не ответил ни на одно из писем аббатисы, как ее сразу охватывало отчаяние.

Зная своего отца, Катарина решила, что он, наверное, снова воюет с Батлерами. Вряд ли Джеральд мог оставить без отмщения разгром при Эффейне. Он был чересчур занят, чтобы думать о своей единственной дочери. Может, к тому, что он забыл о ней, приложила руку Элинор. Она была очень красива и всего на несколько лет старше Катарины, и Джеральд ее обожал. А она сразу невзлюбила Катарину.

Девушку мучили дурные предчувствия. Она знала, что отец будет недоволен, когда она, непрошеная, вдруг прибудет в замок Эскетон. Возможно, он даже рассердится, особенно если Элинор действительно что-то нашептала ему. Все-таки Катарина готова была пойти даже на то, чтобы вызвать его ярость, — лишь бы ее мечты сбылись. Однако прежде всего она должна уговорить аббатису позволить ей покинуть монастырь без разрешения отца. Это было очень непростым делом.

После трапезы Катарина и Джулия расстались, обменявшись заговорщицкими взглядами. Катарина поспешила не в спальню, а в проходную комнатку, где работала аббатиса. Ее беспокойство нарастало — ведь так много зависело от предстоящей встречи. Катарина не могла позволить себе потерпеть неудачу, она была не в состоянии больше оставаться в аббатстве. Просто не могла. Жизнь проходила мимо нее, и это казалось ей чудовищной несправедливостью. Не может быть, что ей уготована такая печальная участь. Наверняка она предназначена для чего-то большего.

Ты хочешь уехать домой. — Округлое лицо аббатисы выражало заботу и огорчение. Она вздохнула.

Катарина стояла перед изящным секретером красного дерева, за которым сидела мать-настоятельница.

Я не могу оставаться здесь. Я не приспособлена к такой жизни. Я должна вернуться домой, напомнить отцу о своем существовании. Уж тогда он наверняка устроит мой брак. — Она не сводила умоляющего взгляда с аббатисы. — Мать-настоятельница, я всегда хотела иметь мужа, собственный дом и много детей. Еще через несколько лет никто не захочет взять меня в жены.

Аббатиса очень в этом сомневалась. Несмотря на высокий рост, Катарина была совершенной красавицей, с правильным овальным лицом, тонкими чертами, безупречной кожей цвета слоновой кости, ярко-зелеными глазами и волосами цвета темного красного вина. Щеки аббатисы порозовели, и она поднялась со стула. Ее положение было не из легких. Даже просто ужасным. Она долго смотрела на Катарину.

Милая моя, прежде чем ты состаришься и поседеешь, пройдет немало лет, можешь мне поверить.

Катарина хотела что-то возразить, но аббатиса жестом остановила ее.

Я отлично понимаю, что тебе не подходит такая жизнь. Я это знала с того дня, как ты появилась здесь — пятнадцатилетний дикий лисенок. И я не сомневаюсь, что из тебя вышла бы отличная жена.Ясно, что ты самой природой предназначена для того, чтобы родить множество крепких сыновей. Но ты просишь невозможного. Как я могу послать тебя домой без разрешения твоего отца!

Аббатиса испытывала чувство вины, потому что ей было известно, что Катарина никогда не получит отцовского разрешения. Также она знала, что ждет Катарину, и от этого ей было еще больше не по себе.

Катарина облизнула губы. Когда она заговорила, ее голос дрожал.

Поймите меня правильно, я очень благодарна за ваше милостивое разрешение оставаться здесь. Я несчастна, но вам очень благодарна. От вас я видела так много хорошего. — Аббатиса поежилась, но Катарина как будто ничего не заметила и с пылом продолжала: — Есть еще одна причина, по которой я должна вернуться в Ирландию. Я боюсь, что там что-то не ладно. Как мог отец забыть послать вам деньги на мое содержание? Это просто немыслимо. Я должна вернуться, чтобы узнать, почему обо мне забыли. Я вас умоляю! Я не могу здесь оставаться! Может быть, мой отец нуждается во мне. Или… может, он и вправду настолько занят, что ему действительно не до меня.

Аббатису залила волна сочувствия к юной подопечной. Она мягко сказала:

Если бы твой отец в тебе нуждался, он бы послал за тобой, милая.

Аббатиса не представляла себе, что еще она может сказать или сделать. Глубоко озабоченная, она в раздумье перебирала четки. Если Катарина должна узнать правду, то сейчас самое время ей все сказать. Но все же она решилась обмануть девушку, для ее же собственного блага. Тут у аббатисы не было выбора — либо обмануть, либо предоставить Катарину самой себе, беззащитную и без всяких средств к существованию. Это было несправедливо и тогда и сейчас — держать ее в неведении. Но сейчас больше, чем когда-либо, аббатиса не решалась сказать девушке правду. Ее удерживал страх — страх и еще какое-то подсознательное ощущение, что судьбой Катарины управляет неведомая сила.

Я провела здесь пять с половиной лет, — умоляюще сказала Катарина, — и когда приехала, всегда думала, что через год или два вернусь домой. Прошу вас, я должна уехать. Я знаю, что как только окажусь дома, все будет хорошо, что отец сразу же займется моими делами. — Она взглянула аббатисе прямо в глаза. — Я могла бы вернуться с Джулией. Такого удобного случая больше никогда не будет.

Аббатиса посмотрела на свою прелестную, умную и необычайно упрямую подопечную.

Многим я посоветовала бы ввериться Господу, — медленно сказала она, и они последовали бы моему совету. Но только не ты.

Если вы прикажете остаться, — негромко произнесла Катарина, — я могу вас послушаться.

И аббатиса решилась. Не потому, что Катарина столько лет была несчастлива, а ей больно было видеть одну из своих воспитанниц в таком отчаянии. И не потому, что если вообще женщина предназначена для жизни в миру, то Катарина именно такая женщина. А потому, что она ясно осознала, что Катарина имеет в виду. Она достаточно хорошо знала свою подопечную. Если она не разрешит ей уехать, то Катарина просто сбежит. От одной этой мысли аббатиса пришла в ужас. Такой женщине, как Катарина, странствовать в одиночку, без защиты — не приведи Господь! Это наверняка кончится ужасно — она даже может оказаться наложницей в гареме какого-нибудь богатого турка. На мгновение их взгляды встретились. Ясно, что Катарина не послушается ее запрета. Выходит, лучше и безопаснее будет разрешить ей уехать.

Я позволю тебе уехать, Катарина, — со вздохом сказала она. — Но я обязана тебя предупредить. Мир за этими стенами совсем не таков, каким кажется. Дома тебя может ждать серьезное разочарование. Твой отец даже может отправить тебя обратно.

Спасибо, мать-настоятельница! — Катарина расплылась в улыбке, не обращая внимания на почти откровенное предостережение. — Спасибо за вашу заботу, но он не отошлет меня, можете мне поверить. — Она порывисто обняла аббатису.

Ладно, ладно, — сказала та.

Сияющая Катарина снова поблагодарила ее. Когда она вышла, настоятельница вернулась к столу, взяла гусиное перо и обмакнула его в чернильницу. Улыбка на ее лице сменилась озабоченностью. Она была слишком мягкосердечна. Ей следовало ответить своей подопечной отказом. Но тогда Катарина сбежала бы, а этого аббатиса не могла допустить. Монастырь — не тюрьма, а окружающий мир вряд ли можно было считать безопасным местом.

Аббатису била дрожь. Еще не поздно сказать Катарине долю правды — или даже всю правду. Но только… нет, но это она не могла решиться. Подобно марионетке, она должна выполнять волю своих собственных хозяев. И ввериться высочайшей воле.

Аббатиса склонилась над пергаментом и принялась писать, очень старательно выбирая выражения, подробно разъясняя, что только что произошло и что собирается сделать Катарина.

Опекун Джулии прислал шесть человек, которые должны были сопровождать ее домой, и вместе с ними короткое письмо. Ричард Хаксли выражал некоторое неудовольствие по поводу того, что Катарина будет путешествовать вместе с его племянницей. Катарине несложно было понять почему. Джулия являлась богатой английской наследницей, а она — всего-навсего ирландкой. Уже не раз девушка сталкивалась с английским снобизмом. Некоторые англичане считали ирландцев не чем иным, как племенем дикарей.

Это не имело значения. Имело значение лишь то, что она наконец-то едет домой. В последний месяц время тянулось так медленно, что впору было взбеситься. Катарине не терпелось ступить на плодородную землю Южной Ирландии. Она не могла дождаться того момента, когда увидит свой дом, замок Эскетон — каменную крепость, построенную сотню лет назад на реке Дил.

Монастырь располагался на расстоянии в полдня пути от Шербура, где путешественников ждало небольшое судно, на котором они собирались пересечь Ла-Манш. Дорога на Шербур не была оживленной, и часы тянулись очень медленно. Ближе к полудню монотонность этой короткой поездки была нарушена: их обогнала труппа странствующих актеров. Один из них, красивый смуглый брюнет, развязный и довольно наглый, не сводил глаз с Катарины. Он назойливо пытался развлечь ее, не обращая внимания на ее равнодушие. Катарина делала вид, что не замечает его, но все же его интерес к ней доставлял удовольствие и льстил ей. В конце концов он разыграл безутешное горе, продемонстрировав незаурядные актерские способности, взмахнул шляпой с пером и вместе с труппой проехал дальше.

Девушки со своим эскортом добрались до порта и без задержки погрузились на корабль. Распоряжавшийся всем сэр Уильям Редвуд посоветовал им оставаться в каюте, пока не пересекут Ла-Манш. Он сообщил, что они отчалят следующим утром, как только рассветет, и при благоприятном ветре к вечеру или самое позднее на заре следующего дня доберутся до Дувра. Джулия очень мило поблагодарила его, и девушки остались одни в своей каюте.

Катарина стояла у иллюминатора, глядя на темную воду залива. На порт спускались сумерки. Нерешительно сверкнула первая звездочка. Девушка вздрагивала от возбуждения. Домой. Раньше это был только сон. Вскоре он станет реальностью. Теперь все начнется заново и ее ждет счастливое — в этом она была твердо уверена — будущее.

Крепко спавшая Катарина вдруг с легким криком уселась на постели. Ей снились весенние лужайки в Мюнстере. Во сне Хью был жив, а она была его молодой женой. Она встряхнула головой, чтобы отогнать дурацкий сон, и увидела, как сквозь иллюминатор в каюту струится яркий солнечный свет. Судя по всему, солнце давно взошло и они уже были в море, но ни она, ни Джулия этого не заметили. Катарина ощутила раздражение и легкое беспокойство. Почему она так внезапно проснулась? И что означает доносившийся сверху непонятный скрип?

И тут раздался звук, которого она никогда не слышала, — оглушительный грохот. Ей не требовалось объяснять, что это такое, она вдруг поняла: пушка.

Сердце Катарины, казалось, перестало биться. Она принялась возносить молитву Господу и Деве Марии, чтобы все это оказалось продолжением ее сна. Но грохот раздался снова, ближе и громче, и она поняла — о Боже! — это не сон.

Боже мой, на нас напали! Джулия!

Джулия вскочила на постели. Катарина бросилась к иллюминатору, но ничего не увидела, кроме невероятно яркого зимнего солнца, повисшего над безбрежным, поразительно спокойным серым морем. Если бывают дни с безупречной погодой, то этот оказался именно таким.

Прогрохотал еще один выстрел, судно содрогнулось, послышался треск дерева. Звук был так громок, как будто всю мачту выломало из палубы.

— На нас напали! — снова крикнула Катарина, поворачиваясь к бледной как смерть Джулии, неподвижно сидящей на своей койке.

— Кто? — хрипло выдавила Джулия. — Кто бы стал на нас нападать?

Катарина уже успела собраться с мыслями. Джулия была богатой наследницей, а она сама — дочерью графа Десмонда. О Боже! Воды Ла-Манша буквально кишели пиратами, так же как и воды у берегов Франции, Испании и Англии вместе с Ирландией. Их добычей мог стать любой ценный груз, а они были ценным грузом.

Сжалься над нами, о Господи, — прошептала Катарина.

Джулия соскользнула с койки и подбежала к иллюминатору.

У Катарины перехватило дыхание — сверху, с палубы, раздались крики, в которых повторялось одно слово — пираты!

Отсюда ничего не видно! — воскликнула Джулия, заглядывая через плечо Катарины.

От очередного выстрела корабль словно встал на дыбы, как дикая лошадь. Девушки ухватились друг за друга и повалились на наклонившийся пол. Сверху неслись крики, и что-то огромное и твердое грохнулось на палубу прямо над ними. Корабль стонал, как будто от нестерпимой боли. Слышались мушкетные выстрелы, и Катарина почувствовала едкий запах пороха. Она отчаянно надеялась, что это стреляют их люди, отбиваясь от пиратов.

Пожар на корме! — раздался крик, который тут же был подхвачен дюжиной голосов.

Катарина и Джулия, побледнев от ужаса, вцепились друг в друга.

Что нам теперь делать? — прошептала Джулия.

Катарина лихорадочно пыталась что-нибудь придумать, стараясь не поддаваться всеохватывающему отупляющему страху.

— Нам надо оставаться внизу. И забаррикадировать дверь. — Она представила себе набросившуюся на них толпу грязных, жестоких пиратов и ощутила внезапную слабость.

— А вдруг корабль пойдет ко дну? Мы же утонем! Может, корабль уже погружается!

Только теперь Катарина осознала, что в любом случае им грозит ужасная опасность. Если они останутся внизу, а корабль затонет, они погибнут. Если проберутся наверх, пытаясь найти сэра Уильяма и сопровождающих, то их могут убить так же, как сейчас там наверняка убивают людей. А если корабль будет захвачен… Об этом Катарина боялась даже подумать. Она не должна допускать даже мысли об этом, если не хочет потерять остатки самообладания и поддаться страху. Ей надо взять себя в руки.

— Корабль не тонет, — сказала Катарина, сдерживая дрожь в голосе. — Иначе мы бы услышали крики ужаса.

— Да, верно. — Ногти Джулии впились в запястье Катарины даже через рукав ночной рубашки. — И корабль уже выпрямился.

Катарина поднялась и пошире расставила ноги, чтобы не упасть снова.

Останемся здесь, — решительно сказала она Джулии. — Во всяком случае, пока не увидим, что корабль идет ко дну. Тогда поднимемся наверх, но не раньше.

Джулия молча кивнула, не отпуская руку Катарины.

Катарина глубоко вздохнула, стараясь выглядеть спокойной, потом повернулась к иллюминатору и застыла. В ее поле зрения появился корабль — большой черный галеон, с громадными, надуваемыми ветром белыми парусами, с поблескивающими на солнце черными пушками. Он несся им наперерез. Она никогда в жизни не видела ничего более устрашающего. За несколько мгновений он оказался совсем рядом.

Джулия, заметив пиратское судно, тоненько заскулила.

Девушки стояли у иллюминатора, застыв от ужаса, не в силах шевельнуться, тщетно пытаясь не поддаваться панике, вслушиваясь в раздирающие их корабль взрывы, повторяющиеся все чаще и чаще. Корабль сильно накренился на правый борт. На верхней палубе, судя по крикам, царил полный хаос. Время как будто остановилось, и схватка, казалось, длится вечно.

Внезапно грохот пушек прекратился.

Катарина с Джулией так крепко держались друг за друга, что не в состоянии были разжать пальцы. Они уставились друг другу в глаза и с усилием разомкнули затекшие пальцы.

Уже все кончилось? — прошептала Джулия. Катарина знала не больше ее. Девушки со страхом прислушивались к ожесточенной мушкетной перестрелке, громким крикам. Корабль резко дернулся, словно его толкнули, и яростно зазвенели мечи.

Они высадились! — крикнула Катарина в паническом ужасе. — Они взяли нас на абордаж!

У Джулии вырвалось рыдание, и она быстро прижала ладонь ко рту.

— Джулия… ты догадываешься, что с нами будет? Глаза Джулии наполнились слезами.

— Но ведь… нас выкупят.

— И ты сможешь жить, потеряв невинность?

Не знаю, Катарина. Мне только пятнадцать. Я знаю, что не хочу умирать. — Джулия глубоко вздохнула.

Катарине тоже не хотелось умирать, но она много чего наслышалась и могла представить себе, как спустя несколько часов и она, и Джулия будут жалеть, что остались в живых.

— У нас нет оружия, — с неожиданным для нее самой спокойствием сказала она, на мгновение прикрыв глаза.

— Мы не можем отбиваться от пиратов, — отозвалась Джулия.

— Не отбиваться, — сказала Катарина, не спуская глаз с подруги, — а покончить с собой.

Они молча глядели друг другу в глаза. Говорить было больше нечего. Даже если бы у несчастных девушек хватило мужества лишить себя жизни до того, как пираты разграбят корабль и наткнутся на них, не было никакой возможности сделать это. Им не оставалось ничего другого, как ждать своей судьбы.

Ожидание длилось около часа. Потом кто-то попытался открыть дверь каюты. Когда это не удалось, человек что-то крикнул на незнакомом языке. Боясь, что их услышат, девушки не издавали ни звука, не двигались, даже не осмеливались дышать. Непрошеный гость ушел, топоча сапогами.

Джулия повернулась к Катарине:

— Он говорил по-гэльски. Может, он ирландец? Или шотландец?

— Не знаю, — неуверенно ответила Катарина. На ее глаза навернулись слезы. — Ты ошибаешься, если думаешь, что они помилуют нас, потому что я ирландка. Пираты не жалеют никого, кроме самих себя, неужели тебе это неизвестно?

— Ш-шш! Он возвращается!

За дверью переговаривались двое мужчин. Девушки застыли, взявшись за руки. Потом в дверь чем-то заколотили. Доски разошлись, и в трещине появилось лезвие топора.

Катарина прижала Джулию к себе. Она была старше подруги и ощущала за нее ответственность. Она защитит Джулию, если только сумеет. Но она чувствовала ужасную слабость в коленях и вся тряслась.

В щель просунулась рука и отодвинула задвижку. Дверь распахнулась. В каюту ворвались двое матросов, одетых в черные бриджи и простого покроя куртки, — крупные мужчины, с саблями в руках и кинжалами за поясом. И одежда, и оружие были запятнаны кровью. Увидев девушек, пираты ошарашено застыли, потом переглянулись. Один, громадный и совершенно лысый, шагнул вперед, переводя взгляд с Катарины на Джулию. Катарина тоже выступила вперед, заслоняя Джулию. Она и лысый пират уставились друг на друга. Катарина вся сжалась, ожидая, что сейчас он на нее набросится.

Но этого не случилось — он лишь сказал другому пирату несколько слов по-гэльски — на языке, который Катарина понимала, в отличие от Джулии.

Ведем их наверх, к капитану. Ему это понравится.

Сердце Катарины неистово колотилось, почти выпрыгивая из груди.

Кто у вас капитан? — с отчаянной смелостью спросила она. — Я требую немедленной встречи с ним!

Если матрос и был удивлен тем, что она его поняла и сама говорила по-гэльски, он ничем этого не выказал.

Не волнуйся, милашка. Капитан и сам хочет с тобой встретиться.

Катарина взяла руку Джулии в свою, надеясь придать ей смелости перед ожидающим их испытанием, но пираты сразу же растащили их. Катарина вскрикнула и попыталась вырваться из лап своего конвоира, но он, крепко ухватив девушку за локоть, выволок ее в узкий коридорчик и повел вверх по трапу. За ними следовала Джулия с другим матросом.

Когда они вышли на палубу, Катарина ахнула. Там было неестественно спокойно. Всюду расхаживали вооруженные пираты в коротких бриджах. Она увидела, что французская команда закована в кандалы и что несколько моряков ранены, некоторые тяжело. Сэр Уильям Редвуд и его люди также были в цепях и под охраной, но сам он как будто не пострадал и пылал яростью. Когда он увидел, что девушки невредимы, в его глазах мелькнула радость.

Катарина огляделась. Часть кормы обуглилась от пожара. Доски палубы почернели и покорежились. В воздухе все еще ощущался запах дыма. Одна из больших мачт, сломанная пополам, лежала, подобно огромному поваленному дереву, поперек средней палубы, окутанная грудой парусов. Катарина взглянула па верхнюю палубу и тут увидела его.

Ей без слов стало ясно, что это вожак пиратов.

Катарина уставилась на него с бешено бьющимся сердцем. Он стоял на полубаке, одетый в светлые рейтузы, черные ботфорты и свободную белую полотняную рубашку, расстегнутый кружевной воротник которой трепал ветер. Это был огромного роста мужчина, гораздо выше Катарины, широкий в плечах и узкий в бедрах, с длинными крепкими ногами. Его коротко стриженные золотые волосы сверкали на солнце. Одну ладонь он держал на рукояти вложенного в ножны меча и стоял, покачиваясь вместе с кораблем на мерно набегавших волнах. Палубу внизу он озирал с таким видом, словно это было его королевство.

Катарина ощутила его силу, самоуверенность и сразу возненавидела его за все то, что он уже сделал, и за то, что собирался сделать.

И тут же поняла, что он внимательно разглядывает ее.

Он спокойно смотрел ей в глаза через все пространство палубы. Катарина застыла. Никогда в жизни она не ощущала себя настолько беззащитной. Он не отводил взгляда, и она почувствовала, как между ними укрепляется невидимая связь, словно их притягивает друг к другу крепким канатом, наматываемым на мощный барабан. У Катарины перехватило дыхание.

Он улыбнулся, и ей представилось, что она жалко мечущийся по открытому пространству заяц, а он — громадный орел, не спеша парящий над ней все снижающимися кругами, готовый схватить ее.

Матрос пихнул испуганную Катарину и потащил ее по палубе.

Нет, нет! — выкрикнула она, в панике теряя остатки напускной смелости, ощущая только леденящий ужас.

Золотоволосый пират не сводил с нее глаз. Улыбка с его лица исчезла.

Нет! — снова крикнула она, упираясь, подобно упрямому мулу.

Чуть заметным наклоном головы он подал знак матросу, и тот подтолкнул ее вперед и чуть ли не внес по короткому трапу на верхнюю палубу. Корабль покачивало, Катарина совершенно обессилела не только от ужаса перед этим пиратом, но и от всего пережитого за время долгого боя, и когда матрос отпустил ее, колени девушки подогнулись и она осела на палубу к ногам предводителя пиратов.

Катарина оперлась о доски палубы, заставляя себя встать, но тело ее не слушалось, и она сумела только поднять голову.

Он задумчиво глядел на нее с высоты своего огромного роста. Ветер откинул короткие золотые кудри с его необыкновенно красивого лица, позволяя видеть высокие твердые скулы, сильные, крепко сжатые челюсти и прямой, четко очерченный нос. На этом ветер не успокоился и продолжал трепать его свободную рубашку, обрисовывая торс. Ворот рубашки разошелся, открыв широкую полосу выпуклой бронзовой груди, тонкое полотно облепило втянутый живот и узкие бедра. Колышущаяся ткань рубашки не скрывала и тяжелого бугра между бедрами пирата. Катарина втянула воздух, моля всех святых, чтобы это оказалась кожаная паховая накладка, которую все еще употребляли некоторые модники, не то он просто убьет ее, когда станет насиловать!

Поблескивающие сталью глаза встретили ее взгляд — и Катарина уставилась в них как завороженная.

Меня зовут Лзм О'Нил, — сказал он с жесткой улыбкой, выражавшей удовлетворение, — Я — капитан этого корабля.

Катарина была не в силах ответить — она не могла оторваться от его глаз.

Его взгляд немного смягчился, улыбка стала шире, но все еще оставалась недоброй.

Так вот что я добыл. Какой прелестный приз. Необыкновенное сокровище — драгоценный камень в груде руды и свинца. Иди ко мне, милая.

И он наклонился, протягивая к ней руки.

Глава вторая

Катарина не успела и глазом моргнуть, как золотоволосый пират склонился над ней, подхватил ее и поставил на ноги.

Широко раскрытыми глазами она уставилась ему и глаза. В них светилось торжество. Катарина вдруг очнулась от оцепенения и попыталась выдернуть руку, но безуспешно: его хватка не ослабевала. Он улыбнулся, сверкнув белыми зубами.

— Уберите лапы! — с ноткой истерики в голосе выкрикнула Катарина.

В его серых глазах мелькнуло удивление, быстро сменившееся насмешкой.

Как пожелаете, миледи.

Как только он отпустил ее, она сразу отступила на несколько шагов, растирая запястье, ни на мгновение не сводя с него взгляда. Он смотрел на нее с ленивым удовлетворением, совершенно уверенный в себе. Катарина осознала, что ее бьет дрожь. Еще бы ему не быть уверенным в победе! Он был капитаном пиратов, королем этой разбойничьей компании, а она — его беспомощной пленницей. Она бросила взгляд вправо, на лениво катящиеся холодные серые волны.

Вам некуда бежать, миледи, — вполголоса произнес пират. — Разве что на верную гибель.

Именно об этом она только что подумала. Он мгновенно разгадал ее намерение. Не успела Катарина повернуться, чтобы броситься в пучину, как он подскочил к ней и, обхватив сзади, прижал ее к своему мощному торсу.

Она взвизгнула от страха и беспомощной злости, отчаянно пытаясь вырваться. Но у него была железная хватка, и это еще сильнее разжигало ее негодование. Она яростно билась в его руках, стараясь высвободиться, и от тщетных усилий так ослабла, что стала опасаться, как бы ей не потерять сознание в его объятиях. Наконец ему это надоело. Он резко стиснул ее, принуждая к полной неподвижности.

Так-то лучше, — выдохнул он ей в затылок. — Я не могу позволить вам удрать, миледи. По правде говоря, вы только раззадорили меня.

Катарина вся дрожала. Неужели он изнасилует ее прямо сейчас, на палубе, при всех?

— Прошу вас.

— Просите — что? — Его руки все еще крепко обвивали ее талию. Когда он говорил, его губы щекотали ей шею, вызывая непрошеные ощущения. Его прижатое к ней тело было чересчур горячим, чересчур жестким. Никогда раньше Катарина не была в объятиях мужчины. Ощущение оказалось поразительным, просто ужасающим. Катарина с трудом могла дышать.

Прошу вас, отпустите меня. — Она всей кожей ощущала каждый дюйм его тела.

Он повернул ее лицом к себе:

Бросьте, милая. Не бойтесь, я не сделаю вам ничего плохого.

Катарина быстро выдернула руку, и в ее глазах внезапно появилась надежда.

Вы меня не поняли. Я не сделаю вам ничего плохого, но неужели вы думаете, что я не воспользуюсь возможностью насладиться вашим телом? Вы разве не слышали поговорку, что все позволено в войне и в любви? Или вы не понимаете, что трофеи достаются победителям, а вы — самый ценный из тех, какие мне удалось добыть за последнее время?

Катарина замерла.

— Это не любовь.

— Нет, — согласился он после короткой, почти не уловимой паузы.

— И нападение на небольшой корабль — не война. Это пиратство, варварство, — воскликнула Катарина.

Он прищурился, и его зубы опять сверкнули.

Но ведь я и есть варвар, прелестная леди, и обмен словесными ударами, как бы он ни был увлекателен, не может заставить меня отвлечься от моих истинных намерений.

Катарина вся напряглась, ощущая, как ее страх сменяется нарастающим гневом.

— Варвару бесполезно стараться что-то доказать.

— Нелегкая задача, — согласился он.

— Вы должны меня отпустить. Мой отец…

— Нет, — коротко оборвал он.

Катарина заглянула в холодные серые глаза и поняла, что не сможет его разжалобить. Ее окатила волна ненависти.

Будьте вы прокляты!

Ответом была ослепительная улыбка и мягкий смешок.

— И это я слышу из уст почти монахини?

— Вы-то сами осмеливаетесь играть в Господа Бога, распоряжаясь моей жизнью! — яростно крикнула она.

— Я собираюсь всего-навсего затащить вас в постель, миледи, и вовсе не намерен вас убивать.

— Это одно и то же.

Он оценивающе поглядел на нее:

Вы бы предпочли броситься в море?

Она перевела взгляд на волны и поняла, что у нее недостало бы мужества, но решила солгать:

— Да.

Самоубийство — более тяжкий грех, чем совокупление. — Он пронзил ее взглядом.

Перед ее глазами все поплыло.

Тогда, возможно, вы в конце концов хоть не много раскаетесь.

Он приподнял ей подбородок:

Какая вы дурочка. Я не позволю вам броситься в море. И докажу, насколько вы ничего не понимаете.

Нет, — сказала Катарина, мотнув головой, — нет. Вы никогда не сможете склонить меня лечь с вами в постель.

Его рот медленно растянулся в ослепительной улыбке, и он несколько мгновений молчал.

Завтра утром, Катарина, вы будете шептать мне слова любви, умоляя меня не уходить из вашей постели.

Катарина ахнула от негодования. Потеряв дар речи, она уставилась на это прекрасное самоуверенное лицо.

Он повернулся к здоровенному лысому пирату, который привел ее сюда.

— Переведи дам на «Клинок морей», Макгрегор. И если с их голов упадет хоть один волосок, то твоя лысая голова без задержки скатится в море.

— Есть, капитан, — ответил Макгрегор, проигнорировав угрозу.

Когда этот крепкий матрос взял ее за руку и повел через палубу на пришвартованный к торговому судну военный корабль, Катарина почувствовала облегчение. Первая схватка закончилась, ее не изнасиловали — на время все обошлось.

Но он совершенно ясно изложил свои намерения. Ее переводят на пиратский корабль, и вечером он затащит ее в свою постель. Она получила только временную передышку.

Однако короткая передышка была все же лучше, чем никакая. Страх Катарины начал проходить. Если она проявит всю свою сообразительность, то наверняка сумеет избавить себя от участи, которая хуже, чем смерть.

Макгрегор оставил Джулию и Катарину одних в капитанской каюте. Катарина бьша потрясена, а Джулия просто рот разинула. Неужели это убежище пирата?

Стены каюты были облицованы резным тиковым деревом. Блестящий дубовый пол устилали прелестные коврики. Под одним из пяти иллюминаторов лежало с полдюжины толстенных турецких подушек, обитых изумрудной тафтой и украшенных вышивкой и кистями. Было ясно, что на этой небольшой оттоманке кто-то — наверное, сам капитан — отдыхал раскинувшись, по мусульманскому обычаю.

В дальнем конце комнаты крсовался большой обеденный стол черного дерева с тяжелыми ножками в виде когтистых лап. Вокруг него стояли шесть испанских стульев с обитыми кожей спинками. Один конец стола явно использовался как письменный стол. Там были разбросаны морские и сухопутные карты, стоял чернильный рог с гусиным пером, лежали книги.

У одной стены был книжный шкаф, высотой почти до потолка, до отказа забитый томами в кожаных переплетах, у другой располагался изящный сосновый туалетный столик, по бокам которого стояли два легких французских стула с мягкими вишневыми сиденьями.

А еще в каюте имелась кровать, которая могла бы украсить одну из величественных комнат Хэмптон-ского дворца. Пурпурный балдахин из узорчатого бархата был подбит жатым золотистым шелком. Занавеси из такого же бархата раздвигались тяжелыми красно-золотыми шнурами. По золотому с красным покрывалу были раскиданы вышитые подушки, подобные тем, которые Катарина вышивала в монастыре. Катарина не узнала герб, висевший над изголовьем, но заметила лилию и поняла, что герб французский.

У кровати размещался большой резной сундук. Катарина сразу различила кельтский узор на запертой на засов крышке — сундук попал сюда с ее родины. А по стенам было развешено множество картин.

Катарина повернулась к стоявшей у двери Джулии:

— Что же все это значит?

— Катарина, я не сомневаюсь, что в этой каюте собрано добро с захваченных кораблей.

Катарина сразу признала правоту Джулии. Эта каюта была свидетельством многих лет грабежа и убийств на морских путях. И тут Катарина разглядела постель.

Конечно, она заметила ее раньше, но только мельком. Теперь она неотрывно уставилась на нее. Мысленно она видела себя, бьющуюся на мягком матрасе, придавленную с хохотом насилующим ее пиратом. Она вскрикнула, бросилась мимо Джулии к двери и стала отчаянно дергать ручку, но дверь была заперта снаружи.

— Катарина, что же нам делать?

— Не знаю. Я так боюсь. — Катарина осмотрелась и наконец решила присесть на один из тяжелых испанских стульев. Ее глаза расширились от удивления, когда она взялась за стул, но он не сдвинулся с места. Стулья были привинчены к полу. Она поняла, что и все остальное в каюте должно тоже быть закреплено, опустилась на стул и закрыла глаза.

Девушка ощущала невероятную усталость, но сердце ее колотилось от страха. Она чувствовала, что ей предстоит пережить что-то ужасное, и сознавала, что должна попытаться как-то защитить себя. Она не перила заявлению пирата, что он не сделает ей ничего плохого; подобное заверение в устах такого человека звучало просто нелепо. Катарина решила немедленно сообщить, что она — дочь графа Десмонда. Стоит ему узнать, кто она такая, и он наверняка не станет лишать ее невинности, а передаст отцу за приличный выкуп.

Катарина вспомнила его серые глаза. Еще ни один мужчина так на нее не смотрел.

Ее пробрала дрожь. Интуиция подсказывала ей, что пират станет играть с ней, как кот с мышью, и в итоге возьмет ее, и плевать ему на выкуп. Она перекрестилась, отчаянно надеясь, что ошибается.

Несколькими мгновениями позже он пришел в каюту. Когда за ним закрылась тяжелая дверь, Катарина резко выпрямилась на стуле. Джулия бросилась к подруге, но он даже не взглянул на нее. Он окинул Катарину откровенно раздевающим взглядом, и у нее перехватило дыхание, а сердце, казалось, готово было выскочить из груди. Щеки ее запылали.

Потом он все же взглянул на Джулию и поманил ее пальцем.

Идемте, миледи.

Катарина пришла в ужас — что он задумал? Не может быть, чтобы он собирался обесчестить их обеих! Она вскочила на ноги, загородив собой Джулию.

— Никуда она не пойдет!

— До чего вы смелы, миледи. Но на моем корабле приказываете не вы. Идемте, леди.

Джулия не сдвинулась с места; Катарина схватила ее за руку.

Что вы хотите с ней сделать? Он посмотрел ей в глаза:

Совсем не то, что вы думаете. Ваша подруга мне ни к чему. Этой ночью мне будет вполне достаточно ваших прелестей. Но леди должна уйти — или, может быть, вам требуются зрители?

Катарина отшатнулась, залившись краской, но не выпустила руку Джулии.

Капитан…

Ему все это как будто представлялось забавным.

Ведь вы собираетесь потребовать за меня выкуп?

Он перевел взгляд с ее глаз на полные губы, потом ниже, на грудь, казавшуюся менее полной из-за модного в то время покроя платья. Соски Катарины набухли от волнения, дыхание участилось. Что он разглядывает — прелести, о которых говорил, или ее помятое платье?

Вы ошибаетесь, — торопливо выкрикнула она, — я вовсе не служанка, я дочь графа!

Он чуть приподнял рыжеватую бровь. — Клянусь на кресте всем, что есть святого, я дочь графа Десмонда, — добавила Катарина в отчаянной попытке убедить его.

Он сказал:

Леди Джулия, вы хотите, чтобы вас силой вывели из каюты?

Джулия отрицательно покачала головой, выдернула руку из ладони Катарины и быстро подошла к пирату. От сознания того, что ее судьба вскоре решится, Катарину охватила паника. Капитан «Клинка морей» открыл дверь, за которой с совершенно безразличным видом стоял Макгрегор. Джулия была передана на попечение матроса, после чего пират закрыл дверь и повернулся к Катарине. По его лицу медленно расплылась улыбка. Он сделал шаг вперед.

Катарина совсем потеряла голову. Когда он приблизился, она бросилась к двери. Он без усилий поймал ее, и через мгновение она оказалась прижатой к той самой двери, через которую хотела найти путь к спасению. Его огромные ладони крепко держали ее плечи, пришпиливая их к дереву, а его бедро вдруг оказалось между ее ногами — чересчур близко. Катарина была не в состоянии шевельнуться.

Не глупите, малышка. Я вас не обижу. Как можно обидеть такой цветочек? Сорвать — конечно. Обидеть — ни в коем случае.

Катарина пыталась собраться с духом — непростая задача в ее положении — она была прижата могучим телом, а мягкий, соблазняющий голос пирата завораживал ее.

Я дочь графа, — в отчаянии сказала она, — он вас за это убьет.

— Вряд ли Десмонд сможет меня убить, — небрежно ответил он. Его как будто нисколько не заботило, кто ее отец.

— Вы его еще не знаете, — настаивала Катарина.

— Знаю, — ответил он, поглаживая ее лицо ладонью. Катарина замерла, не в силах выносить этих легких, как крылья бабочки, прикосновений.

— А скоро я и вас буду знать, — прошептал он, приближая рот к ее губам. — Я должен поскорее узнать вас.

Катарина ахнула, потому что его огромный фаллос коснулся ее бедер.

Вы так прелестны, миледи. Вы из тех женщин, которые снятся мужчинам по ночам, — пробормотал он.

Катарина вскинула на него глаза. Он и не подумал отодвинуться, и она остро ощущала его мужскую силу и то, что вскоре произойдет, если она не найдет способа как-то защитить себя. На мгновение она замерла — просто была не в состоянии шевельнуться.

Потом она стала извиваться, стараясь вырваться, но он только крепче прижал ее.

Вряд ли я могла вам сниться, пират, мы ведь встретились совсем недавно.

Пожалуй, я немного поторопился. — На его лице мелькнула улыбка. — Успокойтесь, милая, успокойтесь. Вы не можете выиграть в той любовной игре, которой мы занимаемся. У меня слишком большой опыт. Я не собираюсь вас обижать. Я хочу доставить вам наслаждение.

Катарина застыла, но только на мгновение.

Вы хотите меня обесчестить, не обижая? Так не бывает! И мужчина вроде вас никогда не сможет доставить мне наслаждение — никоим образом!

Он рассмеялся и обхватил рукой ее спину, притягивая к себе. И снова коснулся ее лица, кончиками пальцев, чуть-чуть.

Глупышка. Невинная, неискушенная. Катарину била дрожь. Его голос звучал слишком нежно.

Отпустите меня, — прошептала она.

Я могу доставить вам наслаждение всеми способами, какие только возможны, милая. И доставлю. — Он смотрел ей в глаза, не позволяя отвести их.

Вряд ли отчетливо понимая смысл его слов, она тем не менее вспыхнула. В ее голове промелькнули немыслимые, размытые образы — переплетенные тела мужчины и женщины. Мужчина крупный, смелый и светловолосый.

— Будет больно, но только на мгновение, — пробормотал он. — А потом будет такое наслаждение, что вы забудете обо всем, кроме вашего желания.

— Никогда, никогда! — воскликнула она, стараясь выкинуть из своего воображения мелькавшие там картины.

Вместо ответа он только улыбнулся.

Попробуйте меня, — сказал он, наклоняясь и касаясь ее губ своими.

Катарина не разжала губ, пытаясь оттолкнуть его, но безуспешно. Он сразу схватил ее за запястья, не давая никакой возможности шевельнуться. Его губы были твердыми, но нежными. Он стал дразнить ее сомкнутые губы кончиком языка. Катарина вдруг осознала, что затаила дыхание. Она не приоткрывала губ, и он очень мягко принялся покусывать ее полную нижнюю губу. И все это время его фаллос упирался в ее бедро.

Ее сердце так отчаянно билось, что готово было разорваться.

В конце концов Катарине удалось сделать глоток воздуха, которого требовали ее легкие. Пират издал короткий, низкий звук и полностью завладел ее ртом. Катарина вскрикнула, снова стараясь вырваться, и снова безуспешно. Его язык проник в глубины ее рта в ошеломляющем акте обладания. И тут он вдруг оторвался от нее.

Катарина ошарашенно уставилась ему в глаза, не в силах шевельнуться. Она и понятия не имела, что поцелуй может быть таким.

Заметив, что она обхватила его широкие плечи, Катарина принялась отталкивать его от себя. Он позволил ей отодвинуться — совсем чуть-чуть. Принуждая себя не думать о его крепком жарком теле, она сказала, зная, что говорит неправду:

Мой отец не станет платить выкуп, если вы надругаетесь надо мной.

Он улыбнулся, склонил к ней голову и поцеловал в шею. Катарина ахнула. Его губы двигались по ее горлу, нанизывая воображаемое ожерелье поцелуев. Ее сердце забилось так громко, что он наверняка мог его слышать. Он поднял голову и снова улыбнулся.

— Это не будет надругательством, милая. Я бы никогда не посмел надругаться над такой женщиной, как вы.

— Вы насмехаетесь надо мной! — воскликнула она.

— Совсем наоборот, я очень серьезно отношусь к вам, — пробормотал он, заглядывая ей в глаза.

Катарина не поняла, что он имеет в виду, но точно знала, что его слова имели скрытый от нее смысл.

— Тогда отпустите меня, не трогая, — сказала она. Его взгляд скользнул по ее лицу, опустился к груди.

— Не могу.

— Почему? — выкрикнула Катарина, требуя ответа.

На его щеках заиграли желваки. Теперь он был настолько серьезен, что трудно было поверить в то, что несколькими мгновениями раньше он улыбался. Его пальцы снова слегка коснулись ее щеки.

Потому что вы самая прелестная женщина из всех, кого я видел, и вы мне совершенно необходимы.

Катарина ушам своим не верила.

Но вы не можете овладеть мной. Я вам не какое-то спелое яблоко, которое можно просто сорвать и съесть. Я — Катарина Фитцджеральд, дочь графа Десмонда, благородная женщина по рождению и воспитанию. Вы не можете вот так взять и овладеть мной!

Не сводя с нее сверкающих, словно бриллианты, глаз, он после короткой паузы сказал:

Совсем наоборот, я не только могу, но и овладею вами. Вы, кажется, не совсем понимаете, как обстоят дела. Мы находимся не в Десмонде, а на моем корабле. В открытом море. Здесь я король, повелитель всех и всего вокруг. Как только вы попали мне в руки, вы стали моей. Я не собираюсь обижать вас, Катарина. Я не насилую девственниц. Сейчас вы меня боитесь, но еще до того, как наступит утро, я докажу вам, что ваши страхи напрасны.

Мгновение она только смотрела на него, словно лишившись дара речи. Через его плечо она могла видеть огромную кровать.

— Но подумайте о выкупе, который вы можете получить за меня! Наверняка он ценнее, чем удовлетворение мимолетного желания!

— Вы разве не слышали, что я говорил? Я не собираюсь отдавать вас за выкуп. — Он приподнял ей подбородок и перевел взгляд на ее губы. — У меня и мысли не было о выкупе.

Сообразив, что он опять собирается ее поцеловать, Катарина закричала:

Отпустите меня, отпустите! Прошу вас!

Он смотрел на нее с непонятным блеском в глазах. Кончик пальца вновь скользнул по ее щеке. Потом он заглянул ей в глаза.

Вы не понимаете. И мне очень жаль, Катарина, что именно мне приходится сообщать вам это. Но даже если бы я хотел получить за вас выкуп, это было бы невозможно.

Катарина вся сжалась, внезапно испугавшись так сильно, что едва прошептала:

Что вы хотите сказать?

Он помолчал, подбирая слова, потом быстро произнес:

Ваш отец находится в заточении. Он пленник королевы уже несколько лет.

Катарина оцепенела, уставившись на него, не дыша, не в силах произнести ни слова. Он испытующе глядел ей в глаза.

Фитцджеральд был осужден за государственную измену и лишен титула и земель. Короче говоря, не существует ни графа Десмонда, ни его графства. Есть только узник, лишенный всех почестей.

Потрясенная Катарина уставилась на него, не веря своим ушам.

Глава третья

Катарине хотелось закричать: Это неправда, неправда!

Голос пирата прервал ее мысли:

— Так что вы сами видите, что ваш отец не может ни выручить вас, ни заплатить выкуп.

Дикими зелеными глазами она встретила его взгляд.

Я не верю вам. Вы лжете! Он спокойно ответил:

Нет, не лгу. Я говорю то, что всем известно. Так оно и есть.

Катарина отказывалась ему верить. Все это не укладывалось у нее в голове. Ее отец — государственный преступник, лишенный титула и земель? Нет, этого не могло быть!

Он сказал более мягким тоном:

Но ваш отец жив, Катарина. Его не повесили. По-моему, он так и живет в Саутуарке, где содержится под домашним арестом.

Катарина резко выпрямилась. Грудь ее вздымалась.

Саутуарк? — Ее как обухом ударили. Саутуарк, не Десмонд. Ее отец был узником короны, вынужденным оставаться в Лондоне — в изгнании.

Конечно, вы потрясены, — сказал он, внимательно присматриваясь к ней.

Катарина его просто ненавидела — за его безразличие, за его намерения, за то, что он сообщил ей эти ужасные новости. За то, что она узнала ужасную правду.

Ничего вы не понимаете, — огрызнулась она. На ее глазах выступили слезы. — Убирайтесь!

Он стиснул зубы и бесстрастно отвернулся от нее. Катарина тут же прислонилась к стене. Ее всю трясло. Если ее отец потерял все, чем владел, тогда ее отъезд из монастыря был лишен всякого смысла. Если он был обесчещен и проживал в изгнании, то и ее саму ждали изгнание и бесчестие. Потому что без титула и приданого ни один мужчина не захочет взять ее в жены. Внезапно она оказалась без будущего, без мечты и надежды. Внезапно она стала Леди Никто.

Выпейте это.

Катарина непонимающе взглянула и увидела в руке пирата рюмку бренди. — Нет.

До чего вы упрямы, — вполголоса сказал он. — Не дурите. Пейте. — Он ухватил ее подбородок и поднес край рюмки к губам.

Он наклонил рюмку, так что несколько капель огненной жидкости попало ей в горло. Катарина поперхнулась и оттолкнула его руку. Бренди выплеснулось на его бронзовую грудь. Он сжал губы, и в его глазах появились искры гнева.

Я человек не из мягких. И добрым меня не назовешь. Все же я стараюсь не торопить вас, — сказал он. — Приручить, как приручают дикую кобылу. Я вовсе не желаю сломить вас, Катарина. Хотя меня и сжигает страсть.

Она глубоко вздохнула:

— Я вам не лошадь, которую можно взнуздать и объездить.

— Но вы — женщина, к тому же беззащитная, и как любой женщине вам нужен мужчина, для того чтобы защитить вас и направить на путь истинный.

— И вы собираетесь стать таким мужчиной? Быть моим защитником? — яростно выкрикнула она. — Управлять мною, как вам заблагорассудится?

— У вас нет выбора.

Вне себя от злости, Катарина попыталась протиснуться мимо него, но он схватил ее могучей рукой и до боли в костях прижал к своей груди. Не отпуская ее, он поставил рюмку с бренди. Катарина мгновенно напряглась. Менее всего ей хотелось оказаться в его объятиях, притиснутой к его твердому, возбужденному телу. Извиваясь, она старалась вырваться.

У меня очень страстная натура, — еле слышно сказал он. — И я подозреваю, что мы хорошо подходим друг другу.

— Нисколько не подходим! Убирайтесь вместе со своей страстью! — прошипела она.

— Нет.

Она встретила жесткий взгляд его серых глаз и поняла, каков он. Ему нет дела до нее и ее чувств. Он знал, что у нее не осталось ни имени, ни семьи и теперь ее некому защитить. Ему не известно, что такое совесть, и он не преминет воспользоваться ее беспомощным положением. Ничто его не остановит, раз он решил ее погубить. Это только вопрос времени.

Катарина пыталась собраться с мыслями. Она все еще не успела оправиться от шока, не могла поверить в случившееся. Наверняка из этого положения можно найти какой-то выход. Несмотря ни на что, она оставалась Катариной Фитцджеральд. Наверняка должно было что-нибудь сохраниться, какие-нибудь припрятанные деньги, какой-то утаенный клочок земли. Еще оставались ее дядя и сородичи. И оставалась ее гордая древняя фамилия.

Отпустите меня, — сказала она. И он отпустил ее.

Катарина попятилась, ощущая, как колотится ее сердце. Он не шевельнулся, только наблюдал за ней холодными — и в то же время горящими — глазами. Холод, она понимала, исходил от его бессердечности. Жар — от его чресел.

Катарина отступила за тяжелый обеденный стол и ухватилась за спинку одного из испанских стульев. У нее еще таилась надежда, что он солгал, хотя она уже так не думала. Это объясняло, почему последние три с половиной года не было денег на ее содержание, почему ее отец не отвечал на запросы аббатисы. Во всяком случае ей надо постараться узнать как можно больше.

Расскажите мне о моем отце.

Он пожал плечами и мягкими шагами двинулся к ней. Катарина замерла, но он вовсе не собирался ее ловить. Он боком уселся на край стола и повернулся к ней.

— И что именно вы хотите узнать?

— Все. — Ее голос дрожал. — Я не могу поверить в то, чтобы его обвинили в измене. Что он заключен…опозорен.

Пират упорно разглядывал ее, настолько упорно, что Катарина отвела глаза. Наконец он сказал:

После битвы при Эффейне Батлер держал его в Клонмеле в заключении. Королева приказала им обоим вернуться ко двору, и вашего отца сразу же бросили в Тауэр. Там он провел два года. Королева и ее Совет не могли решить, что с ним делать. Конечно, она рассердилась и на Тома Батлера за его участие в столкновениях, но ему она, конечно, даровала прощение.

Конечно, — с трудом выговорила Катарина. Том Батлер, граф Ормонд, — смертельный враг ее отца, был кузеном королевы Елизаветы и, естественно, ее фаворитом. Катарина наклонилась к пирату, упираясь в стол и почти касаясь его ладонями. — Но почему? — в недоумении воскликнула она. — Моему отцу и до этого доводилось нарушать законы, но его всегда прощали. Почему королева не простила его, раз уж она простила Ормонда?

Когда королева прощала вашего отца, она была моложе, — откровенно сказал Лэм. — И, наверное, не решалась обострять отношения с Ирландией. На этот раз она почувствовала, что пора начать приводить в чувство ирландских лордов, особенно вашего отца, который отказался признать ее власть над своими землями. Не забывайте, что Ормонд — лояльный подданный. Тем не менее ее Совет разделился. Одни, но главе с Дадли и сэром Уильямом Сесилом, выступали за прощение и возвращение вашего отца в Десмонд. Другие, ведомые Ормондом, заявляли, что его надо убрать. Навсегда.

Катарина впилась ногтями в стол.

— И Черный Том Батлер выиграл.

— Но не без помощи вашего отца. Через два года ему было дозволено поселиться в Саутуарке, под охраной и с определенными ограничениями. Как вы понимаете, он попытался бежать, но капитан корабля, который должен был ему помочь, оказался иудой. Я думаю, что королева была просто в восторге от того, что у них наконец появился подходящий повод избавиться от Десмонда. Его осудили за измену и лишили титула и земель. Это было два года тому назад. На сколько мне известно, он все еще находится под арестом в Доме святого Легера в Саутуарке.

От рассказанного им у Катарины голова пошла кругом. Ее охватило отчаяние. В голове рефреном стучало — она теперь Леди Никто, Леди Никто.

Так вы утверждаете, что мой отец находится в заключении со времени Эффейна?

Он сказал, не спуская с нее глаз:

В конце концов победила необходимость раз и навсегда подчинить Южную Ирландию королевской воле. А поскольку ваш отец был самым влиятельным и самым непокорным из ирландских лордов, он был обречен в тот самый момент, как Батлер взял его в плен при Эффейне.

Катарина закрыла глаза, поддавшись порыву отчаяния. С тех самых пор, как она уехала из Южной Ирландии во Францию, ее отец только и делал, что переходил из одной тюрьмы в другую. Шесть лет он был в заточении. И он потерял все, что имел. Какая несправедливость!

Я не могу в это поверить, — прошептала она. — Видит Господь, не могу!

Теперь и она тоже лишилась всего. Теперь у нее не было будущего. Ни одному джентльмену она теперь не нужна — никому, кроме этого пирата.

Если вы хотите выжить, то должны взглянуть правде в глаза. — Она подняла голову и встретилась с ним взглядом. — Послушайте того, кому это хорошо известно. Я — обитатель морей, у меня нет ни своего клана, ни своей родины, и чтобы выжить, я должен по возможности знать все, что происходит в мире — и сообразовывать с этим свои действия.

Она не мигая уставилась на него.

— Я вас не понимаю. Ведь вы О'Нил. У вас есть клан, и у вас есть родина. И если вы решили их не иметь, то поступили очень глупо.

— Мой отец был ирландцем, так же как и вы, но мать была англичанка. Меня никто не спрашивал. Союз моих родителей был обусловлен не глупостью, а насилием. О'Нилы считают меня таким же англичанином, как и королеву. Англичане думают, что я такой же дикарь, как и мой отец.

Он говорил без выражения, не выдавая ни сожаления, ни жалости к себе. До нее дошел смысл его слов: их положение было очень похожим. Как и она, он носил ничего не значившую фамилию; как и она, не имел поддержки семьи. Он сумел выжить, глядя правде в глаза и пережидая надвигавшиеся шторма, и теперь он советовал ей переждать этот шторм.

Значит, сейчас я смогу выжить, только если соглашусь лечь в вашу постель? — с горечью спросила она. — Действительно, я идеальная жертва для такого, как вы. Нет никого, кто бы мог спросить с вас за то, что вам может вздуматься сделать со мной, никого, кто бы потребовал с вас ответа, когда вы меня погубите. Из-за того, что вы захватили меня, из-за того, что вы надо мной надругаетесь, никогда не будет никакого политического скандала.

Его глаза светились неподдельным интересом.

Неглупая женщина, — пробормотал он. — Прелестная, упрямая и неглупая — какое редкое сочетание.

Катарина невольно покраснела. Его слова уж точно не были лестью, хотя звучали, как лесть. Идеальная женщина не должна быть ни умной, ни упрямой, но скромной, спокойной и послушной во всем — в большом и малом. Но он так улыбнулся ей, как будто был ужасно доволен своим открытием. Катарина вздернула подбородок.

Я не собираюсь быть вашей жертвой. Я не верю, что у меня не найдется ни единого защитника в целом свете. Я не верю, что вы можете сделать со мной все, что вам хочется, и что ваши отвратительные поступки останутся безнаказанными.

Он сжал губы и встал на ноги.

— Но ведь вы жертва, Катарина. Жертва политических обстоятельств. — Его взгляд стал жестким. — И не я решил судьбу вашего отца, не я объявил его виновным и вынес соответствующий приговор. Нечего винить меня за необдуманные действия вашего отца и за решимость королевы покончить с его непослушанием. Не я отнял ваше наследство, ваше имя и ваше положение.

— Я виню вас за ваши необдуманные действия, — презрительно воскликнула она, сжимая кулаки.

На его лице мелькнула улыбка.

Я никогда не поступаю необдуманно. — Он двинулся вокруг стола в ее сторону. Катарина попятилась и прижалась к стене. Он остановился перед ней, улыбаясь вызывающей страх улыбкой, и ее сердце бешено забилось. — Но в одном вы правы.

Она молчала, не желая знать, что он имеет в виду.

Он окинул ее взглядом:

У вас есть защитник, Катарина, один-единственный защитник во всем свете. Это я.

Она только рот разинула.

Но вы не станете защищать меня от самого себя!

Она услышала довольный смешок.

— Вы все перепутали. Вас не надо защищать от меня, я не собираюсь наносить вам вред. Я хочу защитить вас от остального мира, дать то, что вам необходимо, доставить вам удовольствие. Единственное мое желание — чтобы вы сами доверились мне. А вам ничего другого не остается, Катарина. В этой жизни у вас нет другого выбора. Как только я вас увидел, я понял, что вы будете моей любовницей.

— Нет, — с усилием произнесла Катарина. — Моим ответом будет — нет! Я не собираюсь быть вашей любовницей! — Ей оказалось необычайно трудно выговорить это ужасное слово.

— Вы измените свое мнение, когда успокоитесь и получите возможность смириться с обстоятельствами и отдаться на волю судьбы.

— Я никогда не передумаю! Хоть мой отец и находится в заточении, мои мечты еще живы! — Катарина знала, что так оно и есть. Ничто не могло убить ее мечты — ни тяготы жизни, ни даже этот ужасный человек.

— Ваши мечты мертвы, — негромко сказал он. — Их убили обстоятельства, убила сама судьба.

— Нет! — Она заморгала, сдерживая горячие слезы.

Он уставился на нее, но она его почти не замечала.

— Будь прокляты все эти Батлеры! — с горечью сказала она. — Будь проклят Совет — и будь проклята королева!

— Катарина, что он с тобой сделал? — воскликнула Джулия. — Святая Матерь Божия!

Когда она разрыдалась, пират оставил ее одну. Совершенно измученная, она в конце концов упала на ту самую постель, которой решила избежать любой ценой. Она не заметила ни того, сколько времени пролежала так, ни прихода Джулии. Катарина медленно приподнялась и села. Голова ее трещала от всего пережитого. Когда пират ушел, она истратила последние силы, перебирая оставшиеся у нее возможности и анализируя происшедшее. Пока ей не удалось увидеть ничего подходящего.

Она обняла Джулию.

— Со мной все в порядке, — прошептала она. Вряд ли это можно было назвать правдой. — Он меня не… — ее голос сорвался. — Он оставил мне мою честь.

— Слава Господу, — выдохнула Джулия. Она откинула с лица Катарины прядь вьющихся волос. — Он тебя не обидел?

Катарина ответила не сразу.

Пожалуй нет. — Она все еще поражалась предательской чувственности своего тела, и даже теперь не могла выкинуть из головы его золотистый образ. — А как ты? Тебе ничего не сделали? — спросила она.

Команде приказано нас не трогать. Катарина вопросительно взглянула на нее.

Я так боялась, Катарина. Но как будто эти дьяволы не совсем бездушны. Лысый Макгрегор сказал мне, что капитан вообще не допускает издевательств и насилия и что нам в особенности нечего бояться. Они даже отпустили французский корабль и с его командой ничего не сделали.

Катарина презрительно усмехнулась:

Ты хочешь сказать, что он не побросал их всех в море? Никогда этому не поверю!

Джулия как будто не слышала ее слов. Ее лицо выказывало ужасное напряжение.

Что же он собирается сделать с нами? Потребовать выкуп?

Катарина вспомнила все, что говорил Лэм О'Нил, и стиснула зубы.

Джулия, мой отец лишился титула и земель, и сейчас он узник королевы.

О, Катарина! — Джулия была поражена. Катарина сморщилась, готовая заплакать.

— Не думаю, что он мне солгал. — Она попыталась представить своего могущественного отца бедным и беспомощным, смирившимся с позорным изгнанием. Попыталась — и не смогла. Наверняка у ее смелого и умного отца был выработан план, как вернуть все то, что он потерял. Все могло обстоять не совсем так, как сказал пират. — Боюсь, что за меня выкупа не будет.

— Тогда что же он станет с тобой делать, если не собирается тебя использовать?

Катарина посмотрела подруге в глаза.

Ты не понимаешь. Он очень даже собирается меня использовать.

Джулия уставилась на нее, наморщив лоб. До нее явно не доходил смысл сказанного Катариной.

Катарина совсем забыла, насколько Джулия чиста и наивна.

Он собирается соблазнить меня, чтобы я добровольно и с охотой разделяла его страсть.

Джулия ахнула. Ее щеки залил жаркий румянец.

— И что же ты будешь делать?! — воскликнула она.

— Не знаю, — ответила Катарина и мрачно добавила: — Сопротивляться.

Девушки внезапно замерли, заслышав звук отодвигаемой задвижки, и уставились на дверь. Дверь медленно отворилась. Это был всего-навсего мальчик лет десяти-одиннадцати с накрытым салфеткой подносом. Он принес еду. От аппетитного запаха тушеного мяса обе девушки невольно приободрились. У них заурчало в животе. Последний раз они легко поужинали прошлым вечером в своей каюте па французском корабле, а теперь уже начинало смеркаться.

Мальчик посмотрел на них.

Капитан приказал мне принести вам поесть. — Он говорил с французским акцентом. Поставив поднос на обеденный стол, он сдернул прикрывавшую его салфетку. — Если вам что-нибудь потребуется, меня зовут Ги.

Катарина не сводила глаз с мальчика. Это просто отвратительно, что пират берет к себе в услужение таких маленьких. Скорее всего его похитили и продали пирату. Мальчишка выглядел слишком тощим, чтобы быть здоровым. И судя по его виду, вряд ли он был счастлив.

— Спасибо, мастер Ги. Он нахмурился.

— Просто Ги.

— Ги, — позвала Катарина, прежде чем он успел уйти. — Куда мы направляемся?

На север. — Он повернулся и двинулся к двери, у которой стоял Лэм О'Нил. Катарина вздрогнула. Она не слышала, как он вошел. Они глядели в глаза друг другу на мгновение дольше, чем требовалось, как будто были любовниками, а не противниками. Катарина покраснела и отвела глаза.

Лэм подошел к столу, но садиться не стал.

Прошу, леди. Очень неплохой ужин. Мясо по-бургундски, красное вино, только что испеченный хлеб и горячий яблочный пирог.

Катарине хотелось отказаться. Джулия посмотрела на нее, готовая поддержать ее, но они умирали от голода. Расправив плечи, Катарина подошла к столу, старательно глядя прямо перед собой, Джулия последовала за ней. Катарина знала, что он смотрит только на нее. Не было смысла себя обманывать — они были непримиримыми врагами, и она просто должна победить. Кожу на затылке покалывало от напряжения. Она понимала, что их схватка только начинается, и у нее упало сердце.

Катарина опустилась на стул. После того как Джулия заняла свое место, он уселся во главе стола.

— Куда вы нас везете? — спросила Катарина. Чуть заметное мгновение он колебался.

— На север, в мой дом на острове.

Катарине сразу расхотелось есть. Она с ненавистью уставилась на него. Он не отвел глаз.

А что будет со мной? — прошептала Джулия, нарушая напряженное молчание.

Пират, даже не взглянув на нее, ответил:

Вы вернетесь в Корнуэлл.

Катарина оттолкнула тарелку, с особой остротой сознавая, что небо стало туманно-синим и на нем появились первые звезды. Вскоре он затащит ее в свою постель, а потом увезет в свой дом на острове.

Ей необходимо найти способ бежать.

Когда с едой было покончено и тарелки убраны, в каюте наступило напряженное молчание. Катарина заставила себя поднять голову. Пират потягивал бренди из стакана, разглядывая ее из-под длинных темных ресниц. Сзади него она ясно различала кропить под балдахином.

Катарина отвела взгляд, но недостаточно быстро. Он сказал:

Насколько я понимаю, леди ехали из монастыря.

Катарина мельком взглянула на него.

— Да.

Но ведь наверняка ваша семья не вызывала вас домой?

Катарина знала, что он обращается только к ней. Не все ли ему равно? Она ощутила нарастающее раздражение.

— Меня не вызвали домой. Но теперь я знаю, почему отец забыл обо мне. У него слишком большие неприятности. — Все же ее обидело то, что ни он, ни Элинор не сочли нужным сообщить ей ужасные новости.

— А меня вызвали домой, — вставила Джулия, — и Катарине было удобно поехать со мной.

— Довольно необычно для леди решиться оставить монастырь без разрешения семьи, не так ли? — Пират продолжал глядеть на нее.

Катарина взорвалась:

Я решила, что сама распоряжусь своей судьбой. Я вовсе не собиралась состариться в монастыре.

— Ну конечно, — пробормотал он мягко. Катарина вспыхнула, вдруг сообразив, какой она должна казаться ему непослушной, резкой и своевольной. Конечно, не играло никакой роли, что он подумает. И все же она продолжила оправдывающимся тоном:

Отец не отвечал на мои письма. Я не знала о его бедственном положении, знала только, что должна вернуться в Ирландию.

Многие леди предпочли бы беззаботное существование в монастыре.

Она уставилась на него.

Только не я.

Он завораживающе улыбнулся ей. Его лицо приобрело теплое, понимающее выражение.

Это меня радует, — сказал он. — Вы, Катарина, самая интересная женщина из всех, которых я встречал до сих пор.

У нее перехватило дыхание, и она опустила глаза к сцепленным на коленях рукам. Он даже не пытался скрыть своего желания, не обращая внимания на Джулию — свидетельницу его намерений. Он был совершенно беспринципен и аморален, и Катарина боялась его, хотя и пыталась это скрыть.

И она вовсе не считала себя интересной.

Он ласкал взглядом ее наклоненную голову, Катарина резко выпрямилась, и их взгляды скрестились. Ее охватила паника. За этим раздражающе красивым лицом Катарина все время отчетливо видела кровать. Как же ей избежать неминуемого бесчестья? Как?

Он улыбнулся:

Леди Джулия, позвольте мне проводить вас в вашу каюту.

Джулия напряглась, но не двинулась с места. Катарина ухватилась за край стола, дико глядя на него широко раскрытыми глазами.

Конечно же, Джулия останется здесь и будет спать со мной.

Он лениво поднялся во весь свой огромный рост, продолжая улыбаться.

Леди Джулия?

Джулия встала из-за стола, бросив испуганный взгляд на Катарину. Катарина вдруг поняла, что она тоже стоит, умоляя:

Прошу вас, позвольте Джулии остаться здесь, со мной.

Не удостоив ее ответом, он взял руку Джулии и провел ее к двери каюты. Катарина в ужасе застыла. Он открыл дверь и позвал матроса. Джулия бросила на Катарину последний, полный отчаяния взгляд и ушла. Пират закрыл дверь и медленно повернулся к Катарине.

Что вы хотите со мной сделать? — крикнула девушка, уже не пытаясь скрыть охватившую ее панику.

Он скрестил руки на груди и прислонился к двери.

Я собираюсь соблазнить вас, Катарина.

Когда он вдруг двинулся к ней, Катарина вся напряглась, готовая защищаться. Он не спешил. Ему некуда было торопиться — ведь он был так уверен в неминуемой победе.

Его самоуверенность была так же отвратительна Катарине, как и все остальное в нем. Она сжала кулаки. С каким удовольствием она ударит по этой красивой физиономии!

Можно подумать, что я хочу вас убить, — пробормотал он сладчайшим голосом.

Нет, вы всего-навсего хотите исковеркать мне жизнь.

Он с улыбкой протянул руку, чтобы коснуться ее лица.

Катарина взмахнула кулаком и ударила его в челюсть.

Он отклонился так быстро, что кулак даже не задел его, и в то же мгновение он уже держал ее руки в своих ладонях, не давая ей шевельнуться. В его глазах застыло удивление.

Она не двигалась, не говорила ни слова и даже почти не осмеливалась дышать. Грудь ее вздымалась.

Наблюдая за выражением его лица, она старалась угадать, что он будет делать дальше. Она знала, что он тщательно обдумывает возможные варианты.

И все же он застал ее врасплох. Мгновенным змеиным движением он подхватил ее под колени и поднял на руки. Когда Катарина увидела, что он идет к кровати, она принялась отчаянно брыкаться. События развивались чересчур быстро!

Все еще не выпуская Катарину, он сел на толстый матрас.

— Тише, тише, — сказал он. — Успокойтесь. Я всего-навсего хочу вас поцеловать.

Конечно же, он лгал, а если и нет, Катарина вовсе не собиралась уступить ему. Она резко отдернула голову, так что его губы вместо губ коснулись ее шеи. Она сразу же поняла, что совершила ужасную ошибку.

Он принялся целовать и покусывать нежную кожу шеи. Девушку окатили волны неуправляемых ощущений — не таких уж неприятных. Катарина еле удержалась от вскрика. Она услышала его смешок и застыла, когда его ладонь погладила ее грудь. Сосок мгновенно набух. Катарина вскрикнула, пытаясь оттолкнуть его руку.

Он обратил на ее усилия не больше внимания, чем на жужжание мухи, и, опустив девушку на кровать, склонился над ней и приник губами к ее губам. Она не успела ни оттолкнуть его, ни издать ни единого звука. Катарина принялась сопротивляться еще яростнее, впиваясь ногтями ему в ключицы. Он как будто и не заметил этого. Он был очень методичен. Его губы, необычайно мягкие, поглаживали, поддразнивали ее губы. До чего же он умело действовал. Катарина и не заметила, как перестала извиваться. Ее пальцы сами собой разжались, тело становилось все мягче, все податливее. Мгновенно воспользовавшись этим, его губы стали тверже, кончик языка ткнулся в ее губы. Катарина невольно приоткрыла рот.

Лэм издал низкий горловой звук и прижался к ней исем телом, продолжая поцелуй. Против своей воли Катарина испустила странное мяукающее восклицание. Она вся горела. Пламя желания обожгло ее тело от отяжелевших рук и ног до пульсирующего живота, сердце требовательно стучало, а в голове не осталось ни одной мысли.

Он все понял и низко, чувственно засмеялся, продолжая ласкать ее губы, потом лениво, не спеша принялся вращать бедрами, давая ей почувствовать свое возбуждение. Катарина вскрикнула, откинув голову, отрываясь от его рта. Он прижался к ней еще настойчивее, еще опаснее.

Катарина, — прошептал он, — милая. — Его ладонь проникла под ее нижние юбки, поглаживая бедро сквозь тонкую ткань нижнего белья, потом опасно сдвинулась выше, задевая нежную набухшую плоть внизу живота.

Катарина была как в тумане, но само потрясение от его ласк возвратило ей способность соображать. Боже милостивый! Теперь его пальцы поглаживали края расщелинки, прослеживая их контуры, касаясь обнаженной кожи.

Разум подсказывал ей одну ясную мысль: надо сопротивляться. Если она сейчас же не даст ему отпор, он обесчестит ее, прежде чем она поймет, что к чему.

Он оторвал от нее губы и едва выдохнул:

Катарина.

Катарина набрала воздуха, заставляя себя что-то предпринять, и заколотила кулаками по его широким плечам.

Нет!

Озадаченный, он замер, как-то неопределенно-вопросительно глядя на нее туманно-серыми глазами.

Катарина напряглась, стараясь сдвинуть тяжелое тело, а когда это не удалось, нацелила колено в его разбухший пах. Он сразу понял ее намерение и сдвинулся как раз вовремя, чтобы успеть избежать удара, и при этом потерял равновесие. Катарина изо всех сил оттолкнула его, перевернулась, на корточках добралась до края кровати и соскользнула на пол.

Мысли ее путались, ей не хватало дыхания. Она задержалась лишь на мгновение и только собралась вскочить на ноги, как он протянул руку и схватил ее за волосы. Катарина вскрикнула.

Он перегнулся через кровать, склонившись над ней, держа ее за волосы, как за поводок. Взгляд его широко раскрытых глаз выражал ярость и недоумение, рот исказила напряженная сердитая гримаса. Катарина ощерилась в ответном оскале, но взор ее затуманили слезы.

И когда эти непрошеные, оскорбительные для ее гордости слезы наконец закапали, его хватка ослабла, и лицо приобрело другое выражение. Он грубо выругался и отпустил ее. Катарина осела на пол.

Она слышала, как он встал с кровати. Когда к ней вернулось самообладание, она подняла голову, обхватив себя руками. Это было ошибкой. Невозможно было не заметить, как он был возбужден. Катарина вспыхнула, стараясь не смотреть на него, стараясь забыть те ощущения, которые он как-то сумел пробудить в ней, стараясь не обращать внимания на непонятное, неровное биение своего сердца.

— Я вас ненавижу, — прерывисто выговорила она.

— Совсем недавно вы меня вовсе не ненавидели. Гневный сдавленный голос вынудил ее заглянуть ему в глаза. Ее напугало пылавшее в них серое пламя. Раньше Катарине не доводилось видеть такое явное выражение голода. Она вся сжалась, привалившись к ножке кровати. Мгновение она не могла отвести глаз, потому что в ней снова разгорелось ощущение, которое она пыталась не замечать, ощущение сильное и обжигающее. Она воскликнула:

И тогда я вас ненавидела не менее, чем сейчас, О'Нил!

Его губы изогнулись в кривой усмешке.

— Вы превращаете приятную процедуру соблазнения в нечто гораздо худшее.

— Приятную процедуру?

Ну конечно. Соблазнение, приятное для нас обоих. — Его глаза заметно потемнели. — И не пытайтесь этого отрицать.

Когда она наконец поняла смысл его слов, ее пронзил холодок страха.

Что вы хотите этим сказать — гораздо худшее! Вы угрожаете мне насилием?

Его ноздри раздулись.

Некоторым леди даже нравится толика насилия. Может, и вы из той же породы.

Катарина широко раскрыла глаза.

Нечему тут удивляться. Впрочем, я забываю, что вы шесть лет были заперты в монастыре. — Он криво улыбнулся. — Однако, прежде чем вы впадете в истерику, позвольте сообщить вам, что я никогда ни кого не насиловал, не насилую и не собираюсь насиловать. Даже если меня буквально толкают на это.

Ничуть не веря этому заявлению, она хотела презрительно засмеяться, но смогла издать только жалобный сдавленный звук.

— Вы только что сказали, что были рады удовлетворить тех женщин, которые… — Слова застряли у нее в горле. Она все еще испытывала шок при мысли, что некоторым женщинам и вправду нравится, если мужчина груб и жесток. Мысленным взором она видела этого пирата, накинувшегося на безликую женщину, отдающуюся ему с горячечной охотой.

— Я могу быть грубым, могу быть нежным. Стоит вам сказать, что вы предпочитаете… — Он не спускал с нее глаз.

— Я… я хочу, чтобы вы оставили меня в покое. Он хрипло рассмеялся.

— Вы хотите меня, милая.

От этих слов она на мгновение потеряла дар речи.

— Вы дикарь, пират, вы охотитесь только на тех, кто слабее вас. — Она сжалась на полу, глядя на него снизу вверх. — Вы охотитесь на меня точно так же, как охотились на тех, других женщин. Мне вы не нужны!

— Другие женщины рады были принять меня в свои объятия.

Катарина рассмеялась.

Значит, это были шлюхи и потаскушки. Он гневно склонился к ней.

Я не сплю с рябыми шлюхами. Моей последней любовницей была овдовевшая графиня.

Она вглядывалась в него, не желая верить его словам, но он до того разозлился, что она поняла — он говорит правду. Как удалось ему соблазнить графиню? Для Катарины это было загадкой. Неужели только благодаря своей потрясающей внешности?

Некоторых женщин страсть не пугает, — сказал он, внимательно вглядываясь в нее. Он тяжело дышал. — Но ведь эти женщины — не слезливые девственницы, выросшие в монастыре.

Разъяренная Катарина с криком вскочила на ноги, хотя внутренний голос подсказывал ей, что лучше отступить.

Я не боюсь страсти, — выкрикнула она. — Больше всего мне хочется быть с мужчиной, благородным, настоящим мужчиной, который был бы моим мужем.

Он уставился на нее, расправив плечи, и после долгого молчания спросил:

— И кто же этот ваш идеал?

— Я еще не нашла его.

Он холодно, жестоко рассмеялся. Вне себя от этой насмешки, Катарина воскликнула:

Я шесть лет была в монастыре, так как же могла я его найти? Но знайте одно: пират, грабитель и убийца, для которого нет ничего святого, мне не нужен!

Его глаза вспыхнули. Он взял бутылку бренди и, поднеся ее к губам, сделал несколько больших глотков, не отрывая при этом от девушки горящего взора. Катарина уже пожалела о своих словах, понимая, что зашла слишком далеко. Она испугалась, что он может вспылить и силой заставить ее уступить его желанию.

Он холодно уставился на нее.

— Наверное, я сошел с ума, — сказал он, — если связался с такой, как вы.

— Тогда отпустите меня.

Ответ последовал незамедлительно.

Нет.

— Прошу вас. Он молчал.

— Тогда насилуйте меня и покончим с этим.

Он пронзил ее взглядом, его лицо исказила гримаса, бутылка отлетела в сторону и разбилась о стену. Катарина испуганно вскрикнула и съежилась. И тут, к ее ужасу, он накинулся на нее.

Как она пожалела о своих необдуманных, глупых словах, о своей горячности! Она взвизгнула. Он поднял ее и бросил на кровать. Она отскочила от матраса и поползла прочь. Он поймал ее ногу и дернул, а потом навалился на нее, придавив всей своей тяжестью.

Катарина замерла. Он лежал так же неподвижно, как и она, только тело, прижатое к ней, трепетало, и из груди вырывалось тяжелое дыхание.

Изнасиловать и покончить с этим? — прозвучал вопрос прямо у ее уха.

Его дыхание щекотало ей кожу. Катарина испуганно затрясла головой, остро сознавая, как просто он мог бы задрать ей юбки и сделать свое дело. Страх не мешал ей ощущать его тяжелую трепещущую плоть.

— Так изнасиловать и покончить с этим? — требовательно повторил он.

— Не надо!

Он скатился с нее и встал с кровати.

Катарина рывком уселась, соскочила с кровати и забилась в дальний угол каюты, прижавшись спиной к резному дереву стены.

Он немигающе глядел на нее. Блеснула сталь.

Катарина втянула воздух, не в силах отвести глаз от оказавшегося в его руке длинного смертоносного кинжала.

Ни один из них не двинулся с места, не издал ни звука. Внезапно кинжал вылетел из его ладони и воткнулся в стену рядом с ее головой. Катарина уставилась на дрожащее лезвие. От страха ее мгновенно прошиб пот, ручейками стекавший по спине. Потом она моргнула и уставилась в его глаза, мерцающие яростью.

Он резко повернулся, большими шагами пересек каюту и рывком распахнул дверь. Мгновением позже дверь с грохотом захлопнулась, и Катарина услышала щелчок запертой задвижки.

Она обернулась и уставилась на торчащий в стене кинжал, потом закрыла лицо ладонями. Ее всю трясло. Его предупреждение было предельно ясным.

Глава четвертая

Катарина понимала, что не может позволить себе его злить.

Было уже поздно. Она не знала точное время, но предполагала, что уже почти полночь. Она еще не спала. Несмотря на то, что она была совершенно измучена, она не могла заснуть, каждое мгновение ожидая возвращения пирата, каждое мгновение готовясь продолжить борьбу. Она сидела в дальнем углу каюты, прижавшись спиной к стене.

Он только что вернулся в каюту. Катарина молча, с опаской наблюдала за ним широко раскрытыми глазами, но он прошелся по каюте, не глядя на нее, хотя и твердыми, но чуть расслабленными шагами. Катарине показалось, что она уловила запах бренди. Может, он пьян? Эта мысль ей вовсе не нравилась. По воспоминаниям детства она знала, что алкоголь делает с мужчинами, и напряглась еще больше.

Пират все еще ни разу не взглянул в ее сторону. Он открыл шкафчик и стянул с плеч рубашку. Катарина еле удержалась, чтобы не ахнуть, когда увидела обнаженную загорелую спину с перекатывающимися под кожей мышцами. И просто невозможно было не заметить, как бриджи облегают его высокие крепкие ягодицы.

Что вы делаете? — испуганно воскликнула она. Он повернулся, глядя на нее открытым и непривычно мягким взглядом.

Меняю рубашку.

Катарина отвела глаза от крепкой, как каменная плита, груди, покрытой темно-золотистым пушком, и от твердого плоского живота. К ее величайшему облегчению, он натянул белоснежную тунику. Она поняла, что запах бренди шел от рубашки, которую он отбросил в сторону.

Теперь она не сводила с него глаз. Он остановился в середине каюты, привычно расставив ноги для устойчивости.

Нам с вами надо достичь взаимопонимания, — сказал он.

Она с радостью заметила, что он четко выговаривает слова. Он был трезв, или почти трезв. Не отвечая, она внимательно разглядывала его, зная, что не должна давать ему повода вспылить, не должна ничем разжигать его желание.

Он мельком взглянул на ее лицо.

Вы так красивы, Катарина. Знаете ли вы, что вы снитесь мне по ночам?

Она уселась прямее, понимая, что все-таки он пьян, потому что они встретились только этим утром.

— На свете много красивых женщин.

— Верно, — согласился он, и это согласие почему-то разочаровало ее. Он положил руки на узкие бедра, выдавая внутреннее напряжение. — На свете есть множество красоток, но все ли они умны и своевольны?

— Вы смеетесь надо мной? — Она взглянула ему в глаза.

— Нет, дорогая, ни в коем случае.

Катарина застыла, вжавшись в стену. Ей вовсе не понравился оттенок его смеха и это обращение.

Вы все еще боитесь меня. — Взгляд его стал жестче. — Я должен извиниться за свое поведение.

Она широко раскрыла глаза. Чтобы пират извинялся за свои отвратительные действия?

— Вы слишком очаровательны, но все же мне следовало бы держать себя в руках. Единственным моим оправданием является то, что я никак не ожидал от вас такого присутствия духа.

— Это не оправдание. Джентльмен никогда бы так не поступил.

Уголки его рта приподнялись, но он как-то сумел придать своему лицу покаянное выражение.

— Но ведь я дикарь, как вы уже успели сообщить.

— А разве не так?

Мне нечего возразить. — Его взгляд потемнел. — Вам очень хорошо удается вывести меня из себя. Я еще не встречал женщины, которой удалось бы так меня разозлить. — На его виске трепетала жилка, лицо выражало отвращение. — До этого я и пальцем не трогал женщину, когда бывал разгневан.

Катарина не выдержала и презрительно рассмеялась. Он был не просто пиратом, а еще и О'Нилом, а этот клан отличался диким нравом. Они происходили из самых глухих мест Северной Ирландии и были чуть ли не другой расой. Она вспомнила об имевшем дурную славу Шоне О'Ниле, который был вождем клана, пока его не убили несколько лет назад. Катарина видела его однажды, когда ей было девять лет. И она помнила, какой он был огромный, черный, злой и страшный.

И это говорит О'Нил? — воскликнула она. — Все знают, как О'Нилы обращаются с женщинами.

Он посмотрел ей в глаза взглядом острым, как бритва. Она еще больше вжалась в стену. Ей надо следить за тем, что она говорит! Ни в коем случае нельзя его злить.

Он ничего не сказал и, сделав глубокий вдох, отвернулся, все еще упирая кулаки в бедра. В конце концов он снова повернулся к ней и сказал негромко, явно сдерживая себя:

Я не хочу с вами ссориться. Не для того я вас захватил, чтобы ссориться с вами.

Она сглотнула, отлично понимая, для чего он ее захватил.

Катарина, давайте кончим враждовать. Во вражде нет никакого смысла. Вам абсолютно необходим защитник, а я более чем охотно готов выступить в этой роли. Теперь-то вы уже должны понять, что у вас нет другого выбора. А стоит вам хоть не много пожить со мной, вы увидите, что это нисколько не неприятно.

Катарина пыталась выкинуть из головы представлявшиеся ей уже непрерывным потоком картины — он и она, разгоряченные, сплетенные вместе. И чувства, о которых ей не хотелось вспоминать, ощущения, доселе не испытанные, — хотела бы она навеки позабыть все это.

Я хочу поехать домой.

Его серые глаза смягчились, и он не сразу ответил:

У вас нет дома.

Она проглотила застрявший в горле комок, вспоминая замок Эскетон, вспоминая Кастлмейн и Шанид.

Я хочу поехать к отцу. — Ее голос дрожал, и она подумала, что похожа на ничего не понимающего испуганного ребенка.

Пират уставился на нее глазами, полными непонятных ей эмоций.

Значит, вы хотите вернуться к Фитцджеральду, хотите жить с ним и с его ни на что не годной женой в изгнании, в бедности, в позоре?

Я хочу выйти замуж. Выйти замуж за ирландца и вернуться в Ирландию. Я хочу иметь детей и свой собственный дом. Мой отец найдет мне подходящего мужа, я в этом уверена.

Думаете, найдет? — мягко спросил Лэм.

— Да!

И за кого же вы теперь можете выйти замуж, леди Фитцджеральд? Вы собираетесь стать женой клерка или фермера?

Этого она даже представить себе не могла — выйти замуж за клерка или фермера. Сама эта мысль так потрясла ее, что почти целую минуту она не могла вымолвить ни слова, желая только, чтобы он перестал смотреть на нее так, как будто сочувствует ее бедственному положению.

Мой отец устроит брак, соответствующий моему положению.

У вас теперь нет никакого положения. Она обхватила себя руками.

— Перестаньте! Я требую отпустить меня, чтобы я могла поехать к нему!

— Но ведь вы — моя добыча, — без улыбки возразил он. — Я завоевал вас на море. Теперь вы принадлежите мне. И я не могу просто взять и отпустить вас.

Почему? — в отчаянии спросила она. Вместо ответа он уставился на нее непроницаемым взглядом.

Катарина заколотила кулаками по покрывалу.

Будьте вы прокляты!

На его лице мелькнула улыбка.

Монастырская воспитанница, и ругается? Бросьте, Катарина, леди это не подходит.

Она обожгла его взглядом.

— Отправляйтесь к своей овдовевшей графине!

— Думаете разочаровать меня, выказывая свой дурной характер? Ничего у вас не выйдет. — Он продолжал улыбаться.

Катарина с ужасом уставилась на него.

Значит, вы собираетесь удерживать меня против моего желания?

Он не отвел глаз.

Я намерен изменить ваше желание, Катарина.

Вы дикарь! Пират! Кровожадный варвар О'Нил! — закричала она. — Вам никогда не изменить моего мнения о вас! Возможно, со временем вы могли бы завладеть моим телом… — Она не могла говорить — по ее щекам катились слезы.

Стиснув зубы, он мрачно смотрел на нее испепеляющим взглядом.

— Может быть, я и дикарь, и пират, и я уж точно О'Нил, но теперь вы моя, и с этим вы ничего не поделаете.

— Нет! Никогда этому не поверю!

Теперь он подошел к ней и остановился у кровати.

— Я — ваша судьба, Катарина. Как мне убедить вас в этом?

— Я должна собственными глазами увидеть, что Десмонда больше нет. Должна услышать собственными ушами, что выкуп невозможен.

Лэм оглядел ее долгим задумчивым взглядом.

Так тому и быть, Катарина, — сказал он.

Шлюпка тяжело переваливалась на волнах. Катарина сидела, завернувшись в подбитую мехом накидку. В эти предутренние часы море окутал густой туман, и холод пронизывал до костей. Ее и пирата сопровождали три матроса, двое из которых ворочали огромными веслами. Рядом с ней сидел Макгрегор возможно для того, чтобы не позволить ей совершить что-нибудь глупое или бессмысленное. Но Катарина вовсе не собиралась броситься в пучину, тем более теперь, когда ей наконец-то повезло. И бежать она тоже не собиралась. Теперь она намеревалась ждать, пока ее отец устроит ей освобождение.

Лэм О'Нил стоял на носу шлюпки, как будто не замечая ни холода, ни темноты, ни болтанки. Казалось, он составляет одно целое с лодкой, одно целое с морем. Катарина не могла оторвать взгляда от его широкой, укрытой плащом спины, невольно задумываясь над тем, что же все-таки он за человек. В итоге она решила, что это не имеет значения. Скоро она от него избавится, и все, что останется от него, — это несколько неприятных воспоминаний.

Около устья Темзы, где сталкивались течения, волнение стало просто пугающим. Катарина прикусила губу, чтобы не вскрикнуть, когда маленькая лодка взбиралась на гребень волны и взлетала в воздух, после чего круто ныряла в провал между волнами. Когда лодка опять вставала на дыбы, она цеплялась за сиденье. Ее поразило, что О'Нил оставался на носу; он стоял там, совершенно безразличный к опасности. Один раз он повернулся и взглянул на нее. В туманной темноте ночи Катарина заметила, что он улыбается, как будто поездка доставляла ему удовольствие. Его зубы сверкнули белизной даже во тьме.

Катарина склонила голову и принялась молиться. Он просто безумец, они все безумны, и, наверное, вскоре все они погибнут. Но немного спустя она осознала, что лодку уже не с такой яростью то вздымает на гребень, то швыряет вниз. Пожалуй, у качки даже появился какой-то ритм. Катарина подняла голову и открыла глаза. Они уже зашли в реку, и волны стали более длинными и плавными.

Вскоре дно лодки заскрипело по прибрежному песку. Матросы выскочили в воду и вытащили ее на берег. О'Нил тоже выскочил и стоял, дожидаясь, пока лодка приблизится. Катарина осторожно встала. Он протянул к ней руки, поднял ее и опустил на глинистый берег.

Она вырвалась из его рук и осмотрелась, пытаясь понять, где же они находятся. Конечно, вдали от Лондона, расположенного в нескольких милях от устья реки. Она поразилась отваге пирата. Если бы его поймали в Англии, то вменили бы ему в вину множество преступлений и приговорили к смерти. В лучшем случае его просто обезглавили бы; в худшем — четвертовали или повесили. Да, с его стороны это была отчаянная смелость — появиться в Англии; смелость и безрассудство.

Но она знала, что он вовсе не безрассуден. Катарина взглянула на него исподтишка. Лэм негромко и отрывисто что-то говорил своим людям. Его лицо с чеканным суровым профилем казалось высеченным из камня. Матросы поспешили исполнить приказ командира. Он был пиратом, человеком, которого она терпеть не могла, но невозможно было отрицать, что он был рожден командовать людьми. Катарина подумала, что решение сойти на берег можно объяснить его высокомерием и исключительной уверенностью в себе.

Лэм кивнул Макгрегору, и шотландец повел Катарину вдоль берега следом за пиратом. Другие два матроса остались на месте. Из клочьев тумана вдруг совсем неподалеку выглянула крыша замка с башенками по углам. Пока они шли, туман то сгущался, то рассеивался, так что становились видны каменные стены замка. Небо начало светлеть. Незаметно наступил рассвет.

Не уверенная в том, что будет, если их заметят, Катарина прошептала:

— Где мы, О'Нил?

— Вы видите замок Тилбери, — тоже негромко ответил Лэм. — Подождите здесь с Маком.

— А вы куда?

Не отвечая, он скрылся в полутьме.

Медленно тянулись минуты. Катарина знала, что ему не проникнуть в замок, потому что ворота будут заперты до восхода солнца. Но поблизости должна быть деревня. Наверняка он отправится туда в поисках экипажа. Ей подумалось — какая наглость, увести лошадей от самого замка, из-под носа его коменданта! Она была просто поражена. Он мог быть высокомерным и наглым, но, с неохотой признала она, в мужестве ему не откажешь.

Он вернулся без экипажа. Сидя верхом на крупной темной лошади, в развевающемся плаще, он казался разбойником с большой дороги. У двух лошадей, которых он вел на поводу, на губах висели клочья пены. Не успела Катарина глазом моргнуть, как ее уже усадили на мерина, что был помельче, и еще через мгновение они быстрой рысью направились в сторону Лондона.

— Вы умеете ездить верхом? — спросил он, касаясь ее колена своим.

— Не поздновато ли спрашиваете? — огрызнулась Катарина, усаживаясь поудобнее, довольная тем, что сидит по-мужски, а не боком.

Он улыбнулся.

Ирландская девушка вроде вас должна уметь ездить верхом. В противном случае я был бы здорово разочарован.

На мгновение она встретилась с ним взглядом, думая, что он просто сумасшедший, если ему все это нравится, потом решила сосредоточиться на лошади. Ребенком она неплохо ездила верхом, но с тех пор прошло много лет. И темнота еще не рассеялась, так что дорогу было почти не видно. Катарина решила позволить лошади самой выбирать путь.

Но какой подозрительной эта предрассветная поездка должна была показаться любому встречному! Катарина глянула через плечо на удаляющийся замок, и холодок пробежал по ее спине. Что если бы их схватили люди королевы? Ее бы освободили — или нет? Тут было о чем задуматься.

Ее отец был узником королевы. Что сделала бы Елизавета с ней, дочерью человека, признанного изменником? Может, ее вместе с Джеральдом содержали бы в заточении в Саутуарке? Может, их пленение также означало бы для нее потерю свободы, крушение надежд?

Катарина решила стараться не привлекать внимания к себе и своим спутникам. Во всяком случае, пока.

Несколько часов подряд они ехали быстро и без остановки. Туман рассеялся. Солнце — горящий оранжевый шар — взбиралось в посеревшее небо. Вскоре впереди показалась громада Лондона; На фоне безоблачного неба вырисовывались башни, шпили, крыши, и над ними возвышался громадный купол собора святого Павла. Катарина искоса бросила взгляд на ехавшего рядом Лэма и увидела на его лице только решимость без малейших признаков страха.

Они въехали в ворота. Стук копыт разносился по пустынным улочкам. Город должен был вот-вот проснуться, но они еще никого не встретили. Время от времени доносились крики, непристойные песни и громкий хохот пьяных компаний. Лэм, казалось, знал эти улочки как свои пять пальцев. Этого она не могла понять.

Они проехали у стен Тауэра. Катарина глазам своим не верила. Она решила, что он все-таки сумасшедший. Ни один человек, кто нарушал закон в поисках средств к существованию, не осмелился бы приблизиться к этому ужасному месту, в котором ему, возможно, суждено было оказаться. Ни один человек, каким бы отважным и дерзким он ни был.

Они проскакали по Лондонскому мосту, повернули на восток и оказались в оживленном квартале, с пивнушками и борделями на каждом шагу. Из одного такого дома как раз выходили несколько прилично одетых джентльменов. Катарина сделала вид, что не заметила стоявших на углу полуодетых женщин. Одна пышнотелая бабенка помахала пирату рукой и даже окликнула его пронзительным голосом, недвусмысленно предлагая себя. Лицо и уши Катарины горели. Лэм как будто и не слышал заманчивого предложения.

Они оказались перед приземистым, похожим на склад зданием, перегородившим улицу. Лэм свернул влево, Катарина следовала за ним. На другой стороне стоял большой двухэтажный дом с крутой остроконечной крышей, окруженный каменной стеной. Лэм вдруг остановил лошадь и соскользнул на землю.

— Ждите здесь, — приказал он Катарине и Макгрегору.

Он не пошел к воротам, но крупными шагами двинулся к углу стены и исчез из вида. Пятнадцатью минутами позже ворота открылись. Лэм стоял в тени ворот, откинув плащ за плечи. Теперь было видно, что на нем надеты высокие сапоги, бриджи и безрукавка поверх рубашки. Он сделал нетерпеливый жест. Катарина пришпорила лошадь. Ее сердце вдруг заколотилось от внезапного, необъяснимого возбуждения. Наконец-то она увидит отца!

Девушка соскользнула с лошади и поспешила к двери, оставив Лэма позади. Она постучала. Никто не ответил, и она постучала еще раз.

Внутри послышался женский голос.

— Кто там, в такой неурочный час?

— Элинор! — воскликнула Катарина. — Это я, Катарина Фитцджеральд!

Послышался звук отодвигаемого засова, и дверь открылась. Не веря своим глазам, Элинор уставилась на Катарину, потом взглянула на пирата.

Боже милостивый! Как же вы здесь оказались?

Это была небольшого роста хрупкая женщина исключительной красоты. Светлые волосы обрамляли овальное лицо без малейшего изъяна. Когда она говорила, было видно, какие у нее ровные белые зубы. Она была из рода Батлеров, дочь барона Дюбойна, и ровно на три года старше Катарины.

Я вернулась домой, — прошептала Катарина, улыбаясь дрожащими губами.

Элинор, не улыбнулась ей в ответ.

Какой же это дом, — горько сказала она, отступая в сторону. — Ну и сюрприз для вашего бедного отца, а он еще и нездоров. Заходите. — С явным неудовольствием она жестом пригласила Катарину, Лэма и Макгрегора пройти в дом.

Лэм обернулся и коротко приказал:

Оставайся здесь, Мак. Свистни, если кто-нибудь появится.

Макгрегор кивнул и исчез, двигаясь с поразительной для такого крупного мужчины быстротой и изяществом.

Элинор заперла за ними дверь.

— Тебе следовало предупредить о своем приезде, — резко сказала она.

— Я написала множество писем. Разве отец их не получил?

Я получила несколько твоих излияний, но не хотела нарушать его душевное спокойствие эгоистическими требованиями избалованной дочки. Видит Бог, у него хватает забот.

Катарина чопорно ответила:

— Разве эгоистично просить о возвращении домой и устройстве брака?

— А скажи, будь добра, на какое приданое ты можешь рассчитывать? Две коровы и поросенок? — ядовито спросила Элинор.

Катарина не могла поверить в то, на что намекала Элинор. Она отлично знала, что мачеха невзлюбила ее с того самого дня, как впервые появилась с Джеральдом в замке Эскетон — прекрасная смеющаяся новобрачная. Катарине все еще больно было вспоминать об этом, не потому, что Элинор казалась такой счастливой, а потому, что ее отец так и лучился радостью, улыбаясь во весь рот. Не прошло еще и месяца со дня похорон матери Катарины, Джоан.

— Не может быть, чтобы ничего не осталось, — сказала Катарина. — Наверняка что-нибудь найдется для приданого.

— У нас все отобрали или уничтожили! — в ярости выкрикнула Элинор. — Мне пришлось просить подаяния у соседей! Мы живем на хлебе и воде!

Катарина отказывалась верить своим ушам.

Где отец? Я должна его увидеть!

Джеральд спит, но раз и О'Нил здесь, я его разбужу. Ждите здесь. — Держа в руке свечу под стеклянным колпаком, Элинор протиснулась мимо Катарины и стала торопливо подниматься по ступеням узкой лестницы.

Катарина взглянула на Лэма, раздраженная тем, что Элинор его знает, потом вспомнила, что много лет назад у ее отца были какие-то дела с главой клана О'Нилов, Шоном. По правде говоря, Ирландия являлась тесным мирком для ее уроженцев. Наверняка отец Элинор, барон Дюбойн, тоже якшался с О'Нилами. Но какие же дела мог иметь Дюбойн с этим человеком?

Пока она нетерпеливо ожидала в темном холле появления отца, ей стало не по себе. Неужели положение Джеральда еще хуже, чем она предполагала?

Камышовая циновка на полу дурно пахла — ее давно надо было сменить. Темнота не позволяла сказать с определенностью, но у Катарины появилось неловкое ощущение, что холл совершенно пуст. Она вспомнила потертые, много раз чиненные ночную рубашку и халат Элинор. Пять лет назад ее мачеха всегда одевалась в меха и бархат и была просто увешана драгоценностями. Сейчас Катарина вспомнила, что не заметила ни единого кольца на пальцах Элинор, и у нее упало сердце.

Катарина ощутила, что Лэм испытующе вглядывается в нее, и резко повернулась к нему спиной. Если Элинор говорила правду, то что же с ними будет, Боже милостивый? И что будет с нею самой?

Она подняла голову, невольно встретившись глазами с немигающим взглядом Лэма. И со страхом подумала о том, что ей предстоит.

Проснитесь! — позвала Элинор, зажигая свечу и ставя ее на единственный небольшой сундук, стоявший рядом с узкой кроватью, на которой лежал ее муж.

Джеральд уселся, протирая глаза. Его ночной колпак съехал набок.

Черт побери, женщина, в чем дело? Кричишь, как на пожаре.

Джеральд, ваша дочь здесь! — воскликнула Элинор, усаживаясь рядом и хватая его за руки.

Джеральд заморгал, окончательно проснувшись. Это был худощавый мужчина с поразительно белой кожей и черными как смоль волосами.

— Моя дочь? — эхом отозвался он.

— Наконец-то Господь внял моим молитвам! — возбужденно выкрикнула Элинор. — Он послал к нам вашу дочь — но не одну, а с Владыкой Морей!

Джеральд уставился на нее.

Что ты такое несешь, Элинор? Рехнулась ты, что ли?

Вовсе нет! — торжествующе сообщила Элинор. — Это Лэм О'Нил! Вот за этой самой дверью в холле стоит знаменитый пират, сын Шона О'Нила! О Джеральд, наконец-то! Наконец-то Господь предоставил нам редчайшую, замечательную возможность, разве вы этого не понимаете?

Не отвечая, Джеральд вскочил на ноги. Раздражение исчезло с его лица. Он улыбнулся, глядя на дверь.

Да, дорогая, понимаю. Пригласи их сюда, — сказал он.

Лэм тронул ее за плечо. Катарина чуть не подскочила и повернулась к нему.

Идемте, — мягко сказал он. — Нас зовут.

Катарине не нужны были ни его жалость, ни сочувствие, просто невероятно, что именно их она заметила в его глазах! С дико бьющимся сердцем Катарина заторопилась впереди Лэма по плохо освещенной лестнице, пересекла холл и зашла в комнату хозяина дома. Ее отец в ночной рубашке стоял в середине маленькой пустой каморки. Катарина вскрикнула, увидев его. Джеральд с улыбкой обнял дочь.

Катарина обхватила его и закрыла глаза, уткнувшись лицом ему в грудь. Он исхудал, но от него исходило ощущение теплоты и силы. Он наверняка найдет выход из ее ужасного положения.

— Кэти, у тебя все в порядке? Катарина с усилием улыбнулась.

— Да. Я… со мной ничего не случилось. Джеральд коротко взглянул на Лэма, потом снова стал рассматривать дочь.

Как ты выросла! — У него на глазах вдруг выступили слезы. — Какой ты стала красавицей — точь-вточь как твоя мать. Никогда бы не подумал!

Шесть лет назад длинную и тощую Катарину вряд ли можно было назвать хорошенькой. Услышав сравнение со своей красавицей матерью, она вспыхнула от удовольствия.

— Я совсем не похожа на нее, — прошептала она.

— Очень даже похожа.

Катарина переводила глаза с отца на Лэма, глядевших друг на друга в напряженном молчании, невольно сравнивая их между собой. Джеральд был не просто тощим и изможденным, но и очень бледным, гораздо бледнее, чем она его помнила, и она не думала, что эта бледность объяснялась только его пребыванием в четырех стенах. Вдобавок в уголках его рта и глаз залегли глубокие морщины, как будто он все время хмурился. Чуть поморщившись, он отстранил ее и неуверенными шагами двинулся к креслу. Теперь Катарина поняла происхождение морщин — он хромал и жил с постоянным ощущением боли.

Она снова взглянула на пирата. Лэм О'Нил был крепко сложен, молод и силен. От постоянного пребывания на воздухе и солнце не только волосы, но и его кожа приобрела золотистый оттенок. Он возвышался над Джеральдом и всеми остальными, и от него исходило ощущение силы, настоятельное и подавляющее.

Отец, что случилось с вашей ногой? — спросила Катарина.

Он неловко опустился в кресло.

Чертово бедро. После сражения при Эффейне оно так толком и не зажило. Мушкетная пуля. Хуже всего зимой по ночам. Сейчас не так уж плохо. — Он чуть улыбнулся ей.

Катарина опустилась у кресла на колени.

Отец… как могло случиться, что все перешло в собственность короны, а вы живете в изгнании в такой бедности? Неужели не осталось никакой возможности, никакой надежды на справедливость?

Черные глаза Джеральда сверкнули, он сжал подлокотники кресла.

Надежды почти никакой, Кэти, во всяком случае не на справедливость королевы.

Катарина шумно вздохнула. До этой минуты она в глубине души как-то по-детски надеялась, что все окажется просто нагромождением чудовищной лжи. Или что ее всемогущий, неуязвимый отец найдет способ исправить положение. Она старалась сдерживаться, чтобы не заплакать. Когда-то Джеральд Фитцджеральд, граф Десмонд, был самым могущественным из ирландских лордов, так же как его отец и отец его отца. Он был рожден для власти и богатства, от рождения зная, что вечно будет властелином Десмонда и повелителем других ирландских лордов. Большей несправедливости Катарина не могла себе представить.

Кэти, изгнание мне нелегко дается. Я живу только мыслями о возвращении в Ирландию. Не надо плакать, милая. Во всяком случае, меня не заточили в Тауэр. Благодаря Элинор. — Он улыбнулся жене. — В прошлом году она перевернула небо и землю, чтобы добиться аудиенции у королевы, и в конце концов убедила Елизавету поместить меня под надзор сэра Уорэма Легера. — Он перевел взгляд на Лэма. — Как вам удалось миновать охрану, О'Нил?

Лэм улыбнулся.

Очень просто. Они были слишком заняты выпивкой и игрой в кости. Теперь им снятся выпивка и игра в кости.

Катарина вытерла глаза кулаком.

А как моя девочка оказалась с вами, О'Нил? Странно видеть вас вместе.

Лэм положил руку на плечо Катарине, прежде чем она успела что-то сказать.

Ваша дочь сумела уговорить аббатису отпустить ее из монастыря, куда вы ее поместили. Я захватил корабль, на котором она добиралась домой. У нее не было покровителя, поэтому я решил выступить в этой роли.

Катарина вскочила на ноги.

Отец, он захватил меня! И держит против моей воли! Он хочет, чтобы я стала его… его любовницей!

Джеральд, упираясь в подлокотники, поднялся с кресла.

Катарина, сообразив, что ей следовало помолчать, застыла, переводя взгляд с одного мужчины на другого. Они не сводили глаз друг с друга, как готовые к дуэли соперники. Элинор также наблюдала за ними сверкающими от любопытства глазами.

Наконец Джеральд нарушил молчание.

Вам очень повезло, О'Нил, что моя капризная дочь решила удрать из французского монастыря, а я, изгнанник без средств, не имею возможности что — либо поделать с вами.

— Да.

Но, отец, не может быть, чтобы вы не сумели заплатить ему хотя бы небольшой выкуп! — воскликнула Катарина. — И отговорить его от этого ужасного намерения.

— Тихо, девочка, — сказал Джеральд. Катарина отступила на шаг. У нее перехватило дыхание. Но она не в состоянии была молчать, когда на карту ставилось все ее будущее.

Отец, вы должны меня освободить! Я не могу оставаться с пиратом… я хочу выйти замуж… наверняка мой дядя сможет раздобыть приемлемую сумму…а если нет, вы можете как-то договориться с пиратом.

Выражение лица Джеральда чуть смягчилось, и он обернулся к дочери.

Кэти, у меня нет ничего, кроме одежды, прикрывающей тело, и воздуха, которым я дышу. Я не могу заплатить пирату ничего — ни большую сумму, ни маленькую. И я не могу найти тебе мужа — сейчас, во всяком случае. Ни один уважающий себя мужчина тебя не возьмет — ни один.

Она задохнулась. — Но…

Ты собираешься со мной спорить? Катарина чуть съежилась, потом расправила плечи и высоко подняла голову.

Нет, — прошептала она.

Джеральд глубоко вздохнул. Он весь дрожал. . — У меня не осталось ничего! У меня все отобрали. Отобрали и раздали англичанам, будь они прокляты. У меня нет ничего, а ты жалуешься, что у тебя нет мужа!

Катарина уставилась на отца. Ее глаза туманили внезапно выступившие слезы.

Десмонд полностью уничтожен, — пронзительным голосом добавила Элинор. — Честолюбивый кузен вашего отца, Фитцморис, поторопился занять его место, пытаясь объединить других ирландских лордов и выгнать англичан. Но, видит Господь, он сжег все деревни, а что осталось, разграбил сэр Генри Сидни! Сейчас ирландцы прячутся в лесах и болотах — простые и благородные, мужчины, женщины и дети — все голодные и замерзшие до полусмерти! — Элинор вытерла глаза. — Десмонд уничтожен, отец потерял все, что имел, а ты приезжаешь сюда, полагая, что мы найдем тебе мужа? У нас слишком серьезные проблемы, чтобы заниматься такой ерундой. Катарину охватили угрызения совести. Она решила, что и вправду чересчур эгоистична.

— Простите.

— Хотел бы я знать, чем сейчас занимается Фитцморис! — яростно вскричал Джеральд. — Чертов кузен, будь он проклят!

— Новый лорд-президент Мюнстера загнал его в долину Ахерлоу, — сказал Лэм. Все, включая Катарину, уставились на него. — Фитцморис решил перезимовать там, но я думаю, что очень скоро он появится и возобновит битву.

— Да, весна — подходящий сезон для войны, — задумчиво произнес Джеральд.

— Фитцморис объявил себя графом Десмондом вместо твоего отца, — добавила Элинор. — В уме ему не откажешь. Он уже заручился поддержкой Испании и Папы Римского, и он не успокоится, пока не вырвет Десмонд из рук его законного повелителя!

У Катарины краска схлынула с лица, сердце ее отчаянно билось.

Я ничего этого не знала, — прошептала она. Ее мысли вернулись к Л эму О'Нилу. Откуда он мог все это знать, если, как он сам сказал, у него не было ни клана, ни родины — ничего, кроме жизни на море?

Теперь ты все знаешь. — Джеральд в бессильной ярости затряс головой. — Тебе надо было оставаться во Франции. Я ничем не могу помочь тебе, Кэти.

Катарина обхватила себя руками.

Я помогу ей, — спокойно проговорил Лэм. Джеральд обжег его яростным взглядом.

Нет. Я не позволю вам пользоваться моей дочерью, как какой-нибудь крестьянской девкой. Она принадлежит двум великим домам.

Лэм чуть заметно улыбнулся.

Боюсь, что в данном случае вы не сможете мне помешать.

Джеральд не сводил глаз с Лэма, как будто в комнате больше никого не было.

Насколько вы похожи на своего отца? Лэм с безразличным видом пожал плечами.

— Точь-в-точь как он. Во всяком случае, так говорят.

— Я этого не думаю, — сказал Джеральд, мрачно улыбаясь. — Я думаю, что вы очень даже отличаетесь от Шона О'Нила. Доказательством может служить то, что с Кэти пока ничего не случилось.

Можете думать что вам угодно, Фитцджеральд. — Лэм пожал плечами. — Но теперь я продемонстрировал Катарине, что ей не остается ничего другого, как оставаться со мной, и мы с ней можем удалиться.

Нет, — прошептала Катарина, глотая сдерживаемые слезы. Она с нескрываемой враждебностью уставилась на Лэма — сына известного мерзавца Шона О'Нила. Он не сказал ей этого, но она могла бы сама догадаться. Ее отец ошибался. Пират был точно таким, как Шон, — она знала это не понаслышке.

У меня есть к вам деловое предложение, О'Нил, — заявил Джеральд.

Вот как? — скептически произнес Лэм. — Что вы можете предложить такого, что заинтересовало бы меня хоть самую малость?

Катарина переводила глаза со своего отца на своего тюремщика, обеспокоенная поворотом, который принял разговор. С каждой секундой страх ее нарастал.

Отец даже не взглянул в ее сторону.

Как сильно вы ее хотите?

Катарина ахнула, уверенная, что ослышалась.

Достаточно, чтобы удерживать ее против ее воли и невзирая на самые разумные соображения, — спокойно ответил Лэм.

Джеральд, хромая, подошел к Лэму вплотную.

Достаточно, чтобы жениться на ней? Катарина в ужасе вскрикнула, но на нее никто не обратил внимания.

Лэм несколько мгновений молчал, потом произнес:

С какой стати мне обременять себя женой?

— Любому мужчине нужна жена. У нее нет приданого, но я дам вам мое благословение, — сказал Джеральд. — Хотя я разорен и Десмонда больше нет, но в жилах Катарины течет благородная кровь. Линия Фитцджеральдов восходит к самому Завоевателю. И она — точная копия своей матери. А ее мать дала графу Ормонду семерых отличных сыновей. У вас не будет лучшего выбора. Вы — ублюдок, О'Нил, сын англичанки. Ваш клан никогда не объявит вас своим повелителем. Ваши родичи не признают вас своим. Англичане ненавидят и боятся вас. — Черные глаза Джеральда горели. — Но я вас признаю, Лэм.

— Отец! — воскликнула Катарина, не в силах сдержать дрожи. — Не надо!

Глаза Лэма превратились в узкие щелки.

Чтобы иметь сыновей, мне не требуется жена, и вы это знаете. Да сыновья мне и ни к чему. Как вы совершенно точно заметили, я не из благородного рода. Что они могли бы унаследовать? Скалу, которую я зову домом? Мои три пиратских корабля? — Он хрипло рассмеялся. — Мне не нужна жена, Фитцджеральд. Мне никогда не требовался клан. И если она даст мне сына, его кровь будет не красной, а голубой.

Со временем, — лихорадочно прошептал Джеральд, — ваш сын мог бы унаследовать часть Десмонда.

Катарина изо всех сил обхватила себя руками, стараясь убедить себя, что этого разговора нет. Его просто не могло быть.

В улыбке Лэма мелькнула насмешка.

Ваше предложение — пустые слова. Десмонда больше нет.

Катарина уставилась на жесткое красивое лицо пирата, ненавидя его больше, чем когда-либо прежде.

Джеральд молчал несколько долгих напряженных мгновений — мгновений, в течение которых оба мужчины скрестили взгляды, оценивая друг друга. Джеральд прервал нараставшее напряжение.

— Если бы я все еще был графом Десмондом, вы бы в мгновение ока взяли ее — будь она хоть совершенным уродом — без всякого приданого!

Лэм склонил голову.

Возможно.

Джеральд не сводил с него глаз.

Поскольку вам не удалось разубедить меня, милорд, мы отправляемся, — негромко сказал Лэм.

Катарина беззвучно заплакала. Остатки гордости не позволяли ей броситься к ногам отца и уцепиться за его колени, подобно маленькому ребенку, который боится, что его оставят одного или отдадут чужим людям. Его предательство она восприняла как удар кинжалом в грудь.

Вы поплатитесь головой, О'Нил, — наконец сказал Фитцджеральд. Но в его голосе не было угрозы, и глаза его не потеряли блеска.

Вот как? Желаю удачи. — Лэм повернулся к Катарине. — Идемте. Не будем задерживаться.

Катарина подняла глаза и сквозь завесу слез увидела, что происшедшее нисколько его не тронуло и не убавило решимости. Но он-то был к этому готов. Для него это была игра, ничего более. А вот она оказалась совсем наивной. Потому что думала, что Джеральд приложит все усилия, чтобы перехитрить ее тюремщика, но он этого не сделал. Вместо этого он предложил ее пирату в жены.

Серые глаза Лэма встретились с ее глазами. Он взял ее за руку. Она до того ничего не воспринимала, что даже не пыталась вырваться.

Идемте, Катарина, — сказал он почти сочувственно, — вы проиграли.

Катарина подавила рыдание.

Джеральд бесстрастно уставился на них.

Лэм крупными шагами двинулся к двери, обхватив одной рукой еле переставлявшую ноги Катарину. Она решила ни о чем не думать. Это было слишком больно.

Когда они уже оказались в темном холле внизу, Элинор окликнула их. Лэм замедлил шаг, все еще не отпуская Катарину. Элинор торопливо спустилась по лестнице.

— Вам следует знать еще кое-что, О'Нил. Лэм остановился.

— Только быстро.

Катарина не хотела слышать ничего из того, что могла сказать ее мачеха, но невольно подняла на нее глаза. Элинор улыбнулась.

Хотя я не думаю, что он станет вмешиваться, я не могу быть в этом уверена. Возможно, он придет в ярость, потому что вы украли то, что принадлежит ему.

Лэм раздраженно сказал:

Вы говорите загадками, а у меня нет времени их отгадывать. Говорите ясно, леди Фитцджеральд.

Ладно, поясню. Я говорю о Хью Бэрри. Услышав имя своего суженого, Катарина замерла.

— Что это значит? — вскричала она. — Хью мертв. Он погиб при Эффейне, долгих шесть лет назад.

— Нет, Катарина. Разве ты не знала, что он оправился от ран? Мы чуть было не похоронили его вместе с другими погибшими, но вовремя заметили, что он жив. Жизнь в нем чуть теплилась, и прошло много недель, прежде чем врачи сообщили, что он выкарабкается. Они сказали, что это чудо, дар Господень. Он жив, Катарина. Хью Бэрри жив.

Катарина покачнулась. Лэм не дал ей упасть. Она знала, что это ложь, ужасная злонамеренная ложь. Потому что если бы Хью был жив, он давным-давно послал бы за ней. И все же вряд ли Элинор стала бы так лгать. Пол, казалось, покачнулся под ногами девушки, и все перед ней поплыло. Она тяжело осела в руках Лэма.

Когда пират заговорил, его голос прозвучал незнакомо и как-то издалека.

— И кто такой этот Хью Бэрри, черт побери?

— Детская любовь Катарины, за которого она должна была выйти, когда ей исполнится пятнадцать. — Элинор одарила Лэма долгим взглядом. — Может, вы все-таки решите жениться на Катарине, О'Нил.

Глава пятая

Уже давным-давно ничто не могло его тронуть, с тех пор как он был маленьким ирландским мальчиком при дворе, ублюдком и отщепенцем, которого дразнили и над которым жестоко издевались другие дети. Глядя, как Катарина вытирает глаза углом накидки, Лэм убеждал себя, что ему это безразлично. Он не мог допустить, чтобы его это затрагивало.Отзывчивость была опасна сама по себе, а у него она еще могла открыть давно зажившие — или только затянувшиеся — старые раны.

С непроницаемым лицом Лэм подвел ее к своему породистому жеребцу. В таком истеричном состоянии девушка вряд ли могла ехать сама.

По-видимому, Катарина, несмотря на шок, сообразила, что он собирается сделать, потому что вдруг начала упираться. К его изумлению, она резко повернулась к нему и прошипела сквозь зубы:

— Я не сяду вместе с вами, О'Нил.

— Вы не в состоянии ехать самостоятельно. Слезы выступили на ее глазах и покатились пощекам.

— Я не поеду с вами, — снова крикнула она, бросаясь к своей лошади, которую держал Макгрегор, и, путаясь в юбках, торопливо взобралась на нее.

— Тогда будьте повнимательней, — только и сказал Лэм. Его голос невольно смягчился. — Вы сможете это сделать, Катарина?

Она испепелила его взглядом, как будто это он предал ее любовь и доверие, и выдернула поводья из руки Макгрегора. Лэм сразу сообразил, что она задумала, и, когда она еще яростно дергала поводья, чтобы повернуть лошадь, в то же время отчаянно колотя каблуками ее бока, он бросился вперед, стараясь ухватиться за узду.

Он промахнулся. Кобыла рванула с места. Когда Лэм, изрыгая проклятия, сам прыгнул в седло, Катарина уже выехала из ворот.

Даже злясь на нее, он не мог не восхищаться ею, быстро догоняя ее под громкий грохот копыт по мостовой. Он наклонился, схватил ее кобылу за узду, и обе лошади перешли с отчаянного галопа на неровную рысь. У Катарины вырвался сдавленный крик ярости.

Он не мог отвести от нее глаз. За ее спиной разгоралась заря, и ее давно уже не заплетенные волосы горели от лучей восходящего солнца. От ее красоты у него захватывало дух. Ее характер приводил его в изумление. До чего же она не похожа на других. Как она его искушала, даже сейчас. При мысли о том, как он объездит и приручит эту женщину, его тело охватывал трепет.

Лэм прижал своего жеребца к мерину Катарины, коснувшись ее коленями.

— Я не дам вам удрать, Катарина. По ее щекам еще катились слезы.

— Я все равно буду пытаться!

Не доверяя ей, Лэм отобрал у нее поводья. С таким норовом она вполне могла снова попробовать удрать. Он рассчитывал, что потом, когда она успокоится, она поведет себя более разумно и в итоге поймет, что у нее нет другого выбора, как только оставаться с ним.

И все же он ощущал глубокое чувство вины — такого с ним раньше не случалось. Вины за то, что удерживает девушку вопреки ее желанию. До этого ни одна женщина не могла перед ним устоять. Пока они скакали через Лондонский мост, обгоняя фургоны, коляски и влекомые мулами телеги, он искоса поглядывал на нее. Ему еще не доводилось соблазнить девственницу.

Он вспомнил о Хью Бэрри. Ее суженый, оставшийся в живых. Лэма захлестнули эмоции, жаркие и жестокие. Теперь уж он точно не освободит ее.

Он желал ее с того самого мгновения, как только увидел, — и никогда в жизни он еще не был так терпелив. Рано или поздно он возьмет ее — неважно, что Хью Бэрри остался в живых. Теперь он был ее покровителем, он один.

Она поймала его взгляд и вздернула подбородок. В ее глазах горел вызов, в этом не было сомнений. Она собиралась бороться с ним до конца. Лэм не уставал восхищаться ею.

Она была опасна. Он должен поднять брошенную ему перчатку и победить, как если бы она была настоящим противником. Он должен приручить ее, соблазнить ее, завоевать ее.

Он не был похож на своего отца, и Джеральд Фитцджеральд это понял. Шон О'Нил уже давно безжалостно попользовался бы девушкой, и к этому времени она бы ему уже надоела, и он отдал бы ее своим людям. Лэм чертовски хорошо знал, что нисколько не похож на своего отца, хотя их частенько сравнивали. Все-таки, черт побери, он стыдился дурных поступков. А Шон О'Нил не испытал ни единого угрызения совести за всю свою жизнь.

И в его, Лэма, жизни раскаянию не было места. Люди, которые выживали благодаря хитрости и силе воли, мечу и пушке, не могли позволить себе иметь совесть. Его жизнь была непрерывной схваткой. Победить — значило выжить. И победителю доставалась добыча. Катарина Фитцджеральд была такой добычей. Но он не хотел завоевывать ее любой ценой, ни в коем случае.

Ему вспомнилось предложение Джеральда Фитцджеральда выдать Катарину за него замуж — такое же издевательски-жестокое, какими были поступки высокородных британских юнцов при дворе. Боже милостивый. Ему не нужна жена. Ему не нужны сыновья. Если на то пошло, он вообще не собирался иметь детей. Унижение, которым была полна его жизнь, окончится вместе с ним. Он не оставит страдания сыну в наследство.

Кроме того, он слишком хорошо помнил ее ужас, когда Джеральд предложил ее ему.

Все же, хотя ему не требовалась жена и он не хотел иметь детей, Лэм нашел мысль о женитьбе на Катарине Фитцджеральд соблазнительной. Никому бы и в голову не пришло, что такой, как он, может жениться на такой, как она.

Лэм нашел утешение в цинизме. Как охотно бессилие ищет союза с силой, подумал он. Когда-то могучий граф Фитцджеральд теперь с охотой готов отдать свою дочь за сына Шона О'Нила.

Интересно, что рассчитывал обрести Джеральд, делая его своим зятем? Может, он надеялся с его помощью бежать из Саутуарка, также как два года назад с тем морским капитаном, который оказался иудой? Только дурак дважды совершает ту же ошибку. Скорее всего Джеральд помышлял о чем-то гораздо большем, чем просто побег из заключения.

Может, он хотел через посредство Лэма стать владыкой морей, чтобы ослабить позиции своего кузена Фитцмориса? Лэм без труда мог захватывать испанские и французские корабли с грузами продовольствия и припасов для мятежного ирландского вождя. Но только это не могло помочь Фитцджеральду, узнику в изгнании, навсегда потерявшему Десмонд. Это только ослабило бы Фитцмориса, сделав его легкой добычей для королевы.

Так что же надеялся обрести Джеральд в союзе с человеком, которого прозвали Владыкой Морей?

Этот вопрос не на шутку озадачил Лэма. Он выпрямился в седле и снова глянул на Катарину, на этот раз более внимательно. Торопиться некуда, напомнил он себе. Катарина принадлежала ему, и, если он все же решится подумать о немыслимом и совершить непоправимый шаг, будет несложно превратить любовницу в жену.

Несмотря на намерение оставаться холодным и бессердечным, он продолжал чувствовать вину. Он снова украдкой взглянул на Катарину. Ведь он поступает так в ее же интересах, верно? В противном случае ей пришлось бы, вернувшись в Ирландию, вымаливать себе кусок хлеба, подобно другим потерявшим свой дом жертвам войны. Она нуждалась в его защите, нуждалась в нем. А со временем она будет так же счастлива с ним, как были счастливы другие женщины. Об этом он позаботится. Он выполнит все ее желания, в постели и вне, и осыплет ее такими богатствами, какие ей и не снились.

Их взгляды встретились. В ее взгляде продолжил гореть вызов, зеленые глаза блестели ненавистью и отвращением.

Они уже выезжали из Лондона, и Лэма пронзил нежданный и неуправляемый укол жалости к своей пленнице. Сердце его как будто упало, оставив в груди болезненное ощущение. Он слишком хорошо помнил, каково это — остаться без всего, стать беспомощной невинной жертвой сильных мира сего. Таким был он сам шестнадцать лет назад, когда Шон О'Нил так внезапно ворвался в его жизнь, безвозвратно изменив ее.

Эссекс, 1555 год

Мальчик услышал их крики, осторожно пробрался к окну и съежился у подоконника. Он видел, что мать плачет, и его страх усиливался. Он вытянул шею и выглянул наружу. И ахнул.

Маленький дворик перед их домом заполнили всадники. Это были крупные мужчины, бритоголовые, укрытые косматыми медвежьими шкурами, со старинными железными щитами на спине и огромными мечами на поясе. Под меховыми накидками у них были грубые шерстяные туники, оставлявшие обнаженными босые ноги. Мальчик не мог отвести от них глаз. Он в первый раз видел таких странных, диких людей.

Ты не можешь это сделать, Шон! — воскликнула его мать.

Мальчик перевел взгляд на нее. Мэри Стенли была блондинкой с тонкими изящными чертами лица. Она одевалась со вкусом и умела держать себя в обществе. Сейчас ее серые глаза были полны ужаса. Огромный нечесаный незнакомец протянул к ней руку, и мальчик вскрикнул.

Молчи, женщина! — заорал Шон и ударил ее. Звук пощечины эхом отозвался в маленьком дворике. Мать рухнула на землю.

Мальчик с криком выбежал из дома, осознав слишком поздно, что у него нет оружия, чтобы противостоять непрошеному гостю.

— Перестаньте! — выкрикнул он и бросился на незнакомца.

— Это еще что, черт возьми? — Шон О'Нил был вчетверо больше мальчика и отмахнулся от него, как от мухи. Он упал в грязь рядом с матерью, которая сразу схватила его и прижала к себе. Ее лицо побелело от страха, на глазах выступили слезы. Но ему не требовалась ее защита — он хотел защитить ее. Он вырвался из ее рук. Как только он поднялся на ноги, Шон протянул руку, схватил его за ворот бархатного дублета и оторвал от земли, потом повернулся к своим людям.

И это мой сын? — спросил он, как будто не веря своим глазам. — Дурацкий английский щеголь?

Лэм перестал брыкаться, понимая, что ему ни за что не вырваться из крепкой хватки этого человека, Шона О'Нила, отца, которого он ни разу не видел, — человека, который много лет назад изнасиловал его мать, когда она путешествовала морем. Мэри сама ничего ему не рассказывала, но он много раз слышал об этом, потому что когда он и Мэри были при дворе — сначала с вдовствующей королевой Екатериной Парр, а потом с принцессой Елизаветой, — там часто обсуждалось это событие.

Ирландские воины разразились смехом при виде висящего в руке их предводителя мальчишки в синем дублете и белых рейтузах.

Шон с отвращением так резко отбросил его, что он больно ударился о землю. Преисполненный ненависти, он сразу вскочил на ноги.

Не троньте мою мать!

Шон широко раскрыл глаза и расхохотался.

— Я буду делать все, что захочу, парень, и с этого момента ты будешь делать то, что я прикажу. Ты поедешь со мной.

— Нет! — Мать неуверенно поднялась на ноги и в отчаянии вцепилась в руку Шона. Одна сторона ее лица распухла и покрылась красными пятнами.

Мальчик замер.

— Мальчишка поедет со мной! — взревел Шон. — Черт побери, теперь я вижу, что я опоздал! Ты сделала из мальчишки беспомощное ничтожество! Черт побери, я не позволю, чтобы мой сын вырос вспоенным мочой английским недоноском!

— Господи, не допусти! — Мать рухнула на колени, цепляясь за тунику Шона. — Умоляю, Шон, не надо, умоляю, не отнимай у меня сына! Я этого не вынесу!

Шон отшвырнул ее ногой. Мальчик не успел еще решить — броситься ему к матери или бежать от отца, как Шон схватил его за ухо.

Мы едем в Тайрон, и теперь твоя фамилия О'Нил. Поедешь со мной, парень. Я из тебя сделаю мужчину, настоящего О'Нила, или прикончу тебя, если ничего не выйдет. — Он протащил мальчика за собой, поднял его и бросил на огромную гнедую лошадь.

От боли мальчик почти ничего не соображал, ощущение было такое, будто ухо оторвано, но он ухитрился перекинуть одну ногу через спину лошади. Его переполняли ужас и отвращение, и, слыша душераздирающие рыдания матери, он твердо решил бежать.

— Ты не смеешь меня ослушаться! — завопил Шон, хватая его за худое колено, чтобы он не мог соскочить с лошади. Похожая на окорок ладонь ударила его по щеке. В голове взорвались искры, к горлу подступила тошнота. Когда мальчик немного пришел в себя, Шон сидел сзади него, и они быстрой рысью уносились прочь от дома Стенли.

— Лэм, Лэм, о Господи! — За его спиной слышались вопли матери. Несмотря на мертвую хватку Шона, он ухитрился извернуться в седле. Его мать бежала за ними, путаясь в юбках, спотыкаясь, заливаясь слезами, протягивая к нему руки. Она еще раз выкрикнула его имя, оступилась и рухнула в пыль бесформенной грудой.

Из груди мальчика вырвалось рыдание.

Мой сын не должен плакать. Плачут женщины, мужчины — никогда, — проворчал Шон, сопровождая свои слова еще одной оплеухой.

Лэм проглотил слезы, несмотря на боль в голове и в сердце. Первый урок отца был жестоким, но он сразу его усвоил. И больше никогда не плакал.

Лондон, 1571 год

Сэр Уильям!

Уильям Сесил спал в своей постели под балдахином в своем доме в Лондоне. Лакею пришлось несколько раз позвать его, прежде чем министр зашевелился. Покряхтывая, он уселся на кровати.

— В чем дело, Гораций? Черт побери, ведь уже за полночь!

— Сэр Уильям, в приемной ожидает джентльмен. Он уверяет, что у него неотложное дело и что он должен вас видеть.

Сесил застонал, отбросив тяжелое покрывало. Лакей помог ему надеть подбитый мехом бархатный халат. Следом за держащим свечу лакеем Сесил вышел из спальни. Когда он увидел своего гостя, то удивленно раскрыл глаза, потом сощурился и повернулся к лакею.

Можешь идти, Гораций.

Лакей вышел, прикрыв за собой тяжелую дверь. Сесил повернулся к закутанному в плащ посетителю.

Что случилось?

— В доме Легера на заре происходило что-то странное, — начал незнакомец. — Когда я делал утренний обход, стража только начала просыпаться. Стражник услышал голоса во дворе. Один голос принадлежал Элинор Фитцджеральд. Три всадника поскакали в сторону Лондонского моста — двое мужчин и женщина. Один был необычайно высокий и светловолосый.

— Элинор Фитцджеральд куда-то ездит по утрам? — резко спросил Сесил.

— Нет, другая женщина, гораздо выше, чем Элинор. Элинор вернулась в дом.

Сесил задумался, нахмурив лоб.

Трое гостей в доме Легера. Интересно, что еще придумали Фитцджеральд и его жена? И кто мог осмелиться стать союзником или союзницей Фитцджеральда?

Не дожидаясь ответа, Сесил продолжал рассуждать вслух:

Фитцджеральд еще не смирился с вечным изгнанием из этой проклятой страны, которую он зовет своим домом. И сомневаюсь, что он когда — нибудь смирится. А теперь… новые игроки. — Сесил повернулся к шпиону. — Скажите своим людям, чтобы круглосуточно наблюдали за домом Легера. Если эти визитеры вернутся, я должен узнать, кто они.

Агент кивнул и удалился.

Сесил продолжал мрачно разговаривать сам с собой:

Проклятие! Фитцджеральд снова устраивает заговор против королевы! Но кто же сейчас может решиться заключить соглашение с хромым графом? Кто может быть настолько глуп?

Сесил задумался. Ему до смерти опротивел ирландский вопрос — нескончаемые противостояния и мятежи, которыми занимали полусумасшедшие дикие кельты. Этот вопрос должен быть решен. Королева должна обрести полный контроль над Ирландией, в противном случае враги Англии найдут там себе опору. И разве он не утверждал с самого начала, что только безумец мог требовать высылки Фитджеральда из Ирландии? И он оказался прав, доказательством чему являлся этот ловкий фанатик, вождь мятежников Фитцмо-рис, которого уже поддерживали Испания, Франция и Папа Римский.

Сэр Уильям имел твердое намерение узнать имена новых заговорщиков. Возможно, именно здесь крылось решение, которое могло устроить всех и которое могло устранить все проблемы.

Человек кричал.

Присутствующие при пытке без всякого выражения смотрели на его растянутое на дыбе тело. Когда душераздирающие крики смолкли, один из них, в красном дублете, светлых рейтузах и с явно не церемониальной шпагой, выступил вперед. Комендант замка Тилбери приблизил свое лицо вплотную к лицу мужчины.

— Ну как, матрос, ты уже можешь говорить? Почему ты и твой друг высадились на Тилберской отмели? Кого вы привезли? Кого дожидались? У тебя почти не осталось времени, чтобы ответить на мои вопросы. Еще один поворот колеса, и твои руки будут вырваны из тела.

— О Господи, сжальтесь надо мной! — вырвалось у матроса. — Я все скажу, все!

— Говори.

Мы… мы высадились с «Клинка морей». Глаза коменданта раскрылись от удивления.

— «Клинок морей»? Корабль Лэма О'Нила? Так О'Нил здесь, в Тилбери?

Нет, ваша светлость. Мы дожидались его, чтобы доставить обратно на корабль.

Комендант с плотоядной усмешкой потер руки. Боже, какая удача! Как будет довольна королева, когда ей доставят самого знаменитого морского разбойника!

Он резко повернулся к растянутому на дыбе матросу.

Куда направился О'Нил? И с какой целью?

Не знаю, — простонал матрос.

По лицу коменданта промелькнула тень неудовольствия, и он подал знак палачу. Матрос закричал. И продолжал кричать, не переставая.

Они ехали быстрой рысью. Впереди темной громадой уже высился замок Тилбери. Катарина до того устала, что с трудом сидела в седле и даже думать не могла от усталости. Все ее тело болело от бесконечной скачки. Но вид четко вырисовывавшегося на фоне неба замка придал ей новые силы. Хотя впереди ее ждал ее рок — пиратский корабль, — она была настолько измучена, что желала лишь одного — как можно скорее слезть с лошади. Когда она отдохнет, тогда настанет время подумать о будущем. Пока ей достаточно знать, что Хью жив. Это знание давало ей возможность выбора, давало надежду.

Лэм вдруг напрягся в седле и схватился за рукоять меча.

Мак, — вполголоса произнес он, — тут что-то не ладно.

Макгрегор выхватил пистолет, но в то же мгновение их окружила толпа вооруженных людей.

Из зарослей высыпала дюжина пехотинцев и бросилась к ним. Зазвенели мечи. Лэм, не спешиваясь, пришпорил лошадь, отбил удар первого нападавшего и воткнул меч ему в грудь. Солдат упал. По его камзолу расползалось кровавое пятно. Лэм уже наносил удар другому противнику, потом следующему и следующему. Лезвие задело его жеребца, и тот пронзительно заржал.

Страх Катарины ничуть не уменьшился от того, что она оказалась зажатой между Лэмом и шотландцем, как будто они старались ее защитить. Лэм отбил еще один удар и ранил или убил еще одного солдата.

Макгрегор, выстрелив в одного нападающего из пистолета, теперь размахивал мечом с такой же ошеломляющей ловкостью, как и его капитан. Катарина вцепилась в поводья и, съежившись от страха, смотрела, как Лэм и Макгрегор сражаются с солдатами. Не может же быть, чтобы Лэм и Макгрегор и вправду сумели отбиться от стольких вооруженных людей, тем не менее они как будто действительно брали верх.

И тут Катарина заметила подкрепление. Мушкетеры. Ее сердце упало. Мушкетеры в красных дублетах и развевающихся плащах наступали вдоль дороги. Катарина открыла было рот, чтобы предупредить Лэма.

Мушкетная пуля прожужжала рядом с его головой. Следом взвизгнула другая. Лэм все еще был поглощен схваткой с последними противниками. Катарина никогда бы не подумала, что простой смертный может сражаться так уверенно, поражая своих противников одного за другим. Потом третья мушкетная пуля навылет пробила плечо Лэма, прорвав его плащ. Лэм крякнул, все еще отбивая удары последнего оставшегося солдата. Катарина видела, как багровеет плащ. Его ранило в левое плечо, будь это правое, он бы пропал.

Но его правая рука мелькнула, как молния, поразив последнего солдата. И вдруг всего через несколько минут после начала схватки все кончилось — мушкетеры окружили их, прицеливаясь из смертоносных мушкетов, готовые в любой момент разнести их черепа на куски.

Лэм опустил меч. Макгрегор сделал то же самое. Оба тяжело дышали. Пот ручейками стекал по их лицам. Руки были вымазаны в крови. Катарина глянула на кровавую дорожку на спине Лэма, и ее чуть не вырвало.

К Лэму подъехал всадник. Его красный дублет был разукрашен золотыми шнурами и черными лентами, черная шляпа с плюмажем лихо сидела на голове. Рука в перчатке небрежно держала шпагу. Но в жестком выражении его черных глаз не было и следа небрежности.

Я комендант замка Тилбери, сэр Уолтер Дебриз, — объявил он. — Бросьте оружие, капитан О'Нил. Теперь вы мой пленник.

Мгновение Лэм смотрел ему в глаза, потом бросил свой меч.

По опущенному подъемному мосту и через поднятую решетку ворот их провели во второй внутренний двор. Там им приказали спешиться. Как ни старалась Катарина держать себя в руках, она была испугана. Хотя у нее и не было ни капли теплых чувств к своему похитителю, она знала, что очень скоро ему придется встретиться с Создателем. Ни одному пирату не могла быть дарована жизнь, хотя бы и в заточении. Почему-то это казалось ей несправедливым.

Но сейчас Катарине некогда было над этим задумываться. Она стояла между Лэмом и Макгрегором, остро ощущая молчаливую борьбу Лэма с болью от раны. Дебриз протиснулся между ними, вытащил Катарину вперед и откинул капюшон с ее головы.

Кто вы? — требовательно спросил он. Катарина молчала. Конечно, она могла сказать, что она сама пленница. Тогда бы ее освободили. Но тогда ко множеству обвинений против Лэма добавилось бы обвинение его в похищении. Она не знала, что сказать. Он заслужил наказание, но не заслуживал смерти. В конце концов, он же не изнасиловал ее. Он взял ее в плен, это верно, но ни он, ни его люди не причинили вреда ни ей, ни Джулии.

Она не хочет отвечать, — улыбнулся Дебриз и повернулся к Лэму. — Ваша бабенка очень мила, О'Нил. Впрочем, я слышал, что ваши женщины всегда поразительно красивы.

Лицо Лэма оставалось непроницаемым. Всем своим видом он выражал скуку, хотя и держал раненую руку крепко прижатой к боку.

Она не моя бабенка. Она моя пленница. Дебриз недоверчиво хохотнул.

Будь она вашей пленницей, О'Нил, она не смотрела бы на вас так озабоченно. Бросьте! Я слышал, что вы чертовски умны, а эта выдумка никуда не годится.

У Лэма дернулась жилка на щеке. Он медленно перевел глаза на Катарину, и ей показалось, что в них она заметила предостережение.

Дебриз с улыбкой притянул ее к себе, просунул руку под ее накидку и ухватил ее за грудь. Катарина вскрикнула и отшатнулась. Лэм рванулся вперед, но в грудь ему сразу уперлись концы пяти острых рапир, прорвав рубашку. Он застыл на месте. Дебриз, все еще демонстративно поглаживая грудь Катарины, многозначительно приподнял бровь.

— Ага! Так мы не хотим делиться своими игрушками?

— Она моя пленница, — хрипло сказал Лэм, и я собираюсь взять за нее выкуп. Именно поэтому мы высадились на землю Англии. Это Катарина Фитцджеральд, дочь графа Десмонда. Советую вам обращаться с ней с подобающим ее положению почтением.

Рука Дебриза в нерешительности застыла.

Катарина облизнула губы. Ей вдруг стало ясно, что Дебриз, в отличие от Лэма, готов изнасиловать ее, получив при этом извращенное наслаждение. И еще она поняла, что Лэм хочет ее защитить.

Я дочь Джеральда и Джоан Фитцджеральд, — сумела она выговорить. — И я требую, чтобы вы убрали свои лапы.

Он отдернул руку и, стиснув зубы, мгновение глядел на ее бледное прекрасное лицо.

Рэндольф, отведи ее в зал и позаботься, чтобы ей отвели комнату и предоставили все необходимое. — Он повернулся к Лэму. — А вам, О'Нил, придется воспользоваться карцером, пока я не получу указания от лорда Адмиралтейства.

Молодой солдат приблизился к Катарине, вопросительно глядя на нее. Катарина его как будто не видела. Лэма и Макгрегора солдаты схватили и потащили через двор. Катарина, бросив взгляд им вслед, еле удержалась от вскрика. Плащ на спине Лэма почти весь окрасился кровью. Она понимала, что он может умереть не от петли палача, а от потери крови.

Леди Фитцджеральд!

Катарина взглянула на молодого солдата. Повернувшись, она заметила:

— Сэр Уолтер, вы не имеете права заключить этого человека в темницу, пока его не обследовал врач!

— Вы чересчур озабочены его благополучием, миледи. Может быть, вы не только его пленница? Может быть, вы даже вовсе не пленница?

Катарине вспомнилось накрывшее ее крупное тело Лэма, вспомнилась нахлынувшая на нее ответная волна желания. Вспыхнув, она сказала:

— Меня захватили на море, сэр. И, да будет вам известно, несколькими часами раньше капитан О'Нил требовал за меня выкуп, — сказала она.

— И прелестной пленнице начал нравиться мужественный капитан? — фыркнул Дебриз.

— Нет!

Тогда пусть вас не волнует его благополучие, леди Фитцджеральд. — Дебриз кивнул солдату. — Отведи ее в холл, Рэндольф.

— Слушаюсь, сэр. — Рэндольф крепко взял ее под локоть, и Катарине не оставалось ничего другого, как проследовать вместе с ним через двор в большой зал. Она убеждала себя, что довольна тем, как все обернулось. Наконец-то она свободна. Но ей все представлялась окровавленная спина Лэма и он, умирающий в мрачной сырой темнице.

Катарину разместили в маленькой каморке над большим залом и приставили к ней служанку. Она приняла ванну, но есть ей совсем не хотелось. Ей вспомнилось все происшедшее с ней, начиная с пленения на море до того момента, как отец предложил ее руку Лэму О'Нилу. Она думала о раненом пирате, опасаясь, что рана может загноиться и тогда он умрет.

Она провела беспокойную ночь. Ей снился отец — не беспомощный узник дома Легера, но граф Десмонд, слово которого было законом в их доме в Эске-тоне. Во сне Джеральд был решителен, полон энергии, пышно одет. И ее мать, графиня Джоан, была еще жива. К удивлению Катарины, там же оказался и Хью — веснушчатый мальчишка, пытавшийся ее поцеловать. Катарина была очень довольна. Они целовались, и им было весело. Но потом появился разъяренный Лэм и растащил их. Катарина была уже не девочкой, а взрослой, и Хью исчез. Когда Лэм обнял ее, его руки вдруг превратились в потоки крови. Катарина закричала. Лэма нигде не было, с ее рук капала кровь.

Катарина проснулась совсем разбитой. Поскольку она все-таки попала в Англию, она торопливо, отослав служанку за завтраком, закончила молитву до ее возвращения. Хотя королева не преследовала католиков, всем полагалось хотя бы внешне соблюдать новые религиозные обряды.

Остаток утра Катарина провела, расхаживая по каморке, заставляя себя не думать о Лэме.

Незадолго до полудня к ней в комнату зашел один из людей Дебриза. Это был молодой солдат, Рэн-дольф.

— Идемте со мной, миледи. Пожалуйста, возьмите накидку.

У Катарины не было выбора, и она следом за солдатом спустилась по узким каменным ступеням. Ее сердце громко стучало. Может, Дебриз все же решил позволить ей ухаживать за Лэмом? Или ее собираются отпустить? Последнее казалось маловероятным, во всяком случае пока.

Выйдя во двор, она увидела пирата и в нерешительности остановилась. Шестеро солдат конвоировали Лэма и Макгрегора в другом конце двора. Хотя оба щурились от яркого света, проведя в полной темноте более двадцати четырех часов, Лэм шел без посторонней помощи. Его руку поддерживала наспех сделанная перевязь. Когда он подошел ближе, она заметила, что на перевязь и повязку пошла его рубашка. Под плащом выше пояса ничего не было, и с каждым шагом на его груди и животе перекатывались мышцы. Еще она заметила лихорадочный румянец на его лице.

Их взгляды встретились. В его глазах почему-то мелькнули понимание и усмешка, как будто он чувствовал ее озабоченность, и от этой усмешки она сердито нахмурилась. Лэм вовсе не собирался умирать. Она могла бы догадаться, что мушкетная пуля ему все равно что слону дробинка.

Подошедший сзади Дебриз вдруг сказал ей в самое ухо:

Я вижу, миледи, что вы очень рады видеть своего похитителя.

Катарина расправила плечи и медленно повернулась.

— Я довольна, что он жив, сэр Уолтер. Христианское милосердие и человеческая доброта — вот главное, чему меня учили в монастыре.

— Я бы не прочь заполучить толику вашего милосердия, — ухмыльнулся он.

У Катарины внутри все сжалось. Этот человек слишком много знал — или догадывался. Но он же не мог знать наверняка, что между нею и Лэмом что-то было? Катарина чувствовала, что краснеет от сознания своей вины. Поскорее бы ей уехать из Тилбери, подальше от этого опасного человека.

Зачем вы собрали нас здесь? Дебриз обнажил желтые зубы.

Леди Фитцджеральд, вас троих приказано доставить в Уайтхолл. Королева требует, чтобы вы прибыли туда немедленно.

Катарина ошеломленно молчала. Она нашла взглядом Лэма. Он никак не отреагировал на эту новость — что он направляется на аудиенцию к королеве, к месту своего последнего заточения и навстречу неминуемой смерти.

Глава шестая

Не считая недавней поездки к отцу в Саутуарк, Катарина до этого ни разу не была в Лондоне. Вообще-то до ужасного дня битвы при Эффейне, когда ей было всего тринадцать, она не бывала дальше Корка на западе и Хэлуэя на северо-востоке, за исключением одного раза, когда вместе с родителями ездила в Дублин. Дублин был самым большим городом Ирландии, но в нем главенствовали английские лорды, так что граф и графиня Десмонд наведывались туда лишь изредка.

Но Дублин не шел ни в какое сравнение с Лондоном. Без сомнения, такого большого города Катарина еще не видела. А посмотреть там было на что! От возведенных в готическом стиле величественных домов аристократии, выстроившихся вдоль берегов Темзы, до полуразвалившихся строений с крытыми дранкой крышами, в которых размещались бордели, и трущобных харчевен и церквушек. Величественные соборы возвышались по соседству с деревянными домишками на узких грязных улочках. Дровяные телеги, влекомые тощими мулами, — и рядом великолепные кареты и коляски, разукрашенные гербами, лакеи, чьи ливреи стоили столько, что на эти деньги можно было бы прокормить небольшую семью в течение года. Студенты в темных балахонах теснились на тротуарах вместе с молодыми художниками, оглядываясь и провожая глазами роскошные экипажи аристократов — кто с завистью, кто враждебно. Нищие обоих полов и всех возрастов бросались к богатым экипажам, а стоило лорду или леди решиться пройти по улице пешком, хотя бы и с охраной, карманники тут же находили себе поживу.

Чуть ли не на каждом шагу были базары. Проезжая через один из них, Катарина не могла прийти в себя от изумления. На уличных прилавках товара разложено было столько, сколько она не ожидала бы найти в целом свете, не то что в одном месте. Здесь были шелка и пряности с Востока, венецианское стекло, меха из Швеции и Норвегии. Изящные безделушки, шляпы, перчатки с кружевной отделкой, ожерелья и даже запонки с драгоценными камнями, ленты всех цветов радуги и такие же экзотические плюмажи, вышитые подушки и эмалевые табакерки и даже французские «кокетки» — эти странные французские креслица с узкими деревянными подлокотниками. Один торговец продавал баночки с косметикой. Катарина отметила молочно-белую пудру и румяна разных оттенков. Один торговал только кастрюлями, и — видит Бог! — они были из серебра! Другие с прибаутками предлагали пирожки с начинкой и разные сласти. Катарина с удовольствием прогулялась бы среди толпы по рыночной площади, глазея на товары и покупателей, торгующихся с фермерами, художниками и прочим людом.

Но это было невозможно. Во всяком случае, сегодня. Теперь она была узницей королевы. Она направлялась на царственную аудиенцию — и, может быть, навстречу своей судьбе.

Впереди показались ворота Кинг-стрит. Сердце Катарины учащенно забилось. Она взглянула на Лэма, ехавшего между двумя людьми Дебриза, но он не выказывал ни малейшего признака страха или отчаяния. Ей не верилось, чтобы он ничего не чувствовал, и она могла только восхищаться его самообладанием. От ее собственного самообладания совсем ничего не осталось.

Как только они проехали под низкой каменной аркой ворот, их встретили примерно две дюжины королевских гвардейцев в великолепной красной с золотом униформе. За воротами оказался громадный внутренний двор с мощеной дорогой, королевскими садами справа от нее и теннисными кортами и ямами для петушиных боев слева. 3а садами тянулись галереи и жилые постройки. Впереди виднелись новый королевский банкетный зал, королевская галерея и крыло дворца, в котором располагались большой зал заседаний Совета и королевские апартаменты. Вдали справа чуть виднелась часовня, за которой, как уже знала Катарина, протекала Темза.

Их лошади остановились. Капитан гвардейцев, худощавый и темноволосый, спешился и подошел к Дебризу. Тот тоже соскочил с лошади и они обменялись несколькими словами. Капитан взглянул ярко-синими глазами сперва на Лэма, потом на Катарину. Когда их взоры встретились, он на секунду замер, потом подошел к Катарине.

Джон Хоук, капитан гвардии, — с поклоном сказал он. — Будьте добры спешиться, леди Фитцджеральд.

Катарина соскользнула с лошади. Она до того ослабла и пала духом, что чуть не рухнула в его объятия. Хоук быстро подхватил ее под руку. Она отступила, пробормотав слова благодарности, и вдруг осознала, что Лэм не спускает с нее глаз. С удивлением она почувствовала, что ему небезразлично прикосновение к ней другого мужчины, хоть в нем и не было ничего неуважительного.

Леди Фитцджеральд, — вежливо сказал капитан, снова останавливая свой синий взгляд на лице Катарины, — прошу вас следовать за мной.

Катарине не оставалось ничего другого, как подчиниться, — это было не предложение, а приказ. Она быстро взглянула в сторону Лэма и увидела, что он вместе с Макгрегором, окруженный многочисленной стражей, следует за ними. Их сопровождал также Дебриз со своими шестью солдатами. Капитан Хоук пропел их в галерею — длинное деревянное строение. Катарина еле удержалась от того, чтобы не ахнуть. Потолки были из резного камня с золотом, а деревянные стены украшал бордюр из резных фигур.

Дойдя до массивных закрытых дверей, они остановились в ожидании, пока караульный объявит об их прибытии. Сердце Катарины учащенно билось. Она не могла понять, почему Лэм продолжает оставаться таким спокойным. Ей не требовалось объяснять, что за этими огромными дверьми находится королева.

Из королевской приемной повалила толпа придворных. Катарина разинула рот, не в силах оторвать от них взгляда. Она в жизни не встречала такого богатства, такого изящества. На мужчинах были надеты кожаные башмаки с золотыми или серебряными пряжками, шелковые рейтузы всех мыслимых расцветок и расшитые золотом и серебром дублеты с пышными разрезными рукавами. Их шеи обрамляли громадные гофрированные воротники, и почти каждое мужское лицо украшала короткая бородка и усы. Все они были увешаны тяжелыми золотыми цепями, а на их руках сверкали кольца с драгоценными камнями. Многие были в черных шляпах с фантастическими султанами.

Потом Катарина уставилась на женщин. Их платья были сшиты исключительно из парчи, бархата и шелка. Громадные юбки распирали испанские обручи, отчего талии по контрасту казались еще тоньше. Все женщины носили на талии выложенные драгоценными камнями золотые или серебряные цепи, на которых были подвешены ключи, веера и лорнеты. Корсеты имели низкий вырез, рукава были прорезными, а воротники такими же фантастическими, как и у мужчин. Конечно, на женщинах были серьги и кольца, а на головах — изящные прилегающие шелковые или бархатные шапочки с вышивкой, расшитые бисером и жемчугами. Катарина заметила, что все они пользуются косметикой. Все были невероятно бледными с намазанными яичным белком щеками, выщипанными бровями и яркими накрашенными губами. Некоторые даже вырисовали бледные линии на почти выпадавших из низкого выреза лифа грудях, чтобы виднее были тонкие прожилки.

Когда поток придворных иссяк, Дебриза одного пригласили в королевскую приемную. Двери снова закрылись. Катарина медленно приходила в себя — она была зачарована шествием. Поймав взгляд Лэма, она заметила, что он еле заметно улыбнулся при виде ее реакции на ослепительное великолепие двора королевы Елизаветы.

Катарина разозлилась. Он догадался, какая она на самом деле деревенская простушка. К тому же ее собственному платью было уже несколько лет, но даже будь оно новым, Катарина поняла, что оно никуда не годится и давным-давно вышло из моды. Кроме того, она не пользовалась косметикой и даже не знала, как ее накладывать. Она, наверное, выглядит совершенной замухрышкой. Гадким утенком среди лебедей. Она отвернулась.

Господи, как он может смотреть на нее, когда ему предстоит встреча с королевой, после которой его сразу посадят в Тауэр? А женщины были так прекрасны! Наверняка какая-нибудь привлекла его взор — иначе просто не могло быть!

Катарина расправила плечи и повернулась спиной к Лэму. Она увидела, что двери в королевскую приемную все еще закрыты. Что там рассказывает Дебриз? Может, он выражает королеве свои сомнения в том, что она была пленницей Лэма? Поверит ли ему королева? Или она освободит Катарину и позволит ей вернуться домой и выйти замуж за Хью?

Катарина была полна решимости именно так и поступить. Теперь она поняла, как много упустила за прошедшие шесть лет. Она находилась в такой изоляции, что, считай, и не жила все эти шесть лет, будучи в самом расцвете сил. Она не только понятия не имела о судьбе своего отца и Десмонда, не только была лишена возможности иметь мужа и детей, но и совершенно не знала современного мира, мира чудес.

Она старательно убеждала себя, что еще не поздно наверстать упущенное. Она еще молода. Она будет иметь детей, она будет жить. Конечно же, она найдет возможность вернуться е эти восхитительные места. Она попыталась представить себя и Хью с маленькими детьми, смеющихся и радостных, на лондонском рынке. Но она не видела Хью с детских лет и не могла вообразить его мужчиной, так что у нее ничего не вышло.

Вдруг двери открылись и появился Дебриз, выглядевший очень довольным. Катарину захлестнул внезапный страх. Ее отец навлек на себя гнев королевы, и с ней через несколько минут может случиться все что угодно. Если ей прикажут поселиться с отцом в Саутуарке, это будет не лучше, чем вновь оказаться в монастыре Эглиз-Сен-Пьер. Катарина решила очень старательно обдумать, что ей говорить. О королеве ей было известно только то, что знали все: Елизавета получила хорошее образование и свободно говорит на многих языках, очень вспыльчива и быстро выходит из себя, если ей противоречить, и она справедлива. Катарина должна молиться о том, чтобы сегодня восторжествовала справедливость. И должна быть готовой отстоять себя. Никто не сделает это за нее.

В дверях появился полный мужчина. Он окинул взглядом Лэма и Макгрегора, и на мгновение его глаза задержались на Катарине.

— Я — сэр Уильям Сесил. Ее величество готова вас принять.

Катарина вздохнула и искоса посмотрела на Лэма. Он чуть заметно улыбнулся. Может, он хотел ее подбодрить? Следом за Сесилом она вошла в приемную, ощущая на себе взгляд шедшего за ней Лэма. Макгрегор замыкал шествие.

Она так быстро оказалась перед королевой, что споткнулась от неожиданности. Елизавета сидела на своем установленном на возвышении троне совершенно неподвижно, как будто была высечена из камня. Катарина смотрела на нее, не в силах отвести глаз, и королева ответила ей таким же пристальным взглядом.

Она была так великолепна, что выделялась даже в этой невероятно красивой комнате. Катарина не заметила фантастических фресок Гольбейна на стене за спиной Елизаветы — она видела только королеву Англии.

На королеве было пурпурное платье из плотной ткани с золотыми узорами, расшитое тысячами золотых бусинок. Оно подчеркивало ее тонкую талию, которую охватывал широкий золотой пояс, усыпанный жемчугом и рубинами. Низкий вырез обнажал часть груди цвета слоновой кости, отчего королева казалась довольно пышнотелой. В ложбинке на груди мерцал рубин — не меньше ногтя большого пальца Катарины, шею охватывал самый большой гофрированный воротник, который Катарина когда-либо видела, похожий на застывшую бело-розовую пену. Зем-лянично-золотые волосы были мелко завиты и зачесаны назад. Их прикрывала прилегающая шапочка из темного бархата, усыпанная разноцветным бисером. Королеве было тридцать семь лет. Когда-то она, наверное, была красавицей, и она все еще очень хорошо выглядела. Ее гладкая кожа была безупречна — ей не требовалось мазать ее яичным белком для придания блеска; лицо представляло правильный овал, а глаза, подведенные углем, светились умом. У нее была очень изящная фигура, и если бы не унаследованные от отца длинноватый нос и тонкие губы, ее можно было бы назвать красавицей, несмотря на возраст.

Уильям Сесил кашлянул.

Катарина сообразила, что стоит, разинув рот, словно деревенщина, и присела в реверансе. Ее лицо залилось краской. Когда она выпрямилась, то заметила взгляд королевы, на мгновение обращенный к Лэму О'Нилу. Взгляд был холодным, царственным, и все же в нем мелькнула какая-то искра. Ее внимание снова обратилось к пылавшей от стыда Катарине.

Так вы с вашим отцом замышляете заговор против нас?

Катарина ахнула, ощущая, что земля уходит из-под ее ног.

— Я… простите, я не расслышала.

— Вы слышали. Вы состоите в заговоре против английской короны вместе со своим отцом?

Катарина опешила. Ей бы в голову не пришло, что ее могут обвинить в заговоре… в измене!

Нет! Ваше величество, как только вы могли подумать такое!

Елизавета оглядела Катарину с головы до ног.

Если Владыка Морей встречается ночью с Джеральдом Фитцджеральдом и при этом присутствует дочь последнего, я должна предполагать самое худшее.

Катарина приоткрыла рот и невольно взглянула на Лэма. Он был совершенно спокоен. Этот болван даже стоял небрежно, расставив ноги! Его поза не выглядела напряженной даже с рукой на перевязи. Неужели он не собирается ничего сказать, чтобы отмести эти опасные обвинения, пока они не зашли слишком далеко?

Владыка…я хочу сказать, Лэм О'Нил, захватил меня в море. Он встретился с моим отцом, чтобы потребовать выкуп, и ничего более! Уверяю вас! — Катарина вспыхнула, потому что солгала — и на этот раз королеве Англии!

Королева не спускала глаз с Катарины.

Но для чего еще вы сами были там, если не для того, чтобы замыслить измену?

У Катарины кровь отхлынула от лица. Она отчаянно пыталась найти какой-нибудь правдоподобный ответ.

Я его упросила… я шесть долгих лет не видела отца!

Елизавета продолжала разглядывать Катарину. Незаметно было, чтобы ее взгляд хоть немного смягчился. Потом она повернулась к Лэму.

Это верно, мошенник? Он улыбнулся.

Я захватил французский торговый корабль, даже не помышляя о таком призе, ваше величество. И вам наверняка известен обычай морей. Добыча принадлежит мне. Я отправился к Фитцджеральду требовать выкуп, ничего более.

Катарина переводила взгляд с чуть заметно улыбающегося Лэма на королеву, губы которой оставались плотно сжатыми.

Это совершенно неправдоподобная история. — В голосе королевы слышалось предостережение.

Лэм блеснул обаятельной улыбкой.

Леди умеет настоять на своем и быть убедительной. Я не видел большого вреда в том, чтобы она сопровождала меня к своему отцу.

Королева уставилась на него.

— А ей был нанесен вред, Лэм?

— Почти никакого. — Он склонил голову.

Катарина все еще не оправилась от ужаса и не была уверена в том, что Лэму удалось отвести обвинение в заговоре. Кроме того, она ничего не понимала. Что здесь происходит? Может подумать, что королева знает Лэма, что она даже чуть-чуть благоволит к нему. Но этого не может быть, ведь Лэм пират.

— Ваше величество, мне не нанесли вреда, — быстро сказала Катарина. — О'Нил говорит чистую правду, и я умоляю вас меня освободить.

Елизавета повернулась к Катарине, которая слишком поздно осознала, что вмешалась в их разговор.

Вы защищаете этого человека после всего того, что он с вами сделал?

Катарина вспыхнула.

— Ваше величество, я девственна. Он оставил мне мою невинность, и за это я ему благодарна.

— До чего вы благородны, — вполголоса произнесла королева, обращаясь к Лэму. — Но ваша репутация основана не на благородстве и не на мягкосердечии. — Она обратилась к Катарине. — Вы его защищаете. Дебриз сказал, что вы неравнодушны к Лэму.

Нет! — выкрикнула Катарина. — Он не нравится мне, нисколько не нравится!

Елизавета мрачно поглядела на нее, словно не веря ни единому ее слову.

— Он похитил меня, когда я возвращалась домой, и ясно дал мне понять… — Катарина вдруг смолкла. Она не могла заставить себя сказать все правду, сказать, что Лэм намеревался сделать ее своей любовницей.

— И что же этот мошенник дал вам ясно понять? — требовательно спросила королева.

От ее резкого тона Катарина вся съежилась

Язык проглотили? — воскликнула королева. — Отвечайте!

Катарина страшно побледнела. Она была не в силах произнести ни слова.

Лэм выступил вперед и спокойно сказал:

Я попросил леди Фитцджеральд стать моей любовницей. Поскольку у нее нет покровителя, я с радостью возьму эту роль на себя.

Королева, только мельком взглянув на Катарину, холодно уставилась на Лэма и произнесла:

— Вы нисколько не изменились, Лэм. Но ваши пиратские манеры становятся чересчур наглыми.

— Я искренне сожалею, если причинил вам неудобства, — сказал Лэм.

— Вот уж в чем я сомневаюсь! — воскликнула королева. — Выходит, вся эта затея была только игрой? Требовать выкупа, зная, что он не может быть уплачен, удовлетворить желание молодой девушки повидать отца и, когда с этим будет покончено, сделать ее своей любовницей?

— Ваше величество, всем известно, что я заядлый игрок. Он склонил голову, в углах его рта играла улыбка. — Неужели кто-то мог бы найти возражения против такой игры? Уж точно не Фитцджеральд, который сейчас в опале. И не брат Катарины, которому всего два года. Конечно же и не ее мачеха, которой не нужны соперницы в собственном доме.

Катарина заморгала. Она впервые услышала о своем маленьком брате. Королева встала.

Негодяй! — Видно было, что она в ярости. — Мы возражаем! Вы зашли слишком далеко в своих играх! А эта ваша затея вызывает подозрение! Наглый мерзавец!

Лэм резко выпрямился и громко сказал:

Я бы никогда не стал замышлять измену против вас, Бет.

Катарина испугалась, решив, что теперь Лэма немедленно бросят в Тауэр за столь неуважительное обращение к королеве.

Елизавета широко раскрытыми глазами жестко уставилась на Лэма, обдумывая его слова. Лэм оставался неподвижен.

Вы зашли слишком далеко, О'Нил, — наконец повторила она. — И мы сомневаемся в том, что вы не сделали это намеренно. Вашей наглости следует преподать скорый и запоминающийся урок. Вы не имеете права хватать все, что вам заблагорассудится, не заботясь о наших интересах. Фитцджеральд может быть в немилости, но его дочь — наша подданная, да еще только что из монастыря. Она не может быть призом для таких, как вы. Вы потеряли чувство меры, но я очень надеюсь, не настолько, чтобы вступать в заговор с Фитцджеральдом.

Лэм опустил глаза, так что Катарине не удалось уловить их выражения.

Может, ваша горячность поостынет за то время, которые вы проведете в Тауэре, — резко сказала королева. Она сделала жест, и двое солдат, которые сразу же подскочили к Л эму, схватили его за руки. — Советую припомнить все ваши прегрешения, пират, — многозначительно добавила она.

Наблюдая, как Лэма уводят, Катарина с трудом подавила рыдания.

Позже этим вечером в королевской приемной остался только сэр Уильям Сесил.

— Вы послали за Ормондом? — спросила Елизавета.

— Он должен быть здесь с минуты на минуту, ваше величество, — ответил Сесил.

— А девица Фитцджеральд?

Она спит в отведенной ей комнате. Пока она не сделала ничего, что подтверждало бы версию о заговоре, — сказал Сесил.

Елизавета расхаживала по комнате. При этом она выглядела очень величественно и сознавала это: она была тщеславна, как и ее отец. А так как она была женщиной, тщеславие, скорее всего, проявлялось в ней сильнее, чем в отце. Она знала, что является самой прекрасной и лучше всех одетой женщиной при дворе, что ни одна леди не умеет так хорошо танцевать и ни у кого нет такого количества поклонников.

— Я никогда не слыхала большей ерунды, — на конец сказала она, повернувшись к Сесилу. — Конечно же эта девица Фитцджеральд отправилась к Лэму О'Нилу с секретным посланием от папаши. А Фитцджеральд ненавидит нас, и ему хочется лишь одного — устроить себе побег в Ирландию и снова взяться за старое.

— Возможно, — согласился Сесил.

— Этой ночной встрече нельзя дать другого объяснения. Его просто нет! — с нажимом сказала Елизавета. Ее лицо стало грустным. — Будь проклят этот мошенник, Лэм. Как он мог так поступить со мной? И это мой золотой пират, пропади он пропадом! Больше года я не имею от него никаких вестей, а теперь вот это! Сколько раз за это время я приказывала ему явиться ко двору? — Не дожидаясь ответа, она снова стала мерить шагами комнату. — Интересно, сколько еще кораблей, о которых нам ничего не известно, он захватил? Значит, он захватывает и женщин тоже, в этом можно не сомневаться! Да ладно, теперь он уже не тот грустный одинокий мальчишка. Он собирается совратить эту несчастную девственницу и, возможно, намерен изменить мне. — Глаза Елизаветы внезапно наполнились слезами.

Ваше величество, смотрите не ошибитесь. О'Нил умен, достаточно умен, чтобы быть осторожным. Если бы он замышлял предательство, то не дал бы поймать себя таким образом. Я сомневаюсь, что дело обстоит так, как оно выглядит.

— А как, по-вашему?

— До сих пор О'Нил был нам весьма полезен, и трудно поверить, что такой умный человек мог решиться рисковать своим будущим, вмешиваясь в ирландскую политику. — Сесил говорил убедительно, немигающими глазами глядя на королеву.

— Он стал слишком отчаянным, слишком безрассудным, — уже менее уверенным тоном сказала Елизавета. — Он просто не подумал, что его могут схватить.

— Возможно. Но подумайте, чем этот союз с Фитцджеральдом может быть полезен О'Нилу?

— Вся выгода на стороне Фитцджеральда. Он мог бы с помощью Лэма бежать в Мюнстер, чтобы вернуть свои земли и клан, которые прибрал к рукам его кузен Фитцморис. Лэм при этом не приобретает ничего, — резко сказала Елизавета, — кроме обещаний будущего вознаграждения, а это вряд ли могло склонить его к предательству. Единственное, что он мог бы обрести, — это девушка. Но она не представляет никакой ценности.

— Согласен. Пока ее отец в изгнании, девчонка не представляет ценности. Ни земель, ни титула, ни власти, — осторожно сказал Сесил. — Вот если бы девушка была дочерью влиятельного графа — тогда другое дело. Тогда цель Лэма О'Нила была бы совершенно ясна.

— Так вы думаете, что О'Нил просто решил позабавиться и действительно требовал выкуп?

В этом я не уверен. — Сесил прошелся по комнате и остановился перед портретом Генриха VIII, висевшим на противоположной стене. — Мы должны позволить им продолжать игру, ваше величество, и посмотреть, к чему это приведет.

— Если О'Нил уже объединился с Фитцджеральдом, то мне это не нравится. У нас хватает проблем с этим папистом Фитцморисом. — Елизавета не могла сдержать дрожи. У нее разболелась голова, но она не знала, виновата в этом ирландская проблема или то, что она переживала предательство Лэма. — Где же Ормонд, в конце концов? — резко спросила она. — Он знает Фитцджеральда не хуже других, они всю жизнь были врагами. Он поймет, есть тут предательство или нет.

— Я слышу шум, — проговорил Сесил. Он подошел к дверям и открыл их как раз в тот момент, когда появился граф Ормонд. — Том! Мы вас ждем не дождемся.

Граф Ормонд, прозванный Черным Томом за смуглый цвет и мрачное выражение лица, широкими шагами прошел в комнату. Его мощные плечи укрывал коричневый плащ с отделкой из соболя. Он сбросил его с явным раздражением.

— Чертовски мокро этим вечером, — мрачно сказал он. — Мало удовольствия разъезжать по Лондону.

— Но вы прибыли по нашему зову так быстро, как только могли? — осведомилась Елизавета. (Он заставил ее ждать больше часа.) — Дело очень серьезное, милый Том.

Не сводя глаз в королевы, он одну за другой стянул тяжелые перчатки и похлопал ими себя по крепким бедрам.

— Это правда, моя королева, моя кузина? Вы действительно бросили Владыку Морей в Тауэр?

— Совсем ненадолго, — ответила она и добавила четко и медленно, чтобы лучше видеть его реакцию: — Надо дать ему время охладить пламенную страсть к вашей младшей единоутробной сестре, дочери вашей милой матери Джоан, — к Катарине Фитцджеральд.

Ормонд ошарашенно взглянул на нее и разразился ругательствами.

Глава седьмая

В конце концов граф Ормонд немного успокоился.

Вы не упустили случая напомнить мне, что моя мать вышла замуж за этого подонка Фитцджеральда. — Он не добавил того, что было всем известно и в свое время обсуждалось с немалым удовольствием, а именно, что Джоан Батлер, графиня Ормонд, вступила в брак с Джеральдом Фитцджеральдом, хотя он был на двадцать лет моложе ее и почти ровесник ее старшего сына.

Елизавета и глазом не моргнула.

— Вы встречались со своей сестрой, Том?

— Только раз, много лет назад, — проворчал он. — Думаете, меня хоть сколько-нибудь интересует Фитцджеральдово отродье, даже если она мне отчасти сестра?

— Бросьте, Том. Вы наверняка не хотели бы, чтобы кто-нибудь вроде Лэма О'Нила лишил ее невинности.

Ормонд остался непроницаемым.

Вы к ней и вправду ничего не испытываете? А знаете, она очень похожа на Джоан, хотя и не блондинка, а рыжая. Высокая, настоящая красавица, и держит себя великолепно, несмотря на затруднительные обстоятельства.

Мне все равно — что она, что сельская шлюха. Елизавета вздохнула.

— Вы должны знать, что девушка утверждает, будто О'Нил захватил ее силой. — Эти слова не произвели на Ормонда никакого впечатления. — О'Нил рассказал нам нелепую историю, в которую мне трудно поверить. — И Елизавета сообщила своему кузену о встрече в доме Легера.

— Клянусь Богом, надо раскрыть этот заговор и уничтожить О'Нила и Фитцджеральда! — вскричал Ормонд.

— Я так и думала, что это на вас подействует, — с удовлетворением сказала Елизавета.

Батлер стиснул зубы:

Знаете, что будет, если сын Шона О'Нила объединится с Фитцджеральдом? Не пройдет и года, как Фитцджеральд сумеет сбежать и вернется в Ирландию. Через год он будет так же силен, как раньше, если не сильнее.

Королева помрачнела. Она взглянула на Сесила, сидевшего в одном из кресел, предназначенных для членов Совета.

Мы только что это обсуждали, но Уильям не уверен, что такой союз существует.

Ормонд сделал глубокий вдох.

Значит, он ошибается. Фитцджеральд чертовски умен, и он наверняка предложил свою дочь О'Нилу, чтобы склонить на свою сторону.

— Но девушка не представляет никакой ценности.

— Бросьте, кузина. Только не для О'Нила, — раздраженно произнес Ормонд.

— Что вы хотите этим сказать? — требовательно спросила Елизавета.

Ормонд принялся расхаживать по комнате.

Лэм — незаконный сын Шона О'Нила, человека, который умер предателем, чьи земли перешли к короне. Пират достаточно богат, как известно вашим шпионам, но поскольку никому не удалось проникнуть в нагромождение скал, где он обитает, никто не знает, сколько у него сокровищ. Он богат, но зачем ему это богатство? У него нет семьи, нет клана. Ирландцы ему не доверяют. Но и англичанином его вряд ли назовешь. Он был и остается ирландцем, кузина. Хотя его родила Мэри Стенли, в его жилах течет ирландская кровь. Если он женится на дочери Фитцджеральда, то приобретет семьи и клан — приобретет родину. Дочка Фитцджеральда придаст ему респектабельности, и его сыновья будут иметь голубую кровь. — Ормонд повернулся к Сесилу и Елизавете. — Я знаю, что он хочет именно этого. Любой простолюдин желает возвысить себя женитьбой и иметь благородных сыновей. И я уверен, что Фитцджеральд подсластил свое предложение и пообещал ему также вознаграждение в будущем — наверняка часть земель Десмонда.

Елизавета и Сесил переглянулись. Сесил сказал:

Поскольку вы можете потерять больше всех, за исключением королевы, если Фитцджеральд восстановит свои позиции в Ирландии, вы более склонны к заключениям, которые могут оказаться неверными, Том.

Ормонд выругался.

Даже если Фитцджеральд вернется в Десмонд, у него никогда не будет прежнего влияния — его земли разорены, многие из его родичей мертвы. И я никогда не разделю с ним управление Южной Ирландией! — Ормонд выглядел темнее тучи. — Как моя мать могла выйти замуж за это проклятие Господне — этого мне не понять! — Не обращая внимания на Сесила, он подошел к Елизавете и схватил ее за руку. — Дорогая кузина, этого союза нельзя допустить. Фитцджеральд сумеет воспользоваться владычеством О'Нила на море. И не только для побега. Зимой он сможет уморить голодом своего кузена Фитцмориса. Конечно, это нас только обрадует, но как только он свалит Фитцмориса, он сможет заблокировать ваши королевские порты, не допустить завоза припасов для ваших королевских войск. Вы не успеете опомниться, как снова столкнетесь с мощью и непокорством Десмонда. — Темно-синие глаза Тома метали искры. — Или, не допусти Господь, двое кузенов могут объединиться против нас. В комнате наступило молчание. Елизавета наконец уселась. Выражение ее лица было мрачным. Долгое время она молчала, не желая поверить, что О'Нил мог выступить против нее. Наверняка это не было правдой. Как сказал Уильям, пока этому не было доказательств.

— Мэри Стенли была и остается моей подругой. Когда Екатерина Парр умерла, я взяла ее в свой дом — ее и ее маленького сына. Мне, как и всем другим, было жаль их. Многие старались скрыть жалость, но некоторые этого не делали. Они оба знали. Знали, что они не такие, как все, что живут здесь из милости. — Она подняла голову. — Я вспоминаю, как Лэм играл один в саду дома Хэтфилд, ранней весной. День был примерно такой же, как сегодня. Не слишком теплый, но и не очень серый. Солнце светило, но неярко. Ему было пять или шесть лет. У него была вместо меча палка, и он так яростно ею орудовал, словно сражался с целым миром. Он был совсем один — и так одинок! Он был такой тихий мальчик. Никогда не заговаривал, если его не спрашивали, никогда не смеялся. А другие дети обращались с ним жестоко, дразнили его, обзывая ирландским ублюдком.

— Сейчас он не маленький мальчик, — резко возразил Ормонд. — Не делайте этой ошибки. Не позволяйте прежней привязанности мешать здравому смыслу, Бет. Это опасный человек. Королева долго смотрела на него.

— Я не могу отбросить прошлое, как будто его никогда не существовало. И пока я не знаю, что он совершил предательство. Кроме того, я верю, что у него осталась какая-то привязанность ко мне, какое — то чувство благодарности.

— Вы не должны так думать! — воскликнул Ормонд. — Вы должны видеть его таким, какой он есть. Не красивое лицо, а холодное сердце!

Елизавета взглянула на кузена:

— Тогда, наверное, я и к вам не должна хорошо относиться, милый Том, потому что и у вас есть своя история.

— Я вам родной по крови, — напомнил он. — И у нас общее дело. Я всегда буду вам верен.

Елизавета вздохнула.

— Да, у нас общее дело, и вам я доверяю, — сказала она, жестом подзывая его к себе. Когда он подошел, она взяла его руку в свою и стала ее поглаживать. — Я знаю, что вы стремитесь защитить меня. — Она сжала виски ладонями. — По правде говоря, мне не хочется верить, что Лэм О'Нил — такой же предатель, каким был его отец. Сама эта мысль — удар по моему сердцу, моей душе.

— Их встреча — доказательство заговора против вас, против всех нас, — отрезал Ормонд. — Послушайте меня, кузина. Оставьте О'Нила в Тауэре. Если вы не желаете судить его и повесить, то пусть он сгниет там. А девушку пришлите ко мне, — без всякого выражения добавил Ормонд. — Она мне наполовину сестра, и кто может быть ей лучшим опекуном? Я поселю ее у одного из моих братьев в замке Килкенни, и она все время будет под наблюдением.

Елизавета посмотрела на Сесила. До этого момента Сесил терпеливо ждал, зная, что до него дойдет очередь. Теперь он сказал:

— Вина О'Нила не доказана. У нас нет причины обращаться с ним, как с обычным преступником.

— Уж точно он виновен в пиратстве. — Черный Том мрачно рассмеялся. — Я могу найти вам дюжину свидетелей его злодеяний.

Побледнев, королева подняла ладони.

Нет. Обвинения в пиратстве не будет.

Ормонд отвернулся, преисполненный отвращения, и не заметил взглядов, которыми обменялись Елизавета и Сесил. Сесил похлопал ее по руке.

Вы правы, ваше величество, потому что если мы оставим О'Нила в тюрьме и пошлем девушку к Ормонду, то никогда не узнаем, не задумал ли Фитцджеральд новый заговор против вас. Отпустите его. Отпустите их обоих. Мои агенты будут следить за ними. И пусть их действия позволят нам узнать правду.

Ормонд повернулся к королеве и канцлеру.

— Это будет ужасная ошибка, и она дорого нам обойдется!

— Нет, этот план так же прост, как и хорош. Пусть их действия откроют правду. Я понимаю, к чему вы клоните, Сесил, — произнесла королева.

Сесил улыбнулся.

Да, мы их освободим, — постановила Елизавета. Она похлопала Тома Батлера по плечу. — И сразу увидим, замышляют они заговор или нет. Если они направятся в Ирландию, то будут серьезные основания заподозрить их в измене, а если Лэм женится на девушке, мы будем знать, что Том не ошибся. Таким образом вина О'Нила будет доказана.

Катарина только проснулась и едва успела помолиться, когда ее снова вызвали к королеве. Настал новый день, но она была напугана еще больше, чем накануне. Может, королева решила, что у нее достаточно доказательств, чтобы предъявить ей обвинение в заговоре или, не приведи Господь, в измене? А что будет с Лэмом О'Нилом? Катарина пыталась уверить себя, что это обыкновенное любопытство и что судьба пирата ее нисколько не волнует.

Катарина быстро шла за сержантом. Ей не хватало дыхания, ладони вспотели. Они прошли не в приемную, а в королевские апартаменты. Кабинет представлял собой большую уютную комнату с обитыми тканью стенами, резным потолком и свежими камышовыми циновками на сияющем дубовом полу. Королева снова была с Уильямом Сесилом, но на этот раз присутствовал еще один мужчина, высокий и смуглый. Он уставился на нее холодным взглядом черных глаз. Хотя прошло много лет со времени их последней встречи — тогда Катарине было девять или десять лет, — она узнала его. Это был ее брат — сын ее матери от первого брака. И непримиримый враг ее отца, Томас Батлер, граф Ормонд.

Леди Катарина, — с улыбкой сказала Елизавета. Катарина поклонилась, думая о том, зачем здесь присутствует граф Ормонд и почему королева так приветлива с ней. Ее сердце неистово колотилось. Выпрямившись, она смотрела на королеву, не в силах выдавить из себя ответную улыбку. Королева подошла и остановилась перед ней.

Вам больше нечего бояться, милая девочка, — мягко сказала она. — Мы решили, что вы сказали правду.

Глаза Катарины широко раскрылись.

Вы так думаете? — Сообразив, что ее слова звучат как признание собственной вины, она вспыхнула. — Я хотела сказать… благодарю вас, ваше величество, — и склонилась в реверансе.

На этот раз королева подняла ее. Катарина выпрямилась и глядела на нее сверху вниз с высоты своего роста.

Пожалуйста, простите нам наши подозрения, но вы, конечно, знаете, что ваш отец навлек на себя наше неудовольствие своими действиями, и мы должны быть бдительными.

У Катарины достало сообразительности промолчать. Она не могла отвести взгляда от ласково смотревших на нее глаз королевы. Елизавета улыбнулась.

К счастью, вы пошли не в Джеральда, а в вашу милую ушедшую от нас мать.

Катарина чувствовала, что надо что-то сказать, и еле выговорила:

— Д-Да.

— Том! — Это прозвучало приказом, и Ормонд выступил вперед, не спуская глаз с Катарины. — Похожа она на вашу мать Джоан?

— Да, — произнес он сквозь зубы.

— Ваша мать была настоящей леди, и очень красивой. Я хорошо ее знала. Мы дружили. Когда ваш отец в первый раз испытывал наше терпение и мы поместили его в Тауэр, она в полном расстройстве пришла прямо ко мне хлопотать за него. Тогда мы заверили ее, что просто хотим преподать урок молодому графу, и на следующий год он был освобожден.

У Катарины невольно вырвалось:

Но он приехал слишком поздно, мать уже умерла.

Во взгляде Елизаветы блеснула сталь.

Да, у вас хорошая память. Вы тогда были еще ребенком.

— Мне было двенадцать лет, — возразила Катарина, опустив глаза. Как она могла сказать такое, даже если это и было правдой? Как могла рискнуть вызвать раздражение королевы? — Простите меня, ваше величество, я так любила свою мать. Я еще не смирилась с этой потерей.

— Мы понимаем. Мы тоже сожалеем, что ее больше нет, как и все, кто ее знал. А теперь — почему бы вам не поздороваться с вашим единоутробным братом? Он с нетерпением ждал встречи с вами.

Катарина нерешительно взглянула через плечо королевы на Томаса Батлера. На его мрачном и жестком лице она не заметила никакого нетерпения.

— Добрый день, милорд, — неловко выговорила она.

— Леди Катарина… милая сестра, королева совершенно права. Вы — точная копия нашей матери. — Это как будто не доставило ему никакого удовольствия.

Катарина решила, что и он, и все остальные лгали ей. Ее мать, даже в сорок лет, когда она вышла замуж за Джеральда, была одной из самых красивых женщин своего времени. Катарина знала, что сама она не заслуживает похвал. Тем не менее она вежливо приняла его слова.

Вы оказываете мне честь. Благодарю вас.

Ормонд ничего не сказал, и наступило молчание.

Елизавета с раздражением взглянула на него, потом провела Катарину через комнату и жестом пригласила ее сесть в модное французское кресло. Катарина осторожно уселась и, чтобы не казаться провинциалкой, положила руки на деревянные подлокотники, чувствуя себя очень глупо. Королева села в стоявшее рядом глубокое кресло и похлопала ее по руке.

— Можете больше не думать о Лэме О'Ниле. Катарина резко выпрямилась.

— Он… он не умер? Королева рассмеялась.

Нет, Катарина, он живой. Чтобы его убить, требуется что-нибудь основательнее мушкетной пули.

Катарина ощутила невольное облегчение. Зная, что королева внимательно наблюдает за ней, она спросила:

Ведь О'Нил — пират, верно?

Конечно пират. Вы это отлично знаете. Катарина осторожно подбирала слова, опасаясь попасть в неловкое положение.

Вы… вы как будто его знаете, ваше величество.

Еще как знаю. Когда мой отец женился на Екатерине Парр, я жила с ней и моим братом, принцем Эдуардом. Матерью Лэма была Мэри Стенли — племянница мужа Екатерины, Эдуарда Боро. Екатерина пожалела ее и, беременную и опозоренную, взяла к себе фрейлиной. Я увидела Лэма О'Нила вскоре после его рождения, когда он был всего-навсего мокрым, красным и крикливым младенцем.

Катарина только рот разинула.

Даже когда мой отец умер, я осталась в доме Екатерины. Она заменила мне мать. Тремя годами позже она вышла замуж за Тома Сеймура, но я все равно оставалась с ней. Так же, как и Мэри Стенли со своим сыном. Так что когда Екатерина умерла, Мэри стала жить в моем доме. Лэму тогда было четыре года. Я это точно помню, потому что вскоре у него был день рождения. Она и Лэм оставались со мной, пока королевой не стала моя сестра Мария. — Елизавета говорила небрежным тоном. Нарочито небрежным, когда она упомянула Кровавую Мэри. — Тогда мать Лэма попросила разрешения уехать в дом своих родителей в Эссексе, и, учитывая ее твердые религиозные убеждения, я согласилась, думая, что так будет лучше.

Катарина не знала, что и подумать. Значит, Лэм вовсе не был дикарем — он был рожден при дворе и воспитывался вместе с принцами и принцессами. И хотя он был наполовину ирландцем, он исповедовал протестантство, как и его мать. Ей с трудом верилось в услышанное.

— У вас совершенно ошеломленный вид, — улыбнулась Елизавета.

— Я действительно ошеломлена. Так кто такой О'Нил — англичанин или ирландец, благородный или простолюдин?

И то и другое, — заявила королева уже без улыбки. — Не забывайте, что его отцом был Шон О'Нил, жестокий убийца, человек, который изнасиловал его мать. И Шон забрал его к себе, когда мальчику было десять лет, — вырвал его из рук матери и воспитал в дикости.

Катарина не сводила с нее глаз.

Вы так интересуетесь О'Нилом, — небрежным тоном сказала королева. — Он красив, верно?

Катарина подумала, что ей нельзя краснеть. Но ей вспомнилось выражение его лица, легкая насмешливая улыбка, вкрадчивый голос и прижатое к ней жесткое, сильное, возбужденное тело, и она вся вспыхнула.

Теперь вы свободны, да будет вам известно, — сказала королева, не дожидаясь ответа.

Катарина вскрикнула и порывисто схватила руки королевы.

Ваше величество! Спасибо вам! — Она тут же отпустила бледные холодные ладони, но королева сама взяла ее за руки.

Теперь мы друзья, Катарина, помните об этом. И что вы собираетесь делать дальше?

Катарина вспомнила обширные зеленые поля рядом с Эскетоном, леса и холмы, вспомнила Хью.

Я поеду домой!

Катарина чересчур поздно осознала свою промашку. У нее больше не было дома в Ирландии — он перешел в собственность короны.

Ваше величество, прошу вас, не сердитесь на меня. Последние годы я жила так уединенно, что даже не знала о том, что случилось с моим отцом. Я… я все еще думаю о Мюнстере как о своем доме.

Елизавета пробормотала что-то утешительное, но обменялась взглядами с Сесилом и Ормондом.

Катарина заметила ее взгляд, но не поняла его смысла. Она откашлялась

— Я вернусь в Ирландию, — заявила она.

— И что вы там будете делать? Куда направитесь?

— К моему суженому. Королева уставилась на нее.

— Так вы обручены?

Да. С Хью Бэрри, наследником лорда Бэрри. Я была обручена с ним с колыбели, но после битвы при Эффейне меня послали во Францию. Я столько лет ждала, ваше величество. Теперь я уже не девочка, мне уже восемнадцать. Я хочу выйти за него замуж, ваше величество. И как можно скорее.

Королева посмотрела на нее, наморщив лоб, потом взглянула на Сесила и Ормонда.

А вам об этом что-нибудь известно? — спросила она Тома.

Он пожал плечами:

Я помню, что обручение было. Мне неизвестно, что случилось потом. Наверное, надо послать ее к Бэрри, в Ирландию. — Во взгляде его темных глаз невозможно было что-то прочесть.

Королева так долго смотрела на Катарину, что та решила, что снова допустила какую-то промашку.

— Хорошо. Тогда отправляйтесь в Ирландию, дорогая, и выходите замуж за Хью Бэрри.

По телу Катарины прошла дрожь облегчения. Но она снова заметила многозначительные взгляды, которыми королева обменялась с придворными.

Было уже поздно. Вскоре церковные колокола должны были пробить полночь. Лэм услышал звук отпираемого замка в двери маленькой камеры, в которую его поместили. Могло быть и хуже. То, что он оказался в приличной камере с матрасом и ночным горшком, позволяло думать, что он сможет развеять подозрения королевы. И он нисколько не удивился, что за ним пришли в такой час.

Закутанный в плащ человек открыл дверь. Он ничего не сказал, но Лэму этого и не требовалось. Он накинул на плечи окровавленный плащ, чуть морщась от боли, и молча последовал за мужчиной. Они спустились по лестнице и вышли на выдающийся в реку причал. Их ждала небольшая лодка. Лэм с сопровождающим сели в нее, и люди на веслах принялись грести вверх по реке в сторону Уайтхолла.

Хотя он провел целый день в тесном замкнутом пространстве, он старался не слишком глубоко вдыхать ночной речной воздух. С наступлением теплой погоды на Темзе было не слишком-то приятно даже при ночной прохладе. Мысленно он старался подготовиться к тому, что ему предстояло.

Немного позже его провели вверх по ступеням, через речные ворота Уайтхолла, и пригласили подняться наверх в личные покои королевы. Когда он наконец вошел в ее кабинет, она сидела за маленьким письменным столом и что-то писала. Увидев его, она попыталась нахмуриться, но из этого ничего не вышло. Она улыбнулась.

Иногда вы совершенно невыносимы, Лэм.

Итак, королева запела другую песню. Преисполнившись уверенности, Лэм небрежно прошел к столу и поцеловал ее руку. Она выдернула руку, вспыхнув, как девушка — каковой она и была, если верить слухам.

Это вам не поможет, плут вы этакий.

Этим вечером она была в шутливом настроении, и его это устраивало. Хуже, если бы она была подозрительной. Но теперь в его душу закралось сомнение. Было ли это настроение только результатом ее переменчивой натуры, или Бет играла в свою собственную игру? Он улыбнулся ей.

Какие у вас нежные руки, Бет, — пробормотал он и снова взял ее изящную ладонь. Все знали, как королева тщеславна и как гордится своими прекрасными руками. — До чего мягкие, до чего милые.

Не в силах скрыть удовольствия, она легонько шлепнула его по запястью и пригласила сесть.

Я должна извиниться перед вами, — сразу заявила она.

Лэм молчал, выжидая, что она скажет дальше, и зная, что должен быть очень осторожен, чтобы не совершить ошибки. Если речь пойдет о его причастности к заговору, то доказать, что он стал жертвой несправедливости, будет весьма затруднительно. Кое-какие планы у него были. Поэтому ему требовалось знать, действительно ли она считает его невиновным, или ведет с ним собственную азартную игру.

У меня есть свидетели вашего захвата французского корабля и пленения Катарины Фитцджеральд, — сказала королева.

Он в этом сомневался — требовалось время, чтобы отыскать свидетелей, но промолчал. Возможно, это было основанием внезапной перемены ее настроения, а возможно, она все же считает его виновным в измене. Тогда его положение все еще оставалось шатким: Елизавета была умной женщиной.

. — Теперь я могу вздохнуть с облегчением. Но я все еще огорчен, Бет. Как вы могли подумать, что я мог изменить вам!

Я тоже была огорчена, — ответила она, испытующе вглядываясь ему в лицо.

Он знал, что несмотря на подозрения, ей хочется, чтобы он оказался невиновным. Он взял ее маленькую ладонь в свою и сжал ее преувеличенно тепло. Его пальцы поглаживали ее нежную кожу.

Я ваш друг, — негромким доверительным голосом сказал он. — И всегда буду им.

Она не выдернула руку. Наоборот, придвинулась к нему, как бы в порыве откровенности.

Надеюсь, так оно и есть, Лэм, очень надеюсь. — Их взгляды встретились, и он осознал, какую власть он имеет над ней. Ее чуть приоткрытые губы дрогнули, она вздохнула. — Лэм, — негромко вымолвила она.

У него дернулась щека. В ее глазах он видел желание. Королева исчезла, теперь это была просто женщина — женщина, которую он знал всю свою жизнь. Он обхватил ее одной рукой.

Бет, — повторил он, — я ваш друг.

И это было правдой. Он не забыл все то, что она сделала для его матери, когда он был еще маленьким мальчиком. И всегда будет помнить, что она, еще не будучи королевой, была добра к его матери, в отличие от большинства других леди при дворе. Но он никогда не испытывал желания к своей королеве. Хотя мужчине вроде него — любому мужчине — это предоставило бы значительные возможности. Она прижалась к нему.

Лэм, мне вас не хватало. Почему вы так долго отсутствовали?

Он нежно улыбнулся ей:

Я веду нелегкую жизнь, Бет. У меня на этом острове нет дома, в который я стремился бы вернуться, я зарабатываю свой хлеб на море.

Срывающимся голосом она прошептала:

Это можно изменить.

Лэм замер. Лицо Елизаветы залилось румянцем, но она не опустила глаз.

— Даже если вы подарите мне дворец, это не сделает меня англичанином.

— Вы наполовину англичанин.

— Да. — Он дотронулся пальцем до ее нижней губы. — А мой отец Шон О'Нил, и этого ничем не изменишь.

— Но вы не такой, как он. — В ее взгляде был вызов. — Или все же такой?

— Нет. — Он не отводил глаз, зная, что если она сделает еще один намек, ему придется ее поцеловать.

Она положила ладонь ему на грудь, на бешено колотящееся сердце. Они видели только глаза друг друга.

Мне так жаль, что я заподозрила вас в заговоре с Фитцджеральдом, но вы конечно же понимаете, насколько странной выглядела эта встреча. Теперь, когда я узнала правду о пленении Катарины, мне стало ясно, что вас интересовал только выкуп. Понятно, что вам было приятнее путешествовать в компании такой прелестной девушки. — Она улыбнулась нарочито тепло, но ее взгляд оторвался от его глаз и переместился на лицо, в конце концов задержавшись на губах.

«Ах, Бет, — подумал он, — эта история о свидетелях звучит нелепо даже из ваших уст. Вы не верите в мою невиновность, хотя вам хотелось бы верить. И что означают ваши жаркие, полные желания взгляды — неужели вы хотите сделать меня своим любовником? Не слишком ли поздно?»

Лэму вовсе не хотелось забираться в королевскую постель. Насколько ему было известно, она была девственницей и намеревалась ею оставаться, какие бы ни ходили слухи о ней и Роберте Дадли, которого она сделала графом Лечестером. Поговаривали также о ней и ее кузене Томе. Все же Лэм был мужчина с опытом и понимал, что она находит его весьма привлекательным. Это была не первая их личная встреча, и не первый раз она с ним заигрывала, стараясь коснуться его и бросая ему откровенные взгляды. Однако сегодня эти знаки были заметнее, чем обычно.

Тем мужчинам, которых она любила много лет, Лечестеру и Ормонду, она оказывала внимание гораздо более открыто, именно поэтому о них ходило столько слухов. Лечестер частенько оставался с королевой наедине днем — примерно так же, как Лэм сейчас. А Тома Елизавета иногда именовала «мой черный муж», вызывая пересуды о том, что их связывает нечто большее. Наверняка никому не могло быть известно, что происходило за закрытыми дверями покоев ее величества. Если кто-то и был ее любовником, то скорее всего Лечестер, к которому она благоволила явно больше, чем к Ормонду.

Лэм отлично понимал, что, став любовником королевы, он мог бы укрепить свои политические позиции — сейчас, но в будущем это могло бы ему повредить. Он наивно надеялся, что сегодня она решит не затаскивать его в свою постель, конечно, если она вообще заводит любовников. Потому что он знал, что никто не может позволить себе отказать королеве. И он в том числе.

Но ему не хотелось пользоваться ее слабостью. Не таким образом он хотел бы отплатить ей за все, что она для него сделала.

Елизавета сидела не двигаясь, разглядывая свои руки. Потом она перевела взгляд на него. Ее глаза светились откровенным желанием.

Мгновение Лэм не знал, что делать, потом решил руководствоваться интуицией. Он притянул ее ближе, надеясь, что она возьмет себя в руки.

Бет! Вам действительно этого хочется?

Ее взгляд потемнел, губы приоткрылись. Он ожидал услышать «да», но она выкрикнула что-то нечленораздельное и вскочила на ноги, совсем как испуганная девственница. Или королева-девственница. Она принялась расхаживать по комнате. Лэм издал вздох облегчения.

Она повернулась к нему спиной. Плечи ее заметно вздрагивали.

— Тем не менее, — сказала она, — это вряд ли освобождает вас от ответственности за другие ваши преступления, Лэм. — Она посмотрела на него, как на своенравного ребенка. — Вам не дозволено безнаказанно похищать благородных леди. Даже если это дочери непокорных графов, впавших в немилость изменников. А эта к тому же девственница, монастырская воспитанница.

— Я признаю свои ошибки, — сказал он, нисколько не раскаиваясь, и оба это знали.

И какому же наказанию вас подвергнуть? Он лениво поднялся на ноги:

— Разве я еще недостаточно наказан? Пуля в плече, ночь в Тауэре?

— Этого еще мало, если учесть, как вы напугали бедную Катарину.

— Ну, вряд ли она была так уж напугана. — Он озорно ухмыльнулся.

— Я думаю, она не противилась вашим ласкам и поцелуям.

Уже без улыбки он посмотрел ей в глаза. С одной стороны королева, с другой — Катарина. Он чувствовал себя загнанным в ловушку. Может, королева ревновала его к Катарине?

— Если она и не противилась, винить за это надо только меня.

— Да. Вы виноваты в том, что вы похотливый нахал и чересчур опытны. Это не доведет вас до добра, — сказала королева.

Она все-таки ревновала. Это не сулило Катарине ничего доброго. И ему тоже.

Неужели вы бы предпочли, чтобы я не был настоящим мужчиной?

Елизавета окинула его взглядом с головы до ног, задержавшись глазами на его стройных бедрах. — Вы же знаете, что нет. Эта девушка вам не достанется.

Лэм постарался не выказать своего разочарования. Он не думал, что королева могла приревновать его к Катарине.

Ваше величество, французское торговое судно было пятым кораблем, который я захватил в этом году.

Она глядела на него в упор, сжав губы.

Нечего торговаться со мной! Я отлично знаю, сколько французских кораблей вы захватили, пират! Французский посол неоднократно требовал вашей выдачи, Екатерина Медичи назначила цену за вашу голову — она даже написала мне письмо!

И что же, интересно, вы ответили? Она снова окинула его взглядом.

Я ответила, что если мне удастся поймать Владыку Морей, он будет предан суду, но до сих пор ему удавалось уходить от моих военных кораблей так же, как и от всех других. Лэм ухмыльнулся.

— Не будьте слишком самоуверенным! Вы отлично знаете, что если вас захватит корабль другой страны, я ничем не сумею вам помочь, висельник!

— Это верно. Я хорошо знаю, что меня ждет, если я окажусь во французской тюрьме или на испанской дыбе. — Его взгляд сделался жестким. — Я вечно буду вам благодарен, и вам это известно, Бет. В этом году я сделал для вас больше, чем весь ваш чертов военный флот. Пять французских кораблей, из которых два направлялись в Шотландию для поддержки мятежников, и три испанских, один из которых — груженный серебром галеон, шедший в Нидерланды. Вам не кажется, что я заслуживаю вознаграждения?

— И вы считаете, что вознаграждением должна быть девушка?

— Теперь она ни для кого не представляет интереса. У нее нет ни положения, ни приданого. Я буду хорошо с ней обращаться. Я вовсе не собираюсь надругаться над ней. — У него снова мелькнула неотвязная мысль, что со временем, возможно, он женится на ней. Если он сможет продолжить игру, начатую сейчас, и выиграть ее.

— Она обручена.

— Да, будучи в пеленках. Я сомневаюсь, что Хью Бэрри собирается на ней жениться.

— Тем не менее обручение действительно, и я согласилась с тем, чтобы она вернулась в Ирландию и вышла за него замуж.

Лэм побледнел. Через мгновение он пришел в ярость, которую и не пытался скрыть.

А мое вознаграждение?

Елизавета схватила со стола несколько бумаг и протянула ему.

Вот! Патенты на морской промысел, о которых вы так просили. Против, всех испанских кораблей, не только тех, которые помогают папистам в Шотландии, Ирландии и Фландрии. Вы довольны? Теперь вы на легальном положении, Лэм. Во всяком случае, по отношению к испанцам, которых вы так любите грабить.

Лэм взял патенты, разрешающие ему считать своей добычей любое испанское судно и фактически отметающие все испанские претензии. В Англии его больше не могли осудить за захват испанских кораблей, и на море он мог поступать с ними решительно и безжалостно. Не то что с французами. Против тех у него было только молчаливое соглашение с Елизаветой, которая ненавидела Екатерину Медичи, ненавидела и боялась, но все же не хотела так открыто помогать французским гугенотам, как помогала раньше.

Вы недовольны? Бросьте, Лэм. Не могу поверить, чтобы вам так хотелось именно эту девушку. Вряд ли она настолько хороша.

Но дело обстояло именно так. С тех пор, как она попала ему в руки, он не думал почти ни о чем другом — только о прекрасной, умной и вспыльчивой Катарине Фитцджеральд. Он хотел ее с того момента, как впервые увидел. Его все еще охватывала ярость при мысли о том, что у него отобрали его добычу. Его перехитрили. Это случалось не часто, скорее исключительно редко, но если он не станет терять головы и сумеет выждать, то наверняка добьется своего. Как всегда. Сегодня, очевидно, было неподходящее время, чтобы спорить с королевой из-за другой женщины.

Но каким образом он мог добиться своего?

Еще раз похитить Катарину? Это не годится. Елизавета уже заподозрила его в сговоре с Фитцджеральдом, и он не осмеливался разжигать ее подозрения. Нет, он должен быть еще осторожнее, еще умнее. Следует как-то склонить Елизавету на свою сторону. Но как?

Ясно одно: нельзя допустить, чтобы Катарина вышла замуж за Бэрри.

Он покорно склонил голову.

Я доволен этим решением, Бет. Доволен и благодарен. Вы не пожалеете. Я прижму испанцев, как вы того и хотели. — Лэм посмотрел ей прямо в глаза. — И вы должны простить меня. Я — раб страстей. — Он многозначительно помолчал. — Не так-то легко перенести мужчине отказ в удовлетворении разожженной страсти.

Лицо Елизаветы приняло более мягкое выражение.

Вы, Лэм, загадочный человек. Плут до мозга костей и знаете, до чего это привлекательно.

А вы — загадочная королева, мадам. Она улыбнулась в ответ:

Я хочу попросить вас об одолжении. Я собиралась таким образом вас наказать, но теперь… теперь это будет просьба. И знак того, что я вам доверяю.

Внутренне напрягшись, он поклонился:

— Я в вашем распоряжении.

— Вы доставили ее сюда. Теперь я прошу вас отвезти ее в Ирландию, к Бэрри.

Лэму удалось не выказать своего удивления… и радости. Внутренне он торжествовал, потому что теперь понял, что все же сможет выиграть эту схватку.

Как скажете, Бет.

Елизавета улыбнулась, и Лэм понял, что она довольна не меньше, чем он.

Глава восьмая

На следующий день около полудня Катарина обедал а в банкет-холле вместе с сотней других придворных. Огромный шатер поддерживало примерно тридцать «мачт», каждая высотой футов в сорок. Полотняные стенки были окрашены под камень, увиты плющом и остролистом и увешаны перевитыми золотом цветами. На потолке было нарисовано небо с солнцем, звездами и облаками, и с него свисали плетенные из лыка ленты, украшенные экзотическими фруктами. Для зрителей предусматривалось десять рядов кресел, и почти все сиденья были заняты. Холл был очень светлым, в нем находилось ни много ни мало двести окон!

Обед оказался необычайно увлекательной и оглушительно шумной процедурой. Катарина с трудом верила своим глазам. Она с трудом могла есть, и не только потому, что сидела на скамье, стиснутая двумя крупными джентльменами, которые представились как сэр Джон Кэмптон из Кэмптон Хит и лорд Эдуард Харри из Харри Мэнор, но еще и потому, что здесь было столько интересного.

Но вскоре Катарине пришлось всерьез отбиваться от любезностей джентльменов, которые перешли в приставания, когда она после некоторых колебаний сообщила им, кто она.

— Такая изящная, прелестная ирландочка, — бормотал Харри. — И так далеко от дома, верно?

Катарина кивнула, разламывая пополам краюху теплого хлеба, с которого капало масло, стараясь не дать ему повода продолжить разговор. С обеих сторон ей в бока упирались их локти. Харри сделал еще какое-то замечание. Она его проигнорировала, продолжая без удовольствия жевать сладкий хлеб с крыжовником. Она все время переводила взгляд то на других придворных, то на нарисованное небо вверху, и наконец на оживленную толпу рассевшихся вдоль стен зрителей, непрестанно переговаривающихся с обедающими.

Она оставила все попытки есть. У нее пропал аппетит. После обеда должен был прибыть ее эскорт, который доставит ее домой. Как ни интересно было при дворе, как ни восхитительно, она должна была ехать. Вскоре она будет в Эскетоне, и она уже представляла себе гордо возвышавшийся на острове среди окружавших Шеннон лесов замок с округлыми башенками по углам квадратной средневековой крепости. Она сгорала от нетерпения.

Скоро она встретит Хью. Она пыталась представить его удивление. Возможно, он считает, что после всех этих лет она постриглась в монахини. При этой мысли она чуть не расхохоталась. Замужество и детишки — вот что ей требуется!

Несомненно, замужем за Хью она будет счастлива. Хью Бэрри должен был превратиться в смелого и сильного мужчину. Его отец и кузены все были хорошо сложены, среди них не было ни одного урода. И она любила Хью. Оказавшись в его объятиях, она сразу позабудет о золотоволосом пирате, которому так шло прозвище Владыка Морей.

Правда, Катарине никак не удавалось представить себя лежащей в постели с Хью, в его объятиях. Но это, конечно, потому, что она так долго его не видела и думала, что он умер.

И еще, после замужества она найдет способ освободить своего отца. Она не перенесет, если он останется без средств, в заключении. Королева казалась дружелюбной и добросердечной, и Катарина решила, что она вернется ко двору, чтобы защитить отца перед королевой, убедить ее в несправедливости его заточения. Хотя Катарина знала, что нет никакой надежды вернуть его титул и земли, по крайней мере он сможет уехать в Ирландию, в Эскетон — к себе на родину.

Катарина еще раз оглядела немыслимо чудесный холл и поняла, что будет не прочь снова побывать здесь, очень даже не прочь.

Наконец Катарина отодвинула оловянную тарелку. Ее одолевали сомнения. Бесполезно было обманывать себя насчет причины потери аппетита. Хотя она была в восторге от того, что Хью оказался жив и что она выйдет за него замуж, она почему-то испытывала страх. Сколько лет она его не видела? Какой окажется их встреча? Что если он не захочет на ней жениться? Почему он не послал за ней, хотя прошло столько лет? И почему перед ней все время возникает образ О'Нила?

О чем вы так задумались, миледи? — спросил сзади нее знакомый низкий голос.

Катарина замерла.

Он низко склонился к ней, и с его следующими словами его дыхание защекотало ей ухо.

Разве вас не переполняет радость от того, что вы теперь можете поехать домой? — поддразнил Лэм.

Катарина обернулась и уставилась на него с ощущением, что он возник из воздуха, стоило ей только подумать о нем.

Но… что вы здесь делаете?

Он засмеялся и вдруг втиснулся между нею и лордом Харри, который торопливо подвинулся. Камен-но-жесткое бедро Лэма сразу прижалось к ней. Он взял ее за руку.

Доброе утро, милая, — пробормотал он, как будто они были одни в спальне — нет, скорее, в постели.

Она выдернула руку:

Так вы не в Тауэре?

— Нет, конечно нет.

— Я не понимаю. — Его теплое бедро притиснулось к ее бедру. Она не осмеливалась шевельнуться.

— Добрая королева решила простить мне мои грехи, — засмеялся он, схватив ее колено и сжав его.

Катарина оттолкнула его руку.

— Вы хотите сказать, пройдоха, что вы воспользовались силой своих чар, чтобы освободиться?

— Возможно. — Его глаза блеснули, и она ощутила укол ревности.

— Меня нисколько не удивляет, что даже королева не может вам отказать. — Она хотела повернуться к нему спиной, но сделать это в тесноте оказалось невозможным, и вместо этого она уставилась в тарелку.

— Комплимент из ваших прелестных губок, Катарина? Вот не думал, что доживу до этого. Я его запомню.

Ее просто распирало от злости. Тыкнув ножом в мясо, она сказала:

— Можете помнить что хотите, О'Нил. Он улыбнулся:

— О, тогда я предпочитаю помнить вас.

И прежде чем Катарина нашлась, что ответить, он наклонился еще ближе к ней и его ладонь легла на ее бедро.

— Почему вы сердитесь, милая? — прошептал он. — Я думал, вы будете рады тому, что я избежал петли палача.

— Мне не доставляет никакой радости видеть вас живым и… — Она толкнула его плечом и ухитрилась сбросить его руку, — …здоровым. Вы мешаете мне есть, О'Нил, и даже если бы мне хотелось поговорить, я бы не выбрала вас в собеседники.

Бросьте, Катарина. У вас ведь не каменное сердце. Во всяком случае, что касается меня. Сознайтесь, что вы за меня беспокоились. — Он наклонился еще ближе, и она ощутила его дыхание на шее.

С Катарины было достаточно. Она никогда, никогда не произнесет того, что ему хотелось бы слышать, даже если в этом и была чуточка правды.

Вы — последний человек на свете, за которого я стала бы волноваться. Оставьте меня в покое!

Лэм рассмеялся.

Боюсь, что не смогу этого сделать, милая. Она повернулась к нему. В ее зеленых глазах сверкали искры.

— Разве у вас больше нет дел, связанных с насилием и убийством, пират? Или вы задержались здесь, чтобы меня помучить?

— Нет, на сегодня у меня не назначено никаких убийств, — небрежно ответил он. — А вот завтра… Ну да это совсем другое дело.

— Если вы решили остаться, тогда придется уйти мне. — Но он не дал Катарине подняться, быстро схватив ее за руку.

— Но я могу внести пытку в свое расписание на сегодня. Сладкую, нежную пытку. — Он оглядел ее плечи и грудь.

Она вспыхнула.

— Не понимаю, о чем вы говорите.

— Я думаю, что вы лжете, — пробормотал он.

Она пыталась вырвать руку, чтобы иметь возможность удалиться и не слышать его насмешек и намеков и не чувствовать так близко его мощное тело.

Но он сам выпустил ее руку, хотя и ухитрился погладить при этом.

— Катарина, доешьте ваш обед. Когда мы выедем из Уайтхолла, вам не скоро представится случай подкрепиться.

— Что? — Катарина вздрогнула

Я не собираюсь останавливаться по дороге, — сообщил Лэм. — Я хочу поднять якорь как можно быстрее — до наступления сумерек.

Катарина уставилась на него, не находя слов. Он улыбнулся ленивой и в то же время победной улыбкой.

Разве королева вам не сказала? Я буду сопровождать вас домой.

Она ушам своим не поверила.

— Милая, не надо выглядеть такой расстроенной. Я могу обидеться.

— Да что она могла подумать! — воскликнула Катарина. — Вы, конечно, шутите или лжете.

Он пронзил ее взглядом:

— Я не шучу и не лгу, милая. Королева хочет, чтобы мне воздалось за мои грехи, и поскольку это я помешал вам добраться до дома, будет только справедливо, если я помогу вас завершить ваше путешествие.

— Я не поеду с вами! — выдохнула Катарина. — Вы вовсе не собираетесь сопровождать меня домой! Вы хотите похитить меня… — Она умолкла, заливаясь краской.

Он засмеялся.

И что еще я хочу сделать, как вы думаете? Она схватилась за край стола, готовая вскочить на ноги, охваченная инстинктивным стремлением бежать в поисках спасения.

Он накрыл ее руку своей большой ладонью, на этот раз крепко прижав, чтобы она не могла двинуться с места.

Катарина, я отвезу вас к Хью. Я не настолько глуп, чтобы вызвать раздражение и недовольство королевы, снова похитив вас. Но… — его глаза затумани лись, и он пожал плечами.

Сердце Катарины колотилось, как бешеное. Можно ли ему верить? Вдруг он осмелится бросить вызов королеве и во второй раз похитит ее? Ее как обухом по голове ударили; она с трудом соображала. Наверное, надо ему поверить. Он действительно не настолько глуп, чтобы разозлить Елизавету, едва получив прощение. Катарина опять ощутила укол ревности. Наверняка он как-то уговорил королеву, иначе она не пошла бы на такое безумство — даровать прощение пирату и поручить ему доставить ее домой. Катарина посмотрела ему в глаза, и у нее не осталось сомнений в том, что он продолжит свои попытки ее соблазнить.

Королева одобряет мой брак с Хью. Лэм ничего не ответил.

Если вы захотите воспользоваться тем, что принадлежит Хью, то тоже разозлите ее.

Он продолжал молчать, не спуская с нее глаз.

Вы проиграли, О'Нил.

Он улыбнулся, и Катарине стало не по себе. Он не был похож на проигравшего.

Думаете, я не смогу ничего поделать, Катарина? — спросил он.

Она не ответила, опасаясь подвоха. Когда их взгляды встретились, она инстинктивно почувствовала, что лучше ей уйти, и хотела встать. Он взял ее за подбородок и, притянув ее лицо к себе, тут же завладел ее губами.

Катарина уперлась руками в его плечи, стараясь оттолкнуть его. У нее ничего не вышло. Хуже того, он сжал ее подбородок пальцами, и она чуть приоткрыла рот. Его язык мгновенно проник в глубины ее рта. В тот же момент жаркая волна залила тело Катарины, устремившись в низ живота.

Его язык продвинулся дальше. Катарина задрожала, а поцелуй все не кончался. У нее закружилась голова. Стараясь не поддаваться накатывающей на нее слабости, девушка толкнула его в плечо. Он застонал, не прерывая поцелуя, обвивая ее язык своим.

Катарине издала какой-то неопределенный звук, который вряд ли можно было назвать протестующим. Ее кулаки сами собой разжались, и она обхватила его плечи.

Он оторвался от нее. На его лице не было улыбки, глаза полыхали пламенем. Катарина уставилась на него широко открытыми глазами, едва переводя дыхание.

Постепенно до ее слуха стали доходить звуки: шепот и хихиканье женщин, похотливые мужские крики одобрения и восторга. Потом в зале раздались редкие аплодисменты, и все с восторгом подхватили их. Поняв, что происходит, Катарина в ужасе осмотрелась по сторонам. Ей показалось, что все мужчины непристойно ухмылялись ей, а женщины бросали кокетливые взгляды на Лэма. Она вскочила на ноги. На этот раз он позволил ей встать и поднялся сам, поддерживая ее под локоть.

— Если я проигравший, то объясните, что же произошло только что?

Катарина встретила его страстный взгляд, и у нее возникло опасение, что вскоре она потеряет невинность.

Ставки непонятным образом изменились, и она понятия не имела, в какую игру они играют. Она знала одно: она все еще была призом. И он твердо решил получить его.

Несколькими часами позже Катарина была уже на борту «Клинка морей», выходившего в открытое море. За прошедшие несколько дней она почти не вспоминала Джулию, но теперь была рада видеть свою подругу. Девушки заключили друг друга в объятия. Пребывание Джулии на пиратском корабле не было богато событиями, но Катарине было чем поделиться, и она рассказала Джулии обо всем случившемся, начиная с того момента, как Лэм повез ее повидаться с отцом. Джулия слушала, широко раскрыв глаза.

— И что же будет теперь? — спросила она.

— Сначала мы отвезем тебя в Корнуэлл, — ответила Катарина, — а потом О'Нил доставит меня к Хью Бэрри.

Джулия взяла Катарину за руку.

— Тогда почему ты такая грустная? Побледнев, Катарина заглянула в глаза подруги:

— Потому что я боюсь того, что он замыслил.

Ги открыл дверь каюты и придержал ее. Вошел Лэм, с подносом в руках. Уже давно стемнело. Были зажжены фонари, и каюту заливал теплый мягкий свет. Лэм поставил поднос на обеденный стол и оглянулся на девушек. Он увидел лежавшую на кровати Джулию и сидевшую рядом с ней Катарину. Что они придумали? Может, Катарина таким образом хотела ему насолить? Он так разозлился, что его это даже не позабавило.

Вам еще что-нибудь надо, сэр? — спросил Ги.

Лэм повернулся, приветливо глядя на юнгу, которого два года назад подобрал в Шербурском порту. — Нет, — сказал он. — Отдыхай, парень. На сегодня все.

Ги широко улыбнулся.

И никаких карт, никаких костей, — добавил Лэм ему вслед.

Ги оглянулся, лицо его вспыхнуло.

Конечно, капитан.

Когда мальчик закрыл за собой дверь, Лэм посмотрел на девушек. Джулия громко застонала.

Он вздохнул. Этого следовало ожидать — либо судьба вмешается, либо Катарина что-нибудь придумает, чтобы ему помешать.

Лэм широкими шагами прошел к кровати, чувствуя, что Катарина избегает его взгляда. Она сидела очень прямо и очень тихо. Весь день он предвкушал эту ночь — ночь, которую он собирался провести в постели с Катариной, даря ей наслаждение.

— Я вижу, Джулия приболела, — заметил он.

Катарина наконец подняла глаза:

— Это живот. Ужасные боли. Ее нельзя оставить одну.

— Интересно, она всю ночь будет стонать?

Не знаю, — раздраженно сказала Катарина. Лэм наклонился и потрогал лоб Джулии. Она не открывала глаз. Щеки ее раскраснелись, но это могли быть румяна.

— Лихорадки у нее нет.

— Да.

— Наверное, вы собираетесь за ней ухаживать? Катарина кивнула с такой готовностью, что он чуть не расхохотался.

Катарина, — вздохнул он, — завтра Джулия покинет корабль. И остаток пути мы проведем вдвоем.

Катарина побледнела.

Он наклонился так близко, что, если бы захотел, мог поцеловать ее.

Вы просто оттягиваете неизбежное, — негромко сказал он.

Катарина приподняла брови, но ничего не ответила.

Лэм резко повернулся, решив дать ей отсрочку — возможно, ее темноволосая подруга и вправду больна. Оставив поднос на столе, он вышел из каюты.

Когда он вернулся следующим утром, на подносе не осталось ни крошки.

Тарлстоун Мэнор, Корнуэлл. Джулия! С тобой все в порядке?

Дядюшка Джулии не отличался излишней чуткостью или заботливостью, но это были его первые слова, когда он ее увидел. Она сумела улыбнуться ему, хотя и сквозь слезы — слезы радости от того, что она наконец вернулась домой.

— Я попала в — переделку, дядя, — робко сказала она. Она всегда его немного побаивалась.

— Вряд ли я назвал бы это переделкой, — строго сказал он. — Но ты вернулась, и как будто в целости и сохранности.

Хиксли с мрачным видом повернулся в Лэму. Пират доставил Джулию домой и спокойно рассказал, как он захватил корабль на море и как потом королева приказала ему немедленно вернуть Джулию в Тарлстоун.

Надеюсь, вы поймете, капитан, почему я не приглашаю вас поужинать с нами.

Лицо Лэма ничего не выразило. Он пожал плечами.

Я не собирался с вами ужинать, сэр Ричард, потому что мне надо вернуться на корабль. — Он низко поклонился Джулии, широко взмахнув шляпой, как придворный кавалер, потом повернулся и пошел к выходу.

На мгновение Джулия замерла, потом бросилась за ним.

Капитан! Капитан О'Нил!

Он оглянулся на нее, приподняв брови.

Прошу вас, позаботьтесь о Катарине, чтобы с ней тоже ничего не случилось.. — умоляюще сказала Джулия.

Мгновение он смотрел ей в глаза.

Я о ней позабочусь, — сказал он, — обещаю вам. — И быстро вышел.

Джулия озабоченно глядела ему вслед.

Идем со мной, Джулия, — сказал сэр Ричард, — я хочу поговорить с тобой.

Она повернулась, стараясь выдавить улыбку.

Ее дядя, довольно полный мужчина среднего роста с приятным лицом, смотрел на нее строго и непреклонно. Ее отец назначил его опекуном над своими владениями незадолго до смерти, сразу после того, как заболел. Мать Джулии умерла несколькими годами раньше. Она и Хиксли не были кровными родственниками: он стал ее дядей, когда женился на ее тетушке. У него было свое богатое поместье севернее Тарлстоун Мэнора, на берегу Атлантики. Джулия знала, что это опекунство вынуждает его уделять Тарлстоуну время, которое он отрывал от собственного дома, от жены и детей.

Беспокойство Джулии нарастало. Она догадывалась, что он собирается обсудить, — только это не будет обсуждением.

— Дядя, я только что приехала, я устала и хочу есть, и мне необходимо вымыться. Может быть, мы поговорим позже?

— Вечером у нас будут гости, — тоном, не допускающим возращений, ответил Ричард.

У Джулии не оставалось иного выбора, как последовать за ним.

Тарлстоун был хотя и старым, но богатым поместьем благодаря залежам железной руды, которые обнаружил дед Джулии и которые разрабатывались с тех пор. Стены покрывали гобелены, высоко над которыми висели гербы с изображением черного дракона на красном поле с золотой полосой. Стены украшало средневековое оружие, бывшее в семье много поколений: скрещенные мечи, палица и кинжалы, несколько церемониальных копий. С деревянного потолка свисали вымпелы.

Они зашли в длинную галерею, пристроенную к особняку незадолго до смерти отца Джулии. Девушка села на скамейку, а сэр Ричард, глядя в застекленное окно, сказал:

Тебе, конечно, известно, почему я вызвал тебя домой.

Джулия с гнетущим ощущением кивнула, зная, что должна бы прийти в восторг.

Он повернулся к ней, но смотрел как будто на что-то за ее спиной.

Я знаю, что ты еще немного молода для брака, но я старею, Джулия, и мне становится трудно вести дела двух поместий.

Джулия решила быть вежливой и не возражать, но не выдержала.

Ведь мне в июне исполнится только шестнадцать, — дрожащим голосом сказала она.

Пожатием плеч он отбросил ее возражения.

Я составил список претендентов на твою руку, мужчин из хороших семей, и намереваюсь обру чить тебя к твоему следующему дню рождения. — Он посмотрел ей в глаза. — Они захотят встретиться с тобой.

У Джулии задрожали губы. Претенденты на ее руку хотели встретиться с ней. Не настолько она была наивна. Они хотели убедиться, что она не тощая зануда и не отъевшаяся корова. А у нее самой не было никакого желания их видеть.

Она знала, что должна поблагодарить дядю за заботу. Вместо этого она прошептала чуть слышно:

— Мне еще только пятнадцать лет. Другие женщины не выходят замуж, пока им не исполнится восемнадцати.

— Я должен найти кого-то, кто будет вести дела Тарлстоуна, — резко сказал Ричард.

Она посмотрела ему в глаза:

А если… если он мне не понравится?

Сэр Ричард пораженно уставился на нее. Она вспыхнула и опустила глаза.

Что за ерунда, — наставительно произнес сэр Ричард. — Джулия, если ты расплачешься, я отошлю тебя в твою комнату, как маленького ребенка.

Джулия ничего не ответила, но плакать не стала. Сэр Ричард сказал:

На самом деле список совсем короткий. Я остановился на трех кандидатурах, после того как поговорил с тридцатью.

Три претендента. Ее будут демонстрировать только им. Но она не чувствовала облегчения. Джулия начинала понимать, насколько это неотвратимо. К июню она будет обручена. О Боже! С человеком, которого не знает и знать не хочет, которого не любит.

Джулия вскочила на ноги и ей удалось заставить себя произнести:

Спасибо, дядя. Я признательна вам за все, что вы сделали.

Оставшись наконец одна в своей спальне, она легла, обнимая подушку, мечтая о любви — и не понимая, почему это значило мечтать слишком о многом.

С ней больше не было Джулии. Катарина стояла у иллюминатора в каюте Лэма, обхватив себя руками, наблюдая, как огненный шар солнца опускается все ниже и ниже к тому месту, где недавно еще виднейся мыс Корнуэлл. Корабль держал курс на северо-восток, к побережью Ирландии.

Они были в Атлантическом океане. Волнение ощущалось гораздо сильнее, чем в Ла-Манше или у берегов Корнуэлла. Корабль карабкался на волны, подгоняемые сильным попутным ветром. Катарина стояла, широко расставив ноги и упираясь одним плечом в стенку каюты. Солнце уже висело совсем низко над чернильно-темным горизонтом. Как ей перехитрить О'Нила этой ночью?

Ответа на этот вопрос Катарина не знала. При воспоминании о его поцелуе в королевском обеденном зале всю ее охватывал жар, и ноги становились как ватные.

Катарина уткнулась лицом в деревянную стену. Она снова вспомнила поцелуй, и ее пробрала дрожь. Она вспомнила его руки — опасные руки.

Она вспомнила Хью, человека, на воссоединение с которым она направлялась, мужчину, за которого собиралась выйти замуж. О Боже! В ее голове не должно быть места для Лэма О'Нила. Будь он проклят. Будь проклято его красивое лицо, его напористость.

Она услышала скрежет засова и замерла, стоя вполоборота к двери. Это оказался Ги, принесший ей ужин.

Капитан велел сказать вам, чтобы вы ели одни. Он спустится позже.

Катарина посмотрела на мальчика.

Когда позже?

Ги пожал плечами и вышел.

Катарина задумчиво разглядывала поднос. Она ощущала запах жареной рыбы и свежеиспеченного хлеба, но ей не хотелось есть. Она снова повернулась к иллюминатору. Солнце село. Теперь и море и небо почернели, так что невозможно было различить, где кончается одно и начинается другое.

Катарина пыталась ни о чем не думать. Это оказалось невозможно. Она знала, что должно произойти. Она смотрела, как высыпали первые звезды. Смотрела, как восходит луна. Было полнолуние. Страх и предвкушение чего-то боролись в ее душе.

Но она знала, что должна противостоять ему. Противостоять и выиграть.

Она повернулась, подошла к столу и налила себе в бокал не эля, который обычно пили женщины, а французского вина, и быстро выпила, надеясь, что это придаст ей сил. Она не почувствовала никакого эффекта.

Только когда в дверях появился Лэм с фонарем в руке, она поняла, что была в полной темноте. Она замерла, не спуская с него глаз.

Он улыбнулся ей и плотно прикрыл дверь. И не спеша пересек каюту, глядя ей в глаза. Ее сердце отчаянно билось. Невозможно было усомниться в его намерениях. Просто невозможно.

Он смерил ее глазами, потом перевел взгляд на стол, никак не комментируя тот факт, что она не дотронулась до еды, если не считать наполовину пустого бокала с вином. Он подошел к кровати. Она смотрела, как он поставил каганец в маленькое углубление в изголовье и прикрыл его стеклянным колпаком. Он повернулся к ней.

Идите сюда, Катарина.

Что?

Идите сюда. — Он стоял, расставив обутые в сапоги ноги, уперев руки в бедра, освещенный мерцающим светом каганца. Катарина, посмотрев на него, решила, что он возбужден сильнее обычного. — В постель.

Я не собираюсь спать с вами.

Он блеснул улыбкой, необычайно уверенной, необычайно соблазнительной.

— Здесь хватит места для двоих.

— Вы думаете не о том, что мы просто поделим кровать! — воскликнула она.

— Я не стану принуждать вас к тому, чего вам не захочется, — мягко, вкрадчиво возразил он.

У Катарины вырвался сдавленный стон.

Идите, Катарина.

После мгновенного колебания Катарина бросилась к двери, которая, она знала, осталась не запертой. Он поймал ее на полдороге и прижал к своему крепкому телу, мягко приговаривая ей в ухо:

Я вас хочу, Катарина.

Она застыла. Он стоял у нее за спиной, обхватив руками ее талию. Его восставшая плоть вжималась в углубление между ее ягодицами, губы приникли к шее.

Я хочу доставить вам радость, Катарина, — мягко сказал он, потом взял ее на руки и понес к кровати.

Глава девятая

Лэм опустил Катарину в середине кровати и сам упал рядом. Мгновение он глядел ей в глаза, и в это мгновение Катарина успела ощутить каждый дюйм его тела, от груди до пальцев ног. Его бедра прижимались к ее бедрам, и его естество пульсировало, упираясь в ее лоно. Все пронеслось перед ней со скоростью молнии. Монастырь и ее отъезд — почти побег — оттуда, захват французского торгового судна, на котором она бежала, и Лэм, оглядывающий все с полубака, как будто это было его королевство. И Хью. Хью, который ждал ее, чтобы дать ей свое имя, дом и детей.

Катарина, радость моя, — хрипло сказал Лэм, поглаживая пальцем ее щеку. Его рука подергивалась.

Катарина заглянула в его затуманенные глаза и была почти загипнотизирована желанием, которое увидела в их глубине. Оно было таким мощным, таким неодолимым. Но она не совсем потеряла голову. В ней еще оставалась крупица здравого смысла. Ее руки были свободны, и она подняла их, намереваясь расцарапать ему лицо или оттолкнуть его. Но прежде чем она успела до него дотронуться, Лэм схватил ее запястья и так резко откинул их ей за голову, что ее плечи пронзила острая боль. Он прекратил ее брыканье, прижав ей ноги своими мощными бедрами.

— Перестаньте! — приказал он. — Черт побери, женщина, я не собираюсь причинять вам вред!

— Вы лжете! — воскликнула Катарина. Она вспомнила его поцелуй, его руки, и ее тело под ним содрогнулось. — Вы хотите сломать мне жизнь — изнасиловать меня!

Он стал мрачен.

— Я не собираюсь вас насиловать — ни сейчас, ни когда-либо еще. Так что хватит сопротивляться:

— Я вам не верю, — прошипела она. — Вы сын Шона О'Нила!

— До чего мне надоело слышать напоминания об этом прискорбном факте! — резко сказал он.

Тогда ведите себя как джентльмен. — Катарина снова попыталась его сбросить, но у нее ничего не вышло. — Он изнасиловал вашу мать, разве не так? Бедная Мэри Стенли!

Его ноздри раздулись, и глаза еще больше потемнели, но голос оставался спокойным.

Я — не мой отец, Катарина, не забывайте. И сейчас, — он улыбнулся, но в глазах не было улыбки, — я докажу это. — Он наклонился, чтобы поцеловать ее.

Катарина отвернулась, и его губы, прижавшись к ее щеке, стали ласкать ее легкими, как перышко, поцелуями.

— Я принадлежу Хью! — выдохнула она.

— После этой ночи вы поймете, что для вас существует только один мужчина, и это не Хью Бэрри. — Он все еще придерживал ее запястья за головой, но только одной рукой. Другая рука повернула ее лицо к нему, и он завладел ее губами.

Катарина отчаянно брыкалась, но добилась лишь того, что он еще сильнее прижался к ней, и прекратила бесплодные попытки. На этот раз он не раздвигал ее губы, так что она не открыла рот. Но он как будто не торопился. Его губы легко касались ее губ. В уголках ее зажмуренных глаз выступили слезы. Он уже выпускал на волю запертую в ее теле бурю желания — она так и знала, что этого не избежать.

Когда он сделал передышку и пробормотал:

Наклонитесь ко мне, милая, — она отвернула лицо в сторону и задыхаясь, сказала:

— Королева одобрила мое обручение с Хью! Серые глаза Лэма блеснули:

— Бет не один раз меняла свои решения! Катарина надеялась, что он сдвинет с нее свое тело. Она остро ощущала, как он возбужден.

Если вы действительно это сделаете, она придет в ярость!

Он улыбнулся, склонился к ней и кончиком языка провел по крепко сжатым губам. Они чуть разжались, но ей удалось сдержать стон.

— Не беспокойтесь насчет Бет, — пробормотал он, быстро касаясь языком уголков ее рта. Он помолчал, поймал ее взгляд и хрипло добавил: — С Бет я сумею договориться.

Катарина остолбенела от неожиданности. Не прерывая своей речи, он начал двигать бедрами, очень медленно и очень осторожно, все время не сводя взгляда с ее глаз. Она задыхалась, ощущая движение его каменно-твердой плоти по своему мягкому лону. В конце концов она с глубоким вдохом выгнулась, прижимаясь к нему, стараясь встретить его.

Он засмеялся и завладел ее ртом, поглаживая его изнутри языком. Катарина понимала, что скоро поддастся ему. Против ее желания ее бедра нетерпеливо поднимались, прижимаясь к его бедрам. Ее тело охватило пламя, в голове осталась лишь одна сознательная мысль — раскинуть уже раздвинутые ноги еще шире и вобрать его в себя целиком.

Хью. Она должна помнить о Хью. Шон О'Нил. Она не должна забывать, кто был отцом этого мужчины — и кем и чем был он сам. Пират, дикарь, убийца. Она не может отдать свою честь Лэму О'Нилу. Все ее будущее поставлено на карту.

Катарина сосредоточилась на этой мысли — и укусила его за язык.

Он подскочил, издав вопль боли и ярости. Катарина тоже вскрикнула, с опозданием осознав, что зашла слишком далеко. Но, к счастью, крови в уголках его рта не было.

Теперь он, разъяренный, стоял рядом с кроватью, прикрыв рот ладонью. Катарина поняла, что ее не держат, и уселась, отодвинувшись как можно дальше от него.

Баба! — сплюнул он, и она увидела кровь. — Чертова баба!

Понимая, что ей грозит серьезная опасность, Катарина воскликнула:

Нет! Мне так жаль!

Но он наклонился, схватил ее за руку и дернул к середине кровати, потом толкнул, так что она упала на спину. Не успела Катарина опомниться, как он привязал ее запястье к ближайшему столбику кровати одним из красных с золотом шнурков, которыми отодвигались занавеси.

— Проклятая баба! — тяжело дыша, сказал он и схватил ее вторую руку, не обращая внимания на отчаянное сопротивление девушки. — Ты чуть не откусила мне язык, проклятие!

— Сами виноваты! — выкрикнула Катарина, стараясь разорвать путы. — Я же только защищалась!

Он привязал ее лодыжки к столбикам у подножия кровати и пронзил девушку мрачным многозначительным взглядом.

Вам повезло, Катарина, это только царапина. Откуси вы его, со временем вы ужасно пожалели бы об этом.

Она вспылила, забыв о своем отчаянном положении.

— Мне надо было кусать сильнее!

— Хотите меня разозлить?

Катарина сразу поняла, как глупо поддаваться гневу.

Нет, нет. Развяжите меня, прошу вас! Пожалуйста! — За всю свою жизнь она никогда не чувствовала себя более униженной и уязвимой.

Лэм не ответил. Его глаза засверкали, он чуть улыбнулся, и в его руке появился кинжал.

Наказание, — негромко сказал он.

Катарина задергалась, пытаясь вырваться. Веревки были натянуты не слишком сильно, и она могла немного двигаться.

Он подошел к ней и подцепил кинжалом ворот ее платья. Начиная понимать, что он задумал, Катарина ошарашенно застыла. Он медленно провел кинжалом сквозь полинявший шелк вниз, к груди девушки. Она тихонько застонала, не отрывая взгляда от стального клинка. Показалась отделанная кружевом нижняя рубашка. Кинжал двинулся дальше. Катарина лежала совершенно неподвижно, боясь даже дышать. Быстрым движением он прорезал платье до самого подола, но не коснулся при этом ее тела. Ни разу.

Прекратите, — хрипло произнесла Катарина. Ее грудь вздымалась. С каждым тяжелым вздохом платье расходилось все больше.

Он окинул взглядом открывшуюся грудь, уставился на торчащие соски. Глядя ей прямо в глаза, он подсунул кончик лезвия под рубашку. Катарина вся сжалась. Продолжая смотреть ей в глаза, он продвинул кинжал между ее грудей.

Катарина ахнула, ощутив холод металла. Очень медленно он провел кинжалом вниз вдоль ее тела, и рубашка распалась надвое.

Катарина тяжело дышала. На ней остался только пояс. Он поднял на нее глаза. Его лицо имело жесткое выражение, но глаза лихорадочно сверкали. Девушка смотрела в них, как завороженная. У нее перехватило дыхание.

Лэм подцепил кончиком кинжала кружевной пояс. Катарина уставилась на сверкающий клинок. Она не могла оторвать глаз от лезвия, вспарывающего тонкую ткань, двигающегося все ниже, открывая взгляду холмик рыжеватых волос между бедер.

Вдруг он перевел взгляд на ее лицо. Серебристо-туманный взгляд. Катарина издала неопределенный звук, нервно облизывая губы. Ей казалось, что все ее нервы обнажены.

Молниеносным движением он вспорол оставшуюся полоску ткани, потом вложил кинжал в ножны и уставился в широко раскрытые, немигающие глаза девушки.

Он наклонился и раскрыл половинки ее платья и рубашки, обнажив сначала ее пышную, тяжело вздымавшуюся грудь, потом изящную талию, живот, венерин холм и наконец длинные бледные ноги.

Катарина с трудом вздохнула. В каюте стало невероятно жарко, ей не хватало воздуха. Она открыла рот, чтобы попросить пощады, но не смогла вымолвить ни слова и принялась мотать головой из стороны в сторону. Все ее тело колебалось в такт движениям головы.

Вы прекрасны, Катарина, — хрипло сказал Лэм, усаживаясь рядом с ней. Его ладонь накрыла одну грудь, и Катарина ахнула. Ее сосок уже был напряжен, но от прикосновения его ладони он словно разбух. Она никогда бы не подумала, что может вот так ощущать мужскую руку на своей обнаженной коже. — Вы носите слишком тесное платье. Оно скрывает богатство, которым вас наделил Господь. — Он сжал сосок пальцами, глядя ей в глаза. — Вам это нравится, Катарина?

Катарина отрицательно мотнула головой. Он вдруг отрывисто рассмеялся.

Тогда вы или лжете, или ничего не понимаете. — Он перевел взгляд на другой сосок и слегка пощекотал его. — Я знаю, что вы все понимаете, милая.

Разрываясь между желанием и отчаянием, Катарина смотрела, как он наклонился и лизнул ее соски, сначала один, потом другой. Она почувствовала, что куда-то проваливается. Ее глаза закрылись, и из груди вырвался долгий, хриплый стон.

Бормоча что-то ласковое, он принялся посасывать соски. Катарина стала извиваться. Чем больше он дразнил ее, тем мучительнее становилось ее томление. Катарина вскрикивала, жадно хватала воздух, изгибаясь под его языком. Внезапно она почувствовала, что ее руки свободны, но не стала задумываться над тем, что это он перерезал веревки. Она обхватила его голову и прижала к своей груди.

Но он сдвинул голову ниже. Катарина вскрикнула. Он стал целовать ее живот. Катарина обвила его своими длинными ногами, выгибая бедра ему навстречу. Но когда его ладонь обхватила лоно девушки, она замерла.

Она хватала ртом воздух. Он все еще покусывал ее живот, но его пальцы тем временем раздвигали влажные складки. Он принялся потирать их, и Катарина ахнула, вскрикивая, когда его большой палец коснулся клитора.

Она застонала, бесцельно колотя руками и ногами, смутно осознавая, что его поцелуи становятся все более опасными, потому что, пока он играл с ее лоном, его голова сдвигалась все ниже. Когда его губы коснулись волос на лобке, она застыла, не шевелясь. Губы переместились на внутреннюю поверхность бедер, а лицо коснулось расщелинки, с которой он играл.

Он поцеловал расщелинку.

Катарина выдохнула его имя.

Он раздвинул складки и снова поцеловал ее, долгим неспешным поцелуем. Она выгнулась. Шире раздвинув складки, он принялся поглаживать их языком. Катарина вскрикнула. И вскрикивала, не переставая, когда огромная волна томления накатывалась на нее, все нарастая, пока наконец ее гребень не обрушился на нее, унося в потоке наслаждения.

Ее тело обмякло. Восторг померк вместе с отливом наслаждения. Катарина осознала, что стискивает его голову, ощутила, как щетина на его щеке слегка царапает ее бедро. Поняла, что его пальцы все еще трогают ее.

В одно ошеломляющее мгновение он» осознала, что наделала. Как она и предполагала, ее тело охотно откликнулось на его ласки. Несмотря на то, что он был жестоким пиратом, сыном известного насильника Шона О'Нила, она сгорала от страсти к нему, как он и говорил, и ему вовсе не требовалось ее насиловать.

Конечно не требовалось. Ему достаточно было только пошевелить своим умелым языком, чтобы через несколько мгновений она стала умолять его о большем.

У Катарины вырвалось рыдание, и она дернулась, чтобы повернуться на бок, но сразу почувствовала, что ее ноги все еще привязаны к кровати. Она откинулась на спину, закрыв лицо ладонями, уговаривая себя не плакать, не выказывать ему своего стыда.

Катарина?

Все без толку. Катарина не выдержала и разрыдалась.

Лэм поднял голову. Она чувствовала, что он смотрит на нее.

Почему вы плачете, черт побери? — резко спросил он.

Она убрала руки от лица и окинула его испепеляющим взглядом.

Вы довольны? Довольны тем, что доказали, какой вы мужчина и какая я шлюха?

Он широко раскрыл глаза.

Делайте, что хотите, — сказала она, задыхаясь, засовывая в рот кулак, чтобы прервать рыдания. — Будьте вы прокляты, я вас ненавижу, О'Нил, ненавижу! Как ненавижу и себя!

Он с недоумением уставился на нее.

Вы не шлюха, Катарина. Мы оба знаем это, — резко сказал он.

Катарина закрыла лицо руками, ожидая, что он до нее дотронется. Он этого не сделал.

Не надо плакать, Катарина.

Девушка слышала его слова, но не обратила на них внимания. Она изо всех сил старалась сдержать истерику, совладать с внезапной всепоглощающей ненавистью к этому человеку, который так легко ее соблазнил.

Он яростно выругался и разрезал веревки на ее ногах. Катарина сразу же откатилась от него и уселась на кровати спиной к нему. Может, теперь свершится чудо и он оставит ее в покое? Она в этом очень сомневалась.

В комнате повисло молчание. Неожиданно он дотронулся сзади до ее плеча. Катарина застыла.

Никакая вы не шлюха, — повторил он. — Не называйте себя так. Что мы делали — это вполне естественно для мужчины и женщины, Катарина. Особенно при том желании, какое мы испытываем друг к другу.

Катарина резко повернулась.

Я не испытываю к вам никакого желания! — выкрикнула она, отлично зная, что лжет.

Его лицо приняло сдержанное, но явно скептическое выражение.

Катарина пожалела, что повернулась к нему. Особенно после того, как изрекла эту откровенную ложь. Она не могла отвести от него взгляда. Его глаза сверкали. По виску стекал ручеек пота. Ноздри слегка раздувались. Его дыхание вряд ли можно было назвать ровным. На мощной шее вздулись жилы. Катарина заметила биение пульса на шее, сильное и ровное.

Его рубашка насквозь промокла от пота. Все завязки на ней развязались, открыв взгляду мускулистую грудь и большую часть плоского живота. Она знала, что не должна смотреть ниже, но ее взгляд сам собой соскользнул вниз — и этого было достаточно.

Он был сильным мужчиной, с сильным телом, умом и волей, и он был очень возбужден.

Он наблюдал за ней и заметил ее взгляд.

Правильно. Я все еще хочу вас, Катарина. Вы все еще нужны мне.

Ей хотелось заткнуть уши. Даже его слова обладали мощью обольщения.

— Но я-то не хочу вас.

Он посмотрел ей в глаза, и Катарина покраснела. Прежде чем он успел сообщить, что она тоже его хочет, она добавила:

— Мое тело может хотеть вас, но я хочу Хью.

— Вы шесть лет считали его мертвым. Не пытайтесь убедить меня, что все это время вы хранили ему верность, — скептически сказал он.

Действительно, она почти совсем не вспоминала Хью все эти годы, но тем не менее продолжала настаивать:

Я люблю его. Он мой суженый, и скоро мы станем мужем и женой.

Лэм улыбнулся, это была очень опасная улыбка.

— Вот как?

— Да. — Катарина вся сжалась.

Внезапно он придвинулся, возвышаясь над ней.

Я так не думаю.

Вряд ли он мог угадать ее тайные страхи, что Хью давным-давно позабыл о ней и вовсе не собирался на ней жениться.

Вы ошибаетесь, — прошептала она. У нее перехватило дыхание.

— Разве? — Он скривил губы. На одно напряженное мгновение они скрестили взгляды. — Скоро мы узнаем, Катарина, действительно ли вы нужны своему суженому, не так ли?

— Да, — выдавила Катарина, вцепившись в покрывало.

Лэм стоял совершенно неподвижно.

А когда он откажется от вас, тогда вы придете ко мне по своей воле?

Она шумно вздохнула, этот вздох напомнил удар бича.

Придете? — настаивал он, сверкая глазами. — По своей воле?

— Нет!

Мгновение он еще смотрел на нее, потом резко повернулся и быстро вышел. Когда дверь с грохотом захлопнулась за ним, Катарина без сил рухнула на постель. И прошло еще очень много времени, прежде чем она решила, что пора спать.

Глава десятая

В ночной темноте Лэм мерил шагами палубу своего корабля. Крепкий попутный ветер хлестал его по лицу. Он остановился в луче неяркого лунного света, не замечая ледяных брызг.

Челюсти его были сжаты, и все лицо выдавало внутреннее напряжение. Он ощущал себя взведенным, как готовый к выстрелу арбалет.

В его ушах звучали ее рыдания, ее проклятия, ее обвинения.

Он не был таким, как Шон О'Нил. Не убийца и не насильник, черт побери. Он грабил для королевы, всегда по ее специальному разрешению. Его цели всегда были политическими. В этих схватках погибало немного людей, гораздо меньше, чем во многих других. Обычно он отпускал команду захваченного корабля, забирая добычу, которой распоряжался по собственному усмотрению. И он еще не изнасиловал ни одной женщины — и никогда этого не сделает.

Лэма пробрала дрожь. У него было много женщин, некоторые из них — невинные жертвы обстоятельств, захваченные им на море. Но он никогда не пытался обольстить совершенно неопытную девушку или такую, которая не сделала ему хоть какого-то намека, что она в этом заинтересована.

Катарина была первой.

Лэм решил соблазнить Катарину, невзирая на ее неопытность, невзирая на ее очевидное нежелание. Он знал, что из-за этой неопытности, из-за этого нежелания он должен оставить ее в покое. Но он просто не мог.

Она была необычной, исключительной женщиной, подобно своей матери, Джоан Батлер Фитцджеральд, о которой ходило столько легенд. Его не могли оттолкнуть ни ее гордость, ни непокорность, ни независимость. Совсем наоборот. Теперь, когда он немного узнал эту девушку, он желал ее еще сильнее. Другие женщины в сравнении с Катариной казались бесцветными.

Но Лэм не хотел поступать подобно своему отцу — брать что захочется, не считаясь с другими. А Катарина явно решила не поддаваться ему. Лэм знал, что может обольстить ее, довести до такого состояния, когда она станет умолять его взять ее. Но теперь он заподозрил, что в этом случае она возненавидит его еще больше.

Ему пришло в голову, что принудительное обольщение настолько похоже на насилие, что может вполне оправдать его репутацию истинного сына Шона О'Нила.

Лэм вцепился в мокрое деревянное ограждение. Что же ему делать, черт побери?

Высокоморальный мужчина отдал бы ее за Хью Бэрри. Но Лэм был на такое не способен.

Он был в ярости. В ярости на себя за то, что так слепо желал ее. В ярости на нее за то, что она довела его до этого, показала, насколько он в действительности похож на своего отца. Ему стало стыдно, что он поступил как дикарь, что предстал перед леди Катариной Фитцджеральд диким зверем, не способным укротить свои желания.

Катарина стояла у иллюминатора в каюте Лэма. Она видела землю. Она отчетливо видела дикий берег Ирландии.

За прошедший день она починила свое бедное, изуродованное платье и давно привела себя в порядок. Торопливо покинув каюту, она буквально взлетела по узким ступеням на палубу. Еле перевода дыхание и не замечая этого, она прошла к ограждению борта. Она улыбнулась, глядя на родную землю, которую не видела шесть долгих лет. С приближением корабля к бледной полосе песка у подножия утесов ее улыбка становилась все шире. Она откинула голову и засмеялась, не в силах сдержать возбуждения.

— Доброе утро, Катарина.

Смех замер на ее губах, и она повернулась к Лэму. Она не видела его с позапрошлого вечера, когда ему почти удалось ее соблазнить. Он не улыбнулся, так же как и она. Он быстро окинул взглядом ее лицо, задержавшись на губах, потом скользнул глазами по груди. Невозможно было усомниться в том, о чем он думает. Катарина почувствовала, что краснеет. Она тоже внимательно разглядывала его и ничего не могла с этим поделать. Если бы только не было той ужасной ночи!

— Доброе утро, — ухитрилась ответить она, отвернувшись, стараясь не замечать его близости и надеясь, что станет безразличной к его присутствию.

— Вы так рады меня видеть, — промурлыкал он. — Я надеялся, что возможно, наша краткая разлука заставит вас лучше думать обо мне.

Катарина смотрела прямо перед собой.

Я думаю только об одном человеке — и это не вы.

— Ах да, о вашем давно утерянном любимом. Или лучше сказать, о давно умершем?

Она повернулась и пронзила его взглядом.

— Я бы предпочла, чтобы вы вообще о нем не упоминали.

— Но это невозможно. — Он не сводил с нее глаз. — Меня сжигает ревность при одной мысли о вас вместе с Хью. — Он понизил голос. — И вам наверняка это известно, Катарина.

— Мне известно одно — что вы бессовестный мерзавец, искушенный в обольщении так же, как в насилии и убийстве.

Он лениво улыбнулся.

— Я изливаю вам свое сердце, а вы швыряете мне его обратно. Вы жестоки, Катарина.

— Вы несете вздор, — отрезала она. Ей хотелось уйти, но она чувствовала, что он не позволит ей этого сделать.

Я провел две ужасные ночи.

Она отлично понимала, почему он плохо спал. Представляла себе, как он мечется, ворочаясь с боку на бок, сгорая от невыносимого жара, — совсем как она сама.

Мне это безразлично.

Вместо ответа он снисходительно, лениво улыбнулся.

Он догадался. Догадался, что она спала не лучше его — и по той же самой причине. Чувствуя, как горят ее щеки, Катарина произнесла:

— Странно, что я не узнаю этот берег. — Она не могла припомнить такого обрывистого побережья неподалеку от устья Шеннона.

— Берег Корка вам знаком? — Он скрестил руки на груди и облокотился о поручень рядом с ней.

— Корк! — воскликнула она. — Мы подходим к Корку? Не к Эскетону?

— Мы высадимся в Корке и отправимся в Бэрримор. Ведь там находится поместье Бэрри, верно?

— Но… я думала, что мы сначала заедем домой.

— Почему? — Он не сводил глаз с ее лица. — Вы любите Хью, не так ли? Наверняка вам хочется по скорее броситься в его объятия. Эскетон находится в пятидесяти милях отсюда.

— Но морем мы могли бы к вечеру добраться туда, верно? — в отчаянии спросила она.

— Мне приказано доставить вас к Хью Бэрри, — твердо сказал он. На его щеках перекатывались желваки. — Приказ королевы.

Глотая слезы, Катарина снова повернулась к берегу. Она увидела, что они направляются к заливу. В Корке стоял английский гарнизон. Это был английский город.

Они вас обстреляют, стоит вам показаться там, — с испугом произнесла она.

Нет, не думаю, — ответил он, глядя вверх. Она тоже подняла глаза и увидела английский вымпел.

Они не подумают, что это ловушка?

Возможно. — Лэм пожал плечами. — У меня есть письмо ее величества к лорд-президенту Перро. С указаниями насчет моей миссии. — Его холодные серые глаза встретили ее взгляд.

Катарина подавила разочарование. Это не имело значения. Конечно же, вскоре она сможет навестить Эскетон. Пожалуй, хорошо, что они сразу отправятся к Хью. Атак как Бэрримор находится совсем недалеко от Корка, она увидит Хью очень скоро — и все ее мечты исполнятся.

Сэр Джон Перро прибыл вскоре после того, как они причалили. Он поднялся на корабль с большим вооруженным эскортом. Это был очень толстый мужчина с пламенно-рыжими волосами и длинной бородой такой же яркой окраски. Свой алый дублет он носил расстегнутым, потому что не мог поместить в него свой толстый живот. И все же он отнюдь не был комичной фигурой. В декабре прошлого года королева назначила его лорд-президентом Мюнстера. Ему было приказано расправиться с мятежниками, цель которых состояла в том, чтобы изгнать английских поселенцев, и до его назначения у них это получалось. Это ему было приказано арестовать предводителя мятежников, Фитцджеральда. Он был решителен и известен своими военными успехами, хотя был далеко не в расцвете сил. Ходили слухи, что он был внебрачным сыном Генриха VIII.

Лэм встретил его и эскорт на сходнях. Он стоял в небрежной позе, но был при оружии. Двое мужчин остановились друг против друга и обменялись несколькими словами. Лэм протянул лорд-президенту королевское письмо. Перро сразу же вскрыл его и принялся внимательно читать. Медленно тянулись минуты. Наконец он, хмурясь, взглянул на Лэма. Они снова о чем-то переговорили. О'Нил повернулся и кивнул Катарине.

Девушка наблюдала за происходящим, стоя у мачты рядом с Макгрегором. Ее сердце учащенно билось. Она не могла избавиться от мысли, что Лэма сразу арестуют — не только за то, что он пират, но и за то, что он ирландский пират, что было гораздо более серьезным преступлением.

Перро довольно невежливо оглядел Катарину, уставившись на шов, рассекавший платье по всей длине. Он не поклонился и не поцеловал ей руку, сказав:

— Значит, вы дочь Фитцджеральда. Я слышал, что он тоскует по Десмонду, а?

Да, моему отцу не хватает его земель. Перро улыбнулся:

— Земли Десмонда больше не принадлежат Фитцджеральду, девочка, и нам обоим это известно. Значит, собираетесь выйти за наследника Бэрри? Говорят, он тайно поддерживает этого сумасшедшего паписта, Фитцмориса.

— Мне об этом ничего не известно, — сказала Катарина официальным тоном и почувствовала, что Лэм крепко, предостерегающе сжал ее локоть.

— Можете передать ему мое сообщение. Я захвачу Фитцмориса и отправлю его голову королеве. Его судьба была решена в тот день, когда он, стоя у стен Корка, объявил ее величество незаконнорожденной еретичкой. Только подумать — он претендует на трон! Он сошел с ума и горько пожалеет о своих заблуждениях. Передайте Бэрри, что если он осмелится выступить против меня, его голова окажется на острие копья рядом с головой этого паписта. Я уничтожу всех мятежников, всех до единого. Запомните мои слова.

Никакому англичанину не удастся уничтожить всю Ирландию, — с пылом сказала Катарина, не обращая внимания на то, что Лэм до боли стиснул ей локоть. — Это невозможно.

Лицо Перро побагровело. Лэм рывком притянул ее к себе.

Не слушайте ее, лорд Перро. Она совсем изнервничалась в ожидании свадьбы и других женских забот, — успокаивающе сказал он. — Она не понимает, что говорит.

Катарине захотелось его ударить. Она испепелила его взглядом, но он не обратил на это ни малейшего внимания.

Когда мы сможем получить подорожные? — спросил он.

Перро продолжал смотреть на Катарину.

Если вы намерены склонить вашего суженого к измене, то подумайте дважды. Я без всяких угрызений совести помещу вашу голову рядом с головами других предателей, мисс Фитцджеральд.

Пальцы Лэма впились ей в локоть.

Она воспитывалась в монастыре, сэр Джон. Ей неведомо, что делается в мире. Куда она будет склонять своего мужа — так это в постель, могу вас уверить.

Перро снова глянул на ее платье.

Готов ручаться, что они там неплохо покувыркаются. Но вы уже это знаете, О'Нил? — улыбнулся он.

Лэм тоже улыбнулся. Катарина вся кипела. Перро еще раз окинул Катарину взглядом и повернулся, бросив через плечо:

Вы получите ваши бумаги не позднее чем через час, капитан. Но имейте в виду, если бы королева не приказала мне вам содействовать, вы не получили бы моего разрешения. — Он спустился по сходням. Доски стонали под его тучным телом. Сойдя вниз, он отдал приказ солдатам: — Никто не должен покидать корабль без моего позволения!

Лэм и Катарина смотрели, как ему помогли взобраться на лошадь, и кавалькада умчалась. Когда они скрылись из вида, девушка выдернула руку из стальных пальцев О'Нила и принялась растирать локоть.

— Жалкий червь!

— Это вы про него — или про меня? — спросил Лэм.

— Про вас! — вскричала она. — Вы не ирландец, а англичанин, и у вас в жилах течет не кровь, а вода! Сегодня вы это доказали!

— Мне уже приходилось это слышать, — ответил Лэм, стиснув зубы. — А вы, милая Катарина, сделали большую глупость, раздразнив самого влиятельного человека в Ирландии.

— Влиятельный. Вот как! — прошипела она. — Мой отец был влиятельным, а этот — просто толстая, болтливая жаба. И полагаю, вам доставили удовольствие ваши мужские шуточки?

Лэм возвышался перед ней, как скала.

— Без подорожных мы ни шагу не сделаем, поймите.

— Подорожные? Для чего они нам?

— После своего назначения лорд Перро ввел массу новых правил, предназначенных для того, чтобы сделать жизнь ирландцев невыносимой. Одно из них не разрешает свободного передвижения. Никому не позволено никуда поехать без бумаги, подписанной им. Включая нас.

Катарина уставилась на него.

Но это… это невыносимо!

Не более чем объявление бардов и поэтов вне закона или запрет на ношение национальной одежды и на танцы.

Катарина ушам своим не верила.

— Он запретил музыку?

— И многое другое.

— Какая свинья! — воскликнула девушка.

— Вообще-то он способный и заслуженный воин. А теперь он лорд-президент, назначенный королевой. Хотя сейчас мы и находимся под покровительством королевы, он все равно имеет право нас задержать. Особенно после ваших опасных речей. Наши жизни в его руках, Катарина, и советую вам не забывать об этом.

Побледневшая Катарина растерянно посмотрела ему вслед.

Корк еще в средние века стал важным торговым городом. Его пересекали узкие мощеные улочки, вдоль которых теснились одно — и двухэтажные дома, построенные из камня и дерева с оштукатуренными стенами. В первых этажах обычно размещались мастерские ремесленников и художников, лавки и пекарни. Старая покосившаяся норманнская церковь ютилась в тени возвышавшегося к небесам собора, возведенного в годы правления Генриха VIII. Рядом с гаванью располагался обнесенный высокой стеной замок, в котором стоял гарнизон. Город также был обнесен стеной.

Всего двумя годами раньше город осадил Фитцморис со своими сторонниками. Осада продолжалась недолго, потому что мятежники отступили, узнав о прибытии сэра Генри Сидни. Сэр Генри прибыл в Корк с войсками и припасами, но Фитцморис уже был объявлен изменником. Не за то, что разорил всю округу, и не за то, что уничтожил всех попавших в его руки английских поселенцев, а за то, что публично, перед городскими стенами, обвинил королеву в ереси.

Когда Катарина вместе с Лэмом и Макгрегором въезжала в городские ворота, она все еще не могла оправиться от увиденного. Когда-то Корк окружали пышные луга, по которым бродили коровы и овцы, и плодородные поля, засеянные рожью и овсом. За фермами начинались заросшие лесом холмы.

Теперь все изменилось. Земля была разорена войной. Луга опустели, фермы были сожжены. Леса поредели. Почерневшие платаны стояли среди немногих уцелевших сосен. Кучи мусора обозначали те места, где когда-то стояли коттеджи.

О Боже, — вздохнула Катарина, — что случилось? Будь прокляты эти англичане! Будь они прокляты!

Лэм посмотрел на нее без улыбки.

К сожалению, ваш кузен Фитцморис причинил не меньше ущерба, чем сэр Генри Сидни. Он твердо решил изгнать поселенцев, даже ценой разорения земель. Ему удалось и то и другое. Потом, конечно, королева вмешалась и послала сюда сэра Генри, который, пока гнал Фитцмориса на запад, оставил за собой такое же разорение. Если эта война будет продолжаться, весь юг Ирландии станет таким же мертвым.

Катарина не знала, что сказать. Перед ее глазами стояли ужасные картины — густые, почти непроходимые леса вокруг замка Эскетон сожжены, трава на пышных лугах вытоптана.

Девушка резко повернула лошадь к Лэму.

— А что с Эскетоном?

Я не слышал о каких-либо схватках поблизости от вашего дома, Катарина. Большинство их ограничивалось Корком на востоке и Лимриком на западе, Трейли и Килмаллоком.

Лимрик! — воскликнула она. В Лимрике стоял королевский гарнизон, и он находился только в двадцати милях к северу от Эскетона, тоже в долине Шеннона. — О Боже, я должна поехать домой!

Лэм окинул ее взглядом:

Это будет решать Бэрри, не так ли?

Она уставилась на него, не в силах отвести глаз. Казалось невероятным, что она находится на пути в Бэрримор и скоро будет там.

Да. Это будет решать Бэрри.

Они подъезжали к Бэрримору.

Руки Лэма, державшие поводья, были напряжены, отчею его лошадь беспокоилась. Его инстинкты подсказывали ему отбросить всякую предосторожность. Он мог даже сейчас похитить Катарину и ускакать обратно в Корк, на «Клинок морей». Как только он выйдет в море, никто не сможет ему помешать. А на острове Эйрик она будет целиком принадлежать ему. Еще никто не осмеливался атаковать его укрепленный остров, и у Катарины нет покровителя, который мог бы на это решиться.

Лэм понимал, что сейчас ему нужно действовать гораздо тоньше и гораздо умнее, чем раньше. Еще одно похищение было последним средством. Он предпочитал лишний раз не испытывать терпения королевы. Он невольно возбудил ее подозрения и теперь хотел их развеять.

Он играл в опасную игру. И чтобы выиграть, чтобы остаться в живых, он не должен терять расположения королевы. Росчерком пера его могли объявить изменником, лишить патента и назначить вознаграждение за его голову. Лэму вовсе не нравилась мысль, что Дрейк и Хокинс станут преследовать его на море. Ему не хотелось остаться без всякой поддержки, хотя он не был настолько глуп или настолько романтичен, чтобы считать, что у него и в самом деле есть своя страна, своя королева.

Однако какая ирония судьбы! Он захватил французский корабль — о политике и речи быть не могло-и предполагал, что советники Елизаветы вскоре это поймут и задумаются, в чем тут дело. Никто не мог знать о его истинных намерениях, во всяком случае, пока. А если бы кто-то оказался настолько умен, так у него не было никаких доказательств, только предположения.

Лэм знал, что он должен действовать терпеливо и осторожно. Если он хочет перехитрить остальных игроков и победить в этой игре, он должен быть умнее. Потому что если он решит жениться на Катарине — а он начинал находить предложение ее отца о браке все более интересным, — то должен взять на себя продолжение борьбы ее отца, а тогда он окажется в самой гуще заговора.

Нет, скорее всего второе похищение просто не потребуется. Лэм был почти уверен в том, что Бэрри не захочет взять в жены женщину без средств и без титула.

И все же его не покидали сомнения. Катарина была необыкновенной женщиной, и Бэрри мог потерять голову и позабыть о ее нынешнем положении. Он не позволит им пожениться, невзирая ни на что. Не позволит Хью Бэрри или любому другому мужчине завладеть Катариной. Ее судьба определилась давным-давно, когда он впервые ее увидел. Ее судьбой был он, Лэм О'Нил, что бы там ни случилось.

Из-за верхушек деревьев показался замок Бэрри, расположенный на вершине небольшого холма. Лэм стиснул зубы, борясь с ревностью и чувством собственника, чего никогда до этого не испытывал. Он бросил взгляд на Катарину. Ее щеки разгорелись, глаза блестели. Он представил, как она бросается в объятия Бэрри, как Бэрри жадно целует ее и как она в нетерпении отвечает ему тем же. Лэм напомнил себе, что надо действовать уверенно, но не торопясь. Эту битву он не должен проиграть. Катарина прервала его мысли.

Слава Богу, здесь не было сражений, — неуверенно сказала она.

Они поднялись по дороге к внешним воротам замка и проехали по опущенному мосту. Железные ворота были заперты, но никто не появился, чтобы спросить, что им надо. Лэм подъехал к ним и дернул веревку колокола на сторожевой башне.

Колокол громко зазвонил, разорвав тишину ирландского пейзажа, разогнав сидевших на стене голубей.

Замок Бэрримор строился в средние века, как и многие другие, и основу крепости составляло квадратное каменное укрепление, хотя со временем к нему добавились другие постройки. Внутренняя стена была не каменной, а глиняной. Не было видно никакого намека на цивилизацию, как будто они совершили путешествие обратно во времени в мир рыцарей в латах и прекрасных дам в туниках. Замок казался покинутым, что усиливало впечатление, и Лэм готов был увидеть во внутреннем дворе тени давно умерших воинов.

Катарина посмотрела на О'Нила.

— Странно. Неужели никого нет?

— Как будто так, — отозвался Лэм, довольный тем, что Хью Бэрри не оказалось на месте. — Надо справиться в деревне, — добавил он, поворачивая свою лошадь. Катарина и Макгрегор последовали его примеру, и тут все трое увидели группу всадников, приближавшихся к замку с запада. Заметив людей у ворот Бэрримора, всадники пустили лошадей в галоп. Лэм взял поводья из рук Катарины и провел их лошадей через подъемный мост на дорогу, где в случае чего было проще развернуться и спастись бегством. Макгрегор держался рядом с Катариной с другой стороны. Он не выпускал пистолет из рук. Лэм расстегнул плащ, чтобы в случае нужды быстро выхватить оружие.

Кто они? — испуганно воскликнула Катарина. — Неужели вы собираетесь сражаться с дюжиной вооруженных людей?

Лэм не ответил, разглядывая несшихся к ним по дороге всадников. Он слышал, как Катарина ахнула. Она вцепилась в его руку, и у него упало сердце, потому что он мог догадаться, кто были эти люди. А это явно были ирландцы — они были одеты в национальные серые плащи, сидели на некрупных лошадях местной породы и у некоторых были запрещенные челки, стриженные низко, чтобы скрыть лицо.

Это ваш жених? — спросил он. Она кивнула, расплываясь в улыбке.

Лэм взглянул на ее избранника и сразу проникся к нему презрением. Он был гораздо моложе Лэма, примерно в возрасте Катарины, и, подобно ей, имел белую кожу и рыжие волосы. Хью Бэрри был привлекательным мужчиной, с грубоватыми, но приятными чертами лица и ярко-синими глазами. Лэм схватился за рукоять рапиры. Возможно, сегодня дикарь в нем все же возьмет верх.

Хью остановил лошадь так резко, что она присела на задние ноги.

Я лорд Бэрри, — объявил он, глядя только на Лэма. — Скажите, кто вы — друг или враг.

Лэм сжал гладкий отполированный эфес своего оружия. Его руки так и чесались ввязаться в схватку. Бэрри был всего-навсего щенок, хотя и смелый и закаленный в боях, — это Лэм видел и чувствовал. С ним можно было покончить без всяких усилий, если позволить зверю в себе вырваться на волю.

— Лэм О'Нил, — начал он, неприятно улыбаясь, но ему не дали договорить.

— Хью! — хрипло выкрикнула Катарина. — Боже мой, Хью! — По ее щекам текли слезы.

Лэм замер.

Хью раздраженно обернулся к ней.

Я думала, что ты умер! — воскликнула она. Его лицо преобразило внезапное понимание — и потрясение.

Катарина? Катарина Фитцджеральд?

Она кивнула, не дыша, не двигаясь, широко раскрыв глаза.

Боже мой! — закричал он. — Кэти, маленькая Кэти! — Он засмеялся, показывая крепкие белые зубы, и мгновением позже подъехал к ней. Одним движением он снял ее с лошади и перекинул на своего жеребца, в свои объятия.

Глава одиннадцатая

От неожиданности Катарина крепко ухватилась за Хью, сидя боком у него на колене.

— Катарина Фитцджеральд! — снова воскликнул он, стискивая ее в объятиях. Широко улыбаясь, он легко поцеловал ее в губы. Их взгляды встретились, и тут его улыбка увяла и он уставился на нее, наморщив лоб.

Катарина нерешительно улыбнулась ему, но ее сердце облегченно забилось, потому что она боялась — Господи, до чего она боялась, что она ему не понравится, что он отошлет ее прочь.

Все еще, не сводя с нее взгляда и больше не улыбаясь, Хью вместе с Катариной соскользнул на землю и осторожно поставил ее на ноги. Не отрывая рук от ее талии, он хмурился, внимательно разглядывая ее.

Боже, Кэти, тебя не узнать. Ты стала прелестной женщиной.

У Катарины вырвался сдавленный звук, немного напоминавший смех.

Такой прелестной, — повторил он чуть хриплым голосом.

Катарина облизнула губы. Она была так взволнована и почему-то смущена. Ведь это Хью держал ее так близко, не какой-то незнакомец, а человек, который вскоре станет ее мужем. Не кто-то чужой. Она не видела его шесть лет.

А ты, — удалось ей выговорить, — стал настоящим мужчиной — совсем не тот тощий мальчишка.

— Да, — негромко сказал он, притягивая ее ближе, так что их бедра соприкоснулись, — я уже не мальчик, Катарина, выпрашивающий поцелуй, не зная, что это такое.

Катарина угадала его замысел и замерла.

— Это были сладкие… — начала она.

— Но недостаточно сладкие, — прервал он, склоняясь к ней.

Когда его губы коснулись ее рта, Катарина вся напряглась. Инстинктивно ей хотелось его оттолкнуть. Но все же он был ее суженый, и ее мятущийся ум приказывал ей стоять послушно, смириться с его поцелуем. Это был ее долг. Его губы были требовательными и твердыми. Он хотел, чтобы она открыла рот, как учил ее Лэм. О Боже, Лэм — ведь он видит все это.

Катарине не хотелось сопротивляться Хью, но она не чувствовала себя свободно. Особенно когда Лэм наблюдал за ними. Но скоро Хью станет ее мужем — она должна его поцеловать.

Ухватив его за плечи, Катарина принялась решительно и страстно целовать Хью, потому что это был мужчина, которого она любила.

Матерь Божия, — выдохнул Хью, — какая же ты стала женщина!

Катарина покраснела, вспомнив мужчину, который сейчас посмеивались за ее спиной, вспомнив Лэма, который не шевельнулся и не издал ни звука. Она набралась смелости взглянуть через плечо и ахнула, уловив в его глазах первобытную ярость. Катарина была поражена — неужели он действительно ревновал?

Но когда он выступил вперед, став рядом с Катариной, его взгляд ничего не выражал.

Лорд Бэрри, я сопровождаю леди Фитцджеральд. Может, заедем внутрь? Мы только сегодня прибыли в Корк и ехали без остановок, чтобы добраться сюда при свете дня. Леди очень устала — и к тому же умирает от голода. — Он коротко блеснул холодной улыбкой.

Катарина не устала и не была голодна, но от слов Лэма она почувствовала облегчение. Но почему он назвал титул, который ей больше не принадлежал? Как будто хотел напомнить Хью о правилах приличия.

Хью очнулся от изумления.

Какая забывчивость. Я так поразился, увидев Кэти здесь — да еще такой. — Он окинул ее чересчур смелым взглядом. — Идем, мы поужинаем в холле.

У ворот появились старик и мальчик и принялись вращать колесо, поднимавшее решетку ворот. Катарина старалась не смотреть на Лэма. Она говорила себе, что ей очень повезло — ведь Хью рад ее видеть, желает ее, хочет, чтобы она делила с ним постель. Очевидно, ее страхи, что он забыл ее за прошедшие шесть лет, были напрасны.

Хью подошел к девушке и взял ее под руку.

Ты должна быть рядом со мной, Кэти, — сказал он интимным тоном, улыбаясь. Он похлопал ее по ладони, и они вошли в замок Бэрри — дом Хью, который скоро станет и ее домом.

В Бэрриморе обеденным залом служил большой холл первоначальной крепости, и они вошли в него прямо с улицы. Там не было почти никакой мебели. Пол устилали старые камышовые маты, стены были голыми. Несколько седых слуг стали зажигать каганцы. Вскоре на длинном столе появились деревянные подносы с хлебом, сыром и холодным мясом, и вместе с ними — эль и пиво. Вассалы Хью быстро расселись по своим местам.

Катарина подумала, не подводит ли ее память. Потому что она помнила свои посещения этой крепости, когда была ребенком. В то время стены холла украшали яркие гобелены, вдоль стен стояли дубовые столы, подносы были серебряными, напитки наливались в тонкие стеклянные бокалы, привезенные из Лондона, а на столах лежали серебряные ножи и вилки. Она помнила, что в зале стоял приятный запах, не тот, что сейчас, вспомнила многочисленных разодетых слуг и обед, приличествующий если не королю, то богатому лорду.

Хью заметил ее недоуменный взгляд. Усаживая девушку во главе стола рядом с собой, он мрачно сказал:

— Мы все потеряли за последние несколько лет, Кэти. Мне пришлось продать всю мебель и почти всех знаменитых лошадей Бэрри. Все мои люди ушли к Фитцморису, кроме тех немногих, которые сидят здесь. Я не могу держать много слуг, потому что мне их не прокормить. Но пострадал не только клан Бэрри. Другие великие кланы здесь, на юге, тоже пришли в упадок. Я все уговариваю себя, что, слава Богу, замок Бэрри еще стоит и находится в моих руках, но этого мало.

— Как жаль, Хью, — прошептала Катарина. — Мы везде видели следы войны. Это просто ужасно.

Он подвинул к себе поднос, наколол на вилку кусок мяса и положил его Катарине на тарелку. Девушка увидела, что Лэм садится слева от нее, и вся напряглась. Его колено под столом коснулось ее ноги.

Она быстро повернулась к Хью.

Твои вассалы присоединились к моему дяде Фитцморису?

Хью кивнул.

Моя мачеха сказала, что он объявил себя графом Десмондом.

Хью посмотрел на нее:

Я тоже это слышал. Но когда я его встретил, он называл себя «капитан Десмонда». И тебе, конечно, известно, что капитаном его назначил твой собственный отец, перед тем как королева посадила его в тюрьму. Кто-то должен был управлять землями Десмонда.

Этого Катарина не знала.

Может, он хочет отобрать земли у моего отца?

Хью взял ее за руку:

Милая Кэти, Десмонд уже не принадлежит твоему отцу. Когда его земли перешли короне, на них поселились англичане. Сотни. Многие из них теперь мертвы, потому что Фитцморис выжег их каленым железом. Другие бежали в английские города на побережье. И большинство ирландцев покинули наши земли. Лишь немногие остались, чтобы бороться за свои наделы. И только благодаря Фитцморису.

Девушка уставилась на Хью.

— Ты говоришь так, как будто он великий герой.

— Он великий боец, Кэти, и он один сплотил многие кланы для борьбы с англичанами. Даже братья Ормонда на какое-то время присоединились к нам. Сэр Генри Сидни не сумел его захватить, и у сэра Джона Перро тоже ничего не выйдет. — Имя Перро онпроизнес с ненавистью.

— А ты, Хью? Ты на стороне Фитцмориса? — Голос Катарины дрожал. — Тоже выступаешь вместе с ним?

— До чего ты отчаянная, совсем как та Кэти, которую я знал когда-то. — Не отвечая, Хью похлопал ее по руке. — Хватит этих мрачных разговоров. Поправде говоря, разговоры про войну не годятся для милых ушей леди. Я должен побеседовать с человеком, который привез тебя сюда. — Хью взглянул на Лэма.

Катарина приготовилась к худшему — она заподозрила, что Хью тайно поддерживал Фитцмориса, кузена и врага ее отца, человека, решившего узурпировать право первородства Фитцджеральда.

Лэм развязно повернулся:

И о чем вы желали бы поговорить? Хью не отвел взгляда.

О вашем имени, Лэм О'Нил. Вряд ли могут быть два человека с таким знаменитым именем.

— Сомневаюсь.

— Так вы хотите сказать, что за моим столом сидит Владыка Морей? — Глаза Хью сверкнули.

Лэм кивнул и налил себе пива. Хью сложил руки на груди.

Тогда будьте добры сказать, как вышло, что вы доставили ко мне Кэти?

В руке Лэма вдруг блеснул кинжал, боевой кинжал, в два раза длиннее и в три раза острее лежавших на столе обеденных ножей. Лэм подцепил им кусок мяса, положил его себе на тарелку и одним движением разрезал пополам. Невозможно было представить себе более острое лезвие.

Я захватил ее на море.

. Хью вскочил на ноги, Лэм тоже поднялся и улыбнулся.

Катарина отбросила все мысли о возможном союзе Хью Бэрри с врагом ее отца. Она тоже вскочила, втиснувшись между двумя мужчинами.

Хью, прошу тебя! Все было не так, как ты думаешь! Мы приехали от королевы.

Вот как? — Хью не смотрел на нее. Продолжая улыбаться, Лэм оттеснил Катарину себе за спину.

От самой королевы.

Катарина слишком поздно осознала свою ошибку. Если Хью состоял в тайном союзе с Фитцморисом, значит, он был врагом короны — и королевы тоже. И если Лэм — посланец королевы, он тоже становится врагом Хью. И тут Катарина чуть не впала в истерику, осознав, что Хью и ее враг тоже, потому что он объединился с Фитцморисом против ее отца. И все же они должны будут стать мужем и женой.

Знаете, меня нисколько не удивляет, что вы ведете дела с королевой. Как-никак, у вас нечистая кровь: она наполовину английская, — злобно сказал Хью. — Вы воспитывались при дворе, среди английских принцесс и принцев. Вас учили протестантские еретик и.

Совершенно верно. — Лэм даже не пытался оправдываться.

Катарина выступила вперед.

— Но его отец был ирландцем, как и мы с тобой, Хью. Он наполовину ирландец.

— Если мне не изменяет память, его отец был убийцей, — произнес Хью.

Лэм холодно улыбнулся:

Неплохо бы вам над этим задуматься. Потому, что многие говорят, что я очень на него похож.

Видя, что Хью не обращает на нее внимания, Катарина схватила его за руку.

— Хью, королева простила Лэму его преступления и приказала доставить меня к тебе. Это все! У него с ней нет никаких других дел, он просто пират — уж я-то знаю!

— Ты его защищаешь? Защищаешь этого английского ублюдка? Сына Шона О'Нила? Кровавого пирата, который убивал и грабил? Который не хранил верности никому, даже собственному клану?

Катарина молчала, не зная, что сказать. С одной стороны, она еще помнила обугленную палубу французского корабля, захваченного О'Нилом, еще слышала стоны раненых, но ведь он никого не убил. Получив то, что хотел, он отпустил французскую команду. И ничего не сделал Джулии. Потом она вспомнила, как Лэм привязал ее к кровати, как разрезал ей платье. Но… но ведь он оставил ей ее последнее сокровище, ее невинность. Катарина знала, что он мог совратить ее той ночью, но, увидев ее слезы, не стал этого делать. Она негромко сказала:

Он привез меня к тебе в целости и сохранности, Хью.

Хью уставился ей в лицо, потом перевел взгляд на платье.

Кто разорвал тебе платье, Кэти? Катарина мгновенно нашлась с ответом.

Ты же знаешь, я последние годы была во Франции, — быстро заговорила она, глядя ему прямо вглаза. — Я сбежала из монастыря, куда меня отправила мачеха. Я хотела попасть на корабль, чтобы добраться домой. Это сделал какой-то матрос в порту.

Хью приложил ладонь к ее щеке.

Бедная Кэти.

Катарина закрыла глаза, чтобы он не догадался, что она лжет, и на мгновение прижалась щекой к его ладони.

Да, бедная Катарина, — сказал Лэм ледяным тоном. — До чего трогательна ваша озабоченность, лорд Бэрри.

Катарина отпрянула от Хью, взглянула на Лэма и снова заметила блеск в его глазах. Конечно, он был рассержен, но какое право он имел сердиться на нее? Она только что спасла его никому не нужную жизнь. Потому что за то, что он разрезал ее платье, Хью убил бы его, не задавая дальнейших вопросов. Потом Катарина поняла, что это не совсем верно. Хью попытался бы его убить, но Лэм наверняка вышел бы победителем в любой схватке. Инстинктивно она поняла, что Лэм был бы только рад убить Хью, и по ее спине прошла дрожь.

Хью смотрел только на Катарину.

Тебе нелегко пришлось, я знаю. — Он тронул ее руку. — Ешь. Тебе надо набираться сил. — На Лэма он не обращал внимания.

Видя, что опасность миновала, Катарина облегченно вздохнула и села рядом с ним, остро ощущая, что Лэм стоит у нее за спиной. Наконец он тоже сел.

Катарине не хотелось мяса, она взяла кусок сыра и черствого хлеба, чувствуя, как мужчины справа и слева от нее жадно поглощают пищу. Украдкой она глянула на Хью.

Он и вправду стал красивым мужчиной. Чуть широковатый нос гармонировал с волевым подбородком, губы были красиво очерчены, глаза небесно-голубые, а волосы даже ярче ее собственных. Каждой женщине хочется иметь красивого мужа. Хью был именно таким. Она должна быть вне себя от радости.

Катарина заставила себя не смотреть на Лэма. Какого дьявола! Она не собиралась их сравнивать. Но она видела перед собой Лэма. Золотоволосый, резкий, потрясающий. Он был как солнце, и рядом с ним любой мужчина, даже Хью, проигрывал.

Катарина резко оборвала свои мысли и сосредоточилась на еде.

Хью кончил есть и повернулся к ней, сытый и довольный. Его ладонь накрыла ее руку, и он поглаживал ее пальцы. Катарина заметила в его глазах похотливый блеск, и у нее возникло неловкое ощущение.

Значит, ты воспитывалась в монастыре, — за метил он, опуская глаза к вырезу ее лифа.

После того как Катарина потрудилась над починкой своего платья, ее пышная грудь оказалась совсем стиснутой, и все же это разглядывание смущало ее.

— Да.

Зря потерянное время, Кэти.

Катарина заерзала на скамье. Что он имеет в виду? Хью дружелюбно улыбнулся:

Та Кэти, которую я знал, бегала босиком, и ей не сиделось дома. Я помню тебя девочкой с косичками, которая любила лазать по деревьям. Просто не могу представить тебя в монастыре, занятую рукоделием.

Я научилась неплохо шить, так что мой муж сможет сказать, что эти годы прошли не зря.

Он засмеялся.

Несомненно, этим умением должна овладеть каждая женщина. — Он тепло взглянул на нее. — Я помню, как твоя мать переживала, думая, что ты никогда не освоишь этой женской премудрости, а твой отец только смеялся. Его всегда забавляло твое мальчишеское поведение.

Катарина улыбнулась, тоже вспомнив недовольство Джоан при виде босой и растрепанной дочери, одетой по-мальчишески, в куртку и рейтузы. Отец посмеивался над этим. Он тайком гордился ее умением лазать по деревьям и ездить верхом не хуже любого мальчишки.

Лэм со стуком поставил свой бокал на стол и налил еще пива.

Хью взял руку Катарины в свою.

— Но Кэти, я все-таки не понимаю. Или я не расслышал? Королева приказала О'Нилу привезти тебя ко мне?

— Это было очень благородно с ее стороны, Хью. Я боялась, что она пошлет меня к отцу в дом Легера.

— Ну, — сказал Хью, — я ужасно доволен, что ты здесь, и можешь жить у меня сколько угодно, но почему она послала тебя сюда, а не к отцу или дяде?

Катарина онемела.

Кэти?

Она кожей почувствовала, что Лэм наблюдает за ними, словно ястреб, немигающими хищными глазами. Теперь ей пришлось взглянуть на него. Его сощуренные глаза смотрели холодно, ничего не упуская. Она повернулась к Хью:

А… а куда же еще могла она отправить меня, Хью? Мы… мы ведь обручены. Разумеется, она послала меня к тебе.

Хью не выпускал ее руки, но он был явно ошарашен.

Хью?.. — нерешительно произнесла Катарина. Он отпустил ее руку:

Катарина, с какой стати ты решила, что мы все еще обручены?

Катарина ухватилась за край стола.

Мы были помолвлены с колыбели. Поправь меня, если я ошибаюсь. Обручение не объявлялось недействительным.

Хью уставился на нее с откровенным унынием. Сердце Катарины отчаянно забилось. Он оправился от изумления и взял обе ее ладони в свои.

Катарина, я даже не знаю, что сказать. Катарина вздохнула, мысленно уверяя себя, что все будет в порядке.

— Брачный договор между нашими отцами относился к моей женитьбе на дочери графа Десмонда. В контракте трижды говорится о тебе как о дочери Десмонда. А твое имя упоминается только раз.

— Я не понимаю.

Он беспокойно заерзал, переводя взгляд с ее глаз на губы, потом на грудь.

Черт побери, ты прелестна, но… ты не дочь Десмонда. Графа больше нет. Обручение стало недействительным с того дня, как граф Десмонд перестал существовать. Теперь тебе ясно?

Катарина вскочила на ноги:

Земли моего отца перешли в собственность короны, его лишили титула. Но я-то существую, Хью.

Хью тоже поднялся.

Катарина, я представил дело на суд клана. Судьи согласились, что, если твое имя упоминается только раз, обручение являлось контрактом между мной и дочерью графа, а не между мной и Катариной Фитцджеральд.

Она ахнула.

Так решили судьи, Катарина. Вскоре после суда над твоим отцом.

Ее как обухом по голове ударили, но в глубине души она давно знала — что-то неладно, раз за все эти годы он не написал ей ни слова и не послал за ней. Теперь все стало ясно. Дочери графа Десмонда больше нет. Хью Бэрри не собирается жениться на Катарине Фитцджеральд — госпоже Никто. Хотя слезы готовы были хлынуть из ее глаз, она вздернула подбородок:

И кто же решил представить дело на суд клана? Он ответил не сразу:

Я сам. Конечно, я. Кэти, как бы ты ни была красива, я не могу на тебе жениться. У тебя нет ни имени, ни приданого — ничего. Ты должна это понять.

Ей удалось сдержать слезы.

Кроме того, я уже три года как обручен с дочерью графа Томонда. Этой весной ей исполнится пятнадцать, и мы сочетаемся браком.

Катарина расправила плечи.

— Мне это безразлично.

— Кэти. — Он взял ее руку. — Давай поговорим с глазу на глаз.

— Нет.

— Прошу тебя.

Катарине и вправду было безразлично, что он скажет, ведь он ясно дал понять, что женится только на дочери аристократа, имеющей подходящий титул и состояние. Она почувствовала, как Лэм поднялся из-за стола и встал рядом с ней.

— Бэрри, Катарина устала. Ваш разговор наедине можно отложить.

— Не думаю, — отрезал Хью.

Катарина сразу ощутила накал страстей между двумя мужчинами. Они ненавидели друг друга, и нужен был только повод, чтобы выхватить оружие.

Хорошо, — сказала она, делая шаг в сторону Хью. Все, что угодно, лишь бы избежать схватки между ними и завершить этот ужасный вечер.

Хыо улыбнулся и взял ее под руку. Они прошли через холл и поднялись по узким ступеням. Катарина знала, что Лэм наблюдает за ними, ощущала кипящую в нем злость, но ей было все равно. Хотя она и опасалась встретить в Хыо чужого человека, потому что прошло столько лет, все же он когда-то был ее лучшим другом, ее детской любовью. Он жестоко отверг ее, и его предательство поразило ее до глубины души. Как она и опасалась, боясь признаться в этом самой себе, она была ему не нужна, он позабыл ее, выбрав себе другую. В ее голове осталась только одна мысль: «Что теперь будет со мной?»

И ее мысленному взору представился сияющий облик Лэма.

Хыо прикрыл за собой дверь небольшой комнаты наверху, в которой не было никакой мебели, кроме кровати и камышовых циновок.

Ты можешь провести эту ночь здесь, Кэти, — сказал он.

Она пожала плечами, прошла на середину комнаты и остановилась спиной к нему. Он приблизился к ней.

Катарина, мне очень жаль, что ты в полном неведении проделала весь этот путь, думая выйти за меня замуж.

Она ничего не ответила. Она уже взяла себя в руки и повернулась к нему. Только сейчас она поняла, что он немного ниже ее ростом.

— Я рад, потому что ты самая красивая женщина из всех, кого я видел, и если бы ты не приехала, мы могли бы никогда больше не увидеть друг друга.

— Это не имеет значения, — резко сказала она.

— Очень даже имеет. — Хью тронул ее щеку. Катарина поежилась. — Я твой друг, Кэти. Если ты подумаешь, то поймешь, что тебе некуда деться. В Лондон, к отцу? В Эскетон? Но он опустел, и без единого пенни ты будешь только обузой своему дяде и родным, потому, что их положение гораздо хуже моего. Они лишились всего, когда твой отец потерял Десмонд. Я не удивился бы, если бы они отослали тебя обратно во Францию, но они не в состоянии оплатить ни твой проезд, ни содержание в монастыре.

Кожу Катарины стало покалывать от беспокойства — и страха.

Они не откажут мне. Наверняка они смогут меня прокормить, и у нас есть другие дома и замки.

— Кастлмейн, Шанид, Ныокастл, Кастлайнед — все разорены. А в Кастлмейне стоят войска королевы. — Катарина в ужасе ахнула. — У твоих родных остался Дингл, насколько мне известно, но это не большая башня, и сейчас там очень тесно, — сказал Хью, не спуская с нее глаз. — Для тебя там не найдется места.

— Я тебе не верю!

— Я бы не стал тебя обманывать, Кэти, — мягко возразил Хью.

Катарина не переставала теребить складки платья. Ей и в голову никогда не приходило, что потеряно все, кроме Дингла, и, может, нескольких других маленьких старых крепостей.

Они не смогут тебе помочь, — продолжал Хью. — Ты ведь не хочешь выйти замуж за простого овцевода или земледельца?

Она отрицательно качнула головой.

Ты можешь остаться здесь, — сказал Хью. Катарина поймала его откровенный взгляд и чуть не заплакала. Что кроется за этим предложением?

— Почему у тебя такой удивленный вид? Может, ты думала, что я откажу тебе в помощи только потому, что обручен с другой?

— Ты предлагаешь мне жить здесь? — растерянно спросила она.

Он улыбнулся.

Верно. В доме с крепкой крышей над головой, с едой на столе и мягкой теплой постелью.

Катарина вгляделась в его лицо и заметила похотливый блеск глаз. Ей стало трудно дышать.

Ты имеешь в виду мою собственную постель или твою постель?

Он засмеялся.

Ты всегда была умницей, Кэти. Мою постель. Ты будешь делить постель со мной. Я не смогу оставить тебя в покое, если ты станешь жить здесь, под моей крышей, милая. Ты такая красивая. Я хочу тебя. О такой, как ты, мужчина может только мечтать. Мне ужасно жаль, что твой отец всего лишился.

Катарина стиснула кулаки.

— Ты настоящий друг, Хью. Лучше не бывает.

— Почему ты сердишься? Ты уже не ребенок. Ведь это О'Нил разорвал тебе платье?

Она побледнела.

Так я и знал! И ты была девственницей, верно, проведя все эти годы в монастыре? — Он покраснел от гнева.

Она обрела дар речи.

Я все еще девушка, Хью. Он широко раскрыл глаза.

— Тогда я очень рад, а этот О'Нил просто болван. Так как же, Кэти? Что скажешь? Ты останешься со мной?

— Я не могу поверить своим ушам, — горько сказала она. — Не могу поверить, что ты предложил мне это.

— Это вовсе не оскорбление, — торопливо отозвался Хью. — Я не первый мужчина, у которого есть любовница, и мы давние друзья, так что ты не будешь несчастлива.

Она готова была разрыдаться, но не могла позволить себе этого.

Когда-то я тебя любила, — сказала она, — но теперь с этим покончено. — Она выбежала из комнаты и ринулась вниз по лестнице.

Она его ненавидела. Она не могла припомнить, чтобы ей когда-либо причиняли такую боль. Узкие ступени лестницы были так отполированы временем, что она соскользнула вниз. Но Лэм, беспокойно расхаживающий у подножия лестницы, поймал ее.

На мгновение Катарина инстинктивно обняла его, стараясь восстановить равновесие. Она посмотрела в его серые глаза, но не заметила в них ни гнева, ни беспокойства. Вспомнив, что он — еще один мужчина, желавший затащить ее в постель, она яростно оттолкнула его. Он сразу же отпустил ее.

— Что ему было нужно?

— Конечно же то, что и всем вам! — вырвалось у Катарины. Ее полные слез глаза яростно сверкнули. — Он хотел, чтобы я осталась в Бэрриморе и согревала его постель, — с горечью сказала она. — Я недостаточно хороша, чтобы стать его женой, но из меня вышла бы отличная шлюха! — Она бросилась мимо него, но успела сделать только шаг. Лэм протянул руку, схватил ее и резко повернул к себе,

И что вы ему ответили?

Она извернулась, стараясь вырваться.

Мне бы надо было послать его к дьяволу! Теперь я и вам скажу, О'Нил, — ступайте к дьяволу и оставьте меня в покое. Оставьте меня в покое, вы оба!

Она вырвалась и выбежала из холла в сырую ветреную тьму. Там она дала волю слезам, прижавшись к каменной стене замка, дрожа от холода. Слезы вскоре кончились, но холод остался, обхватив ледяными щупальцами ее опустевшее сердце.

Глава двенадцатая

Лэм смотрел вслед Катарине. Хотя благодаря Хью он только что одержал крупную победу и хотя его определенно радовал отказ Хью от Катарины, ему было жаль девушку. Все же он сумел удержаться и не поспешить за ней.

Для Катарины он был не лучше Хью, и, возможно, он нравился ей еще меньше. Хыо она когда-то любила, они были долго и близко знакомы, и этого ничто не могло изменить; возможно, даже несмотря на то, что он от нее отрекся из чисто политических соображений, в глубине души она все еще испытывала к нему теплое чувство. С другой стороны, у него самого с Катариной не было общего прошлого и было мало общих воспоминаний — к тому же воспоминания лишь о похищении и о времени, которое она против воли провела в его постели.

На лестнице раздались шаги Хью. Лэм обернулся.Он был прав — Бэрри отказал Катарине. Хотя сам он на месте Хью поступил бы иначе. Но Хью сделал так, как сделал бы любой аристократ: землевладельцы не женятся на нищенках, в этом все дело.

Бэрри поймал взгляд Лэма, с минуту они смотрели друг на друга. Лэм отлично понимал Хью: тот не хотел жениться на Катарине, так как она потеряла свой титул и состояние, но был полон решимости сделать ее своей любовницей. У них было немало общего.

Подобно двум сцепившимся рогами мощным лосям, они на несколько долгих мгновений скрестили взгляды. Оба были полны решимости. Катарина могла достаться лишь одному из них. Лэм повернулся и пошел к столу. Хью последовал за ним и наполнил пивом кружки.

Итак, О'Нил, ошибалась Катарина или нет? Есть у вас договоренность с королевой?

Лэм отхлебнул пива, хотя предпочел бы терпкое красное французское вино.

— А какое вам до этого дело?

— Мне не нравится принимать в доме англичанина.

Тогда считайте меня ирландцем. Хью уставился на него.

Я бы рад считать вас ирландцем, да боюсь ошибиться.

Лэм улыбнулся, выжидая, чтобы Хью высказался яснее, но он уже догадался, куда тот клонит.

— Вы еретик? — спросил Хью.

— Я протестант.

— Значит, вы последователь вашей протестантки королевы.

Лэм заметил, что, в отличие от других папистов, Хью не осмелился назвать королеву еретичкой.

Я держу нос по ветру. Услышав эти слова, Хью усмехнулся:

Значит, вы не храните верность ни Господу, ни королеве.

Лэм тоже усмехнулся. В его глазах появился блеск.

— И вы хотите предложить мне редкий шанс, лорд Бэрри?

— Не каждый день Владыка Морей стучится в мою дверь. Было бы глупо не воспользоваться таким случаем.

— Я еще не понял, глупы вы или нет, — небрежно сказал Лэм. — Может, ваше предложение и перевесит какую-то чашу весов.

— Здесь идет война.

— Кто же этого не знает?!

— Ирландцы продержались прошлую зиму благодаря Испании. Зима была дьявольски холодной. Без помощи извне умерло бы гораздо больше людей.

Лэм забарабанил пальцами по столу.

Уж не хотите ли вы меня разжалобить? У меня нет жалости ни к кому.

— Это я слышал. Говорят, что вы охотитесь за любыми кораблями, что никому, за кем бы вы ни погнались, не удается уйти. И также хорошо известно, что всем призам вы предпочитаете испанские.

— Вы ошибаетесь. Сокровище остается сокровищем независимо от того, чье оно.

Бэрри наклонился вперед.

— Вы можете нам пригодиться, О'Нил.

— Вам?

Фитцморису и другим могущественным лордам, которые борются за изгнание англичан с нашей земли, за освобождение от власти королевы.

Вы хотите, чтобы я связал свою судьбу с кучкой изменников-папистов? — спокойно осведомился Лэм.

Вы уже стали изменником, О'Нил. Не понимаю, как королева могла простить вам ваши кровавые преступления. Не могу даже представить себе, что вы предложили ей ради прощения. Но если вы снова окажетесь в Тауэре, то скорее всего кончите жизнь на виселице. Это хорошо известно нам обоим.

— Я уже дрожу.

— Вам нечего терять, и вы можете многое обрести, если присоединитесь к нам.

Лэм скривил рот.

— Я вижу большие потери и малые приобретения, Бэрри.

— И у вас нет ни капли сочувствия к родной земле?

Вы уже забыли, что я англичанин ? Бэрри покраснел.

— Шон О'Нил боролся против короны, пока не был убит. Никто не сражался с короной упорнее и смелее, чем он. Он ненавидел англичан, и он ненавидел королеву.

— Как вы упомянули раньше, он был убийца, а вовсе не герой. К тому же дикарь и насильник, — холодно произнес Лэм.

— Мы с ним не встречались.

— Вам очень повезло, — отрезал Лэм. — Меня не проймешь упоминаниями о моем отце. Мне плевать, с кем он сражался и за что.

— Будь на то ваше согласие, я мог бы послезавтра устроить встречу с Фитцморисом, — сказал Бэрри. Его лицо дышало решимостью. — Мне не удалось склонить вас на нашу сторону, а он дьявольски хорошо умеет убеждать, и он убеждал гораздо менее заинтересованных людей, чем вы.

Лэм поднялся на ноги:

Будь он хоть сам дьявол, Бэрри, и предлагай он даже бессмертие, ему не удалось бы уговорить меня перейти на сторону папистов и изменников. Бэрри тоже встал.

— Да вы святоша, черт побери!

— Я не желаю брататься с папистами и фанатиками, которые, глазом не моргнув, сжигают мужчин, женщин и детей на кострах. — Он постарался подавить яркие воспоминания, не только зрительные — в его ушах звучал ужасный, незабываемый женский вопль, ноздри заполнил запах горелого мяса.

— В Ирландии никого не сжигали!

— Пока еще нет. Но Фитцморис вешал не только мужчин, но и подростков, он обрекал женщин и детей на голодную смерть — и все это во имя Господа. Поищите кого другого играть с вами в измену, Бэрри. Я не собираюсь встречаться с Фитцморисом, разве что для того, чтобы выдать его королеве.

Бэрри яростно смотрел ему в спину, пока Лэм шел через холл к разложенному Макгрегором матрасу.

Я вам не верю, — выкрикнул он. — Не верю, что вы храните лояльность королеве. Я не сомневаюсь, что вас можно купить, друг мой.

Лэм ногой придвинул матрас к стене и улыбнулся:

Вы правы, меня можно купить. Но только если цена оправдывает риск, а в данном случае вы не в состоянии заплатить требуемую сумму.

Бэрри снова уселся и налил себе еще пива. Лэм устроился на матрасе, раздумывая над тем, удовлетворил ли Бэрри полученный ответ. Он очень в этом сомневался.

Лежа в сгущавшейся тьме, он вспоминал, как королева боялась и ненавидела Фитцмориса, представлявшего гораздо большую угрозу, чем Фитцджеральд, и как они потеряли всякую надежду захватить его и подавить мятеж. Елизавета была бы очень благодарна тому, кто вынудил бы Фитцмориса сдаться. Кто сумел бы его захватить. Лэм подумал, что человек, которому удалось бы свалить Фитцмориса, мог потребовать любое вознаграждение. К тому же Фитцморис был врагом отца Катарины.

Но если бы паписта поймали в ближайшем будущем, это вряд ли могло повлиять на судьбу Фитцджеральда, который оставался бы неимущим узником дома Легера; разве что появились бы новые обстоятельства, в результате которых он мог вернуть себе титул графа Десмонда и возвратиться в Ирландию. Лэм старался представить себе, какие это могли быть обстоятельства.

Он также размышлял, стоит ли ему затевать смертельно опасную игру, способен ли он стать посредником между борющимися за Южную Ирландию силами. Его охватило необычайное возбуждение. Он заснул, перебирая в голове самые невероятные возможности, чувствуя, что, несмотря на недавние заверения в преданности, он вскоре так или иначе окажется замешанным в папистском мятеже против короны.

Катарина лежала в полной темноте, свернувшись клубочком на матрасе. Глотая слезы, она думала о том, что же ей делать дальше. Она оставила монастырь, чтобы выйти замуж, не зная о положении в котором оказался ее отец, не зная, что у него нет ни средств, ни желания устроить ее брак. К тому же, когда Фитцджеральда осудили за измену и лишили земель, ее дяди и кузены и все вассалы Фитцджеральда тоже все потеряли. Хью был прав, когда говорил, что она станет обузой своим родичам, если направится к ним. Прав, когда сказал, что ей некуда деваться. Он не сказал лишь, что ей не к кому обратиться за помощью, совсем не к кому.

Кроме Лэма О'Нила. Но он был причиной большинства ее проблем и, значит, не мог послужить их разрешению.

В маленькой холодной комнате вдруг стало еще холоднее.

Катарина спала в одежде, укрывшись своим подбитым мехом плащом и найденным на кровати одеялом, но ее пробрала дрожь. Не успела она удивиться, откуда вдруг взялся сквозняк, как услышала легкий шорох и вся напряглась. Ее сердце бешено заколотилось от внезапного приступа страха.

Кэти? — Хью мягко обхватил ее плечи. Катарина ахнула и перевернулась на спину, чтобы видеть его. Он опустился на колени рядом с кроватью, поставил каганец на пол и улыбнулся ей. Катарина села, приложив ладонь к груди.

Хью! Что ты здесь делаешь? Ты меня напугал. Я решила, что меня собираются убить!

Он издал негромкий смешок и вдруг приложил ладонь к ее щеке. Катарина замерла. Он погладил пальцем ее полную нижнюю губу.

Я пришел не за тем, чтобы убить тебя, Кэти. Я хочу убедить тебя в своей правоте.

Она все поняла. Глупо было сразу не сообразить, что он задумал. Сейчас она совершенно ясно увидела в его глазах похотливый блеск.

Убирайся.

Он рассмеялся. Его рука соскользнула вниз и крепко обхватила ее плечо.

Ну, не так быстро.

Она дернулась, пытаясь вырваться.

— Убирайся!

— Я не сделаю тебе больно, во всяком случае, больно будет только чуть-чуть. У меня были другие девушки, Кэти. Я знаю, что делаю. Он толкнул ее на постель и взгромоздился сверху, упершись коленом в ее колени.

Катарина с криком принялась брыкаться, стараясь ударить его.

Он оборвал ее крик, накрыв ее рот своим, обхватил ее запястья одной рукой, потом быстро задрал ей юбки до талии и раздвинул бедра своими бедрами.

Катарина вырывалась изо всех сил. Теперь она по-настоящему испугалась. Он спустил рейтузы и высвободил свой член. Тяжело дыша, Катарина пыталась его сбросить. Он оторвался от ее рта.

— Кэти, успокойся! Мы же друзья, черт побери! Тебе это понравится!

— Никакие мы не друзья, — выдохнула она, приподнялась и изо всех сил впилась зубами в его руку.

Он вскрикнул и влепил ей тяжелую пощечину. Боль отдалась во всем теле девушки, из глаз посыпались искры. Почти теряя сознание, она смутно ощущала его пальцы, теребившие сухую девственную плоть между ее ногами. Она знала, что надо сопротивляться, но ее ноги и руки словно налились свинцом. Способность мыслить постепенно вернулась к Катарине, и ее охватила паника. Сейчас ее изнасилуют. Она вывернулась… и внезапно почувствовала свободу. Тела Хью уже не было на ней.

В мгновение ока Хью перелетел через комнату и грохнулся головой о стену. Туман в глазах Катарины рассеялся. Она увидела Лэма, который поднял Хью на ноги. Его кулак с громким треском опустился на лицо Хью. Тот крякнул и стал сползать вниз, но Лэм снова поднял его и снова ударил, на этот раз в живот. Хью шумно выдохнул и бесформенной грудой повалился на пол.

В руке Лэма вдруг оказался кинжал. Ногой он перевернул стонущего Хью на спину и посмотрел на Катарину.

Только скажите, и я убью его. Или кастрирую. Как вам захочется.

Не спуская с него глаз, Катарина одернула юбки. Ее сердце все еще бешено билось. Девушку трясло, к горлу подступала тошнота.

Не надо.

Он выпрямился и спрятал кинжал.

Катарина откинулась к стене, потом наклонилась и перегнулась через край кровати, чувствуя позывы крвоте.

Лэм схватил в углу комнаты ночной горшок и поставил перед ней. У нее ничего не вышло. Он отодвинул горшок и положил ладонь ей на спину. Ее тело содрогалось.

Катарина, — хрипло сказал он.

Катарина легла на спину и закрыла лицо ладонями, силясь не разрыдаться. Но это было невыносимо. Она знала Хью с самого рождения. Как ему могло прийти в голову изнасиловать ее?

Катарина, — резко повторил Лэм. — Он вам что — нибудь сделал?

Подавив рыдания, она сумела отрицательно мотнуть головой. Он взял ее ладони и отнял их от лица.

Он вам что-нибудь сделал? — повторил он. Глотая слезы, Катарина снова качнула головой.

— Нет.

При свете фитиля она заметила, как Лэм немного расслабился. Он смотрел ей в глаза, словно не решаясь что-то сделать, потом поднял руку и совсем легко коснулся ее лица. Его пальцы гладили ее по щеке. Не в силах шевельнуться, Катарина смотрела в серьезные серые глаза.

Потом его глаза потемнели. Он повернул ее голову в бок.

Он вас ударил.

Катарина кивнула, изо всех сил стараясь сдержаться, чтобы не броситься безоглядно в его объятия.

Лэм разглядывал ее лицо. На его виске заметно пульсировала жилка. Теперь она почувствовала, как болит и подрагивает щека. Когда он дотронулся до ее челюсти, она невольно дернулась. Лэм убрал руку и встал.

— Пожалуй, я все-таки убью его, — сказал он.

— Нет! — Катарина схватила его за запястье и увидела, что у него рука в крови. Она опустила руку. Их взгляды снова встретились.

— Я… прошу вас. Не надо. Хватит и того, что случилось.

Лэм посмотрел на нее долгим оценивающим взглядом.

— Вы очень смелая женщина, Катарина. Смелая и непохожая на других. Большинство женщин на вашем месте впало бы в истерику. — Он испытующе заглянул ей в глаза.

— Я… у меня истерика. — Она не смогла отвести взгляда.

Он чуть заметно улыбнулся.

— Что-то не похоже. — Помолчав, он сказал: — Я не могу винить Хью за то, что ему до такой степени захотелось вас. В чем я его могу обвинить, так это в недостатке вежливости. — Лэм подошел к приоткрытой двери. — Я позабочусь, чтобы лорда Бэрри поместили в его собственную постель. На дверях вашей комнаты нет засова, поэтому я перенесу свой матрас сюда, в коридор. Хотя этой ночью Бэрри уже не проснется.

— Я знаю, — неуверенно произнесла Катарина. — Лэм, спасибо вам.

Он замер. То, что она назвала его по имени, как будто чем-то связало их. Как это прозвучало!

Наконец он вышел и крикнул слуг голосом, способным и мертвого поднять с постели. Вскоре двое людей Хью вынесли того из комнаты, а Катарина лежала, не в силах заснуть, зная, что Лэм, тоже без сна, томится у ее двери.

Они отправились в путь вскоре после восхода солнца. Стоявшая в последние дни мягкая погода изменилась, и утро наступило сырое, с мелким моросящим дождем. Хью Бэрри не стал их провожать. Он оставался в постели, очевидно залечивая не только свои раны, но и уязвленное самолюбие.

Катарина скакала быстрой рысью рядом с Лэмом с одной стороны и Макгрегором с другой, пытаясь забыть обо всем, что говорил и делал Хью, забыть о том, как Лэм ее спас. Время от времени она задумывалась, не приснилось ли ей это. Не ужасная попытка изнасилования, которой ей в жизни не забыть, но легкое, нежное прикосновение Лэма. Он за нее переживал, в этом она была уверена тогда — и почти уверена сейчас.

Однако этим утром он ей и слова не сказал. Один раз он мельком взглянул на ее представлявшее сплошной синяк лицо и отвернулся. Катарина знала, что выглядит ужасно, и еще раз в этом убедилась, взглянув в зеркало. Одна сторона ее лица распухла и приобрела синевато-багровый оттенок. Катарине ужасно хотелось, чтобы он как-то дал ей знать, что его ночная забота была искренней, но он вел себя так, словно ничего не случилось.

Они придержали лошадей, чтобы пересечь реку вброд. Катарина решила, что настал подходящий момент обсудить то, что не давало ей покоя: куда ей теперь деваться. Лошади осторожно ступали по каменистому дну. Катарина не решалась заговорить, не зная, как ей обратиться к нему после того, как он по-рыцарски спас ее прошлой ночью. Его имя вертелось на кончике ее языка, но она опасалась, что сегодня оно может прозвучать чересчур интимно.

— О'Нил? — неуверенно произнесла она.

Их лошади вскарабкались на противоположный берег. Лэм взглянул на нее.

Мы возвращаемся на «Клинок морей»? — обеспокоено спросила она.

— Да.

Ее сердце неистово заколотилось. Значит, теперь, когда Хью отказал ей, Лэм считает ее своей добычей? Она не решалась задать следующий вопрос, но у нее не было выбора. Ей необходимо знать, что он намерен делать.

— И куда вы меня отправите?

Он пронзил ее взглядом. Мгновение Катарина думала, что он не ответит.

Нам надо поговорить, Катарина. Только не сейчас, — сказал он, не глядя на нее. — Поговорим, когда вернемся на корабль.

Не в силах ждать, девушка воскликнула:

— Вы собираетесь обсуждать мое будущее?

— Верно.

— Тогда мы должны сделать это сейчас!

— Сейчас не время. Округа кишит голодными бродягами, которые только и ищут, чем бы поживиться. — И он резко пустил лошадь быстрой рысью. Кобыла Катарины не отставала. Вне себя от беспокойства, девушка не старалась ее сдерживать.

К полудню они достигли стен города, въехали в него через северные ворота и быстро поскакали по узким улочкам. Вскоре показалась гавань, слева от которой виднелся замок Корк, в котором располагался английский гарнизон. На воде стояло на якоре множество шхун, барков и рыбацких лодок. В середине залива на пологой волне плавно покачивался «Клинок морей». Черный, с изящными обводами, с надуваемыми бризом белыми парусами, он выглядел типично пиратским кораблем. Казалось, ему не терпится, дождавшись попутного ветра, выйти в море.

Катарина искоса взглянула на Лэма и заметила, как смягчилось его лицо, когда он увидел свой корабль. Его гордость можно было понять. Хотя «Клинок морей» и являлся орудием пирата, он представлял собой прекрасное, волнующее зрелище. Катарине пришло в голову, что корабль и его хозяин великолепно подходят друг другу.

А нам разрешат отплыть?

Они остановились у края причала. Катарина увидела, как с корабля спускают шлюпку.

Никто не смог бы мне помешать, даже если бы захотел, — сказал Лэм как о чем-то само собой разумеющемся.

А сэр Джон Перро? Лэм взглянул на нее.

Думаю, он захочет побеседовать со мной перед отплытием. Однако поскольку мне нечего ему сказать, то не думаю, чтобы я стал вежливо дожидаться его разрешения на выход в море. — Он улыбнулся. — С таким грубияном не следует церемониться, верно?

Катарина не сумела улыбнуться в ответ. Она не сомневалась, что Перро будет в ярости, когда обнаружит, что «Клинка морей» уже нет.

Вам это нравится, — вдруг сказала она. Это было не столько обвинением, сколько ошеломляющим прозрением.

Лэм вопросительно поднял брови.

Вам нравится опасность. Нравиться бросить вызов и выйти в море, прежде чем Перро узнает о вашем возвращении и прикажет вам остаться. Вас радует опасность! Он засмеялся.

Я никогда над этим не задумывался, но, возможно, вы правы. — Он соскользнул на землю. — Эй, парень!

Оборванный портовый мальчишка подбежал к нему. Лэм дал ему несколько пенни.

Отведи этих лошадей обратно в конюшню. Монеты исчезли как по волшебству.

Хорошо, сэр. Это вы капитан пиратов? — Глаза оборванца были широко раскрыты. На грязной физиономии они казались синими васильками,

Я, — сказал Лэм и скорчил страшную физиономию. — И давай поживее, пока я не забрал тебя с собой!

Мальчишка схватил поводья и быстро ретировался.

Вам доставило удовольствие его напугать? Лэм улыбнулся, отчего его лицо совершенно преобразилось.

Он ничего другого и не ждал от ужасного пирата. Я не хотел его разочаровывать.

Катарина улыбнулась в ответ. Его улыбка тотчас погасла, и он несколько мгновений смотрел на нее, потом резко повернулся в сторону залива. Катарина задумчиво смотрела на его широкую, укутанную в плащ спину. Прошлой ночью он за нее беспокоился — в этом она была почти уверена. А сегодня он относится к ней с полным безразличием, словно чужой. Почему?

Да и зачем ей это знать? Он пират, и она не должна забывать об этом. Он пират и сын Шона О'Нила.

Когда «Клинок морей» направился к выходу из залива в открытое море, Лэм передал штурвал первому помощнику и спустился с полубака. Он стоял на носу, глядя в набегающие серо-стальные волны. Ему нравилось ощущение ледяных брызг на лице. «Клинок морей» без усилия разрезал волны. Он строился для погони и был быстрым, узким и легким. Когда они выйдут в море, Лэм поставит все паруса, и они понесутся, подгоняемые ветром. Но куда?

Лэм знал, что у него остается немного времени. Вскоре он должен познакомить Катарину со своими планами. Кстати, она как раз хотела обсудить с ним свое будущее.

Он боялся. Это было поразительно. Он не испытывал страха перед предстоящими сражениями — только ледяное спокойствие и обострение всех чувств. А теперь он боялся женщины, боялся, что она его отвергнет.

Катарина отвергла Хью, свою детскую любовь. Лэм напрягся, как пружина. Глупо было думать, что взамен она готова будет считать своим покровителем его, печально известного пирата, сына убийцы. Требовалось предложить ей что-то большее, чем то, что он предлагал ей до сих пор.

Тем не менее он чувствовал, что и этого будет недостаточно. Он отлично помнил, как гордо и презрительно вела себя с ним Катарина Фитцджеральд. Но… возможно, прошедшая ночь что-то изменила? При одной лишь мысли об этом — от проблеска надежды — кровь быстрее побежала в его жилах.

И все же Лэм боялся пойти к ней. С бьющимся сердцем стоял он, держась за поручень, не решаясь отпустить его. Умом он понимал, что совершает глупость, ставя перед собой слишком высокую цель, достойную совсем другого, гораздо лучшего мужчины. Но его сердце бросало вызов уму.

Наконец Лэм повернулся и прошел к трапу, чтобы спуститься вниз и откровенно объясниться с Катариной — чтобы просить ее стать его женой.

Катарина стояла у открытого иллюминатора, не замечая дуновения морского бриза, — она ждала прихода Лэма. Наблюдая за быстро удаляющейся линией берега, она с беспокойством пыталась предугадать, что он ей скажет, с не меньшим беспокойством раздумывая о том, что ждет ее в будущем.

Катарина, я хотел бы с вами поговорить.

При звуке его голоса она медленно повернулась.

Он закрыл за собой дверь каюты и стоял, разглядывая ее с непроницаемым выражением на лице. Она почувствовала беспокойство, вспомнив о том, что пытался сделать Хью прошлой ночью и как Лэм ему помешал. Она подумала о кровати под пурпурным балдахином у соседней стенки каюты и о красных с золотом шнурах.

Куда вы меня везете?

Лэм приблизился, остановившись тем не менее в нескольких футах от нее.

Катарина, мне не хочется вас отпускать. Она замерла.

Он внимательно изучал ее лицо, потом посмотрел прямо в глаза.

Знаете, я могу многое дать вам.

Катарина знала, что за этим последует. Ее сердце бешено билось. Она вовсе не желала, чтобы ей сделали очередное сомнительное предложение, не желала подвергаться искушению, даже самому незначительному.

Он не дал ей возразить:

Я смотрел на вас, когда мы проезжали Смитфилдский рынок. — На его серьезном лице мелькнула легкая улыбка. — Видел, как жадно вы разглядывали одежду и другие товары. Заметил радость на вашем лице. Когда мы уезжали, у вас был такой вид, словно вы были ребенком, которого увели с первого в его жизни праздника. Катарина не могла отвести глаз от его красивого лица. Несмотря на гнев и отчаяние, она вспомнила — даже слишком отчетливо — великолепие и вычурность туалетов королевских придворных. Все эти штучки, которых у нее никогда не будет.

Я могу дать вам любое украшение, о котором вы когда-либо мечтали, и все другие, о которых вы даже мечтать не могли. Я не люблю хвалиться богатством, но на этот раз я снизойду до хвастовства. Я богаче иных королей, Катарина. Вам хочется иметь норку и соболей? Или горностая и рысь? Они ваши. Такая женщина, как вы, создана для того, чтобы наслаждаться дорогими вещами. Вы созданы для того, чтобы вас ценили, обожали и уважали не хуже любой королевы. — Он оглядел ее старое, неоднократно чиненное, уродливое платье. — Вы должны одеваться в шелк и бархат, в ленты и кружева. Ваши платья должны быть так же богаты и великолепны, как платья королевы. Вам следует носить бриллианты в ушах и рубины на талии, а волосы украшать сапфирами и изумрудами. Или вы предпочитаете что-то поскромнее? Тогда вам подойдут золото и жемчуг. Катарина, здесь не может быть никаких ограничений. Только скажите, и все это станет вашим.

Он предлагает ей несметные богатства, а она в обмен на это должна стать его шлюхой. Катарина дрожала от гнева, от оскорбления, хотя какая-то глубоко запрятанная частичка ее томилась нетерпеливым желанием. Прошлой ночью он спас ее от Хью. Прошлой ночью он не был пиратом, он был героем, добрым и заботливым.

Хью вел себя как деревенский болван. Я знаю, что происхожу не из знати, но я никогда вас не обижу. Наверняка вы успели в этом убедиться.

Да, в этом она убедилась, но из его предложения явствует, что в конце концов он мало чем отличается от Хью.

Я отказала Хью, отказываю и вам, — хрипло выговорила она. — Я не желаю быть ничьей любовницей.

Лэм смотрел на нее темными, как океан, и такими же бездонными глазами.

Катарина, я не прошу вас быть моей любовницей. Я прошу вас стать моей женой.

Катарина не верила своим ушам. Наверняка ей это почудилось!

Я прошу вас стать моей женой, — повторил он, и теперь она почувствовала, как он волнуется, — на его виске бешено пульсировала жилка.

Потрясенная, Катарина молчала, и Лэм с мрачным видом сказал:

Мой дом находится далеко на севере, на неприступном острове. Там мы будем в безопасности от всех, кто захотел бы нас унизить, хотя, откровенно говоря, я думаю, что вызванный нашим браком скандал вскоре уляжется. — Катарина безмолвствовала. — Разве не вы говорили, что желаете выйти замуж, иметь собственный дом? Хотя я там не живу, на острове есть новый особняк, не хуже любого в Англии. Если он вам не понравится, я снесу его и построю для вас другой. — Как будто подбирая слова, он смотрел на нее потемневшими, угольно-серыми глазами. — Ваш отец желает этого союза. Я мог бы быть ему полезен.

Наконец Катарина обрела дыхание. Ее грудь тяжело вздымалась. Руки судорожно сжались в кулаки. Внезапно ее охватило искушение, огромное искушение, и она попыталась его побороть. Боже, он предлагает ей свое имя. Его имя. Он предлагает ей брак.

Лэм резко продолжил:

Катарина вы должны серьезно обдумать мое предложение. Вы неглупая женщина. Подобного шанса у вас больше не будет. Возможно, вашей руки попросит какой-нибудь фермер или вроде того, но вы никогда не сможете стать подходящей женой фермеру. Может, вам нужно время, чтобы все обдумать? — О'Нил не улыбался, в продолжение всего разговора он хранил серьезность. — Я понимаю, что мое предложение для вас совершенно неожиданно.

Неожиданно — не то слово.

Почему? — Он растерянно заморгал. — Почему, Лэм? Почему теперь вы хотите жениться на мне?

Он стиснул челюсти:

— Я обдумывал это с того момента, как ваш отец сделал такое предложение. Я хочу вас, но я не стану вас принуждать. Я хочу, чтобы вы пришли ко мне по доброй воле.

— Понятно. — По ее щекам наконец потекли долго сдерживаемые слезы, и она с досадой смахнула их.

— Думайте столько, сколько вам потребуется, — сказал он и повернулся, чтобы уйти.

— Нет, — печально произнесла Катарина, — мне не требуется время на обдумывание вашего предложения. — Он замер. — Я не могу выйти за вас замуж, Лэм. Мне очень жаль. Я не могу выйти за пирата. — Дрожа, она обхватила себя руками. — Пусть мой отец находится в отчаянном положении, но я, Катарина Фитцджеральд, осталась прежней. Я благородна по рождению и никогда не смогла бы выйти замуж за пирата. Не имеет никакого значения, что этот союз нужен моему отцу для достижения каких-то политических целей.

Он стоял не двигаясь, словно высеченный из камня. На его лице застыло выражение муки.

Мне очень жаль, — прошептала Катарина.

— Вы не можете отчетливо мыслить, — наконец произнес Лэм. — Вы еще не оправились от событий прошлой ночи. Я пойду.

— Нет, — сказала Катарина, вытирая слезы кулаком.

— Теперь вам не из чего выбирать, Катарина. Лучше моего предложения вам не дождаться. Я прошу вас стать моей женой. Другие мужчины — благородные, вроде Хью, — будут просить вас стать их шлюхой, не более того.

Он был прав. Катарина отвернулась, переживая немыслимое унижение.

— Может быть, хороший сон поможет вам передумать. — Она слышала, как он повернулся и пошел к двери.

— Я не передумаю. О Господи! — Она уткнулась лицом в стену, готовая разрыдаться.

Он сказал:

Мое предложение остается в силе. Подумайте обо всем, что я могу вам дать, Катарина. Может, это перевесит ваше презрение к моему происхождению и ко мне самому. — Он вышел.

Катарина осела на пол. Разве она просила большего, чем любая другая женщина? Почему судьба замыслила лишить ее того, что ей причиталось? Она была благородной женщиной. Дочерью графа. А теперь ее жизнь свелась к бесстыдным домогательствам аристократов вроде Хью и предложениям руки и сердца от пиратов. Катарина сжалась в комок, обхватив колени руками. Она знала, что Лэм прав — лучшего предложения ей уже не получить.

Но она не могла выйти замуж за сына Шона О'Нила. Никогда и ни за что. Даже если бы ей этого хотелось. Глава тринадцатая.

Вскоре Катарина поняла, что у нее есть еще один выбор.

Спускались сумерки. Она торопливо вышла из каюты, нисколько не удивившись, что на этот раз дверь осталась не запертой. На верхней палубе она плотнее завернулась в накидку и огляделась, высматривая Лэма. Он стоял у штурвала. Ее сердце громко забилось. Она поспешила вперед и стала неловко взбираться по трапу на полубак.

Он сразу заметил ее.

Подождите, Катарина. — Он оставил штурвал на попечение матроса, быстро прошел к ней, наклонился и как будто без малейшего усилия поднял ее наверх. Катарина схватилась за него, чтобы сохранить равновесие, потом быстро опустила руки, но ощущение его крепких мышц осталось.

Я хочу поговорить с вами, Лэм. Его глаза блеснули.

— Вы передумали? — В хрипловатом голосе она уловила нетерпеливое ожидание.

— Нет, я не передумала. Я не могу выйти за вас. Не могу.

Он съежился, как от удара.

— У меня есть другой выбор, — продолжала она, полная решимости не обращать внимания на разочарование, которого он не пытался скрыть. — Я хочу обратиться к королеве.

— И положиться на ее милость?

— Да! — воскликнула она. — Лучше положиться на ее милость, чем на милость таких людей, как вы или Хью, или на непостоянство судьбы!

А если она решит отослать вас к отцу? Или обратно в монастырь?

Катарина вздернула подбородок.

— Значит, так тому и быть. — Но она не имела ни малейшего намерения быть сосланной в заточение в Саутуарк или в монастырь. Она была готова на коленях вымаливать свое будущее, если потребуется.

— Значит, я — худшее из всех зол.

Катарина внутренне сжалась. Этого она не говорила.

Вы ведь не собираетесь отрицать, кто вы такой и что вы такое?

На его лице появилась усмешка.

Не стану и пытаться.

Его слова поколебали ее решимость. Его близость лишала ее уверенности.

— Вы пират, О'Нил, и нам обоим это хорошо известно, — рассерженно сказала она. — Вы отвезете меня в Лондон? Или я остаюсь вашей пленницей, несмотря на мой отказ?

— Катарина, если бы вы были моей пленницей, а я просто пиратом, я бы овладел вами без вашего согласия, неважно, силой или нет.

Катарина промолчала, зная, что он прав.

Выходит, существуют разные степени зверства, — сказал он. — Так что дикарь, который не сделал вам ничего плохого, даже спас вас от надругательства, вырвав из рук вашего лучшего и благороднейшего друга Хью, — этот дикарь выполнит ваше желание. — Она не шевельнулась. — Вы хотите просить помощи у королевы? Возможно, вы правы. Может быть, она решит вмешаться и даже устроит ваш брак. Может быть, во всей Англии найдется один джентльмен, которому будет безразлично, что у вас нет гроша за душой, что вы ирландка, католичка и что вы потеряли титул.

Я надеюсь на это, — хриплым шепотом выдавила она.

Он с холодной яростью посмотрел ей в глаза:

— Вы не сдаетесь? Никогда?

— Нет.

— Совсем как ваш отец.

Лэм повернулся и отдал своим людям команду. Матросы стали карабкаться по вантам, и корабль начал медленно поворачиваться. Катарина наблюдала, как он идет обратно к штурвалу. Девушка старалась убедить себя, что она должна добиться справедливости по отношению к самой себе и что не имеет значения, если она будет несправедлива к нему. Он пират, сын Шона О'Нила. Он выбрал себе такую жизнь, а она не имеет возможности выбирать.

Хотя она и поступила правильно, все же, когда корабль наконец взял курс на юг, она не могла не почувствовать растерянности. У нее не было никакой гарантии успеха. Один раз королева Елизавета милостиво отнеслась к ней, но при первой встрече она обвинила ее в заговоре и измене. Будет ли она добра к ней при третьей встрече — об этом оставалось только гадать. Катарина знала, что ее вполне могли отослать в Саутуарк, в пожизненное заточение вместе с отцом. И ее неотвязно мучила мысль — может, лучше все-таки принять предложение пирата?

Двумя днями позже они двигались вверх по Темзе в сторону Уайтхолла. Катарина не могла не поражаться тому, что Лэм решился провести свой корабль прямо к королевскому дворцу. Конечно, его простили и поручили ему сопровождать ее в Ирландию, но все же это казалось чересчур смелым, если вдуматься, кем и чем он был. К тому времени, как они добрались до дворца, их опередили слухи об их прибытии, и путешественников встретил один из приближенных королевы, сообщивший, что ее величество немедленно примет их.

Еще не настало время обеда, и королева не спускалась в свою приемную. Им пришлось почти час ожидать у дверей ее личных покоев, пока она одевалась. Катарина старалась получше сформулировать свою просьбу. С каждым мгновением ее беспокойство и страх усиливались. Лэм, казалось, откровенно скучал.

Королевские двери отворились, и появился высокий, красивый смуглый мужчина. Катарина не могла от него глаз оторвать. Не считая Лэма, это был самый великолепный представитель мужского пола из всех, кого она видела до сих пор. Он заметил ее и тоже внимательно на нее посмотрел, потом улыбнулся и поклонился. Когда он увидел Лэма, улыбка пропала, и через мгновение он вышел.

Катарина посмотрела ему вслед.

— Кто это?

— Роберт Дадли, граф Лечестер.

Катарина была о нем наслышана. В первые несколько лет правления Елизаветы ходило множество слухов, что королева собирается выйти замуж за Дадли, пока она не предложила его своей кузине и сопернице, Марии, королеве Шотландской. Мария отказалась — ведь говорили, что он любовник ее кузины, — и Дадли пришел в ярость. Тогда Елизавета дала ему титул графа, тем самым подняв его положение в обществе до такой степени, когда он мог жениться на членах королевской семьи. Некоторые утверждали, что это предложение было уловкой, благодаря которой Елизавета смогла возвысить и облагородить его, чтобы самой выйти за него замуж. Но все же и теперь, по прошествии многих лет, брак так и не состоялся.

С самого начала было ясно, что Елизавета благоволила к Дадли, что она была им увлечена и уделяла ему много времени, во всяком случае, так утверждали слухи. Когда они встретились впервые, Дадли был женат на Эми Робсарт, что исключало возможность брака с королевой, но несколькими годами позже его жена упала с лестницы и сломала шею. Суд решил, что смерть была случайной, но многие считали, что это подстроил сам Дадли, надеясь освободиться, чтобы жениться на королеве. Другие же говорили, что сама королева вместе с ним планировала это убийство. Как бы то ни было, безвременная смерть Эми сделала их брак невозможным, потому что это снова возбудило бы обвинения в убийстве.

Катарина никогда не придавала значения этим слухам, которые доходили до монастыря во Франции — то, что творилось в окружении королевы, всегда интересовало всех, а в особенности заточенных в монастыре девушек. Теперь, глядя вслед Дадли, она могла себе представить, почему королева была влюблена в него. Но убийство? Хотя она только дважды встречалась с Елизаветой, у нее было ощущение, что это просто невозможно.

— Что вы так уставились, Катарина? Он давно ушел, — холодно произнес Лэм.

Катарина вздрогнула и покраснела. Она знала, что ей нечего радоваться этому откровенному проявлению ревности. В конце концов, он не нужен ей ни в каком качестве, не нужны ни его ревность, ни страсть, ни любовь, будь он даже способен на такие романтические чувства, что было маловероятно.

Мгновением позже вышла фрейлина королевы и пригласила их обоих в кабинет. Елизаветы еще не было, так что они молча ждали. Наконец она вышла из спальни. Через открытую дверь Катарина могла рассмотреть комнату, довольно темную, потому что в ней было лишь одно окно, через которое открывался вид на Темзу, где сновали разноцветные барки, плавало множество лебедей и стоял на якоре небольшой военный корабль. Как раз в этот момент галеон произвел пушечный залп в честь королевы.

Катарина не могла удержаться от того, чтобы не посмотреть на личную комнату королевы немного дольше. Потолок был весь позолочен. Но взгляд Катарины привлекла большая кровать, отделанная разноцветным деревом, с покрывалами из шелка и бархата, шитыми золотом и серебром. С подножия кровати свисали индийские шелка.

В спальне королева была одна. Катарина задалась вопросом, не здесь ли она встречалась с Лечестером с глазу на глаз. Если так оно и было, то, насколько девушка успела узнать мужчин, дело не ограничивалось только словами.

Катарина! — Королева с улыбкой подошла к ней, протягивая руку. — Милая Катарина! — Она обняла девушку, все еще не глядя на Лэма. Ее щеки раскраснелись, глаза блестели. — Хотя я очень удивлена вашим появлением, но и обрадована тоже.

Катарина чуть не упала в обморок от облегчения. Она широко улыбнулась в ответ.

— Просто чудесно снова оказаться при дворе, ваше величество, — искренне сказала она. И в самом деле, как только она завидела с реки башни и крыши Лондона, ее сердце взволнованно забилось.

— И вы привезли с собой своего суженого лорда Бэрри? Может, вы уже леди Бэрри, милая?

Катарина вся сникла.

Королева некоторое время смотрела на нее и наконец повернулась в Лэму.

— Что-нибудь не так?

— Ваше величество. — Лэм поклонился. Щеки королевы чуть покраснели.

— Да говорите же, что произошло?

— Лорд Бэрри обручен с другой, ваше величество. Елизавета чуть шире открыла глаза и перевела взгляд на Катарину.

Значит, обручение все же было признано недействительным? Но ваша семья об этом не знала?

Катарина объяснила, как Хью представил контракт ирландскому суду, чтобы решить, считать ли обручение действительным после того, как Джеральда осудили за измену и лишили титула и земель.

— Бедняжка, — сказала королева, похлопав ее по руке. — Значит, вы зря съездили в Ирландию, и теперь вы вернулись ко двору.

Лэм не сводил глаз с Елизаветы, и королева повернулась к нему.

— И как хорошо с вашей стороны, Лэм, доставить это дитя обратно в Лондон. Полагаю, она собирается поехать к своему отцу? Или она уже сообщила ему грустные новости?

— Катарина еще не говорила с Фитцджеральдом, — спокойно ответил Лэм.

Королева вздернула брови и ничего не сказала. Катарина сообразила, что стоит, затаив дыхание, и, глубоко вздохнув, решилась:

— Можно мне сказать, ваше величество?

— Пожалуйста, — улыбнулась Елизавета. Катарина нервно сцепила пальцы.

— Хью счел меня недостойной быть его женой, потому что я больше не дочь графа. Мой отец, без титула и земель, теперь находится в отчаянном положении. Все это мне известно. Но… мои мечты остались прежними. И я сама не изменилась.

Елизавета склонила голову набок.

— Продолжайте.

Катарина сделала шаг вперед.

— Я хочу только того, что причитается женщине, ваше величество. Дом, мужа и детей. Как я желаю эти три простые вещи! Я всегда их желала. Катарина Фитцджеральд нисколько не изменилась, и мои мечты так же живы, как и прежде. Я пошла на риск и покинула монастырь, потому что оставаться там и не иметь ни мужа, ни дома, ни детей было бы все равно, что умирать медленной и мучительной смертью. Ваше величество, я полагаюсь на вашу доброту и широту души. Я знаю, что не могу предложить ничего, кроме себя, а без земли и приданого женщина так мало стоит. К тому же я уже немного старовата, но вы сами видите, что я хорошо выгляжу, и, что более важно, я сильна и хорошо сложена. Я уверена, что смогу родить двух, трех или даже четырех детей. Прошу вас. Когда вы отобрали Десмонд у моего отца, вы сделали то, что считали правильным. Я его дочь, но разве должна я делить его судьбу? И вы говорили, что вы с Джоан были верными подругами. Может быть, вы что-нибудь сделаете ради памяти о ней. Прошу вас! Не могли бы вы подыскать мне какого-нибудь простого, но все же благородного мужчину? Я понимаю, что он не будет знатен или богат, что он скорее всего будет вдовцом, может быть, с детьми. Я люблю детей. Я бы растила детей другой женщины, как своих собственных. Прошу вас, ваше величество. — Катарина молитвенно сложила на груди руки, мысленно умоляя Господа склонить королеву помочь ей. Но она сказала все, что собиралась сказать, и теперь стояла неподвижно, с беспокойством глядя на королеву в ожидании ответа.

Елизавета изучающе смотрела на девушку. Лэм тоже уставился на нее пронизывающим взглядом. На его лице застыло напряженное выражение.

Наконец Елизавета взяла ладони Катарины в свои и крепко их сжала.

— Ваша просьба прозвучала очень убедительно, Катарина. Я ее обдумаю.

Катарина похолодела. Она рассчитывала на немедленный ответ.

— Теперь мне надо заняться государственными делами. — Королева отпустила руки девушки и сказала: — Катарина, вы останетесь при дворе до моего решения. Одна из моих фрейлин покажет вам вашу комнату. Вы, Лэм, тоже останьтесь. Я поговорю с вами позже. — И она величественно вышла, шелестя расшитыми золотом и усеянными жемчугами юбками.

Катарина повернулась и встретила обжигающий взгляд Лэма. Ей было все равно, злился он или отчаивался. Она вздернула подбородок и уставилась на него с высокомерием, которого вовсе не ощущала.

— Дьявол вас побери, — наконец выругался он. — Вы слишком умны, и это не доведет вас до добра. — И он схватил ее за запястья.

— Что?.. — выкрикнула Катарина, но слишком поздно, потому что он заключил ее в объятия. Прижимая ее одной рукой к своей мощной груди, он другой приподнял ей подбородок. — Чересчур умны и чертовски прекрасны. Я все еще хочу сделать вас своей женой, Катарина.

Катарина широко раскрыла глаза, собираясь возразить. Лэм прервал ее протесты жесткими жадными губами. Катарина замерла. Она приехала ко двору, чтобы найти мужа, и это вполне могло быть их прощанием. Ей вовсе не хотелось сопротивляться ему. Сейчас, во всяком случае. Его губы не отрывались от ее губ и приоткрыли их. Его язык проник к ней в рот, и ее ладони сами обхватили ее плечи. Он просунул язык глубже, откидывая ее назад через свою руку. Катарина сдалась и сделала то, что ей давно хотелось сделать, — она сама поцеловала его.

Страстно. Ее губы прижались к его губам, зубы столкнулись с его зубами. Их языки делали яростные выпады. Ее ногти впились ему в плечи.

Катарина поняла, что ее опускают на пол. Лэм упал на колени, продолжая целовать ее, и она так же лихорадочно целовала его в ответ. Пальцы Катарины скользнули под его свободно завязанную рубашку. Ощущение было таким, словно она дотронулась до обтянутого шелком камня, но живого и теплого. Она тяжело дышала в его широко раскрытый рот. Ее рука скользнула вниз по его животу, прощупывая, исследуя, теребя. Лэм ахнул.

Никто из них не заметил в дверях наблюдавшего за ними мужчину. Первым побуждением сэра Уильяма Сесила было откашляться, чтобы дать влюбленным знать о своим присутствии. Но в последние несколько дней он много размышлял над узлом, в который завязался треугольник, представленный Фитцджеральдом, Фитцморисом и Лэмом. Он много раздумывал над тем странным фактом, что О'Нил захватил простой французский корабль — бесполезный с политической точки зрения, — если не учитывать возможную ценность Катарины Фитцджеральд. И теперь, наблюдая своими глазами проявление страсти Лэма, он заподозрил, что Ормонд был прав. Теперь он знал, что делать. Он повернулся и прикрыл дверь. По пути он остановил шедшую навстречу служанку.

— Королевскими покоями займетесь позже, — приказал он.

Ее глаза метнулись к закрытой двери, и в них мелькнуло понимание. Она присела в поклоне и ушла.

Проходя через холл, Сесил думал: «Так кто же Лэм О'Нил сейчас — друг или враг? Как далеко он может зайти в союзе с Фитцджеральдом?» Сесил был уверен в существовании такого союза. Он стал размышлять о том, нельзя ли каким-то образом через девушку управлять Лэмом О'Нилом. А может, Катарина Фитцджеральд уже вертела им как хотела старинным, испытанным веками способом?

Королева улыбнулась стоявшему рядом с троном графу Лечестеру и игриво сказала:

— Я рада вас здесь видеть, Роберт.

— Он улыбнулся в ответ и фамильярно похлопал ее по руке.

— Вы же знаете, ваше величество, что ваши заботы — мои заботы.

Елизавета с довольным видом взглянула на своего мрачно хмурившегося кузена Ормонда и на Сесила, лицо которого хранило безразличное выражение.

— Я только что получила донесение от сэра Джона Перро, — объявила она. — Он утверждает, что девица Фитцджеральд — отъявленная ирландка, не хуже любого мятежника, поддерживает своего отца, и ей нельзя доверять. Он устроил слежку за О'Нилом и девушкой. Они посетили только замок Бэрри и оставались там всего одну ночь. Внешне в этом не было ничего подозрительного, если не считать того, что О'Нил поспешно отплыл из Корка, не дожидаясь своих бумаг, и, конечно, того, что Катарина не выйдет замуж за Бэрри. Но, насколько известно, О'Нил сразу доставил девушку к нам, а это не свидетельствует о заговоре.

«Это был блестящий замысел, как и все, что делает О'Нил», — подумал Сесил, но промолчал.

— С самого начала это было уловкой, — проворчал Ормонд. — Она поехала в Мюнстер не затем, чтобы выйти за Бэрри, а чтобы передать сообщение от своего отца. Ваше величество, Фитцджеральд снова принялся за старое — только на этот раз он вовлек в свои мятежные замыслы Владыку Морей!

Раздраженный Лечестер смерил Ормонда уничтожающим взглядом.

— У нас нет никаких доказательств, Батлер, что О'Нил сотрудничает с Фитцджеральдом. Ваша истерия заводит вас слишком далеко.

— А вы как думаете? И что бы вы предложили? — с вызовом спросил Ормонд. Его лицо стало мрачнее тучи. — Допустить, чтобы среди нас оказался изменник?

Лечестер холодно уставился на своего соперника в борьбе за благосклонность королевы. После того как Фитцджеральда изгнали из Южной Ирландии, там не оставалось лорда влиятельнее Ормонда.

— Фитцджеральд не представляет такой угрозы, как его кузен, Том. Мы все остались бы в выигрыше, если бы он вернул свои земли и вытеснил оттуда этого проклятого паписта.

— Хватит! — отрезала Елизавета, прежде чем Ормонд успел что-либо возразить. — Я думала, что мы покончили с этим делом три года назад, когда решили судить Фитцджеральда за предательство. И я не собираюсь теперь отступать от этого решения. Я хочу двигаться дальше. — Елизавета взглянула на Сесила. — А что скажете вы, сэр Уильям? Состоит мой золотой пират в заговоре против меня или нет?

— Хотя доказательства в пользу этого все добавляются, есть и другое возможное объяснение поведения О'Нила, — ответил секретарь. — Пока я не стал бы утверждать, что он замешан в заговоре против вас, ваше величество. — Его лицо оставалось бесстрастным, не позволяя угадать, о чем он думает и к какому выводу пришел незадолго до этого. Он не имел привычки обременять королеву тем, что ей не требовалось знать.

Ясно, что он замешан в заговоре, — почти выкрикнул Том Батлер. — Боже милостивый, неужели вы все потеряли разум? Зачем бы еще О'Нилу везти девушку к ее отцу? А если Фитцджеральд вербует себе сторонников, война затянется еще не на один год! Вы хотите заполучить в Южной Ирландии еще и мятеж Фитцджеральда вдобавок к мятежу Фитцмориса? — обратился он к королеве.

— Вам известно, что не хочу! — воскликнула она. Лечестер и Сесил переглянулись. Хотя их нельзя было назвать друзьями, потому что каждый из них завидовал влиянию другого на королеву, время от времени они становились союзниками. Это был как раз такой случай.

Лечестер взял Елизавету за руку.

— Наверняка красота девушки вскружила голову О'Нилу. Хоть он и жестокий пират, но все же мужчина. И он известен своими победами. Помните вдовую принцессу Мэриан? — Елизавета поежилась. — Пират, как всегда, ищет двух вещей — золота и удовлетворения своей похоти.

— Вы все еще поддерживаете Фитцджеральда, — тоном обвинителя сказал Ормонд.

— Неужели вы двое всегда должны быть на ножах? — недовольно спросила Елизавета. — Ясно одно. Перро утверждает, что девушке нельзя доверять, что она наверняка поддерживает Фитцджеральда и своих родичей. Я готова положиться на суждение сэра Джона. Но чтобы она передала какие-то сообщения… — Елизавета помолчала. — Думаю, что нет. Нет, Лэм со мной не поступил бы так. Ормонд не выдержал.

— Конечно, передала! Бет, не позволяйте себя одурачить! Поручите ее моей опеке, и с этим заговором будет покончено!

Лечестер сощурил глаза.

— У вас вдруг появились братские чувства к давно позабытой сестре, Том? А может, это чувства не братские, а скорее мужские? — фыркнул он.

Не обращая на него внимания, Ормонд подступил к королеве.

— Милая кузина, позвольте мне ею заняться. Я ее единоутробный брат, и если вы передадите ее под мое покровительство, это не будет выглядеть странно. Я отошлю ее к своим братьям в Килкенни, где она все время будет под наблюдением. Она не сможет связаться со своим отцом, могу вас заверить.

— Она просила меня выдать ее замуж, — сказала Елизавета. — И очень убедительно. Она настаивает, что ее единственное желание — выйти замуж за благородного человека. Если она говорит правду, тогда сговора между ее отцом и О'Нилом не существует.

— Это притворство, — вставил Ормонд.

— Она неглупая девушка, и ее просьба это подтверждает, — пробормотала Елизавета. — Видит Бог, ее мать была очень умна, а отец хитер, как лиса.

— Мой совет — оставить все как есть, — сказал Сесил. — Я тоже думаю, что она ни в чем не замешана. А если это не так, пусть занимается изменами дальше. Фитцджеральд всего-навсего узник, ваше величество, и в этом качестве не может нанести большого вреда. Если девушка виновата, она наведет нас на каждое существующее осиное гнездо. — Сесил высказал все это, не моргнув глазом, исполненный уверенности, что О'Нил достаточно умен, чтобы не быть пойманным сейчас в той смертельно опасной игре, которую он затеял.

Ормонд издал громкий стон. Лечестер молча уставился на Сесила. Сесил ответил ему ясным спокойным взглядом. Хотя Лечестер не нравился Сесилу, сейчас он знал, что они согласны друг с другом. Лечестер — из чисто личных соображений, потому что он не выносил Ормонда. Сесил — потому что хотел обезопасить свою страну и свою королеву.

— Вы могли бы, — небрежным тоном произнес Лечестер, — выдать ее за кого-нибудь близкого вам, кто мог бы присматривать за ней и направлять ее — или использовать, если это потребуется.

Елизавета повернулась и без улыбки уставилась на него.

— Если бы у меня было вас двое, Роберт, я могла бы выдать ее за одного из вас. — Ее взгляд был тверже алмаза.

Он блеснул улыбкой, ослепительной на фоне смуглого лица.

— Но я всего лишь один-единственный, и если вы решите, что я должен обзавестись женой, я буду безутешен.

Елизавета не мигая вглядывалась в него. Постепенно ее взор смягчился.

— Мы приняли решение, — объявила она. — Мы используем все высказанные здесь идеи. Пока девушка останется незамужней, а если мы все же посчитаем возможным выдать ее замуж, это надо будет тщательно обдумать. Она останется с нами при дворе. — Елизавета улыбнулась. — В качестве одной из наших фрейлин. — И мы предоставим ей некоторую свободу и позволим навещать отца в надежде, что сумеем выведать его намерения. А чтобы быть уверенными, что мы ничего не упустим, мы приставим к ней служанку, которая будет следить за каждым ее движением и каждый день докладывать нам.

Все согласно заулыбались. Катарина станет фрейлиной королевы и поможет им уничтожить осиное гнездо заговора и измены.

Глава четырнадцатая

Лэма вызвали к королеве не посреди ночи, как в прошлый раз, а на следующее утро, задолго до полуденной трапезы. Он и не ожидал полуночной аудиенции. Особенно после того, как увидел Лечестера, выходившего из спальни королевы после явно личной и дружеской встречи. Ясно было, что Лечестер снова попал в любимцы королевы.

Лэм мог вздохнуть с облегчением.

Елизавета встретила его в гостиной, где присутствовали и две ее фрейлины. Обе были замужем, тем не менее обе покраснели, захихикали и заулыбались Лэму, стараясь привлечь его внимание. Он никак не отреагировал на их заигрывания, и Елизавета, нахмурившись, отослала их прочь. Она плотно затворила двери, и они остались вдвоем.

Она улыбнулась ему, но улыбка получилась натянутой.

— С вашей стороны было необычайно благородно, Лэм, доставить Катарину обратно в Лондон, — сказала она, вынимая из рукава запечатанное письмо. — Она, наверное, была ужасно расстроена после встречи с Хью Бэрри.

— Катарине это не доставило радости.

Но она сильная женщина, совсем как Джоан. Уже заглядывает вперед, надеясь, что я благосклонно к ней отнесусь и устрою ей подходящий брак.

Лэм внутренне напрягся.

— Вы будете к ней благосклонны, Бет? Елизавета посмотрела ему в глаза.

— Возможно. Вам это как будто не очень нравится. Он пожал плечами, не найдя, что ответить. Королева пристально посмотрела на него.

— Она все еще не запятнана, или вы оправдали свою пиратскую репутацию?

— Я не тронул ее, Бет.

— Значит, ваша репутация слишком преувеличена?

— Очень сильно преувеличена. — Он улыбнулся, так что показались ямочки на щеках.

Елизавета отлично все поняла.

— Ну и пройдоха! Если она все еще девушка, то, я полагаю, не из-за недостатка вашего старания.

— Разве вы не предупреждали меня, чтобы я держал свои страсти в узде?

— Да, предупреждала. Но разве вы меня когда — нибудь слушались, Лэм?

— Вы — моя королева, а я — ваш покорный слуга. — Он склонил голову.

Елизавета фыркнула.

— Без сомнения, девушка не поддалась вам, обнаружив больше здравого смысла, чем можно было подумать. И конечно же, она умна, о чем свидетельствует ее просьба. На меня очень подействовало ее красноречие.

— Поэтому вы решили удовлетворить ее просьбу?

— Я еще не решила, что с ней делать, но в любом случае она не для таких, как вы. Вам она не достанется, Лэм. — Елизавета не сводила с него глаз.

Он сохранял спокойствие, но сердце его упало. Она выплевывала плохо скрываемую ревность, словно змея яд. Ему надо найти способ сделать Елизавету своей союзницей.

Я бы никогда не дала разрешения на брак между вами как по политическим, так и по сословным соображениям. Вы меня понимаете?

Лэм старательно подбирал слова.

Я никогда не говорил, что хочу жениться на леди, о которой идет речь.

— И не женитесь. А также не воспользуетесь ею так, как мужчины привыкли пользоваться беззащитными женщинами. — Елизавета посмотрела ему в глаза. — Теперь она находится под нашей защитой. Мы требуем, чтобы вы перестали ее преследовать. — Елизавета помолчала, и ее голос смягчился. — Возможно, со временем я найду джентльмена, с которым она вступит в брак. В любом случае это будет нелегким делом, и гораздо более трудным, если она не останется непорочной и будет носить вашего ребенка.

— Значит, ее мольба подействовала. — В его голосе звучал гнев.

Я сказала, что еще не решила, что с ней делать, — резко ответила Елизавета. — Ее отец оказался изменником и мерзавцем, но я очень любила Джоан Фитцджеральд. Поэтому я довольно благосклонна к Катарине и решила, что она останется у меня в услужении.

Глаза Лэма широко раскрылись, но ему удалось сдержать вздох облегчения.

— Катарина будет довольна. Я думаю, пока ей лучше быть при дворе.

— Я тоже так думаю. — Елизавета подала ему запечатанное письмо.

Лэм, не срывая печати, вопросительно взглянул на королеву, чувствуя, что они наконец перешли к делу.

— Еще один патент. — Она улыбнулась. — Я уверена, что он вам понравится.

— И кого теперь может захватывать «Клинок морей» с дозволения короны?

— Вы можете преследовать любого, кто осмелится вести торговлю с мятежниками Фитцмориса или другим образом поддерживать их.

Лэм ничего не сказал. По его лицу и холодным серым глазам невозможно было понять, что он чувствует. Согласие — или непокорность?

И вы можете захватывать и тех, кто осмелится помогать кому-либо, выступающему против моего правления в Ирландии, — не менее твердо добавила она.

Лэм кивнул, засовывая патент в карман плаща. Кого-либо, например Джеральда Фитцджеральда. Он подумал, что наконец-то игра началась по-настоящему. Он сделал первый ход, захватив Катарину, потом второй, когда отвез девушку к ее отцу. Ответ королевы был гораздо более продуман — и более откровенен.

— Вы как будто недовольны? — спросила она с ноткой раздражения в голосе.

— Очень доволен, — пробормотал он. И в самом деле, несмотря на неравные шансы и на то, что ставки были так высоки, в его крови бурлило нетерпение, как у породистого рысака перед стартом призовой скачки. Он выбрал свою цель. Катарина должна стать его женой, более того, ее отцу должны быть возвращены его земли и титул. Когда совсем недавно его обвинили в заговоре и измене, это обвинение было ложным. Будь он снова обвинен в этом, оно оказалось бы истинным. Он должен действовать с максимальной осторожностью — как все изменники.

Хорошо, — сказала Елизавета, снимая пушинку с рукава. — Я подумаю, как вознаградить вас за все то, что вы для меня сделали, — негромко сказала она, глядя ему в глаза. — Я рассчитываю на вас, Лэм. Вы — мой собственный золотой пират.

— Я буду удовлетворен, Бет, самым маленьким вознаграждением. Или никаким.

— Любой мужчина нуждается в каком-то вознаграждении. Не бойтесь высказать свою просьбу, Лэм. Я с удовольствием удовлетворю ее.

Лэм наклонил голову. Когда придет время, он определенно напомнит Елизавете о ее обещании.

— Спасибо, Бет.

— Пожалуйста. — Елизавета улыбнулась. — Можете идти, Лэм.

Он повернулся, но она схватила его за руку и порывисто сказала:

Я буду ждать нашей следующей встречи.

Он колебался только долю секунды, потом сжал ее руку, наклонился и приложился губами к ее щеке.

Я тоже.

Елизавета стояла, глядя ему вслед. В ее глазах появилось мечтательное, как у молодой девушки, выражение.

Королева назначила меня к вам в услужение, — сказала девушка. Она была небольшого роста, хрупкая, светловолосая и довольно миленькая. Звали ее Елена.

Катарина все еще не оправилась от шока. Незадолго до этого королева сообщила ей, что она не просто останется при дворе, но будет одной из ее фрейлин. Катарина была вне себя от радости. Ей бы и в голову не пришло просить о такой чести. Она и подумать не могла, что эта честь может быть оказана ей, дочери ирландского изменника. Только вчера она не знала, что с ней станет, не имела ни дома, ни определенного будущего. Теперь у нее появилось место в обществе, цель в жизни. Это было лишь немногим хуже брака, и, по правде говоря, Катарина была не прочь достаточно долго оставаться одной из фрейлин королевы. Жизнь при дворе должна быть невероятно увлекательной!

Елена, — сказала Катарина, поворачиваясь к этой крошечной девушке, — может, начнете свою службу у меня с того, что попросите принести ванну, потому что мне уже много дней не представлялось случая искупаться. У меня нет чистой одежды. Не могли бы вы найти мне что-нибудь из одежды, пока мои собственные вещи будут постираны и вы сохнут? — Ей пришло в голову, что у нее нет никаких нарядов. Фрейлины славились своими туалетами, а у нее было только одно драное платье.

Думаю, что смогу, — улыбаясь, сказала Елена. Елена направилась к выходу, и Катарина застыла на месте: в дверях, наблюдая за ними, стоял Лэм О'Нил.

Ее сердце заколотилось. Значит, он еще не уехал. Она вспомнила, как накануне он целовал ее в покоях королевы. Он пробудил в ней желание, и теперь оно нахлынуло на нее, яростно и неукротимо. Вместе с ним появился стыд.

О, она отлично помнила свое собственное непростительное поведение. Она не только не воспротивилась его поцелую, но и сама целовала его не менее самозабвенно, откровенно, бесстыдно трогая обнаженную кожу на его груди и животе. Она не осмеливалась даже подумать о том, что могло произойти, если бы Лэм не взял себя в руки и не вспомнил, что они находятся в комнате королевы! Она прикусила губу, отчаянно надеясь, что он уйдет, и в то же время не желая этого.

Лэм смотрел на нее серьезно, без улыбки, и даже не взглянул на торопливо выскользнувшую из комнаты Елену.

Я пришел проститься с вами.

Катарина повернулась к нему спиной. Ее дыхание стало прерывистым, мысли путались. Она напомнила себе, что он пират, что хотя он и получил прощение, но все равно остается пиратом, и что ей вовсе не следовало наслаждаться его поцелуями и тем более желать его. Разве что она стала бы его женой, но об этом не может быть и речи.

— Я думала, что вы уже уехали, — равнодушно произнесла она, хотя безразличие далось ей с трудом.

— Неужели вам совершенно все равно? — резко спросил Лэм.

Катарина не повернулась к нему, решив ничего не отвечать, повторяя себе, что ей нет до него дела. В комнате воцарилось молчание. Катарина вслушивалась, пытаясь понять, что он делает, вспоминая его предложение, сделанное ей на корабле. Конечно, было сумасшествием даже подумать об этом.

Внезапно его ладони опустились ей на плечи.

— Когда вы мне уступите? — Он подкрался так тихо, что она ничего не слышала.

— Не смейте меня трогать! — Катарина отпрянула.

— Вы боитесь не меня, Катарина. Вы боитесь того, что я вызываю в вас. Вы боитесь собственной страсти, боитесь скрытой в вас женщины.

Она отказывалась верить его словам.

Нет. Я боюсь вас, вот и все. Он довольно засмеялся.

Ловко вы научились лгать. Вчера в спальне вы меня не боялись.

Она вспыхнула.

— Просто я была не в своем уме.

— Конечно. — Его глаза светились. Он снова обхватил ее и притянул к себе, не обращая внимания на то, что она вся напряглась. — Но мне нравится, когда вы не в своем уме, Катарина. Разве вам не хочется хорошенько попрощаться со мной, прежде чем я выйду в море?

Сердце Катарины колотилось. Он уезжал, и это не было уловкой. С ее стороны нелепо было расстраиваться, но она расстроилась — в этом не было сомнения. Она была в отчаянии. Что если он умрет? Его средством к существованию был меч, его занятием — пиратство и грабеж, убийство и насилие. О Господи! Она думает о его безопасности! Хуже того, что какая-то бесстыдная маленькая ведьма внутри нее подсказывает, что еще один, прощальный поцелуй вовсе не повредит — ведь он уезжает, и она может больше никогда его не увидеть.

И разве она не должна быть ему благодарна за все то, что он до сих пор для нее сделал?

Какие мысли проносятся в вашей умной головке? — спросил Лэм.

Катарина не переставая повторяла себе, что не станет его целовать. Это было неправильно, вот и все. Но тело ее начала сотрясать дрожь.

— Куда… куда вы отправляетесь?

— Собираюсь пощипать испанцев, — сказал он, чуть улыбаясь. — Королева дала мне патент.

Катарина разинула рот. Внезапно все встало на свои места. Он был не просто пират, а буканьер — с патентом короны.

— Мне следовало давно догадаться! Вы должны были сказать мне, обманщик!

— Какая разница? У меня не было патента на захват французского торгового судна, на котором вы плыли. — Его глаза поймали ее взгляд.

Она вспомнила запах пороха и дыма, обугленную палубу, раненых — и непроизвольно вздрогнула. Он пальцем приподнял ей подбородок.

Вы как будто опечалены тем, что это не одно и то же, Катарина. Я никогда не стану блестящим придворным и аристократом.

Мне это отлично известно, — сказала она. Именно поэтому она не выйдет за него замуж. Никогда не сможет стать его женой.

Вы совсем еще глупая, — резко сказал он. — Остерегайтесь всего, что здесь происходит. Остерегайтесь интриг, остерегайтесь таких мужчин, как Лечестер, больше всего — его самого.

Катарина взглянула прямо в пылающие темным пламенем глаза Лэма.

Я могу позаботиться о себе.

Да, можете, и еще как. — Потом он посерьезнел. — Не пройдет и недели, как Лечестер постарается задрать вам юбки.

Она отшатнулась.

Я его убью, если он возьмет то, что принадлежит мне, — заверил ее Лэм.

Катарина ахнула, стараясь вырваться, но он только крепче схватил ее за плечи и встряхнул.

Можете сколько угодно с этим не соглашаться, но вы моя. Назовите это страстью, навязчивой идеей — как хотите, но от вас у меня бурлит кровь, и я не отступлюсь.

Она не могла произнесли ни слова. Ее сердце так колотилось, что она почти не дышала. — Запомните мои слова. Настанет время, когда я вернусь за вами, Катарина. Это я обещаю.

К ней вернулся дар речи.

Нет! Вы просто самоуверенный наглец! — Она стала вырываться, но где-то в глубине души чувствовала возбуждение оттого, что этот мужчина так неодолимо ее хочет.

Он издал какой-то животный звук и притянул ее к своему жесткому возбужденному телу. Катарина замерла, мучительно ощущая его прикосновение.

Так-то лучше, — сказал он, глядя на ее дрожащие губы. — Гораздо лучше. — Он тронул ее скулу, откинул назад прядь упавших на лицо волос. Потом наклонился и не спеша приложился губами к ее губам.

Что бы он там ни обещал, этот поцелуй мог оказаться последним — это Катарина понимала. Боже милостивый, не может же она отказать ему сейчас! Лэм притиснул ее к стене, и вскоре она обнаружила, что сидит верхом на его мощном бедре именно так, как представлялось таившейся в ее груди распутнице. Он стянул вниз кромку прямого выреза платья, обнажив ее груди. Она впилась ногтями в его затылок. Его руки принялись ласкать ее грудь. Катарина оторвалась от его рта и закинула голову назад, выгнув шею, постанывая от наслаждения. Лэм обхватил ее груди ладонями, наклонился и принялся лизать набухшие соски, покачивая бедром. При каждом движении его пульсирующий фаллос прижимался к ее лону. Тихонько постанывая, Катарина приникла лицом к его шее. Быстрее молнии рука Лэма скользнула под ее юбки, поглаживая влажные складки ее лона сквозь ткань нижних юбок. Катарина содрогалась, издавая громкие стоны. Лэм продолжал поглаживать ее, пока она не обмякла, цепляясь за него, умоляя — хватит! хватит!

Он обнял ее. Она приникла к нему, постепенно приходя в себя, боясь поднять голову и встретиться с его насмешливым взглядом.

Кэти, — хрипло выговорил он, — милая, бесценная Кэти. — Он снова притиснул ее к стене и приподнял подбородок. Ей ничего другого не оставалось, как посмотреть в его затуманившиеся глаза. — Вы принадлежите мне. Не забывайте об этом в долгие одинокие ночи, когда Лечестер и ему подобные примутся ходить за вами по пятам, капая слюной. — Он повернулся и быстро пошел к двери, потом остановился. — Я еще вернусь. Вернусь за вами.

Вскоре после ухода Лэма слуга принес Катарине большой сверток, завернутый в полотно. Катарина едва успела привести себя в порядок и все еще чувствовала себя слабой и опустошенной после страстного прощания с Лэмом. Она пыталась убедить себя, что это не имеет значения, что она рада его отъезду.

Теперь она уставилась на слугу, державшего сверток.

— Что это?

— Подарок от Лэма О'Нила.

Сердце Катарины учащенно забилось. Она подумала, что должна отослать слугу вместе с подарком обратно, но вместо этого сказала:

Положите его на кровать.

Когда слуга ушел, Катарина закрыла дверь и задвинула засов, потом бросилась к кровати и принялась нетерпеливо разворачивать недорогую простенькую упаковку. Она вытащила великолепное лазурное платье, шитое серебряными нитями, и обнаружила еще два, не менее превосходных. Конечно же, он не забыл жабо, шапочки, нижние юбки и белье. Катарина бережно отложила одежду в сторону.

— Будьте вы прокляты, Лэм, — хрипло прошептала она, быстро моргая, чтобы не расплакаться, потом прижала лазурное платье к груди и зарылась лицом в мягкий шелк. В ее ушах раздавались его прощальные слова: «Вы принадлежите мне. Мне, мне…»

Она глубоко вздохнула, потом быстро встала и разложила платье на кровати.

Что он хочет этим сказать? Что это — проявление щедрости, жалости или того и другого сразу? Или он пытается расположить ее к себе, отлично зная, что она тайком мечтала о такой прелести? Или он просто хочет еще раз сказать, что она принадлежит ему, что он будет одевать ее, как другие мужчины одевают своих жен?

Если так, он ошибается. Катарина с сожалением посмотрела на груду одежды, зная, что не станет ее носить.

Не потому, что люди станут задаваться вопросом, откуда у нее взялась такая шикарная и дорогая одежда, а потому, что она уловила свою слабость — он может ее соблазнить даже издалека.

Катарина опустила глаза на свое платье, которое принесла ей Елена, и пришла в отчаяние. Оно было из коричневого бархата, ничем не украшенное. Когда-то оно, наверное, было довольно миленьким, но сейчас порядком износилось. Манжеты полиняли и начали рваться, края подшитого подола распускались. Катарина вздохнула, потом торопливо, чтобы не передумать, схватила прелестное жабо из груды платьев на кровати. Трясущимися руками она прицепила его к своему платью, глядя в небольшое зеркало над единственным стоявшим в комнате столиком. Оно невероятно улучшило вид платья. И нечего раздумывать над тем, кто ей его дал.

Катарина отодвинула засов.

Елена!

Служанка немедленно откликнулась.

— Прошу вас, сложите одежду, что лежит на кровати. И уберите, потому что я не стану ее носить, — произнесла Катарина голосом, в котором слышалась дрожь.

— Миледи, граф Ормонд ждет в галерее внизу. Он хочет поговорить с вами.

Катарина застыла.

— Желаете, чтобы я сообщила ему, что вы заняты? — проницательно спросила Елена.

— Нет, нет.

Спускаясь по лестнице, она повторяла себе, что бояться глупо. Теперь она была одной из фрейлин королевы, и хотя Ормонд является давним врагом ее отца, он ее брат, пусть сводный, и наверняка он не собирается ее обижать, во всяком случае сейчас.

У дверей Каменной галереи этажом ниже Катарина замедлила шаг. Стояла тихая погода, и через выходившие на запад окна она могла видеть леди и джентльменов, прогуливающихся в королевском саду. Окна с другой стороны открывали вид на Темзу со множеством барок и рыбачьих лодок и на высокие берега, по которым проносились обгонявшие друг друга экипажи и спешили многочисленные пешеходы. В холле прогуливались или беседовали собравшиеся небольшими группами придворные.

Катарина и Ормонд увидели друг друга одновременно. Он отошел от группы джентльменов и направился к ней. Она не сдвинулась с места. Когда Катарина в последний раз видела его, он выглядел точно так же — высокий, смуглый, внушительный мужчина, одетый в темное, как будто он собирался на похороны.

На его лице не было улыбки. Катарина попыталась утихомирить свое бьющееся сердце, снова напоминая себе, что они родственники.

Она постаралась выглядеть беззаботной.

— Что привело вас сюда, милорд?

— Я хочу получше познакомиться со своей сестрой, — холодно ответил он.

Катарине стало не по себе. Она вспомнила предупреждение Лэма — не доверять никому при дворе.

У вас вдруг проснулись теплые чувства к давно забытой сестре? — как можно небрежнее спросила она.

Они двинулись вдоль галереи следом за другой парой. Он все еще держал ее за руку.

Думаю, так оно и есть.

Катарина встретила его мрачный взгляд и выдернула руку. Он чего-то хотел от нее, но она не могла представить, что бы это могло быть.

Вы довольны, Катарина, тем, что вам оказана честь быть фрейлиной королевы?

Да, конечно, — улыбнулась девушка. — По правде говоря, я очень польщена. Хотя…

— Хотя что?

— Хотя я все еще надеюсь, что со временем королева удовлетворит мою просьбу.

— Какую же?

— Я просила выдать меня замуж.

— Ах вот как. Значит, вы не страдаете по Хью Бэрри?

Катарина внутренне напряглась.

Милорд, Хью много лет был моим суженым, и я была счастлива. Когда я думала, что он погиб при Эффейне, я оплакивала его, и из-за того, что я так горевала, меня и отослали во Францию, в монастырь. Вернувшись в Саутуарк и узнав, что Хью жив, я была вне себя от радости. — Она замедлила шаг и остановилась под портретом короля Генриха VII.

— И что же? — Ормонд остановился рядом с ней.

— Мне было больно, когда я узнала, что суд клана признал наше обручение недействительным. Но я увидела ту сторону Хью, о существовании которой раньше не подозревала. Достаточно сказать, что теперь я рада, что мы не стали мужем и женой.

— Что он сделал? — спросил Ормонд

К ее огорчению, она не могла сдержать слез, вспомнив его грубую попытку изнасилования. Она покачала головой.

Ормонд не сводил с нее взгляда.

Что он сделал, Катарина?

Она взглянула в его глаза, в которых трудно было что-либо прочесть.

Он был… он оказался не джентльменом, но ведь и я сама теперь не могу считаться благородной женщиной.

Ормонд не отвел глаз.

Простите, — наконец сказал он, — наверное, это непросто — потерять все, что имел.

Она повернулась к нему, не поняв, сочувствует он ее бедам или нет.

Если вы сожалеете об этом, милорд, тогда, может быть, вы захотите мне как-то помочь.

У него дернулась жилка на щеке, он ничего не ответил. Катарина насторожилась. Этот человек был загадкой.

— Или я прошу слишком многого у собственного брата?

— Я чувствую, что вы еще не высказали вашу просьбу, — заявил Ормонд.

— Мне жаль, что я вообще заговорила об этом. Простите. — Катарина хотела отвернуться. — Пожалуй, я не нуждаюсь в вашей помощи. — Теперь она понимала, что ее судьба ему совершенно безразлична.

Но его рука удержала ее, и он снова повернул девушку к себе.

— Вы очень похожи на свою мать, — негромко сказал он. — Я говорю не о внешнем сходстве, хотя оно очень велико. Джоан не умела держать язык за зубами. Она всегда была откровенной. Откровенной, умной и решительной.

— Это похвала?

— Возможно. Если вам нравится быть похожей на нее.

— Конечно я хочу походить на нее! — вырвалось у Катарины.

— Вот как? — В его мрачном тоне чувствовалась насмешка. — Да вы хоть представляете себе, о чем говорите? Джоан была решительной и умной, но она устроила величайший скандал, когда сошлась с вашим отцом.

Катарине не понравился его тон.

Она умерла, а вы порочите ее любовь.

Любовь? — Он рассмеялся. — Когда Джоан стала подумывать о том, чтобы выйти за вашего отца, вскоре после смерти моего, тот был еще совсем мальчишкой. Чтобы не допустить этого, ее срочно выдали за сэра Брайана. Как только Брайан заболел, наша мать принялась везде разъезжать с вашим отцом, а ему было всего девятнадцать, меньше, чем мне. Джоан была на двадцать лет старше его. Я не мог шагу ступить без того, чтобы не услышать разговоров об их связи. Она совершенно открыто всюду сопровождала его: на охоты по всему Мюнстеру, на Калуэйскую ярмарку и даже останавливалась у него в Эскетоне. Это был открытый вызов, верх неуважения не только к умирающему сэру Брайану, но и к себе самой, графине Ормонд, ко мне и моим братьям.

Катарина знала о большой разнице в возрасте между своими родителями, но никогда не задумывалась над этим — многие вдовы выходили замуж за мужчин моложе себя. Но теперь она ощутила боль Тома Батлера.

Как тяжело это должно быть для вас, — прошептала она. Она была невольно шокирована непристойным поведением своей матери, но и гордилась ее железной волей и отказом подчиниться общепринятым нормам.

Вражда между Ормондами и Десмондами затронула несколько поколений, и такое поведение с наследником Десмонда было со стороны моей матери жесточайшим оскорблением всем нам. Оно было и остается непростительным.

Катарина вздернула подбородок.

— Она очень любила Джеральда, и его возраст тут ни при чем. Это был брак по любви.

— Верно, любила, — мрачно произнес Ормонд. — И это тоже непростительно.

Катарина словно заглянула в душу Тома Батлера, и ей стало его жаль.

— Вас она тоже любила! — воскликнула она. — Я помню, как мой отец вел свое войско на встречу с вашим, хотя я тогда была совсем маленькая. Помню, как мать рыдала в страхе за вашу жизнь, как она, несмотря на запрет отца, поехала с ним, когда он отправился воевать с вами!

— Да. — Лицо Ормонда смягчилось. — Тринадцать дней она разрывалась между мужем и сыном, разъезжала между двумя армиями, затаившимися друг против друга, как готовые к схватке псы. Солдаты с обеих сторон называли ее «ангел мира». Она умоляла то его, то меня поочередно, утром, днем и вечером, прекратить враждебные действия. Она была неутомима. — Он отвернулся к окну. — Она была ангелом мира.

И что дальше? — Катарина затаила дыхание. Ормонд еле заметно улыбнулся.

Не могу вспомнить, кто из нас первый послушал ее. Но в итоге битва не состоялась. Оба войска — ведомые мужем и сыном — развернулись и отправились по домам.

Джоан действительно была великой женщиной! — В глазах Катарины заблестели слезы.

Она была умной и упрямой, чересчур упрямой. Ей был безразличен скандал, который разразился из-за нее и Джеральда. Она только посмеивалась.

Катарина обхватила себя руками. Ей было не по себе. Она вспомнила Лэма и собственную страсть, когда дело касалось его. Теперь она знала, что темной стороной своей натуры она обязана не только отцу, но и матери тоже.

Но наверняка она не во всем походила на Джоан. Катарина не могла представить себя смеющейся по поводу скандала, который касался бы ее и пирата, Лэма О'Нила. Она пришла бы в ужас, она бы просто умерла от стыда.

Он надругался над вами? — вдруг спросил Ормонд.

Катарина знала, что он имеет в виду Лэма, но притворилась, что не понимает.

— Кто?

Пират, О'Нил. Об этом говорит весь город. Многие видели, как он целовал вас в банкетном зале перед вашим отъездом в Ирландию. Теперь ходят другие слухи, что кто-то видел вас с ним наедине в апартаментах королевы при компрометирующих, если не сказать скандальных, обстоятельствах.

Катарина вспыхнула. О Господи! Кто-то видел ее на полу в покоях королевы в объятиях Лэма. Но кто?

— Может, вы больше похожи на Джоан, чем я думал?

— Нет! — выкрикнула она, вдруг охваченная яростью. — Я не стремлюсь вызвать скандал! Я не смеюсь, когда слышу эти сплетни! Мне ничего не нужно от пирата, ничего — только бы он оставил меня в покое! Я твердо решила выйти замуж за приличного богобоязненного человека. Для меня это важнее всего!

Взгляд Ормонда пронизывал ее насквозь.

— А чего хочет для вас ваш отец?

— Не знаю, — правдиво ответила Катарина. В ее голосе невольно прозвучала горечь. — Я не видела его с той ночи, когда О'Нил отвез меня к нему. Вряд ли он знает о том, что Хью меня предал, и я сомневаюсь, что… что это его взволновало бы. Он способен думать только о своих потерях и о своем заточении.

Ормонд ничего не сказал, продолжая смотреть на нее немигающим взглядом.

Милорд, — как могла убедительно сказала Катарина, — мне уже исполнилось восемнадцать. Хотя я очень довольна — вернее сказать, я в восторге от милости королевы, — мои лучшие годы уходят. Большинство женщин в моем возрасте уже имеют детей, и если так пройдет еще несколько лет, я лишусь такой возможности. — Ее взор, устремленный на него, вдруг стал умоляющим. — Не могли бы вы склонить ее на мою сторону? Все, что мне нужно, — это порядочный джентльмен.

Ормонд уставился на сестру. Она была так похожа на Джоан, что это сходство почти причиняло боль. Но она не была Джоан. У его сестры не было никакого влияния. Ее лишили имени и имущества. У нее не осталось ничего, кроме красоты, которой рады были бы воспользоваться мужчины вроде Хью Бэрри и Лэма О'Нила. Хотя его первоочередная задача заключалась в том, чтобы сохранить власть Ормондов, ему вовсе не нравилась мысль о том, что кто-то из них вот так использует Катарину. Несмотря на его полное безразличие к этой вовсе не нужной ему сестре, у них была одна и та же мать.

Он напомнил себе, что она не могла быть такой невинной или искренней, какой казалась. У нее были все основания вступить в сговор со своим отцом, чтобы вернуть потерянное, и если бы она походила на Джоан, она постаралась бы использовать свою красоту, чтобы заручиться решительной поддержкой такого влиятельного человека, как Лэм О'Нил.

А если дело обстоит так, тогда ее желание выйти замуж — не что иное, как умная предательская уловка.

Учитывая интерес к ней Лэма О'Нила, нужно сделать так, чтобы она стала для него недосягаемой. И что могло лучше послужить этой цели, как не ее собственный муж?

Ладно, — коротко сказал он, — я займусь вашим делом, Катарина.

Она ахнула и совсем по-детски захлопала в ладоши.

Спасибо милорд… брат!

Ормонд выдавил из себя улыбку и отвернулся, чтобы ей не вздумалось его обнять. Теперь он твердо решил найти ей мужа, и его вовсе не смущала необходимость убедить королеву. Но неожиданно он обнаружил, что совсем не уверен в правильности своих рассуждений. Радость Катарины казалась настолько же детской, насколько искренней — совершенно искренней. Но она не могла быть настоящей, не могла-и все.

Катарина Фитцджеральд наверняка замешана в заговоре, и он твердо решил добыть доказательства этого.

Глава пятнадцатая

— Катарина, — прошептала леди Гастингс, — вы слышали? Это правда?

Катарина стояла в гостиной вместе с шестью другими фрейлинами королевы, ожидая, когда та выйдет из своей спальни. А в приемной ждали мужчины знатных родов — графы, бароны и рыцари, все официальные лица или королевские фавориты, включая ее брата, графа Ормонда, и конюшего, графа Лечестера, лорда Роберта Дадли. Там была также личная охрана королевы — около двух дюжин гвардейцев, одетых в алую форму.

Катарина почувствовала, как другие леди притихли, ожидая ее ответа. Кроме того, она ощущала на себе взгляд Лечестера — уже в который раз. Она притворилась, что не знает, о чем идет речь.

— Простите, леди Гастингс, что вы имеете в виду? Энни Гастингс захихикала и прикрылась веером. Ее глаза блестели.

— Бросьте, Катарина, вы отлично знаете, о чем я говорю. Весь двор целую неделю только и делал, что обсуждал эту новость. Неужели это правда? На следующий день после аудиенции у королевы Лэм О'Нил захватил один из кораблей короля Филиппа, груженный деньгами!

Сердце Катарины заколотилось. Двор считал, что ей должно быть известно о Лэме больше, чем другим. Ормонд не лгал, говоря, что все знали о том, как обошелся с ней О'Нил. Еще до того, как разнесся слух о его последней отчаянной выходке, придворные дамы засыпали ее не слишком скромными вопросами о нем. Катарина довольно быстро поняла, что многие фрейлины — замужние и высокого положения, не говоря о том, что очень красивые, интересовались пиратом так, как им интересоваться вовсе не следовало. Всю неделю она пыталась делать вид, что не слишком хорошо его знает и что он не целовал ее совершенно неприлично как на людях, так и в уединении.

О'Нил был главной темой разговоров при дворе. Дня не прошло с тех пор, как Лэм оставил Уайтхолл, а уже пошли слухи, что он напал на испанский галеон с грузом для Нидерландов. И не простой галеон, а груженный серебром и золотом в слитках, посланный королем Филиппом Испанским для финансирования кампании герцога Альбы против протестантских мятежников. Хотя «Клинок морей» был вдвое меньше испанского корабля и имел вдвое меньше пушек, Лэм решился атаковать его.

Слухи о его потрясающей победе всю неделю будоражили двор, но никто не знал, правда ли это. Катарина тоже не знала. Могло ли небольшое пиратское суденышко одолеть испанский военный корабль? Вряд ли. Скорее наоборот. Катарина похолодела, представив Лэма побежденным, связанным, закованным в кандалы и брошенным в испанскую тюрьму. Она пыталась успокоить себя мыслью, что если кто и знал, как выжить, так это Лэм О'Нил. А если он мертв?

— Катарина? — повторила леди Гастингс, на этот раз громче. — Мог ваш пират отважиться на такое?

Катарина побагровела. Она заметила откровенно бесстыдный взгляд Лечестера и поняла, что он слышал каждое слово.

Он не мой пират, леди Гастингс. Прошу вас не употреблять этого выражения!

Энни похлопала Катарину по руке китайским веером с ручкой из слоновой кости.

Если он не ваш, — прошептала она, — то вы просто глупы и я с удовольствием возьму его себе!

Катарина остолбенело уставилась на нее. От необходимости что-либо отвечать ее спасло появление королевы в сопровождении четырех фрейлин.

Катарина приглушенно ахнула. Не проходило дня, чтобы она не поражалась великолепию нарядов королевы. Сегодня Елизавета была вся в белом. Белоснежное шелковое платье было расшито серебром и усыпано жемчужинами. Пышные нижние юбки были тоже расшиты серебряной нитью, а талию, шею и уши королевы украшали рубины, золото и жемчуг. На каждом сгибе фантастически громадного жабо мерцала крошечная жемчужина. На голове королевы сверкала небольшая корона, и те, на кого падал взгляд Елизаветы, торопливо опускались на колени. Она одарила Катарину улыбкой, и сердце девушки учащенно забилось, когда она тоже преклонила колени.

Королева величественно направилась к выходу. Великолепно одетые, усыпанные драгоценностями придворные поторопились выйти раньше нее. Последним за баронами, графами и рыцарями ордена Подвязки шел лорд-канцлер с государственными печатями в шелковом мешочке. С каждой его стороны шагал лорд-аттентат в ливрее. Один нес королевский скипетр, другой — государственный меч в красных ножнах.

Королева следовала за ними в окружении личной стражи, состоявшей из джентльменов самого высокого ранга из лучших семей. Каждый держал в руках позолоченный боевой топор. Потом шли четыре почетные служанки, за ними — четыре доверенные фрейлины королевы. Катарина и другие фрейлины замыкали шествие.

Через приемную они вышли в холл, где находилось множество придворных и просителей. При приближении королевы все опускались на колени. Перед часовней она остановилась, чтобы с милостивой улыбкой принять некоторое количество петиций. Несколько человек — может, новички при дворе, а может, и нет — воскликнули:

— Храни тебя Господь, королева Елизавета! Елизавета снова улыбнулась:

— Благодарю тебя, мой народ.

Потом она следом за всей знатью зашла в часовню к утренней мессе. Когда Катарина опустилась на колени в одном из последних рядов, она наконец ответила сама себе на вопрос Энни Гастингс.

Конечно же, она верила слухам. Лэм вполне мог решиться напасть на один из груженных золотом кораблей короля Филиппа. Конечно, это было правдой. Возможно, как раз сейчас он смеялся, вспоминая схватку, если был еще свободен, если был еще жив.

Она обнаружила, что возносит молитву за благополучие пирата, просит Господа избавить его от опасности.

Позже в этот день Катарина проезжала Лондонский мост в окружении дюжины королевских гвардейцев. Это было необыкновенное зрелище. Каждый гвардеец был одет в ярко-алую ливрею с вышитой на спине золотой розой. Каждый держал золоченую алебарду с затянутой в красный бархат рукоятью, каждый сидел на великолепной лошади. Сбрую лошадей украшали серебряные нашлепки. Сама Катарина в коричневом бархатном платье и серой накидке выглядела серым воробышком в сравнении с этим великолепием. Но это не имело значения. Главное, что королева разрешила ей навещать отца в свободное от ее обязанностей время и с предварительным уведомлением ее величества. Королева стала очень добра к ней. И она даже посоветовала Катрине брать с собой Елену, чтобы та прислуживала ей во время этих родственных встреч.

Катарина знала, что должна бы чувствовать себя по-королевски, направляясь к отцу в сопровождении такого эскорта, тем не менее ее переполняло беспокойство.

Она провела при дворе уже несколько недель, но еще ни разу не навестила отца. Их последняя встреча была для нее потрясением. Катарина старалась не вспоминать попытку Джеральда навязать ее Лэму О'Нилу. Теперь эти ужасные воспоминания, как бы ни старалась она их забыть, не давали ей покоя. Катарина решила, что сегодня будет вести с Джеральдом самую обычную беседу в манере, подобающей встрече давно не видевшихся дочери и отца., Катарина любила своего отца.

В это время суток ворота дома Легера оставались открытыми, и когда маленькая кавалькада, цокая копытами, въехала в мощенный булыжником двор, в дверях показалась Элинор с широко раскрытыми от удивления глазами. Она сразу заметила Катарину. Катарина улыбнулась ей, но осталась сидеть на лошади.

Сэр Джон Хоук, капитан гвардейцев, был настолько добр, что решил сам сопровождать ее к отцу. Он соскочил со своего чистокровного гнедого мерина и подошел к Катарине, сидевшей на смирной лошади из королевских конюшен. В красной униформе он выглядел великолепно — блестящее воплощение офицера и джентльмена. Помогая ей спешиться, он держал ее мгновением дольше, чем было необходимо, и Катарина это заметила. Лэм научил ее замечать все оттенки отношения мужчины к женщине.

Сэр Джон казался подходящим претендентом на ее руку. С того самого времени, как она появилась в окружении королевы, было ясно, что он, как и многие другие джентльмены, находил ее весьма привлекательной. Сэр Джон происходил из знатной семьи, и, хотя их богатство было уже не тем, что прежде, если бы Катарине удалось подцепить такого мужчину, они составили бы отличную пару. Он был красив, обходителен и очень знатен, и она слышала только хорошее о нем и его семье. Но не он снился ей по ночам, хотя Катарине очень этого хотелось. Ей все время являлся далекий О'Нил.

Сэр Джон поклонился:

Леди Фитцджеральд, можете не торопиться. Я буду ждать столько, сколько вам нужно.

Она не удержалась от того, чтобы не пофлиртовать, самую чуточку. Она так долго была в монастыре среди женщин, что сейчас как бы наверстывала упущенное, и даже в уродливом коричневом бархате она чувствовала себя молодой, женственной и свободной. Она слегка дотронулась до его руки, трепеща ресницами точно так, как это делали Энни Гастингс и другие придворные дамы.

Благодарю вас, сэр. Вы так добры. Его глаза заблестели.

— Мы слышали, что ты здесь в качестве одной из фрейлин королевы, — рассержено произнесла Элинор. — Выходит, ты предала своего отца, Катарина?

— Я не предавала отца!

Нет? Ты стала одной из них, это совершенно ясно! — Элинор повернулась и ушла в дом.

Катарина не двинулась с места. Конечно, она не ожидала от Элинор теплой или дружеской встречи, но все же не могла предположить, что ее обвинят в предательстве. А может, Элинор была права? Последние несколько недель она провела совершенно беззаботно, поглощенная жизнью при дворе, королевой и ее окружением. Но разве это означало, что она могла пойти против отца?

Катарина заметила, что сэр Джон стоит рядом. Ей не хотелось, чтобы он понял, насколько она расстроена, поэтому она одарила его преувеличенно радостной улыбкой и поспешила в дом.

Джеральд стоял в полутемном холле, опираясь на трость. Он встретил ее без улыбки и подошел к ней, испытующе вглядываясь ей в лицо. Катарина боялась, что он тоже назовет ее предательницей.

Вместо этого он сказал:

Значит, королева взяла тебя под свою опеку, Кэти? Это неплохо.

Катарина облегченно вздохнула и схватила его за руку, испытывая желание его обнять.

— Вы на меня не сердитесь, папа? — Она кивнула Елене, которая внесла в комнату корзинку со съестным, присланную королевой.

— Нисколько. — Джеральд как будто хотел что-то добавить, но увидел служанку. — Кто это с тобой, Кэти?

Королева приставила мне горничную, отец. Джеральд провел Катарину к столу.

Я слышал, что Бэрри решил разорвать брачный контракт.

Катарина уселась, наблюдая, как ее отец с трудом опустился на скамью.

— Да. Хью я всегда была безразлична. Ему нужны были мой титул и обещанное приданое.

— Так устроены мужчины, и тебе не мешает это знать. — Джеральд похлопал ее по спине. — Расскажи мне про Десмонд. — Он наклонился к ней и с нетерпением приготовился слушать.

Катарины приуныла, вспомнив выжженные земли вокруг Корка и замка Бэрри.

Ах, отец! Там было столько сражений!

Из кухни быстро вышла Элинор в сопровождении служанки, несшей пиво и кружки. В руках Элинор был деревянный поднос.

— Да, и все сожжено подчистую, верно? Верно, Катарина? — Она с грохотом поставила поднос с хлебом и сыром на стол.

— Многое разрушено, — подтвердила Катарина.

— А Эскетон?

— Не знаю. Мне не разрешили заехать домой. Лэм сказал, что замок заброшен, как и многие другие наши владения. Это верно?

Джеральд кивнул.

Значит, теперь он просто Лэм? — поинтересовалась Элинор.

Катарина вспыхнула, и Джеральд одарил жену сердитым взглядом.

А как Фитцморис? Ты что-нибудь слышала о моем мерзавце кузене? Просто удивляюсь, как это он сам не обосновался в Эскетоне? — Руки Джеральда сжались в кулаки.

Элинор поспешила вмешаться:

Ты слышала, что он называет себя графом Десмондом? — спросила она Катарину и сказала, не дожидаясь ответа: — Знай, что он хочет завладеть землями и титулом твоего отца, и если он получит достаточную поддержку, то королева отдаст ему все, что когда-то было нашим! А мы вынуждены существовать милостыней, и я сама должна подавать на стол, как обыкновенная прислуга!

— Я рада, что контракт разорван, — сказала Катарина отцу. — Как я могла бы выйти за Бэрри, если он объединился с Фитцморисом против вас?

— Ты славная девушка, Катарина, — сказал Джеральд, но видно было, что этот разговор ему очень неприятен. Он резко поднялся, опираясь на трость. — Я не хочу есть, — объявил он. — Пойду подышу воздухом. Кэти, присоединяйся ко мне.

Катарина уже пообедала вместе с другими фрейлинами остатками с королевского стола, которых вполне хватало на пропитание всем живущим при дворе, и она тоже встала. Елена хотела последовать за ними, но Джеральд повернулся и жестом остановил ее.

Нам ничего не надо, — дружеским тоном сказал он. — Не могли бы вы помочь моей жене в кухне, милая?

Елена кивнула и стала помогать Элинор убирать со стола.

Снаружи было прохладно, но солнечно. Катарина с отцом рука об руку прошли по двору. Джеральд слегка опирался на дочь. Катарина ощущала присутствие сэра Джона и солдат, охранявших ворота и делавших вид, что не замечают их. Джеральд остановился.

Мы не должны никому доверять, Кэти, — сказал он.

Катарина посмотрела на него.

— Наверняка у вас нет шпионов в собственном доме?

— Это не мой дом, это дом Легера, — сказал он. — Но у Сесила везде есть шпионы — в этом можешь быть уверена.

— Катарина расстроилась, а последовавшие слова отца привели ее в отчаяние.

— Не доверяй никому, — строго продолжал он, — даже этой приятной маленькой горничной.

— Но отец! Это же просто нелепо! Сама королева направила ее ко мне! Так мило с ее стороны.

— Послушай меня, дочка. Не доверяй никому. Повторяю, никому!

Катарине стало не по себе. Так вот почему отец решил прогуляться с ней — из-за шпионов Сесила или из-за ее служанки. Она постаралась отбросить эту мысль. Наверняка Елизавета не стала бы подсылать к ней шпионку, конечно же нет.

Расскажи мне про О'Нила.

Катарина ощутила еще большую неловкость.

— Вы хотите говорить о пирате?

— О нем самом, — отозвался Джеральд, не спуская с нее глаз.

Катарина почувствовала, что ее щеки вспыхнули.

Он пират, и этим все сказано, — мрачно произнесла она, рассчитывая, что Джеральд переведет разговор на другую тему. Неужели он все еще думает о ее браке с ним? Катарина была рада тому, что он не знал о сделанном ей Лэмом предложении.

Джеральд взял ее за руку.

— Ты можешь помочь мне, дочка. И мне отчаянно нужна твоя помощь. Ты не откажешься облегчить участь бедного изгнанника, твоего отца?

— Как я могу помочь вам?

— Ты находишься при дворе — лучшего не надо. Войди в доверие к королеве. Потихоньку склоняй ее — только очень осторожно — на нашу сторону. Когда-то она любила Джоан. Она очень любила Джоан, и время от времени меня это выручало. Если она полюбит тебя, а в этом я уверен, она, возможно, сумеет меня освободить. Если мне позволят вернуться в Ирландию, я сумею отвоевать Десмонд, Кэти. Лишь только я окажусь дома, лорды примкнут ко мне и народ тоже. Она посмотрела на отца, который теперь выпрямился в полный рост, забыв о боли. Его темные глаза горели неуемной энергией, которую она так часто замечала в детстве. Он не просил о невозможном. Королева несправедливо лишила его титула, земель и дома, и Катарина знала, что должна помочь ему вернуть все утраченное. Он был ее отцом. И все же она чувствовала, что не может сделать то, о чем он просит. Потому что она успела полюбить королеву, от которой не видела ничего, кроме доброты и щедрости. Ей казалось неправильным воспользоваться этой добротой, этой дружбой, этой любовью для чего бы то ни было, даже для восстановления справедливости.

И мы должны так же осторожно — да что там, гораздо осторожнее, чем на Бет, — повлиять на О'Нила.

— Что?

— Он из-за тебя сам не свой. Страсть мужчины к женщине — огромная сила. Таким мужчиной легко управлять. Мне он нужен, Кэти. Он — Владыка Морей. Если я вернусь в Ирландию, ему будет совсем не сложно оказывать мне помощь. И даже теперь, если бы он присоединился к нам, то легко мог бы свести на нет усилия Фитцмориса, который зависит от испанских, французских и шотландских поставок продовольствия и оружия. Да, мы должны привлечь О'Нила на свою сторону

— И что я должна делать? — со страхом спросила Катарина.

— Води его за нос. Не позволяй ему добиться от тебя того, чего он хочет. Мужчинам слишком быстро надоедает добыча — им доставляет удовольствие сам процесс охоты. Пусть он поохотится. Завлекай его. Перемани его на нашу сторону. Если его страсть будет достаточно разожжена, я сумею склонить его повести тебя к алтарю. Я очень хочу, Катарина, чтобы ты вышла за него замуж.

Катарине стало трудно дышать. А она-то думала, что с этой ужасной темой покончено. О Господи! Оказывается, вовсе не покончено, и теперь она начала понимать все опасности своего положения.

— Отец, но ведь он пират, — с трудом выговорила она. — Я не понимала раньше — и сейчас не понимаю… Ведь я ваша дочь. Как вы можете снова говорить об этом союзе?

— Потому что у меня нет других союзников, — сказал Джеральд. — И если я могу заручиться только одним, пусть это будет сильный союзник. Он — ключ к моему будущему и моей свободе, Кэти. И к твоему будущему и свободе тоже.

— Он совершает убийства, насилия! Он грабитель, он низкого происхождения, он сын убийцы и насильника… у него нет ни капли совести! — Она старалась не вспоминать о другой его сути, которую вряд ли можно было назвать низкой или неблагородной.

Джеральд смотрел на нее, стиснув зубы.

Ты нужна О'Нилу! Он сам идет к нам в руки. Это воля Господня, дочка, и мы должны воспользоваться ею к нашей выгоде. Ты должна сделать то, о чем я сказал.

Потрясенная Катарина отвернулась с гнетущим ощущением в сердце.

— Я хочу благородного мужа, — прошептала она, — хочу того, что мне причитается по праву.

— Ты не будешь благородной, пока я не верну Десмонд, — отрезал Джеральд. — Именно по этой причине Бэрри отказался от тебя. Все влиятельные мужчины будут думать точно так же. У тебя нет выбора, Кэти.

Катарина тяжело вздохнула, расправила плечи и вздернула подбородок. Из уголка ее глаз выкатилась одинокая слезинка.

— Я не могу, — сказала она. В ее груди что-то сжалось и ужасно болело. — Я не могу этого сделать.

— Ты это сделаешь, — резко сказал Джеральд. — Потому что ты моя дочь, Катарина Фитцджеральд, и твой долг передо мной превыше всего.

Катарина попыталась вырвать руку.

Кэти, — уже мягче сказал он, — разве ты не понимаешь, что только ты можешь мне сейчас помочь? Сейчас у тебя есть возможность вдохнуть жизнь в мою мертвую душу. Кэти, ты должна мне помочь!

Катарина глядела на отца, уже не скрывая слез. Ее сердце разрывалось. Она знала, что у нее действительно нет выбора. Она не стала говорить отцу, что Лэм О'Нил уже сделал ей предложение и что скорее всего он опять его сделает, стоит ей лишь немного его ободрить. Она все еще упрямо, вопреки воле отца цеплялась за свои мечты о будущем, и в них не было места Лэму О'Нилу. Совсем не было.

Глава шестнадцатая

Королеве нравились любительские драматические представления. В той пьесе, которая игралась сейчас, излагалась история пяти дочерей африканского бога рек Нигера, и в ней были роли рабов и султанов, принцев и принцесс, нимф и русалок, морских драконов и множества других ужасных чудовищ. Королева приказала всему двору принять участие в этом представлении, и каждый должен был быть одет в соответствующий костюм. Придворные охотно подчинились, и Катарина была поражена, увидев их одеяния — от древнегреческих богинь, облаченных в тончайший, до неприличия прозрачный шелк, до вождей племен, которые вместо корон носили на голове венки из цветов и фруктов. Самой Катарине было не на что купить материю для костюма, но Елена раздобыла ей великолепную красную маску, расшитую бисером. Она надела ее вместе со своим видавшим виды коричневым бархатным платьем.

Блестящий спектакль окончился уже после полуночи. Раскрасневшаяся от удовольствия королева стоя аплодировала самодеятельным артистам. После этого двор принялся развлекаться всерьез, и с приближением утра весельчаки становились все менее трезвыми и более развязными.

Сейчас музыканты играли зажигательную ирландскую джигу. К флейтам, барабанам, арфам и скрипкам присоединилась волынка. Несмотря на непрекращающееся недовольство ирландскими лордами, не желавшими ей подчиняться, королева предпочитала этот огненный танец другим. Когда заиграли джигу, Катарина захлопала в ладоши от удовольствия. Ее ноги не стояли на месте. Как ей хотелось танцевать!

В паре с королевой выступил Лечестер, одетый Юлием Цезарем. На нем была накинута белая тога, оставлявшая обнаженным одно широкое плечо и часть крепкой груди. Талию охватывал широкий кожаный ремень, на котором висел тяжелый старинный меч. Корону на его голове было не отличить от настоящей золотой. Катарина, улыбаясь, смотрела на них, восхищаясь не столько королевой, которая танцевала великолепно, сколько графом, чьи белые зубы сверкали, а крепкие ноги выделывали сложные па.

В это мгновение кто-то в окружающей толпе схватил ее сзади за локоть.

Идемте, мисс Фитцджеральд, поучите меня вашему национальному танцу.

Катарина повернулась и встретила взгляд ярко-синих глаз Джона Хоука. Как и она, он пренебрег костюмом, но выглядел великолепно в алой униформе, светлых рейтузах и полумаске.

Разве я могу отказаться, — воскликнула она, — когда мое сердце поет, а ноги так и рвутся танцевать!

Он улыбнулся. Оказалось, что он немного слукавил. Когда Джон закружил ее среди танцующих, стало ясно, что он до этого по крайней мере несколько раз танцевал джигу. Но он не был ирландцем. Ирландцев при дворе не жаловали, за исключением графа Ормонда, который уже ушел с празднества, подтвердив этим мрачность характера, так часто им выказываемую. Катарина знала, что может сплясать джигу даже лучше королевы, что она и собиралась сделать.

Она так высоко подбрасывала ноги, что ее коричневая бархатная юбка и бежевые нижние юбки разлетались, открывая взгляду длинные выпуклые икры и колени. На Катарине было надето ее белое трико, но ранее, когда она решила надеть подаренное Лэмом жабо, она по какой-то ей самой неясной причине выбрала и пару пурпурных подвязок. Они вряд ли подходили к ее белым чулкам, к нижним юбкам и тем более к красной атласной маске, но Катарину, которая со смехом отдалась танцу, это нисколько не заботило. Она вертелась волчком и притопывала. Сэр Джон хохотал, крепко держа ее за руки, повторяя каждое ее движение так же энергично, как она. Они наслаждались танцем и широко улыбались друг другу. Она заметила, как его взгляд переместился на ее гладкие бедра с подвязками, а потом на вздымающуюся грудь, готовую вырваться из сползающего выреза платья. Катарине было все равно. Она еще в жизни так не веселилась. Она чувствовала себя прекрасной, полной жизни. Когда джига окончилась, Катарина буквально упала в объятия сэра Джона.

— Черт побери, — выдохнул он ей в ухо, крепче обнимая ее, — никто не танцует джигу лучше вас!

— Надеюсь, что нет! Какая же я была бы ирландка, если бы меня могли переплясать английские лорды и леди?

— Это почти крамольное высказывание, — пробормотал басовитый голос сзади.

Катарина резко обернулась и оказалась лицом к лицу с графом Лечестером. Сэр Джон отпустил ее руки.

Потанцуете со мной? — спросил граф с приятной улыбкой, но в его глазах горело пламя.

Катарина быстро оглянулась — она искала глазами королеву. Елизавета танцевала с другим своим фаворитом.

Я не знаю этого танца, — нервно выговорила она — не требовалось большого ума, чтобы догадаться, что королеве не очень-то понравится, если она станет танцевать с Робертом Дадли. Она часто ревновала его. Совсем недавно она отчитала двух своих фрейлин, Френсис Хоуард и леди Дуглас Шеффилд за то, что они явно оказывали ему знаки внимания.

Лечестер взял ее под локоть.

Я вас научу.

Катарина обеспокоенно взглянула на Джона Хоука. Он нахмурился, но тут к нему подошла Энни Гастингс, и мгновением позже она уже вела его танцевать, прижимаясь к нему гораздо сильнее, чем следовало.

Катарина повторила за графом па гораздо более плавного танца. Ее сердце колотилось, но вовсе не от быстрых движений. Она снова встретила его пронизывающий взгляд.

Он улыбнулся ей и перевел глаза на ее грудь. Хотя в моде были платья с очень низким вырезом, Катарина, которой было что продемонстрировать, никогда не следовала моде.

Перед ней мелькнула недавняя сцена: она, извивающаяся на кровати, привязанная красно-золотыми шнурами, и Лэм О'Нил, целующий ее соски, дразнящий их своим языком.

— Это платье не воздает вам должного, милая, — заметил Лечестер.

— Мне это отлично известно, — излишне резко ответила Катарина. К тому же она вспомнила предупреждение Лэма, что не пройдет и недели, как Лечестер постарается залезть ей под юбки. Со времени ее появления при дворе прошла не одна, а три недели, и когда граф являлся с визитом к королеве, его упорный взгляд часто, хотя и ненадолго, задерживался на Катарине. Но до сих пор они ни разу не вступали в беседу и не оставались наедине.

— Вы достойны самых тонких шелков и самого лучшего бархата, самых прекрасных изумрудов и жемчуга.

— И вы готовы предложить их мне? — Катарина сбилась с ритма.

Его глаза потемнели и переместились на ее губы, которые она решилась накрасить.

— О, конечно. Катарина, последние недели вы меня избегали. Вам нечего меня бояться, милая. Я не собираюсь сделать вам ничего плохого.

— Нет? — сухо спросила она. — А что же вы собираетесь сделать, милорд?

Все, за исключением брака. Я хочу быть вашим другом и думаю, что вы это знаете.

Она знала. Как и Хью Бэрри, он хотел, чтобы она была его шлюхой. Катарина пыталась отстраниться, но не могла вырваться из его железной хватки. Она испепелила его взглядом. Он больше не улыбался.

Катарина, вы меня не поняли. Видит Бог, я ведь граф Лечестер, один из самых богатых и влиятельных людей в королевстве. Я бы женился на вас не задумываясь, моя милая, потому что мне требуется не приданое, а любящая заботливая жена и крепкие сыновья. Я чувствую, что вы способны любить, и совершенно ясно, что вы созданы для того, чтобы рожать сыновей. Но я не могу жениться. — В его голосе прозвучала не горечь, а просто отстраненность. — Я не могу ни на ком жениться. Со временем, даст Господь… — Он взглянул в сторону королевы, и Катарина поняла, что он надеется стать королем Англии, хотя он этого и не утверждал. — Идемте, нам надо поговорить. Это нельзя откладывать.

Он обхватил перепуганную Катарину одной рукой и втиснулся с ней в толпу. Через плечо она увидела, что Елизавета смотрит им вслед. Сердце девушки на мгновение замерло от страха. Она упиралась, словно капризный ребенок, но Лечестер был силен и не собирался отступать от задуманного. Он подтолкнул ее вперед и почти пронес сквозь оживленную шумную толпу. Через мгновение они оказались в безлюдном холле и он втолкнул ее в пустой альков. Он сдвинул ее маску на темя и схватил ее за руки, держа так близко, что их колени соприкасались.

Не отвечайте «нет», — хрипло сказал он, прижимая палец к ее губам. — Катарина, я друг вашего отца.

Возражения Катарины замерли на ее губах.

Это я помешал Ормонду, когда после битвы при Эффейне он доставил вашего отца, которого взял в плен, к королеве. Батлер уже тогда хотел, чтобы Фитцджеральда лишили титула и земель. Это я в последующие годы защищал вашего отца и даже высказывался против суда над ним по обвинению в измене.

Катарина, затаив дыхание, испуганно уставилась ему в глаза. У нее голова шла кругом. Лечестер был очень влиятелен — в этом не было никаких сомнений. Он мог отстаивать права Джеральда, если бы находил в этом выгоду для себя.

— Не торопитесь отвечать «нет», — сказал он. Его глаза горели. — Я заберу вас в Кенилуорт, где вам ни в чем не будет отказа, Катарина. Но мы не должны вести себя вызывающе.

— Вызывающе! — выдохнула девушка, снова безуспешно пытаясь вырваться. — Вы не знаете, о чем говорите! Королева видела, как мы уходили вместе. Она сегодня же выгонит меня! — Она вся тряслась от ощущения, что попала в ловушку.

Мгновение Лечестер молчал.

Может, это и к лучшему, — наконец сказал он. — Для нас не слишком благоприятно то, что вы находитесь при дворе, у нее под боком.

Катарина была вне себя от возмущения.

Никаких «нас» нет! И я не желаю терять расположения королевы! Видит Господь, не желаю!

Не притворяйтесь, — сказал он, резко притягивая ее к себе

Катарина замерла. Несколько раз она имела возможность заметить подчеркнутую костюмом часть его тела, которая обращала на себя внимание, но тогда она предпочитала думать, что он носит паховую накладку. Сейчас под его римской тогой наверняка не было накладки. Под тогой не было ничего, кроме его ничем не сдерживаемого фаллоса, который упирался в поношенный бархат, прикрывавший ее живот.

— Я заметил, как вы смотрите на меня, — прошептал он, прижимая ее к стене. — Я не какой-то глупый мальчишка, чтобы так ошибаться.

— Не делайте этого, милорд, — взмолилась она. Он не вызывал у нее отвращения. Подобно сэру Джону, он был отличным образцом мужчины, и она не могла оставаться сдержанной, особенно сейчас, когда его жесткое тело пульсировало, вжимаясь в нее. Но это было только тенью желания, вызываемого в ней О'Нилом, и она отлично чувствовала разницу.

Он некоторое время изучал ее отрешенное лицо, потом наклонил голову. Катарина быстро отвернулась, и вместо рта его губы захватили нежную кожу на ее шее. Она попыталась оттолкнуть его. Его ладонь скользнула к ней за корсаж, большой палец коснулся соска, который тут же превратился в жесткий столбик.

Наконец он отпустил ее, поскольку тоже понимал, что последует, если их обнаружат. Она отпрянула, вся красная, глядя на него широко раскрытыми от страха глазами.

Вам это понравится, Катарина, — сказал он. Она хотела возразить ему, что ей это никогда не понравится, потому что между ними не будет никакой связи. Но все же он был, как он сам сказал, одним из самых влиятельных людей в королевстве. Если кто-то и мог помочь ее отцу, то это был граф Лечестер. Катарина знала, что Лечестер мог оказаться гораздо более полезным союзником, чем Лэм О'Нил.

Я не удовлетворюсь отрицательным ответом, — прошептал он, обдавая дыханием ее щеку.

И Катарина поняла, что он любым образом вынудит ее разделить с ним постель, хочет она того или нет. И если он это сделает, даже если он изнасилует ее, ей не к кому будет обратиться за помощью, потому что королева возложит всю вину на нее, а не на него. Но если она правильно поведет себя, то сможет использовать его точно так, как Джеральд предлагал ей использовать Лэма. С трудом подавив тяжелый вздох, она повернулась и бросилась прочь — не в бальный зал, а вверх по лестнице, в свою маленькую комнату наверху. Никогда она не ощущала себя такой затерянной в бурном море, которое могли успешно пересечь лишь те, кто бы искушен в искусстве навигации гораздо больше, чем она.

В тусклом мерцающем свете каганца Катарина повесила свою прелестную маску и простое платье на прикроватный крючок. Она задумалась над отсутствием Елены, чьей обязанностью было помочь ей приготовиться ко сну. Несомненно, она тоже участвовала в празднестве, не ожидая, что госпожа вернется так рано. Катарина не могла ее обвинять.

Расшнуровываться самой было очень трудно, но она ухитрилась справиться, стараясь не думать о Лечестере и о том, что будет с ней, если он решит довести до конца начатое этой ночью. Она положила корсет из китового уса на единственный стоявший в комнате сундук, скинула рубашку и стянула полотняные штанишки, потом уселась, сняла туфли и скатала вниз сначала один чулок, потом другой.

Ниже ее сосков виднелись красные полосы — неизбежная цена, которую приходилось платить за ношение узкого корсажа, чтобы грудь не так выступала. Она принялась слегка массировать себя — давний вечерний ритуал. Когда-то, в монастыре, он был невинным. Тогда она не обращала внимания на приятное набухание сосков, причиной которого были ее собственные пальцы, и на сладостную дрожь, пронизывающую ее лоно. Теперь ей было ясно, что это пробуждение желания. Разминая грудь, Катарина вспоминала, как ее трогал Лечестер. Он был тем человеком, за которого женщины мечтают выйти замуж — богатым, влиятельным, красивым и привлекательным. Но Лечестер не годился в мужья никому. Он принадлежал королеве, и это знали все.

Катарина тихонько постанывала, сильно сжав грудь, желая, чтобы Лэм О'Нил, за которого ни одна женщина не мечтала выйти замуж, трогал бы ее сегодня так, как это делал Лечестер. Ее руки замерли. Соски выглядывали из-под пальцев — розовые и до того тугие, что было больно. И невозможно было не обращать внимания на лихорадочный жар, накатывающий внизу живота и до того сильный, что Катарина застонала.

— О ком вы думаете? О сэре Джоне Хоуке, Роберте Дадли или обо мне?

Ахнув, Катарина вскочила на ноги.

В открытой двери, прислонившись к косяку, стоял Лэм. Она в изумлении открыла глаза, потому что в первое мгновение не узнала его.

На нем были надеты свободные белые шаровары, обмотанные широким пурпурным поясом, на котором висел меч — его собственный, как она теперь поняла. Широкая грудь и мощный торс Лэма были обнажены — и имели цвет темного дуба. Он загримировал руки, шею, лицо и даже волосы, которые в довершение эффекта украшал красный тюрбан. Контрастирующие с темной кожей глаза казались серебристыми.

Потом она сообразила, что он видел и что он видит сейчас, — и щеки ее вспыхнули.

Он невесело улыбнулся, вошел в комнату, захлопнул дверь ногой и отбросил тюрбан в сторону, потом повернулся к ней, играя мышцами груди и торса. Его взгляд скользнул по ее телу, задержавшись на тяжело вздымающейся груди и выступающими сосками, и остановился меж бедер. Он оттолкнулся от двери.

Как долго вы здесь стояли? — воскликнула Катарина.

Лэм мягкими шагами подошел к ней, неприятно улыбаясь, и на мгновение дотронулся до ее разбухшего лона.

Достаточно, чтобы насладиться отличным представлением, гораздо лучше того, что показывали внизу.

Катарина уставилась на него. Он шпионил за ней. Теперь она вдобавок к стыду ощутила ярость.

Повернувшись к нему спиной, она сдернула с кровати одеяло и торопливо обмоталась им. Только она успела повернулся к Лэму, как он сорвал с нее одеяло и отбросил его в угол, потом схватил ее за руки.

Вы мне не ответили.

Несмотря на внезапно охвативший ее страх, Катарина вздернула подбородок. Она тяжело дышала, остро ощущая свою наготу и его прикосновения. Ее соски касались мягких волос на его груди.

— Я не должна перед вами отчитываться, негодяй!

— Я видел, как вы заигрывали сначала с Хоуком, потом с Дадли, — прорычал он.

Тяжело дыша, она вырывалась, надеясь высвободиться и ударить его. Он только засмеялся и обхватил ее ягодицу ладонью. Она застыла. Он прижал ее к своим каменным, обтянутым шелком бедрам. Катарина задохнулась от требовательного, всепоглощающего, лихорадочного желания.

Он снова рассмеялся. В довершение всего его расставленные пальцы скользнули ниже, от ягодиц к месту соединения бедер, и он принялся дразнить ее девственную пещерку. Катарина ахнула.

Он так сжал челюсти, что, казалось, зубы вот-вот раскрошатся. Его серые глаза метали молнии.

— Вы уже совсем готовы! О ком вы думали, говорите!

— О Лечестере! — выкрикнула она, зная, что это приведет его в ярость.

Он изо всех сил оттолкнул ее, и она упала на кровать.

Проклятие! Так я и знал! Катарина встала на колени.

— Он предлагает мне больше, чем вы, — хрипло выдохнула она, зная, что еще сильнее раздразнивает его, но не в силах удержать себя. Она знала, что должно случиться, и ей отчаянно хотелось этого. Потому что все разумные соображения оставили ее в тот момент, когда она его увидела.

— Что он вам предлагал? — взревел Лэм. — Что, кроме своего большого члена?

Катарина ощущала его взгляд на своих покачивающихся грудях.

Кенилуорт. — Это не было большим преувеличением.

Лэм коротко рассмеялся, глядя на нее.

— Вы просто глупы. Если вы станете его женой, королева отрубит вам голову. Обезглавит вас и отберет у него все, чем она его одарила. Вы меня поняли, Катарина?

— Вы просто ревнуете, потому что он может дать мне больше, чем вы. Потому что он благороден и что-то значит, а вы всего-навсего пират, всего-навсего сын Шона О'Нила! — Она с вызовом взглянула на него.

— Может он дать вам больше этого? — Он дернул ее руку к себе, прижимая ее ладонь к своим чреслам. Катарина ахнула от ощущения пульсирующей плоти. — Говорят, что у него большой член, но и у меня не меньше. Может, вы хотите сравнить нас, Катарина, прежде чем примете решение?

Катарина стонала, не в силах что-нибудь сказать. Все внутри ее, от бедер и выше, так болезненно напряглось, что она не выдержала и вскрикнула. Лэм толкнул ее, и она упала на спину, с готовностью раскинув ноги. Их взгляды встретились. Катарина вполне осознавала свое бесстыдство. Она вполне понимала, что сейчас лишится своей так ценимой невинности. Почему-то этой ночью ей все это было безразлично.

Лэм больно схватил ее за колени, раздвигая ноги еще шире.

— Вы слишком далеко заходите, — прошипел он, глядя на нее. Он протянул руку и глубоко просунул палец внутрь нее, пока не наткнулся на преграду — доказательство ее невинности. Катарина ахнула, выгибаясь ему навстречу. Его имя уже готово было сорваться с ее губ. Лэм замер и не двигался. Катарина застонала, дергаясь из стороны в сторону и ничуть не стыдясь этого.

— Значит, Лечестер еще не добрался до вас. И не доберется, Катарина. Ясно?

Она заморгала, только теперь осознав, что он сделал.

— Ублюдок! — взвизгнула она, садясь и пытаясь оторвать от себя его руку. — Вы что, думаете, будто можете меня обследовать, как какой-нибудь доктор? Будьте вы прокляты!

— Мне все меньше верится в то, что вы воспитывались в монастыре, — поддразнил он. Внезапно он просунул в нее два пальца, и Катарина замерла, не в силах вздохнуть.

Ложитесь, — приказал он, — и покончим с этим. Конечно, Лечестеру все равно, девица вы или нет. Но будь я проклят, если позволю ему взять то, что считаю своим!

Хотя Катарине ничего так не хотелось, как почувствовать его в себе, от его слов она пришла в ярость. Она встала на колени и изо всех сил заколотила кулаками по его груди. Он со смехом схватил ее за запястья, что разъярило ее еще больше.

Я не принадлежу вам, — прошипела она. — Я принадлежу только себе, а со временем буду принадлежать мужу.

Лэм, по-прежнему смеясь, дернул ее к себе, и она оказалась в его объятиях.

Милая, — пробормотал он самым проникновенным тоном, — мне не хочется вам это говорить, но когда мы покончим с этим, никто другой на вас не женится. — И тут же его рот властно накрыл ее губы.

Он словно окатил ее ушатом холодной воды, заставляя взглянуть в лицо реальности, но это не уменьшило ее желания. Она хотела этого отвратительного, презренного мужчину. Она желала, чтобы он проник в нее, чтобы оседлал ее, как жеребец седлает кобылу. Видит Бог, ей хотелось этого. Но она вовсе не намеревалась стать шлюхой — ни его, ни Лечестера. Она мечтала быть женой, матерью и хозяйкой дома — и она желала этого много лет. Она с трудом оторвала губы от его рта.

Довольно, — сказала она. Ее глаза наполнились слезами.

Тяжело дыша, он держал ее лицо в своих ладонях.

— Хватит играть в игрушки, — прохрипел он.

— Нет, — зарыдала она, отворачиваясь от него. — О Боже, что со мной творится? — Она задыхалась от рыданий. Она не узнавала саму себя. Женщина, которая проявилась в ней этой ночью, была чужда ей. Как она могла так сильно желать его?

Что за дьявольщина, — выругался он, схватив ее за подбородок и повернув лицом к себе. — Теперь вы решили оставаться девственницей? Теперь?

Она не могла оторвать взгляда от его метавших молнии глаз, потом беспомощно взглянула на его губы.

Я не могу, — хрипло прошептала она, умоляюще глядя на него. — Боже мой, я такая испорченная, Лэм. Я хочу вас . Я вас хочу. Но я не могу отдать вам мою честь, не могу.

Со смесью недоверия и разочарования он уставился на нее.

— От таких игр и умереть недолго, — наконец резко произнес он.

— Я уже умираю, — прошептала она.

Их взгляды встретились, и в них что-то вспыхнуло, разгораясь жарким пламенем. Он толкнул ее на спину, и Катарина широко раскрыла глаза. Раздвигая ноги, она хотела все же что-то возразить.

Тише, — пробормотал он, коснувшись ее губ пальцем. Катарина закрыла глаза, исполненная доверия к нему.

Лэм склонился над ней, осыпая легкими поцелуями ее лицо. Его рука поглаживала треугольник между ее бедрами, палец раздвинул тяжелые трепещущие складки ее лона. Катарина вскрикнула, и через мгновение ощутила там его язык. Ее тело взорвалось, и она заплакала от наслаждения.

Лэм лежал рядом, заключив ее в объятия. Он не дал ей передохнуть. Катарина еще не пришла в себя, как он взял ее ладонь и сжал ею свой обнаженный пенис. Она ахнула, широко раскрыв глаза. Лэм крепко держал девушку, поглаживая ее рукой свою громадную, жесткую, разбухшую длину. Катарина зачарованно смотрела в его глаза. У нее начало стучать в висках. Она перевела взгляд с его напряженно застывшего лица вниз, на восставшую плоть. Раньше она мечтала ее потрогать, оказалось, что реальность гораздо лучше любой мечты. Инстинктивно Катарина сжала руку крепче, наклонилась и поцеловала похожий на спелую сливу кончик. Лэм ахнул, выгибаясь на кровати. Она убрала его руку со своей и принялась поглаживать его довольно неловко, пока его рука не стала направлять ее, показывая, что делать. Через несколько мгновений Лэм вскрикнул.

Катарина рухнула на него, в его объятия, не в силах сдержать стона. Он крепко притянул ее к себе и прошептал:

— Все в порядке. Я и дальше буду о вас заботиться, любовь моя.

Ни один из них не заметил стоявшую в углу комнаты Елену.

Глава семнадцатая

— Миледи, пора вставать.

Катарина глубоко вздохнула. Она лежала, зарывшись лицом в подушку, и чувствовала себя тепло и уютно под одеялом и мехами. Ей совсем не хотелось просыпаться — она была так измучена, что с трудом могла пошевелиться. Она чувствовала себя так, будто ее опоили. Катарина повернулась спиной к служанке и в одно ослепительное мгновение вспомнила прошедшую ночь.

У нее перехватило дыхание. Лэм. Боже, Лэм был в ее комнате, и они занимались любовью — в некотором роде. Это было греховно и замечательно, и она все еще каким-то чудом оставалась девственницей. Она улыбнулась, потягиваясь, пошевеливая пальцами, вспоминая, как он любил ее — не один раз, а дважды, и второй раз так нескончаемо, так великолепно, что в конце концов ей пришлось умолять его перестать. Ее щеки горели.

Катарина уставилась в каменную стену, слушая шаги Елены по комнате. Его не было. Она заснула перед рассветом и не заметила, как он ушел. Когда она снова его увидит?

Вместе с радостью угасла и ее улыбка. Это просто сумасшествие — жалеть о его уходе, сумасшествие — мечтать о новой встрече. Она сошла с ума. Всем известно, что он пират. А она — благородная женщина. Она была не в праве заниматься такими невообразимыми вещами. Просто не имела права, и все.

Катарина не двигалась, окаменев от отчаяния. Нет, неверно. У нее были все права вести себя подобно шлюхе, вспомнила она. Совсем недавно отец просил ее вести себя именно так.

Девушка закрыла глаза. Хотя отец одобрил бы ее действия, сама она не могла быть довольна своим поведением. Ей было стыдно. Тем более что она не хотела играть в игру Джеральда, не хотела стать женой О'Нила. И все же она сыграла роль шлюхи совсем неплохо, гораздо лучше, чем мог ожидать ее отец. Ее истинная природа оказалась гораздо темнее, чем Катарина могла бы предположить.

Возможно, мужчины с первого взгляда замечали чувственность ее натуры. Возможно, все они видели ее насквозь, с горечью подумала Катарина. Может быть, именно поэтому двое благородных мужчин, Хью Бэрри и граф Лечестер, хотели сделать ее своей любовницей, а не женой? Мог ли мужчина просто взглянуть на нее и распознать таившуюся в ее жилах запретную страсть?

Какая ирония судьбы! Хью Бэрри и граф Лечестер хотели, чтобы она стала их шлюхой, а Лэм О'Нил хотел сделать ее своей женой.

Катарина обняла подушку. Может, Джеральду удастся выдать ее за О'Нила. Теперь, учитывая, что она не смогла устоять перед объятиями пирата, это перестало казаться таким уж невозможным. Но, хотя Катарина хорошо понимала свой долг перед отцом, она надеялась, что Лэм не вернется ко двору, что он оставит ее в покое, исчезнет из ее жизни, так что она сможет достойным образом устроить свое будущее. Но, похоже, теперь у Джеральда появилось больше шансов поступить по-своему.

И что же в этом плохого?

Катарина сразу же пришла в ужас от своего легкомыслия.

Королева желает поговорить с вами, миледи, — сказала Елена, прерывая ее раздумья. — Что-то вы сегодня совсем заспались.

Катарина сразу уселась, отбросив покрывала, забыв, что спала без ночной рубашки.

— Королева! Боже милостивый, да сколько же сейчас времени? Почему ты не разбудила меня раньше? — Катарина быстро соскочила с кровати в чем мать родила.

— Сейчас почти девять, и королева желает побеседовать с вами до начала мессы. Я не стала вас будить, потому что вы выглядели полумертвой — до того вас утомили ночные излишества.

Катарина замерла, глядя в широко раскрытые синие глаза Елены. Но девушка только мило улыбнулась ей. Ничто в ее взгляде не выдавало скрытого смысла ее слов. Конечно, она могла ничего не знать, могла иметь в виду празднество, проходившее в холле внизу. Не знать, несмотря на исходивший от постели запах мужчины и женщины, несмотря на то, что Катарина спала без ночной рубашки.

Поторопитесь, миледи, не то королева рассердится. — Елена подала ей нижнее белье. Катарине надо было принять ванну, но до вечера об этом не стоило и мечтать, и она лишь кивнула. Проклятие, с раздражением и беспокойством подумала она, одеваясь.

О чем королева хочет говорить со мной?

Елена пожала плечами, помогая ей надеть рубашку и кринолин.

Не знаю, миледи. Она прислала за вами леди Энни. Я сказала леди, что вы сразу придете.

Теперь Катарина была готова просто впрыгнуть в платье. Она должна была явиться к королеве без четверти восемь, как и все остальные фрейлины, хотя будили королеву и помогали ей одеваться только особо приближенные. Она торопливо натянула платье и застыла, заметив на сундуке, стоявшем у изножия кровати, обернутый в шелк и перевязанный красной лентой пакет.

Что это? — пробормотала она.

Елена пожала плечами и подала ей пакет.

Не знаю. Это было здесь утром, когда я пришла вас будить.

Пакет мог быть только от Лэма. Катарина глянула на служанку, но та с непроницаемым видом взяла со столика шапочку Катарины. Катарина развязала пакет, слыша стук собственного сердца. Ее глаза широко раскрылись.

Ох, да что это такое? Какая прелесть!

Они с Еленой уставились на тонкую паутину белой ткани, шитой по замысловатому фасону, настолько замысловатому, что местами, казалось, лишь несколько ниточек удерживали материю.

— Я никогда не встречала ничего подобного! — с восторгом воскликнула Катарина.

— А я встречала, — вполголоса сказала Елена. — Это испанские кружева.

Катарина присмотрелась к белой воздушной материи.

— Испанские кружева, — пробормотала она, представляя, как они будут выглядеть на манжетах или воротнике ее платья. — Какие необычные и какие красивые!

— Да, — так же тихо отозвалась Елена. — Даже у королевы нет таких. Испанский посланник только недавно появился в таких кружевах — все с них глаз не сводили. Леди позеленеют от зависти, когда узнают, что у вас они есть.

Катарина уселась на кровать в не застегнутом платье и принялась разворачивать кружева. Из них выпала небольшая записка. С внезапно заколотившимся сердцем Катарина сорвала печать. На пергаменте были выведены только два слова:

«Наслаждайтесь. Лэм».

Катарина прижала записку к груди, вспоминая страсть прошлой ночи. Это было неправильно, что бы там ни говорил отец. Но самым невероятным было ее собственное поведение. И даже теперь при мысли о Лэме ее тело залила жаркая волна.

Катарина решительно смяла записку и встала. На столике лежало кресало, которым зажигали масляные лампы и каганцы. Она высекла огонь и поднесла к записке. Когда бумага загорелась, она уронила ее в миску с водой для умывания.

Не двигаясь с места, Катарина глубоко вздохнула и отбросила несвоевременные мысли. Ее ждала королева.

Елена, мне надо спешить. Будь добра, застегни мне платье и помоги причесаться.

Пока Елена выполняла поручение, Катарина разглядывала сложенное белое кружево, потом взяла маленький декоративный кинжал с рукоятью из слоновой кости и отрезала узкую длинную полоску кружев. Глядя в висевшее над столиком зеркало, она подоткнула кружева за вырез лифа, так, чтобы они окаймляли линию ворота, потом повернулась и вышла, ускоряя шаг.

Когда королева одарила ее испепеляющим взглядом и приказала всем удалиться, душа Катарины ушла в пятки. В одно мгновение ей вспомнилось, как Лечестер танцевал с ней, вынудил ее уйти из бального зала и завел в уединенный альков, где сделал свое предложение. Ее щеки пылали, внутри все сжалось от страха в ожидании чего-то ужасного.

Подойдите, — коротко приказала королева, когда они остались вдвоем.

Катарина приблизилась, едва не теряя сознания от волнения.

— Так вы начинаете распутничать, мисс Фитцджеральд?

— Я… простите, я не понимаю

— Вам недостаточно внимания одного мужчины?

— Ваше величество, я не вполне уверена…

— Прошлой ночью я видела вас с лордом Робертом! — Королева в ярости вскочила на ноги.

— Мы… мы только танцевали. — Катарина вся съежилась.

Так он увел вас подальше, чтобы танцевать? Катарина не отвечала, вспомнив губы Лечестера на своей шее, его руки за ее корсажем.

Мне… мне вовсе не нравится его внимание, ваше величество, — сказала она дрожащим голосом.

Нет? Значит, вы предпочитаете сэра Джона Хоука? Или Лэма О'Нила?

Катарина почувствовала, что вот-вот упадет в обморок.

— Я… я… вы…

— Приходил к вам пират этой ночью или нет? — требовательно спросила королева.

Катарина сделала глубокий вдох. Откуда королева могла знать? Елена! Должно быть, Елена их видела. Отец прав — горничная шпионит за ней. Собрав все свое мужество, девушка вздернула подбородок.

— Да.

Королева приподняла брови.

Значит, вы признаете тайную встречу в вашей комнате?

Катарина кивнула.

Королева отвесила ей пощечину. Катарина вскрикнула от боли, потому что пальцы королевы были унизаны кольцами и одно из них содрало ей кожу. Однако она не осмеливалась ни отступить, ни даже дотронуться до расцарапанной подергивающейся щеки.

Как вы осмелились вести себя при нашем дворе, словно потаскушка!

Катарина молчала. Ее глаза наполнились слезами. Нет, она не станет плакать. Вот она, расплата!

Вашей матери было бы стыдно за вас, — сказала Елизавета. — У нее-то хватило ума на то, чтобы развлекаться с наследником графского титула!

Катарина опустила голову. Ей нечего было сказать в свое оправдание.

Вы и вправду хотите выйти замуж или собираетесь превратиться в шлюху? Отвечайте! — взвизгнула королева.

Катарина посмотрела на нее.

— Я хочу замуж.

— Ормонд тоже так говорит. — Королева уже не так гневно посмотрела на девушку. — Мы приблизили вас, потому что мы любили вашу мать и чувствовали себя в какой-то степени ответственными за вас. Ормонд тоже как будто решил вас поддержать. Он обратился к нам с просьбой позволить вам вступить в брак, несмотря на то что ваш отец вызвал наше неудовольствие. Мы думали об этом, но теперь… Мы не знаем, стоит ли это делать.

Катарина пальцем не могла шевельнуть от ужаса. Наконец-то у нее появился шанс обрести все, о чем она мечтала, и она боялась потерять его.

— Ваше величество…

— Молчите! Как можем мы найти вам приличного мужа, если вы утратили свою последнюю ценность — свое целомудрие, если вы носите ребенка от другого мужчины?

Катарина облизнула губы. • — Я не ношу его ребенка.

— Лэм О'Нил специалист в этом деле. Не вздумайте убеждать меня в том, что он импотент. Не увиливайте!

— Я не лгу! — воскликнула Катарина, заламывая руки. — Он оставил мне мою честь! Клянусь всем святым! О Господи, простите меня, простите.

Королева оценивающе оглядела ее.

На колени, и вымаливайте наше прощение. Катарина послушно опустилась на колени.

Прошу вас, простите меня, ваше величество, я вас умоляю!

Голос королевы смягчился.

Встаньте, Катарина, и вытрите слезы. Катарина поднялась на ноги.

— Вам необходимо быть осторожнее. Вы очень красивы, и мужчины будут гоняться за вами, стоит дать им малейший повод. Вы должны оставаться сильной и не поддаваться — даже такому красивому пройдохе, как Лэм О'Нил. — Взгляд королевы потемнел. Катарина поняла, что она подумала о Лечестере.

— Вы правы, — пробормотала девушка, теребя складки платья, — я совершила серьезную ошибку.

— Может, вам не годится жить при дворе, — задумчиво произнесла Елизавета.

Катарину охватило отчаяние. Королева хочет отослать ее прочь — и поделом.

Пожалуй, сегодня мы обойдемся без ваших услуг. Ступайте в свою комнату и хорошенько подумайте о прошлом и о будущем. Тем временем мы будем размышлять о том, как с вами поступить.

Это означало конец аудиенции. Девушка вышла из кабинета, полная страха. Ощущение, что она попала в ловушку, усиливалось с каждым мгновением. За дверью толпились фрейлины королевы, советники, почетная стража и аристократы всех рангов, дожидаясь выхода Елизаветы. Катарина протискивалась через толпу, ни на кого не глядя, пока кто-то не тронул ее за руку. Она подняла глаза и встретила вопросительный взгляд Лечестера.

Девушка с гневом вырвалась и побежала прочь. «Что мне делать?» — лихорадочно думала она. Казалось, из этого ужасного положения не было выхода. Она попала в сеть интриг, в которой сплелись интересы слишком многих мужчин, их желание обладать ею и их стремление к власти. Получив наконец разрешение покинуть свою комнату, Катарина в задумчивости сошла вниз к ужину. Ей казалось, все знают, что она попала в немилость. Ей оставалось только надеяться, что окружающие полагают, будто гнев королевы вызван тем, что Катарина провела несколько минут наедине с Лечестером. Если же станет известно, что прошлой ночью она принимала у себя в комнате Лэма О'Нила, она пропала, и тот факт, что она все еще оставалась девственницей, не будет играть никакой роли.

Но бросаемые на нее взгляды не были ни презрительными, ни злобными, ни непристойными. В них сквозила лишь жалость. Катарина колебалась, не в состоянии решить, где и с кем ей сесть. Энни Гастингс с улыбкой махнула ей рукой. Когда Катарина подошла, она встала и обняла ее.

Бедняжка! Не стоит так переживать, Катарина, — прошептала она. — Вы не первая, на кого положил глаз Лечестер и кто получил взбучку от королевы. Просто она оберегает мужчину, который, как она считает, принадлежит ей.

С чувством огромного облегчения Катарина опустилась на скамью рядом с Энни.

— Но ведь он ей не принадлежит, верно?

— Она сделала его. Обогатила и дала титул, но он не перестал быть мужчиной и поступает по своему усмотрению. Если он хочет иметь законного наследника, ему со временем придется жениться снова.

Катарина прикусила губу. Она не собиралась говорить Энни, что Лечестер предлагал ей вовсе не брак. Она повернулась к темноволосой фрейлине.

Энни, что еще обо мне рассказывают? Леди Гастингс искоса глянула на нее.

По правде говоря, совсем немногое. Ходит странный слух, что ваш пират был на празднике прошлой ночью. Это неправда, верно?

— Понятия не имею, — еле слышно выдавила Катарина

— Хм… Наверняка все бы его заметили, если бы он появился. На такого мужчину трудно не обратить внимания.

Катарина почувствовала облегчение. Если это все, что говорили о Лэме, то ее репутация вне опасности. Но теперь она поняла, что чуть было не погубила себя. Впредь такого нельзя допустить. У Катарины хватило ума понять, что если это случится еще раз, она окажется на волосок от брака с пиратом, а к этому она еще не была готова, несмотря на просьбы и увещевания отца.

Наверняка найдется другой способ помочь Джеральду, способ, при котором ей не придется стать ни наложницей Лечестера, ни женой О'Нила.

Катарина подумала о графе Ормонде. Вроде бы он принял ее сторону и просил королеву устроить ей подходящий брак. Девушку поразила ирония судьбы: из всех мужчин при дворе лучшим союзником оказался смертельный враг ее отца. Может быть, Ормонду удастся взять заботу о ее будущем целиком в свои руки?

Она созналась. Этой ночью у нее был Лэм О'Нил.

Ормонд побагровел:

Если он еще раз покажется мне на глаза, я убью его.

Королева смотрела не на него, а на Лечестера, ошеломленно уставившегося на нее. Елизавета одарила его преувеличенно сладкой улыбкой.

Что-нибудь не так, милый Роберт?

Дадли очнулся. Красивое смуглое лицо приняло беззаботное выражение, и на нем появилась улыбка.

— Этот пират до того обнаглел, что осмеливается без приглашения являться ко двору и пробираться в комнату фрейлин?

— Возможно, она его пригласила, — заметила королева, не спуская глаз с Лечестера. — У него слава сердцееда. Все мои фрейлины готовы упасть в обморок, стоит ему зайти в комнату.

Улыбка Лечестера потухла. Все знали, что он считал себя неотразимым и гордился тем, что многие женщины были бы не прочь его заполучить.

— Сомневаюсь, чтобы мисс Фитцджеральд пригласила какого-либо мужчину в свою комнату.

— А, так вы хорошо ее знаете?

— Вам отлично известно, что я ее не знаю! Мы только танцевали, и все! — Лечестер стиснул зубы.

— А потом, возможно, обменялись поцелуями?

В глазах Лечестера сверкнули молнии. Елизавета почувствовала страх, несмотря на то что она была королевой, а он всего-навсего ее подданным. Она чувствовала, что зашла слишком далеко. Лечестер широкими шагами приблизился и стоял, угрожающе возвышаясь над ней. Она не шелохнулась. Ее сердце учащенно забилось — это была чисто женская реакция на его близость и мощь.

Я мужчина, Бет, и это вам отлично известно, — произнес он так тихо, что только она могла его слышать. — Какое вам дело, если я урву у нее поцелуй? — Его глаза горели темным пламенем. — Вы знаете, что я не искал бы ничего другого, дай вы мне то, что я хочу.

Елизавету пробрала дрожь. Она сожалела, что они не одни. Наедине Дадли схватил бы ее в объятия, не спрашивая, хочет она того или нет. Именно это нравилось ей в нем больше всего — и меньше всего тоже. Как женщина, она испытывала радость, как королева — негодование.

Елизавета уставилась на него, как всегда, не в силах понять, что на самом деле означают его слова. Имел ли он в виду ее тело, которым ему до сих пор не удалось овладеть, или ее трон?

Дам я вам что-то или нет — на то будет моя воля, Роберт. А вы, конечно, можете целоваться, с кем вам вздумается.

Лечестер не сдвинулся с места, продолжая смотреть на нее. Елизавете стало страшно. Может, она и вправду зашла слишком далеко. Она широко улыбнулась и взяла его за руку чуть ниже пышного манжета.

— Милый, простите мне мою женскую горячность.

— Позвольте мне зайти к вам вечером, Бет.

— Я подумаю. — Она отвела взгляд. Он схватил ее за руку, повернув к себе.

— Я приду, Бет.

Сердце Елизаветы колотилось так, что готово было выскочить из груди. Уже несколько недель она не принимала Дадли наедине. В конце концов она кивнула и, уже отворачиваясь, заметила промелькнувшее в его глазах удовлетворение. Сама того не желая, она уже с предвкушением ждала вечера.

Елизавета повернулась к Ормонду.

Это ваш день, Том. Я согласна с вами. Мы должны найти ей мужа — и побыстрее.

Лицо Ормонда прояснилось, а стоявший рядом с ним Лечестер застыл. Но сейчас Дадли не осмелился бы возразить, и Елизавета это знала. Молчавший до этого Сесил выступил вперед.

Вы передумали, ваше величество? Намерены изменить свое решение?

Да, — твердо заявила Елизавета. Она передумала. Что верно — то верно. В этом не было ничего необычного. Тем, кто хорошо ее знал, было известно, что сегодня она могла решить так, а завтра совсем наоборот, забыв о предыдущем решении. Теперь Елизавета собиралась сказать своим самым доверенным советникам правду, хотя и не всю. — Я не уверена, что она участвует в заговоре. Теперь я ее немного знаю, и я думаю, что она слишком наивна, чтобы быть замешанной в каком-либо сговоре со своим отцом или с О'Нилом. Однако меня бы нисколько не удивило, если бы оба интригана собирались использовать ее в своей игре. Я хочу оставить их без пешки еще до того, как игра начнется.

Сэр Уильям Сесил ничего не сказал. Но он понимал, что игра уже началась, и началась всерьез. От своих собственных осведомителей он получил поразительные сведения. «Клинок морей» был замечен на рейде залива Дингл, неподалеку от Эскетона. Заливом также пользовался папист Фитцморис. Поскольку Фитцджеральд пребывал в Саутуарке, Сесил полагал, что присутствие «Клинка морей» в заливе Дингл означало, что О'Нил затеял гораздо более опасную игру. Сесил был заинтригован. Если его подозрения оправдаются, значит, этот пират очень умен.

И Сесил промолчал, потому что пирату следовало дать полную свободу действий.

Елизавета подняла ладони, призывая всех к вниманию.

Я хочу выдать девушку за лояльного по отношению ко мне человека, — заявила она. — Будучи замужем, она перестанет представлять какую-либо ценность для Лэма, и еще меньше — для своего отца.

Ормонд улыбнулся с мрачным удовлетворением.

У вас уже есть кто-нибудь на примете? Елизавета кивнула, умолчав о том, что больше всего повлияло на ее решение выдать Катарину Фитцджеральд замуж. Это обстоятельство не имело никакого отношения к заговору и измене — и имело самое непосредственное отношение к страсти и желанию.

Эта девушка была слишком красива и слишком привлекательна, чтобы оставаться при дворе, представляя постоянный соблазн для фаворитов королевы. Елизавета не могла позволить девушке завлечь Лечестера, и ей вовсе не нравилось то, что она как будто совсем вскружила голову Лэму О'Нилу. Королева чувствовала, что он изменился. Да, решение оставить Катарину при дворе было серьезной ошибкой. Вот до чего доводит бездумная доброта.

Представив себе Катарину в отдаленном поместье в Корнуэлле, с цепляющимися за ее юбки детишками, Елизавета не могла сдержать улыбки. В таком виде ни Лечестеру, ни О'Нилу, ни Черному Тому она вовсе не покажется привлекательной.

Я даже уже переговорила с женихом. Хотя сэр Джон Хоук присматривал невесту получше, чем не имеющая гроша за душой ирландская католичка, я дам ей в приданое небольшое, но богатое поместье в Кенте. — Она безмятежно улыбнулась. — Сэр Джон согласен. Бракосочетание состоится пятнадцатого апреля, через четыре недели. Теперь мне остается только сообщить девушке, что ее будущее устроено, — добавила Елизавета. — Несомненно, она придет в восторг, когда узнает, что ее самое горячее желание исполнилось.

И Сесил задумался, как же ответит на этот ход пират.

Глава восемнадцатая

— Катарина!

Выходившая из обеденного зала девушка обернулась. Джон Хоук приблизился к ней.

— Могу я поговорить с вами?

Она посмотрела в его красивое лицо, заметив блеск в его глазах, и не могла не улыбнуться ему в ответ.

— Вы как будто в отличном настроении, сэр, — игриво сказала она, дотрагиваясь до его руки. — И какие же у вас хорошие вести?

— Давайте пройдемся по галерее, — предложил он и крепко взял ее под руку.

Когда они шли через холл, Катарина искоса взглянула на него и увидела, что он не спускает с нее глаз.

— У вас и вправду отличное настроение, сэр. Приятно видеть человека обрадованного, но чем?

— Вы очень нетерпеливы, — сказал он, понизив голос. — Вы во всем так нетерпеливы, милая Катарина?

Катарина насторожилась. За этим что-то крылось. Джон Хоук вел себя игривее, чем обычно, и она догадалась, что в его словах есть какой-то подтекст. Это ей совсем не нравилось. До сих пор Джон был вежлив и обходителен, не то что Лечестер или Лэм. Она не хотела, чтобы он оказался приставалой. Когда они зашли в галерею, пока пустую, потому что придворные еще заканчивали обед, она выдернула руку.

— Я вас чем-то обидел? — озабоченно спросил сэр Джон.

Катарина молчала, глядя на него.

Не знаю.

— Катарина, мне бы не хотелось вас расстроить. — Он помолчал. — У меня отличные новости.

— А именно?

Он больше не улыбался, глядя ей прямо в глаза.

Королева желает, чтобы мы вступили в брак, и я согласился. А вы согласны взять меня в мужья?

Катарина ахнула, совершенно ошеломленная. Перед ней промелькнул образ Лэма, золотоволосого и сероглазого, с прекрасным лицом, искаженным страстью, прижавшегося к ней трепещущим телом. Она постаралась избавиться от наваждения, что оказалось нелегкой задачей. Она моргнула и увидела перед собой молодого брюнета. Его взгляд был таким ровным, лицо таким серьезным.

Вы так побледнели. Я-то думал, что вы меня хоть немного цените.

Катарина отчаянно пыталась привести мысли в порядок.

Конечно, ценю! Это просто от неожиданности. — Вы согласны выйти за меня замуж, Катарина? — снова спросил Хоук.

Катарина не сводила с него глаз. Сэр Джон Хоук, капитан гвардии, красивый и благородный мужчина. Она подумала о своем опальном отце, лишенном всего, что у него было, который рассчитывал, что она склонит пирата на его сторону. Но она не хотела выходить за Лэма, ни в коем случае.

Может, вы не хотите выходить замуж? — сдержанно поинтересовался сэр Джон.

Отбросив все мысли о последствиях, Катарина схватила его за руку.

Нет, я хочу, хочу! — Она облизнула губы. — Я выйду за вас замуж, сэр Джон.

Его взгляд сразу прояснился, лицо расплылось в улыбке. Он обхватил ее плечи, и Катарина вся напряглась, отлично понимая, что он собирается ее поцеловать. Его синие глаза, обрамленные длинными густыми ресницами, приобрели странный блеск. Катарина не шевельнулась.

Вы очень красивая женщина, Катарина, и я рад, что вы станете моей женой, — хрипло сказал он, после чего нерешительно спросил: — Вас, наверное, уже целовали до этого?

Катарина вспыхнула.

Да, — неуверенно прошептала она. Она вдруг поняла, что наделала. Прошлой ночью ее целовал, обнимал и ласкал другой мужчина. А сегодня — сегодня она обручена. И она чувствовала себя запятнанной и недостойной сэра Джона.

«Слава Богу, он ничего не знает и никогда не узнает».

Мне это неважно, — резко сказал Джон. — Я не настолько глуп, чтобы не понимать, что у вас было много горячих поклонников. — Он все еще не поцеловал ее.

Катарина снова облизнула губы. Она ни в чем не сознается, она не должна, но лгать она тоже не будет. Боже милостивый, вскоре этот мужчина станет ее мужем. Она не должна начинать семейную жизнь со лжи или с неверности.

У меня было несколько поклонников, — прошептала она, силясь улыбнуться. — Но теперь я буду гнать их, если они осмелятся снова о себе напомнить.

Он не улыбнулся, но глаза его сияли.

Теперь никто не осмелится надоедать вам, Катарина. Вам известна моя репутация? Во всей Англии не найдется лучшего фехтовальщика, чем я. Мы обручены и через четыре недели поженимся. Никто не осмелится тронуть то, что принадлежит мне, даже этот пират, О'Нил.

Катарина попыталась представить себе сражающихся Джона Хоука и Лэма О'Нила. Это было ужасно. Один из них наверняка не выйдет из схватки живым, если только они не погибнут оба. В этот момент мысли ее прервались, потому что Джон Хоук притянул ее к себе, целуя.

Она неуверенно держала его плечи, пока его губы мягко касались ее губ. Его поцелуй был нежен и нетребователен, без той страсти, которую она предполагала. Катарина почувствовала облегчение. У нее не было настроения целоваться. Но в следующее мгновение чувство облегчения пропало. Его губы внезапно стали настойчивыми. Как и другие преследовавшие ее мужчины, он был знатоком в искусстве обольщения. Но Катарина оказалась не в состоянии следовать по указанному им пути. Она чуть застонала, но не от желания — от разочарования. Он неверно истолковал этот стон и прижал ее к стене. Катарина отдалась в его власть, говоря себе, что не должна его отталкивать, остро ощущая его прижатые к ее лону взбухшие разгоряченные чресла. Она напоминала себе, что он красив, благороден и добр, но ее тело оставалось безразличным.

Ну почему, почему она не испытывала к нему такой же страсти, какую чувствовала прошлой ночью к Лэму О'Нилу?

Наконец сэр Джон оторвал губы от ее рта. Катарина заставила себя взглянуть ему в глаза, уговаривая себя, что со временем она привыкнет к нему и станет жаждать его объятий так же, как предыдущей ночью жаждала объятий Лэма. И все же она ощущала чувство вины. Ей казалось, что она видит в его глазах сомнение — сомнение и разочарование.

Но он улыбнулся, обнимая ее одной рукой, и она поняла, что ошиблась. Венчание должно было состояться в Лондоне, в соборе святого Павла. На нем собиралась присутствовать королева вместе со своим двором, после чего новобрачные должны были отправиться в Барби-холл — поместье, которое Елизавета дала Катарина в приданое, — и провести там брачную ночь. Приготовления к свадьбе начались сразу же. Тем временем Катарина получила разрешение посетить родовое гнездо сэра Джона Хоука в Корнуэлле, чтобы познакомиться с его отцом и узнать свои обязанности будущей хозяйки поместья.

Катарина была счастлива. Вскоре она станет замужней женщиной, и не просто замужней, но женой дворянина, который со временем наверняка займет место среди советников Елизаветы. В один прекрасный день он мог стать кавалером Ордена Подвязки или даже личным советником. Елизавета часто вознаграждала преданность титулами и поместьями, как было с Лечечстером. Только в прошлом месяце сэра Уильяма Сесила произвели в пэры, и теперь он стал лордом Бергли и лордом казначейства и являлся одним из самых влиятельных людей в королевстве.

Да, Катарина была счастлива. Об этом мечтает каждая женщина — замужество и обустроенность, красивый, благородный муж и старинный особняк. И никаких пиратов, проникающих под покровом ночи в девичьи комнаты с самыми дурными намерениями, пиратов, нападающих на ни в чем не повинных торговцев, пиратов, грабящих и захватывающих невинных женщин, чтобы удовлетворять свою похотливую натуру, вовсе не думая о несчастных жертвах.

Катарина знала, что ей очень повезло, на редкость повезло.

После обручения она не видела отца, игнорируя его приглашения, последовавшие сразу после того, как она приняла предложение Джона. Она также игнорировала укоры собственной совести, стараясь не думать о том, что ослушалась отца. Но когда они стали чересчур сильными, чересчур настойчивыми и чересчур беспокоящими, она решила, что стать женой английского дворянина было лучшим способом помочь отцу. Со временем она обсудит отчаянное положение Джеральда с мужем, и еще через некоторое время он обратится к королеве по этому вопросу. Катарина знала, что Елизавета очень хорошо относится к Джону Хоуку — он был одним из ее самых приближенных людей после Лечестера и Ормонда. Конечно же, когда сэр Джон соберется попросить королеву позволить Фитцджеральду вернуться в Ирландию, она не сможет ему отказать.

Они сразу же отбыли в Корнуэлл. Катарина торопила отъезд, стремясь покинуть Лондон, чтобы расстроить планы Джеральда и Элинор, которым ничего не стоило заявиться к ней прямо в Уайтхолл, и чтобы не встретить Лэма — он вполне мог осмелиться на еще одно ночное свидание, которое на этот раз имело бы катастрофические последствия.

И все-таки она ночь за ночью проводила без сна, обуреваемая беспокойством, думая не о своем нареченном, а о проклятом пирате.

Сэр Генри Хоук, отец Джона, оказался полноватым симпатичным человеком, который поприветствовал их, когда они еще не успели спешиться. По его мрачному выражению лица она поняла, что он не доволен их союзом, ей были известны его соображения по этому поводу. Она ирландка, отец в заключении и лишен всего. И хотя она не выставляла свою веру напоказ, как и полагалось всем верующим, любой мог догадаться, что она католичка.

Они с Джоном обсуждали проблему религиозного воспитания будущих детей, но так и не пришли ни к какому решению. Он был заядлым протестантом и не выносил католиков. Катарина не могла представить себе ни молитвы без соответствующего одеяния, ни чтения молитвенника по-английски. Во избежание ссоры они оставили эту щекотливую тему, решив вернуться к ней в другое время.

Хотя сэра Генри Хоука явно разочаровала такая невеста, как она, — он наверняка рассчитывал на титулованную невесту для своего сына, — он не проявил по отношению к ней грубости или невежливости и постепенно начал оттаивать.

На второй день пребывания в Хоукхерсте Катарина сделала поразительное открытие. Они с Хоуком ехали на двух корнуэльских пони через пустошь, наслаждаясь мягким, солнечным мартовским днем. Он стал перечислять гостей, приглашенных на устраиваемое его отцом в их честь празднество, на котором она могла познакомиться с местной знатью. Катарина была просто ошарашена, когда узнала, что их ближайшим соседом оказался лорд Хиксли из Тарлстоуна. Оказывается, Джулия — ее соседка!

Джон, Джулия Стретклайд, наследница Тарлстоуна и подопечная лорда Хиксли — моя лучшая подруга по монастырю, где я провела последние несколько лет!

Хоук посмотрел на нее.

Стретклайд умер несколько лет назад, и я как будто вспоминаю, что у него была дочь, хотя я и не знал, что ее посылали в монастырь.

Джон, давайте заедем в Тарлстоун! Пожалуйста! Джон улыбнулся ей:

Когда ваши глаза так сияют, Катарина, вы совершенно неотразимы. Давайте заглянем к ним.

Они ожидали в главном холле, восторгаясь богатыми гобеленами, серебряными кубками и накрытыми чехлами креслами. Джулия уехала на прогулку, а лорд Хиксли был занят осмотром рудников. Но главный конюх охотно послал мальчишку за Джулией. Джону и Катарине ждать пришлось недолго.

Катарина услышала торопливые шаги и с улыбкой обернулась. В холл ворвалась Джулия. Она выглядела великолепно. Ее длинные, до талии, темные волосы свободно спадали, глаза сияли, щеки раскраснелись от езды. На ней было изумрудное платье из тисненой материи, подчеркивающее ее прелесть.

Катарина! — Девушки обнялись и замерли. Наконец они со смехом разомкнули объятия.

— Ты и раньше была поразительно красива, Джулия, но этот дикий климат тебе подходит — ты стала еще прелестнее!

— Ты мне льстишь, Катарина! И могу тебя заверить, ты и сама не уродина. Что ты тут делаешь? — Взор Джулии переместился с Катарины на Хоука. Ее улыбка угасла, и щеки стала медленно заливать краска.

Катарина улыбнулась про себя, когда заметила, что Джулия не может оторвать глаз от ее красивого жениха. Она повернулась, чтобы представить ей Джона, но не успела еще открыть рот, как ее улыбка сделалась неуверенной. Хоук уставился на Джулию с тем же ошарашенным видом, с каким она глядела на него. Катарина смолкла, и комнату заполнила внезапная тишина — такая, за которой безошибочно чувствуется общее напряжение.

Хоук первым взял себя в руки. Его лицо приняло чопорное выражение, и он поклонился:

Леди Стретклайд, рад с вами познакомиться, — вполголоса произнес он. Его взгляд оторвался от глаз Джулии и на краткое, но вполне заметное мгновение скользнул по ее фигуре — явно по-мужски.

Катарина уже не улыбалась.

Джулия как будто не находила слов. Она беспокойно глянула на Катарину и снова перевела глаза на Джона.

Сэр Джон, позвольте мне… позвольте поздравить вас… вас и Катарину… и пожелать вам счастья.

Хоук стиснул челюсти и отвернулся, глядя в окно с прелестным решетчатым переплетом. Катарина была в отчаянии. Вероятно, она ошиблась. Наверняка ей только показалось, что в воздухе между ними с треском проскакивали искры. Конечно же показалось!

Стараясь поправить дело, Джулия принужденно заулыбалась и принялась болтать нарочито беспечно.

Катарина, я так рада за тебя, — говорила она, — наверное, ты очень счастлива! Когда и где будет свадьба? Как долго вы пробудете в Хоукхерсте? И когда вернетесь?

Катарина все время поглядывала на Джона, который повернулся к ним спиной и старательно изучал гобелен с изображением битвы при Гастингсе. Она чувствовала, что он прислушивается к каждому их слову.

— Мы венчаемся пятнадцатого апреля в Лондоне. А в Хоукхерсте пробудем еще двое суток.

— Значит, я больше тебя не увижу? — произнесла Джулия уже своим обычным тоном.

— А ты не придешь на празднество, которое будет дано в нашу честь? — спросила Катарина.

— Не думаю.

— Разве тебя не пригласили? — допытывалась Катарина.

Джулия помедлила с ответом:

— Конечно, пригласили, но… дядя считает, что мне не стоит идти.

— Но почему?

— Катарина, я-то надеялась, что до твоего отъезда мы найдем время побыть вместе. Как жаль, что вы так скоро уезжаете.

Катарина взяла ее за руку.

Давай прогуляемся по саду. — Она обернулась к жениху: — Джон, вы не возражаете, если мы с Джулией удалимся ненадолго?

Хоук повернулся в их сторону. Его взгляд сам собой обратился на изящное, в форме сердечка лицо Джулии.

Катарина, нам нельзя задерживаться. Отец пригласил к обеду гостей, с которыми он хочет вас познакомить. А теперь уже почти полдень.

— Я знаю. Ну пожалуйста! Смягчившись, он сказал:

— Только недолго.

Джулия благодарно взглянула на Хоука и взяла руку Катарины. Девушки поспешили в сад и остановились перед вишневым деревом.

Джулия, тебя что-то тревожит?

Джулия посмотрела на Катарину с совершенно несчастным видом.

Как тебе везет, — прошептала она. — Выйти замуж за сэра Джона!

Катарина застыла, вообразив, что Джулия признается во внезапно вспыхнувшей страсти к Джону Хоуку.

Мой дядя хочет, чтобы я обручилась к моему шестнадцатилетию, до которого осталось всего полтора месяца. Он ограничил число претендентов до трех. О Боже! Лорд Кэри в три раза старше меня, хотя все еще отлично выглядит, но у него уже было две жены, и он имеет шестерых детей. Ральф Бенстон — тощий, прыщавый мальчишка, и все время дает волю рукам. А третий, Саймон Хант, вообще-то очень добрый, но ужасно толстый. Я их всех ненавижу!

— Ох, Джулия, — вздохнула Катарина, не зная, что сказать. Вообще-то люди не женились по любви, но встречались и удачные браки. — А ты не можешь обсудить это с Хиксли? Не может он выбрать для/ тебя такого мужа, который бы тебе нравился?

— Это невозможно, — грустно ответила Джулия. — Ему безразличны мои чувства. Он предпочитает лорда Кэри, который меня просто пугает. Я не знаю, что делать. Как я могу выйти за совершенно чужого человека, которому нужна не я, а поместье Тарлстоун, и жить с ним до конца дней своих?

Катарина взяла подругу за руку.

— Ты так красива, Джулия. Я уверена, что все трое хотят тебя не меньше, чем они хотят Тарлстоун.

— И это тоже ужасно. Ты могла бы лечь в постель с мужчиной, которого не любишь, позволить ему трогать тебя, целовать?

Катарина сразу подумала о Лэме О'Ниле и ощутила укор совести. Она была избавлена от необходимости отвечать, потому что Джулия с горечью продолжала:

— У тебя-то не возникает такого вопроса! Ты выходишь за красивого, благородного мужчину. Как я тебе завидую, Катарина! — Она всхлипнула и отвернулась. — Как тебе повезло, — прошептала она.

— Да, мне действительно повезло, — твердо сказала Катарина, испытывая в то же время чувство вины.

Вскоре они с Джоном уехали. Раскрасневшаяся Джулия махала им рукой с застывшей на лице улыбкой, не спуская глаз с Джона Хоука. Катарина помахала в ответ. Джон, наоборот, как будто старался не замечать Джулию, упорно глядя прямо перед собой. Но его щеки тоже раскраснелись, и Катарине показалось, что в его глазах проглядывала озабоченность.

«Я ошиблась, — думала Катарина. Ее настроение резко упало. — Между ними не было молнии. Конечно, Джулия находит его красивым, как и любая другая женщина. Но он станет моим мужем, а я — его женой. Она ему вовсе не нравится, он любит только меня».

В довершение ко всему, Лэм О'Нил имел наглость снова вторгнуться в ее мысли, и привидевшийся ей образ улыбался — улыбался своей насмешливой улыбкой.

Глава девятнадцатая

Джеральд в одиночестве сидел в темном холле дома Легера, проклиная собственную дочь.

Она ослушалась его, предала его. Она не очаровала, не подчинила себе Лэма О'Нила — последнюю надежду. Вместо этого королева обручила ее с этим проклятым англичанином, сэром Джоном Хоуком, капитаном гвардии, безусловно, преданным короне. Или Катарина не понимает, что с каждым проведенным в Саутуарке днем его жизнь угасает? Он не мог так жить дальше — в бедности, в изгнании, лишенный власти — не мог, и все! Как могла она так поступить? Ослушаться его приказа явиться к нему, черт побери!

Он невольно подумал, что она такая же дьявольски упрямая, какой была ее мать. Внезапно он ощутил глубокую тоску по своей первой жене. Когда они познакомились, ей было тридцать шесть лет, а ему всего шестнадцать, тем не менее это не могло сдержать их страсти. Джоан все еще была поразительно красивой, более красивой, чем многие молодые девушки. А что касается постели… Джеральд вздохнул. Она знала такие вещи, о существовании которых он и подумать не мог. Ее страсть была не менее сильной, чем она сама.

Она была ему абсолютно предана, хотя ее сын, граф Ормонд, был врагом ее мужа. Джоан ни единого раза не предала его. Она любила его до самой своей смерти.

Чуть ли не самую большую горечь в своей жизни он испытывал от того, что она умерла в одиночестве, в Эскетоне, пока он находился в Тауэре по приказу королевы и не мог быть рядом с ней. Но это случилось семь невыносимо долгих лет назад.

Джеральд? Почему вы сидите в темноте? — спросила Элинор, поспешно входя в комнату.

Джеральд заморгал, когда его жена принялась зажигать свечи. Вскоре холодный полупустой холл осветился. Чем-то она напоминала ему Джоан. Она была очень красива и очень умна. И упряма. Такая же хорошая спутница жизни, как и Джоан.

— Я размышляю.

— Ну, вы все равно ничего не сможете сделать, — горько сказала она, угадав его мысли. — Вы должны лишить наследства эту изменницу, вашу дочку, вот что!

Джеральд никогда бы не подумал лишить Кэти наследства. Она заслуживала взбучки, но она была его единственной дочерью и единственным ребенком от Джоан.

— Лишить наследства? — Он засмеялся с горечью. — У меня сейчас ничего нет, как же я могу лишить ее наследства?

— Сегодня они с Джоном Хоуком вернулись в Лондон. Если вы не поедете переговорить с ней, я сама это сделаю, — заявила Элинор, сверкая глазами.

— Я не желаю, чтобы вы с ней ссорились, — твердо сказал Джеральд. — Кроме того, еще не все потеряно — до звона колоколов еще далеко.

— Что вы имеете в виду, милорд?

— Принесите мне перо, леди. И найдите посыльного, безусловно нам преданного.

Элинор вернулась с пером, чернильницей и клог чком пергамента. Ее голубые глаза возбужденно сверкали.

Что вы хотите сделать, дорогой? Джеральд немного подумал и принялся писать.

Я хорошо знаю людей. Я сообщу пирату о случившемся. Если и найдется кто-то достаточно умный и достаточно смелый, чтобы изменить положение, то это Лэм О'Нил. — Он улыбнулся жене. — Я думаю, что как раз хватит времени, чтобы послание дошло до него и чтобы он успел поставить все на свои места.

Остров Эйрик, Атлантический океан

Дул обжигающе холодный ветер. Он нес последнее дыхание зимы, завывая над голым островом, представлявшим собой всего-навсего громадный скалистый выступ, хотя на его южной оконечности росли ели, противостоявшие натиску ветра и моря. Вдоль берегов тянулись узкие загроможденные валунами полоски песка, прилегавшие к вздымающимся утесам. Даже летом прибой яростно накатывал на них в не прекращавшейся схватке камня, земли и воды. На северной оконечности острова находилась глубоководная гавань с узким входом, который охраняли две башни с пушками. В гавани покачивались на якоре «Клинок морей» и несколько других боевых кораблей О'Нила.

Рядом с доком раскинулся небольшой поселок, в котором жили матросы и работали корабельщики. Там же жили их жены и дети и обреталось несколько шлюх. В поселке имелись кузнец, мясник, мельник, булочник, плотник и лавочник, торговавший всем, чем угодно. Было и несколько пивных.

От поселка узкая тропа, извиваясь среди утесов, поднималась к крепости Лэма. На самом верху на гранитном основании стоял средневековый замок. Широкий провал перекрывался подъемным мостом, а чтобы проникнуть за высокие каменные стены, требовалось миновать подъемную решетку и сторожевую башню над воротами. По четырем углам крепости располагались квадратные башни с узкими бойницами. Внутри находилась четырехэтажная башня, в которой имелся большой холл и несколько других помещений. Когда-то в крепости жил какой-то лорд в изгнании, а позже пираты. Но она была достроена сравнительно недавно, и к башне примыкал большой кирпичный особняк, с застекленными, а не затянутыми кожей окнами. На черепичной крыше высились пять длинных труб.

Лэм построил этот дом, потому что не выносил запустения древней башни, которая казалась ему мрачной и населенной привидениями. Он не боялся привидений, но думал, что новый, более жизнерадостный дом поможет ему избавиться от чувства одиночества, которое охватывало его каждый раз, когда он останавливался на острове. И все же особняк не привлекал его, несмотря на сияющие панели стен и богатую обивку. Однажды он попробовал жить в нем и, к своему ужасу, обнаружил, что чувствует себя здесь гораздо более одиноким, чем в средневековой башне.

Лэм сидел за тяжелым выщербленным столом. Расположившийся на табурете у очага Макгрегор наигрывал на волынке задумчивую мелодию. Мальчик Ги съежился у его ног. Отблески огня пробегали по смышленому детскому лицу. Музыка была успокаивающей, но Лэму она действовала на нервы. Дни тянулись медленно, зияя пустотой. Как, черт побери, мог он выдержать здесь еще хотя бы один день, если он чувствовал, что готов выскочить из собственной кожи? До этого ему никогда не докучало вынужденное пребывание на острове из-за плохой погоды.

Лэм в который раз осторожно развернул письмо. Оно было от его матери, Мэри Стенли, и датировано двумя неделями раньше. Хотя он всегда ее навещал, когда почему-либо высаживался на английскую землю, в последний раз он этого не сделал. Фактически он не видел ее уже полтора года, что представляло не в лучшем свете его сыновние чувства. Мэри Стенли писала:

Милый мой сын, Лэм, как всегда, я больше всего думаю о тебе. Надеюсь, что у тебя все хорошо и Господь хранит тебя от бед. Мой милый, прошу тебя быть осторожнее. Помни, что я не перенесу, если с тобой что-то случится.

До меня дошли слухи, что ты захватил на море Катарину Фитцджеральд, и, по правде говоря, я нисколько не удивилась, помня наши с тобой беседы. Я могла бы догадаться, что когда-нибудь это должно случиться. Но ты же не просто жестокий пират, как твой отец?

Милый Лэм, я знаю, что ты не похож на Шона, что ты никогда не мог бы поступить так, как он. Говорят, что Катарина очень напоминает свою мать, бывшую графиню Ормонд и Десмонд. Я хорошо помню Джоан. Она была необыкновенно красивой и необычайно сильной и умной. Если ее дочь очень похожа на нее, я боюсь, как бы у вас не нашла коса на камень. Милый Лэм, будь осторожен с этой девушкой. Она может представлять для тебя не просто политическую, а гораздо большую ценность. И еще помни, что Джоан была к нам очень добра, когда ты был еще в пеленках. Из всех дам, кого я встретила в те печальные, но и радостные дни (радостью был ты), она была одной из немногих, кто относился ко мне по-дружески и без жестокости. Я знаю, Лэм, что ты ни при каких обстоятельствах не причинишь вреда ее дочери. И я понимаю, почему ты захватил ее именно таким образом. Только наберись терпения, мой милый, если собираешься завоевать ее, а я подозреваю именно это. С любовью и надеждой Мэри.

Лэм, наверное, раз десять перечитал ее письмо. Ему было стыдно. Нечасто он сожалел о выбранном жизненном пути — какой смысл раздумывать над тем, чего нельзя изменить? И хотя Мэри никогда открыто не осуждала его занятие пиратством, Лэм знал, что она тайком мечтала о том, чтобы в один прекрасный день он стал благородным и чинным английским джентльменом. Это желание было несбыточной, пустой мечтой. Он не мог изменить того, кем и чем был его отец, и наверняка Катарина не смогла бы этого забыть. Заниматься разбоем на море вынудили обстоятельства его рождения — он не был ни англичанином, ни ирландцем. Мэри понимала это не хуже его.

Лэм аккуратно сложил письмо, спрятал его в маленькую шкатулку, в каких женщины обычно хранят драгоценности, и запер ее. Ключ он повесил себе на пояс, а шкатулку поставил на каминную полку и принялся расхаживать по комнате.

Раньше, когда ему становилась на острове одиноко, он имел дело лишь с самим собой. Тогда он мог с этим справиться. Но теперь… Теперь везде, где бы он ни был, куда бы ни смотрел, ему виделась огненно-рыжая соблазнительница. Даже его мать писала о ней.

Он вспомнил, как решительно Катарина отвергла его предложение, и побагровел от злости и унижения. Он знал, что слишком горд для того, чтобы просить ее передумать или хотя бы изменить ее мнение о нем.

Лэм повернулся к огню, стараясь подавить обуревавшие его чувства. Теперь Катарина была при дворе, и на некоторое время это его устраивало. Политические игры зашли слишком далеко, и конца еще не было видно. Но все когда-нибудь кончается, и Лэм задумался, не сделать ли Катарину своей женой даже против ее воли. Зная ее так, как он знал сейчас, Лэм понимал, что не смог бы поступить с ней таким образом. Но и отпустить ее он тоже не мог, особенно к другому мужчине. Он выругался, нарушив тишину каменных стен.

Заметив, что Макгрегор перестал играть и вместе с Ги уставился на него, Лэм снова стал мерить шагами холл и вынудил себя улыбнуться мальчику.

Капитан, что-нибудь требуется? — Ги вскочил. «Мне требуется рыжая девица, такая же страстная, как и я», — подумал Лэм.

Нет, Ги.

Мальчик нерешительно топтался на месте.

— Сядь и слушай музыку, — мягко произнес Лэм. Ги послушно уселся, а Макгрегор сказал:

— К нам кто-то пожаловал.

Лэм тоже услышал негромкий звон колокола на сторожевой башне. Зимой из-за воя ветра только этот колокол и можно было услышать. Вскоре в холле появились матрос с красным от холодного ветра лицом и закутанный в плащ посетитель.

Капитан, этот человек только что прибыл с посланием для вас.

Посетитель, дрожа от холода, снимал капюшон и перчатки. Наверняка он прибыл на остров на борту судна с припасами, за которым Лэм раз в месяц посылал в Белфаст. Человек был незнаком Лэму. Пригласив его сесть, Лэм едва заметно кивнул.

Откуда-то возник лакей, поймал взгляд Лэма и торопливо вышел. Через минуту он вернулся с горячим пуншем и едой. Лэм сказал матросу:

Джейк, иди в кухню погреться и хорошенько поешь.

Краснолицый матрос исчез следом за лакеем.

Лэм уселся на скамью напротив посланца. Макгрегор снова принялся тихонько наигрывать на волынке. Ги отвернулся.

— Кто вас послал? — вполголоса спросил Лэм.

— Джеральд Фитцджеральд.

У Лэма в груди все сжалось. Человек вытащил из-под плаща запечатанное письмо и подал ему. Лэм помедлил, потом поднялся и подошел к окну. Стараясь не выказывать обуревавшего его любопытства, он не спеша развернул письмо и принялся читать. Лицо его побелело от гнева.

Катарина Фитцджеральд обручена с сэром Джоном Хоуком и должна быть обвенчана с ним в пятнадцатый день апреля. Королева даже даровала ей в приданое небольшое, но очень хорошее поместье в Кенте.

Теперь лицо Лэма стало медленно багроветь. Его охватила неудержимая ярость.

— Какой сегодня день, черт побери? — взревел он. Макгрегор отложил волынку.

— Тридцатое марта.

Лэм отчаянно старался взять себя в руки, но при мысли о Катарине в объятиях другого в его жилах снова забурлила сотрясавшая его ярость. Все же, когда он заговорил, голос его был леденяще спокойным.

Мы едем в Лондон, — сказал он. Ничто в его тоне не позволяло догадаться, что внутри него мечется выпущенный на свободу зверь. — Немедленно.

Отплытие все-таки пришлось отложить из-за метели. На долгих двенадцать дней.

Лондон, 15 апреля 1571 года

Большие колокола собора святого Павла звонили не переставая. По улице перед собором было ни пройти, ни проехать. Вдоль нее выстроились многочисленные кареты, ожидая своих благородных владельцев, приехавших принять участие в церемонии бракосочетания. Здесь же разъезжали верхом сопровождающие. А на тротуарах рядом с поднимающимся к небу собором выстроились сотни лондонцев всех рангов и званий. Подобное бракосочетание было огромным событием, и они, сгорая от любопытства, ждали возможности взглянуть на венчающуюся пару.

Наконец появились новобрачные. В толпе раздались аплодисменты. Несколько женщин упало в обморок. Сэр Джон Хоук был одет в свою красную с золотом форму с пристегнутым церемониальным мечом. На ногах у него были черные высокие сапоги, на голове — шляпа с плюмажем. В толпе поднялся гул голосов, быстро сменившийся приглушенным перешептыванием. Невеста была столь же прелестна, сколь блестящ жених. Ее белому, усыпанному жемчугом бархатному платью позавидовала бы любая женщина еще и потому, что оно подчеркивало идеальные формы невесты. Но ахи и охи как женщин, так и мужчин вызвало ее лицо, необыкновенно прекрасное, с высокими скулами и полными губами. Весь ее вид заставлял мужчин завидовать жениху.

Толпа осыпала новобрачных горстями зерен, желая им плодовитого союза, и только когда новобрачные поднялись в ожидавшую их коляску, запряженную парой белых лошадей, все заметили, что на их лицах не было улыбок.

В сложенном из гранита очаге горел огонь, согревая украшенные резными панелями и затянутые тканью стены спальни в Барби-холле. По полу расстелили свежие, сладко пахнущие камышовые циновки. В середине комнаты стояла кровать со столбиками по углам, без балдахина, но все равно очень массивная, укрытая синим с золотом бархатным покрывалом и мехами. Покрывало было откинуто.

Сердце Катарины бешено колотилось. Усталость, которую она ощущала после венчания и свадебного приема во дворце Ричмонд, исчезла, сменившись нервным возбуждением. Теперь она была женой Джона Хоука. О Господи! Катарина стояла, закрыв глаза, пока Елена раздевала ее.

«Что я наделала!» — эта непрошеная мысль не покидала девушку. Но время сомнений и колебаний прошло, строго напомнила она себе. В конце концов, она была почти уверена, что любит Джона Хоука.

И она была счастлива, точно была. Именно об этом она мечтала, именно этого хотела — жизнь наконец-то давала ей то, что ей причиталось: благородство, всеобщее уважение и вскоре, она надеялась, ее первого малыша.

Катарина вздохнула и подошла к огню отогреть застывшие руки. Она была замужней женщиной — чего еще можно желать? Она радостно встретит своего мужа. Слава Господу, у нее страстная натура. Скорее всего она получит удовольствие, во всяком случае, она на это надеялась.

Елена вытащила шпильки из пышных рыжих волос Катарины, и они свободно рассыпались по спине.

— До чего вы красивы, миледи. Этой ночью сэру Джону не удастся заснуть.

Катарина вспомнила, что за весь день Джон ни разу не улыбнулся ей. Может, он просто нервничал, как большинство новоиспеченных мужей? Или его одолевали сомнения? Вдруг она подумала о Джулии, которой вскоре придется выйти за совершенно чужого человека. Джулия вместе со своим дядей присутствовала на венчании, и Катарина заметила, как она смотрела на Джона. У Катарины мелькнула безумная мысль — на ее месте сейчас должна быть Джулия, именно Джулия должна была стать женой Джона Хоука, ожидающей его в их брачную ночь.

Катарина вздохнула, ужаснувшись тому, что ей могла прийти в голову такая мысль. «Все будет отлично, — уговаривала она себя, тяжело дыша, — после того, как мы проведем ночь вместе». От этой мысли ее прошиб пот.

И даже если не все будет в порядке, это не имело теперь никакого значения. Она была женой Джона по закону и велению Божьему, пока смерть их не разлучит.

Елена вышла, оставив Катарину в одиночестве.

Катарина снова подошла к огню, надеясь согреть свое почти обнаженное тело, укрытое лишь лоскутом шелка цвета слоновой кости, ничуть не скрывавшим ее формы. Одежда, предназначенная для того, чтобы соблазнять. Катарина пожалела, что не надела что-нибудь поскромнее, потом напомнила себе, что хочет ребенка, значит, должна завлечь своего мужа в постель.

Услышав, как они поднимаются по лестнице, Катарина застыла. Семья и ближайшие друзья Джона сопровождали их в Барби-холл для продолжения торжеств. У нее застучало в ушах. Катарина не сводила глаз с двери, слыша крики приятелей Джона, неприличные советы и подбадривающие возгласы. Она содрогнулась. Какой-то примитивный инстинкт подсказывал ей броситься к постели и спрятаться там, но она знала, что это глупый порыв, и не собиралась поддаваться ему.

В двери появился Джон, и, прежде чем она затворилась, Катарина успела заметить сзади него около дюжины разгоряченных выпивкой мужчин, которые уставились на нее, отпуская более чем рискованные шуточки. Катарина съежилась, сложив руки на груди. Она была не в силах пошевелиться. При виде ее глаза Джона широко раскрылись. Он быстро оглянулся и, яростно выругавшись, захлопнул дверь перед носом своих пьяных похотливых приятелей, потом повернулся к ней.

Он смотрел на нее, не двигаясь с места. На нем были только рейтузы и почти совсем расстегнутый мундир. Теперь его глаза мерцали — взгляд, который был отлично знаком Катарине.

Катарина вспыхнула, хотя теперь она была его женой. Джон продолжал ее разглядывать. Она выдавила из себя улыбку, и, хотя ей было очень холодно, опустила руки. Она снова встретила взгляд Джона, увидела, что он уставился на ее грудь, потом его глаза опустились ниже, к месту соединения бедер. У нее мелькнула дикая мысль: этой ночью он не будет думать о Джулии. Эта мысль ужаснула ее.

Джон, не хотите немного вина? — нерешительно предложила Катарина.

Не успел он ответить, как снизу донесся ужасный грохот. Сделав несколько шагов к ней, Джон замер. Внизу кто-то вскрикнул, и мгновением позже послышался яростный звон скрестившихся мечей. Его невозможно было не узнать.

Звуки стали громче. Послышался топот бегущих вверх по лестнице людей.

Джон резко повернулся, изрыгая ругательства, потому что он был без сапог, почти раздет и безоружен. Он подбежал к двери и распахнул ее.

Катарина стояла не двигаясь, словно пораженная молнией.

В комнату ворвался Лэм О'Нил с окровавленной рапирой в руке. Он окинул Катарину пронзительным взглядом, и мгновением позже острие его рапиры уперлось в тонкую кожу на шее Джона. Джон вдавился в стену. Катарина в ужасе прижала ладони ко рту. На лице Лэма мелькнула жестокая улыбка.

— Как будто я прибыл вовремя? — спросил он. Катарина разинула рот.

— Я убью вас! — Хоук был в ярости.

Как? — расхохотался Лэм. — На ваших вассалов вряд ли можно рассчитывать, к тому же они уже связаны. Ваша рапира валяется внизу, и я ее сломал. Но если вам так хочется умереть, то пожалуйста. Я с удовольствием помогу вам.

Джон дернулся вперед. Рапира проткнула кожу, и по его шее потекла струйка крови.

— Нет! — закричала Катарина, бросаясь к ним. Лэм спокойно взглянул на нее и произнес:

— Подержи ее, Мак.

Катарина только теперь заметила стоявшего в дверях Макгрегора. Когда он двинулся к ней, она вскрикнула, но ей некуда было бежать. Шотландец схватил ее своей медвежьей хваткой.

Комнату заполнили люди О'Нила. Лэм отдал краткий приказ, и на руках Джона оказались кандалы. Лэм убрал рапиру в ножны, схватил Джона и толкнул его к кровати. Один из его людей бросил ему еще один браслет. Он поймал его и приковал лодыжку Хоука к одному из кроватных столбиков.

Хоук задохнулся, побагровев от ярости.

Это вам даром не пройдет!

Лэм все время улыбался, как будто наслаждаясь каждым мгновением своей бесшабашной затеи, но теперь улыбка пропала, и он повернулся к Хоуку, сверкая глазами.

Сегодня я лишу ее невинности, что должен был сделать еще месяц назад в Уайтхолле.

Хоук дернулся, пытаясь разорвать кандалы.

— Считайте себя мертвецом. Я найду вас.

— Она моя, и всегда была моей. — Лэм повернулся, и Макгрегор, без слов поняв его, отпустил Катарину.

Теперь Катарина поняла, что происходит, и инстинктивно бросилась к двери. Это было настолько же глупо, насколько и бесполезно, потому что люди О'Нила загородили ей выход. Тогда она закричала, но никто ее не тронул. Она попыталась протиснуться между ними, но это было все равно, как если бы она хотела пройти сквозь каменную стену.

Лэм схватил ее сзади за волосы. Она ахнула от боли, потом замерла, задыхаясь, но до мелочей воспринимая окружающее, как дикая необъезженная кобыла, готовая броситься прочь при первой возможности. Лэм не спеша приближался к ней, наматывая волосы на руку.

Катарина отлично понимала, что он задумал, и готова была яростно броситься на него, но чтобы это сделать, ей нужно было вырвать волосы из головы. Она не двинулась.

Вдруг он отпустил ее, перекинул через плечо и быстро вышел из комнаты. Катарина принялась извиваться. Он крепко хлопнул ее по заду. Это было очень больно, и она стихла, сдерживая подступившие к глазам слезы. Она подняла голову и в последний раз встретила бешеный взгляд Хоука. Как бы хотелось ей чем-нибудь подбодрить его. Она видела, что он не просто взбешен действиями Лэма, но и сходит с ума от беспокойства за нее.

Но Лэм уже сбегал по ступеням вниз. Катарина больно колотилась о его плечо. Он поставил ее на ноги. Ее завернули в плащ, он заткнул ей рот кляпом и забросил на пританцовывающего огромного серого жеребца. Через мгновение он уже сидел сзади нее, обхватив ее одной рукой, словно железным обручем, и они понеслись прочь.

— Я уже сказал вам однажды, — прохрипел он ей в ухо, — что приеду за вами, когда настанет время.

Катарина испепелила его взглядом, полным слез и дикой неукротимой ярости.

Глава двадцатая

Катарине не оставалось ничего другого, как только цепляться за луку седла, пока жеребец Лэма с головокружительной скоростью уносился прочь от Барби-холла. Лэм сидел сзади словно влитой, крепко обхватив ее рукой. Под грохот копыт они галопом неслись по темной дороге в сторону моря. Следом скакали его люди. Ночь стояла безлунная, очень темная и холодная. В темноте с трудом можно было что-нибудь разглядеть, но громадная лошадь бежала уверенно, вытянув шею, прижав уши и ровно дыша. Лэм немилосердно погонял жеребца. Катарина глядела на несущуюся навстречу темную дорогу, думая, что этой ночью они все могут погибнуть.

Она уже начинала оправляться от шока. Его сменил нарастающий гнев. Но из-за кляпа она не могла ни говорить, ни позвать на помощь, а вырваться из хватки Лэма было невозможно.

Лэм повернул лошадь. Катарина издала сдавленный звук, когда увидела крутую узкую тропу, по которой он намеревался ехать. Она изо всех сил ухватилась за седло, желая осыпать его проклятиями, в полной уверенности, что теперь они свернут себе шею. Лэм крепче обхватил ее, и лошадь стала съезжать по головоломному спуску, приседая на задние ноги. Далеко внизу Катарина слышала шум прибоя.

Лошадь, скользя и спотыкаясь, съезжала вниз. Лэм с руганью понукал ее. Из глаз Катарины потекли слезы. Наконец животное оказалось на прибрежном песке, и Лэм, уже стоя на земле, снимал ее с лошади. Его люди сгрудились сзади. От усталости Катарина с трудом держалась на ногах. Она споткнулась, но Лэм вовремя подхватил ее.

Катарина яростно обернулась к нему, размахивая кулаками. Ей удалось попасть ему по лицу, но он словно не заметил удара, просто схватил ее запястья и тряхнул, давая понять, чтобы она стояла смирно. Он шепотом что-то приказал своим людям. Глаза Катарины снова наполнились слезами. Она мысленно проклинала его. Шок уже прошел, и теперь она полностью осознала случившееся. Он похитил ее из брачной постели!

Катарина увидела людей, появившихся из моря, словно привидения. Они тянули за собой несколько лодок.

Катарина в отчаянии обмякла, придерживаемая Лэмом. Ей показалось, что она различает огромные паруса «Клинка морей». Через несколько минут она окажется на корабле, и Бог знает, когда он решит отпустить ее.

И может, тогда будет уже слишком поздно.

Лэм подхватил ее на руки. Катарина инстинктивно пыталась оттолкнуть его, глядя через его плечо в отчаянной надежде увидеть признаки погони, заметить на вершине утеса каким-то чудом появившегося Джона. Но там ничего не было, кроме покачивающихся на ветру деревьев. Через секунду Лэм уже опускал ее в лодку.

Она не могла смириться со случившимся. Отлично понимая бесплодность своих усилий, Катарина вскочила, пока Лэм забирался в лодку, в последней отчаянной попытке спастись.

Поскольку она знала, что эта попытка последняя, она двигалась с невероятной скоростью, собрав всю свою волю в кулак. Она уже наполовину перегнулась через борт лодки, когда Лэм понял, что происходит, и рванулся к ней. Катарина соскочила в прибой. Вода оказалась ледяной, но она не обратила на это внимания. Лэм что-то крикнул, протягивая руки, но схватил только край ее плаща. Плащ соскользнул, оставив ее почти обнаженной, но Катарине было все равно. Ее настолько поглотило принятое решение, что она не ощущала обжигающего холода.

Она бежала к берегу, стараясь выдернуть кляп. Вдруг его сапог зацепил ее каблук. Катарина набралась смелости оглянуться и увидела на его лице большую решимость, чем ее собственная, и на нем застыло такое жесткое, пугающее выражение, что в этот момент Катарина осознала — ее судьба решена. Это осознание подстегнуло ее, но Лэм уже успел схватить ее за руку и дернуть назад. Катарина упала ему на грудь, отчаянно стараясь высвободиться, и оба рухнули в ледяные волны.

Мгновение она была свободна. Она поднялась на ноги, но Лэм схватил ее сзади, и в один миг она уже снова висела у него на плече. Он не обращал внимания на ее удары.

— Вам некуда бежать, Катарина, — сказал он, бредя в волнах прибоя обратно к лодке. — Отныне и навсегда вы моя.

И Катарина ощутила накатившую на нее слепящую волну ненависти.

Лодка подошла к борту пиратского корабля. Дрожащая Катарина сидела на дощатой скамье, кутаясь в шерстяной плащ. Лэм вытащил кляп. Он встал и ухватился за веревочную лестницу, потом повернулся к ней, протягивая руку.

Катарина окинула его убийственным взглядом. Она не взяла предложенную руку и глянула вниз, на черную воду, полная решимости не покориться ему, даже если это означало смерть. Сможет ли она пойти на это?

Рухнули все ее мечты и надежды, но она хотя бы вырвется от О'Нила.

Он выругался и силой заставил ее встать.

Не дурите, — прохрипел он, в третий раз перекидывая ее через плечо. Катарина осознала его намерение и в тот же момент поняла, что вовсе не хочет умирать.

Отпустите меня, — извиваясь, выкрикнула она, — пока мы оба не погибли!

Если вы будете и дальше брыкаться, мы промокнем, но смерть нам не грозит, Катарина, — спокойно ответил Лэм.

Девушка перестала дергаться, но в ней все кипело. Она висела вниз головой и видела зловещие черные волны совсем близко — слишком близко. Ее сердце готово было выскочить из груди. Она обхватила его спину, ненавидя себя за то, что боится, вместо того чтобы сопротивляться. Но Лэм необычайно быстро и легко вскарабкался по лестнице и передал Катарину одному из поджидавших на палубе матросов. Катарину поставили на ноги, и она наконец смогла перевести дыхание.

Лэм перелез через ограждение и взял ее за руку. Яростно взглянув ему в глаза, она попыталась вырвать руку, но ничего не вышло. Он быстро пошел по палубе, потащив ее за собой. Катарина спотыкалась, не поспевая за ним, пытаясь вспомнить ругательства поужаснее. Он проволок ее по трапу и втолкнул в каюту.

Запыхавшаяся Катарина стояла в середине каюты, не глядя на своего преследователя, пока он одну за другой зажигал свечи. Она бросила взгляд на кровать. О Боже!

Лэм подошел к ней. Катарина медленно, с опаской повернулась к нему. Теперь его лицо было озабоченным. Он протянул руку, чтобы снять с нее насквозь промокший плащ. Катарина отшатнулась и попятилась, сверкая глазами:

Будьте вы прокляты!

Он скрестил руки на груди и посмотрел на нее без всякого выражения. Конечно, его озабоченность ей просто почудилась.

Вы поломали мне жизнь! — выкрикнула Катарина. — После этого мне уже нечего ждать! Никогда!

Он криво улыбнулся:

Вы это переживете, Катарина, и я уверен, что довольно скоро.

Катарина вцепилась в мокрый плащ, кутаясь в него. Она так разъярилась, что даже не чувствовала холода.

— Рассчитываете соблазнить меня? На этот раз ничего не выйдет!

— Нет? — Он подступил ближе. Катарина вся напряглась, но не шевельнулась. — И чем же этот раз отличается от последнего раза, когда мы лежали вместе, или от первого?

Катарина отказывалась вспоминать ночь маскарада при дворе, когда он доставлял ей наслаждение ртом, а она ему — руками. Она отказывалась думать о первом разе, когда он целовал и ласкал ее, или о втором, когда она была прикована к кровати, а он разрезал ее одежду кинжалом. Она не станет ничего вспоминать — все это осталось в прошлом.

Потому что на этот раз вы уничтожили мои мечты! — выкрикнула она.

Его глаза заблестели. Катарина внутренне сжалась, ощутив внезапный приступ страха.

Вы любите Хоука? — Спокойный тон Лэма никак не вязался с блеском в его глазах.

Зная, что это приведет его в ярость, и желая разозлить, унизить его, Катарина ответила решительным «Да!».

Возможно, вы все-таки шлюха, — резко сказал он. — Я-то думал, что вы любите Лечестера.

Его слова причиняли невыносимую боль. Катарина побелела, отшатнувшись, как от удара. Теперь ее всю трясло, и не только потому, что она промерзла до костей, но и потому, что он был прав — она шлюха. И она отлично знала, что случится в этой постели, знала, что ей понравится каждое мгновение, хотя сейчас она уже была женой другого.

Катарина… — Лэм смотрел на нее, тяжело дыша.

Она отвернулась. Почувствовав его прикосновение, Катарина отбежала к противоположной стене каюты.

Не дотрагивайтесь до меня! — истерично выкрикнула она. Ее злость сменилась паникой. Она почувствовала, что смертельно устала. Откуда она возьмет силы противостоять ему — противостоять собственной порочной натуре? Она говорила себе, что не должна наслаждаться его греховной игрой, чего бы это ей ни стоило. — Прошу вас, отпустите меня. Не делайте этого со мной. Пошлите меня обратно к Джону, пожалуйста, — прошептала она.

Мгновение Лэм молча смотрел на нее, стиснув челюсти, потом нерешительно произнес:

Я не могу.

Что вы хотите этим сказать? Как это не можете? — В голосе Катарины слышались истеричные нотки. — Конечно, вы можете отпустить меня! Конечно, можете послать меня к Джону! Вы здесь король и можете делать все, что вам заблагорассудится!

— Да, я здесь король. Король пиратов, моря и ветра. Я могу распоряжаться всем, что вас сейчас окружает, — резко сказал он. — И вам, Катарина, я тоже могу приказывать.

— Нет, не можете! — Катарина готова была разрыдаться.

— Нет? — Он приподнял брови.

Вам нравится ваша дурная слава, верно? — горько спросила она. — Нравится не подчиняться законам и ни перед кем не отвечать, кроме самого себя! — Она цеплялась за малейшую возможность повлиять на него. — Вам нравится, что вы сын Шона О'Нила!

Мне нестерпимо думать, что я его сын! Катарина подбежала к нему и схватила за руку, но сразу же пожалела, что дотронулась до него, и отдернула ладонь.

Тогда сделайте вид, что вы не его сын, — умоляюще сказала она. — Сделайте вид, что вы джентльмен, Лэм, и освободите меня.

Глядя ей прямо в глаза, он глубоко вздохнул.

Вы просите слишком многого.

Катарина уставилась в блистающую глубину его глаз. Он разговаривал и вел себя сдержанно, но в них она увидела сжигавшее его желание. В наступившем молчании она поняла, что проиграла. Снова охваченная паникой, она мельком глянула на дверь — единственный путь к свободе.

Лэм подошел к двери, запер ее и положил ключ в карман. Потом повернулся к Катарине и сказал:

Вы совсем замерзли.

Катарине было не просто холодно в насквозь промокшем плаще — она вся дрожала. Тем не менее она качнула головой в бессмысленном отрицании очевидного, не спуская с него глаз, ожидая, что он будет дальше делать.

Он шагнул к ней — она отскочила.

Сегодня я собираюсь набраться терпения, Катарина. Если вы хотите, чтобы за вами поухаживали, так тому и быть. Сегодняшний вечер — неподходящее время для веревок и ножей.

Катарина ахнула, отступая к книжному шкафу. Его слова оживили воспоминания, которых она так старалась избежать.

Лэм мягко улыбнулся ей, как улыбаются испуганному ребенку. Катарина прижалась к шкафу, но ее взгляд метнулся к кровати — только на мгновение. Она должна бежать, но куда?

Я не могу жить без вас, Катарина, — сказал он, глядя ей в глаза и делая еще один шаг. Он не улыбался, его голос сделался мягким, убеждающим. — Я не могу ничего поделать. Вы приходите мне на ум в самое неподходящее время. Желание заставляет меня терять голову.

Она почувствовала боль в напружинившихся сосках, натираемых мокрой шерстью плаща. Не в силах больше сдерживать дыхание, она выдохнула, беспомощно глядя на него.

Я желаю вас, Катарина. Мое тело готово взорваться из-за вас. — Он остановился рядом, почти касаясь щекой ее лица. — Вы промокли и замерзли. — Он тронул прядь мокрых спутанных волос, свисавшую ей на лицо.

Когда он коснулся ее щеки, возникло восхитительно-волнующее ощущение, молнией пронзившее все ее тело. Катарина отдернула голову.

Нет! — Она бросилась к двери и принялась безрезультатно дергать ручку.

Глядя на нее, Лэм вздохнул, прилагая огромные усилия, чтобы сдержать свое нетерпение. Его тело настоятельно требовало разрядки, но он не должен сейчас давать волю желанию. Пока недолжен. Интересно, поверила ли она, что он говорил правду? Он смотрел на нее, ожидая, пока она успокоится.

Она прижалась спиной к двери, затравленно глядя на него.

Я хочу вернуться к Джону, — хрипло прошептала она.

Он чуть было не потерял контроль над собой и удержался ценой огромного усилия.

Я не собираюсь возвращать вас Джону. Я-то по крайней мере честен. Я хочу вас, и вы будете моей. Не пройдет и часа, как вы будете готовы отдаться мне.

— Нет.

Он видел, что она все еще дрожит, и прошел к гардеробу, вытащил оттуда толстое полотенце, с одной стороны обшитое шелком, и, не оборачиваясь, произнес:

Подойдите сюда, Катарина.

Дрожа всем телом, она отрицательно покачала головой.

Лэм вытащил еще одно полотенце — для волос.

Хотите простудиться до смерти?

Катарина заворожено смотрела на него. Ее губы чуть приоткрылись, щеки горели. Уже не от гнева, подумалось ему, но от предвкушения того, к чему он старался ее подвести.

Подойдите, — сказал он, притягивая ее взглядом. Она не сдвинулась с места. Он повторил с легкой, очаровывающей улыбкой: — Подойдите.

Она медленно двинулась к нему, словно в трансе. Он подал ей полотенце. Катарина подняла руку, и плащ распахнулся.

Взгляду Лэма предстали крупные, напрягшиеся темные соски, просвечивающие сквозь мокрый, облепивший ее тело шелковый хитон. Он медленно протянул к ней руки. Катарина не шевельнулась. Лэм отстегнул застежку, и плащ упал на пол.

Катарина все еще стояла неподвижно, как статуя. Казалось, она даже перестала дышать. Он окинул взглядом каждый дюйм ее прелестного тела.

Вы совершенно промокли, — срывающимся голосом произнес он, прикоснувшись к ее руке.

Ее широко раскрытые глаза встретили его взгляд.

Прекратите, — неуверенно прошептала она.

Не отвечая, Лэм взялся за мокрый шелк и принялся медленно приподнимать его, открывая длинные ноги, пушистый холмик между ними, крутые бедра. Они не сводили глаз друг с друга. Лэм обнажил ее грудь, затем сдернул с нее хитон и отбросил в сторону. Катарина издала слабый сдавленный стон.

Стараясь не выказывать своего с трудом сдерживаемого нетерпения, Лэм отвернулся за вторым полотенцем, потом снова повернулся к ней. Грудь Катарины вздымалась, и ему неудержимо хотелось дотронуться до нее. Лэм осторожно накинул полотенце ей на плечи шелком наружу и принялся досуха вытирать ее крепкое тело. От одного только прикосновения к ней он готов был взорваться.

Вы необычайная женщина, — пробормотал он. Он зашел ей за спину, сдвигая полотенце вниз. Катарина застыла, тяжело дыша. — Все в вас завораживает меня, все возбуждает, — негромко сказал он, разминая ее тонкие сильные руки.

Его ладони замерли, и он заглянул ей через плечо, на пышную грудь. Катарину пробирала дрожь, хотя ей уже не было холодно.

Ваши груди прелестно выглядят, такие мокрые и мерцающие, — проговорил он.

Она сдавленно всхлипнула.

Он перевернул полотенце шелком к ее груди, сначала резко, потом медленно растирая их, наблюдая, как набухают их твердые вершинки. Катарина покачнулась. Лэм растопырил пальцы и обхватил ее груди.

— Мне они нравятся, — сдавленно произнес он, лаская тяжелую нежную плоть.

— О Господи, — выдохнула она, когда его пальцы принялись за соски.

— Вы дрожите, — пробормотал он ей в ухо, отлично осознавая эротический эффект своего горячего дыхания. — Вы так замерзли, Кэти. — Он стал не спеша растирать ей живот. Катарина содрогалась, тихонько постанывая. И только теперь он позволил себе коснуться фаллосом ложбинки между ее ягодицами. Хотя он был в бриджах, он был так возбужден, что тонкая ткань натянулась, готовая лопнуть. Катарина шумно вздохнула.

— Я вас согрею, вам будет тепло, очень тепло, — прошептал он ей в шею, наблюдая за своей ладонью, все ниже сдвигающей полотенце. — Я люблю смотреть на вас, Кэти.

Катарина стояла совершенно прямо. Он слышал, как она громко сглотнула. Он пропихнул шелк между ее ног, двигая полотенце туда-сюда. Дрожь Катарины стала неуправляемой.

Раздвиньте ноги, — приказал он, — чтобы я мог вытереть и там тоже.

Катарина застонала, раздвигая ноги.

Лэм прижал шелк к ее лону, прощупывая сквозь него складки, и наконец, сам содрогаясь, уперся пальцем в шелковистую ткань, потирая клитор. Катарина обмякла, наваливаясь на него, со вскриком вжимаясь в его руку.

Он выронил полотенце, подхватил ее одной рукой и уложил вниз животом на кровать. Его палец снова нашел ее. Она ахнула, взрываясь, и заметалась из стороны в сторону.

Все еще лаская ее, Лэм рванул застежку бриджей и, обхватив ее ягодицы, пропихнул в нее раздутый кончик своего пениса. Катарина вся напряглась, и Лэм вскрикнул, ослепленный жарким, тугим ощущением, когда ее мышцы обхватили его.

Ожидание давалось ему труднее всего в жизни, но он затих. Жилы на его шее напряглись, пот капельками скатывался по лицу и груди. Он наклонился и поцеловал ее в щеку. Катарина принялась постанывать, двигая ягодицами. Невозможно было ошибиться в том, чего она хочет. Со стоном он обхватил ее ягодицы и сделал выпад.

Катарина вскрикнула, когда он пронзил ее девственную преграду, но Лэм уже не мог остановиться. Он погружался в нее снова и снова с сознанием, что никогда еще не испытывал такого наслаждения — и никогда больше не испытает. Катарина выгибалась под ним, мокрая и скользкая, и он совсем потерял голову. Его рука скользнула вниз, обхватывая ее холм, и он рванулся в нее, на всю длину. Катарина схватила его руку, пропихивая в себя его пальцы, царапая его кожу ногтями, извиваясь под ним. Лэм сделал последний толчок, еще глубже, еще сильнее. И когда его семя стало извергаться, он выкрикнул ее имя. И еще много, много раз.

Потом, когда судороги наконец прекратились, он встал у кровати, глядя на лежавшую на животе Катарину, увидел, что его ладони все еще сжимают ее покрасневшие, распухшие ягодицы, увидел кровь. Он смотрел, не в силах оторвать глаз, не в силах поверить в случившееся.

Катарина почувствовала, что он выскользнул из нее. Она плотно стиснула веки, все еще не в состоянии дышать. Вернись, отчаянно молила она, вернись, Лэм, вернись!

Но он не вернулся. Она чувствовала, что он стоит, глядя на нее. Катарина глубоко вдохнула, стараясь успокоиться, цепляясь за покрывало в попытке утихомирить сжигавшую тело лихорадку. Но содрогания продолжались, не принося облегчения. Может, если она не станет шевелиться, будет лежать тихо, влажная и доступная, он снова пронзит ее.

Он не возвращался.

Он с трудом сглотнула. Все случилось так быстро. Его огромный горячий пенис в ней, ее взрыв, его извержение. Ей необходимо было снова ощутить его в себе. Не раз или два, но бесчетное количество раз, как можно глубже… Боже, как она хотела этого!

Катарина едва сумела сдержать стон. Она свернулась комочком и, лежа на боку, наконец взглянула на него.

До чего он был великолепен! Он стоял совершенно одетый, стиснув челюсти, дико глядя на нее серыми глазами, как будто видел ее впервые. Мокрые светлые волосы были растрепаны. Катарине стало не по себе. Она уселась, обхватив подушку, чтобы скрыть свою наготу, и взглянула прямо в эти глаза цвета штормового моря.

Вам было больно? — резко спросил он. Мгновение Катарина не могла понять, почему он задает такой нелепый вопрос. Она готова была рыдать от наслаждения. Она даже представить себе не могла, как хорошо ощущать его в себе.

Вам не было больно? — повторил он. На его правом виске трепетала жилка.

На этот раз Катарина поняла. Ее сердце наконец-то начало успокаиваться, в отличие от боли внизу живота, которая от одного взгляда на Лэма она становилась сильнее. Она сделала глубокий вдох, крепче прижимая к себе подушку, осознавая, что это случилось. Это наконец-то случилось. Он лишил ее невинности, и почему-то это принесло облегчение. Неужели она тайком давным-давно предвкушала этот момент?

Катарина замерла. Ее сердце снова забилось чаще. Потеря невинности ее не слишком волновала, но… это было последнее, что у нее оставалось.

И она была женой Джона Хоука.

Катарина застыла. Несколько часов назад она стояла рядом с Джоном, давая обет верности. А теперь она, обнаженная, сидела на постели пирата, содрогаясь от неуправляемой страсти к нему.

Ей представился Хоук, прикованный к кровати, с искаженным яростью лицом.

Ее начало захлестывать тошнотворное отчаяние. Катарина чуть подвинулась и взглянула вниз, на покрывало. На кровь. На свою собственную кровь.

Она потеряла честь. Она была женой другого мужчины, но Лэм лишил ее девственности. И она охотно отдала ее. И хотела снова отдать, еще и еще.

Катарина? — вопросительно произнес он.

Ее глаза метнулись к его глазам. Ей самой не верилось в то, что она наделала.

— Идите прочь! — крикнула она. Его передернуло.

— Я не хотел причинить вам боль, Катарина. Она отползла подальше от него, пока не уперлась спиной в изголовье кровати, все еще прижимая к себе подушку.

О Господи, убирайтесь отсюда!

Мне очень жаль. — В его голосе слышалось страдание. — Я не хотел… Я не знал, что делаю… мне так жаль…

Катарина его не слышала. Мысли ее смешались. Но одно она сумела понять: она утратила свои мечты — все, все до единой.

Глава двадцать первая

Уайтхолл

Все краски схлынули с лица королевы Елизаветы.

Джон Хоук стоял перед ней, побагровевший от ярости, сжимая рукоять меча. Он выглядел каким-то расхристанным, хотя и был одет по всей форме.

— Прошу вас, ваше величество, помочь мне вернуть мою жену, — сказал он.

Елизавета медленно поднялась с трона, ошарашено глядя на Сесила,

— Я просто не могу в это поверить.

Сесил подошел к Хоуку и взял его за трясущееся плечо.

— Гнев может вас слишком далеко завести.

Хоук угрожающе улыбнулся.

— Ошибаетесь, милорд. Он заведет меня именно туда, куда надо, и поможет прикончить этого пиратского ублюдка, когда я его найду!

Елизавета отвернулась. Кровь стучала в ее ушах. Ее пожирала ревность. Она надеялась разлучить их, но ее золотой пират разменял себя на ирландскую девчонку и посмел бросить вызов своей королеве, ослушаться ее воли.

— Виселица была бы слишком легкой смертью для него.

Она повернулась к Сесилу, дрожа от ярости.

— Я требую, чтобы его доставили ко мне держать ответ за его наглость!

— Я с удовольствием доставлю его к вам, — сказал Хоук.

Елизавете удалось взять себя в руки. Она уставилась на Сесила.

— Замешан О'Нил в измене или им движет только животная похоть? — Она затаила дыхание, готовясь услышать худшее.

— Этого так просто не скажешь, — спокойно ответил Сесил.

Елизавета вспомнила девушку, и ее гнев разгорелся с новой силой.

— Она завлекла его точно так же, как завлекла Роберта и Тома, — злобно выкрикнула она. — Только подумать, я взяла ее ко двору, возвысила ее гораздо больше, чем ей приличествовало! Она виновата не меньше него! Может, они даже вместе задумали свой обман!

— Ваше величество, — вмешался Хоук, — Катарина не была добровольной участницей похищения. Я был там и наблюдал каждое ее движение. Она была расстроена, более того — ошарашена действиями пирата.

Сесил тоже выступил вперед и мягко сказал:

— Возможно, вы судите ее чересчур строго, ваше величество. Вероятно, она снова явилась невинной жертвой и просто пешкой в руках пирата.

— Не думаю, — резко отозвалась Елизавета. — Я знаю, что это не так! И мне непонятно, почему вы ее защищаете, Уильям. Разве она и вас соблазнила?

Сесил ничего не ответил.

Королева повернулась к Хоуку.

Я выдала ее за вас, чтобы вы могли держать ее в руках, — отрезала она, разозлившись теперь на него.

Хоук покорно склонил голову. Елизавета посмотрела на Сесила.

И что дальше? — требовательно спросила она. — Что нам теперь предпринять?

Мы ничего не можем предпринять, — спокойно ответил Сесил.

Ничего?! — воскликнула королева. Хоук бросился к ней.

Он, без сомнения, увез ее в свой дом на острове, далеко на севере. Прошу вас, ваше величество, дайте мне всего три корабля и сотню солдат, и я не просто захвачу этот остров — я его уничтожу. Вместе с пиратом.

Елизавета была бы рада ответить согласием. Ей очень хотелось сказать «да», но какая-то врожденная осторожность помешала ей. А может, это была привязанность к аморальному мошеннику? Она представила себя прекрасного Лэма О'Нила, пронзенного мечом Хоука, и ее решимость пропала. Потом здравый смысл подсказал ей, что Хоук не может победить Лэма О'Нила в схватке. Ни один на один, ни в сражении. Ее снова затопила волна гнева. Она сомневалась даже, что Хоук сумел бы захватить его в плен.

Однако нет сильнее человека, чем человек, движимый жаждой мести. Если кто и мог поймать проклятого пирата, так это Джон Хоук. Она резко спросила:

— Но ведь говорят, что остров совершенно неприступен?

— Так мне сообщают, — вставил Сесил.

Нет ни человека, ни места, которые были бы совершенно неприступны, — отрезал Хоук.

Сесил положил руку на его широкую спину.

Не имеет смысла штурмовать крепость из-за женщины, Джон. Ее невозможно захватить, во всяком случае без огромных потерь и расходов.

Хоук ушам своим не верил.

Как вы можете, черт побери! — выкрикнул он. — В этот самый момент ублюдок пользуется ею, издевается над ней!

Елизавета отвернулась, вспомнив донесения о поведении Катарины. Те несколько раз, когда она была замечена в объятиях Лэма, она очень охотно принимала их. Теперь Елизавета живо представила себе ее вцепившейся в его широкую спину, охотно принимавшей его влажные чувственные поцелуи.

Мне остается лишь сожалеть о случившемся, — сказал Сесил Хоуку.

Хоук бросился к королеве и опустился перед ней на одно колено.

Ваше величество, я умоляю вас об этой милости! Я должен отправиться за ним в погоню! И если вы не желаете помогать мне в освобождении Катарины, вспомните о том, что я доставлю вам голову изменника Лэма О'Нила!

Елизавета взглянула в его горящие глаза.

Мне тоже очень жаль, Джон, — мягко сказала она. — Но лорд Бергли прав. Я не могу жертвовать кораблями и людьми ради одной женщины, как бы мне ни хотелось заполучить голову этого негодяя. — Она не добавила, что у нее не было денег оплатить такую авантюру, разве что она взяла бы их оттуда, где они были гораздо нужнее.

Хоук поднялся с колена. На его лице застыло выражение яростного недоумения. Не говоря ни слова, не дожидаясь позволения уйти, он повернулся и быстро вышел. Елизавета вздохнула, глядя ему вслед.

Проклятый О'Нил! Наконец она со слезами на глазах обратилась к Сесилу:

Как он мог так поступить со мной? Сесил взял ее за руку.

— Милая Елизавета, пират отлично знает, что вы не для него. Ведь он мужчина. Мужчина должен удовлетворять свою страсть, вы же знаете. Он к вам очень привязан, Бет.

— Как же! — бросила Елизавета, про себя надеясь, что Сесил прав. — Что он будет делать дальше, как вы думаете? — С ее губ сорвался мучивший ее вопрос: — Попытается жениться на ней?

Сесил внимательно посмотрел на нее.

К несчастью, Папа Римский не признает брак Катарины с Хоуком, поскольку он совершен не по католическому обряду, так что О'Нилу будет не сложно жениться на ней.

Елизавета побледнела и сжала кулаки.

И нет сомнения, что Папа будет готов сам их обвенчать, лишь бы насолить мне!

— Во всяком случае, он даст им свое благословение, — согласился Сесил. В прошлом году королева была отлучена от церкви — таким образом Папа пытался поддержать католическое движение в Шотландии. — Однако сам Лэм протестант.

— Его отец был католиком. Этому пройдохе ничего не стоит сменить веру, если он решит, что ему это выгодно. — Елизавета принялась расхаживать по комнате. — Если он женится на ней, то, видит Бог, это будет доказательством того, что он в заговоре с Фитцджеральдом. Других доказательств не потребуется. — Она резко повернулась к Сесилу. — Я не позволю Хоуку дать ей развод, даже если Лэм женится на ней!

Уильям согласно наклонил голову.

И как же мы поступим? — спросила королева.

Мы подождем, — ответил Сесил. — Посмотрим, что будет дальше.

Но Сесил уже знал, чего не следует ожидать, — О'Нил был слишком умен, чтобы так скоро что-то предпринять, открыть свои карты. Но он не имел представления о том, чего следует ожидать.

Хоук крупными шагами вышел из дворца, не обращая внимания на бросаемые на него взгляды — жалостливые или злорадные. Кое-кто, завидовавший его влиянию, чуть ли не открыто ухмылялся ему в лицо. Хоук постарался не замечать их, потому что в противном случае он волне мог кого-нибудь убить — до того он был разозлен. А тогда королева бросила бы в Тауэр его самого.

Сэр Джон!

Хоук сбился с шага, его сердце неровно забилось. Он невольно замедлил ходьбу.

Сэр Джон, — снова раздался женский голос.

Он остановился, внутренне напрягаясь, и повернулся к Джулии. При виде ее он забыл про собственную злость и подавленность: она плакала. Ее прелестное личико покрылось пятнами, глаза и носик покраснели.

Леди Стретклайд, — сказал он, коротко поклонившись.

Она приложила скомканный платок к глазам и сказала, не переводя дыхания:

Я просто хочу, чтобы вы знали, что я вам сочувствую, очень сочувствую.

Он продолжал молча смотреть на нее.

И еще… я так боюсь за Катарину! — Слезы снова потекли по щекам девушки.

Хоук не обратил внимания на неизвестно откуда взявшееся желание обнять ее, почувствовать ее прикосновение. Вместо этого он резко сказал:

— Я польщен вашим сочувствием.

— И что теперь будет?

Хоук уставился на нее, видя перед собой вовсе не Джулию, а свою красавицу жену в объятиях Лэма О'Нила. Каждый раз, когда он представлял себе их сплетенные тела, он думал вовсе не о насилии. Проклятие! О'Нил был красивым мужчиной и имел соответствующую репутацию. Хотя он был сыном Шона О'Нила, Хоук знал, что он не насильник. Хоука всего передернуло. В этот самый момент они вполне могли быть в постели. Но сопротивлялась ли ему Катарина? Этого Джон не узнает никогда. Нельзя было исключить и того, что ей удастся устоять перед его чарами.

Милорд, — неуверенно проговорила Джулия. Хоук вдруг вспомнил о ней. Несмотря на залитое слезами лицо, он не мог не отметить, насколько она прелестна.

Ничего не будет, — упрямо сказал он. — Ее величество отказалась дать мне корабли и войска, а без ее содействия я не в состоянии штурмовать этот чертов остров, на котором скрывается пират.

Джулия ахнула. Хоук снова поклонился.

— Благодарю за сочувствие, — сказал он, отворачиваясь. Но девушка тронула его руку, и он остановился, остро ощущая это прикосновение. Он медленно повернулся к ней.

— Если вам это может доставить какое-то облегчение, — сказала она, почему-то вспыхнув, — я уверена, что О'Нил не сделает ей ничего плохого. Может, он и пират, но все-таки джентльмен. Мне рассказывали про его отца. Он не похож на него, ни чуточки не похож.

Выражение лица Хоука не изменилось.

Если он не сделает ей ничего плохого, почему вы за нее боитесь?

Джулия еще больше покраснела и, ничего не сказав, отвела глаза.

Сэра Джона охватило отчаяние. Джулия — подруга Катарины. Что она скрывает? Не требовалось большого ума, чтобы догадаться. Потому что до него тоже доходили слухи. Слухи насчет О'Нила и Катарины. Может, Катарина что-то говорила Джулии о нем? Теперь он потерял всякую надежду. Даже если бы Катарина хотела оставаться верной мужу, О'Нил не отступится, пока не добьется своего.

Катарина проснулась от громкого стука в дверь. Она уселась на кровати, плохо соображая, потому что до середины ночи никак не могла заснуть. Потом она взглянула на постель. Она спала одна. Это была ее вторая ночь на пиратском корабле, и она ни разу не видела своего похитителя после того первого, страстного вечера, когда они только прибыли на корабль.

Она перекинула ноги через край кровати и оправила одежду, в которой спала. Ей пришлось надеть платье, которое она нашла в одном из сундуков в его каюте; наверняка это было платье одной из его любовниц. Она выбрала золотистый шелк, шитый бисером. Проходя мимо зеркала, Катарина взглянула на свое отражение. Каким-то чудом она вовсе не выглядела усталой. Хотя ее волосы были распущены, а голова не покрыта, она выглядела вполне элегантной и даже красивой.

Катарина открыла дверь, отлично зная, что это не Лэм, потому что он вряд ли счел бы нужным постучаться. Ее приветствовал юнга Ги.

— Капитан сказал, что вы можете выйти на палубу, миледи.

Катарина глянула через плечо в иллюминатор и увидела нависший над океаном полумрак.

— Еще совсем рано, — сказала она.

— Верно, но мы подходим к острову Эйрик, — серьезно ответил Ги. — Вы подниметесь наверх?

Катарина уставилась на Ги.

— Остров Эйрик?

— Здесь дом капитана.

Хотя она уже сама об этом догадалась, у нее все же упало сердце. Выходя из каюты, она пыталась понять, почему он выбрал местом обитания остров с таким названием. Наверняка он его не называл сам, потому что «Эйрик» по-гэльски означало «выкуп за кровь» — деньги, который убийца должен был заплатить семье убитого им человека. Выкуп за кровь практиковался с незапамятных времен, оправдывая и узаконивая убийство.

Утро было холодным, а она не надела плащ. Поеживаясь, она остановилась на палубе и сразу заметила Лэма. Он стоял на полубаке, глядя на восходящее кроваво-красное солнце. Он был без плаща, только в полотняной рубахе и высоких сапогах, и его великолепная фигура четко вырисовывалась на фоне неба, освещенного теплым мягким сиянием зари. В оранжевом свете его волосы горели золотом, а от вида чеканного профиля она затаила дыхание.

Она пыталась не обращать внимания на вдруг охватившее все ее тело томление.

Катарина быстро отвернулась с ощущением беспомощности и отчаяния. После того как он прошлой ночью ушел из каюты — от нее, — она только и думала о нем, о его теле, его прикосновениях. Это были бесстыдные мысли — она сама была бесстыдна.

Но он не желал ее с той же силой, с какой она желала его, иначе почему же он не пришел к ней прошлой ночью или даже днем?

Катарина на мгновение закрыла глаза, исполнив шись глубокой печали. Теперь у нее не было другого выбора, кроме как признать всю силу своей страсти к нему, к человеку, которого она презирала, которого никогда не могла бы уважать, который сделал грабеж и убийство своей профессией. Она не могла ему противостоять, хуже того, она страстно его желала. А теперь она была его пленницей. Он станет пользоваться ею, когда сочтет нужным, и ей это доставит наслаждение, хотя она — жена другого, а ее сопротивление будет только притворством. И это будет продолжаться до тех пор, пока она ему не надоест. Тогда он отпустит ее.

Но тогда, конечно, ей будет некуда деваться. Кому нужна пиратская девка? Хоук с ней разведется, и никто больше не возьмет ее замуж. Катарина подумала, что могла бы отправиться к отцу в Саутуарк, разделить с ним его заточение. А может, он тоже откажется от нее?

Катарина прикусила губу, вспомнив, что когда-то Лэм просил ее стать его женой. Но почему-то вышло так, что она стала его шлюхой, игрушкой в его руках.

Это мой дом, — сказал подошедший сзади Лэм. Катарина чуть не подскочила — она не слышала его приближения. Она не могла оторвать взгляда от его потемневших серых глаз. Она заставила себя отвернуться, но успела заметить обросший щетиной подбородок и четко очерченную линию рта.

Остро ощущая его близость, чувствуя, что стоит ей чуть шевельнуться, и она коснется его, Катарина крепко сцепила руки, чтобы они не дрожали.

Остров Эйрик. Ги мне сказал. — Она старалась не смотреть на него, потому что воспоминания о той ночи не давали ей покоя. — Надеюсь, не вы его так назвали?

— Я.Она вздрогнула и заглянула ему в глаза.

Почему?

Он пожал плечами:

Разве не ясно? Я зарабатываю себе на жизнь кровопролитием и все же пока не заплатил никому ни единого пенни за эту кровь.

Катарина глубоко вздохнула. В его глазах она заметила печаль, но это, конечно, был обман зрения из-за игры света и тени на горизонте. Она повернулась в сторону багрового солнца, щурясь, пытаясь сквозь слепящие лучи разглядеть остров.

Ее ждало разочарование. Остров оказался просто нагромождением утесов, светившихся призрачным красноватым светом сквозь окутывающую их утреннюю дымку. Он выглядел именно так, как должно было выглядеть убежище пирата. Казалось, на нём не могла существовать никакая жизнь. Катарина только собралась это сказать, как заметила высоко на скале старинный каменный замок.

Здесь есть трава? Или деревья?

На южной оконечности находится лес, в котором полно дичи, — ответил Лэм, — но охота запрещена.

Она резко повернула голову и вопросительно посмотрела на него.

— Я не разрешаю стрелять дичь. Все припасы доставляются морем из Белфаста.

— Почему вы живете здесь? — спросила Катарина. — В таком Богом забытом месте?

— А где бы вы хотели, чтобы я жил? — спросил он, глядя ей в глаза.

На мгновение Катарина позабыла, кто он и чем занимается. Не найдясь с ответом, она отвернулась и стала наблюдать за восходом солнца, поднимающегося из холодных серых вод среди клочьев тумана.

На пороге главного холла Катарина остановилась. Лэм обменялся несколькими словами со слугой, и в дальнем конце холла она увидела других слуг, мужчин и женщин, теснившихся у входа в кухню. Холл был темным, холодным и наверняка очень старым. Перед высадкой на остров ей дали плащ, в который она теперь куталась, оглядываясь по сторонам.

Она сама не знала, что ожидала увидеть, но уж точно не такое сырое, холодное и мрачное помещение. Она выросла в Эскетоне, который, хотя и тоже являлся средневековым замком, был роскошно обставлен, светел и жизнерадостен. Катарина никак не могла понять, почему Лэм сделал это место своим домом. В его каюте на корабле царила роскошь — начиная от резных панелей на стенах и кончая серебряным ночным горшком, но здесь это огромное помещение было почти пустым.

Слуга поворошил поленья в большом очаге, и Катарина подошла поближе к огню. Кроме древнего стола на козлах, скамей, двух стульев и изрезанного сервировочного столика в комнате не было никакой мебели. На стене одиноко висел выцветший гобелен. Ветер завывал непрерывно, потому что замок стоял на самой верхней точке острова. Катарина чувствовала гулявший по холлу сквозняк. Невозможно было представить, что кто-то мог жить здесь зимой. Она подумала, что, возможно, в этом месте вообще не бывает лета, не бывает солнечных дней.

Как всегда, она почувствовала, а не услышала, что к ней подошел Лэм.

Я покажу вам нашу комнату наверху.

Ей нисколько не понравилось слово «наша».

Вы получили, что хотели. Почему бы вам теперь не освободить меня и не покончить с этим?

Он посмотрел ей в глаза, потом перевел взгляд на дрожащие губы.

Я вовсе не получил он вас того, что мне хочется, Катарина. — Он резко отвернулся и быстро вышел.

Катарину пробрал озноб. Она последовала за ним, разрываясь между нерешительностью и любопытством, пытаясь понять, что значили его слова. Он отнял ее невинность. Что еще у нее оставалось?

Ей невольно представились бесконечные жаркие ночи, полные взаимной страсти.

На третьем этаже было всего две комнаты. Очевидно, со времени сооружения замка он никогда не достраивался. Лэм толкнул тяжелую шероховатую дубовую дверь и, пригнувшись, вошел внутрь. Катарина увидела большую кровать без балдахина, укрытую шкурами. Окна были затянуты промасленной кожей, и в комнате стояла полутьма. Лэм зажег каганец. Катарина совершенно расстроилась. В каюте пол устилали десятки великолепных шкур, и, хотя она была привычна к камышовым циновкам, за последние два дня ей стало нравиться ощущение меха под ногами. Почему здесь не было ни одного коврика? Почему здесь нет ни стола, ни кресла? Здесь не было ничего, кроме сундука у изножия кровати, ночного горшка и громадного очага. Судя по книгам в каюте, она решила, что он любит читать, но в этой комнате не было ни единого тома.

На корабле мне больше нравится, — неожиданно для себя сказала Катарина. Почему-то ее рассердила эта комната — и этот замок.

Лэм установил каганец на место и взглянул на нее.

Мне тоже. — Он подошел к очагу и зажег растопку, потом подсунул горящие прутья под толстые сухие поленья. Пламя сразу охватило их.

Она смотрела на широкую спину Лэма. Под тончайшим полотном рубашки можно было различить вырисовывающиеся при малейшем движении мышцы. Он еще не поднялся с колен, и ее взгляд опустился ниже, на крепкие мощные ягодицы. Она резко отвернулась.

— Когда я вам надоем? — Даже для ее собственных ушей ее голос звучал неестественно.

— Этого никогда не случится, Кэти.

Быстро повернувшись, она уставилась на него широко раскрытыми глазами. Его лицо застыло от напряжения, и воздух в комнате тоже словно застыл. Что он имеет в виду?

Лэм бросил на Катарину пронизывающий взгляд, исполненный обещания, которое она боялась понять, и вышел из комнаты. Катарина смотрела ему вслед, пока не осознала, что осталась одна. Тяжелая дубовая дверь закрылась.

В полном изнеможении она опустилась на кровать, вся дрожа. Не может быть, чтобы он говорил искренне. Но Катарина вспомнила его глаза, выражение лица, его позу и решила, что он говорил то, что думал.

И ей представился разъяренный Джон Хоук.

Если бы только ей удалось бежать. Она должна бежать.

Она видела небольшой городок, приютившийся ниже замка, рядом с гаванью. Лэм объяснил, что там живут его люди с женами и детьми. Судя по тому, что успела заметить Катарина, поселок почти ничем не отличался от любого другого поселка. Дома были каменные, с крытыми камышом крышами, но яркие цветы украшали почти каждый дворик, и она даже видела за одним из заборов английские розы. Она также заметила шпиль с венчающим его крестом — странное и удивительное зрелище, учитывая то, что эти люди были отнюдь не благочестивы.

Катарина облизнула сухие губы, задумавшись, хватит ли у нее духу одной спуститься туда. Она вспомнила сонный, мирно выглядевший поселок, и подумала о людях Лэма. Она жила среди пиратов последние два дня и те несколько дней зимой, когда он похитил ее в первый раз, и не могла вспомнить за все это время ни малейшего намека на непочтительность. Скорее наоборот. Лэм О'Нил как будто пользовался необычным авторитетом — его люди без малейшего раздумья спешили исполнять его приказы. И Катарина никогда не видела и не слышала, чтобы на корабле использовались плети. Как же тогда он управлял своим сбродом?

Катарина не знала, что на это ответить, и у нее оставался только один жгучий вопрос. Если она спустится в поселок, сможет ли она найти или подкупить сообщника, который поспособствовал бы ее побегу? Ее охватило возбуждение.

О чем вы мечтаете, Катарина? Может, вы сохнете от тоски по Хоуку?

Катарина вскочила на ноги.

Почему вы все время подкрадываетесь ко мне? Он коротко, невесело улыбнулся.

Нет. Я ни к кому не подкрадываюсь в моем собственном доме. Просто вы чересчур глубоко задумались.

Катарина увидела в его руках небольшую шкатулку, в каких дамы держат перчатки или драгоценности. Она вопросительно подняла на него глаза.

Он как будто колебался, потом, словно вдруг решившись, быстро подошел к ней и подал ей шкатулку.

Это для вас.

Ей не хотелось принимать подарок, и в то же время она сгорала от любопытства. Катарина постаралась собрать разбегавшиеся мысли.

— Это что?

— Подарок.

Гордость в ней одержала верх над женским тщеславием, и она оттолкнула шкатулку.

— Мне ничего не нужно.

— Почему?

— Я вам не шлюха, которую можно купить безделушками.

— Вы, а не я, все время пользуетесь этим отвратительным словом. — Его ноздри раздулись.

Она стояла перед ним, уперев кулаки в бока.

Неважно, каким словом я пользуюсь, но так оно и есть. Вы сделали меня своей шлюхой, и я отказываюсь получать плату за то, что вы мною пользуетесь.

— Я вовсе не пытался заплатить за то, что вы переспали со мной, Катарина.

— Значит, вы решили возместить мою невинность. — Она проглотила ком в горле, чувствуя не только гнев, но и печаль. Он мог говорить что угодно, но факт оставался фактом. Он хотел оплачивать те часы, в которые она согревала его постель. Она почувствовала себя совсем ничтожной.

— Нет. — Он энергично качнул головой. — Я хочу дарить вам красивые вещи, Катарина. Хочу делиться с вами своим богатством, всем, что у меня есть. Почему вы отказываетесь?

— Я не продаюсь. А вы пытаетесь купить меня! — обвиняющим тоном сказала она.

Внезапно он схватил ее подбородок, поворачивая к себе.

Почему бы вам не позволить мне облегчить мою совесть? — воскликнул он.

Ей удалось вырваться лишь потому, что он сам отпустил ее.

У вас нет совести. Имей вы хоть каплю стыда, вы не убивали бы ни в чем не повинных мужчин и не похищали бы женщин.

— Вы совершенно правы. — В мгновение ока он притянул ее к себе.

— Я не собираюсь больше быть вашей шлюхой! — выкрикнула Катарина. В этот момент она верила своим словам, будучи разозленной на него за то, что он силой удерживал ее, и еще больше на себя, на свое нетерпеливо трепещущее тело. Ей надо совладать с собой, не то это плохо кончится.

— Вы ею никогда не были, — сказал он, сверкая глазами. — И никогда не будете. — Он запустил пальцы в волосы на ее затылке и оттянул ей голову назад. — Мне надо от вас гораздо больше, чем просто пользоваться вашим телом, Катарина.

И Катарина вся напряглась, готовая ни за что не поддаваться ему.

Глава двадцать вторая

Катарина впилась ногтями в плечи Лэма, пытаясь оттолкнуть его. Она не могла отвернуть голову, потому что он держал ее волосы в кулаке, словно веревку, совсем близко к затылку. Его губы стали требовательными. Катарина упорно отказывалась приоткрыть рот, несмотря на охватившее ее лихорадочное возбуждение, несмотря на томительное ощущение, которое вызывало в ней его огромное, жаркое, твердое тело.

Разозленный ее непокорностью, Лэм отпихнул ее к стене. Прижатая, не имея возможности шевельнуться, Катарина чувствовала, что в ней пропадает желание сопротивляться. Все же она как-то ухитрилась не открывать рта. В конце концов он слегка укусил уголок ее губ и наклонил голову ниже. В то же мгновение он рванул ее лиф, обнажая грудь. Его губы обхватили сосок, и Катарина вскрикнула, уже не пытаясь его оттолкнуть.

Он засмеялся хрипло и сдавленно от торжества и возбуждения. Катарина со стоном притянула его к себе. Он то посасывал соски, то невероятно осторожно прикусывал их зубами. Когда он нажал ладонями на ее плечи, укладывая ее на пол, Катарина нисколько не сопротивлялась. С ее губ сорвалось его имя.

Разорванный лиф ее платья уже спустился ей на талию. Лэм задрал ей юбки и обеими руками срывал с нее белье. Катарина больше не могла ждать ни единого мгновения. Ее руки нашли застежку его бриджей, и ее пальцы стали лихорадочно расстегивать маленькие перламутровые пуговки. Лэм снова засмеялся, сжал ее руку и высвободил свой огромный фаллос. При виде его Катарина протяжно охнула, и, не в силах удержаться, медленно, ласкающе провела ладонью по набухшей бархатистой плоти.

Хватит игр, — резко сказал Лэм. — Вы меня понимаете, Катарина?

Она тихонько застонала в знак согласия.

Лэм погрузился в нее весь, одним движением. Катарина выгнулась, устремляясь ему навстречу. Их дыхание смешивалось, крики вторили его резким толчкам. Катарина взорвалась быстро, слишком быстро.

Все еще извиваясь, Катарина как в тумане ощутила, что его уже нет в ней. Он прервал ее возражения поцелуями, с трудом дыша и содрогаясь всем телом. Катарина запротестовала. Хотя разум частично вернулся к ней, она не чувствовала себя удовлетворенной.

Лэм, — выдохнула она, поглаживая его спину и впиваясь в нее ногтями, давая понять, что она снова желает его.

Вы ненасытны, — сдавленно пробормотал он, — но ведь и я такой же.

Он опять погрузил в нее свою мощь, но этот раз не спеша. Катарина беспокойно заерзала. Ей хотелось больше, еще больше. Но он только улыбнулся ей. Его глаза мерцали серебряным светом. Он вышел из нее — до боли медленно. Катарина застонала.

Он засмеялся, склоняя голову и прикусывая ей сосок, и принялся гладить складки ее лона, напрягшейся вершиной своей плоти. Катарина задергалась, вскрикивая — требуя большего.

Мы еще не имели возможности получше узнать друг друга, Кэти, — пробормотал Лэм, продолжая гладить ее так медленно, так вяло, что Катарине показалось, что она сейчас умрет. Содрогаясь, она изо всех сил обхватила его. Ее внезапный оргазм оказался не ожиданностью для обоих.

Лэм, задыхаясь, прижал ее к себе. Его все еще напряженный фаллос трепетал между ее ног.

Ненасытное создание, — прошептал он ей в ухо. — Я чувствую, что вам хочется еще.

Да, о Боже, да! — выдохнула Катарина. — Я хочу всего вас вобрать в себя, всего, до последнего дюйма!

Он самодовольно рассмеялся.

Вы не можете вобрать меня всего, сокровище мое!

Ее глаза потемнели, во взгляде появился откровенный вызов.

Неужели нет?

Он так же заговорщицки улыбнулся.

Думаю, что нет. — Он приподнялся над ней на локтях и коленях. Катарина посмотрела на то, что он демонстрировал, встретила самоуверенный блистающий взгляд Лэма и быстрым змеиным движением пальцами обхватила его член. Лэм откинул голову, со стоном скользя в ее ладонь. На его шее выступили жилы, мышцы трепетали. Сердце Катарины забилось чаще. Теперь он принадлежал ей, был в ее власти. Никогда еще она не чувствовала себя такой всесильной — и такой женственной.

Лэм сделал выпад ей в ладонь. Его ресницы трепетали, глаза были закрыты, фаллос пульсировал. Катарина негромко засмеялась. В эту игру могли играть двое — что правда, то правда. Но не успел еще смех замереть на ее губах, как Лэм поднялся над ней, вырываясь из ее хватки и снова овладевая положением. Он потрогал своей напряженной плотью сначала один ее сосок, потом другой. Катарина лежала без движения, задыхаясь, молча глядя на него, полная решимости не просить его, не умолять. Он был таким красным, таким огромным, что ей подумалось, что он вполне может извергнуться здесь же, между ее грудей.

Вам нравится быть такой греховной, Кэти? Она молча кивнула, не в силах говорить.

Возьмите груди, сожмите их вместе, — приказал он.

Катарина повиновалась.

Толчки Лэма стали более быстрыми, более резкими. Катарина застонала, вращая бедрами. Ее чресла снова охватил огонь. И она наконец сделала то, чего твердо решила не делать.

Лэм, прошу, о Господи, пожалуйста! — молила она.

С глубоким горловым вскриком он вонзился в скользкое и пульсирующее лоно. Катарина обвила его талию своими длинными ногами, умоляя о большем, умоляя его погрузиться глубже. Лэм с готовностью безжалостно ринулся вперед. Их тела издавали шлепающие, чмокающие звуки. Катарина сдерживала рыдания, чувствуя приближение оргазма. Когда она взвыла, Лэм вырвался из нее и рухнул на кровать, содрогаясь от собственного извержения.

Окутавший Катарину чувственный туман медленно рассеивался. Она шевельнулась, ее обнаженная нога коснулась его. Лэм лежал на животе без движения, повернувшись к ней лицом. Его глаза были закрыты, темно-золотые ресницы веером лежали на щеках. Она замолчала с нарастающим недоумением. Ну зачем же он это сделал? Почему ушел из нее вот так, именно в этот момент?

Его ресницы задрожали, их взгляды встретились. Он не улыбнулся.

Я неудовлетворен.

Катарина не дыша уставилась на него. Почему он говорит такие вещи? Он был опытным любовником, имел много женщин. Неужели он всем им говорил это? Она полагала, что для такого мужчины стремление льстить должно было стать второй натурой.

Он перекатился на бок, глядя на ее обнаженную грудь. Катарина потянулась за разодранным лифом, но он удержал ее руку.

— Вам нечего скрывать. Вы прекрасны. Вы самая прекрасная женщина, какую я когда-либо видел.

— Бросьте.

— Но это чистая правда.

Он сел, и она окинула его взглядом. Его бриджи были расстегнуты. Он стянул с себя рубашку. Она посмотрела ему в глаза. С каждым движением на его плечах и груди перекатывались мышцы. Ее пронзило предвкушение. Он улыбнулся улыбкой, предназначенной ей одной.

Почему вы это сделали? Почему вы… — Ее голос прервался, щеки начала заливать краска.

Почему я кончил таким образом? — Улыбка пропала. Он мгновенно посерьезнел. — Первый раз, когда мы лежали вместе, я не сумел справиться с собой. И хотя это было очень нелегко, я не хотел, чтобы мое семя изверглось в вас, Катарина.

Она была поражена.

Вы озабочены тем, чтобы я не зачала незаконнорожденного ребенка?

Изящным движением он поднялся на ноги и принялся расхаживать по комнате, потом сказал, стоя к ней спиной:

Я не настолько жесток, чтобы производить на свет ублюдков. — Он повернулся и посмотрел на нее. — Я не хочу иметь детей. И не буду. Я не желаю, чтобы они унаследовали такую жизнь.

Катарина смотрела на него, неожиданно для самой себя исполнившись состраданием к нему.

Катарина не в силах была шевельнуться, да ей этого и не хотелось. Но огонь в очаге давно погас, луна успела подняться и снова зайти, и по пробивающемуся в окно свету она знала, что настал новый день и время уже близко к обеду.

Все ее тело болело, но это была совершенно необычная боль. Она навсегда утратила способность краснеть. Они с Лэмом как будто совершили все сексуальные акты, возможные между мужчиной и женщиной. Она потеряла счет тому, сколько раз он любил ее в ту ночь. Улыбаясь, Катарина по-кошачьи потянулась, вздохнула от восхитительного ощущения, снова потянулась и наконец уселась на постели.

Она была одна. Последний раз Лэм занимался с ней любовью при свете утра. Она еще не успела заснуть, когда поняла, что он встает, и удивилась, какие такие дела могли заставить его покинуть их постель после такого дня и такой ночи. Катарина откинула одеяло, ощущая себя полностью насыщенной и удовлетворенной, но все же нетерпеливо и, что поразительно, с удовольствием предвкушая наступление вечера. Она была совершенно голая. Она опустила взгляд на свою грудь и поразилась, увидев на ней красные отметины, потом ласково огладила себя и наконец соскользнула с кровати. Сердце ее пело.

Катарина старалась притушить свою радость. Она была падшей женщиной, пиратской шлюхой, и ей полагалось ощущать мрачное отчаяние. Оглядывая голую унылую комнату, она немного посерьезнела. Она не будет жалеть о том, чего нельзя изменить. Ей не хотелось вспоминать о грустном — о похищении и своем теперешнем положении. Ей хотелось думать только о невероятных возможностях Лэма в любовных играх.

Она замерла, ощутив тяжесть на сердце при мысли, что Лэм не желал наполнить ее своим семенем. Конечно, это только к лучшему — ей вовсе не хотелось вынашивать его ублюдка. И все же… было что-то невероятно грустное в мужчине, который так решительно не собирался иметь детей.

Она отбросила эти мысли прочь. Ее блуждающий взгляд наткнулся на маленькую шкатулку, которую он хотел подарить ей накануне утром. Она поразилась, что они провели в постели более суток. Это казалось невозможным, но так оно и было. Она бросила взгляд на сбитый матрас.

Катарина увидела свою разбросанную по полу одежду и наклонилась за бельем. Оно оказалось разорвано, и она отбросила его в сторону. Золотое платье она подняла и аккуратно разложила на постели. Лиф был разодран — она отлично помнила, как он сдернул его, — и ей придется заняться починкой. Такое прелестное платье нельзя было оставлять в столь бедственном состоянии.

Ее взгляд вернулся к небольшой эмалированной коробочке.

«Не надо», — приказала она себе, но не могла не думать об этом «подарке».

— Мне не нужны ваши подарки, Лэм О'Нил! — воскликнула она.

Вся ее радость пропала, сменившись печалью. Катарина рассерженно уселась на кровать, кутаясь в меха и не спуская взгляда с коробочки, которую она ненавидела, которая напоминала ей, чем она стала, чем была теперь.

Злость переполняла ее. Она почему-то думала, что ей удастся обмануть себя, закрывая глаза на истинное положение вещей.

Катарина резко встала, отбросив мех, и решительно подошла к шкатулке. В замке торчал маленький медный ключик. Она повернула его, и крышка откинулась. Катарина ахнула.

Ее глазам представилось великолепное золотое ожерелье. Пять рубинов, оправленных сверкающими по краю каждого камня бриллиантами. Эти драгоценности пристало носить принцессе, а вовсе не шлюхе. Катарина не могла поверить своим глазам. И не могла понять смысл такого подарка — не могла понять Лэма.

Зачарованная, она взяла ожерелье в руки. Оно было очень тяжелым, чересчур тяжелым. Носить его было бы слишком неудобно. Хотя она так и не узнает, удобно или нет. Потому что никогда не наденет этот «подарок».

Катарина прикусила губу и повернулась к висевшему над сундуком зеркалу, приложив ожерелье к шее. От того, что она увидела в зеркале, она выронила драгоценность, как будто она жгла ей пальцы.

Совершенно обнаженная женщина, высокая, с неприбранными волосами, с распухшими губами и возбужденно сверкающими глазами, держала бесценное ожерелье над подрагивающей грудью. В зеркале она не увидела Катарины Фитцджеральд, дочери графа. Она увидела очень дорогую куртизанку — увидела шлюху!

Катарина не стала поднимать ожерелье. С учащенно бьющимся сердцем она натянула рубашку и нижние юбки. К несчастью, другой одежды у нее не было, и ей не оставалось ничего другого, как надеть порванное платье. Гребня не было тоже, поэтому Катарина расчесала волосы пальцами, но без особого успеха. В конце концов она все же подняла ожерелье, положила в шкатулку и заперла ее. Потом, придерживая платье у шеи, вышла из комнаты и поспешила вниз по лестнице.

Лэм стоял у очага в глубокой задумчивости. На полу рядом с его ногами примостился Ги, игравший с крупным щенком волкодава. Макгрегор сидел у стола, погруженный в чтение книги. Книга? Катарина не думала, что он умел читать.

Отстраненное выражение лица Лэма сменилось теплой улыбкой, когда он повернулся к ней. Но через мгновение улыбка стала неестественной, потом пропала. Его глаза опустились на шкатулку, которую она держала в руке.

Катарину пронзила неописуемая печаль. Она смотрела на Лэма, на его гордое, красивое лицо, мощную фигуру, в его серые глаза и вспоминала вчерашний день. До чего глупо было с ее стороны проснуться такой довольной и мечтательной. Они занимались вовсе не любовью. Это было не чем иным, как совокуплением, нет, хуже, сексом для удовольствия.

И даже если бы то, что было между ними, можно было назвать любовью, Лэм О'Нил оставался прежним. Сын Шона О'Нил а, пусть и не насильник, подобно своему отцу, и, возможно, даже не слишком жестокий человек, он был пиратом.

Добрый день, Катарина, — ровным голосом сказал Лэм, испытующе глядя ей в лицо. — Мы как раз собирались обедать. — Его взгляд задержался на порванном лифе, края которого она придерживала. — Я приказал, чтобы с корабля принесли сундук с одеждой. Он должен быть здесь с минуты на минуту. Мы подождем, пока вы переоденетесь.

Ее сердце разрывалось, и это не имело никакого отношения к разорванному платью. Катарина подошла к нему и протянула шкатулку.

— Я не могу это принять. Мне не нужны ваши подарки.

— Очень хорошо. Это вам решать, — без всякого выражения произнес он.

Катарина готова была разрыдаться. Она отвернулась от него, слепо глядя на обеденный стол. Когда она проснулась, то просто умирала от голода — теперь у нее совсем не было аппетита. Ей грозила опасность, но она не решалась думать, в чем эта опасность заключается. Катарина знала только одно — она должна бежать. Как ни больно ей было думать об этом.

Прошло несколько дней. Как-то Катарина и Ги сидели на полу, играя в кости. Ей нравилось, что мальчик улыбался и даже вскрикивал от удовольствия, когда выигрывал, потому что обычно он был необычайно серьезен. Они играли на прутики и камешки, хотя этот пройдоха Ги хотел, чтобы ставкой были настоящие монеты. Теперь он захлопал в ладоши, зардевшись от удовольствия, потому что снова выиграл.

— Мне у тебя не выиграть, Ги. Пожалуй, я должна признать поражение.

Ги ухмыльнулся и, подняв на нее глаза, увидел кого-то за ее спиной. По его лицу расплылась радостная улыбка. Катарина обернулась и увидела наблюдавшего за ними с непонятным выражением Лэма. Ее сердце сразу забилось сумасшедшими толчками. Она отлично осознавала, что уже вечер, и знала, что случится вскоре в ее комнате наверху.

Лэм был с ней каждую ночь, и их любовные игры зачастую продолжались до зари. Время от времени он совершенно неожиданно являлся к ней даже днем.

Их взгляды скрестились в страстном порыве. Катарина почувствовала, что ее щеки начинают гореть, и повернулась к Ги. Она чувствовала, как Лэм подошел к ним, ощутила тепло и притяжение его тела, когда он остановился позади нее. Его рука коснулась ее плеча.

— Вы научились игре в кости в монастыре, Кэти?

— Конечно нет. Меня научили отец и дядя.

Он опустился рядом с ней на колени, ласково заглядывая ей в глаза.

— И ваша мать не возражала?

— Она ни о чем не подозревала.

Он рассмеялся. Катарина не спускала глаз с его прекрасного лица.

Лэм посмотрел на Гй.

Надеюсь, ты не собираешься обчистить леди до нитки, — серьезно сказал он.

Ги вспыхнул:

Нет, капитан.

Лэм протянул руку и потрепал его волосы.

Джентльмены должны позволять леди выиграть. — Он поднялся, бросил на Катарину многозначительный взгляд и отошел. Катарина смотрела ему вслед, пока он шел по лестнице, чувствуя, как учащенно бьется ее сердце. Но когда она повернулась к Ги, стараясь принять по возможности естественный вид, то заметила в его глазах вопрос и нетерпеливое желание продолжить игру. Ее заготовленная улыбка пропала. Мальчику так не хватало внимания. И хотя ей ничего не хотелось так, как ринуться вверх по лестнице, она похлопала его по маленькой руке и шутливо спросила:

Ну как, играем или нет? Ги быстро глянул ей в глаза.

Сыграем, леди. Но я и вправду должен дать вам выиграть?

Катарине не спалось. Она взглянула на ровно дышавшего Лэма. Он лежал на спине, и на его теле еще не просох пот от их любовных утех. У Катарины сжалось сердце. Осторожно, чтобы не разбудить его, она села.

Наступил июнь, и хотя дни были по-летнему теплыми, ночи оставались довольно прохладными. Катарина подтянула покрывало до самой шеи. Ее сердце все не желало успокоиться. Этим вечером, во время их легкого ужина, Лэм сказал ей, что завтра отплывает.

Катарина имела неосторожность спросить, куда он направляется. Он поглядел на нее непроницаемым взглядом и ответил, что ей не требуется это знать.

Катарина почувствовала, что на ее глазах выступают слезы, и сердито смахнула их, злясь на себя за то, что могла хотя бы на мгновение забыть, что ее любовник — пират. Конечно, у него был патент, конечно, он нападал и на врагов королевы тоже. Катарина знала, что нельзя было считать его обыкновенным морским разбойником, потому что его пиратство составляло часть умной и опасной политической игры. Ровно настолько же он являлся буканьером, представляя собой странный гибрид того и другого. Когда он разбойничал в открытом море, он делал это очень, очень осторожно.

Лэм отплывает, а это означает, что у нее наконец появится шанс бежать.

Катарина посмотрела на него. Огонь еще пылал, и в заливавшем комнату красноватом свете хорошо были видны его прекрасные черты. Она почувствовала боль в сердце. Тем более лучше уйти сейчас, самой, пока он не отослал ее прочь, — а он наверняка со временем так и сделает. Катарина боялась, что откажется, что бросится перед ним на колени, умоляя оставить ее, не удалять от себя в угоду новой, более молодой любовнице.

О Боже! Катарина обхватила себя руками, уже не сдерживая слез. Она не любила его, это было просто невозможно, но он сделал ее рабой — рабой своего вожделения, своей мощи и обаяния. Он поработил ее, вот и все, но рабы могли бежать от хозяев, и она должна бежать от него.

Завтра он отплывает. Когда его здесь не будет, она отправится в поселок, взяв с собой шкатулку с рубиновым ожерельем. Наверняка за такую цену кто-нибудь поможет ей уехать с острова — от него.

Глава двадцать третья

Катарина брела по крутой каменистой тропе, поднимаясь к замку после своего похода в поселок. Через руку у нее была перекинута простая серая накидка, которую она брала с собой, чтобы ее не узнали, хотя погода стояла по-летнему теплая. Лэм отплыл на рассвете. Вскоре после этого Катарина выскользнула из замка следом за небольшим фургоном, притворившись служанкой, потому что слугам можно было уходить и приходить, когда им заблагорассудится.

Над ее головой светило солнце. В ярко-синем небе плыли пышные белые облака. Но настроение девушки вовсе не было таким радостным, каким должно было быть в такой прекрасный день, особенно после того, как она добилась своей цели. Ей удалось найти матроса, который в обмен на шкатулку с небезызвестным ожерельем согласился помочь ей бежать.

Наблюдая за парившим над замком ястребом, Катарина повторяла себе, что она счастлива. Да, она была очень счастлива, счастлива, как жаворонок. Через несколько дней из Белфаста прибудет корабль с припасами, а когда отчалит, чтобы вернуться в Северную Ирландию, она будет на его борту.

Надо надеяться, что Лэм не успеет вернуться к этому времени.

Она сбежит отсюда и никогда больше его не увидит.

Катарина отчаянно разозлилась на себя и на свои чувства, на подступившие к глазам слезы, на то, что ее сердце разрывается из-за проклятого пирата.

Она должна бежать, прежде чем случится немыслимое, прежде чем она в него влюбится.

И хватит думать о том, какой прием ее ждет, когда она наконец доберется до Англии. Как бы то ни было, она решила, что должна вернуться к Хоуку, который пока еще был ее законным мужем.

Теперь ее сердце забилось чаще — она вообразила, как предстанет себя перед ним, перед двором, перед королевой. Но ведь они не будут знать, не могут, что в объятиях Лэма она была гораздо более податливой, нетерпеливой и страстной, чем самая дорогая, опытная куртизанка.

А что скажет отец? Катарина ни разу не вспомнила о нем со времени своего похищения. Но теперь она задумалась о том, как он ее примет. Возможно, Джеральд будет охвачен праведным гневом по поводу ее похищения и надругательства над ней. А может быть, он станет бранить ее за то, что она не послушалась его, за то, что стала не женой пирата, а его шлюхой.

Катарина!

Споткнувшись, Катарина остановилась, радуясь поводу отвлечься от своих невеселых мыслей. Через поднятую решетку выбежал Ги и помчался навстречу ей вниз по тропе. За ним не спеша следовал Макгрегор.

Катарина заставила себя приветливо улыбнуться.

Где вы были? Мы вас обыскались! Стараясь не смотреть на Макгрегора, Катарина встрепала густые темные волосы мальчика.

Мне стало одиноко без Лэма, и я решила пройтись, — солгала она.

Вам надо было взять меня с собой, — воскликнул Ги. — Капитан сказал, что я должен присматривать, чтобы с вами ничего не случилось.

Леди Катарина, — заметил Макгрегор, — пожалуйста, просите меня сопровождать вас, когда вы в следующий раз пожелаете выйти за стены замка.

Катарина стиснула зубы и бросила на него мрачный взгляд.

Неужели вы думаете, что я собираюсь бежать? Он только молча смотрел на нее. Катарина тут же пожалела о своих словах.

Мне отсюда не выбраться, и вы это отлично знаете, — сказала она. — Но я не собираюсь сидеть взаперти в этих мрачных каменных стенах. — Она протиснулась мимо Макгрегора, и Ги последовал за ней.

— Катарина!

— Что, Ги?

— Вам здесь не нравится?

Она перестала злиться. До нее вдруг дошло, что Ги расстроится, когда она уедет отсюда. Пожалуй, зря она привязала его к себе. Но она любила детей, и Ги не составлял исключения. Осторожно выбирая слова, она сказала:

Мне здесь нравится. Но в другом месте у меня есть семья и друзья, и мое пребывание здесь — только временное.

Ги уставился на нее со слезами на глазах.

Понятно. Я-то думал, что вы не похожи на других, что вы останетесь. А вы такая же, как другие. Вы уедете рано или поздно.

У Катарины перехватило дыхание. Другие. Сколько же других перебывало здесь? Она не хотела знать этого. И ей необходимо было знать. Но она промолвила только:

Да, я такая же, как другие, — и отвернулась, чтобы не показывать своих чувств.

Испытывая одновременно скуку и беспокойство, остро ощущая отсутствие Лэма, надеясь, что он успеет вернуться до прибытия корабля с припасами из Белфаста, и в то же время не желая этого, Катарина прошла к каменному особняку. Ги плелся за ней следом. Выдался еще один теплый денек, и Катарина решила собрать букетик из первоцветов, которые она обнаружила у тропы сразу за воротами.

Теперь она с букетом в руке привстала на цыпочки и попыталась заглянуть в застекленное окно. Но шторы оказались задернуты. Она повернулась к Ги:

Лэм как-то упоминал про этот дом. Он новый.

Почему Лэм живет не здесь, а в этом ужасном полуразвалившемся замке? Ги пожал плечами:

Я уже больше двух лет с капитаном, и он всегда жил в крепости. Но этот дом построил он, Катарина.

Катарина только разинула рот. Для чего Лэм тратил силы и деньги на строительство дома, если не собирался жить в нем?

— А ты бывал внутри?

— Никогда, ни разу. Он всегда заперт.

Бросив на мальчика таинственный взгляд, Катарина торопливо прошла к дверям. Как Ги и говорил, большие входные двери из мореного дерева, украшенные резными панелями, были заперты.

— И что вы собираетесь делать? — с любопытством спросил Ги.

— Проникнуть внутрь.

Ги широко раскрыл глаза, потом расплылся в улыбке.

— Наверное, у буфетчика есть ключи, но мне он их не даст. И капитан может рассердиться, когда узнает, что мы сделали.

— Пусть О'Нил тебя не волнует. — Мгновение Катарина размышляла. — Не думаю, чтобы буфетчик дал их мне тоже… но попытка не пытка, верно?

Они со смехом повернулись, чтобы идти за ключом, и увидели Макгрегора. Его лицо, как всегда, казалось высеченным из камня, но Катарина заметила в его глазах какой-то необъяснимый блеск.

Могу я вам чем-то помочь, леди Катарина? — вежливо спросил он.

За время, прошедшее с момента ее прибытия на остров, Катарина успела изменить свое мнение об этом лысом и грубом с виду великане. Сначала она считала его простым безграмотным искателем приключений, но когда бы он ни обращался к ней, он всегда говорил вежливо и абсолютно правильно, и к тому же его манеры указывали на полученное им прекрасное воспитание. Кроме того, он любил читать и отлично играл не только на волынке, но и на скрипке и флейте тоже. Нет, этот крупный, похожий на быка мужчина был совсем не тем, чем казался. И те несколько раз, когда он счел нужным говорить с ней, он обращался к ней так почтительно, как будто она была дочерью графа или женой Лэма.

— Я желаю попасть внутрь, — царственным тоном произнесла Катарина.

— Никому не дозволено входить в дом капитана.

— Почему?

Он пожал плечами:

— Я не считал нужным спрашивать.

— И у кого есть ключи?

— Конечно у капитана.

А у буфетчика? Макгрегор вздохнул:

Ему не понравится, когда он узнает, что вы заходили в дом.

Улыбка Катарины угасла. Лэму будет совершенно безразлично, если она зайдет в особняк без разрешения, потому что он придет в ярость, узнав о ее побеге. На мгновение она почувствовала грусть. Ей уже сейчас больно было подумать, что они расстаются.

Макгрегор не понял, чем она опечалена, и сказал:

Не расстраивайтесь, миледи. Я вам достану ключи, но вам придется объяснять капитану, зачем вам это понадобилось.

Катарина вскрикнула, не веря своим глазам. Рядом с ней остолбенело замер Ги.

Катарина уставилась на покрытый пылью паркетный пол. Даже во дворце она не видела такого великолепного паркета. Она разглядывала обшитые резным деревом стены и пришла к выводу, что это красное дерево. Резчики знали свое дело — они наверняка не были из поселка внизу. Она прошла по прихожей, разглядывая богатые яркие гобелены и великолепные старые картины в золоченых рамах, и остановилась на пороге обеденной залы.

Стены были обшиты темным дубом. Овальный стол, тоже дубовый, но более бледного оттенка, стоял на тяжелом резном основании с ножками в виде химер. Стол окружали зачехленные кресла, а дубовый пол устилали красно-золотые персидские ковры.

Два огромных сервировочных стола, тусклые серебряные вазы и супницы, покрытый пылью золотой канделябр. Набравшись духу, она прошла в следующую комнату. Это помещение было меньше, но так же богато обставлено. На стенах висели картины. Окна закрывали тяжелые шторы из ткани с тисненым рисунком. Здесь стояло множество стульев и кресел. Одну стену целиком занимал книжный шкаф, полки которого ломились от книг. И заметнее всего был огромный письменный стол, неизвестно как державшийся на тонких ножках с опорами в виде золотых копыт.

Катарина опустилась в ближайшее кресло. По необъяснимой причине ее глаза наполнились слезами.

— С вами все в порядке, миледи? — шепотом спросил Ги.

— Я не понимаю этого человека.

Ги ничего не ответил, снова со смесью страха и почтения оглядывая комнату.

Катарина осмотрелась, больше не сдерживая слез.

Я его не понимаю, — настойчиво повторила она. — Он притворяется пиратом, но на самом деле он джентльмен. Притворяется дикарем, но он грамотен и неглуп. Он называет этот отсыревший замок своим домом, а рядом стоит дворец, который удовлетворил бы принца крови.

Ги присел рядом с ней на деревянный табурет с кожаным сиденьем, украшенным медной клепкой.

— Он великий человек.

— Он грабит и берет то, что ему не принадлежит, Ги. Он пират.

— Так устроен мир, он сам мне это сказал. Или берешь ты, или отберут у тебя.

Катарина посмотрела на мальчика. Ее пробрал легкий озноб, потому что Лэм был прав. В этом мире правила сила, и она на собственном опыте имела возможность убедиться в этом. Ясно, что Лэм тоже усвоил этот жестокий урок. Она задумалась. Когда же ему пришлось столкнуться с горькой действительностью? Возможно, совсем в раннем детстве, когда Шон О'Нил забрал его от матери.

Тогда многое становилось понятным. Противоречивость его личности и характера, его двойственность, способность быть одновременно пиратом и джентльменом — человеком, которого она хотела и боялась понять.

С тяжелым сердцем Катарина тайком вышла из замка тем же способом, что и несколько дней назад. Одна из молочниц передала ей сообщение: корабль из Белфаста прибыл.

Она поспешила в поселок, вздрагивая от каждого звука, пугаясь каждой тени, боясь и в то же время надеясь, что в любой момент ее догонит Макгрегор или, того хуже, что она лицом к лицу столкнется с Лэмом. Но шотландца в этот день нигде не было видно, а Лэм еще не вернулся с моря.

Встреча с матросом должна была состояться неподалеку от пивнушки на Первой стрит — немощеном проезде, тянувшемся вдоль доков. Катарина заметила его среди пивных бочек, громоздившихся у деревянной стены заведения. Она оглядела улицу, но не заметила ничего необычного — только несколько медленно ползущих телег, спешащие по своим делам мужчины, торговка пирогами с рыбой, слоняющаяся по улице проститутка. Неподалеку от верфи ребятишки играли в мяч. Но через мгновение ее кровь застыла, и по коже побежали мурашки. Рядом с ближайшим доком на якоре покачивался «Клинок морей».

Катарина замедлила шаг, глядя на пиратское судно. На палубе матросы подготавливали корабли к стоянке; грузчики выгружали на причал ящики и бочки. Она принялась вглядываться, надеясь в последний раз увидеть Лэма, прежде чем спрячется на корабле, который должен увезти ее с острова.

Миледи?

Катарина подскочила от неожиданности и тут же облегченно вздохнула, увидев знакомое лицо матроса.

— Вы меня напугали! Когда прибыл «Клинок морей»?

— Этим утром.

Лэм появился несколько часов назад — и она его еще не видела? Может, он все еще на борту, присматривает за разгрузкой награбленного? Она должна бы чувствовать вовсе не обиду, а облегчение оттого, что он не поспешил немедленно встретиться с ней.

— Все готово?

— До самого Белфаста, миледи, — с улыбкой ответил матрос.

Катарина зажмурилась, внезапно охваченная нерешительностью, полная сомнений. Ей не хотелось уезжать, но она была должна. И все же она не могла уехать, не попрощавшись с Лэмом. Однако если она и вправду решилась бежать, она не должна тянуть, ей нельзя возвращаться, чтобы увидеться с ним, — она должна поскорее перебраться на свой корабль. Ей оказалось чересчур легко представить себя в его объятиях, и она подозревала, что если сейчас не уедет, то останется здесь насовсем.

А где капитан Лэм? — хрипло выговорила она. Матрос нерешительно посмотрел на нее. Катарина облизнула губы, пытаясь собрать всю свою решимость уехать — решимость, в которой она до сих пор не сомневалась.

Я здесь, Катарина, — сказал Лэм очень мягко и очень угрожающе.

Катарина почувствовала, что земля уходит из-под ее ног. Она резко повернулась. Сзади стоял Лэм, холодно глядя на нее. На его запястье висело рубиновое ожерелье, которым она подкупила матроса.

Глава двадцать четвертая

Лэм бросил бесценное ожерелье матросу.

— Оставь его себе, Жако. Неплохо сделано.

Катарина прижала руку к губам, широко раскрыв глаза, в которых застыл страх. Жако с ухмылкой засунул ожерелье в карман, четко отсалютовал Лэму и ушел. Катарина посмотрела Лэму в глаза. От его взгляда в ней все застыло.

Он был ужасно рассержен, и она должна была бы его бояться. Но теперь ее сердце почему-то стало успокаиваться. На самом деле Катарина даже чувствовала какое-то облегчение.

Он схватил ее за руку и рывком притянул к себе.

Я не думал, что вы настолько несчастливы, Катарина.

Она не сводила глаз с его красивого лица. О Господи. Она и вправду чувствовала облегчение. На самом деле ей вовсе не хотелось сбежать от него, вовсе нет.

Стиснув зубы, он чуть встряхнул ее, чтобы привлечь к себе внимание.

Я не думал, что вы настолько несчастливы, — сердито повторил он.

Ее глаза наполнились слезами, и она ответила не сразу:

— Я… я не была такой уж несчастной, Лэм.

— Тогда зачем? — требовательно спросил он. — Зачем все это?

Несмотря на неодолимое желание броситься в его объятия, она стояла совершенно неподвижно.

Это был мой долг по отношению к самой себе. Он уставился на нее.

Я не могла просто смириться с тем, что произошло, — негромко сказала она.

Он окинул ее взглядом.

В моем присутствии вы никогда не выказывали ни малейшего неповиновения.

Она поняла, на что он намекает, и вспыхнула.

— Это несправедливо.

— Жизнь вряд ли справедлива. И я устал от вашего ханжества. — Он подтолкнул ее в том направлении, откуда пришел.

Катарина вначале старалась не отставать от него, пытаясь высвободиться, потом сдалась, потому что ей стало ясно, что он хочет именно тащить ее. Она осознавала, что встречные с откровенным любопытством смотрят на них, и замечала улыбки на лицах мужчин.

Он все ускорял и без того быстрые шаги, и она стала спотыкаться. Только его железная хватка не позволяла ей упасть.

— Что вы собираетесь делать? — обеспокоено спросила она.

Его глаза напоминали лед.

— Мы с этим покончим раз и навсегда.

— Что вы имеете в виду?

В ответ он лишь неприятно улыбнулся. Катарине стало страшно. Он был очень рассержен, он не понимал, что на самом деле ей вовсе не хочется его оставлять, а она пока еще не была готова открыть ему свое сердце. Она даже представить не могла, что он теперь собирается с ней сделать. Вдруг он резко свернул направо и потащил ее в центр поселка.

— Я желаю знать, куда вы меня ведете, — задыхаясь, проговорила Катарина, с трудом поспевая за ним.

— В церковь, — ответил он, не глядя на нее. Внезапно за рощицей покачивающихся на легком ветерке берез Катарина увидела свежепобеленные стены церкви и возвышающийся к небу серый шпиль с золотистым крестом. До нее вдруг стало доходить, что он задумал, но наверняка она ошибалась!

Остановитесь, Лэм, в этом нет никакого смысла! — воскликнула она.

Вместо ответа он протащил ее по мощенной каменными плитами дорожке с бордюром из синих фиалок и подтолкнул вверх по трем ступеням в церковь.

— О чем вы только думаете? — выдохнула она, когда он толкнул плечом дверь. Дверь с грохотом распахнулась.

— На этот раз мы поженимся, — заявил он.

В церкви было прохладно, темно и поразительно тихо. Каждую сторону прохода украшали окна с разноцветными стеклами. Прямо напротив возвышался алтарь. Увидев огромное золотое распятие, Катарина поняла, что церковь католическая, но это ее ничуть не успокоило. Она лишь почувствовала еще большее смятение.

Лэм, — с отчаянием сказала она, — ведь я уже замужем, вы же знаете.

Он холодно посмотрел ей в глаза.

— Я знаю только то, что ваш брак с Хоуком не был завершен. Может быть, он уже развелся с вами. В любом случае вам наверняка известно, что Папа Римский не признает браков между католиками и еретиками. С точки зрения вашей собственной церкви, Катарина, вы с Хоуком не состоите в браке.

— Но вы протестант, — неуверенно возразила она, начиная понимать, что он настроен серьезно. Конечно же она знала, что он говорит правду.

Во что я верю — это мое дело, — откровенно признался он, — но отец Майкл мне не откажет, потому что я построил эту церковь, привез его сюда и оплачиваю его содержание. Он может сразу и обратить меня в вашу веру, и обвенчать нас.

Она открыла было рот, чтобы возразить, но вдруг ей стало ясно, что она всегда хотела выйти замуж по католическому обряду. Но, конечно, не за безбожного пирата.

Лэм, — послышался мужской голос с другого конца прохода.

Катарина повернулась и увидела шедшего к ним священника. Темная сутана мягко облегала его стройное тело. Это был молодой темноволосый мужчина, и он улыбался Лэму так, как будто был рад его видеть. Сердце Катарины теперь билось так, что у нее закружилась голова.

Неужели это настолько ужасно — быть женой ЛэмаО'Нила?

Отец Майкл, — ровным голосом сказал Лэм, — я хочу представить вам Катарину Фитцджеральд.

Отец Майкл с улыбкой повернулся к ней.

Я надеялся встретиться с вами, миледи, — сказал он, глядя ей в глаза. Взгляд его синих глаз был проницательным, но мягким. — Чтобы приветствовать вас на нашем острове и предложить вам мои услуги, если они вам потребуются.

Катарина не знала, что сказать.

Я хочу, чтобы нас обвенчали, — твердо произнес Лэм. — Я, конечно, дам все необходимые обеты.

Священник посмотрел на него без малейшего удивления.

— Насколько я понимаю, вы хотите, чтобы церемония была исполнена сейчас же?

— Верно, — отозвался Лэм. Его голос резко прозвучал в пустой церкви. — Я хочу, чтобы вы обвенчали нас немедленно.

У Катарины подогнулись колени. Но Лэм тут же подхватил ее и провел вперед по проходу, к алтарю, все время глядя ей в глаза. Катарина увидела в его взгляде непреклонную решимость и поняла, что сейчас ничто не свернет его с избранного пути — ни человек, ни зверь, ни Бог, ни дьявол.

Лэм открыл дверь в их спальню. Проходя в комнату, Катарина старалась не дотронуться до него. Они были обвенчаны; каким бы это ни казалось невероятным , они были мужем и женой. Она прошла в дальний конец комнаты и стояла, глядя через узкое окно во двор и не видя ничего.

Она должна смириться со своей судьбой. А ее судьбой явно был Лэм О'Нил. И, по правде говоря, разве у нее был какой-то другой выбор? Скорее всего Хоук уже развелся с ней. Разве не лучше в этом случае быть женой пирата, а не его шлюхой? Если бы Лэм не женился на ней, отпустил бы ее, никто другой ее не взял бы замуж, тем более после ее пребывания на острове. Ее отец не мог бы оказать ей поддержку, и она стала бы бездомной бродягой.

И, если уж быть откровенной, разве так плохо быть его женой? Ведь она так желает его. Она, возможно, почти готова его полюбить. А может, уже полюбила?

На глаза Катарины навернулись слезы. Она была измучена, так измучена и так ни в чем не уверена! Ни в нем, ни в себе. Она не осмеливалась подумать о прошлом или о будущем. Только не сейчас, только не сегодня.

Катарина отметила, что в комнате стоит мертвая тишина. Но она знала, что он не ушел. Она оглянулась. Лэм все еще стоял у двери, напряженно глядя на нее.

Ее сердце стучало. Она ответила ему вызывающим взглядом.

Он стиснул зубы и отвернулся, уставясь в пол. Какой у него прекрасный профиль. Но ведь он должен бы торжествовать. Он хотел этого брака, и он выиграл. Почему же он выглядит таким задумчивым? Почему он вдруг стал так сдержан? Может, он чувствовал ту же неуверенность, ту же стеснительность, что и она?

Катарина не могла оторвать от него взгляда, раздумывая, что он скажет, что он будет делать теперь, когда они стали мужем и женой. Наконец он поднял голову, вопросительно глядя на нее, и, что было вовсе ему не свойственно, провел рукой по волосам. Катарине показалось, что его рука чуть заметно дрожала.

— Что мы теперь будем делать?

— А что бы вы хотели делать, Катарина?

— Не знаю. — Прежние мечты, в которых она была такой веселой, такой невинной и такой счастливой, нахлынули на нее. Беззаботная новобрачная. Ей хотелось быть такой новобрачной сейчас.

Я не хочу с вами ссориться, — сдавленно произнес он.

Она вздрогнула, заглядывая ему в глаза.

— Тогда, пожалуй, вам стоит изменить вашу властную манеру, Лэм.

— Пожалуй.

Молчание становилось почти физически ощутимым. Катарина чувствовала нарастающее напряжение в теле и в мыслях. Теперь они были женаты. Это их брачная ночь. Теперь у него было полное право распоряжаться ее телом, в то время как прежде не было никакого. Наверняка эта ночь должна завершиться обольщением и любовными играми. Почему же тогда он стоит и так серьезно смотрит на нее? Что мешает ему подойти к ней?

Он сложил руки на груди:

Я не знаю, возможен ли мир между нами. У нее захолонуло сердце.

Я… я тоже не знаю. Мы… можем попробовать.

Теперь она поняла, как сильно ей хотелось перемирия, как устала она от постоянного состояния войны, с каким нетерпением ждет его крепких объятий, с каким нетерпением хочет его тела как для защиты, так и для наслаждения.

Теперь мы женаты. Воевать просто бессмысленно.

Он прошел вперед и остановился перед ней.

Наверное, я безумец, Кэти. Сделать все то, что я сделал, рисковать столь многим — и все ради вас.

Ее охватил беспричинный восторг. Катарина пыталась сдержать его, не дать вырваться наружу.

Может быть, у нас получится, — сказала она. — Мы сделаем так, чтобы получилось.

Он шумно вздохнул.

Катарина почувствовала, что ее глаза наполняются слезами, и, почти ничего не видя, она протянула руку и коснулась ладонью его щеки. Лэм закрыл глаза, повернул голову и поцеловал ее ладонь.

Катарина улыбалась, прижимаясь к нему. Когда их губы соединились, это было прелюдией к чему-то большему, чем просто чувственное наслаждение.

Катарина проснулась оттого, что на ее обнаженное тело набросили покрывало. Она слышала незнакомые звуки, которые через некоторое время узнала, — слуги наполняли лохань водой для купания.

Понемногу она начинала воспринимать окружающее. Она была в постели, в их спальне, где они вместе спали уже много раз. Она теперь все вспомнила. Лэм не отпустил ее, и страсть породила еще большую страсть. Первый раз был поразительно мягким, нежным, следующий — диким, яростным. Остальное она не помнила. Его руки, его губы, его огромное, жаркое погружение в нее, его шепот — то ласковый, то похотливый — все смешалось. Кроме одного, кроме одной вещи, которую она помнила кристально ясно: ни разу Лэм не оставил в ней свое семя.

На Катарину внезапно нахлынуло отчаяние, смывая всю ее удовлетворенность. Ей всегда хотелось иметь детей. И сейчас тоже. Теперь она была его женой. Почему же он все еще отказывался подарить ей ребенка? Какие темные демоны заставляют его так неестественно вести себя? Все мужчины хотели иметь детей, наследников, продолжения рода. Все, кроме, очевидно, этого мужчины, который теперь был ее мужем.

Вдруг она снова услышала его слова, так громко и отчетливо, словно он сейчас произнес их здесь, в комнате. «Я не настолько жесток, чтобы производить на свет ублюдков. Я не хочу иметь детей. И не буду. Я не желаю, чтобы они унаследовали такую жизнь».

Катарина сразу открыла глаза. Комнату заливал солнечный свет. Уже была середина дня — прекрасного, солнечного дня. Ее переполнили отчаяние и щемящая грусть.

Неужели он настолько настроен против того, чтобы иметь детей, что у нее их никогда не будет? Что заставило пирата принять такое странное, мрачное решение?

Пока еще Катарина не знала ответа. Она повернулась, глядя на служанку, добавлявшую душистые травы в лохань с горячей водой. Аромат розмарина разнесся по комнате. Катарина хотела набраться решимости и встать, но у нее ничего не вышло. Тем не менее ей больше не хотелось спать, и она села, придерживая простыню у шеи. И ахнула.

В дверях стоял Лэм, испытующе глядя на нее. Он не улыбался, но когда их взгляды встретились, по его лицу скользнула нерешительная, чуть заметная улыбка.

Катарина постаралась улыбнуться в ответ. Улыбка вышла застенчивой и такой же нерешительной, как и его.

— Доброе утро, Кэти. — Он подошел к ней, взял ее руку и поднес к губам. Не сводя с нее взгляда, он поцеловал ей ладонь. Служанка сделала вид, что ничего не заметила, и быстро вышла. У Катарины в груди все забурлило. Ее щеки горели. Его глаза очень тепло смотрели на нее, и Катарине невольно подумалось, что он любит ее гораздо сильнее, чем позволяет себе выказать.

Ее потрясло это открытие.

Он уселся рядом с ней на кровати.

Какие темные мысли вы таите, что проснулись такая мрачная и серьезная?

Она недоверчиво взглянула на него, но он как будто и вправду интересовался ответом, поэтому она сразу выпалила:

Лэм, теперь, когда мы поженились, вы ведь захотите иметь детей?

Его улыбка исчезла. Лэм встал, глядя на нее сверху вниз потемневшими от сдерживаемого чувства глазами.

Нет, Катарина. Я думал, что вы поняли. Я не хочу, чтобы мои дети жили в этом мире.

Катарина притянула к шее покрывало.

— Я не понимаю.

— Я в этом не уверен.

Ее захлестнули гнев и отчаяние.

Я ваша жена. Видит Бог, я не просила об этом, но так вышло, и наверняка у меня есть какие-то права.

Он окинул взглядом ее лицо и снова посмотрел ей в глаза.

Я не хочу, чтобы мои сыновья скитались по морям, не имея возможности обосноваться где-нибудь на земле. И не дай Господь нам иметь дочь, потому что у нее не будет и такого выбора. Нет, я не буду иметь детей.

Катарина покачала головой.

Прошу вас, Лэм. Для меня это очень важно. Мы должны это обсудить. Мы должны…

— Нет!

Катарина съежилась от откровенной ярости в его голосе.

Нет и еще раз нет. Я не допущу, чтобы вы вынашивали шлюх и пиратов!

Катарина его окликнула, но дверь уже с грохотом захлопнулась за ним.

Глава двадцать пятая

Письмо пришло на следующий месяц, в августе. Лэм привез его с собой, когда вернулся из своего второго рейда, который продолжался всего неделю. Катарина сразу узнала печать: это была печать графа Десмонда. Ее сердце, казалось, перестало биться. Очевидно, послание было от ее отца, который все еще неосторожно пользовался гербом, на который больше не имел права.

Лэм испытующе смотрел на нее, пока она, словно завороженная, уставилась на письмо.

Я пойду наверх, смою с себя соль и грязь, — сказал он, улыбаясь мягкой обольстительной улыбкой. — Может, зайдете помочь мне помыться, когда прочтете письмо.

Спасибо, Лэм, — негромко ответила Катарина. Пока он поднимался по каменным ступеням, она смотрела ему вслед. Ей его не хватало, но с этим придется подождать. Она поняла, что он нарочно ушел, чтобы дать ей возможность без помех прочесть письмо отца, и была благодарна ему за это. За несколько месяцев, прошедших после ее пленения, и за несколько недель замужества она научилась избегать всяких мыслей о мире за пределами острова. Ее отец был частью этого мира, и она была совсем не уверена, что хочет узнать то, что он считал нужным ей сообщить.

Катарина подошла к огню и нерешительно, с опаской вскрыла печать.

Июля первого, года тысяча пятьсот семьдесят первого. Милая моя Кэти, почему ты мне ничего не сообщила ?Как дела ?После твоего похищения весь двор бурлил. Королева была в ярости, и Джон Хоук тоже. Но она отказала ему в разрешении отправиться в погоню за тобой и О'Нилом.

Ты не забыла мое желание, которое я высказывал в последний раз? О'Нил все еще твой верный поклонник? Он согласен оказать мне поддержку? Мое положение без перемен. Мне плохо как никогда. Я умираю медленной смертью в изгнании. В Десмонде Фитцморис утвердился сильнее прежнего. Королева готова рвать на себе волосы, потеряв всякую надежду захватить проклятого фанатика. Филипп всячески поддерживает его, и время от времени то же делает Екатерина Медичи. Такое положение не может долго продолжаться, милая Кэти. Вскоре Фитцморис так прочно обоснуется в Десмонде, что только воля Господня сможет убрать его с моих земель. Кэти, хотя сейчас ты замужем заХоуком, ты должна привлечь О'Нила на нашу сторону, если ты еще не сделала этого. Он мог бы стать нашим самым сильным союзником. Пришли его ко мне.

Твой любящий отец,

Джеральд Фитцджеральд.

Трясущимися руками Катарина быстро сложила письмо и бросила листок в огонь. Она все еще жена Джона Хоука.

У нее стучало в висках. Ей трудно было дышать. Письмо было датировано первым июля — может, сейчас Хоук уже развелся с ней? О Боже. Тут что-то не так. Лэм похитил ее пятнадцатого апреля, наверняка Хоук должен был сразу же развестись с ней.

Катарина опустилась в кресло. У нее путались мысли. Неужели у нее два мужа?

О Господи! Катарина посмотрела в сторону лестницы. Лэм сейчас купается наверху, в спальне. Она успела привязаться к нему. Нет. Она к нему не привязана. И не порабощена им. Гораздо больше. Катарина знала, что она его любит.

Катарина отчаянно старалась взять себя в руки, но у нее ничего не вышло. Все же, несмотря на свое почти истерическое состояние, она осознала, что нельзя больше укрываться на острове, делая вид, что реальный мир не существует. Она больше не могла пренебрегать своим долгом перед отцом, который надеялся на ее помощь. Настало время для нее склонить Лэма принять сторону Джеральда, как бы ей ни претило использовать Лэма и допустить политике стать частью их семейной жизни.

Нет, она не могла долее избегать выполнения долга перед отцом и отмахиваться от вопроса о своем будущем, потому что будущее само явилось к ней.

Катарина вскочила и торопливо направилась к лестнице.

Сидя в лохани, вода в которой почти остыла, Лэм услышал быстрые шаги Катарины. По его лицу промелькнула легкая улыбка. Он смотрел на нее с тем же чувством, что и всегда, — поражаясь ее красоте, уму и силе духа, и с каждым прошедшим днем это чувство только усиливалось.

Он понял, что она расстроена. Что написал ей ее хитроумный папаша? Лэм догадывался, что новости вряд ли были хорошими. Ему не хотелось передавать ей письмо. Но он не мог отказать ей в общении с отцом, так же как не мог отказать и ни в чем другом. Лэм вздохнул и встал. По его крепкому телу струйками стекала вода.

— В чем дело, Катарина? — спросил он.

Она была очень бледна и быстро подошла к нему, с полотенцем в руках.

Чем вы опечалены, милая?

Она посмотрела ему в глаза и быстро, на одном дыхании сказала:

Отец уже совсем отчаялся. Он беспокоится за меня. Его кузен узурпировал то, что когда-то принадлежало ему. Если Перро не сумеет вскоре захватить Фитцмориса, то он может стать настолько силен, что его не удастся выгнать из Десмонда. — Она облизнула губы. — Я никогда у вас ничего не просила. А теперь прошу.

Лэм не двигался. Серые глаза внимательно смотрели на нее.

Вы нужны мне, чтобы помочь моему отцу, Лэм. — Голос Катарины сорвался. — Он — жертва не справедливости, вы это знаете. Пожалуйста, Лэм. Я прошу вас ему помочь.

Лэм взял ее ладони в свои и мягко сказал:

— Ради вас я бы с радостью пошел на измену, Катарина.

— Вы сделаете, как я прошу? — воскликнула она.

— Я уже помогаю вашему отцу, — серьезно сказал Лэм. Но он ощутил укол совести — и страха. Он встречался с Фитцморисом только раз, много месяцев назад, но этого было достаточно. С той самой зимней встречи он неплохо снабжал мятежника и горстку его солдат, чтобы они могли устоять перед англичанами. Никогда еще они не были так хорошо одеты, так вооружены, так сытно накормлены.

Лэм отлично понимал опасность своего замысла. Поднять человека, чтобы потом иметь возможность его свалить, — такой план требовал воистину тонкого исполнения. Он был полон слабых мест и вполне мог окончиться провалом. А если так и случится, Фитцморис воцарится в Десмонде, и в этом будет виноват он, Лэм. Катарина никогда не сумеет этого понять. Она будет потрясена и сочтет его предателем.

Каким образом? — еле выговорила Катарина. — Когда?

Лэм нежно улыбнулся, касаясь ее щеки.

Катарина, все мое существование — это политика. Я ем, сплю, дышу и живу политикой. Но я не хочу, чтобы чьи бы то ни было амбициозные побуждения помешали нашим отношениям. — Он приподнял ее подбородок, заглядывая ей в глаза, и поцеловал нежным и в то же время голодным поцелуем. — Я хочу, чтобы в наших отношениях было только это, Катарина.

Она вернула ему поцелуй и, оставаясь в его объятиях, сказала:

Лэм, я так благодарна вам. Но как вы это делаете? Вы не даете снабжать Фитцмориса по морю?

Он поднес ее ладонь к губам и поцеловал.

Ш-шш. Я знаю, что вы очень умны, Кэти, но вам не стоит заниматься политическими играми. Издалека вы не можете рассчитывать повлиять на события.

Она очень удивила его тем, что ласково приложила ладонь к его щеке. Хотя Катарина нисколько не стеснялась выказывать свои чувства в постели, вне ее она избегала физического контакта с ним.

Я думаю, что вы мне просто льстите, — сказала Катарина дрожащим голосом. — Неужели вы хотите сказать, что если бы я находилась при дворе или в Ирландии, то имела бы возможность влиять на действия таких людей, как мой отец или Фитцморис?

Он прижал ее ладонь к своей щеке, не спуская глаз с этого поразительно красивого лица. Он не стал говорить, что она уже повлияла на судьбы этих людей, потому что благодаря ей он предпринял шаги, которые в случае удачи изменят существующий баланс сил и неизбежно скажутся на всех них. Избегая прямого ответа, он правдиво сказал:

Кэти, такая женщина, как вы, может двигать горы, стоит ей только захотеть.

Катарина вспыхнула, глядя на него.

— Моя мать была такой женщиной, — сказала она.

— Без сомнения вы унаследовали ее упорство, ум и красоту.

— Я не такая уж исключительная красавица, Лэм.

— Монастырь научил вас скромности, но женщины, которые нравятся мужчинам, знают себе цену. Скромность им ни к чему.

— Почему вы говорите мне все это?

— Потому что в отличие от своей матери вы наивны и неискушенны. Настанет день, когда вам может понадобиться все оружие, которое имеется в вашем распоряжении. Скромность в этом случае вам не поможет, дорогая. — Он сам не знал, почему говорил так откровенно, — может, потому, что сам со своей рискованной затеей находился в двух шагах от виселицы. Если его разоблачат и повесят, Катарине придется самой заботиться о себе. Ему вовсе не нравилась эта мысль. — Вы настолько соблазнительны, что мужчины при взгляде на вас думают только об одном. Вы можете сделать любого мужчину своим рабом, если захотите. И тогда он станет выполнять ваши желания даже вопреки здравому смыслу и собственным интересам.

Он подумал о своей связи с Фитцморисом, о Тауэре и о плахе.

Она все еще смотрела на него, и в ее взгляде появилось беспокойство.

Мне это не нравится. И, Лэм, я ведь не поработила вас.

Он рассмеялся.

Разве нет? — Он резко опустил ее ладонь и приложил ее к своей пульсирующей плоти.

Как только вы зашли в комнату…

Она отдернула руку, готовая расплакаться. Проклиная себя и свою похоть, Лэм обнял ее:

— Простите меня, Кэти. Мне не стоило это говорить, когда вы так расстроены. Скажите мне, что вас огорчает. Ведь это еще не все, верно?

— Да! Джон Хоук не развелся со мной, — воскликнула она, прижимаясь лицом к его мокрому плечу. — Письмо отца датировано первым июля. Почему он не развелся со мной, если бы собирался это сделать? Я боюсь, что мы с Хоуком все еще состоим в браке.

Лэм весь напрягся, но решил сказать правду.

— Я знаю.

— Что? — Она вырвалась из его объятий, с ужасом глядя на него.

Он отпустил ее и, не сводя с нее взгляда, сказал:

Он не развелся с вами, но зачем думать об этом? Мы повенчаны в вашей вере, Катарина. Разве этого не достаточно?

Она долго молча смотрела на него и наконец произнесла:

Хоук все еще считает меня своей женой — и вся Англия тоже.

Лэм уже начал злиться, но старался сдержать себя.

— Так сложно, когда все против тебя, Кэти, я это отлично знаю. — Он увидел, что ее взгляд смягчился. — Не надо меня жалеть, мне этого не требуется. И вам тоже не нужна жалость — даже своя собственная. Мы законно повенчаны в глазах Господа и Папы Римского, что тоже немало. Вы принадлежите мне, Катарина. Или вы все еще хотите вернуться а Англию к Джону Хоуку? — Его взгляд потемнел, и на мгновение он перестал дышать.

— Нет, — прошептала она.

Злость Лэма испарилась, сменившись необычайным облегчением.

— Вы решили остаться со мной сами, по своей воле?

— Да. — Катарина смотрела на него так тепло и нежно, с такой любовью, что он на мгновение потерял дар речи. Потом она добавила, как будто произнося клятву: — Я вас не оставлю, Лэм. Никогда.

Он смотрел на нее широко раскрытыми глазами.

Обещаю, — хрипло сказала она. — Что бы ни случилось.

Лэм издал резкий, хриплый и в то же время радостный звук. Он притянул ее к себе, нашел губами ее губы, и через мгновение Катарина оказалась прижатой, к стене. Она нетерпеливо встретила его ищущие губы, ее язык сплелся с его языком. Лэм ощутил вкус ее слез и понял, что это слезы счастья.

Да, милый, да, — повторяла она. Его погружение в нее было острым и резким, напоминая вторжение огромной армии. Их взгляды встретились.

Он не мог говорить, переполненный ощущением себя в ней, переживая ее признание и снова и снова погружаясь в нее. Он не сводил с нее взгляда, надеясь, что она сможет понять его любовь, которую он так долго таил. Катарина с рыданиями впилась ногтями в его плечи. Задыхаясь, он старался взять себя в руки, найти в себе силы уйти вовремя, чтобы не оставить своего семени в ее теплом, плодородном теле.

Лэм, — выдохнула она, обхватывая его голову, — не уходите от меня, пожалуйста.

Он замер, мощно пульсируя в ней. Никогда он еще не чувствовал такого острого стремления взорваться, извергнуться в ее тугом, жарком, влажном туннеле.

Нет, Катарина, — выдохнул он, — я не могу. Она внутри вся сжалась вокруг него, и он понял по выражению ее лица, что она готова противостоять ему, чтобы добиться своего. Все еще придерживая его голову, она воскликнула:

Я люблю вас. Я хочу от вас ребенка, Лэм, пожалуйста!

Он недвижно держал свое застывшее тело над ней, испытывая адские муки. Какой мужчина, на которого, как на него, падала бы тень виселицы, решился оставить своего ребенка такой благородной женщине? По его лицу ручьями стекал пот.

Лэм, подарите мне ребенка! — Слезы заливали лицо Катарины. — Милый, я люблю вас!

Лэм ахнул, накрывая ее губы своими, и вместо того чтобы уйти, проник в нее глубоко, раз, много, много раз, утонув в ощущении восторга, и когда наконец его горячее семя выплеснулось в ее чрево, Катарина обхватила его, рыдая от счастья.

Глава двадцать шестая

Ричмонд

Барка королевы продвигалась по Темзе. От форштевня разлетались мелкие брызги. На веслах сидел двадцать один гребец. Это был приятный августовский вечер, и Елизавета в золотом платье отдыхала на палубе, откинувшись на подушки. Палуба по давней традиции была усыпана лепестками цветов. Рядом с королевой находились две ее фрейлины и несколько придворных. Одна фрейлина играла на лютне.

Впереди был виден Ричмондский дворец. Его многочисленные башни, купола и резные коньки крыш четко вырисовывались на фоне неба за громадным фруктовым садом, мимо которого быстро плыла королевская барка. Дальше виднелись заросшие лесом холмы и пышные зеленые поляны.

Наконец показался причал с ричмондской лестницей. Барка направилась к причалу. Лебеди нехотя уступали ей дорогу. Елизавета поднялась на ноги, поддерживаемая придворными, царственно поблагодарила их и сошла на берег, затем торопливо проследовала к воротам дворца. Ее фрейлинам пришлось бежать, чтобы не отстать от нее.

В этот вечер Елизавете не удалось отвлечься от забот, и у нее был мрачный вид. Еще бы! Днем она узнала, что к ней выехал сэр Джон Перро. От этой вести у нее сразу разболелась голова. Меньше всего ей хотелось обсуждать положение в варварской Ирландии. Сейчас у нее хватало других забот. Был раскрыт еще один заговор с целью освобождения ее кузины Марии Стюарт, который предусматривал покушение на Елизавету и восстание католиков при содействии герцога Альбы, который должен был прибыть из Нидерландов. Заговорщики собирались посадить Марию на английский трон. Одной из ведущих фигур заговора был герцог Норфолкский, но его поддерживали Папа Римский и Филипп, король Испании. Только на прошлой неделе Елизавета выслала испанского посла, Норфолк был брошен в Тауэр, а Папу Римского она проигнорировала.

И этот заговор был лишь самой последней из ее политических проблем. Она молила Всевышнего, чтобы Перро наконец объявил ей, что Фитцморис в его руках, потому что папист тоже собирался ее свергнуть.

Елизавета чувствовала себя не лучшим образом, и причиной этого недомогания был страх. Никто не понимал, насколько трудно быть королевой. Как сложно, как ответственно и как опасно.

Ричмонд был самым большим из королевских дворцов, и с первого взгляда многочисленные постройки, дворики и сады, множество башен и куполов создавали впечатление исключительной путаницы и беспорядка. Но Елизавета хорошо знала дорогу. Она прошла прямо в средний двор и повернула к помещениям на его западной стороне.

Елизавета быстро пересекла холл. Завидев ее приближение, придворные опускались на колени. В ее личных апартаментах наверху уже с нетерпением ждал ее лорд-президент Мюнстера. Не обращая внимания на Сесила, теперь лорда Бергли, и на своего кузена Тома, она устремила взгляд на грузную фигуру Перро. Он с удивительным изяществом опустился на колени.

— Ваше величество, — сказал он, — я, как всегда, ваш покорный слуга.

Хотя об этом открыто никогда не говорилось, он также был ее сводным братом.

— Сэр Джон, — Елизавета махнула, чтобы он встал, — надеемся, вы принесли нам хорошие вести.

Джон, не мигая, смотрел на нее.

— Разве плохо узнать, кто изменяет Англии? Елизавета ощутила смутное беспокойство. Она взглянула на Сесила и Ормонда и заметила, что лорд Бергли собран и спокоен, как обычно, но ее кузен еле сдерживает гнев.

— Мы знаем изменников в Ирландии, и знаем их вождя, этого проклятого Богом фанатика, Фитц-мориса. Рассчитываете ли вы захватить его, прежде чем наступит зима и всем придется голодать?

Зимой снабжение британских войск представляло исключительные трудности, и каждый год они несли больше потерь от голода и вызванных холодом и сыростью болезней, чем от военных действий.

— О, я захвачу его, обещаю вам, — хвастливо сказал Перро. Но он уже не в первый раз давал такое обещание.

— Мы уже устали от этого мятежа, — взорвалась Елизавета. — Если вам не удается поймать одного человека, может быть, нам следует направить туда кого-то другого?

Сэр Джон побагровел.

Сесил кашлянул и приблизился к королеве.

— Я думаю, вам следует выслушать сэра Джона. Есть основательная причина тому, что Фитцморису удавалось ускользнуть от нас последние несколько месяцев.

— Именно, — проворчал все еще красный сэр Джон. — Его поддерживает гораздо более решительный ваш враг, чем Филипп.

— Нетрудно быть решительнее испанского короля, — отрезала Елизавета. — У него везде сплошные неприятности, и он содействует ирландцам, только чтобы насолить мне!

— Мужайтесь, Елизавета, — пробормотал Сесил ей на ухо.

— И кто же теперь помогает изменнику-паписту? Кто осмелился? — Елизавета внутренне сжалась.

Перро улыбнулся, как будто предвкушая эффект от своих слов.

— Злосчастный полукровка, пират, Владыка Морей.

Елизавета недоуменно уставилась на него. Она не могла, просто отказывалась его понимать. С принужденной улыбкой она сказала:

— Лэм провинился в одном — хотя это и очень неприятно, — он украл девицу Фитцджеральд и сбежал на свой остров, чтобы заняться с ней развратом. Возможно, это служит достаточным доводом в пользу того, что он хочет жениться на Катарине и собирается способствовать Фитцджеральду в возвращении титула и земель. И это все.

— Ваше величество, — холодно произнес Перро, — я почти год гонялся за Фитцморисом по всей Южной Ирландии. Я знаю, что говорю. Мне нет дела до того, что О'Нил взял девицу Фитцджеральд себе в любовницы. Или даже в жены. Этот ублюдок снабжает Фитцмориса продовольствием и оружием, и всем другим, что тому требуется.

У Елизаветы голова шла кругом. Она бросила взгляд на Тома и поняла, что он верит словам Перро. Она повернулась к Сесилу, выглядевшему очень довольным.

— Нет! — сказала она, вдруг чувствуя обжигающую боль в сердце. — Нет, вы ошибаетесь! Мой золотой пират мог поддержать Фитцджеральда, но никогда он не станет помогать человеку, который открыто заявляет, что лишит меня трона! — Она была готова заплакать. Лэм не мог так коварно предать ее, он ее любит — хотя бы немного.

— Я не ошибаюсь! — почти выкрикнул теперь уже совсем багровый Перро. — У меня имеется шпион в стане мятежников, ваше величество. Он видел, как они встречались, и неоднократно. Он видел, как они пожимали друг другу руки. Он видел, как разгружался «Клинок морей» — трижды с прошлой весны, черт побери! Я знаю, что говорю/

Елизавета отвернулась. Сесил провел ее к креслу. Королева была на грани истерики. Она протянула руку в поисках опоры, но руку принял опустившийся перед ней на колено Ормонд.

— Как это может быть? — прошептала она своему кузену. — Как мог он так поступить со мной?

Том поднес ее руку к губам и поцеловал.

— Я люблю вас, Бет, я всегда во всем вас поддерживал, и мы кузены. Помните, что О'Нил — отродье Шона. Это все объясняет.

Елизавета вцепилась в руку Тома. Теперь в ней начал нарастать гнев. Какмогла она забыть, что пират был всего-навсего сыном дикаря, варвара и убийцы? Как ухитрилась она забыть тот первый раз, когда встретила его отца, будучи совсем молодой девушкой и неопытной королевой? О Господи! Ее предали, нагло предали! Как женщину и как королеву. Какая она была дура!

Она повернулась к Сесилу.

— Почему вы не знали об этом? — наливаясь краской, вскричала она. — Разве я не для того дала вам все эти тысячи фунтов, чтобы у вас везде могли быть осведомители? Почему вы сразу не узнали об этом, лорд Бергли?

Сесил и глазом не моргнул.

— Были заметны некоторые признаки, указывающие на возможность такого союза, но я не хотел беспокоить вас, пока не получу подтверждения. А поскольку трудно поверить в то, чтобы О'Нил, сын Мэри Стенли, стал поддерживать папистского фанатика, я решил, что в первую очередь надо собрать доказательства, а не надоедать вам, сообщая всего-навсего слухи.

Елизавета уставилась на него. Сесил, как всегда, был прав. Непонятно, какие мотивы могли заставить О'Нила встать на путь измены, в этом не было смысла. Он хоть и не был благочестив, но твердо придерживался протестантской веры. А если он поддерживал Фитцмориса не из религиозных соображений, то из каких же?

— Его просто купили, — сказал Ормонд. — Мы должны свалить Фитцмориса, но нам это не удастся, пока мы не захватим О'Нила.

Елизавета постаралась собраться с мыслями — непростая задача, учитывая, что она была расстроена и разозлена одновременно. Но она как-никак королева. Ей нельзя давать волю чувствам. И Ормонд был прав. Она сжала его руку.

— Совершенно ясно, — сказала Елизавета дрожащим голосом, — что в Лэме О'Ниле нет ни капли лояльности к нам. — Она вскочила на ноги, уже не пытаясь сдерживать ярость. — Он до мозга костей бесчестный пират и убийца, и он сохраняет верность только самому себе. Он изменник по отношению к короне и по отношению к нам.

Перро согласно фыркнул, Сесил и Том стояли, не шелохнувшись.

— Назначьте цену за его голову. Пошлите за ним Дрейка или Фробишера. Как ни умен О'Нил, Дрейк сумеет его захватить, — сказал Перро.

Елизавета сглотнула, облизывая губы, не в силах сдержать дрожи при мысли о том, чтобы направить своего самого выдающегося флотоводца против Лэма О'Нила. Кто мог выиграть эту битву? Возможно, в предстоящей схватке она потеряет и того, и другого. Эта мысль была непереносима.

Елизавета прикрыла глаза. Она должна схватить своего золотого пирата и предать суду за измену. А после этого… он будет повешен, как он того и заслуживает.

— Вы правы, сэр Джон. Пятьдесят тысяч фунтов будут наградой тому, кто доставит мне Лэма О'Нила.

Сесил широко раскрыл глаза.

— Наш бюджет и без того на пределе, ваше величество, — предупреждающе пробормотал он.

— Какое мне до этого дело! — воскликнула она. — Об этой проклятой казне у меня еще будет время подумать. Мне нужна его голова! — Она представила себе его голову, насаженную на железное острие, и ей стало нехорошо. — Мне он нужен живым, — резко заявила она. Женщина, которая жила, дышала и мечтала в королевском обличий, должна была встретиться с ним с глазу на глаз, потребовать объяснений — ведь наверняка должна быть какая-то причина его чудовищного предательства.

И тут ей пришла в голову другая мысль. Ей нужен был пират Лэм О'Нил, но того же хотел еще один человек, которым двигало нечто гораздо большее, чем желание получить вознаграждение. Человек, которым двигала жажда мести, которым владела глухая и глубокая личная ненависть к Лэму О'Нилу. Наверняка такой человек мог доставить ей Владыку Морей.

— Пришлите ко мне Джона Хоука! — приказала она.

Джулия натянула поводья. Ее почти не объезженная кобыла-трехлетка взбрыкнула, но Джулия сидела на ней не менее уверенно, чем в кресле-качалке. Она с детских лет разъезжала верхом по пустошам, и это стало ее второй натурой.

Она остановила лошадь на вершине холма. Перед ней внизу лежал Хоукхерст. Каменному особняку было уже несколько веков, и хотя кому-то он мог показаться запущенным и обветшалым, Джулия находила его очаровательным, гораздо лучше ее собственного дома, который с его башенками и окнами из цветного стекла выглядел ужасно безвкусным. Она повторяла себе, что как подруга Катарины она вполне может навестить Джона Хоука. Она только что узнала от тарлстоунского дворецкого, что он приехал накануне вечером.

В глубине души она понимала, что обманывает себя, что ей не годится являться к Джону Хоуку, что это неправильно и даже опасно.

Джулия заставила себя не думать об этом. Хоук был мужем ее лучшей подруги. Когда она видела его в последний раз, он был охвачен яростью из-за похищения Катарины. Горюет ли он сейчас? Получил ли он от нее хоть какую-то весточку? Все эти месяцы Джулия часто думала о Катарине и Хоуке.

Джулия пустила караковую кобылку вниз по склону. Молодая лошадь сразу понеслась галопом. Приближаясь к каменным воротам Хоукхерста, Джулия ощутила нарастающее беспокойство. Ей следует повернуть, уехать, сделать вид, что» она понятия не имеет о его существовании. Цокая копытами, кобылка пронеслась по мощенной булыжником дорожке под арку ворот, и они оказались в круглом дворике.

Джулия натянула поводья, и лошадь остановилась, пританцовывая. Сердце Джулии грохотало. Ей не надо было приезжать. Она должна сейчас же отправиться домой. Ее еще никто не видел, и она вполне могла уехать. Кобылка продолжала пританцовывать, описывая небольшие круги, выделывая пируэты, как будто ее этому учили. Тяжелая, потемневшая от времени дверь открылась, и на пороге появился Хоук.

Их взгляды встретились. Боже, она совсем забыла, до чего он смуглый, до чего привлекательный. Она забыла даже, что слегка боялась его.

Вместо алой униформы на нем были надеты простая туника с поношенным кожаный жилетом и не менее поношенные бриджи и сапоги для верховой езды. Он без улыбки быстро подошел к ней и: схватил поводья. Лошадь сразу успокоилась. Их взгляды снова встретились.

Джулия почувствовала, что краснеет. Она напомнила себе, что ей нечего бояться. Он не мог знать ее потаенные мысли. Не мог знать о бесстыдных снах, которые снятся ей по ночам.

И вряд ли он мог догадаться, как старательно она одевалась для этой встречи. Утром Джулия отбросила несколько платьев, пока не выбрала особенно привлекательное из жатого шелка, темно-зеленый цвет которого подчеркивал контраст ее кремовой кожи и поразительно черных волос. Платье было богато отделано мехом, и к нему надевалась меховая накидка. Джон Хоук как будто не заметил, как все это ей шло. Его синие глаза не отрывались от ее лица.

— Добрый день, леди Стретклайд, какой сюрприз, — коротко сказал он.

Джулия нервно поежилась. Ей не надо было приезжать. Особенно после этих ужасных снов, в которых Джон Хоук, муж ее лучшей подруги, целовал ее самым неподобающим образом.

— Я слышала, что вы приехали, — еле слышно выговорила она.

Хоук молча смотрел на нее.

— Надеюсь, вы не против, что я решила навестить вас, — выдавила она.

Он стиснул челюсти и вовсе не выглядел довольным, что и подтвердил своей фразой:

— Вообще-то я занят.

Она застыла. Он ясно давал понять, что не желает с ней разговаривать. Джулию охватило чувство глубочайшей обиды. Чтобы он не увидел навернувшихся ей на глаза слез, она опустила голову, теребя поводья. И зачем только она приехала?

Он что-то пробормотал про себя, потом его крепкие руки обхватили ее талию, и он снял ее с лошади. От его прикосновения Джулия замерла, не в силах дышать.

Когда он опустил ее на землю, она отступила на шаг и прижалась спиной к лошади, молча глядя на него. Ее сердце готово было выскочить из груди.

— Леди Стретклайд?

Она вдруг осознала всю неприглядную истину. Она здесь не для того, чтобы узнать насчет Катарины. Она приехала, чтобы увидеть Джона, приехала потому, что тайно, греховно желала этого мужчину, мужа своей лучше подруги, хотя и была уже обручена с лордом Саймоном Хантом.

Она сделала глубокий вдох, отлично понимая, что должна немедленно сесть на лошадь и уехать, прежде чем ему станут ясны ее истинные чувства, до того, как она успеет какой-нибудь мелочью предать свою лучшую подругу и своего жениха.

— Я… я нехорошо себя чувствую. Я не привыкла много ездить верхом, — солгала она. — У меня кружится голова.

Он смотрел на нее.

— Вот как? Никогда еще не видел, чтобы женщина сидела на лошади так уверенно, как вы. А эта к тому же еще не приучена к седлу.

Она ощутила необъяснимое удовольствие от его похвалы. Джон Хоук взял ее за руку. Она вздрогнула от неожиданности.

— Зайдемте в дом. Может, бокал вина придаст вам силы.

Джулия не видела возможности отказаться. Она проследовала за ним в дом и позволила усадить себя за стол. Сам он садиться не стал, только приказал принести напитки и продолжал ее разглядывать, не пытаясь завести разговор.

Джулия сделала глубокий вдох.

— Сэр Джон, я приехала к вам, чтобы узнать о Катарине. Я надеялась, что у вас есть какая-то весточка от нее.

Хоук покраснел.

— Нет.

— Совсем ничего? — поразилась Джулия. — Но наверняка к этому времени О'Нил должен был позволить ей связаться с вами.

— Нет. Никаких сообщений не было.

Джулию захлестнула волна отчаяния. Она сидела совершенно неподвижно. Джон устремил невидящий взор в окно на пустошь, с приближением зимы приобретшую серо-багровый оттенок. Она глядела на него, пытаясь угадать, что он чувствует. Она ощущала его гнев — его все еще злило похищение Катарины, — но не могла уловить признаков горя.

Джулия стиснула лежащие на коленях перчатки.

— Я уверена, что с ней ничего не случилось. Он не сделает ей ничего плохого.

Хоук повернулся к ней:

— Да, он не стал бы ее насиловать, и если бы он был ею недоволен, то давным-давно отпустил бы ее.

Джулия ахнула, когда поняла, на что он намекает — Лэм добился любви Катарины, и она всегда готова доставить ему удовольствие.

Щеки Джулии горели. Она не знала, что может сказать в утешение, но ей хотелось как-то его успокоить. Движимая непреодолимым желанием, Джулия встала, подошла к нему и коснулась его ладони, слегка пожав ее. Ярко-синие глаза Хоука встретили ее взгляд. Еще мгновение Джулия растерянно молчала, не в силах отвести глаз.

— Катарина не хотела, чтобы ее похищали, сэр Джон, — мягко промолвила она. — Она хотела выйти за вас замуж, она сама мне это сказала.

Это было правдой. И все же Джулия вспомнила, что тогда она уловила как будто сомнение в глазах подруги. Но об этом она не собиралась сообщать Джону.

Джон смотрел на нее без всякого выражения.

— Если вы что-нибудь услышите о ней, — наконец сказала Джулия, чувствуя себя неловко под его взглядом, — то дадите мне знать?

Джулия чувствовала, что теперь у нее не осталось предлога задерживаться. И все же ей очень не хотелось уходить. Она подумала, что вряд ли они увидятся еще.

— Когда вы возвращаетесь ко двору? — спросила она.

— Сегодня.

Джулия постаралась скрыть разочарование. Она так надеялась, что он пробудет в Корнуэлле еще несколько дней, хотя и понимала, что его немедленный отъезд был наилучшим решением. Со всех точек зрения.

— Сама королева поручила мне отправиться за О'Нилом. Мои люди и корабли почти готовы к отплытию. Я собираюсь поднять паруса не позже чем через неделю.

От этих слов Джулия замерла, потрясенная. Она ничего не слышала об этом новом повороте событий. Джон отправлялся в погоню за Лэмом… Ей стало страшно.

— И что вы должны делать? — в смятении прошептала она.

Он посмотрел ей прямо в глаза:

— Королеве нужна его голова.

Джулия не просто испугалась — она пришла в ужас.

— Сэр Джон… он очень опасный человек! Прошу вас, будьте осторожны… Да будет с вами Господь!

Он уставился на нее, широко раскрыв глаза. Джулия резко отвернулась, боясь, что он заметил ее страх за него, страх, чувствовать который она не имела права.

Она поспешила к выходу. Его большие ладони внезапно обхватили ее руку. Джулия остановилась, полуобернувшись к нему. Его синие глаза горели двумя яркими огнями.

— Благодарю вас, леди Стретклайд, за ваши молитвы, — сказал он.

Она вспыхнула от удовольствия. Ее сердце так отчаянно билось, что, казалось, вот-вот выскочит из груди.

— И если вы минуточку подождете, я провожу вас до Тарлстоуна.

Она еще немного сможет побыть в его обществе. Ее радость была безгранична. И тут она вспомнила о его предстоящем отъезде, о том, зачем он едет, и вся радость померкла. Господи, она так боялась, что Хоук погибнет, когда дело дойдет до схватки с О'Нилом.

И она поняла, что если он умрет, ее сердце будет разбито. Она жаждала чего-то большего, чем его поцелуи. Непонятно как, но она влюбилась в мужа своей лучшей подруги, да еще накануне собственного замужества.

Глава двадцать седьмая

Залив Дингл, Ирландия

«Клинок морей» покачивался на якоре. Припасы гораздо более ценные, чем порох, быстро сгружались в маленькие лодки и перевозились на берег, где ждали люди Фитцмориса. Лэм стоял на берегу. Он высадился с первым грузом продовольствия, которое давало возможность ирландским мятежникам пережить первые зимние месяцы. А зима была не за горами. День был холодным и ветреным, дыхание Лэма вырывалось облачками пара, а его самого укрывала толстая шерстяная накидка.

Рядом стоял Хью Бэрри. Сейчас оба глядели на корабль, разгружавшийся под руководством первого помощника.

— На этом мы продержимся первую половину зимы, — сказал Бэрри.

— Мне это известно, — ответил Лэм. — В январе мы снова встретимся, но уже не здесь. — Он уже дважды использовал залив Дингл и не хотел рисковать, приходя сюда в третий раз. — К югу от Гэлуэя есть небольшая дельта. Вы ее знаете?

Бэрри кивнул. Лэм несколько мгновений смотрел на него. Молодой человек заметно повзрослел за последний год. На прежде гладком лице появились морщины. И он похудел. Он и раньше не был крупным, но теперь стал хрупким, как былинка. Лэм уже давно не испытывал ненависти к Хью Бэрри. Дело мятежников было почти безнадежным, и Лэм чувствовал к нему жалость.

— Как поживает Кэти? — неожиданно спросил Бэрри.

Лэм удержался от улыбки, стараясь не выдать блеск в глазах, который вызвало упоминание ее имени.

— Хорошо.

— Она сама осталась с вами, О'Нил? Или вы удерживаете ее силой?

— Она осталась по собственной воле, Бэрри. — Он ограничился этим, намеренно не сообщая новость об их браке. Если его когда-нибудь схватят, для Катарины будет лучше, если никто не будет знать, что она стала его женой. Он предвидел, какой скандал и какие последствия могут возникнуть, если это станет известным. — Вы сказали, что Фитцморис хочет со мной встретиться. И где же он, черт побери?

— Не знаю, — сознался Бэрри, бросив взгляд на лесистые холмы за спиной. — Меня самого это удивляет.

С самого момента прибытия в залив Дингл Лэм ощущал смутное беспокойство. Хотя эта миссия и была опасной, но он бывал в гораздо более крутых переделках, не чувствуя ни малейшей тревоги. Ему вовсе не нравилось то, что Фитцморис опаздывал на встречу, назначенную несколько месяцев назад. Лэм внутренне напрягся, раздумывая, что могло случиться с предводителем мятежников.

— Фитцморис не приедет, — вдруг сказал он, сразу же понимая, что так оно и есть. Его ладонь сжала рукоять рапиры.

— Что? Откуда вы знаете?

Лэм не ответил. Теперь он был уверен, что здесь что-то неладно. Он окинул взглядом лес и каменистые холмы. Хотя он не заметил никаких тревожных признаков, он повернулся к своим людям, выкрикивая приказы. Он хотел, чтобы разгрузка окончилась как можно быстрее и чтобы уже сейчас команда начала готовиться к отплытию.

— Я встречусь с Фитцморисом в другой раз, — сообщил он Бэрри, добавив про себя: «Если Фитцморис будет еще жив и на свободе». Теперь он остро ощущал опасность. Он широкими шагами направился к кромке берега, намереваясь вернуться на «Клинок морей».

Бэрри шел рядом.

— Через два месяца, — сказал он.

Лэм кивнул, и в этот момент одновременно раздался крик и мушкетный выстрел.

Лэм резко повернулся, выхватив рапиру. Из зарослей выскочили английские солдаты, вооруженные рапирами и мушкетами, и, спотыкаясь, побежали вниз по склону.

— На корабль! — скомандовал Лэм своим людям.

Прогремели выстрелы. Несколько мятежников упало. Другие не растерялись, выхватили оружие и атаковали британские войска. Лэм поежился, заметив вырвавшихся из леса следом за солдатами кавалеристов — на плохих лошадях, но все же на лошадях. Ирландцы были одеты в меха, без лат и кольчуг, и вооружены ножами, кинжалами, тяжелыми мечами и почти бесполезными копьями. Кавалерия без труда расправится с ними. Лэм побежал к лодкам, думая, кто бы мог их предать.

Бэрри выхватил меч и побежал к своим людям навстречу атакующим солдатам. Лэм слышал, как он вскрикнул, повернулся и увидел, что Бэрри лежит сраженный выстрелом из мушкета. На его груди расплывалось кровавое пятно.

Завязалась отчаянная схватка. Ирландцы мужественно отбивались от солдат, но их оружие не шло ни в какое сравнение с оружием британцев, которые протыкали их острыми легкими рапирами или стреляли им в спину из мушкетов. Это была просто бойня, и через несколько минут все будет кончено. Лэм бросился обратно в самую гущу.

Хью пытался встать, но сумел лишь подняться на колени. Лэм подхватил его и увидел несущегося на них всадника. Он бросил Бэрри и, резко повернувшись, расставил ноги и выставил перед собой рапиру. Солдат убрал мушкет и замахнулся рапирой. Лэм с такой силой отбил удар, что всадник свалился с лошади. Лэм бросился на него, не давая подняться, и нанес удар в сердце.

Оглянувшись, он увидел, что Бэрри, едва держась на ногах, пытается вытащить из ножен меч. Лэм выбил оружие из его рук, перекинул его через плечо и бросился в набегающие волны. Его люди уже прыгнули в лодки и подгоняли его криками. По колено в воде, Лэм добрался до ближайшей лодки, сбросил в нее Бэрри, и двое матросов тотчас перетащили его через борт. Двое других сразу налегли на весла. Над их головами просвистела мушкетная пуля. Все пригнулись.

Лэм смотрел на берег. Сражение уже окончилось. Мятежники лежали раненые или убитые. Небольшая кучка бежала вверх по склону в лес, английские солдаты добивали раненых. Лэм широко раскрыл глаза: громадный всадник на маленькой лошади, казалось, еле выдерживающей его вес, медленно подъехал к воде. Он был без шлема, и его рыжие волосы горели ярким пятном. Он уставился на Лэма. Это был не кто иной, как сэр Джон Перро.

Даже с такого расстояния Лэм увидел, как разъярен Перро. Тот поднял руку, грозя кулаком удаляющейся лодке. Лэм стиснул зубы, понимая, что только что избежал смерти — то ли по воле Господа, то ли по прихоти судьбы.

Катарина была в кухне, когда туда прибежал Ги. Ее руки были липкими от сиропа — вместе с двумя кухарками она занималась изготовлением конфет. Вся последняя неделя прошла в лихорадочной деятельности: приготовление вина, сушка фруктов, изготовление джема. Катарине не нужно было разбирать слова, которые взволнованно выкрикивал Ги, чтобы понять, что «Клинок морей» вернулся домой и она скоро увидит Лэма.

Она торопливо вымыла и вытерла руки, охваченная возбуждением, пока, наконец, не осознала, что говорит Ги: «Клинок морей» уже встал на якорь, и среди вернувшихся моряков есть раненые.

— Откуда ты знаешь?! — ужаснулась Катарина, представляя себе бледное, безжизненное лицо Лэма на подушке.

— Я находился там, когда корабль прибыл, — поспешно сказал мальчик. — Капитан в порядке, но он приказал доставить раненого в дом. Он говорит, что вы должны приготовить кровать и достать лекарства.

Катарина почувствовала облегчение и тут же приказала двум служанкам принести ее корзину с медикаментами, воду, мыло и побольше чистого полотна для перевязок, после чего торопливо вышла из комнаты.

Катарина взбежала наверх. В свободной спальне она открыла затянутые кожей окна, чтобы впустить обжигающе холодный зимний воздух. Вопреки рекомендациям лекарей она считала свежий воздух ободряющим и полезным. Она сняла с постели покрывало.

— Давайте я займусь этим, миледи, — сказал подошедший слуга.

— Разведи огонь, Нед, — приказала она и выбежала из комнаты.

Торопливо спускаясь по лестнице, она услышала голос Лэма и быстро окинула его взглядом, замечая каждую мелочь.

Слуга снял с него накидку. Его рубашка и бриджи были в крови, но она не заметила, чтобы он был ранен.

— Вы целы, Лэм? — воскликнула она, бросаясь в его объятия.

— Мне нравится такая обеспокоенность, — нежно улыбнулся он ей. — Кэти, со мной все в порядке, не то что с вашим старым приятелем.

Катарина непонимающе повернулась и увидела мужчину, лежащего на самодельных носилках. Он был в жару и без сознания. Она узнала Хью и широко раскрыла глаза.

— Боже милостивый! — Подбежав к нему, она опустилась на колени и дотронулась до его лба. Лоб был невероятно горячим. Потом Катарина заметила рану. Этим нужно было заняться немедленно. Хью открыл глаза и смотрел на нее, не узнавая.

— Отнесите его наверх, — сказала она двум матросам, потом повернулась к стоявшему сзади буфетчику: — Мне нужны уксус, бренди и плесневелый хлеб.

— Плесневелый? Но у нас нет…

— Раздобудьте его и побыстрее, — крикнула Катарина. Придерживая юбки, она взбежала по лестнице, полная решимости спасти жизнь человеку, которого она когда-то любила и за которого собиралась выйти замуж.

— Я так и думал, что это вы, — прошептал Хью. Минуло несколько дней, и Катарина только что зашла в комнату. Она улыбнулась, довольная тем, что он пришел в себя и жара больше нет, но она и так уже несколько дней знала, что он будет жить.

— Видимо, людей из рода Бэрри не так просто убить.

Хью наблюдал за ней.

— Сначала, когда я бредил, я подумал, что вы ангел.

Катарина засмеялась, вспомнив, как непотребно вела себя этой ночью.

— Вряд ли можно назвать меня ангелом. Хью не сводил глаз с ее лица.

— Вы вполне могли бы быть ангелом, Кэти. Вы так прекрасны.

Она глядела на него без улыбки.

— Вы очень изменились с тех пор, когда я в последний раз вас видел, — сказал он, со вздохом откидываясь на подушки. — А я все еще слабее новорожденного котенка.

— Верно, — сказала Катарина. — Но вы быстро поправляетесь и через несколько дней уже сможете вставать.

— Как мне благодарить вас, — сказал Хью. — Вы спасли мне жизнь.

— Я заботилась о вас точно так же, как заботилась бы о любом другом. Вам не требуется меня благодарить, — ответила Катарина.

— Может, я придумаю, как это сделать. — Хью испытующе смотрел на нее.

Катарина пожала плечами и вздрогнула, заметив стоящего в дверях Лэма.

Она улыбнулась и сразу подошла к нему. Он обнял ее одной рукой:

— Я никогда не перестану удивляться вам, Кэти.

— Пока вы остаетесь на моем острове, — я прошу только об одном, — спокойно сказал Лэм. Он и Бэрри были в холле одни и сидели в креслах перед очагом. Оба потягивали виски.

— Просите что угодно, — сказал Бэрри, — потому что я обязан вам и Кэти свободой и жизнью.

— Катарина не знает, что я связан с Фитцморисом, и я предпочитаю, чтобы она оставалась в неведении.

Бэрри с удивлением уставился на него:

— Разве она не спрашивала, как я мог оказаться на вашем корабле, к тому же раненый?

— Да, конечно. Я солгал ей. Я сказал, что привез вам припасы на зиму и что на вас напали бандиты. — Лэм без улыбки смотрел в свой бокал.

— И она вам поверила?

— Да, поверила, — ответил Лэм. — Так лучше. Скажи я ей правду, она бы меня не поняла.

— И неудивительно, учитывая, что Фитцморис хочет узурпировать то, что принадлежало ее отцу, — согласился Бэрри.

Катарина застыла у входа в холл. Она слышала каждое слово. Блюдо с мясным пирогом выпало из ее рук. Пирог рассыпался по полу, блюдо с лязгом откатилось в сторону.

Лэм связан с Фитцморисом? Нет, это невозможно!

Мужчины вскочили на ноги. Лэм обернулся и побледнел, увидев стоящую на пороге Катарину.

Не веря своим ушам, Катарина ошарашено уставилась на него.

— Лэм, — хрипло прошептала она, — скажите, что это неправда.

— Я думаю, что вы не поняли, Кэти, — вполголоса сказал он.

— Я слышала ваш разговор с Хью от слова до слова. Каким образом вы связаны с Фитцморисом?

— Дорогая, все совсем не так…

Ее чувства были в смятении: недоверие переросло в ярость и наконец в панику.

— Нет! Скажите мне правду, скажите сами, не то я пойду в поселок и стану расспрашивать каждого матроса, который с вами плавал, о ваших долгих тайных походах!

— Вы не поняли, — настаивал Лэм.

Катарина видела в его глазах страх и отчаяние, и у нее разрывалось сердце. Она обратилась к Бэрри:

— Хью?

Бэрри только широко раскрыл глаза.

— Чем он занимается, Хью?

Когда он не ответил, побледнев больше прежнего, она крикнула:

— Отвечайте, Хью, вы мне обязаны жизнью! Бэрри медленно поднялся на ноги.

— Я и Лэму обязан жизнью, Кэти.

Катарина повернулась к мужу, сжав кулаки. Она чувствовала боль в сердце. Ее охватил беспримерный, всепоглощающий ужас.

— Как я не поняла вас, Лэм? Как?

— Моя поддержка Фитцмориса, — сказал он, — просто уловка.

Катарина уставилась на него. В это мгновение весь ее мир рухнул. Его слова были откровенным признанием вины.

— Значит, вы этого не отрицаете? Вы оказываете помощь злейшему врагу моего отца?

— Катарина… я помогаю ему, но это совсем не то, что вы думаете. Я руководствуюсь интересами вашего отца.

Боже! Он помогал Фитцморису.

— Интересами моего отца? — прошептала она. Ее глаза наполнились слезами. О Боже, как такое могло случиться? Как мог Лэм предать ее? Ведь он был ее мужем!

Лэм говорил вполголоса, успокаивающим тоном, но Катарина повернулась к нему спиной, закрыв лицо руками. Ее всю трясло. Она не слышала ни единого слова. Лэм, которого она любила, поддерживал Фитцмориса, когда всего несколько месяцев назад она просила его помочь ее отцу. Он солгал, сказав, что помогает Фитцджеральду, просил ее довериться ему. И она доверилась.

Значит, Лэм ее не любит. О Господи!

Бэрри вышел из комнаты, оставив их одних, но Катарина этого не заметила.

— Катарина, — прошептал Лэм, крепко обхватив сзади ее плечи, — я пытаюсь объяснить вам эту игру. Вы должны меня выслушать.

Катарина вырвалась и повернулась к нему с искаженным от ярости и ненависти лицом.

— Здесь нечего объяснять! Ублюдок! Обманщик! — Она набросилась на него с кулаками.

Лэм стоял молча, не двигаясь, пока она с рыданиями колотила его по груди, оплакивая потерю любви, которой никогда не существовало, выплескивая непереносимую боль из-за его предательства. Заливавшие ее глаза слезы не дали ей разглядеть его слез.

— Я пытаюсь объяснить вам, почему весь этот год я снабжал Фитцмориса, — без всякого выражения сказал он. — Но вы отказываетесь понимать, отказываетесь доверять мне. Вы не слышали ни единого слова из того, что я говорил.

Катарина уставилась на него, потрясенная еще больше, в полном отчаянии. Он целый год снабжал папистского фанатика? Значит, он стал союзником кузена ее отца сразу после того, как встретился с ней?

— Нет! — Она подняла ладони, словно отталкивая его. Никогда еще ни к кому она не испытывала такой ненависти. — Не дотрагивайтесь до меня!

— Вам необходимо выслушать меня, — сказал Лэм в порыве гнева, опустив руки.

— Я больше никогда не стану вас слушать! — воскликнула она, желая причинить ему такую же боль, какую он причинил ей. Но она не могла, потому что любила его, а он ее не любил!

— У меня есть план, Катарина, — начал Лэм с таким серьезным, таким искренним выражением, что Катарина отступила на шаг.

— Нет! — выкрикнула она. И зачем только она сожгла письмо своего отца! Ей так хотелось сейчас ткнуть ему в лицо этим письмом.

— Катарина, мой план был опасен и трудно выполним, и его первым этапом было укрепление позиций Фитцмориса, — заговорил Лэм, не сводя глаз с ее лица.

— Нет! — снова выкрикнула Катарина. Слабая надежда в ее сердце заставляла выслушать его, но Катарина отказывалась внимать его словам.

— Вы возбуждены, и я вас отлично понимаю. — Он подошел к сервировочному столу и налил виски в бокал.

— Вы меня не понимаете, вам этого не дано! — голосила Катарина, следуя за ним.

Он повернулся к ней, протягивая бокал.

— Выпейте.

Катарина выбила бокал из его руки. Они уставились друг на друга.

— Я не хочу причинить вам боль, — сказал Лэм. — Я никогда бы не сделал вам больно.

— Вы не можете сделать мне больно, — нелогично заявила Катарина, заливаясь слезами. — Видите ли, мы с вами похожи. — Она горько рассмеялась. — Оба готовы рисковать, оба готовы притворяться, готовы использовать друг друга для своих личных целей.

Лэм напрягся, уставившись на нее. Катарина с вызовом ответила на его взгляд. Она почти ничего не видела от нахлынувшей на нее боли. Лэм наконец произнес:

— Вы слишком честны, чтобы играть в те игры, о которых говорите.

— Вот как? — Она истерично захохотала. — И вам не хочется узнать, что я имею в виду, дорогой?

— Не думаю. — Его серые глаза настороженно блеснули.

— Помните письмо, которое отец прислал мне в июле? То, что вы мне привезли? — резко спросила Катарина.

— Да.

— Я его сожгла. А знаете почему?

— Нет. И знать не хочу. — Но он застыл как вкопанный, не сводя с нее глаз.

В комнате наступила такая тишина, что можно было слышать неровное дыхание Катарины.

— Я его сожгла, чтобы вы не могли найти его и прочесть, чтобы вы никогда не могли узнать его содержание.

— А теперь вы собираетесь сообщить мне, что было в письме, верно?

— Да! — Она ударила его в грудь кулаком. Лэм как будто не заметил удара. — Да, будьте вы прокляты, да! Еще когда я не обвенчалась с Хоуком, мой отец просил меня, чтобы я вас использовала! Завлекла вас в постель или к алтарю! Он хотел, чтобы я поработила вас, сыграв роль соблазнительницы. Хотел, чтобы я женила вас на себе! Слышите, Лэм!

Лэм смотрел на нее с выражением нарастающего понимания и ужаса.

Выкрики Катарины перемежались истерическим смехом.

— И я сделала, как он просил. Это была игра, Лэм, всего-навсего игра, и каждый вздох и стон был чистым притворством с целью разжечь вашу похоть, привязать вас ко мне. Я притворялась, что только и думаю о вас и вашей любви, притворялась, что не смогу жить без вас и ваших прикосновений, притворялась, что люблю вас! — Из ее глаз снова полились слезы. — Предполагалось, что в результате вы станете помогать моему отцу, а вовсе не Фитцморису!

— Если это было для вас только игрой, то почему вы плачете? — хрипло спросил он.

— Потому что я проиграла! О Боже, я отдала вам себя — и я проиграла! А вы, будьте вы прокляты, вы обманули меня, вы помогали папистскому изменнику!

Лэм уставился на нее так, как будто видел перед собой совершенно чужого человека.

Катарина торжествующе улыбнулась сквозь слезы.

— Я была глупа, если могла думать, что сумею обвести вас вокруг пальца. Но и вы не умнее! Вы поверили, что я вправду могла полюбить сына Шона О'Нила.

Катарина хотела уйти, но замерла на месте от холодных, отрывистых слов:

— Вы сука, Катарина.

Она резко повернулась к нему. Его лицо было искажено яростью.

— Холодная, лживая сука, — повторил он. — Можете отправляться к Хоуку. — Он быстро пошел к двери.

— Уходите! — взвизгнула Катарина, снова разражаясь рыданиями. — Уходите и не возвращайтесь никогда! Надеюсь, вас с вашим проклятым кораблем поглотит пучина! Слышите, Лэм? Слышите?

Он вышел, не отвечая. На следующий день «Клинок морей» поднял паруса. На этот раз он не вернулся.

Глава двадцать восьмая

Январь 1572 года. Ричмонд

Ричмонд был самым теплым из дворцов Елизаветы. Большую часть зимы она обычно проводила здесь. Сейчас в камине ее личных апартаментов пылал огонь. За выходившим на восток окном ветки сбросивших листья деревьев королевского парка гнулись под напором устойчивого ветра. Небо над головой угрожающе потемнело, предвещая бурю. Вдали слышались раскаты грома.

Елизавета только что отослала своих фрейлин и теперь осталась одна. Она получила сообщение от Ормонда, который ехал сюда. Обычно все мысли Тома были поглощены Ирландией, и она готовилась услышать худшее.

Елизавета нервно расхаживала по комнате. Только вчера она признала отпрыска Марии, Джеймса, королем Шотландии. Она в свое время твердо решила, что никогда этого не сделает, но обстоятельства в конце концов вынудили ее пойти на такую крайность. Заговоры против нее в пользу Марии не прекращались, так же как и иностранное вмешательство, и пришло время заменить одного законного монарха другим. Елизавета ощущала на своем горле цепкие пальцы душившего ее страха. Каждый раз, когда рушился чей-то трон, она представляла себя на месте павшего монарха. Ей вовсе не хотелось терять свой трон и голову, что всегда было связано одно с другим.

На каком тонком волоске висела жизнь тех, кто был королем или королевой!

В комнату с шумом ворвался Ормонд.

— Он с ума сошел!

— О ком это вы? — Ее знобило, она вся сжалась. Перро вытеснил Фитцмориса на запад, где он теперь укрывался. Неужели этого папистского фанатика так никогда и не поймают? Проклятый О'Нил так хорошо его снабжал, что он вполне сможет пережить еще одну зиму.

— Я говорю о вашем милом пирате, О'Ниле.

— Что опять он устроил?

— Он напал еще на один корабль, испанский, но направлявшийся не в Ирландию, а в Нидерланды. Это второй корабль, который он захватил за последние недели. А всего в течение месяца он атаковал четыре корабля, включая один с грузом для лордов в Эдинбурге. Он просто взбесился!

Елизавета не знала, верить этому или нет. Ведь раньше Лэм старательно выбирал свои цели. Теперь не так. Он как будто наносил удары вслепую, набрасываясь на каждый встречавшийся ему корабль. А нападать на испанцев, которые платили ему золотом за снабжение Фитцмориса? В этом не было никакого смысла.

— Лэм, должно быть, не в своем уме, — коротко сказала Елизавета. — Раньше он действовал более разумно. А вы как думаете, Том?

— Я думаю, что он — человек без корней. У него нет ни короля, ни родины. Вам следует поднять цену за его голову и молить Всевышнего, чтобы Хоуку удалось его захватить.

— Сыграем в бакгаммон, Катарина? — спросил Ги. Катарина стояла в холле, глядя в узкое окно на снег, засыпавший остров. Вой ветра не прерывался ни на секунду. Она почти не слышала слов подошедшего мальчика и не взглянула на его осунувшееся от беспокойства лицо.

Катарина смотрела в окно, пока у нее не зарябило в глазах. Где-то там, среди этого шторма, плыл по зимнему северному морю проклятый предатель Лэм О'Нил. Она крепче обхватила себя руками, не в силах проглотить застрявший в горле комок.

Она все еще не понимала, была просто не в состоянии понять, как мог Лэм смеяться и ухаживать за ней, как он мог так ненасытно любить ее все эти месяцы, когда он все время тайно обделывал свои дела с Фитцморисом. Насколько же мало он любил ее, если любил вообще.

Со времени его ухода прошло уже почти два месяца, и от него не было никакой весточки. Катарина уговаривала себя оставаться непреклонной. Ей совершенно безразлично, где он и чем занимается. Ей все равно, если его постигнет то, что она ему пожелала, и его корабль сгинет в морской пучине.

— Если не хотите играть, может, тогда почитаете мне, Катарина? — У мальчика был озабоченный вид, и он дернул ее за руку.

Катарина заставила себя улыбнуться, потом нагнулась и поцеловала его в макушку.

— Конечно.

— Я думаю, Ги, что Катарина почитает тебе потом. Катарина повернулась к Макгрегору. Большой шотландец двигался необычно тихо для такого крупного мужчины. Она не слышала, как он подошел. Когда Лэм отправился на своем корабле в море, он оставил Макгрегора здесь. Следить за тем, чтобы она не сбежала с острова? Катарина чуть не засмеялась при этой мысли. Куда она могла поехать? К отцу? К Джону Хоуку? К королеве?

— Леди, я хотел бы поговорить с вами наедине.

Катарина почувствовала, что краснеет. Знает ли он? Нет, решила она, этого не может быть. Она вела себя очень осторожно. Единственным человеком, которому она доверилась, была ее служанка, а Катарина давным-давно взяла с нее клятву молчать.

Катарина сказала Ги:

— Через несколько минут, Ги. Встретимся здесь немного позже.

Ги убежал, и Катарина повернулась к Макгрегору спиной, глядя на несущийся под порывами ветра снег. Неужели этот ветер никогда не прекратится? Он завывал без передышки, совсем как стая затерянных в глуши волков. Как можно было жить на этом острове зимой и не сойти с ума? Казалось, она сама вот-вот потеряет разум. Она пыталась представить себе, каково быть в такую погоду в море, на борту пиратского корабля. Холодно, одиноко и опасно.

— Он никогда не выходил в море в это время года, — сказал Макгрегор за ее спиной.

— Меня это не волнует.

— Вас не волнует, что он мог попасть в плен? Или сесть на мель? Или, хуже того, натолкнуться на рифы во время шторма и утонуть?

Катарина обхватила себя руками.

— Наверняка это предназначено ему судьбой, как и любому кровожадному пирату.

— Он знает? — спросил шотландец.

Катарина со свистом втянула воздух, так громко, что Макгрегор наверняка это слышал. Все же она продолжала глядеть в окно.

— Что вы сказали?

— Ему известно, что у вас будет ребенок?

У Катарины прервалось дыхание. Голова закружилась, и она вдруг почувствовала слабость. Эти ощущения не были для нее новы. Уже несколько недель она время от времени чувствовала головокружение, и ей было трудно дышать. У нее не было опыта в этих делах, но она догадалась, что это давала о себе знать зародившаяся в ней новая жизнь. Она ничего не ответила.

— Леди Катарина, за свои годы я повидал немало женщин, и хотя вы и заслоняетесь этой накидкой, как щитом, я заметил, как вырос ваш живот. Есть и другие признаки. Давайте поговорим откровенно.

Катарина рассерженно повернулась к нему, обхватив себя руками. По ее щекам скатывались слезы.

— Это мой ребенок, а не его.

— Он знает? — настаивал Макгрегор.

— У него нет никаких прав, — закричала она, переполняемая гневом, вспоминая его ужасное предательство. — Никаких!

— Вы мне так и не ответили. Но я не думаю, что он мог вас здесь оставить, если бы знал, как бы он ни был расстроен и разозлен. Когда ребенок должен родиться?

Катарина вызывающе уставилась на него.

— Лэм расстроен? Чтобы расстроиться, нужно иметь сердце, а у него его нет! — Она беззвучно заплакала.

— У Лэма есть сердце, и если вы этого не поняли, значит, вы не та женщина, которая ему нужна, — спокойно сказал Макгрегор.

— Это он мне не нужен! — Она обожгла его взглядом. — Если он умер, то и ладно!

Макгрегор не отвел глаз, и ее поразила глубокая печаль в его взгляде.

— Когда, Катарина?

Катарина сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться,

— Я полагаю, в июле. Уже примерно четыре месяца, может, немного больше.

— В поселке есть повитуха. Я хочу, чтобы она вас осмотрела.

Катарина вдруг почувствовала облегчение, огромное облегчение от того, что ее секрет перестал быть секретом. Все это время она очень боялась. Она была беременна и осталась совсем одна, не смела ни к кому обратиться с вопросом, ни на кого не могла рассчитывать, никому не могла доверять.

— Хорошо, — кивнула она. Ее побледневшие щеки стали приобретать прежний цвет. — И чем скорее, тем лучше.

Южный Гэлуэп, Ирландия

Лэм смотрел на заросший лесом берег дельты с внутренним ощущением подстерегавшей на берегу опасности. За эти два месяца пребывания в море он узнал, что за ним ведется охота. Три раза английские корабли начинали его преследовать, стоило им его заметить. Трижды Лэм успешно уходил от преследователей, обменявшись лишь несколькими пушечными выстрелами.

За ним охотились, чтобы предать суду по обвинению в измене английской короне. Поскольку он и вправду совершил измену, его это ничуть не удивило. Он знал, что в конце концов его игра сведется к этому, и был готов некоторое время вести такую жизнь и успешно избегать преследования.

Теперь ему было все равно. Ему даже нравилось, если кто-то осмеливался гнаться за ним.

Инстинкт подсказывал ему, что не надо сходить на берег, но Лэм спустился в лодку и приказал грести к берегу. Он жаждал схватки все равно с кем, с любым противником — реальным или воображаемым.

Он стиснул зубы. Мысленным взором он видел Катарину. Он не жалел, что не объяснил ей свой план. Скорее был даже рад, что не рассказал, как собирается помочь ее отцу вернуть Десмонд. Пропади она пропадом, стерва. Интриганка. Использовать его, притворяясь, что любит. Стерва.

Он стоял на носу, вглядываясь в приближавшуюся береговую линию. Там не было заметно никаких следов ирландских мятежников, никаких следов Фитцмориса, но теперь его сердце возбужденно колотилось. Он чувствовал опасность, чувствовал готовящееся нападение и радовался этому.

— Приготовьтесь, — негромко сказал он пятерым матросам. — Мы не одни.

Несколько лодок с дюжиной людей подошли к берегу. Матросы, молчаливые и напряженные, выскочили из лодок. Лэм взялся за рукоять меча. Когда он увидел появившихся из-за деревьев солдат и всадников, он расхохотался, откинув голову.

В это мгновение он понял, что ищет смерти, но он собирался погибнуть, сражаясь до самого конца.

Когда сопровождаемая солдатами кавалерия стала спускаться по склону, Лэм понял, что атакующих не так уж и мало — около сотни. Его желание умереть пропало так же быстро, как и появилось. Он должен оставаться в живых, чтобы обеспечить безопасность своих людей. Как ни хотелось ему ринуться в схватку, он не мог допустить бойни.

— Бросьте оружие, — отрывисто сказал он, пряча рапиру в ножны. — Поднимите руки.

Приказ был выполнен без колебаний. Войска с топотом понеслись вниз по склону. Лошади раздували ноздри, прижав уши. Солдаты размахивали рапирами. В последний момент кавалерия резко остановилась, окружив их со всех сторон и отрезав путь отступления к лодкам. Когда Лэм увидел впереди всех Джона Хоука на черном жеребце, его глаза широко раскрылись. Лицо Хоука медленно расплылось в улыбке.

Удивление Лэма пропало, и он про себя восхитился Бет. Тем, что она догадалась выслать против него человека, который больше всех был в этом заинтересован. Его ладонь снова коснулась рукояти оружия.

Хоук подъехал ближе.

— Сдаетесь без боя, О'Нил?

— Хотите, чтобы я сопротивлялся? — спокойно спросил Лэм. Ему представилась соблазнительная полуобнаженная Катарина, ожидающая Хоука в спальне Барби-холла в их брачную ночь. Интересно, развелся с ней Хоук или нет? Он сказал себе, что ему все равно. Если Хоуку она все еще нужна, пусть забирает.

— Отлично знаете, что хочу, — негромко сказал Хоук, не отводя взгляда.

Лэм больше не желал смерти, но перед ним наконец стоял реальный противник, с которым можно схватиться. Он улыбнулся:

— Давайте, Хоук. Посмотрим, кто кого. Хоук соскользнул с лошади.

— Вы, наверное, собираетесь отомстить за Катарину? — поддразнил Лэм. — Конечно, вы хотите убить меня за все те долгие ночи, которые она с такой охотой провела в моей постели?

Хоук застыл. Он побледнел и выхватил рапиру из ножен.

— Ублюдок. Не сомневайтесь, что я насажу вашу голову на острие копья.

Лэм удовлетворенно расхохотался и тоже вытащил рапиру. Они обменялись первыми пробными ударами, каждый парируя выпады другого, потом ненадолго замерли, скрестив оружие, и, как два сцепившихся рогами оленя, отскочили.

Сталь снова зазвенела. Они сходились и расходились. Никто не имел преимущества, потому что оба были одинаково быстры. Они тяжело дышали, глядя друг на друга с убийственным выражением.

Лэм наносил удары, перемежая их обманными движениями. Наконец ему удалось пробить четкую оборону Хоука, на щеке которого появилась красная полоска.

Хоук нанес ответный удар, который Лэм отбил. Они кружились на месте. Оружие Хоука внезапно прорезало тунику Лэма, задев торс.

Оба разошлись, хрипло дыша и обливаясь потом, но лишь на мгновение. Подобно двум разъяренным быкам, они снова бросились друг на друга, с еще большей решимостью нанося удары и делая выпады. Рапиры звенели, тонкие стальные лезвия гнулись. Лэм, почти ничего не видя от заливающего глаза пота, сделал очередной выпад. На этот раз его лезвие оказалось быстрее лезвия Хоука. Смертоносное острие проткнуло грудь его противника совсем близко к сердцу. Но Лэм не довел удар до конца. Хоук застыл на месте.

— Хотите остаться в живых? — сказал Лэм, не убирая оружия.

Хоук жестко улыбнулся в ответ.

— А вы?

Лэм понял, что в его голову нацелена дюжина мушкетов.

— Бросьте оружие, пират, — приказал Хоук. — Вы выиграли битву, но я выиграл войну. Бросайте оружие, если хотите жить.

Лэм медленно убрал рапиру и выпустил из руки тонкое длинное лезвие.

Хоук, не обращая внимания на расползавшееся по его груди пятно от рапы, наклонился и поднял рапиру, которую передал ближайшему солдату, потом быстро подошел и вытянул из ножен кинжал Лэма. Лэм стоял неподвижно, как статуя. Хоук с жестоким удовлетворением наблюдал, как два солдата быстро завернули О'Нилу руки за спину. Через мгновение на запястьях Лэма защелкнулись стальные кандалы.

— Именем ее величества Елизаветы, королевы английской, — сказал Хоук, — объявляю вас моим пленником.

Прошла еще неделя. Катарина считала дни, но убеждала себя, что это потому, что ей хочется побыстрее дождаться конца зимы, прихода весны и рождения ребенка. Повитуха подтвердила ее расчеты. Ребенок должен был родиться в июле.

По недавно возникшей привычке Катарина погладила свой вздувшийся живот. Без накидки всякий мог видеть, что она беременна, но живот почти не выдавался. Ей хотелось приласкать еще не родившегося младенца. Хотя она ненавидела его отца, Катарина любила ребенка. Когда-то она собиралась иметь много детей, но теперь ей как будто придется удовлетвориться одним. Это не имело значения. От этого она не станет его меньше любить. Она была полна решимости сделать для него все, что только возможно. Но что, что она могла сделать?

Теперь ей пришлось задуматься о будущем. Ее любовь к Лэму умерла, убитая его предательством, и она больше не могла оставаться на острове. Все же ей не хотелось отправляться к отцу и делить с ним или хотя бы иметь какое-то отношение к его позору и жизни в изгнании. Ясно, что она не могла ни вернуться к Джону, ни жить при дворе. Она должна найти способ вернуться в Ирландию. Ирландия служила ей путеводной звездой, подобно маяку для корабля. Наверняка у ее родичей найдется местечко для нее и ребенка в их сердцах, в их домах и в их жизни.

Но Катарина не знала, как ей удастся уехать, потому что Макгрегор следил за ней, словно ястреб. Шотландец защищал то, что он считал интересами Лэма. Катарина упрямо — нет, отчаянно — цеплялась за свое утверждение, что ребенок принадлежит ей и только ей. У Лэма не было на него никаких прав. Он лишился их, когда предал ее любовь к нему и связался с Фитцморисом.

Хотя она знала, что должна уехать до рождения ребенка, прежде чем Лэм вернется, у нее как будто не осталось ни сил, ни силы воли, чтобы обдумать план побега с острова.

В дверь громко постучали, и Катарина вздрогнула. Теперь ее комнатой была та, в которой когда-то она лечила Хью Бэрри. Первое, что она сделала, узнав о предательстве Лэма, — перебралась из комнаты, в которой они спали вместе.

Катарина открыла дверь. За ней стоял необычно бледный Макгрегор. Катарина сразу поняла, что с Лэмом случилось что-то ужасное.

— В чем дело?

— Мужайтесь, — сказал шотландец. Он прошел к единственному стоявшему в комнате стулу и тяжело опустился на него. Катарина поняла, что ему плохо.

— В чем дело? — крикнула она, бросаясь к нему. — Лэм погиб?

— Нет, но жить ему осталось недолго. — Он помолчал, давая ей возможность осознать его слова, глядя прямо на нее. — Ваш первый муж взял его в плен, Катарина. Сэр Джон Хоук на той неделе напал на него и его матросов к югу от Гэлуэя. «Клинку морей» удалось уйти. Лэм остался.

Катарина смотрела на него. До чего легкой стала ее голова, и как странно закачался пол. Словно корабельная палуба.

— Он теперь узник королевы, — продолжал Мак-грегор. Его голос почему-то звучал издалека. — Его посадят в Тауэр, будут судить за измену и повесят на Воротах висельников, как и других пиратов.

Катарина вскрикнула. Падая, она видела его со сломанной шеей, с бледным безжизненным лицом, висящим в петле палача.

Глава двадцать девятая

Ричмонд

— Ваше величество, сэр Джон Хоук захватил Лэма О'Нила. Этим утром один из ваших кораблей пришвартовался в Лондоне с главными действующими лицами на борту, — сообщил лорд Сесил новость королеве.

— Неужели, Уильям?

Сесил помахал небольшим свитком.

— Это сообщение от самого сэра Джона. Как только он поместит О'Нила в Тауэр, он немедленно явится к вам. Он не сообщает подробностей, где и когда он поймал пирата.

Голова Елизаветы шла кругом. В глубине души она надеялась, что никому, даже сэру Джону, не удастся захватить ловкого ирландского проныру. Но это случилось. О'Нил был пойман и будет посажен в Тауэр — самое подходящее место для изменника. Она должна была прийти в восторг. Да, она была довольна.

И все же… Ее сердце ускоренно забилось от другого чувства, которого она не могла определить.

— Да, это хорошая новость, — наконец произнесла она.

— Я полагаю, что теперь мы должны основательно обдумать, что делать дальше, — вполголоса сказал лорд Сесил.

Елизавета с благодарностью посмотрела на него. Она уже видела О'Нила висящим на перекладине. Почему-то ей это не нравилось, но поскольку этот человек был предателем интересов короны, он просто должен получить то, что заслуживал. Это будет уроком для других. Но почему-то эта мысль ее очень расстроила.

— Что вы думаете по этому поводу, Уильям?

— Я думаю, что О'Нил и вправду Владыка Морей. Все эти годы он оказывал нам неоценимые услуги. Я полагаю, что надо обдумать все тонкости ирландского вопроса и решить, будет ли казнь пирата лучшим выходом.

Елизавета почувствовала облегчение, несмотря на то, что знала, как ей следует поступить со своим золотым пиратом.

— Фитцморис так упрятался, что Перро даже не знает, где он, — заметила она.

— Да, а пират так хорошо его обеспечил, что до весны он не вылезет из своей берлоги.

Елизавета пришла в ярость.

— Его просто необходимо поймать этой весной! Мы не в состоянии терпеть еще год войны с этим мерзавцем! Я больше не желаю тратить ни фартинга на проклятого ирландца! — Если бы только она была вольна отказаться от этой жалкой, не представляющей никакой ценности земли варваров и папистов. Но она не могла поступиться интересами Англии.

— Фитцморис дьявольски умен. Если будет заключен этот новый договор с Испанией, мы должны ясно дать понять, что больше не потерпим их вмешательства в Ирландии.

— Или Шотландии, — злобно добавила королева, думая о Марии и всех заговорах, которые зрели вокруг нее.

— Да. Но подумайте о перспективах, ваше величество. О'Нил в тюрьме. Без испанской поддержки Фитц-морису придется туго.

— Надо надеяться, что так, — пробормотала Елизавета. Глядя ей прямо в глаза, Сесил произнес совершенно неожиданную фразу:

— С Фитджеральдом никогда не было бы столько хлопот, как с его сумасшедшим кузеном.

Елизавета вдруг поняла, что ее канцлер абсолютно прав. Фитцджеральд никогда не был подобен надоедливому комару, который вечно пищит у самого уха и готов укусить при первом удобном случае и которого все время приходится отгонять. Все, что он хотел, — это управлять Десмондом так, как он считал нужным.

Как она теперь сожалела о том дне, когда согласилась с решением своего Совета лишить Фитцджеральда всего, что он имел. Даже тогда Сесил возражал остальным, опасаясь того, что могло случиться в Южной Ирландии без графа Десмонда. И он был прав. Освободившееся место занял Фитцморис, которого интересовала не власть над другими ирландскими лордами, а реставрация католической церкви и свержение королевы Англии.

Теперь Елизавета досадовала, что так обошлась с графом Десмондом.

Здесь не было ни окон, ни огня. Камера была совершенно темной, пропитанной затхлым запахом, оставшимся от множества тех, кто до него был заживо погребен здесь. Стены были такими толстыми, что он как ни старался, не мог уловить ни малейшего звука. Наконец он оставил эти попытки. Он находился в подземной темнице, помещавшейся несколькими этажами ниже уровня земли, и не мог слышать никого и ничего.

Неужели он найдет здесь свой конец? Какая ирония судьбы, что в тупике он оказался из-за женщины. Его, сына Шона О'Нила, довела до этого женщина. Женщина, которую он когда-то любил.

Вспомнив о ней, он почувствовал болезненный укол в сердце и потер себе грудь. Он закрыл глаза. Нет, это была не любовь. Это была только страсть, не знавшая удержу. Он принял за любовь свое неутолимое желание обладать ею, но это никогда не было и не могло быть любовью.

Лэм постарался привести свои мысли в порядок. Он не должен думать о Катарине, в этом не было совершенно никакого толку. Ради нее он затеял опасную игру, совершенно не представляя себе, что она за женщина. Нет, с этим покончено, и он должен думать только о своем будущем, о том, как избежать петли палача.

В том, что он найдет способ остаться в живых, Лэм не сомневался. Он еще не сделал своего последнего хода. Это была очень сильная позиция, которую он предвидел, когда решил вступить в игру, и ценность ее только возрастала с каждым лишним днем жизни Фитцмориса. Но Лэм не мог играть в одиночку. Ему требовался партнер, ему нужна была королева.

А это только вопрос времени — наверняка Бет пошлет за ним, чтобы устроить ему взбучку. Лэм отлично знал женщин и готов был вверить свою жизнь этому знанию женского характера. Елизавета хорошо к нему относилась и теперь, конечно, очень разозлена его изменой. Он должен набраться терпения, чтобы пережить те дни или даже недели, которые она заставит его провести в этой дьявольской дыре в ожидании ее благоволения. А уж тогда он, подобно сирене, пустит в ход все свои чары, чтобы обольстить ее. Он будет пленять ее с тем же упорством, с каким когда-то соблазнял Катарину.

Лэм поднялся на ноги и принялся расхаживать по камере, обдумывая, как лучше устроить свое освобождение. Но ставки в игре изменились. На кону была только его собственная свобода, чтобы снова стать Владыкой Морей и вернуться к той жизни, которая его больше всего интересовала.

Не так давно ставкой были брак с Катариной и их возвращение в Ирландию. Будущее рисовалось ясным и безоблачным. Сейчас все стало другим. Сейчас он боролся лишь за свою жалкую свободу и не менее жалкую жизнь.

Катарина прибыла в Лондон вместе с Макгрегором и Ги, совершенно измученная сумасшедшей гонкой. Онауехала с острова сразу же, как только узнала, что Лэм попал в плен и его жизни грозит опасность.

Лэм предал ее, но он не заслуживал смерти. Теперь она уже целую неделю жила в состоянии томительного беспокойства и леденящего душу страха. Она никогда не могла бы ни забыть, ни простить его ужасное предательство, но она не желала его смерти. Она должна как-то помешать его казни, должна умолять королеву о милости.

Они поселились в популярной среди иностранцев гостинице «Белый медведь». Им быстро удалось узнать, что двор располагался в Ричмонде, а Лэм сидел в Тауэре, и его судьба еще не была решена. Но повсюду они слышали разговоры о предстоящей казни: простые люди предвкушали повешение еще одного пирата на Воротах висельников.

Катарина взглянула на себя в зеркало. Она побледнела от постоянных переживаний, под глазами обозначились темные круги. Да, она совсем измучилась. Но теперь у нее была цель, которая привела ее в Лондон, — освободить Лэма О'Нила. И она сделает все, что потребуется, для успеха этой миссии, даже если никогда не сможет вернуться к нему как жена.

Елизавета расхаживала по приемной. Ее сердце бешено колотилось. Она приказала привести к ней пирата, потому что ей неудержимо хотелось высказать этому подлому предателю все, что она о нем думает. Она не могла дождаться момента, когда увидит его на коленях, умоляющего о прощении, бормочущего какое-нибудь жалкое объяснение своих ужасных поступков.

— Спокойнее, Бет, — пробормотал Лечестер ей на ухо.

— Не могу, — огрызнулась она, раздраженная его непоколебимым хладнокровием. Но ведь Роберт ненавидел соперников, и он знал, что она с самого начала благоволила Лэму. Поэтому он был необычайно доволен тем, что Лэм оказался изменником. Последние несколько недель он выступал за то, чтобы немедленно судить пирата, признать его виновным и повесить.

Теперь Елизавета жалела, что призвала его, Ормонда и Сесила. Но она знала, что ей необходим их совет — себе она уже не доверяла.

Двери комнаты широко отворились. Елизавета замерла, повернувшись к дверям. Она не видела ни гвардейцев в алой форме, ни Джона Хоука. Она видела только своего пирата.

Сердце Елизаветы на мгновение остановилось, глаза широко раскрылись. Ее сразу поразил его вид, и сердце ее сжалось от боли.

Когда-то белая туника была в пятнах крови. Бриджи были такими же грязными и запятнанными. Даже на расстоянии Елизавета ощутила запах его давно не мытого тела. Конечно же, он не брился и оброс короткой, лохматой бородой. Их взгляды встретились.

В то мгновение в ней умерла вся зародившаяся было жалость к нему. Какое у него было гордое лицо. Глядя в холодные серые глаза, Елизавета подумала, что он великолепен, как всегда. Этого человека не мог победить простой смертный. Он готов был склониться лишь перед самой Смертью. И даже умирая, он сохранил бы свою гордость и достоинство.

Елизавета сразу заметила все, до мелочей. Он стоял очень прямо, расправив плечи, несмотря на сковывающие руки за спиной кандалы, высоко подняв голову. Когда он смело смотрел ей в глаза — так, как смотрел бы на женщину, с которой не прочь переспать, — в уголках его рта даже появился намек на улыбку.

Нет, он не боялся смерти. И ее он тоже не боялся.

Елизавета ощутила восторг и огорчение одновременно. Как женщина, она никогда не сможет быть к нему безразличной, но как королева она должна потребовать, чтобы он выказывал страх и почтение.

Ее снова укололо то, что он ее предал. Как мог он изменить ей? Неужели она была ему совершенно безразлична? Она возблагодарила Господа и свою железную волю за то, что не пригласила его в свою постель в ту ночь в прошлом году, когда испытывала огромное искушение сделать это. Чтобы скрыть свое возбуждение, она улыбнулась так холодно, как только могла, хотя ее губы дрожали.

— Подойдите, пират.

Лэм прошел вперед, не спуская с нее взгляда. У него еще хватило нахальства сказать:

— Прошу прощения, ваше величество, — прежде чем опуститься перед ней на колени.

— Вот как? Вы — отъявленный мерзавец. В вас не заметно ни малейшей капли раскаяния.

— Я очень раскаиваюсь. Я прошу прощения не только за мои предполагаемые преступления, но и за появление перед вами в таком ужасном виде.

Она смотрела на него, стараясь понять, что он задумал. От нее не укрылось употребление слова «предполагаемые».

Его взгляд был слишком смелым, слишком мужским, и слишком много обещал.

Елизавету пробрала дрожь. Она чувствовала себя не столько королевой, сколько юной и растерянной девушкой. Внимательно глядя на него, она заметила, что кандалы причиняют ему боль. Но она не прикажет, чтобы их сняли: пусть страдает, раз так обошелся с ней.

— Можете встать.

Лэм так изящно поднялся с колен, как удалось бы лишь немногим, чьи руки скованы за спиной.

— Благодарю вас.

Елизавету раздражало, что за каждым их жестом наблюдают, к каждому слову прислушиваются. Все же она напомнила себе, что не должна отпускать своих советников. Слишком опасно было оставаться с Лэмом О'Нилом наедине.

— Когда вас в следующий раз приведут ко мне, сначала выкупайтесь, потому что меня оскорбляет ваш отвратительный вид и ваш отвратительный запах, — откровенно заявила она.

— Я надеюсь, что следующий раз будет. — Он наклонил голову. — Я сам себе отвратителен, — вежливо сообщил он, глядя ей в глаза, — и уверен, что выгляжу, как бродяга из Брейдуэлла.

— Я могла бы послать вас в Брейдуэлл, — сказала Елизавета. Неужели он рассчитывает обольстить ее этим своим откровенным взглядом?

— Но в этом месте отбывают срок только бродяги и шлюхи. — Он довольно нахально приподнял брови.

— Тогда я, наверное, должна послать туда вашу приятельницу.

Его нахальство пропало, и в глазах что-то блеснуло.

— Любовница — это не шлюха.

— Вот как? Я не знала, что тут есть какая-то разница, — сказала Елизавета. — Вы к ней все еще неравнодушны? — спросила она, стараясь скрыть ревность.

— Она была хороша в постели.

— Где сейчас жена Джона Хоука?

— На моем острове.

Елизавете очень хотелось, чтобы они остались вдвоем. Она должна узнать правду.

— Прошу всех выйти, — приказала она.

Все это время Ормонд с гневом смотрел на них и теперь, бросив на О'Нила убийственный взгляд, как будто переживал за сестру, вышел следом за Уильямом Сесилом, топая ногами. Лечестер не торопился повиноваться. С озабоченным видом он приблизился к королеве.

— Ваше величество, — начал он, пытаясь что-то возразить.

Елизавета смерила его ледяным взглядом. Черт побери, сейчас ей было не до Роберта! У нее на уме был только пират.

— Вы тоже, милорд. Я желаю поговорить с ним наедине.

— Это неразумно, — сказал Дадли, вспыхнув от злости.

— Я королева, и если я желаю поступить неразумно, так тому и быть.

Дадли в ярости повернулся и вышел. Елизавета заметила, что Хоук с мрачным видом все еще стоит у двери.

— И вы, сэр Джон.

Хоук поклонился. Он был так же взбешен, как Лечестер, но Елизавета подумала, что отчасти это объясняется стыдом.

— Прошу прощения, ваше величество, но этот пират слишком опасен. — Он нерешительно замолчал. — И я мог бы что-то узнать о моей жене, если позволите.

— Может, пират и изменник, но мне он не причинит вреда. О своей жене вы сможете узнать позже. Уходите, — приказала она Хоуку.

Он щелкнул каблуками и удалился. Елизавета стиснула вдруг взмокшие ладони. Ее взгляд нашел глаза Лэма.

— Вы ведь не причините мне вреда, негодяй? Он мягко улыбнулся.

— Нет.

Ее и без того нерешительное сердце совсем растаяло. Этот Лэм был таким, каким она его знала, каким он ей нравился. Чертов подлец, наемник, изменник! Она по своей привычке принялась расхаживать по комнате.

— Уже несколько лет назад вы стали хозяином на море, и у нас с вами всегда было соглашение — молчаливое, но вы действовали в соответствии с ним, — сказала она. — Вы нападали только в том случае, когда это не вредило моим планам или способствовало им, даже если это были совсем секретные планы. — Она помолчала, повернувшись к нему. — Почему? Почему вы изменили мне, Лэм?

Лицо Лэма приняло серьезное выражение.

— Прошу вас, Бет, выслушайте меня внимательно, очень внимательно.

Ей не понравилось его фамильярное обращение.

— Я слушаю. И жду. Я очень долго ждала этого объяснения, — чопорно сказала Елизавета.

— У меня было единственное намерение — не повредить вам.

Елизавета замерла. Это была уже не королева, а просто женщина, которая не решалась добиваться исполнения всех своих желаний.

— Вы знаете, что я вовсе не папист. Ведь вам известно, что за время правления вашей сестры я видел слишком много смертей на костре, чтобы поддерживать фанатика вроде Фитцмориса.

— Мне это известно. Потому-то я вас и не понимаю, Лэм, — сказала Елизавета. — Вы предали меня, Лэм. — Вашего друга и вашу королеву.

— Нет. — Лэм подошел ближе. — Я вас не предал. Уже много лет вы боретесь с ирландскими мятежниками, но так и не добились успеха. Не секрет, что лорд Перро не может схватить Фитцмориса. Но я, — блестя глазами, он сделал эффектную паузу, — я могу поймать паписта, Бет, и поймаю, если вы дадите мне свободу.

Елизавета только рот открыла.

— Новые козни? — вскричала она. — Что за ерунда? Вы просите, чтобы я вас освободила.1 Но ведь вы изменник. Изменник, и должны быть повешены.

Лэм не выказал ни малейшего страха. Он терпеливо сказал:

— Вы не слушаете, Бет.

— Что вы можете сказать такого, чтобы я решила освободить вас?

Он чуть заметно улыбнулся:

— Я никогда вам не изменял. Совсем наоборот. Я вступил в рискованный союз с Фитцморисом, для того чтобы отдать вашего самого заклятого врага в ваши руки.

Елизавета уставилась на него.

— Что же удивительного в том, что я в ваших интересах решил сыграть роль шпиона? Кто, как не я, имеет лучшие возможности и подходящую репутацию, чтобы заманить Фитцмориса в ловушку? — проникновенно сказал он.

Елизавета молчала, лихорадочно обдумывая его слова. Разум подсказывал ей не доверять ему, сердце требовало верить и надеяться.

— Я поддержал его только для того, чтобы его свалить, — спокойно продолжал О'Нил, улыбаясь улыбкой победителя, улыбкой игрока, знающего выигрышный ход. — И когда я это сделаю, я надеюсь на высочайшее вознаграждение. — Он посмотрел ей прямо в глаза.

Елизавета отвернулась, представляя, какого рода вознаграждение он мог потребовать. Этого не решился бы просить никто другой — исключительно личное, исключительно интимное. Она уже чувствовала вкус его поцелуев, ощущала его ласки. Она облизнула губы, стараясь выкинуть из головы эти чисто женские нелепые мысли. Она была королевой. Она не могла допустить, чтобы он соблазнил ее.

Но Елизавета мучилась сомнениями. Могла ли она после всего, что он наделал, снова довериться своему золотому пирату?

Входя в северные ворота Ричмондского дворца, Катарина накинула капюшон подбитого мехом бархатного плаща, чтобы ее не узнали. Вместе с ней были Макгрегор и Ги. Шедшая между огромным шотландцем и маленьким мальчиком Катарина чувствовала, что они наверняка привлекут к себе внимание.

Очень скоро кто-нибудь узнает ее. Катарину так угнетала грозившая Лэму участь, что она лишь недавно, на барке, которая везла их в Ричмонд, задумалась, какой прием может ждать ее при дворе. Она могла представить себе возбуждение и самые невероятные домыслы, которые вызовет ее появление, и надеялась только оттянуть неизбежное.

Прежде всего надо узнать все, что можно, о Лэме и добиться аудиенции у королевы.

Остальным можно заняться потом.

Обходя превратную сторожку и поднимаясь по ведущим в холл ступеням, Катарина отлично понимала парадоксальность своего положения. Она хотела помочь человеку, который так вероломно обошелся с ней и ее отцом. Она поможет ему и дальше поддерживать Фитцмориса. До чего смешно. И до чего грустно.

Катарина и ее спутники ступили в холл. Ее сердце учащенно забилось от страха. Она непременно должна попасть на прием к королеве, но это, пожалуй, будет самой простой задачей. Как ей уговорить Елизавету пощадить Лэма? В дни, прошедшие с его пленения, Катарина не думала почти ни о чем другом, но, ей не удалось подыскать убедительные аргументы относительно его защиты.

Она так же долго обдумывала, как ей отрекомендоваться. Если только Лэм не сказал кому-нибудь об их браке, все считают, что она жена Джона Хоука. Катарина сама не собиралась никому сообщать о своем втором замужестве. В этом не было смысла, потому что она не намерена снова жить с ним, если ему удастся выпутаться из этой переделки. Где-то в глубине души Катарина все еще глупо, бессмысленно любила Лэма, и всегда будет любить. Но она никогда больше не сможет доверять ему.

Его предательство оставило на ее сердце шрам, который никогда не исчезнет.

На пороге холла Катарина остановилась. Огромное помещение было полно народа. Придерживая капюшон у шеи, Катарина пыталась высмотреть знакомое лицо. Она заметила несколько фрейлин, которых знала, включая Энни Гастингс, с которой больше всего подружилась.

— Подождите здесь, — негромко сказала она Мак-грегору и Ги.

Катарина протиснулась сквозь толпу и подошла к баронессе сзади.

— Энни, — негромко прошептала она.

Энни повернулась. Увидев Катарину, она широко раскрыла синие глаза.

— Клянусь всеми святыми! Катарина! Как вы здесь очутились? — Ее глаза раскрылись еще шире, когда она что-то сообразила, что — Катарина не знала.

— Я должна поговорить с королевой, — сразу сказала Катарина. — Но позже мы еще побеседуем, — добавила она, зная, что Энни очень хочется узнать все о ее пребывании у знаменитого пирата.

— Ее величество сейчас в приемной, — быстро сообщила Энни.

Катарина сжала ей руку и хотела уйти, но Энни воскликнула:

— Подождите, Катарина, вам надо еще кое-что узнать!

Катарина, не слушая ее, сделала знак Макгрегору и торопливо прошла через холл, расталкивая джентльменов и дам, низко опустив голову и глядя в пол. Ее сердце оглушительно колотилось. Только подойдя к приемной королевы, она осмелилась поднять голову и осмотреться. Ее сердце забилось с перебоями. Массивные деревянные двери были закрыты, и перед ними толпились придворные вместе с дюжиной королевский гвардейцев: королева давала кому-то личную аудиенцию.

Ей придется ждать. Катарину охватило неудержимое беспокойство — и страх.

Двери вдруг открылись. Придворные замерли. Наступило молчание. Гвардейцы подошли к дверям, словно готовясь сопровождать просителя, с которым беседовала королева.

На пороге появился Лэм, оборванный, нечесаный, со скованными за спиной руками и с невероятно гордым видом.

Катарина ахнула. В полной тишине это прозвучало громко и неуместно, и все взгляды обратились к ней.

Словно узнав ее голос, он сразу нашел ее взглядом. В его глазах заблистали молнии.

Она встретила его взгляд. Несмотря на предательство Лэма, ее сердце сжалось от его страданий, глаза налились слезами. Уже не беспокоясь о том, что ее могут узнать, Катарина медленно опустила капюшон, позволив ему упасть с головы.

Ее узнали. Раздались изумленные восклицания, сразу сменившиеся возмущенным приглушенным перешептыванием.

Только теперь Катарина увидела королеву, стоявшую сзади Лэма, глядевшую на нее так же ошарашенно, как и все остальные. К Лэму подошел мужчина в алой форме, и ее сердце упало. Это был не кто иной, как Джон Хоук.

Глава тридцатая

Взгляд Катарины остановился на Хоуке, лицо которого окаменело от неожиданности. Она снова взглянула на Лэма. Если и его удивило ее появление при дворе, то по нему этого не было заметно.

Катарине хотелось провалиться сквозь землю. Ей было стыдно смотреть в лицо Джону Хоуку. Она бессовестно жила с Лэмом, хотя до того, как они обвенчались, ее настоящим мужем был Хоук. Она даже помыслить не могла, что встретится с ним вот так, на людях, окруженная хихикающей толпой, когда он будет конвоировать Лэма в Тауэр. И сейчас она собиралась выступить в защиту человека, который похитил ее из брачной постели, человека, которого весь свет считал ее любовником.

Катарина старалась больше не смотреть на Лэма. Она решила не обращать на него внимания, остро ощущая устремленные на нее взгляды и слыша возбужденное перешептывание. Говорил ли Лэм кому-нибудь, что они женаты? Она украдкой снова взглянула на Джона. Считает ли он все еще себя ее мужем? Что бы он сказал и сделал, если бы знал правду? Во всяком случае, Катарина была вполне уверена, что все до единого считают ее шлюхой и глубоко презирают. Это был, без сомнения, самый ужасный момент в ее жизни.

Хуже того, теперь Катарина увидела графа Лечестера, стоявшего сзади Джона с тем же удивленным выражением на лице, что и у всех остальных. Но его удивление очень быстро сменилось чем-то другим. Он буквально сверлил ее взглядом. Катарина быстро отвела глаза, успев заметить, что ее брат, граф Ормонд, тоже был здесь и что он выглядел очень мрачно. Мысли Катарины путались.

Королева протиснулась между Хоуком и Лэмом. Катарина сразу же опустилась на колени.

— Какое невероятное совпадение, — резко сказала королева.

— Ваше величество, — пробормотала Катарина. Ее сердце колотилось с бешеной силой.

— Встаньте, нам надо поговорить наедине. Сейчас же. Это приказание Катарина была готова выполнить с радостью. Не только потому, что хотела побыстрее уйти отсюда, от этих разинувших рты дам и кавалеров и от своих двух мужей, но и потому, что за этим она и приехала ко двору. Очень неловко и очень осторожно Катарина поднялась на ноги. Кто-то, кажется, Макгрегор протянул руку и помог ей встать. Она придерживала края плаща. Ее беременность оказалась бы для всех еще одним потрясением.

— Отведите заключенного в караульное помещение, — приказала королева Хоуку.

Хоук кивнул, не спуская глаз с Катарины. Он явно не понимал, как она могла явиться ко двору, и не скрывал своей ярости. Догадывался ли он о ее намерении? Или возлагал на нее вину за потерю чести? Какова бы ни была причина его гнева, его гнев был праведен, и Катарина не могла его обвинять. Когда он узнает, что она носит ребенка Лэма, он разъярится еще больше.

Хоук повернулся и подтолкнул Лэма. Сердце Катарины снова екнуло, и мгновение она смотрела им вслед. Если бы только Лэм не предал ее, если бы он ее любил, насколько легче было бы ей вымаливать его жизнь, его свободу. Но если бы так было, то он не стал бы узником короны. И ее сердце не было бы разбито и не болело бы так сильно.

Катарина бросила на Лэма последний взгляд. Он расправил плечи и высоко держал голову, но его одежда превратилась в лохмотья. Стальные кандалы на его запястьях сверкали, отражая падающий из окон свет. У него был такой гордый, спокойный и уверенный вид, как будто он был хозяином положения и не зависел от превратностей судьбы или милости разъяренной королевы. Он вел себя так, словно был властелином не только морей, но и этой опасной игры. Но ведь это не так! Теперь он жертва, а никакой не властелин. При этой мысли Катарина содрогнулась.

Королева не сводила с нее глаз. Катарина вздрогнула, надеясь, что ее лицо не выдало тех чувств, которые она все еще испытывала к Лэму.

— Идемте, — сказала Елизавета.

Катарина прошла следом за ней в приемную. Когда они остались вдвоем, Елизавета сказала:

— Я не удивляюсь, Катарина, что вижу вас здесь. Я могла бы и сама догадаться, что вы приедете.

Катарина молчала, пытаясь придумать достаточно убедительные доводы. Но ее мысли разбегались. Знала ли королева об их с Лэмом браке? Сказал ли он кому-нибудь? Ей надо быть осторожной.

— Значит, вы последовали сюда за своим любовником. Может, вы собираетесь просить за изменника? — спросила Елизавета.

Катарина почувствовала облегчение. Значит, Лэм никому не рассказывал, что они женаты.

— Да. Я хочу выступить в его защиту, ваше величество.

Елизавета холодно уставилась на нее.

— Вы такая же бесстыдница, как ваша мать. Катарина дернулась, как от удара. На застывшем лице королевы можно было явно видеть неодобрение, даже скорее ярость Катарина испугалась. Этого она не ожидала. Когда она в последний раз видела Елизавету, королева обращалась с ней мягко и дружелюбно. Королева побагровела. Не давая Катарине возможности вставить слово, она продолжала, грозя пальцем:

— Я должна была с первого взгляда на вас понять, что вы точно такая же соблазнительница, как ваша мать.

— Я не соблазнительница, — прошептала Катарина, ошарашенная злобными обвинениями королевы.

Елизавета расхохоталась.

— Нечего оправдываться! Лучше признайтесь, что вы, прежде чем обручиться с Джоном Хоуком, водили за нос О'Нила! Вы разожгли его мужской аппетит, довели его до того, что он вас похитил, и скорее всего это из-за вас он сделался заговорщиком!

Потрясенная Катарина ужаснулась. Но королева еще не договорила:

— Ваша мать была потаскушка! Она затащила вашего отца к себе в постель, когда ее муж лежал на смертном одре! Вы точь-в-точь как она. Взять себе в любовники пирата, будучи замужем за благородным человеком!

— Нет, — сказала Катарина. Она уже готова была сообщить, что ее брак с Хоуком не был завершен и что теперь она жена Лэма, но удержалась. С королевой не спорят, а Лэм был ее мужем только по названию, и никак иначе.

— Нет? — с перекошенным от ярости лицом Елизавета изо всех сил ударила Катарину по щеке. — На колени!

Катарина пошатнулась, но не упала. Она схватилась за щеку, чувствуя выступившую кровь там, где ее расцарапали кольца королевы. На ее глазах выступили слезы — не от боли, а от страха и бессильной злости.

— На колени, — повторила королева. Дрожащая Катарина, не осмеливаясь ослушаться, опустилась на колени.

Королева принялась расхаживать по комнате.

— Это вы во всем виноваты, — объявила она. — Вы соблазнили моего пирата точно так же, как пытались соблазнить Лечестера и Ормонда.

Чтобы не возразить ей, Катарина прикусила губу. До чего несправедлива была Елизавета, до чего жестока!

Елизавета остановилась перед ней и уставилась на ее склоненную голову.

— Когда вы только появились при дворе, Ормонд был настроен против вас. Но вы заворожили его, и теперь он ваш сторонник! А Роберт! Когда вы заходите в комнату, он смотрит на вас так, словно готов вскочить на вас быстрее, чем жеребец на кобылу. Вы спали с ним?

Катарина попыталась что-то сказать, но не сумела и только отрицательно покачала головой. Королева возвышалась над ней:

— Если вы осмелились спать с ним, поплатитесь головой.

— Нет, — выдавила Катарина.

— Потаскухам при моем дворе не место.

Даже стоя на коленях, Катарина расправила плечи.

— Ваше величество, я не обольщала моего брата, и я не соблазняла Дадли.

— Лучше, если это окажется правдой, не то пеняйте на себя. — Елизавета холодным взглядом уставилась на нее. — Нет, я не могу обвинять Лэма или любого мужчину, если они пытаются взять то, что вы так легко раздаете. Это вы виноваты, это вас надо сослать подальше.

С упавшим сердцем Катарина непроизвольно прошептала:

— Но я любила Лэма.

— Вот как?

Катарина встретила разъяренный взгляд королевы. Как могла она сказать такое после предательства Лэма? Но и промолчать было невозможно, ведь это было ее единственной защитой от клеветнических нападок королевы.

— И что же вы любили в нем? Его сладкие речи или размер его члена? — прошипела Елизавета.

Катарина молча уставилась на нее, заливаясь краской.

— Отвечайте, — приказала королева. У Катарины пересохло во рту.

— Что вы хотите, чтобы я сказала?

— Он вам нравился в постели, Катарина?

Она не отвела взгляда, зная, что лучше промолчать, чувствуя, как горят ее щеки, — и королеве не требовалось другого ответа.

— Потаскуха, — прошипела Елизавета, отворачиваясь.

Катарина закрыла глаза, сдерживая слезы бессильной ярости. Она не могла понять, почему королева так ее ненавидит. Для нее было совершенно невозможно оправдаться перед таким нагромождением клеветы, доказать королеве, что она не виновата. Не виновата в чем? Ведь на самом деле обвинения Елизаветы в основном были верны.

Катарину охватило отчаяние. Теперь ей нечем было защищаться, и у нее не осталось союзников. Она могла полагаться только на себя. Она должна вести себя очень осторожно.

— Ваше величество, — сказала Катарина, облизывая губы, — я принимаю все обвинения в том, что соблазнила Лэма. Я не могла справиться с собой, так же как и моя мать. Вы правы. И… и мне очень жаль. — Она склонила голову, содрогаясь от обуревавшей ее внутренней борьбы гордости со здравым смыслом. — Умоляю вас простить меня.

Елизавета не двигалась. Катарина ощущала на себе ее взгляд.

— Я не расположена даровать вам прощение, — наконец сказала Елизавета, но более спокойно, и уже не столь злобным тоном.

Катарина осмелилась поднять голову и встретиться с ней взглядом.

— Раз я во всем виновата, то было бы несправедливо и бессмысленно обвинять Лэма, верно?

В глазах Елизаветы внезапно мелькнуло что-то вроде уважения.

— Я и не знала, что вы владеете логикой спора, Катарина.

Катарина не отвела взгляда.

— Я бы не осмелилась спорить с вами, ваше величество. Елизавета посмотрела на нее так, словно видела ее насквозь.

— Ваша мать тоже была очень умна, находчива и очень решительна. Она не раз стояла передо мной на коленях, так же как вы сейчас, умоляя о милости к своему избраннику.

Катарина открыто смотрела на нее, еще не осмеливаясь надеяться или облегченно вздохнуть при этом новом повороте разговора и изменившемся тоне королевы.

— Лэм — изменник, даже если страсть заставила его потерять голову, а изменников следует вешать.

Катарина не пошевельнулась, оставаясь с виду совершенно безучастной, хотя слова королевы ожгли ее, словно бичом. Она должна теперь высказать свои доводы и, чтобы спасти Лэма, эти доводы должны быть безупречны.

— Вы знали Лэма, когда он был еще младенцем. Наверное, вы еще сохранили какую-то приязнь к мальчику, который рос и воспитывался вместе с вами у вас дома?

— Возможно, — сказала Елизавета с блеском в глазах.

— Разве то, что у вас было общего, не дает ему права попытаться исправить ошибку?

— Нет, не дает, — откровенно ответила королева. Она помрачнела. — Этот грустный и одинокий мальчик сделался опасным мужчиной, который предал меня. Мальчик мне нравился. Мужчина мне отвратителен!

И внезапно Катарина поняла причину ненависти королевы к ней.

— Он вам отвратителен, — мягко спросила она, — или вы его обожаете?

Сначала Елизавета словно не поверила своим ушам, но потом ее лицо исказила ярость.

Прежде чем королева успела что-то сказать или ударить ее, Катарина воскликнула:

— Ваше величество, ведь его обожают все женщины из-за его мужественности, его благородства, несмотря на то что он пират. Я только одна женщина среди многих, которые у него были, и после меня будет еще множество других — я не пытаюсь себя обманывать. Ни одна женщина не может устоять перед таким мужчиной, даже если это королева.

Гнев Елизаветы угас так же быстро, как и вспыхнул. Она посмотрела на Катарину, не скрывая уважения.

— Вы уже не тот ребенок, каким были, верно, Катарина?

— Ваше величество, Лэм хорошо послужил вам. И он еще может вам пригодиться. Что бы ни говорили, он — Владыка Морей. Прошу вас, простите ему его преступление. Не осуждайте такого человека на смерть. Накажите его, но не казните. Подумайте, каким он может оказаться полезным.

— Я не могу ему доверять, — сказала Елизавета. Катарину пронзили страх и отчаяние. Она поняла, что имеет в виду Елизавета. Теперь, сама страдая от предательства Лэма, она отлично ее понимала.

— У вас есть множество мудрых советников. Наверняка кто-то из них мог бы разработать план, при котором Лэм предоставил бы вам какую-то гарантию своего примерного поведения.

Королева ничего не ответила. Катарина неуклюже поднялась на ноги.

— Живой он гораздо ценнее для вас, чем мертвый.

— Если он повиснет в петле, это станет хорошим уроком для других потенциальных заговорщиков, — ответила Елизавета.

Катарина отчаянно подыскивала подходящий ответ.

— Если его казнят, то это навсегда. Вы никогда не сможете вернуть его обратно. Сумеете ли вы жить с этим? — сказала она, моля небо, чтобы королева любила Лэма больше, чем заподозрила Катарина.

Но королева не ответила — она даже не слышала ее. Она уставилась на Катарину, хватая ртом воздух.

Катарина вдруг сообразила, что когда вставала, забыла придержать края плаща, и теперь он распахнулся, позволяя видеть, что она беременна. Она побелела от страха.

Елизавета не могла отвести широко раскрытых глаз от живота Катарины.

— У вас будет ребенок. Мне следовало догадаться. Было бы просто поразительно, если бы О'Нил не подтвердил свою мужественность.

Катарина инстинктивно запахнула плащ.

— Это его ребенок?

— Да, — выдохнула Катарина.

— И когда он должен родиться?

— В июле.

— Какое бесстыдство! Повторяю, в вас нет ни капли стыда. Я не позволю при моем дворе разгуливать шлюхам, беременным ублюдками!

Катарина изо всех сил старалась справиться с отчаянием, стараясь сдержаться, чтобы не крикнуть, что ее ребенок вовсе не ублюдок.

— Вы были подругой Мэри Стенли.

— Тогда я не была королевой, — отрезала Елизавета. Катарина поняла, что проиграла. А ведь всего мгновением раньше ей казалось, что она сумеет победить.

— Ребенок усложняет дело, — мрачно сказала Елизавета. — Лэм ничего не говорил о ребенке.

— Он не знает.

Елизавета шире раскрыла глаза и чуть заметно улыбнулась.

Катарине не понравилось их выражение. Ей стало не по себе.

— Ваше величество, неужели вы не сохраните Лэму жизнь, чтобы он мог увидеть своего сына?

Елизавета холодно рассмеялась, пронзив ее взглядом.

— Если я решу помиловать этого мерзавца, то без всякой связи с его ублюдком. — Она сощурилась. — Это действительно сын? Так сказали астрологи?

— Я еще не пробовала узнать пол ребенка, — медленно произнесла Катарина.

— Вы сейчас же пойдете к астрологу, — сказала Елизавета. — Мне надо знать, принесете ли вы Лэму сына.

Почему? — старалась понять Катарина. Что задумала королева? Она была совершенно непредсказуема. Королева спросила:

— А Джон Хоук знает? Все в Катарине замерло.

— Нет.

— Тогда мы его позовем.

Катарину захлестнула волна отчаяния. Она меньше всего думала о Джоне Хоуке, и вдруг на ее плечи обрушилось еще одно непосильное бремя — встреча с ним.

— Заходите, сэр Джон, — сказала королева. Катарина застыла, когда в комнату вошел Хоук, глядя не на королеву, а на нее. Он уставился на ее выступающий живот, которого она больше не пыталась скрыть, и его лицо заметно побледнело.

Катарина подумала, что ей надо было найти время встретиться с ним, подготовить его, узнать, что он думает. Избегая его взгляда, она уставилась на пряжки его туфель. Ее сердце так колотилось, что она почувствовала слабость.

— Посмотрите на меня, Катарина, — сказал сэр Джон.

Катарине не оставалось ничего другого. Углы его рта опустились от горечи и отвращения.

— Мне очень жаль, — неуверенно сказала она, думая, что еще немного, и ее нервы не выдержат.

— Только скажите мне, — прерывисто сказал Джон, — скажите, что вы сожалеете о каждом мгновении, проведенном в его объятиях, в его постели.

Катарина посмотрела ему в глаза. Она открыла рот, чтобы ответить, чтобы солгать, но не могла издать ни звука.

— Это была глупая просьба, верно? — сказал он в пространство или, может, самому себе.

В этот момент Катарина почти ненавидела себя. Хоук был хорошим, благородным человеком. Он заслуживал любящую, добрую и нежную жену, которая была бы ему верна. Но Катарина была не в состоянии солгать о том, что было у них с Лэмом. Она чувствовала, что попала в ловушку, из которой не было выхода.

— Совершенно верно, Джон, — резко сказала королева, — что Катарина чувствовала тогда, не имеет никакого значения. Важно то, что сейчас она здесь и носит в себе ребенка другого мужчины, но она ваша жена.

Катарину начала бить дрожь, но она промолчала. Конечно же теперь, когда он знает правду, он поскорее разведется с ней.

Хоук наклонил голову и повернулся к Катарине, стиснув челюсти.

— Как вы себя чувствуете, Катарина? С учетом всего, что случилось?

— Я… я расстроена.

— И неудивительно, — сказал Хоук. — Ребенок… когда он должен родиться?

— В июле.

— Сэр Джон, — резко сказала Елизавета, — как вы собираетесь поступить с Катариной?

Лицо Хоука приняло неопределенное выражение.

— А что бы вы мне посоветовали, ваше величество? Развестись с ней? Чтобы она оказалась на улице, может, даже стала проституткой, чтобы иметь возможность прокормить ребенка?

— Это послужило бы ей уроком, — отрезала королева.

Катарина застыла, не в силах шевельнуться.

— Я отправлюсь к отцу, — прошептала она. Джон повернулся к ней:

— Фитцджеральд практически нищий. Он с трудом может прокормить свою жену и сына, и вы хотите отправиться к нему? Я думаю, нет.

— Ее можно отослать во Францию, откуда она приехала, — заметила Елизавета. — Мы не станем возражать, если вы отошлете ее в монастырь до рождения ребенка или если захотите продержать ее там всю жизнь. Мы с удовольствием найдем ребенку приемную мать.

Катарина вскрикнула. Она посмотрела на Джона, с мольбой в глазах, надеясь на его поддержку.

— Она поедет в Хоукхерст, — сказал Джон, стиснув зубы и не спуская с нее глаз. — Там ее место.

Катарина ахнула, не веря своим ушам. Он не отрекается от нее? Наверняка она что-то не так поняла.

— А чего вы ждали, Катарина? Чтобы я развелся с вами, и вам оставалось только выпрашивать или красть себе на хлеб? Вы моя жена. Возможно, вам нравится этот чертов пират, но не вы замыслили похищение, и если бы я в тот вечер не был таким беспечным и выставил охрану, ничего бы не случилось, и тогда это был бы мой ребенок.

Катарина сцепила руки.

— Так вы не разведетесь со мной? — выдохнула она.

— Я человек долга, мадам, — резко ответил Джон. — И выполню свой долг перед собой и перед вами и вашим ребенком тоже.

Несмотря на пережитое потрясение, Катарина понимала, что ей повезло, потому что даже если Лэма не повесят, она никогда не вернется к нему, а ей надо будет растить, кормить и воспитать ребенка, чего бы это ей ни стоило. Но, Боже милостивый, она не ощущала ни малейшего удовлетворения — она чувствовала себя бесстыдной, греховной, отчаявшейся и ничего не соображающей. Она совершенно расстроилась.

И кто-то предательски шептал ей в ухо: «Как же ты сможешь жить без Лэма?»

Королева захлопала в ладоши.

— Отлично сказано, сэр Джон. Вы благородный человек.

— Я хочу завтра утром сам отвезти жену в Хоукхерст, если ваше величество позволит, — сказал он.

— Я согласна, — ответила Елизавета. — Но при одном условии.

Хоук и Катарина посмотрели на королеву. Катарина все еще не пришла в себя от такого оборота дела.

— Она должна оставаться в Корнуэлле, подальше от Лондона. Я желаю, чтобы духу ее здесь не было, сэр Джон. Я очень недовольна ее поведением и не хочу, чтобы эта зараза распространялась среди благородных дам моего двора. Вам ясно?

Хоук мрачно кивнул.

Катарина смотрела перед собой. Изгнание. Ее удаляют в Корнуэлл в наказание за грехи. Она будет жить там как жена Хоука.

Хоук протянул ей руку. Катарина не могла заставить себя взять ее. Она наконец поняла. Если она останется с Хоуком, то нарушит заповедь Господню: женщина не может иметь двух мужей.

Он сам крепко взял ее под руку.

— Теперь я отведу вас в вашу комнату, — сказал он. — Я думаю, до отъезда вам лучше не покидать ее.

Идя рядом с Джоном, Катарина еще раз умоляюще оглянулась через плечо и встретила торжествующий и враждебный взгляд королевы.

Королева выиграла. Но Катарине никогда не могло прийти в голову, что итогом этой схватки будет ее изгнание в забытый Богом Корнуэлл в качестве жены Джона Хоука. И у нее из головы не выходил Лэм, грязный и оборванный, закованный в кандалы и брошенный в Тауэр. Ее охватила паника.

Какмогла она уехать с Хоуком, если она жена Лэма? И если она оставит двор, как сумеет помочь ему?

Выйдя из дверей королевской приемной, Катарина остановилась, повернулась к Джону и схватила его за отворот мундира.

— Джон! Я должна сказать вам одну вещь, — воскликнула она. — Я… я замужем за О'Нилом, и у меня есть документы, чтобы доказать это.

Глава тридцать первая

Хоук застыл, уставившись на нее.

Катарина только теперь поняла, что она наделала. Ее сердце отчаянно заколотилось. Она пыталась собраться с мыслями, но у нее ничего не получалось. Она не знала, надо ли было говорить ему об этом, тем более сейчас, у дверей королевских покоев и на виду у глазевших на них и перешептывающихся придворных. Но брать обратно свои слова было уже поздно, и она даже чувствовала облегчение от того, что сказала правду.

Хоук схватил ее за руку

— Здесь не место для разговоров, — выдавил он из себя, подталкивая ее вперед. Толпа расступалась перед ними, словно по мановению волшебной палочки, и у самого выхода Катарина встретилась взглядом с Энни. Баронесса как будто искренне сочувствовала ее затруднительному положению.

Заметив, кто стоит за спиной Энни, Катарина споткнулась: Лечестер не сводил с нее взгляда.

Хоук не дал ей упасть и спросил:

— Эти двое с вами?

Катарина только теперь увидела следующих за ними Макгрегора и Ги.

— Да. — Она помолчала. — Они сопровождали меня сюда. Я боялась ехать одна.

Хоук окинул Макгрегора презрительным взглядом:

— Мне не требуются пираты. И Катарине они тоже больше не нужны.

Катарина задрожала, поняв, что остается совсем одна.

— Это ничего, — негромко сказала она Ги и Макгрегору, — со мной все будет в порядке.

Хоук молча, быстро провел ее по длинному коридору. Выйдя из холла, он отпустил ее руку. Она остановилась перед одним из переходов, ведущих в другую часть дворца. По его взгляду невозможно было что-нибудь понять, но его синие глаза завораживали ее. Катарина не могла отвести взгляда. У нее в горле застрял комок.

— Поправьте меня, если я ошибаюсь. Когда той ночью О'Нил вас похитил, вы были потрясены не меньше меня.

Катарина медленно наклонила голову. Он гневно уставился на нее.

— Значит, вы клюнули на его смазливую физиономию.

Катарина не осмелилась что-либо сказать — ни возразить ему, ни согласиться с ним.

— И когда он попросил вас выйти за него замуж, вы обрадовались.

— Нет, Джон, — негромко сказала она, — все было совсем не так.

— А как? — потребовал он.

— Он притащил меня в церковь, несмотря на мои возражения, говоря, что скорее всего вы уже развелись со мной. И там католический священник сразу же обвенчал нас. — Катарина замолчала, обхватив себя руками. Она не собиралась говорить Джону, что уже почти влюбилась в своего похитителя и охотно смирилась со свершившимся браком.

— Он принудил вас выйти замуж? — резко спросил Хоук.

Она прикусила губу. Хоукне понимал, а она не могла объяснить. Она заморгала, чтобы смахнуть слезы.

— Выходит, у меня два мужа? — воскликнула она. — И что же мне теперь делать?

Джон снова взял ее за руку. Когда он заговорил, его голос звучал мягко, успокаивающе, но решительно.

— Кто-нибудь еще знает об этом браке? Она отрицательно покачала головой.

— Ничего никому не говорите.

— Почему? — Ее вдруг снова охватила паника.

— Потому что мы повенчаны по закону, Катарина, а пирата повесят. Я не собираюсь бросить вас сейчас, когда вам требуется помощь. За кого вы меня принимаете?

Катарина уставилась на него, как пришибленная.

— Не думайте, что это доставляет мне удовольствие, — мрачно продолжал он. — Но со временем, после смерти пирата, мы сумеем начать новую жизнь. Если бы я в это не верил, то, наверное, оставил бы вас.

Катарина заплакала.

— Почему вы плачете? — сердито спросил Джон. — Вы плачете о нем? Вы его любите?

Она выдернула руку и снова неловко обхватила себя, зная, что не должна говорить правду.

— Он отец моего ребенка. Я не хочу, чтобы его повесили.

— Его повесят, — уверенно сказал Хоук, — потому что в данном случае королева не может допустить никакого послабления. И это к лучшему. Так будет лучше для всех, и вы с этим согласитесь, если только хорошенько подумаете и о себе, и о вашем ребенке.

Ее ребенок. Дитя пирата-изменника. Весь свет будет презирать его. Вдруг Катарина поняла Лэма, хотя и слишком поздно. Какое трудное у него было детство и как тяжело приходилось сейчас — жить с вечным осознанием того, что он никогда не избавится от позорного клейма сына Шона О'Нила. Катарина вспомнила, как издевалась над ним, обзывала и презирала его за то, что он сын пирата. Вспомнила и их последнюю яростную ссору, когда сказала ему, что никогда не сможет его любить, потому что Шон О'Нил был его отцом.

Катарина была потрясена до глубины души. Как могла она быть такой бессердечной, такой жестокой?

Неужели ее дитя будет, так же как и Лэм, страдать за грехи своего отца?

Катарина вытерла слезы и посмотрела на Джона.

— Вы будете растить моего ребенка? — дрожащим голосом спросила она. — Будете хорошим добрым отцом? — Ее сердце снова разрывалось на части. Лэм, мне ужасно жаль, но я должна, должна позаботиться о нашем младенце!

— Я не только буду хорошим отцом для вашего ребенка, Катарина, я дам ему свое имя, — сказал Хоук. — Даже если это окажется мальчик.

Из горла Катарины вырвалось рыдание. Она не могла говорить.

— И конечно, вы дадите мне моих собственных сыновей, — добавил он.

Катарина отвернулась, не в силах сдержать слезы. Скоро она будет матерью и, как любая мать, она готова на все, чтобы защитить своего ребенка. Но до чего тяжело было ей смириться со своей судьбой, как трудно, как болезненно! Но у нее не было выбора. Во всяком случае, сейчас. Даже если случится чудо и Лэму удастся бежать или его освободят, она не сможет вернуться к нему, хотя теперь поняла, что все еще любит его всем сердцем.

Но Катарина должна была прямо смириться с суровой действительностью. Вряд ли Лэм получит прощение, и еще никому не удавалось бежать из Тауэра. Казалось, его могло спасти только чудо.

А Катарина уже давно перестала верить в чудеса.

Она должна сделать все, что в ее силах, чтобы спасти Лэма. Это будет ее прощанием с ним, подарком вечной юной любви, даром жизни.

Катарина решила не спускаться в обеденный зал к ужину, а остаться в своей комнате. Ей требовалось время, чтобы все обдумать, и у нее не было никого желания выносить любопытные и плотоядные взгляды придворных. Они с Джоном решили отложить на несколько дней отъезд в Корнуэлл, потому что Катарина была совсем измучена. Катарина вздохнула с облегчением. Значит, у нее остается время подыскать влиятельного союзника, который помог бы ей спасти Лэма.

К тому же Катарина решила тайно посетить Лэма. Она не переживет, если не увидится с ним до отъезда в Корнуэлл. Она не знала, что скажет или сделает, если найдет возможность встретиться с ним. Она знала только, что должна еще раз увидеть его. Но как?

Она не осмеливалась обратиться к Джону.

Катарине представилось смуглое, красивое, мрачное лицо. Улыбка Дадли была обольстительной и опасной, выдавая откровенно любовные намерения. Роберт Дадли, граф Лечестер. Один из самых влиятельных людей при дворе и во всей Англии. Он мог ей помочь, если бы решил это сделать.

Катарина совершенно точно знала, какую цену ей придется заплатить за его поддержку, но была готова на все ради спасения жизни Лэма.

Катарина не могла прямо обратиться к Лечестеру. Она слишком хорошо помнила угрозу королевы отрубить ей голову, если она когда-нибудь заберется к нему в постель. Был только один человек, которому она могла доверить передать свое сообщение. Она уже послала записку Энни Гастингс с просьбой зайти к ней.

Катарина подскочила, заслышав стук в дверь. Открыв, она с облегчением, смешанным со страхом, увидела улыбающуюся Энни.

Энни вошла в комнату, Катарина задвинула засов, и они обнялись.

— До чего я рада видеть вас, Катарина! — воскликнула Энни. — Я так за вас беспокоилась весь этот год. До чего вы прелестны!

— Спасибо, что зашли, Энни.

— Как я могла не зайти? — весело ответила Энни. — Катарина, вы почти год провели с одним из самых опасных и, говорят, самых страстных мужчин. И последовали за ним сюда, хотя наверняка знали, какая встреча вас ждет!

Катарина уселась на кровать, глядя на свою подругу. Энни принялась ее рассматривать.

— И как же? Такой ли он сексуальный, как говорят? Он действительно несравненен и ненасытен? Это как будто пошло вам на пользу. И скоро у вас будет ребенок от него.

Реакция подруги разочаровала Катарину.

— Может, вам стоит попытаться узнать самой, Энни?

— О! Я вас огорчила. Но разве можно винить меня за то, что я стараюсь представить, каков он? Мой муж стар и толст, да еще похотлив к тому же. Ну, ну, милая, не расстраивайтесь. Я рада за вас, Катарина. Такой мужчина достается не всем. Как бы я хотела, чтобы меня похитил пират!

Разочарование Катарины пропало. Энни просто была легкомысленна.

— Я боюсь, что его повесят.

— У вас есть основания бояться. Королева не выносит изменников и готова из принципа повесить даже самого мелкого заговорщика.

— Вы меня не утешили.

— Я не хочу вас утешать. Если вы любите своего пирата, вам требуется быть такой же умной, какой была ваша мать. Милая, вы должны вникнуть в суть этого дела. Могу сказать вам одно. Мнения ее советников разделились. Сесил не хочет, чтобы О'Нила повесили.

В груди Катарины вспыхнула искорка надежды.

— Королева часто слушает лорда Бергли?

— Но Лечестер презирает О'Нила. Он доволен таким поворотом событий. Он уговаривает Елизавету немедленно судить его и при каждом удобном случае напоминает о царящей кругом анархии и об интригах против нее здесь, в Англии. Он отлично знает, что ее страх перед заговорами может вынудить ее пожертвовать Лэмом ради устрашения других.

Сердце Катарины на миг остановилось. Лечестер. До чего она была права, когда подумала о нем.

— Энни я хочу попросить вас об одной услуге.

— Вы знаете, что я ее окажу, если это в моих ; силах. — Энни похлопала ее по руке.

— Мне нужно, чтобы вы как можно скорее передали Лечестеру сообщение от меня.

Энни подскочила и уставилась на нее.

— Катарина! — Она широко раскрыла глаза, начиная понимать. — Вы не знаете, что делаете!

— Напротив, Энни, я совершенно точно знаю, что делаю.

Колокола часовни пробили полночь. Катарина нетерпеливо отсчитывала каждый удар. Дрожа и кутаясь в свой подбитый мехом плащ, она сидела на скамье в королевском саду. Ее ладони взмокли от пота, во рту пересохло.

Мгновением позже она заметила между деревьями высокую мощную фигуру в черном плаще, которая быстро продвигалась к закутку, где она сидела.

— Милорд, — позвала она.

Он повернулся и направился к ней. Катарина поднялась. На ней был надет капюшон, который она придерживала у шеи.

Лечестер остановился перед ней и чуть заметно улыбнулся:

— Вы знаете, каким сюрпризом было для меня узнать, что вы желаете тайно со мной встретиться?

Катарину била дрожь. Она не могла выговорить ни слова. Свет луны пробился сквозь облака, и она ясно видела его лицо.

Он протянул руку. Катарина стояла неподвижно, хотя ей и хотелось быть подальше от него. Он откинул ее капюшон.

— Боже, как вы прелестны. — Его ладонь коснулась ее щеки.

Катарина не шелохнулась.

— Я теперь растолстела.

Темные глаза Лечестера нашли ее глаза.

— Вы носите его ребенка. Я всегда знал, что вы предназначены для того, чтобы принять семя мужчины, чтобы вынашивать его детей.

Катарина ничего не ответила.

Взгляд Лечестера не спеша скользил по ее лицу.

— Вы вспоминали меня, милая? Когда пират опускал свой клинок в ножны вашего тела, вы думали обо мне?

Катарина вся напряглась.

— Я о вас часто думал, — сказал Лечестер. — Я все еще хочу вас. И сейчас даже сильнее, чем раньше. — Он чуть улыбнулся и прижал ее ладонь к своему паху.

Катарина отдернула руку.

— Я беременна!

— Некоторые женщины в этом состоянии получают еще больше удовольствия от мужчины.

Катарина была потрясена и напугана. Она не думала, что он будет так нетерпелив сейчас, когда она в таком положении.

— Но не я.

— Я вам не верю. — Лечестер притянул ее к себе. Катарина застыла, не сопротивляясь, ощущая его. — Вы страстная женщина, я это сразу понял. И доказательство тому — то, что вы не надоели О'Нилу, ведь он почти год держал вас на своем острове. Полагаю, он научил вас многим любопытным штучкам. — Губы Лечестера коснулись ее губ. — Но теперь он уже несколько недель в тюрьме. Ваше тело, должно быть, раскалено. Я собираюсь занять его место, Катарина.

Катарина выгнулась, чтобы избежать поцелуя. Ей не хватало дыхания.

— Прошу вас, перестаньте.

— Но вы сами позвали меня, — небрежно сказал он и вдруг пронзил ее взглядом. — Что вам от меня нужно?

Она уперлась ладонями ему в грудь в безуспешной попытке отодвинуть его.

— Мне нужна ваша помощь.

— Знаю. И я могу догадаться, о чем именно вы хотите меня попросить.

Катарина уставилась на него. Он улыбнулся ей:

— Королева сказала мне, что вы очень мило и убедительно просили ее сохранить жизнь вашему любовнику. Катарина, вы правильно сделали, что обратились ко мне. Только я могу помочь вам добиться того, чего вы хотите. Королева мне ни в чем не откажет.

— Значит, вы убедите ее сохранить Лэму жизнь? — еле сумела выговорить Катарина.

— Вы готовы заплатить цену, какую я потребую? Она кивнула, холодея от ужаса.

Он улыбнулся и навалился на нее.

— Сегодня?

— Нет! — Охваченная паникой, она оттолкнула его. Он отпустил ее, с интересом наблюдая за ней, хладнокровно и самоуверенно, словно хищник, выслеживающий легкую добычу.

Задыхаясь, Катарина смотрела на него.

— Сначала вы должны добиться освобождения Лэма. Я приду к вам после рождения моего ребенка.

Он рассмеялся.

— Ну, не знаю. Ждать, пока пират будет свободен? И потом иметь вас только один раз? Ставка очень высока, Катарина. Королева разъярится на меня, стоит ей узнать о нашей интрижке. И мы ведем речь о жизни вашего любовника. Не думаю, чтобы одного раза было достаточно.

Катарина затрясла головой, уговаривая себя не плакать, не поддаваться.

— Когда Лэма освободят, я приду к вам, но только раз, — твердо сказала она, обхватывая себя руками, чтобы сдержать дрожь. Поколебавшись, она сказала: — Еще до рождения ребенка, если вам и вправду этого хочется.

Он внимательно посмотрел на нее.

— А если я откажусь?

— Тогда вы никогда меня не получите, — сказала Катарина гораздо спокойнее, чем чувствовала себя.

— Я мог бы взять вас сейчас, и вы бы не осмелились жаловаться, верно?

— Но я бы не далась вам добровольно, — в испуге воскликнула она. — Я предлагаю вам ночь нескончаемых наслаждений, Дадли. Я покажу вам все, что знаю, все, на что способна. — Ее голос прервался, по щекам струились слезы.

Он долго смотрел на нее.

— Договорились.

Катарина почти не чувствовала облегчения.

— И еще одно.

Он приподнял брови.

— Я хочу увидеться с Лэмом, всего один раз, если вам не удастся устроить его освобождение.

— Понятно, — резко сказал он.

— Если в ближайшие два дня вы не устроите мне встречу с ним, считайте, что мы ни о чем не договаривались, — сказала Катарина, разыгрывая козырную карту.

— А при встрече вы дадите ему то, в чем только что отказали мне?

Катарина взглянула на него.

— Это не ваше дело.

Он долго смотрел на нее.

— За две сделки должна быть двойная цена, Катарина, — сказал он наконец.

Катарина поняла. Она кивнула и повернулась, чтобы уйти.

Он схватил ее за рукав.

— Не так быстро.

Катарина очень неохотно повернулась к нему.

— Я хочу скрепить нашу сделку поцелуем, — сказал Лечестер.

Его разбудил какой-то шум.

Лэм замер на брошенном на пол матрасе. Сначала он подумал, что это крыса, и приготовился пнуть мерзкую тварь, если та приблизится. Пнуть и прикончить.

Теперь он отчетливо услышал, что отпирали дверь его темницы. Лэм рывком уселся.

В камере не было освещения. Там всегда было темно, но два раза в день ему приносили воду и похлебку, и это помогало ему следить за временем. Он знал, что было уже поздно, может быть, близко к полуночи. Окончательно проснувшись, он вскочил на ноги, готовясь встретить друга или подосланного убийцу.

Дверь распахнулась, и камера залилась ослепительным светом. Заморгав, Лэм заслонился рукой от света факела, но успел заметить тюремщика и стоявшую сзади фигуру в плаще с капюшоном.

Послышался шелест накрахмаленной материи — звук, присущий только женщине. Лэм замер и опустил руку, испугавшись, что это ему приснилось. Или что он сошел с ума.

Катарина шагнула в камеру. Она держала фонарь. Завидев Лэма, она застыла. Они глядели друг на друга. Тюремщик ухмыльнулся и быстро закрыл за Катариной дверь.

— Лэм, — хрипло сказала Катарина. — О Господи! Как вы себя чувствуете?

Она показалась ему созданием неземной красоты. Ангел небесный и земная обольстительница одновременно. Лэм не в состоянии был ни вздохнуть, ни пошевелиться. От ее присутствия его пронзила невыразимая боль. Он напомнил себе, что она только использовала его, чтобы помочь своему отцу. Неискренняя, лживая предательница. Конечно, она не могла любить сына Шона О'Нила, она сама ему это сказала.

— Что вам нужно? — сказал он. В маленьком каменном помещении его голос прозвучал очень громко. Он старался не замечать ни ее красоты, ни явного сочувствия в глазах. Ни этого, ни еще чего-то большего, чего просто не могло быть.

Она хрипло прошептала:

— Я хотела вас видеть.

— Зачем?

Она наклонила голову, но он успел заметить блеснувшие в ее глазах слезы.

— Зачем? — снова потребовал он. — Разве вы не довольны тем, что меня скоро постигнет участь всех пиратов?

Она посмотрела на него, смахивая слезы. Он поднял руку, сжатую в кулак.

— Разве вы не довольны, жена, что ваш муж, сын Шона О'Нила, вскоре умрет? И предоставит вам свободу, чтобы завлечь в свои сети благородного и безгрешного Джона Хоука. Если вы этого уже не сделали.

Она прикусила губу, печально глядя на него. По ее щеке катилась одинокая слезинка.

— Мне очень жаль. Он окаменел.

Она повернулась и подняла руку, чтобы стукнуть в дверь, вызывая тюремщика.

— Не надо! — воскликнул он, бросаясь к ней и хватая ее за руку. Она не шевельнулась.

— Катарина! — страдальчески прошептал он. Теперь ему было безразлично ее предательство. Осталось одно — она здесь, настоящая Катарина, не воображаемая, и она сказала, что сожалеет. Все же он романтичный болван. — Катарина, почему вы пришли? — с надеждой спросил он.

Она медленно повернулась к нему. Их тела почти соприкасались.

— Я пришла сказать… я не хочу, чтобы вы умирали, — чуть слышно произнесла она.

Надежда захлестнула его.

— Вам не все равно?

— Да… Лэм, — сказала она, дрожа всем телом. Он протянул руку и обхватил ладонью ее лицо — это единственное на свете лицо, которое являлось ему много лет, с того самого дня, когда он впервые увидел ее. Он был грязен и оборван, но удержаться от того, чтобы ее не поцеловать, оказалось невозможно. Он коснулся ее губ своими, осознавая теперь жаркую неодолимую силу своей любви, любви, в которую он отказывался верить, которой не желал, любви, рабом которой он стал и оставался теперь, которая направляла все его действия, которая предопределила его игру и свела их обоих вместе в это мгновение в каземате лондонского Тауэра.

Губы Катарины дрожали под его губами.

Лэма охватила страсть — жаркая, огромная. Сотрясаемый ею, он обхватил плечи Катарины, думая только о том, чтобы взять ее, завладеть ею, приковать к себе силой и мощью своего тела точно так же, как она приковала его своей красотой, своей гордостью, своим умом и решительностью.

— Катарина, я хочу вас.

Еле держась на ногах, она впилась в его плечи, прижимаясь к нему всем телом, заглядывая в его глаза, шепча его имя и бесконечно повторяя:

— Да, да, да.

Он обхватил ее руками, со стоном прижимаясь лицом к ее шее, наслаждаясь жаром, пульсирующим между их телами. Он мог умереть, несмотря на свою решимость остаться в живых.

— Лэм, я так боюсь. — Покачиваясь, она прижималась к нему, целуя его лоб, зарываясь пальцами в его волосы. — Я хочу вас, милый. Я не могу жить без вас.

Все преграды, которым он окружил свое сердце, рухнули от ее слов. Лэм заглянул в ее зеленые глаза. Это было не притворство, не игра. В ее глазах бурлило желание и еще что-то, гораздо более сильное. Нечто вечное, нечто необратимое. То, чему с самого начала суждено было случиться. Нечто, предопределенное судьбой, против которой бессильны два человеческих существа.

У него готовы были вырваться слова: «Я люблю вас. Всегда любил, и всегда буду любить».

Он жадно накрыл ее губы своими, его руки не менее жадно ощупывали ее всю, исследуя каждую линию ее тела, наслаждаясь ею. Его ладонь прижалась к ее животу, и он вдруг замер.

Живот был твердый, круглый и выступающий.

— Да, Лэм, у нас будет ребенок, — то ли засмеялась, то ли зарыдала Катарина.

Он поднял голову, недоуменно глядя ей в глаза, в то время как его ладонь еще несколько раз погладила ее выпуклый живот. Он выглядел ошарашенным.

— Мой ребенок, — хрипло прошептал он. Сквозь завесу шока проникло пронзительное ощущение радости: Катарина носит его ребенка.

Их глаза встретились, и хотя она плакала, на ее лице светилась улыбка.

Его радость угасла. Он уставился на нее, вспоминая свое детство — все, до мельчайших подробностей.

— О Господи, — сказал он, разрываемый ощущениями неизбывного счастья и полной безнадежности.

— Вы не рады. — Ее улыбка пропала.

Он отступил на шаг.

— Вы не понимаете. — Он вдруг снова стал мальчиком, которого переполняла боль, снова слышал жестокие, издевательские поддразнивания: ублюдок Шона О'Нила.

Она дотронулась до него.

— Я понимаю, Лэм, и я защищу этого ребенка. Он не будет страдать, как страдали вы, клянусь вам.

— Вы не можете помешать свету презирать его, и вам ничем не изменить того факта, что он мой сын.

Она ничего не сказала.

— Что вы собираетесь делать? Она побледнела.

Он снова вспомнил ее предательство, вспомнил, до чего она умна, до чего решительна.

— Что вы задумали, Катарина?

— Королева в ярости. Хоук говорит, что вас повесят. Хоук. Джон Хоук, ее другой муж.

— Я еще не умер, Кэти. И не собираюсь умирать в ближайшее время. Или вы меня уже похоронили?

— Я не хочу, чтобы вы умирали!

— И я не умру. Я сбегу из тюрьмы, вернусь на море и завершу начатую мною игру. Слышите, Катарина? — выкрикнул он. — И вы будете со мной. Вы и ребенок.

Она ничего не ответила. Ее молчание сообщило ему все, что ему требовалось знать.

— Вы моя жена, — сказал он, тяжело дыша. Внезапно он почувствовал, что не может этого выносить — свое заточение, свою беспомощность, — и его охватила слепая ярость. Он резко взял ее за подбородок и повернул ее лицо к себе. — Он спал с вами, Катарина? Спал или нет?

Она отрицательно покачала головой. Лэм не почувствовал облегчения. Она обманывает его, будь она проклята! Ему показалось, что стены темницы сдвигаются, сжимая его. Он остро ощущал состояние полнейшего бессилия. От негодования его бросило в дрожь.

— Вы мне не ответили, Катарина.

— Нет! — испуганно выкрикнула она. — Хоук говорит, что вас повесят. Я делаю все, что в моих силах, чтобы этого не случилось, но я не знаю, выйдет ли у меня что-нибудь. Хоук говорит… — Она вдруг замолчала.

— Хоук, Хоук, Хоук… Что еще он сказал? — рявкнул Лэм.

— Он даст вашему ребенку имя, даже если это будет мальчик!

Ему все стало ясно. Будущее — ее будущее — с Хоуком. Они двое, уютно обосновавшиеся в Барби-холле. Его ребенок, растущий маленьким английским лордом, выряженный в дублет, рейтузы и шляпу с пером, обучающийся у лучших учителей, свободно владеющий французским и латынью, чувствующий себя как дома и в сельском особняке, и при дворе. И конечно, будут и другие дети, маленькие мальчики и девочки — те, кого со временем Катарина даст Джону Хоуку, как и подобает жене. Лэм ненавидел его.

В это мгновение он ненавидел и ее тоже.

С воплем ярости он повернулся и грохнул кулаком в стену. Катарина испуганно вскрикнула. Лэм снова и снова осыпал ударами стену, пока не почувствовал, как Катарина повисла на нем, рыдая.

Задыхаясь, Лэм уткнулся лицом в стену. Окровавленный кулак ужасно болел. Катарина обмякла, прижавшись к его спине. Ее сотрясали рыдания. Он ощущал слезы на собственных щеках. И первый раз в жизни он усомнился в себе.

Ему предстояло потерять все. Свою женщину, своего ребенка, свою жизнь.

И вдруг в нем проснулась какая-то неведомая сила.

Страх оставался, но его сердце наполнилось решимостью. Он должен обрести свободу — и обретет ее. Он вырвется отсюда, прежде чем Катарина совершит немыслимое и вернется к Джону Хоуку. Он не допустит, чтобы она отдала себя Джону или кому-то другому, надеясь добиться свободы для него. Он не позволит ей стать жертвой на алтаре политических игр, иначе он сам окончательно сойдет с ума.

Глава тридцать вторая

Хоукхерст

Прошел ровно год с того времени, как Катарина впервые посетила Хоукхерст. Тогда она была обручена с Джоном Хоуком. Казалось, с тех пор минула целая вечность. Она вспомнила, какой была простушкой как в отношении к жизни, так и в отношении к людям. Ей казалось, что с того времени она повзрослела лет на десять, не меньше.

Теперь она возвращалась в Хоукхерст при обстоятельствах, о которых тогда не могла бы даже помыслить.

Они медленно ехали по грязной ухабистой дороге, извивающейся среди пустошей. Хотя большую часть прошедшей недели Катарина ехала в экипаже, сегодня она настояла на том, что поедет верхом. Хоук нехотя согласился. Год назад эти овеваемые ветром серые пустоши казались Катарине живописными и даже романтичными. В этот раз они были заброшены и негостеприимны.

За ними уже виднелись каменные стены и черепичная крыша старинного особняка, и Катарина ощутила нарастающую панику. Ее жизнь стала каким-то сумасшествием. Как могла она оставаться женой Хоука, когда так отчаянно желала другого мужчину и носила в себе его ребенка? Которого, к тому же, собирались повесить. Как она могла?

Ее сердце словно сжали огромные тиски. Она рассчитывала, что Лечестер уговорит Елизавету простить Лэма. Боже милостивый, хоть бы ему это удалось. Он просто должен добиться успеха, но тоща и ей придется выполнить свою часть греховной сделки, заключенной между ними. Какой беспомощной она себя чувствовала. Совсем одинокой, потерявшей всякую надежду.

Они с грохотом въехали в мощеный двор в сопровождении дюжины всадников. Хоук помог Катарине спешиться.

— Моих родителей здесь нет. Они живут в нашем доме в Лондоне, так что сейчас вы не встретитесь с ними.

Катарина почувствовала облегчение, хотя ее слишком одолевали мысли о судьбе Лэма, чтобы думать о холодном приеме, который ей наверняка устроили бы родители Хоука.

— Я знаю, что вы устали, — сказал Хоук. — Почему бы вам не подняться отдохнуть в свою комнату? Если вы слишком измучены, вам не обязательно спускаться к обеду.

Катарина поймала его озабоченный взгляд. Почему он так добр, хотя как будто не менее несчастен, чем она сама?

— Благодарю вас. — Она повернулась, чтобы войти в дом.

— Катарина. Катарина остановилась.

Хоук испытующе глядел на нее.

— Мы должны оставить прошлое позади, — медленно произнес он. — Я знаю, что это будет непросто — и для меня, и для вас тоже, но мы должны попытаться. — Он вынудил себя улыбнуться, все еще не спуская с нее глаз.

Катарина не знала, что ответить. В это мгновение, в этом дворике, обогреваемом теплым весенним солнцем, она поняла, что прошлое навсегда останется с ней.

— Мы должны попытаться, — твердо сказал Хоук, не дождавшись ответа. — Думаю, будет лучше, если ребенок родится здесь, в Корнуэлле, вдали от двора — и совсем не по той причине, о которой думает королева. И даже после его рождения вам следует оставаться в Хоукхерсте. Здесь вас никто не станет беспокоить. Со временем скандал забудется сам собой.

— Этого не произойдет, — возразила Катарина. — Так же, как с моей матерью. Они будут продолжать перешептываться обо мне даже после моей смерти.

— Нет, — уверенно сказал Хоук. — Скандал утихнет, хотя на это могут уйти годы. Но когда вы подарите мне детей, когда мы будем счастливы, люди перестанут злословить.

Катарину терзала совесть. Она не могла этого сделать. Джон Хоук был хорошим человеком, но она никогда не будет счастлива с ним.

— Пообещайте мне, Катарина, — сказал Хоук, — что вы оставите прошлое позади, забудете пирата и постараетесь быть мне хорошей женой.

Катарина обхватила руками свой вздувшийся живот. Разум подсказывал ей, что нужно солгать, сказать то, что требовалось, но она просто не могла. Она никогда не забудет Лэма. Никогда.

У Хоука дернулось правое веко.

— Вы не дадите мне обещания, которого я прошу? Хотя знаете, на что я готов пойти ради вас и вашего ребенка?

Катарина с трудом могла говорить. Ее глаза налились слезами.

— Вы просите невозможного, — прошептала она. Он вскрикнул.

— Мне очень жаль, — воскликнула она, — очень, очень жаль! Но я не могу забыть его, я никогда его не забуду, я люблю его, несмотря на все, что он сделал. Помоги нам всем Господь!

Хоук уставился на нее. Она тихо заплакала, невыносимо страдая. Он резко сказал:

— Его повесят, Катарина. И что вы тогда будете делать? Мечтать о призраке? — Он повернулся и ушел.

Катарина закрыла лицо ладонями, зная, что даже если Лэма повесят, она никогда не перестанет его любить.

Хоука всего трясло от гнева и недоумения. Он шел через двор, сам не зная, куда направляется, и заметил быстро приближавшегося к воротам Хоукхерста всадника. Хоук сразу узнал гнедую кобылку — и в то же мгновение Джулию. Он весь напрягся.

Джулия перевела лошадь на рысь и въехала во двор.

Прошло несколько месяцев с того времени, как он ее видел. Он насторожился, опасаясь не ее, а самого себя. Лучше бы она была старой, уродливой и сварливой и не глядела на него такими огромными, синими, обожающими глазами.

Он совсем забыл, что она была лучшей подругой Катарины. Теперь он понял, что Джулия может стать частой гостьей в Хоукхерсте, и эта мысль ему совсем не нравилась. Катарина с ребенком останутся жить в Корнуэлле, он будет пребывать при дворе, в королевской гвардии.

Джулия остановила свою игривую лошадку рядом с ним. Безупречность ее лица нарушали только два ярких пятна на щеках. Когда ее глаза остановились на нем, они словно вспыхнули. Он вдруг подумал о том, целовали ли ее когда-нибудь, но сразу же постарался отбросить эту мысль.

— Сэр Джон, — неуверенно произнесла она, еще больше зардевшись.

— Вы заехали повидать мою жену? — спросил он, словно не слыша ее. Он намеренно старался казаться грубым, желая, чтобы она уехала.

— Да. — Она отвела глаза.

— Она в холле. Я уверен, что она будет рада поговорить с вами.

Джулия с потерянным видом уставилась в землю. Хоук почувствовал себя мужланом. Он поклонился.

— Простите мне мои манеры, — чопорно сказал он. — Мы провели в пути несколько дней и очень устали.

— Мне не надо было приезжать, — сказала Джулия. Она подобрала поводья и стала поворачивать лошадь. Прежде чем Хоук успел сообразить, что делает, он схватился за узду кобылки одной рукой, а другой сжал колено Джулии.

Она застыла, широко раскрыв глаза.

Хоук тоже окаменел. Их взгляды на мгновение встретились.

Хоук сделал глубокий вдох. Что за мальчишеское поведение! Он выдавил из себя подобие улыбки.

— Пожалуйста, сойдите с лошади, леди Стретклайд. Катарине сейчас очень нужен друг.

Джулия, казалось, целую вечность смотрела на него, потом соскользнула на землю. Хоук поддержал ее, говоря себе, что делает это вовсе не потому, что ему нравится к ней прикасаться.

— Как себя чувствует Катарина?

— Лучше, чем можно было бы ожидать, — ворчливо сказал он, не в силах отвести взгляда от ее глаз. Следующие ее слова потрясли его.

— А вы, сэр Джон? Что вы чувствуете?

Он уставился на нее, зная, что она спрашивает не о его здоровье. Внезапно ему захотелось излить ей, шестнадцатилетней девочке, всю свою боль, всю потребность в сочувствии. Она глядела на него огромными синими глазами так, словно ей ничего больше не требовалось, как только утешить его. Но он наверняка только вообразил ее озабоченность, ее симпатию, ее сочувствие. Он неуклюже сказал:

— Со мной все в порядке. — Ложь. — И я рад, что Катарина вернулась. — Еще одна ложь. Видит Бог, он вовсе не был рад.

Ее глаза раскрылись шире, маленькое личико напряглось, и она бодро улыбнулась.

— Я тоже рада, что Катарина вернулась, — прошептала она, улыбаясь еще усерднее. Ее голос дрожал. — Теперь она сможет в декабре присутствовать на моем венчании с лордом Хантом.

Хоук отдернулся, как от удара. На мгновение он лишился дара речи.

— Вы выходите замуж за Саймона Ханта? — Ему представился толстый виконт, накрывший Джулию своим телом, осыпающий ее слюнявыми поцелуями.

Джулия отвернулась, открывая его взгляду свой потрясающе правильный и ставший вдруг совершенно невыразительным профиль.

— Да.

Хоука захлестнула обжигающая волна ревности.

Они больше не разговаривали. Стараясь не глядеть на нее, он провел ее в дом. Но он невольно все представлял ее в объятиях Саймона Ханта, женой Саймона Ханта.

В летнее время Елизавета предпочитала жить в Уайтхолле, и с ранним наступлением весны она перевела сюда свой двор. За окнами растущие вдоль Темзы деревья выпустили почки, и нарциссы уже распустились. Елизавета расхаживала по своей приемной. Настало время покончить с проблемой, которая неотвязно, словно саваном, окутывала ее мысли.

Она повернулась к собравшимся, к тем, кого она пригласила, чтобы помочь ей принять решение, которое вполне могло оказаться ужасно болезненным, — к ее кузену Тому Батлеру, к графу Лечестеру и к Уильяму Сесилу. Без всякого предварительного вступления она сказала:

— Я должна предать О'Нила суду или помиловать его. Я не могу допустить, чтобы он сгинул в казематах Тауэра.

Все заговорили одновременно, возбужденно предлагая свое решение этого противоречивого вопроса. Ормонд явно не допускал даже мысли о помиловании, но Лечестер вдруг стал возражать против суда, за который выступал до сих пор. Сесил не издал ни звука. Елизавета окриком вынудила мужчин замолчать.

— Почему я не должна его освободить, раз он заявляет, что может захватить Фитцмориса?

Ормонд не верил своим ушам.

— Неужели вы полагаете, что ему можно доверять? Королева взглянула на своего кузена.

— Если он доставит мне Фитцмориса, то заслужит наше прощение.

Ормонд вышел из себя.

— Он не сделает этого! Он лжет и скрывает свои истинные намерения. Ведь он союзник паписта! И вы еще ему верите, Бет? Вы позволяете ему обмануть себя его приятными манерами и его мужественностью!

Елизавета побледнела. А вдруг Том прав? Ей не хотелось думать об этом. Неважно, как часто она размышляла о том, что Лэм О'Нил должен быть повешен, но сердце ее всегда бунтовало против этого.

Ормонд не в силах был остановиться:

— Не забывайте, что он сын Шона О'Нила. Не могу понять, как вы могли не вспомнить об этом, когда узнали, что моя сестра забеременела от Лэма. Не так много лет назад, Бет, ко двору прибыла Мэри Стенли, которую обрюхатил Шон О'Нил! Какая ирония! Сын Мэри поступил с Катариной так же, как его отец с его матерью! Доверять О'Нилу — просто сумасшествие.

— Вы обвиняете О'Нила в насилии, Ормонд? — небрежно спросил Лечестер. — Я говорю это неохотно, но когда я в последний раз видел Катарину, я не заметил в ней особой ненависти к пирату.

Ормонд не успел ответить, потому что Елизавета подскочила к Лечестеру.

— И когда же это было, Роберт? Лечестер удивленно посмотрел на нее.

— Что именно, Бет?

Елизавета не стала повторять вопроса. До нее дошли слухи о странном свидании, состоявшемся неделю назад в королевском саду в Ричмонде. Свидание в полуночный час. Свидетель готов был поклясться, что женщина была Катариной. Шпион не увидел лица мужчины, но сообщил, что он был смуглым, широкоплечим и очень высоким. Елизавета уставилась на Дадли, задаваясь вопросом, изменил ли он ей с Катариной Фитцджеральд. От одной этой мысли ее начало трясти. Разве мало того, что эта потаскушка опутала О'Нила? Неужели недостаточно было отослать ее в изгнание в Корнуэлл?

Лечестер заговорил, словно его и не прерывали:

— Если О'Нил может схватить Фитцмориса, его следует освободить.

Елизавета наморщила лоб.

— Вы запели другую песню, Роберт. Ведь совсем недавно вы советовали мне побыстрее отдать его под суд и повесить.

Лечестер улыбнулся.

— Мы не можем позволить себе продолжение этой ирландской войны. Фитцморис — чересчур способный лидер. Если О'Нил может его свалить, то лучше отпустить его, чем повесить. Никто другой не в состоянии захватить паписта, и вы это знаете, Бет.

Елизавета холодно взглянула на него. Она была уверена, что он что-то устраивает за ее спиной. Дадли изменил свое мнение чересчур быстро и защищал его чересчур упорно. Теперь он выступал за освобождение пирата. Тут не обошлось без этой девицы. Елизавета это чувствовала, как чувствовала и то, что недостаточно удалить ее от двора, чтобы у Лечестера пропала охота овладеть ею. В голове Елизаветы мелькнула мысль, что она могла бы повесить Катарину за измену вместе с ее любовником.

— Выслушайте меня, ваше величество, — вмешался Сесил. Елизавета с облегчением повернулась к нему. — Мы должны перестать надеяться на сэра Джона Перро. Ему не поймать изворотливого паписта. Он не мог придумать ничего лучшего, чем вызвать его на дуэль, и этим только выставил себя на посмешище.

Елизавета посмотрела в спокойные карие глаза Сесила.

— Я уже оставила надежду на сэра Джона, — сказала она. — Как только услышала эту невероятную историю.

Лечестер и Ормонд оба фыркнули, не в силах удержаться.

Елизавета окинула их уничтожающим взглядом.

— Он попросту сошел с ума, — сказала она. — Вызвать Фитцмориса на дуэль, подумать только! Должно быть, сэр Джон совсем свихнулся, если думает, что таким образом можно прекратить войну.

— Да еще в его возрасте и при его комплекции.

— А эта лиса Фитцморис просто не явился, оставив сэра Джона в дураках дважды.

— Трижды, — добавил Лечестер, и оба разразились хохотом.

— Сейчас же прекратите! — выкрикнула Елизавета. — Как жестоко с вашей стороны насмехаться над человеком, который хорошо послужил нам и потерял ум ради нашего дела!

— Это непростая страна, — негромко сказал Сесил, словно извиняя неудачи и очевидное сумасшествие Перро.

— Могу ли я доверять пирату? — спросила Елизавета. Сесил слегка улыбнулся и сказал, обращаясь только к ней:

— Если О'Нил сумеет поймать паписта, это было бы для нас огромной удачей. Конечно, потом мы останемся с совсем другой разлагающейся тушей.

— Что вы имеете в виду? — требовательно спросил Лечестер.

Сесил только мельком взглянул на него.

— Когда не будет Фитцмориса, кто станет править Южной Ирландией и тамошними ирландцами?

— Я, — сказал Ормонд. Сесил посмотрел на него.

— Вы больше англичанин, чем ирландец, и убежденный протестант. Ирландские лорды будут терпеть вас, но они никогда не пойдут за вами.

Ормонд скрежетнул зубами.

— Я знаю, что вы скажете дальше.

— Неужели? — усомнился Сесил.

— Вы с самого начала возражали против того, чтобы Фитцджеральд был изгнан из Ирландии! — крикнул Ормонд. — Но теперь слишком поздно. Он был лишен всего, и теперь он нищий и наполовину сумасшедший. Ирландцам придется признать меня как самого влиятельного из лордов. Другого выбора просто не существует.

— Другой выбор есть всегда, — спокойно возразил Сесил. И Елизавета поняла, что он уже знал, что делать, если она освободит пирата и тот доставит ей Фитцмориса. Она про себя возблагодарила Господа за то, что у нее есть Сесил — человек, которого она знала, еще будучи юной принцессой, и которому доверяла с тех самых пор.

— И какой же у нас есть выбор, Уильям?

— Освободить пирата, — сказал Сесил, — дать ему завершить свою игру. Нужно позволить лисе самой выбирать путь. А мы будем наблюдать, какие последуют ходы, и воспользуемся теми, которые подойдут нам.

— Нельзя доверять сыну Шона О'Нила! — с жаром воскликнул Ормонд.

Сесил улыбнулся.

— Доверять? Не знаю. Но мы можем им управлять. Наступило молчание.

Сесил сказал, обращаясь ко всем сразу:

— Как известно, королевский астролог сказал, что его любовница вынашивает сына. Нет лучшего способа управлять человеком, чем через его единственного сына, единственного наследника.

Никто не пошевелился. На их лицах появились улыбки. Елизавета вдруг захлопала в ладоши.

— Какой вы умница, — сияя, воскликнула она. Сесил тоже улыбнулся, думая, что вряд ли он умнее пирата, который, если все пойдет так, как предполагал Сесил, в итоге окажется хозяином положения.

Глава тридцать третья

Лэм знал, что его судьба вскоре должна решиться.

Ему сказали, чтобы он вымылся и побрился, и перевели из вонючей камеры в непритязательную, но гораздо более приемлемую комнату на одном из верхних этажей Тауэра. Ему дали чистую одежду и приличную еду, и он понял, что скоро ему предстоит встретиться с королевой.

Он готовился к этой встрече, стараясь оказаться умнее и дальновиднее королевы и ее советников, включая очень толкового Уильяма Сесила. На чашу весов было брошено самое дорогое для него — Катарина, его ребенок, его жизнь.

Наконец Лэма повели к королеве.

Она ждала его в кабинете у входа в свои покои, и в первое мгновение Лэму показалось, что она одна. Потом он заметил стоявшего сзади нее Сесила. Несмотря на свою решимость добиться освобождения, он почувствовал облегчение — ему приходило в голову, что если ничего другого не останется, ему придется соблазнить королеву.

— У вас как будто неплохое настроение, пират, — резко произнесла Елизавета.

Лэм поклонился и опустился на одно колено.

— Благодаря тому, что вы позволили мне помыться и сменить одежду, ваше величество. Я неизмеримо благодарен вам.

— У меня не было желания принимать в своих апартаментах вонючего оборванца, — сказала она. — Можете встать.

Лэм поднялся на ноги.

— Что мне с вами делать, изменник?

— Вы не обдумали мое предложение? — спросил Лэм.

— Обдумала, но мнения моих советников разделились. Некоторые считают это очередной уловкой. — Елизавета подошла ближе, вглядываясь в лицо Лэма. — А вдруг это и вправду уловка? И вы готовы снова меня предать?

— Бет, дорогая моя, я не предавал вас раньше и не собираюсь предавать теперь.

Она испытующе уставилась на него.

— Я долго и тщательно обдумывала этот вопрос, — наконец сказала она. — Одного вашего слова недостаточно.

Лэм склонил голову, напряженно выжидая, что за этим последует.

— Мне надо держать вас, крепко держать, чтобы вы не могли уклониться от вашей части сделки.

У него ёкнуло сердце. Катарина. Попытается она использовать Катарину против него или предложит ему ее в качестве приманки? Последнее было бы именно то, чего ему хотелось.

— Что вы имеете в виду, ваше величество? — негромко спросил он.

— Ребенка.

Этого Лэм не ожидал. Во все времена детьми манипулировали в политических целях, но он не мог поверить, что именно таково намерение королевы. Сейчас не те времена.

— Когда ребенок родится, он станет жить в моем доме, — резко сказала королева. — Ваш сын будет гарантией вашего хорошего поведения. Когда я получу Фитцмориса, вы получите своего сына.

Лэм потрясенно уставился на нее, вспоминая, как он сам рос при дворе. Ему и в голову не могло прийти, что его сына ждет такая же участь, что он будет терпеть те же издевательства, что и он сам. Эта мысль была ему невыносима.

— Лэм? — удивленно сказала королева.

Он ее почти не слышал, мучимый видениями своего маленького сына — или дочки, — окруженного смеющимися над ним английскими подростками. Он облизнул губы. Ему стало страшно. Никогда до этого он не сомневался в том, что сумеет заманить Фитцмориса в ловушку и захватить его, но теперь ему вдруг представилась возможность неудачи. Это испугало его. И что тогда будет с его сыном?

— А если мне не удастся изловить паписта? — хриплым, чужим голосом спросил он.

Елизавета покосилась на него.

— Если вы не доставите мне Фитцмориса, я найду ребенку подходящего приемного отца, лояльного англичанина. А за вами пошлю своих лучших капитанов, — добавила Елизавета, — чтобы вернуть вас в Тауэр, откуда вы уже не выйдете.

У него не оставалось выбора. Он должен победить ради ребенка, ради невинной души, которая не должна пострадать из-за него. Стараясь не выказать, как он расстроен, и понимая, что это ему не удалось, он сказал:

— Я доставлю вам Фитцмориса. Но вместе с ребенком вы вернете мне Катарину.

— Вот как! — воскликнула королева. — Ну уж нет! Катарина останется со своим мужем, Джоном Хоуком. И нечего торговаться, мерзавец. Это мое единственное предложение. Доставьте мне Фитцмориса, и я отдам вам вашего сына.

Его сердце оглушительно колотилось. Он зашел так далеко и так рисковал, чтобы завоевать женщину, которую любил. Одного лишь ребенка ему было недостаточно, и никогда он с этим не смирится.

Лэм сделал глубокий вдох. Игра пока не кончена. Еще остается много ходов. В конце концов, Джеральд все еще в изгнании, так что о возврате Катарины ему, Лэму, говорить было пока преждевременно. И он не сообщил Елизавете об их браке, потому что если он проиграет, Джон Хоук должен позаботиться о его жене и сыне.

Лэм встретился взглядом с Сесилом и сразу осознал, что Бергли отлично понимает, о чем он думает, но это его почему-то нисколько не удивило. Он почувствовал, что у него есть союзник. В глазах Сесила мелькнуло одобрение. Лэм вспомнил, как пять лет назад Уильям Сесил упорно возражал против лишения графа Десмонда титула и земель. Они еще мгновение смотрели в глаза друг другу. Лэм снова обратился к королеве:

— Хоук не собирается развестись с Катриной?

— Он человек чести, — сказала Елизавета. — Он выполнит свой долг. И я не стану его отговаривать. Вы ее не получите, на этом я буду стоять твердо. Я подозреваю, что это она сбила вас с толку. Вам придется забыть о ней, Лэм, и направить ваши мужские аппетиты в другую сторону. — На щеках Елизаветы проступили красные пятна.

Лэм ничего не ответил, потом сказал, небрежно пожав плечами:

— Вы меня не так поняли. Я хочу эту женщину не для себя, а для ребенка. Сам я могу найти удовольствие где угодно.

— Вот как? — Елизавета уставилась на него, но выражение ее лица смягчилось. — Может, она вам уже надоела?

— Неужели, Бет, вы думаете, что я способен любить? Елизавета задумчиво посмотрела на него.

— Я думаю, что мужчины вообще не способны любить, — наконец проговорила она. — По-моему, всеми мужчина правит то, что они ценят превыше всего — этот своевольный отросток. Но она очень красива и очень безнравственна. Она соблазнила Лечестера и Ормонда. И конечно же, вас.

Лэм удержался от того, чтобы возразить, но его сердце забилось чаще. Может, слова Елизаветы следует понимать буквально? При этой мысли ему стало нехорошо. Но это больше не имело значения. Он простит Катарине все то, что она сделала ради его спасения. Но он заметил откровенное чувство ревности в Елизавете и ее явную боязнь прекрасной соперницы, и понял, как легко будет со временем направить Елизавету именно туда, куда ему потребуется.

— Так как же? — Елизавета прищурилась. — Принимаете вы мои условия или нет? После рождения ребенка я заберу его к себе, а вам устроят побег. Когда вы доставите мне Фитцмориса, я верну вам ребенка. Ни секундой раньше.

— Я согласен. — Он взял руку королевы, склонился над ней и поцеловал. — И обещаю, что не обману ваше доверие. Как всегда, я служу только вам.

— Сомневаюсь, — сказала она, но ее щеки вспыхнули.

Он заглянул ей в глаза и увидел не всемогущую королеву, но ревнивую, готовую на всю женщину. Он еще мог выиграть. В запасе у него оставался еще один ход, но он не собирался использовать его до самого последнего момента. А тогда он сыграет на ее страхе перед способностью Катарины соблазнить ее любимца, Лечестера. Тогда, когда настанет время забрать выигрыш.

Хоукхерст

Катарина кричала, не переставая.

Джулия поглаживала ее по голове, держала за руку, приговаривая:

— Это пройдет. Держись, Катарина, держись.

Катарина ее почти не слышала. Она знала, что будет больно, но и вообразить не могла такую боль. Долгую, непрекращающуюся, словно кто-то поворачивал лезвие ножа в ее чреве. О Господи, Лэм. Как ей его не хватало.

Постепенно боль сделалась тупой. Катарина тихо плакала, зная, что вскоре боль вернется, более сильная, чем прежде. Она думала, что больше не вынесет.

Она пыталась разродиться с самого утра. Схватки начались после ужина и к полуночи стали довольно сильными. К восходу солнца Катарина уже совсем измучилась. Теперь время близилось к полудню. Спальню заливали солнечные лучи. Сколько еще могла она выдержать?

— Катарина! — возбужденно воскликнула Джулия. — Повитуха уже видит головку ребенка! Старайся, милая, старайся, как только можешь!

Но Катарина уже снова закричала, раздираемая очередным приступом жесточайшей боли.

— Старайтесь, миледи, старайтесь! — выкрикнула Гинни. — Ребенок не может оставаться в таком положении!

Осознав смысл слов повитухи, Катарина похолодела от страха. У нее уже не оставалось сил, чтобы вытолкнуть ребенка. Что если она не сумеет вытолкнуть его? Ведь тогда он умрет?

Она тяжело дышала, зная, что должна собрать все свои силы, силы, которых у нее уже не осталось. Ребенок Лэма должен жить. Она напряглась, цепляясь за руку Джулии.

— Отлично, Катарина, отлично! Я вижу всю его головку! — воскликнула Джулия.

Катарина теряла силы. Рыдая, она упала на подушки. Она уже не могла сделать ни малейшего усилия.

— Лэм! — выкрикнула она. — Господи, как мне нужен Лэм!

Джулия побледнела.

Катарина попыталась вспомнить, в первый ли раз она произнесла его имя вслух. Потом ей стало все равно. С ней сейчас должен бы быть Лэм, не Джулия, он должен держать ее руку и ободрять ее в минуту тяжелейшего испытания. Он, а не Хоук, должен стоять за дверью спальни.

— Поднатужьтесь, миледи, поднатужьтесь. Дайте малышу увидеть свет! — крикнула Гинни, тряся пышной грудью.

Перед Катариной возник образ Лэма, озабоченный и требовательный. Катарина знала, что не может не дать ему ребенка. Это было главным делом всей ее жизни. Задыхаясь, со стоном упираясь локтями в кровать, она снова напряглась. На одно мгновение она увидела его лицо так близко к своему, ощутила на лбу его ладонь, не Джулии. Она сможет это сделать ради него! Сможет и сделает! Повитуха торжествующе вскрикнула, и Катарина поняла, что ей удалось вытолкнуть ребенка.

Боль исчезла, уступив место чувству облегчения. Так же внезапно, как прекратились ее страдания, слабость сменило ощущение прилива сил. Катарина поглядела на возившуюся в ее ногах повитуху.

— Все в порядке? — выдохнула она, стараясь разглядеть, что та делает. Она увидела пучок темных кудряшек и тельце, вымазанное кровью и в остатках последа.

— Просто отлично, — улыбнулась Гинни, перерезая пуповину.

— Это… мальчик или девочка? — выдохнула Катарина, приподнимаясь на локтях, чтобы лучше видеть.

Гинни подняла ребенка и показала Катарине.

— Мальчик, миледи, вы родили отличного сына вашему господину.

Катарина смотрела на своего ребенка, сына Лэма, и слезы ручьями текли по ее лицу. Личико ребенка было круглым, носик приплюснут, ручки и ножки казались поразительно длинными, крошечные пальчики сжались в кулачки, а синие-синие глаза были открыты и смотрели прямо на нее. Более прелестного создания Катарина еще не видела. Ее захлестнула волна всепоглощающей любви, и она протянула руки к младенцу.

— И какой большой, — сказала повитуха. — Сейчас я приведу его в порядок.

— Ох, Катарина! — воскликнула Джулия. Ее глаза наполнились слезами. Она схватила Катарину за руки. — У тебя сын — отличный здоровый сын!

Катарина откинулась на подушки, не сводя взгляда со своего сына. Гинни заворачивала ребенка в чистую простынку и легкое одеяльце. Катарина снова протянула руки.

— Дайте мне моего сына, — негромко сказала она. Ее глаза сияли.

Гинни с улыбкой повернулась к ней, протягивая ребенка.

Джон Хоук встал между ними.

— Нет.

Катарина застыла, повернув голову на резкий звук голоса.

— Мой сын, — неуверенно прошептала она, ничего не понимая. — Я хочу подержать моего ребенка.

Хоук стиснул челюсти.

— Нет, — повторил он. — Гинни, отнеси младенца вниз.

— В чем дело?! — воскликнула Катарина, с трудом приподнимаясь. — Я хочу подержать его на руках. Почему вы не позволяете?

Побледневшая Джулия уставилась на Хоука широко раскрытыми глазами.

Хоук смотрел только на Катарину. Его лицо застыло, словно высеченное из камня.

— Лучше, чтобы вы его не держали в руках. В конце концов, вам же будет проще.

— Что? — вскрикнула Катарина, пытаясь сесть. — Хоук, что это значит? — Она повернулась к повитухе, торопливо шедшей к двери с ребенком на руках. Ее глаза наполнились слезами.

— Катарина, выслушайте меня.

— Нет! — взвизгнула Катарина, отбросив простыни и с трудом спуская ноги с кровати. На нее нахлынула волна головокружения, и ей пришлось схватиться за кровать. Ее охватила паника. — Вы солгали, солгали! Отдайте мне моего сына!

— Я не лгал, но мои планы теперь ничего не значат, — мрачно сказал Хоук. — Королева решила забрать ребенка к себе, не объясняя причин.

Задыхаясь, Катарина безмолвно уставилась на него.

— Она сказала только, что это очень важно, и я согласился, — побагровев, сказал Хоук. — Я человек королевы, Катарина. Я не мог ей отказать.

Катарина зарыдала, охваченная ужасом.

— Она забирает у меня сына? И вы ей позволяете? Вы не можете этого сделать, не можете!

— О нем будут хорошо заботиться, Катарина, — сказал Джон. — Это я вам обещаю.

Катарина закричала, корчась от почти физической боли, гораздо более сильной, чем та, которую она перенесла только что. Когда она наконец выпрямилась, ее лицо было перекошено яростью, страхом и горем, отчего она казалась старой и уродливой.

— Мой сын! — крикнула она. — Отдайте мне его!

— Не могу, — сказал Хоук. Видно было, что он хочет что-то добавить. — Мне очень жаль. — Он повернулся и вышел.

Катарина ахнула и встала, оттолкнувшись от кровати. Джулия подхватила ее, прежде чем она успела рухнуть на пол.

— Пусти меня! — крикнула Катарина. — Пусти, пока они не увезли мое дитя! О Господи! Помоги мне, Господи, прошу тебя!

Заливаясь слезами, Джулия держала Катарину, не давая ей выйти из комнаты.

— Катарина, милая, если Джон на это согласился, ты уже ничего не можешь поделать.

Катарина ее не слышала. С нечеловеческим усилием она вырвалась от Джулии, неуверенно дошла до двери и потянула ручку. Дверь, казалось, весила не меньше сотни фунтов. Задыхаясь, Катарина ухитрилась ее открыть. Спотыкаясь, она вышла в коридор и уцепилась за перила лестницы.

— Гинни, вернись! Гинни! Помоги мне, Гинни! Они украли моего сына!

Но никто не отозвался на ее крики, и Катарина рухнула на пол. Бросившаяся за ней Джулия увидела ее распростертой на полу, царапающей его окровавленными ногтями и воющей, словно дикий зверь.

По холлу разносился ее исполненный муки вой:

— Они не имеют права, не имеют права. Боже, помоги мне! Отдай мне моего сына!

Хоук слепо уставился на пустошь, теперь уже почти сплошь зеленую, усеянную желтыми точками цветов. Небо было таким синим, что все вместе представляло идиллическую картину. Но это была иллюзия. Хоук все еще слышал крики Катарины. Не стоны во время родов, а те, которые были вызваны гораздо более сильной болью, когда он приказал повитухе унести ребенка.

Двор заполняли солдаты с оседланными лошадьми. Для кормилицы и ребенка была запряжена крытая коляска. Елизавета особо оговорила момент безопасности и благополучие ребенка, и приказала Хоуку лично доставить его в Лондон.

Ему было тошно от всего этого. Его жена страстно любила О'Нила, и сегодня наконец он понял, что она из тех женщин, которые сходят в могилу, продолжая любить одного-единственного. О, конечно, она могла выполнить свой долг по отношению к нему и никогда не упоминать пирата, охотно вести хозяйство и согревать его постель, она могла родить ему полдюжины сыновей, но она всегда будет любить Лэма О'Нила. Хоук старался представить себе, каково это — любить кого-то так сильно, так всепоглощающе.

И теперь он отнимал у нее еще и ребенка. К его горлу подступил комок. Проклятие. Он почувствовал слабость. Вырвать ребенка из рук матери — худшего преступления он не знал и надеялся, что больше никогда ему не придется этого делать, даже для своей королевы.

Катарина это переживет. У нее крепкая закваска. Но ему ничуть не стало легче от этой уверенности.

— Как вы могли!

Хоук повернулся и увидел разъяренного ангела. Это была Джулия.

— Я считала вас благородным человеком, добропорядочным, хорошим, но то, что вы сделали, — просто чудовищно! — Джулия плакала.

Хоук застыл. Ее обвинения отозвались в нем пронзительной болью. Этого ему только не хватало — оправдываться перед круглоглазой пигалицей.

— Я не мог отказать королеве.

— Нет, могли! — воскликнула она.

— Вы не понимаете.

— Понимаю, — с горечью сказала Джулия. — Я в вас ошибалась. Вы ревнуете, да-да, ревнуете, потому что Катарина любит другого. Может, вы это задумали с самого начала, — яростно выкрикнула она, — чтобы избавиться от ребенка О'Нила! — Она откинула голову, с вызовом ожидая возражений.

Их не последовало. Она все равно бы ему не поверила.

— Как сейчас Катарина? Джулия пронзительно засмеялась.

— А как вы думаете? Она без сознания, будьте вы прокляты.

Лицо Хоука побелело.

Джулия резко повернулась и, придерживая юбки, побежала к дому.

Хоук с унылым видом взял у грума поводья и уселся на лошадь.

— Пошли за ребенком и кормилицей, — сказал он стоявшему рядом солдату. — Пора ехать.

Катарина не хотела разговаривать ни с кем, даже с Джулией. Двое суток она провела в постели, набираясь сил. Она еще не совсем пришла в себя, но не могла дожидаться, пока будет в отличной форме, чтобы выполнить задуманное.

Она ни с кем не делилась своими планами — ни с Джулией, ни с Гинни, которые были расстроены не меньше ее. На третий день после рождения ребенка Катарина надела одежду служанки, которую приказала тупоумной помощнице кухарки ночью принести ей. К бедру под платьем она примотала ирландский кинжал, стараясь, чтобы он не был заметен.

Этой ночью, когда все в особняке спали, включая Джулию, которая не захотела ехать домой в Тарл-стоун, Катарина выскользнула из постели и вышла из дома в простой серой накидке поверх одолженного платья. Она пробралась в пустую конюшню и выбрала лошадь, на которой ехала в последний раз, когда они добирались сюда из Лондона. Грумы и конюхи все крепко спали в соседнем сарае. Решимость придала ей сил, и она быстро сама оседлала послушную кобылу. Только когда она уже выехала из ворот Хоукхерста, ее охватила слабость. Она почувствовала себя такой обессилевшей, что вцепилась в седло, повторяя себе, что не должна терять сознание сейчас, когда ей предстоит дальняя поездка.

Она отправлялась в Лондон, чтобы потребовать объяснений у королевы. Она вернет своего рйбенка. Никто и ничто ее не остановит.

Уайтхолл

— Я должна видеть королеву!

Было раннее утро, и королева еще не выходила из своих покоев. По кабинету в ожидании расхаживали многочисленные придворные. Катарина подошла вплотную к двум стоявшим перед дверью солдатам.

— Я должна видеть королеву, — повторила она. Звучавшая в ее охрипшем голосе отчаянная решимость заставила многие головы обернуться к ней.

— Как ты сюда попала, красотка? — спросил один солдат. — Проваливай. Простолюдинам не дозволено досаждать королеве.

Катарина расправила плечи. Ее накидка была порвана и покрыта толстым слоем пыли, волосы давным-давно растрепались и спутались; шапочку она где-то оставила; ее руки были грязные, с поломанными ногтями, а лицо, бледное и осунувшееся, покрывали потеки пота. Она несколько дней не ела и ужасно ослабла. Но она добралась до дворца и не собиралась отступать. Ни перед этими грубиянами, ни перед кем другим.

— Я не простолюдинка, — отрезала она. — Я Катарина Фитцджеральд, дочь Джеральда Фитцджеральда, графа Десмонда!

Слышавшие ее придворные уставились на нее.

Раздались возмущенные восклицания. Катарина видела, что привлекла всеобщее внимание.

— Я требую, чтобы меня пропустили к королеве, — твердо заявила она, сжав кулаки.

— Какая ты графская дочка! — сказал солдат. — Оставь эти штучки и уходи, пока я не вытолкал тебя отсюда.

Лицо Катарины перекосилось от злости, и она попыталась протиснуться к двери. Солдаты грубо оттолкнули ее. Катарина оступилась и чуть не упала, но кто-то подхватил ее сзади и удержал на ногах. Она не оглянулась на стоявшего за ней человека, который все еще придерживал ее за плечи.

— Я Катарина Фитцджеральд! — выкрикнула она срывающимся голосом.

— Катарина. — Лечестер развернул ее лицом к себе. Его глаза напряженно разглядывали его, но голос был негромок и озабочен. — Боже милостивый, что с вами случилось?

— Дадли, — воскликнула Катарина, хватая его за руки, — я должна увидеть королеву, должна! Она украла моего ребенка! Мне нужен мой ребенок!

Лечестер уставился на нее. Его щеки подергивались. Он властно кивнул солдатам. Один из них сразу же повернулся и постучал в дверь. Двери чуть приоткрылись. Солдат приглушенно сказал что-то одной из фрейлин королевы, которую не было видно. Через несколько мгновений из дверей вышла сама Елизавета, лицо ее выражало любопытство. За ней появился граф Ормонд.

— Роберт? Что тут такого срочного, что вы не можете подождать минутку, пока… — Она вдруг замолчала, уставившись на Катарину, и сразу все поняла. Она ахнула. Ормонд побледнел.

— Мне нужен мой сын! — крикнула Катарина.

Грудь ее вздымалась. — Вы не имеете никакого права! Я требую, чтобы вы немедленно отдали мне моего сына!

Теперь их тесно окружили любопытствующие. Каждый из присутствующих был свидетелем этой фантастической конфронтации, и каждый побледнел от смелого тона и еще более смелых слов Катарины. Дадли, подойдя вплотную, прошептал ей на ухо предупреждение, на которое Катарина не обратила никакого внимания.

Елизавета сделала шаг вперед.

— Роберт, отпустите ее. Дадли неохотно убрал руки. Королева повернулась к Катарине.

— Вы не можете чего-либо требовать от нас.

— Она расстроена из-за ребенка и не ведает, что творит, — торопливо вставил Ормонд.

— Молчать! — отрезала Елизавета, и в комнате наступила мертвящая тишина, как будто приказ королевы относился к каждому из присутствующих.

Катарина потрогала кинжал сквозь юбки. У нее в крови кипела убийственная слепая ярость, которую она поддерживала в себе с того самого момента, как королева похитила ее ребенка. Она прижала кинжал к бедру.

— Вы украли мое дитя, словно обыкновенная воровка! — обвиняющим тоном выкрикнула Катарина. — Известно ли об этом вашему двору? — Она истерически рассмеялась. — Почему бы и нет, ваше величество? Или вы не хотите, чтобы ваш народ знал, какая вы на самом деле? Похитительница невинных младенцев!

Толпа придворных ахнула. Лицо Елизаветы покрылось пятнами от злости. Ормонд смертельно побледнел.

— Ваша наглость переходит все границы! — крикнула Елизавета. — Увести ее, бросить в Брейдуэлл! Там этой потаскухе самое место!

Несколько солдат сразу подступили к Катарине. Но Катарина не для того добралась до двора, чтобы оказаться запертой вместе с бродягами и шлюхами. Она запустила руку под юбки.

Лечестер сзади схватил ее за запястье, не давая выхватить нож.

— Не смейте! — резко крикнул он.

Катарина ухитрилась вырвать руку и выхватить кинжал. Краем глаза она увидела приближающихся солдат во главе с Ормондом. Она словно в тумане понимала, что они помешают ей сделать то, для чего она приехала, что они уведут ее из Уайтхолла и отправят в тюрьму.

Охваченная бешенством, она опередила их и успела отскочить в сторону, размахивая кинжалом.

— У нее нож! — взвизгнула королева. — Она хочет меня убить!

В кабинете воцарилась неразбериха. Елизавета отступила на несколько шагов. Ее сразу обступили придворные, а дюжина солдат двинулась к Катарине. Катарина вдруг сама испугалась того, что наделала. Лечестер толкнул ее к выходу.

— Бегите, Катарина!

Катарина резко повернулась и протиснулась мимо Ормонда, не пытавшегося ее остановить и даже загородившего выход, задержав преследователей на несколько мгновений.

— Она сумасшедшая! — кричала королева из-за спин заслонивших ее мужчин. — Она сошла с ума! Хватайте ее, хватайте!

Выхватив оружие, солдаты бросились в погоню. Катарина быстро неслась по коридору. Заслышав топот бегущих ног, она оглянулась через плечо. Ее глаза широко раскрылись, когда она увидела, что один из преследователей — не кто иной, как ее муж Джон Хоук.

Она поняла, что обречена. Через несколько мгновений Хоук или другой солдат схватит ее, и даже если она станет сопротивляться, они все равно одержат верх. Ее отправят в тюрьму. Она никогда не выйдет на свободу, никогда не увидит своего ребенка.

Катарина уже чувствовала руку на своем плече, оглянулась и увидела Джона Хоука совсем близко. Их взгляды встретились. В его глазах она увидела призыв. Он беззвучно выговорил: бегите.

Потом Джон Хоук как бы попытался схватить Катарину, споткнулся и упал, свалив при этом бегущего рядом с ним гвардейца. Падая и перекатываясь, они загромоздили весь проход. Мчавшиеся следом солдаты рухнули на них. Катарина, не оглядываясь, неслась, дальше.

Катарина пряталась за кучей мусора рядом с бревенчатым складом, стоявшим напротив дома Легера. Она опустилась на колени — у нее не было сил стоять. Цепляясь за гнилые доски, она осторожно выглянула через улицу. Она была измучена, так измучена, что в голове стучали молоточки, а внутри все болезненно сжималось. Весь день она металась по Лондону, спасаясь от преследователей.

Наступили сумерки. Это принесло ей облегчение. Небо стало серым с розовым, и длинные тени хорошо скрывали ее. Она облизнула потрескавшиеся и распухшие губы, наблюдая за солдатами во главе с Джоном Хоуком, беседовавшим с ее отцом. Она не слышала слов, но знала, о чем они говорят. Хоук хотел знать, здесь ли она, а ее отец правдиво отвечал, что он ее не видел.

Несколько солдат спешились и зашли в дом. Катарина догадалась, что они собираются тщательно обыскать особняк и прилегающую территорию, чтобы узнать, не прячется ли она где-нибудь.

Катарина задыхалась от отчаяния. Она так устала. Ей казалось, что больше она не выдержит. Если ее сейчас увидят, она не сможет убежать. Она молила Господа помочь ей.

Солдаты вернулись, уселись на лошадей и выехали из ворот дома Легера. С бьющимся сердцем Катарина смотрела, как они двинулись вдоль улицы в сторону моста Тауэр. Внезапно Хоук обернулся, глядя назад — не на особняк, а в сторону склада, прямо на нее.

Катарина пригнулась. Ее сердце колотилось так, что готово было выскочить из груди. Видимо, он ее не заметил, потому что не отдал солдатам приказа повернуть обратно и схватить ее.

Тяжело дыша, Катарина медленно поднялась на ноги. Ее шатало. Солдат не было видно. Натянув на голову капюшон, она медленно пересекла улицу и увидела, что ее отец все еще стоит во дворе, глядя на нее.

Внезапно Джеральд подошел к часовым у ворот особняка и что-то сказал им. Часовые оглянулись, высматривая что-то на востоке, в стороне, противоположной той, где находилась Катарина. Джеральд указывал им куда-то рукой. Потом он коротко взглянул на Катарину. Это был приказ. Катарина собралась с духом и кинулась к воротам. Джеральд с двумя часовыми зашел за дом. Кругом никого не было. Она вбежала в дом и рухнула на пол в холле.

Она не знала, как долго лежала на полу, не в силах пошевелиться. Потом в холле появился отец и присел на корточки рядом с ней.

— Кэти! Кэти! Боже милостивый, что с тобой случилось? — Он дотронулся до ее грязной расцарапанной щеки.

Уткнувшись ему в грудь, Катарина расплакалась. Отец обнял ее, поглаживая по волосам. Она истерично, сбивчиво принялась рассказывать ему о том, что произошло.

— Что мне теперь делать, отец? Я потеряла ребенка, а Лэма скоро повесят! И теперь меня наверняка ждет то же самое, потому что я пыталась убить королеву!

Джеральд помог ей подняться на ноги.

— Все это, милая, нам требуется как следует обдумать. Но все не так ужасно, как кажется. Не думаю, чтобы из твоего положения не было выхода.

В груди Катарины вспыхнула искорка надежды. Ей надо было сразу отправиться к отцу. Он всегда был героем, человеком, который способен сдвинуть горы, и даже изгнание не могло этого изменить. Она ухватилась за лацканы его выцветшего, много раз чиненного дублета.

— Что вы сказали, отец? Что вы имеете в виду? Джеральд улыбнулся.

— Видно, ты еще не слышала последних новостей.

— Какие новости? — прошептала она.

— Твой возлюбленный уже не в Тауэре, Кэти. Лэм О'Нил бежал два дня назад. И «Клинок морей» видели у побережья Эссекса. Он направлялся на север, в сторону Ирландии. Владыка Морей свободен, Кэти, Лэм О'Нил свободен.

Услышав эти слова, Катарина потеряла сознание.

Глава тридцать четвертая

Уайтхолл

Немало времени прошло с того момента, как девица Фитцджеральд попыталась ее убить, но Елизавета еще не оправилась от потрясения. С тех пор как она взошла на трон в 1558 году, против нее устраивался не один заговор, но ей еще не приходилось видеть ножа убийцы. И она даже помыслить не могла, что убийцей будет женщина, которую она знала, которую приблизила к себе.

— Послушайте, Бет, что вы расхаживаете, как тигрица в клетке? От этого мало толку.

Лечестер зашел в ее спальню, как в свою собственную. Она подбежала к нему, не обращая внимания на фрейлин, толпившихся в опочивальне и отчаявшихся ее успокоить. Энни Гастингс к тому же получила пощечину в награду за свое старание. Елизавета бросилась в объятия Лечестера и вцепилась в него.

— Они ее поймали? Поймали эту мерзавку?

— Ну-ну, милая. Я думаю, немного бренди нам не помешает. — Лечестер с улыбкой погладил ее по спине, властно взглянув через ее плечо на фрейлин. Повинуясь его молчаливому приказу, все торопливо вышли из комнаты. Лечестер носком бархатной туфли плотно прикрыл дверь.

— Они ее поймали?! — воскликнула Елизавета. — Поймали они Катарину Фитцджеральд?

— Нет.

— Какая безответственность. Позволить сошедшей с ума девчонке сбежать после покушения на убийство!

Лечестер отошел к столику, чтобы налить своей королеве столь необходимого ей бренди.

— Выпейте, — приказал он.

Елизавета послушно выпила все до конца, не спуская с него глаз.

— Вы сами сказали, что она сумасшедшая. Кто знает, куда она могла отправиться? — Он взял пустой стакан из ее рук.

— Наверняка к своему негодяю-отцу.

— Хоук был в доме Легера. Ее там нет.

— А вы, Роберт? Вы хорошо ее разглядели? Вся в грязи, волосы, как воронье гнездо. Заметили вы ее глаза? Совсем сумасшедшие, верно?

— Елизавета, — мягко начал Лечестер.

— Отвечайте! — крикнула она.

— Что вы хотите услышать?

— И вы все еще хотите спать с ней? Он не отвел взгляда.

— Вы действительно рассчитываете, что я стану вести монашескую жизнь, когда сами отказываете мне в том, чего я хочу?

— Наверное, она побежала к нему! К О'Нилу! Теперь я никогда ее не поймаю! Возможно, они уже сейчас тешатся в объятиях друг друга! И это после того, как я сказала мерзавцу, что он не может ее иметь!

— Кого вы любите, Бет? Его или меня? — резко спросил Лечестер.

Елизавета стиснула зубы и ничего не ответила.

— О'Нила видели в море. Катарина наверняка все еще где-то недалеко от Лондона. Они не могут быть вместе.

— Я хочу, чтобы ее поймали и повесили! — воскликнула Елизавета.

— Дорогая, вы слишком взволнованы. Леди была очень расстроена. Она была вне себя от горя и не понимала, что делает. Она…

— Хватит. Предупреждаю вас, Роберт, не вздумайте ее защищать.

Лечестер умолк.

Елизавета повернулась к окну, глядя на медленно текущие серые воды Темзы.

— Ее надо судить за измену, Роберт. Я желаю, чтобы ее повесили, и так оно и будет.

— Она хотела убить королеву. Ей нельзя здесь оставаться!

— Она моя дочь, ее мужа тут нет, и я не думаю, чтобы Хоук вскоре вернулся. Она останется здесь, Элинор, пока я не подыщу для нее безопасное место.

Катарина без особого интереса слушала спор отца с мачехой. Она не могла шевельнуться, измученная так, что сидела за обеденным столом, уронив голову на руки. Лэм бежал. Лэм будет жить. Она счастлива. Она негромко засмеялась, потом ее глаза наполнились слезами. Теперь ей придется выполнить свою часть сделки с графом Лечестером.

— Только взгляните на нее — она же сумасшедшая! — прошипела Элинор.

Джеральд посмотрел на дочь, которая одновременно плакала и смеялась.

— Она только что родила, а вы знаете, какое это испытание. Оставьте ее в покое.

Все слышавшая Катарина подумала: может, она и вправду сумасшедшая? Она сама не могла понять, почему хотела убить королеву. Ее ярость была совершенно неуправляемой. Потом она вспомнила. Крошечный беспомощный младенец — младенец, которого у нее украли. Она разразилась рыданиями, сотрясавшими все ее тело.

Она безумно боялась, что ее ребенку придется расплачиваться за преступления родителей. Лэм бежал, но он был изменник. А она сама чуть не убила королеву. Что сделает Елизавета с ее сыном?

Может, Лечестер снова сумеет помочь ей?

— Кэти, — негромко сказал склонившийся к ней Джеральд, — тебе надо лечь в постель, пока ты совсем не разболелась.

Катарина сквозь слезы улыбнулась отцу.

— Увижу ли я когда-нибудь свое дитя, отец? Будут ли его кормить, любить, заботиться о нем? О Господи, как мне жить дальше?

Он погладил ее по грязным спутанным волосам.

— Поговорим об этом завтра, дорогая, после того, как ты отдохнешь.

Катарина не сопротивлялась, когда он повел ее наверх.

— А Лэм? Я его увижу когда-нибудь? — спросила она. Джеральд улыбнулся ей так, словно пират и не предавал его.

— В этом я не сомневаюсь, — сказал он.

— Я знаю, что она здесь

Джеральд стойл в темном холле, со свечой в руке, и не мигая смотрел на графа Лечестера.

— Солдаты королевы были здесь несколько раз. Они обыскали каждый уголок в доме и все вокруг, и ничего не нашли. Катарины здесь нет, милорд.

Лечестер улыбнулся. Отблески света плясали на его смуглом, потрясающе красивом лице.

— Не забывайте, Джеральд, что я ваш друг, — негромко сказал он. — И друг Катарины тоже. — В его темных глазах вспыхнуло пламя. — Я пытаюсь ее защитить. Я не хочу, чтобы ее повесили.

Джеральд молчал, не зная, как поступить. Для него был очевиден интерес Лечестера к его дочери. Но Катарина ему все рассказала, прежде чем забыться глубоким сном, и теперь он знал, что прошедшим октябрем они с О'Нилом поженились на его острове. Он обдумывал возможные варианты. Не будет ли лучше, если Катарина отправится с Лечестером и станет любовницей графа? Дадли был, без сомнения, самым влиятельным человеком в Англии. Или она должна со временем вернуться к О'Нилу и, будучи его женой, поддерживать союз О'Нила и Десмонда?

— Я знаю, что она здесь, — повторил Лечестер с нарастающим нетерпением.

— Она измучена, больна, и она спит. Глаза Лечестера зажглись радостью.

— Я вернусь за ней через неделю-две, когда все успокоится. У меня есть очень маленькое, уединенное поместье в Нортумберленде. Как раз то, что надо. Получше спрячьте ее, а я предупрежу вас, если королева снова пришлет к вам солдат.

Джеральд с улыбкой кивнул и пожал графу руку. Лечестер повернулся, быстро прошел к выходу и пропал в сгустившейся темноте ночи.

Катарина была так измучена, что заснула сразу же, как только ее тело коснулось мягкой перины. Она проспала целый день глубоким сном без сновидений, ни разу не пошевелившись.

Постепенно она начала просыпаться. Но в ее груди ощущалась такая жгучая боль, такое невыразимое страдание, что она отчаянно цеплялась за сон, каким-то уголком сознания понимая, что наяву ее поджидают отчаяние и страх.

— Катарина, — прошептал он.

Катарина улыбнулась. Сейчас ей снился Лэм, и это было гораздо лучше, чем пытаться разбираться в причинах разрывающей ее сердце боли. До чего же быстро боль может смениться радостью.

— Катарина, — хрипло, негромко повторил он, дотрагиваясь до ее щеки, нежной, словно крылышко бабочки.

Совсем как наяву. Катарина глубоко вздохнула.

— Проснитесь, Кэти.

Катарине вовсе не хотелось просыпаться, тем более сейчас, когда ей снилось, что она снова с Лэмом. Но ее глаза сами собой раскрылись. Она вгляделась в темноту комнаты и сразу его увидела. Он сидел рядом с ней на краю кровати, напряженно вглядываясь в нее. Мгновение Катарина пыталась сообразить, не сон ли это, но он выглядел настоящим.

— Катарина! — воскликнул он, склоняясь к ней и обхватывая ее лицо сильными теплыми ладонями. Его руки дрожали. — В Бристоле я узнал, что вы напали на королеву. Как вы себя чувствуете?

Она уставилась на него. Она чувствовала себя невероятно усталой, но теперь она уже сообразила, что это не сон и не галлюцинация, что это Лэм сидит рядом с ней на постели в ее спальне.

— Лэм?

Он что есть силы прижал ее к своей груди. Катарина прильнула к нему — он был ее спасением, ее убежищем, ее защитой против окружающего безумия, зла и несправедливости. Теперь она была любима и в безопасности.

Трясущимися руками он поглаживал ее спину.

— Меня не было здесь, чтобы вас защитить, — с трудом выговорил он. — Простите меня, любимая.

— Лэм, — прошептала она, все еще не веря в происходящее.

Их взгляды встретились. Его глаза были подозрительно влажными.

Его поцелуй был сдержан, но в нем безошибочно чувствовался голод. Катарина высунула язык. Их языки переплелись, потом его язык проник глубже — и через мгновение он оторвался от нее, тяжело дыша.

— Лэм, — протестующе сказала она, протягивая руки к его лицу.

Он отвел ее руки.

— Кэти, — хрипло сказал он, — вы совсем недавно родили. — Он попытался улыбнуться, но улыбка получилась довольно кислой.

Она заморгала. Она недавно родила? Она начала вспоминать, но ей не хотелось этого. Она уткнулась лицом ему в грудь, осыпая ее поцелуями. Его дыхание стало прерывистым.

— Не надо, — прошептал он, укладываясь на бок и укладывая ее вместе с собой. Он прижался подбородком к ее макушке и принялся легонько поглаживать ее спину. — Катарина, — пробормотал он, — до чего мне вас не хватало.

Катарина потихоньку расслабилась, успокаиваясь от тепла его сильного тела и нежных, мягких прикосновений. Ее веки словно налились свинцом, и было почти невозможно поднять их. Но она сделала усилие, глядя на его красивое лицо.

— Лэм, я люблю вас. — Ее руки безвольно разжались, веки сами собой опустились.

— Катарина, не спите. Нам надо поговорить. Она не могла заставить себя открыть глаза.

— Потом, — со вздохом пробормотала она.

— Катарина, — он обхватил ладонями ее лицо. Ей с трудом удалось открыть глаза, но они тут же закрылись.

— Я хотел бы взять вас с собой, но не могу, — быстро сказал он. — Мне предстоит большое дело. Я должен заманить в ловушку и схватить Фитцмориса. Вы меня понимаете?

Фитцморис. Сейчас Катарине не хотелось говорить о политике.

— Когда я его поймаю и вашему отцу будет все возвращено, я приеду за вами. После этого мы всегда будем вместе. Вы меня понимаете?

Она заморгала. В глазах все расплывалось. О чем же он говорит? Его голос донесся совсем издалека.

— И когда я приеду за вами, я привезу вам вашего ребенка, — громко сказал он, прерывая ее сон. — Катарина!

Уже погружаясь в темный омут, она со вздохом пробормотала:

— Я вам верю, Лэм.

— Катарина, вы должны выслушать. Вам небезопасно оставаться здесь. Я отправлю вас в дом Стенли в Эссексе.

Она понимающе кивнула.

Его ладонь нежно погладила ее лоб, ее волосы.

— Вы слышали хоть единое слово из того, что я сказал? — прошептал он.

У нее не было сил ответить. Но ей показалось, что он добавил:

— Я вас люблю, Катарина. Сон окончательно сморил ее.

Когда Элинор разбудила Катарину, комнату заливали яркие лучи утреннего солнца. Катарина хотела бы совсем не просыпаться, но вряд ли это было возможно. Она послушалась мачехи, но все в ней бурно протестовало. Мышцы болели, по телу как будто прошлись палками. Катарине потребовалось несколько секунд, чтобы вспомнить, почему она находится в таком жалком состоянии.

О Господи. Она родила ребенка, но королева отняла его у нее. А потом она пришла в бешенство и напала на королеву.

Она осторожно пошевелилась. Она все еще ощущала усталость, но теперь к ней возвращались силы — силы, необходимые для того, чтобы выжить. Она должна выжить. Она должна вернуть своего ребенка и сделать так, чтобы ее не нашли солдаты королевы.

Это казалось почти неразрешимой задачей.

Элинор помогла ей вымыться и одеться. Натянув платье, Катарина поглядела на себя в единственное бывшее в комнате выщербленное зеркало. Она была очень бледна и ужасно похудела. Она больше не выглядела сильной, здоровой и выносливой. Может, теперь она наконец-то перестанет привлекать мужчин. Интересно, думает ли Лэм о ней хоть немного? Наверняка, если бы он сейчас ее встретил, вряд ли взглянул бы на нее. Эта мысль была непереносима.

Ее взгляд метнулся к кровати. Кажется, этой ночью ей снился Лэм?

— Верно, теперь ты не такая красотка, — сказала Элинор, прерывая ее мысли.

Катарина взглянула на нее, но не заметила на лице мачехи никакого злорадства.

— Хватит горевать, — твердо сказала Элинор, — лучше подумай, как будешь жить дальше, вот что. Многие женщины перенесли гораздо больше тебя. Теперь ты можешь состариться или предпочтешь жить? — Элинор уставилась на нее. — Твоя мать никогда не сдавалась.

— И я должна быть сильной, как она, — пробормотала Катарина.

— Верно. Реши, что ты хочешь, что тебе требуется. А после этого оставь позади прошлое и двигайся к своей цели. Королева хочет повесить тебя, Катарина. Тебе нельзя оставаться здесь.

Катарина поняла, что Элинор совершенно права. Она должна не только собрать всю свою решимость и сообразительность, чтобы вернуть ребенка, но и уехать из Лондона. Но куда она могла податься?

Ответ напрашивался сам собой. К Лэму.

Теперь, после побега из Тауэра, он был свободен. Пора было взглянуть правде в глаза — она не хотела жить без него. Не могла. Она поняла, что должна пойти к нему, сказать, как она его любит, и просить его взять ее с собой, куда бы он теперь ни направлялся. И ведь он мог бы помочь ей вернуть ребенка. Надо же, теперь они оба преступники, преследуемые законом.

Катарина снова глянула на постель, вспоминая свой сон. Ей приснился Лэм — он обнимал ее, целовал и утешал. Совсем как наяву.

— Я собрала тебе немного из того, что может понадобиться, — сказала Элинор отражению Катарины в зеркале.

Катарина повернулась, не понимая, что она имеет в виду.

— Я ведь еще не сказала, почему разбудила тебя так рано, хотя тебе еще надо отдохнуть. Твой отец решил послать тебя в Эссекс к Мэри Стенли. Ночью здесь был О'Нил. Это он так решил. Он хочет, чтобы ты уехала из Лондона, и мы с ним согласны. Здесь тебе опасно оставаться.

Катарина стояла не шевелясь, пытаясь собраться с мыслями. Я отправлю вас в дом Стенли в Эссексе. О Господи! Так Лэм и вправду заходил к ней этой ночью? Она приняла это за сон. Почему он не взял ее с собой?

Катарина напрягла память, стараясь вспомнить его слова — важнее всего было то, что он сказал этой ночью. Не говорил ли он, что вернется за ней? Она прижала ладони к горящим щекам. Да, он обещал вернуться за ней — вместе с ребенком — после того как захватит Фитц-мориса и восстановит положение ее отца.

О Господи.

Катарина закрыла глаза, моля Господа о помощи, умоляя всем жаром своего сердца, чтобы ее мечты сбылись, чтобы Лэму удалось все, что он задумал, чтобы он вернул ей сына, чтобы сам вернулся за ней. Катарина знала: если кто-то и мог управлять судьбой, то это был Лэм О'Нил, Владыка Морей.

Глава тридцать пятая

Джулия настояла на том, чтобы сопровождать дядю, когда он объявил, что отправляется в Лондон по делам. Он знал, как она была расстроена из-за предстоящего брака, и согласился, надеясь, что это улучшит ее настроение. Джулия не сообщила ему истинную причину, по которое она хотела поехать в Лондон именно сейчас. Этой причиной была Катарина.

Слухи о ее попытке убить королеву распространились со скоростью лесного пожара и достигли Корнуэлла через несколько дней после случившегося. Джулия боялась, что ее подруга сошла с ума и отчаянно нуждается в ее помощи.

Она должна была ехать в Лондон, чтобы узнать все, что возможно, о Катарине. Ричард снял для них комнаты в хорошей гостинице и оставил ее на попечение слуг. Она объявила, что собирается заняться покупками. Однако кучер и глазом не моргнул, когда она приказала ему ехать не на Чипсайдский рынок, а к Уайтхоллу.

Теперь Джулия нерешительно стояла в банкетном холле. Не обращая внимания на развешенные повсюду астрологические украшения, странные подвески и незнакомые фрукты, она вьшскивала кого-то взглядом в толпе. Было обеденное время. Но она не видела Джона Хоука. Вообще она не заметила ни одного знакомого лица, потому что не бывала при дворе и не знала придворных.

Джулия подозвала проходившего мимо солдата и, не обращая внимания на его ухмылки, спросила про Джона Хоука. Солдат ответил, что Хоука можно найти в караульном помещении. Ей объяснили, как туда пройти. Джулия вышла из банкетного холла и пересекла церковный дворик, слыша стук собственного сердца. Стоял ветреный ноябрьский день — серый, холодный и сырой, и она плотно запахнулась подбитым мехом плащом. До чего она стала отчаянной и бесстыдной.

Хоук как раз выходил из караульного помещения. Джулия сбилась с шага и остановилась. Его глаза были широко раскрыты — он ее заметил!

Джулия почувствовала, что краснеет. О Боже, что она делает? Предположительно, она прибыла ко двору, чтобы узнать, как дела у Катарины и хорошо ли здесь ребенку. На самом деле она приехала, чтобы увидеть Джона Хоука.

Джулия вспомнила, как она вела себя, как кричала и нападала на него за то, что он выполнял свой долг перед королевой. Она сожалела о своем диком, неподобающем леди поведении, но с этим теперь ничего нельзя было поделать.

Хоук наконец двинулся к ней, звеня шпорами и сверкая начищенными сапогами. Джулия огляделась по сторонам. Он так красиво, волнующе выглядел в обтягивающих бриджах и алом мундире. Как могла Катарина предпочесть пирата?

— Леди Стретклайд, — чопорно произнес Хоук и с поклоном взял ее руку. Но он даже не поднес ее к губам для поцелуя.

Джулия выдернула руку.

— Сэр Джон, я… Я слышала про Катарину. Пожалуйста, скажите, что это неправда.

— Давайте прогуляемся в парке. — Он взял ее под руку.

Джулия остро ощутила его прикосновение. А ей вовсе этого не хотелось. Из-за сырой погоды они были в парке совсем одни. Когда он наконец остановился перед скамейкой в пустынном уголке, она взглянула на него.

— Так нападала Катарина на королеву? Джон пронзил ее взглядом.

— Да.

— О Боже! — воскликнула Джулия. Джон поморщился, словно от боли.

— Она не виновата. Она просто обезумела от горя. Слава Господу, ее величество не пострадала, а Катарине удалось бежать.

— Слава Господу, — эхом отозвалась Джулия. — Сэр Джон, как сейчас Катарина?

— Не знаю, леди Джулия. Я не знаю, где она. Но на вашем месте я бы так не переживал, — сказал Хоук, взяв ее за руку. Джулия знала, что он просто хочет ее успокоить, но все же невольно напряглась. Он покраснел и отпустил ее руку. — Простите.

Джулия пожалела, что у нее нет хотя бы малой доли опыта Катарины в обращении с мужчинами. Тогда бы она знала, как себя вести. Потом она напомнила себе, что Хоук был мужем Катарины, что она сама через месяц выйдет за Саймона Ханта, и ее охватило отчаяние. Она постаралась не дать волю своим чувствам.

— Как я могу не переживать? Она где-то одна, совсем одна и, возможно, сошла с ума.

— Я не думаю, что она одна.

Джулия взглянула на него. Хоук что-то знал, но не хотел ей говорить. Ей стало легче. Он отвернулся от нее, глядя на большую зеленую крокетную лужайку за оградой парка.

— О'Нил бежал незадолго до того, как Катарина приехала в Лондон.

Джулия подумала, что, наверное, сейчас они вместе, внезапно понимая, что так и должно быть. А если нет, то, зная пирата, можно было с уверенностью сказать, что скоро будут. Она вдруг ужасно обрадовалась, что Катарина не одна в этот час испытаний, что кто-то любит ее, заботится о ней. Слишком поздно она подумала о стоявшем рядом с ней мужчине. О Господи! Джулия заглянула в глаза Хоука, но не заметила в них никакой ужасной реакции на то, что Катарина, его жена, вернулась к другому мужчине.

— Мне очень жаль, сэр Джон.

Он впился взглядом в ее лицо, подолгу разглядывая каждую черточку.

— Разве? Думаю, что нет. Катарина его любит. По-моему, он тоже любит ее. Мне не стоило удерживать ее.

Внутри у Джулии все перевернулось.

— В последний раз, когда мы встретились, — прошептала она, чувствуя, как горят ее щеки, — я обвинила вас в эгоизме и непорядочности. Мне так жаль. Я ужасно ошибалась. Вы очень благородны и совсем не думаете о себе. Простите меня, сэр Джон.

— Я сделал ужасную вещь, — сказал он с видимым страданием, тлеющим в глазах и обострившим его черты. — Я отнял у нее новорожденного младенца. Я никогда этого не забуду, как и ее криков, ее рыданий. — Его голос сорвался. — Все это мне снится по ночам. Каждую ночь.

— Вы выполняли приказ королевы! — воскликнула Джулия.

В глазах Джона она заметила слезы.

— Но он был несправедливый, и я это знал. А теперь Катарину разыскивают по обвинению в измене, а о ее ребенке заботятся другие. Катарина не виновата в том, что напала на королеву, — хрипло закончил он.

— Королева виновата! — сердито сказала Джулия. — В том, что проявила такую жестокость!

— Я тоже виноват, — произнес Джон. Страдальчески морщась, он отвернулся от нее.

Джулия ощущала его боль, как свою собственную.

— Джон, — сказала она.

Он вздрогнул и повернулся к ней.

Джулия обняла его, но ее это нисколько не смутило. Ему было так больно. Она любила его и должна была его утешить. Она улыбнулась ему сквозь слезы, положила голову ему на грудь и скользнула ладонями по его спине, нежно прижимая к себе, как будто это был не крупный сильный мужчина, а кто-то хрупкий и тонкий.

Джон Хоук не шевельнулся. Сначала.

«Так вот что такое райское блаженство, — думала Джулия. — Обнимать такого мужчину. Если бы он любил меня так же, как я его!»

Хоук вдруг застонал, и его крепкие руки прижали ее к своей груди. Ошеломленная Джулия вскрикнула, взглянув на него: его синие глаза сверкали, и в них не осталось ни следа страдания. Впервые в жизни Джулия увидела и распознала мужское желание. Она застыла.

— Джулия, — чужим голосом сказал Джон. Дрожащая ладонь зарылась в ее тщательно уложенные локоны. Шпильки с жемчужными головками посыпались в разные стороны — на его ладонь хлынул каскад густых темных волос.

Джулия не могла пошевелиться, не могла дышать. Она лишь смотрела на него, словно завороженная… и надеялась.

Он обхватил ее лицо большими теплыми ладонями и прижался губами к ее губам.

В ее снах все поцелуи были всегда нежными, мягкими, едва заметными. Явь оказалась совсем не похожей на сон.

Его губы страстно терзали ее губы. Джулия инстинктивно приоткрыла их, и внезапно его язык проник внутрь, сплетаясь с ее языком. Она содрогнулась. Такого она просто не могла себе представить. Ее тело словно охватило огнем. Она приподнялась на цыпочки, лихорадочно стремясь приблизиться к нему.

Когда Хоук наконец оторвался от нее и поднял голову, Джулия издала тихий, протестующий звук.

— О Джон, — выдохнула она, когда к ней вернулся дар речи. Он благоговейно дотронулся до ее лица, потом откинул назад ее рассыпавшиеся волосы и принялся поглаживать ее щеку дрожащими пальцами.

— Джулия, — сказал он.

Джулия все еще прижималась к его великолепному алому мундиру. Задыхаясь, она улыбнулась ему.

— Я вас люблю, — негромко сказала она, всем сердцем и всем своим существом зная, что это правда.

Он замер.

Джулия вдруг осознала, что она сказала и что сделала. Сон сменился явью. Джон Хоук не был свободным мужчиной. Она не была свободной женщиной. Словно пораженная молнией, она отдернула руки от его груди и, спотыкаясь, отступила на несколько шагов.

О Господи, что она наделала!

— Стойте, — крикнул он, хватая ее за плечи и притягивая к себе. — Не оставляйте меня теперь. Катарина принадлежит О'Нилу. Я собираюсь подать просьбу о разводе архиепископу Кентерберийскому.

Джулия ахнула. В голове ее все смешалось. Нет, все это ей кажется. Не может быть, чтобы ее мечты сбывались.

Но его следующие слова служили доказательством того, что это так.

— Джулия, — хрипло сказал он, нерешительно подбирая слова, — Джулия, я хочу жениться на вас, если вы согласны.

— Да, Джон, да! — выкрикнула она.

— По-моему, я уже очень давно люблю вас, — сказал он и улыбнулся.

— А я полюбила вас, как только увидела, — объявила она.

Он взял ее за руку.

— Я сегодня же переговорю с вашим дядей. Думаю, мне удастся убедить его в достоинствах этого брака, в преимуществах, которые дает объединение двух соседних поместий.

— А если он не согласится? — со страхом спросила Джулия.

— Тогда мы убежим. — Хоук нежно улыбнулся ей. Как смело, как романтично. Хоук такой сильный и ничего не боится. Джулия громко рассмеялась. Потом увидела, как он на нее смотрит, и смолкла.

Он опустил голову. Она потянулась к нему. Они двигались вместе в танце, старом, как мир, который будет длиться всю жизнь, в уединенном уголке под узловатыми дубами и древними вязами.

Катарине не терпелось уехать из Лондона. Никто не станет искать ее в доме Стенли. И что еще важнее, Джеральд сообщил ей, что Лечестеру известно, что она скрывается в доме Легера и что он собирается в скором времени перевезти ее в одно из своих поместий на севере Англии. Катарина не могла дождаться момента, когда покинет Лондон.

Она отлично понимала, что осталась в долгу у Лечестера за его содействие освобождению Лэма. Тем не менее она надеялась ускользнуть от него и оттянуть то, что в конце концов все же должна будет выполнить. Однако ей не потребовалось много времени, чтобы сообразить, что лучше расплатиться с Лечестером сейчас, до возвращения Лэма. И все же Катарине не могла задерживаться. Ею двигала паника. Она бежала не только от людей королевы, но и от всемогущего любовника ее величества.

Мэри Стенли ждала ее. Как только Катарина вошла во двор особняка, дверь отворилась и на пороге появилась стройная, со вкусом одетая блондинка.

Катарина сразу увидела, что Лэм похож на мать. Она была светловолосая, сероглазая и необычайно красивая, мягкий вариант лица ее сына. Судя по всему, Мэри немало настрадалась за свою жизнь, но эта женщина казалась столь же элегантной и уверенной в себе, как любая благородная леди.

Катарина соскользнула с лошади, поддерживаемая одним из сопровождавших ее людей. Она не была уверена в том, как примет ее Мэри, но потом увидела, что та ей улыбается, и почувствовала облегчение. Мэри обняла ее и провела в дом, в небольшую спальню наверху.

— Мой сын много рассказывал о вас, и у меня такое ощущение, словно мы старые добрые друзья, — сказала Мэри, открывая дверь.

Катарина была прражена. Что говорил о ней Лэм? Неужели он действительно много рассказывал о ней своей матери?

— Я очень хочу быть вашим другом, леди Стенли. Мэри улыбнулась ей.

— Пожалуйста, зовите меня Мэри.

Она энергично двигалась по комнате, открыла гардероб, повесила плащ Катарины на настенный крючок, откинула тяжелое покрывало с кровати со столбиками по углам. Катарина смотрела в окно, из которого открывался вид на холмистую местность и симпатичную быструю речку. Невдалеке паслись овцы и резвились ягнята.

Так хорошо было ощущать, что эта женщина принимает ее как свою.

— Вы очень великодушны. Спасибо, — расчувствовавшись, сказала Катарина. Но ее мысли были заняты Лэмом. — Вы часто видите Лэма?

— Нет, не часто. — Улыбка Мэри угасла. — У него такая трупная жизнь. Ему не всегда безопасно появляться в Англии. А сейчас опасно как никогда. Но мы переписываемся. Он хороший сын. Он приезжает, когда может.

Катарина не сводила глаз с Мэри, в голосе которой звучала такая любовь, когда она говорила о Лэме. Катарина была рада — да что там рада, — счастлива. Она часто задавалась вопросом, любит ли Лэма его мать. Некоторые женщины могли ненавидеть ребенка, зачатого от насильника. Но не эта.

— Вы не против того, что я здесь? — Катарина чувствовала, что должна это знать.

— Вы жена Лэма. Мать его сына. Женщина, которую он любит. Конечно же, я не против.

Катарина уставилась на Мэри. Лэм никогда не говорил, что любит ее, но теперь Катарина поверила в это. Однако простой веры было недостаточно.

— Лэм сам сказал вам об этом? Вопрос как будто позабавил Мэри.

— Катарина, из того, что он наговорил мне за эти годы, можно было бы составить книгу. Мой сын влюбился в вас, как только увидел.

Катарина застыла в недоумении.

— Возможно, сейчас он любит меня. Надеюсь, что это так. Но он не любил меня раньше, когда мы жили на его острове. Он предал меня. Он притворялся, что любит меня, а сам помогал врагу моего отца, Фитцморису.

Хотя Катарина простила Лэма, ее не оставляла печаль при мысли о его предательстве. Мэри перестала улыбаться.

— В Эссексе многих людей сожгли на костре. Все царствование Кровавой Мэри мы жили в страхе, что нас обвинят, посадят в тюрьму и сожгут. Я не хотела, чтобы Лэм видел эти пытки, эти зверства — он был совсем маленьким, но священники требовали, чтобы он тоже смотрел.

Катарине стало тошно при одной мысли об этом.

— Что вы хотите этим сказать?

— Фитцморис не просто католик, как вы. Он фанатик. Он сжигает тех, кто сомневается в его вере, точно так же, как делала Кровавая Мэри. Лэм никогда не стал бы его поддерживать. Он принял обет, чтобы женится на вас, но он никогда не стал бы поддерживать Фитцмориса.

— Но он помогал ему, — прошептала Катарина. Мэри фыркнула.

— Мой сын очень умен. Тогда у него был тот же план, что и сейчас. Поддержать Фитцмориса только для того, чтобы его свалить. Совсем недавно он говорил мне, что при дворе есть люди, готовые вернуть вашего отца в Десмонд, когда настанет время занять место Фитцмориса.

Катарина ухватилась за край стола. У нее закружилась голова. Она начала понимать.

— Жизнь — это политика, милая моя, — строго сказала Мэри. — Я много лет жила при дворе, и знаю об этом из первых рук. Люди приходят и уходят. Коридоры власти заполняются, пустеют и заполняются снова. Лэм поклялся захватить Фитцмориса. Кто-то должен будет занять его место.

Катарина безмолвно уставилась на нее.

— Фитцморис сделался чересчур силен, Катарина, и его мятеж может увенчаться успехом. Теперь все поняли, что было бы гораздо лучше, если бы в Десмонде правил ваш отец.

Катарина вскрикнула. Теперь действия Лэма стали ей совершенно ясными. Ей следовало доверять ему. О Боже. А она не доверяла. До чего же Лэм умный, до чего смелый, до чего замечательный!

— Это невероятно дерзкий план, — хрипло прошептала она. — Но почему? Зачем он это сделал? Зачем совершать измену, чтобы вернуть моего отца в Десмонд? Я бы поняла это, если бы игра началась не слишком давно, после нашего венчания. Но он признался мне на острове Эйрик, что стал сотрудничать с Фитцморисом гораздо раньше, сразу после того, как захватил французский корабль, на котором мы с Джулией плыли, когда оставили монастырь. Лэм только-только меня увидел, когда объединился с Фитцморисом. Мэри пронзила ее взглядом.

— Скажите, милая, зачем бы такому сильному и богатому человеку, как Лэм, захватывать маленький торговый корабль с не представляющим ценности грузом?

— Не знаю.

Мэри снова улыбнулась.

— Потому что груз не представлял ценности ни для кого, кроме Лэма. Для Лэма он был бесценным.

Катарина все еще не понимала.

— Милая моя, на этом корабле были вы — и вы были нужны моему сыну.

Катарина знала, что Мэри ошибается. Тогда Лэм даже не подозревал о ее существовании. А может, все-таки знал ?

Глава тридцать шестая

Январь 1573 года

Лэм стоял на полубаке и держал у глаз подзорную трубу, направленную на покрытые пеной воды Атлантического океана. Он знал, что они всего на несколько часов опережают ужасный зимний шторм. Но пока еще он не собирался поворачивать в поисках безопасной гавани. Сначала он должен узнать принадлежность корабля, замеченного несколько часов назад и явно направляющегося в Южную Ирландию.

Последние три месяца Лэм вел блокаду острова, препятствуя доставке припасов Фитцморису. Две недели назад ему доложили, что оборванные и голодные мятежники скрываются в горах Керри. Местность была совершенно разорена. Время от времени они сваливались на местных жителей, как снег на голову, и забирали всю еду, какую могли отыскать, не думая о том, что те, у кого они ее отобрали, тоже станут голодать и что они тоже ирландцы — женщины и дети, многострадальные жертвы этой ужасной войны.

Война — грязное дело. Лэм ожесточил свое сердце, чтобы не ощущать никакого сочувствия к Фитцморису и его людям. Он никак не мог предотвратить голода, охватившего Южную Ирландию в результате многолетнего открытого грабежа, чинимого как ирландскими мятежниками, так и английскими солдатами. Он сосредоточился только на одном: он должен покончить с Фитцморисом, должен вернуть своего сына. И Катарину.

Наконец Лэм разглядел флаг шедшего вперед небольшого корабля. Это был шотландский корабль. Он улыбнулся, опустил подзорную трубу и приказал изменить курс «Клинка морей», чтобы искать убежища в гавани острова Валенсия.

Он хотел, чтобы шотландский груз был доставлен Фитцморису. Шотландцы не знали этого, но порох, который они везли, был некачественным. Он превратит мушкеты просто в дубинки. Лэм отлично знал, что Фитцморис отчаянно нуждался в этом порохе, точно так же, как в давно не поступавшем к нему продовольствии.

«Клинок морей» повернул и принялся резать тяжело вздымающиеся волны, стараясь опередить надвигающийся шторм.

Ричмонд, 1 марта 1573 года

Посланец сэра Джона Перро оказался измученным мальчишкой лет шестнадцати. Его красный мундир почернел от грязи и был в нескольких местах порван. Он стоял перед Елизаветой, покачиваясь от усталости.

— Ваше величество, лорд-президент Мюнстера приказал мне передать вам это. — Он протянул Елизавете запечатанное письмо.

Она уже знала его содержимое. Слухи распространялись со скоростью, недостижимой для любого курьера или документа. Ее сердце бешено колотилось. Она вскрыла письмо, прочла содержавшиеся в нем три строчки и взглянула на мальчишку.

— Это правда? Фитцморис действительно сдался сэру Джону при Килманмеке?

— Да, — сказал мальчик. — И он совсем жалко выглядел. Бледный и тощий, и одет, как оборванец.

Елизавета запрокинула голову и расхохоталась. Лечестер подошел и обнял ее одной рукой.

— Отличная новость!

— О да! Наконец-то с папистским изменником покончено. — Она еще раз вчиталась в последнюю строчку. Перро писал, что О'Нил сыграл решающую роль в том, что вожак мятежников был вынужден сдаться. Елизавета снова улыбнулась. На этот раз ее золотой пират ей не изменил. Ее сердце забилось быстрее, когда она представила себе, как снова увидит ею и вознаградит поцелуем — может быть, даже длительным. Елизавета отпустила гонца и увидела, что Сесил хочет с ней переговорить. По его взгляду она поняла, что дело серьезное и что он хочет остаться с ней наедине. Она вздохнула. Неужели она не может просто радоваться победе? Ей так долго пришлось ждать.

— Сэр Уильям?

— Нам нужно кое-что обсудить.

Лечестер выступил вперед. Он улыбался, но в его взгляде светился вызов.

— Говорите. Я не желаю отсылать Роберта. Совсем наоборот. — Она окинула Лечестера теплым взглядом. — Я хочу, чтобы он отужинал со мной.

Лечестер улыбнулся и пробормотал тоном соблазнителя:

— Как скажете, Бет, как скажете.

Сесил не счел нужным скрывать раздражение.

— Южная Ирландия осталась без предводителя. Освобожденное Фитцморисом место может занять другой папистский изменник. Мы должны это предотвратить.

— Я знаю, что вы собираетесь сказать. — Елизавета нахмурилась.

— Вот как? Нельзя было убирать Фитцджеральда, ваше величество. Может, он и своеволен, но он — мелкий лорд, которого интересуют только его дела. Пошлите его обратно сейчас же, пока не нашелся кто-нибудь другой, более опасный.

Елизавета принялась расхаживать по комнате. Ей хотелось кричать и выть от несправедливости всего этого. По правде говоря, она терпеть не могла наглого, своевольного ирландского лорда. И Ормонд, который сейчас уехал в Лейстер по своим делам, не будет обрадован, если его старый соперник вернется в Десмонд. Лечестер подошел к ней:

— На этот раз я совершенно согласен с Бергли, ваше величество. Фитцджеральд довольно безвреден, особенно сейчас, когда Десмонд разорен. Верните его домой как можно быстрее, прежде чем появится другой Фитцморис и при поддержке Испании бросит вам вызов.

Елизавета глубоко вздохнула.

— Мы выбираем соглашение, которое привяжет его к вам, — сказал Сесил. — Тем, что мы восстановим его в правах, мы сделаем его вашим преданным союзником. Пусть теперь он занимается войной в Южной Ирландии. Мы сосредоточимся на других делах, которыми давно собирались заняться.

Сесил был совершенно прав. Ирландия представляла постоянную проблему, но все же чертовски незначительную.

— Так тому и быть, — сказала Елизавета. — Этот наглый маленький изменник будет прощен и вернется обратно. Черт побери, как меня это бесит!

Делом Сесила было знать местонахождение влиятельных действующих лиц, особенно не принадлежащих ко двору. Как только он узнал о прибытии Лэма О'Нила, Сесил уединился в приемной королевы и приказал привести пирата к нему, пока Елизавета в королевских апартаментах наверху готовилась к встрече с ним.

О'Нил вошел в комнату, сохраняя непроницаемое выражение лица, с отсутствующим взглядом. Сесил приказал секретарям оставить их одних. Они смотрели друг на друга. Сесил чуть улыбался.

— Так вот, — сказал он, я хочу поздравить вас, О'Нил, с хорошо проведенной игрой. — В его тоне прозвучало восхищение.

Лэм с невинным видом спросил:

— Какую игру вы имеете в виду?

— О, я говорю о политических играх, о смертельно опасных политических играх.

Лэм приподнял брови, широко раскрыв глаза, но выражение его лица не изменилось.

— Вот как?

— Скажите мне только одну вещь. Есть одна вещь, которую я не понимаю.

Лэм молча ждал.

— Как вы узнали, что Катарина Фитцджеральд была на торговом корабле, который вы захватили?

— Почему вы думаете, что я знал, что она была на этом корабле, милорд?

Сесил рассмеялся.

— Бросьте, хватит притворяться. Иначе вы не стали бы захватывать корабль. Вы знали, что она находится на нем, и это было первым ходом вашей игры.

Лэм опустил голову и после непродолжительного молчания кивнул. Сесил был доволен.

— Так я и думал. Вы уже тогда решили жениться на ней и вернуть Фитцджеральда к власти.

Лэм посмотрел ему в глаза. Ничего не случится, если Сесил узнает правду.

— Я уже решил, что Катарина будет моей, но захотел жениться на ней и помочь ее отцу только после того, как взял ее в плен.

Сесил приподнял брови.

— Вы захватили ее просто для собственного удовольствия?

— Разве вам никогда неодолимо не хотелось женщины, милорд?

— Нет, — откровенно сказал Сесил. — Об этом я не мог бы догадаться. Но как вы узнали о ее местонахождении? Вы были связаны с ее отцом?

— Нет. Ее отец не знал, что она оставила монастырь.

Сесил молча ждал.

— Аббатиса сообщила мне, что Катарина собирается уехать с леди Стретклайд. Видите ли, я много лет был анонимным попечителем Катарины.

Лэм ожидал королеву в кабинете перед ее апартаментами, не обращая никакого внимания на возбужденную суету фрейлин и бросаемые на него любопытные и обольщающие взгляды. Елизавета наконец появилась после почти часового ожидания. Он заметил, что она очень тщательно выбрала для себя одежду и была во всем белом. Даже украшения, которые она надела, были девственными — ничего, кроме жемчуга.

— Всем удалиться, — приказала она, глядя на Лэма и расплываясь в улыбке.

Он подумал о том, с какой стати она так вырядилась. Может, хотела напомнить ему, что она невинна? Или хотела казаться девственницей? Одно было ясно — она уже слишком стара для того, чтобы носить белое, и это одеяние ей совсем не шло. Тем не менее Лэм улыбнулся ей, подошел и преклонил колена.

Теперь они были одни.

— Встаньте, Лэм. Он поднялся.

— Привет, Бет.

Ее взгляд скользнул по его лицу, потом, очень быстро, по его телу, прежде чем снова вернуться к глазам.

— Я доказал свою верность? — спокойно спросил он.

— Да, доказали. Какой же вы бесстыдник, Лэм. Так меня напугать. — Она сжала его руку. — Вы все еще остаетесь моим любимым пиратом. — Она заглянула ему в глаза.

— И все еще ваш покорный слуга. Навсегда.

— Значит, я вам небезразлична, — прошептала она, продолжая глядеть ему в глаза. Ее маленькая грудь прижалась к его руке. Приглашение было достаточно ясным.

Лэм подумал о Катарине. Он должен очень аккуратно сыграть эту последнюю партию. Он прижал рукой ее ладонь к груди и скользнул пальцами по ее щеке. Ее кожа была жесткой от избытка косметики.

— И что же, Бет? — негромко спросил он.

Она долго смотрела на него, потом с дрожью в голосе сказала:

— Вы никогда не целовали меня, Лэм.

— Вам нужен от меня поцелуй или нечто большее? Она вспыхнула.

— Что вы имеете в виду?

Теперь ему было некуда деваться, и он это понял. Ему оставалось лишь надеяться, что поцелуя будет достаточно, чтобы удовлетворить ее страсть к нему. Он склонил голову и тронул губами ее накрашенные губы. Елизавета сразу обмякла. Он обвил ее руками и мягко стиснул. Она отчаянно обхватила его и сразу приоткрыла рот. Зная, что от него требуется, Лэм прижался к ее губам. Елизавета трепетала, прижавшись к нему все телом, нащупывая языком его язык. Через некоторое время он отпустил ее.

Она смотрела на него блестящими затуманенными глазами, и выглядела, как неопытная и наивная девушка, какой пыталась казаться. Она дотронулась до распухших губ, и ее взгляд скользнул к его чреслам.

Лэм не был возбужден. Так далеко его притворство зайти не могло.

Елизавета с сожалением вздохнула и сказала:

— Вам надо было давным-давно поцеловать меня, мошенник.

От ее шутливого тона ему стало легче. Сейчас она не собиралась терять невинность. Он рассмеялся.

— Ваше величество, я опасался рисковать своей головой.

— Сомневаюсь, — сказала она, глядя на него. Теперь в ее глазах светилось не желание, что-то другое.

— Как поживает Катарина? — спросила она. Катарина, все еще скрывающаяся от правосудия за попытку убить королеву. Катарина, его жена.

— Я не знаю.

— Нет?

— Нет.

— Бросьте, мошенник. Наверняка она с вами на вашем острове. Моим солдатам не удалось нигде найти ее. Нет никаких признаков ее пребывания в Лондоне или Южной Ирландии.

— Ее нет на моем острове.

Елизавета уставилась на него, широко раскрыв глаза.

— Почему? Или вы уже не желаете ее? Лэм не ответил.

Елизавета резко сказала:

— Я возвращаю вам вашего сына, как и обещала. Вы не женились на ней, предвидев такой оборот дела?

— Разве вы забыли, что она замужем за Джоном Хоуком? — осторожно напомнил Лэм. Он не стал ничего добавлять. Не стоило сообщать Елизавете, что они с Катариной давным-давно обвенчались на острове Эйрик. Пока еще рано.

Но Елизавету этот ответ только позабавил.

— Она совсем не замужем за Хоуком. Джон Хоук развелся с ней несколько месяцев назад. Более того, он собирается жениться на леди Джулии Стретклайд.

Лэм ошеломленно уставился на нее. Внезапно его охватило возбуждение, и Елизавета поняла это.

— Вы женитесь на ней? — спросила она.

— Да.

— Она хотела меня убить. Она вне закона. Она заслуживает, чтобы ее повесили. Она потаскушка!

Лэм негромко спросил:

— Разве вы не можете ее простить, Бет, зная, что она была вне себя от горя из-за потери ребенка? Разве вы не можете даровать ей прощение ради меня?

— Вы женитесь на ней независимо от того, прощу я ее или нет? — с вызовом спросила Елизавета.

«До чего она мелочна и ревнива», — подумал Лэм, зная, что настало время сделать предпоследний ход.

— Вы послали Фитцджеральда обратно в Ирландию. Как сможет он удержать юг от распада, не имея союзников? Разве я не доказал свою верность, Бет? Подумайте о преимуществах моего союза с Фитцджеральдом. Мне не нужны войны. Я бы сделал все, что в моих силах, чтобы удержать его от любых интриг.

Она с несчастным видом уставилась на него.

— До чего вы умны. Конечно же я предпочла бы, чтобы Фитцджеральд имел союзником вас, а не какого-нибудь ярого католика вроде Бэрри или Макдоннела.

И тут Лэм пошел с последней, самой сильной карты.

— Когда Катарина станет моей женой, вам больше нечего будет ее опасаться, Бет. Я вам это обещаю.

Елизавета отшатнулась.

— Я не имею в виду ее способность владеть кинжалом, — вполголоса добавил он.

Елизавета молчала. Ее грудь тяжело вздымалась.

— Я никому не отдам то, что принадлежит мне, — негромко продолжал Лэм. — И никто не решится проникнуть на территорию, занятую ОНилом. Даже граф Лечесгер.

Елизавета побледнела.

— Он все еще хочет ее, — выкрикнула она. — Он совершенно взбесился, когда она исчезла, мои шпионы доложили мне об этом!

Лэму стало необъяснимо жаль Елизавету, которая вынуждена была шпионить за своим любовником. Но он отбросил свою сентиментальность в сторону.

— Я убью Лечестера, если он только попробует приблизиться к ней.

Лицо Елизаветы покрылось пятнами.

— Так берите ее, женитесь на ней! А я, видит Бог, стану молиться, чтобы она всегда была беременна!

— Помилование, Бет. Вы ее помилуете?

На сердитом лице Елизаветы появилось выражение откровенного упрямства.

— Разве недостаточно того, что я уже сделала? Я возвращаю вам вашего сына и даю согласие на ваш брак.

— Когда-то давно вы сказали, чтобы я обращался к вам с любой просьбой, обещая вознаградить меня за мою службу. Я хорошо послужил вам и теперь обращаюсь с просьбой, Бет. Мне надо, чтобы вы помиловали Катарину.

— Ладно! Я ее помилую! Но знайте, если она только покажется мне на глаза, я прикажу ее немедленно схватить! Вы меня понимаете, Лэм? Держите ее подальше от меня и от моего двора! — Елизавета побагровела.

— Хорошо, — улыбнулся Лэм.

Он выиграл свой приз. Катарина принадлежит ему.

Глава тридцать седьмая

Лэм запасся официальным помилованием королевы за свои собственные преступления, так же как и признанием своих заслуг в поддержке королевы против Фитцмориса. Она также намекнула на возможное вознаграждение, если ему удастся сохранить статус-кво в Южной Ирландии. Лэм был просто ошарашен.

Елизавета практически пообещала ему, что в один прекрасный день она наделит его собственными землями и титулом, чтобы ему было что передать своему сыну.

Теперь он быстро шел к «Клинку морей», стоявшему на якоре неподалеку от Ричмондской лестницы. Рядом, стараясь не отставать от него, шла молодая пышногрудая женщина. На руках она держала ребенка.

Лэм не мог оторвать глаз от светловолосого младенца. Какие у него синие глаза. Какие синие, какие внимательные и до чего умные. Какого отличного сына Катарина подарила ему. Теперь Лэм должен привезти ей их сына, как и обещал.

Когда он видел ее в последний раз, она скорее спала, чем бодрствовала. И все же она сказала, что любит его, что доверяет ему. Значит, это говорило ее сердце.

Лэм надеялся, что так оно и было. Ему ужасно не хватало ее, и он так любил ее, что не представлял, как сумеет пережить, если она не чувствует того же самого по отношению к нему. Но если нет, то он будет ухаживать за ней, пока не завоюет ее сердце точно так же, как давным-давно завоевал ее тело. Он не найдет покоя до тех пор, пока они не соединятся снова, пока они не станут жить вместе как муж и жена.

— О'Нил!

Лэм остановился, узнав голос человека, который его окликнул. Он повернулся, поджидая торопливо подходившего Ормонда. Лэм насторожено напрягся. Этот человек был теперь его врагом.

Ормонд остановился перед ним.

— Вы возвращаетесь к Катарине?

— Верно.

— Вы знаете, что она встретилась со своим отцом в Бристоле? На той неделе они отплыли в Ирландию.

Лэму это было уже известно. Мэри Стенли написала ему длинное подробное письмо.

Ормонд немного помялся, потом сунул ему небольшой сверток.

— Отдайте это ей. Думаю, она захочет это иметь.

Лэм уставился на графа Ормонда, но не сумел разобрать, что он чувствует. Его темные глаза были наполовину прикрыты, а по лицу ничего нельзя было прочесть.

— Что это? — просил Лэм.

— Моя мать в спокойные периоды своей жизни вела дневник. Его вернули мне после ее смерти. Я думаю, что Катарине захочется его иметь.

Лэм был ошарашен. Ормонд отвернулся.

— Поймите меня правильно, — проворчал он. — Я навсегда останусь врагом Фитцджеральда, и сейчас я так же готов переломить ему хребет, если он попытается оскорбить меня или мою королеву, как сделал это много лет назад при Эффейне! Для меня не имеет значения, что Катарина моя сводная сестра!

Лэм поверил ему, но не мог сдержать улыбку.

— Мои слова кажутся вам забавными? — рявкнул Ормонд.

— Бросьте, Том, — поддразнил его Лэм. — Сознайтесь, что вы чувствуете симпатию к моей Катарине.

— Совсем небольшую. И выслушайте еще вот что. Если вы не женитесь на ней и не сделаете из нее честную женщину, я и до вас доберусь. И притащу вас к алтарю.

— Мы уже женаты, — спокойно сказал Лэм.

— Вы уже обвенчались с моей сестрой? — Глаза Ормонда широко раскрылись.

— Верно. Но по политическим соображениям мы держали это в тайне.

— Я сохраню вашу тайну, О'Нил. — Ормонд улыбнулся. — Но не думайте, что теперь что-то изменилось, потому что вы мой родственник. Ни вы, ни кто другой не помешает моей решимости защитить королеву.

Лэм наклонил голову.

— В благородстве вам не откажешь.

— Вы решили мне польстить?

Прежде чем Лэм успел ответить, ребенок разразился отчаянным плачем.

Оба повернулись, глядя на плачущего младенца. Кормилица отвернулась и стала кормить ребенка грудью. Лэм и Ормонд переглянулись.

— Ваш сын, — сказал Ормонд с легкой дрожью в голосе. — Внук моей матери.

— Ваш племянник, Ормонд, — спокойно сказал Лэм.

— Не рассчитывайте связать меня этими семейными узами.

Лэм рассмеялся.

— У меня и в мыслях этого не было, — сказал он. — Милорд, я уверен, что Катарина будет очень рада получить от вас этот подарок. Я благодарю вас от ее имени.

Ормонд, казалось, его не слышал. Он не спускал глаз с младенца.

Килморский лес

После Дублинского замка поездка Джеральда Фитцджеральда превратилась в триумф. Всюду к нему присоединялись группы ирландцев, которые приветствовали его, и к тому времени, как Джеральд добрался до огромного леса, простиравшегося на многие мили в горах Гелти и Баллихор, его окружали сотни восторженных сторонников — как простолюдинов, так и лордов. Облаченный в одежды гэльского вождя, он привстал в стременах, готовясь произнести речь. Толпа в ожидании притихла.

Катарина остановила лошадь рядом с лошадью Элинор. Ее сердце громко колотилось от радости, на глазах выступили слезы. Они с Элинор обменялись взглядами и взялись за руки. Джеральд высоко поднял руки. Он был бледен и походил на привидение.

— Народ мой! — воскликнул он. — Я вернулся. Граф Десмонд вернулся!

По ущелью разнеслись приветственные крики.

— Никогда больше у вас не отберут Десмонд, обещаю вам! — Его голос потонул в реве одобрения. Когда все утихло, он воскликнул: — Никогда больше не осмелятся англичане загнать вас в леса и болота, преследовать по горам и ущельям. Граф Десмонд послужит вам защитой! Ура Десмонду!

Катарина отпустила руку Элинор. Она не могла поверить тому, что ее отец мог с таким вызовом говорить о короне. Неужели он осмелится снова начать оттуда, где остановился восемь лет назад? Элинор побледнела, тоже не веря своим ушам.

Толпа разразилась дикими криками восторга, размахивая флагами и вымпелами, копьями и кинжалами.

— Никогда больше, — взревел Джеральд, — для вас не будет ни принца, ни королевы, ни Бога, ни дьявола — никакого другого повелителя, кроме графа Десмонда!

В ущелье разразилось нечто невообразимое. Джеральд сиял, стоя в стременах, и его глаза лихорадочно блестели.

Катарина глядела из окна своей прежней спальни на бурлящие воды реки ниже острова, на котором стоял замок Эскетон. На другом берегу еле виднелась колокольня аббатства, где была похоронена ее мать.

Его окружали луга с пышной зеленой травой, а дальше простирался лес, в котором росли дубы, сосны и вязы. Этот вид Катарина знала не хуже, чем свое отражение в зеркале. Как хорошо наконец-то оказаться дома.

И все-таки теперь для нее одного Эскетона будет мало.

Лэм. Вот кого ей не хватало. Его и их сына. Каким несущественным теперь ей казалось прошлое. Где сейчас Лэм? Ведь он сказал, что вернется за ней с их ребенком.

Он выдал королеве Фитцмориса. Десмонд возвращен ее отцу. Что его держит? Почему он не едет?

И неужели это правда? Неужели он специально похитил ее несколько лет назад? Неужели знал о ее существовании еще тогда, когда она о нем даже представления не имела?

— Катарина.

Она вздрогнула и повернулась к отцу, который зашел в комнату без стука. Ее приветственная улыбка угасла. Он выглядел мрачным, что стало редкостью после его возвращения в Ирландию.

— Что случилось, отец?

— У тебя гость, — сказал Джеральд.

— Лэм! — вскричала Катарина, сцепив руки на груди.

— Граф Лечестер, — поправил Джеральд. Катарина отшатнулась, осознав услышанное. Он гнался за ней до самого Эскетона, чтобы получить с нее долг. О Господи.

Джеральд сурово смотрел на нее.

— Лечестер — один из самых влиятельных людей в Англии. Не раздражай его, Катарина. Не вздумай ему сопротивляться.

— Отец… — неуверенно начала она.

— Нет! — прервал он. — Не подведи меня на этот раз. Исполни то, что должна исполнить. — Он повернулся и быстро вышел.

Катарина глядела ему вслед, не в силах шевельнуться. Исполни то, что должна исполнить.

Лечестер ждал ее внизу, в большом холле, один. Когда она вошла, он встал и оглядел ее с головы до ног своими темными глазами. Его губы были плотно сжаты.

У Катарины стучало в висках. Она чувствовала, что вот-вот упадет в обморок, и остановилась, не доходя до него, в панике думая, что он, возможно, намерен взять ее здесь же, в холле.

— Может, вы думали избежать расплаты? — спросил он.

Катарина не могла выговорить ни слова и только облизала губы.

— Давайте пройдемся по парку, — вдруг сказал он и, подойдя, взял ее под руку.

Парк. Он собирается взять ее в парке. Катарина не произнесла ни слова, пока они шли через дворик в парк. Когда они остановились под цветущей яблоней, Катарине удалось немного справиться с собой. Лечестер отпустил ее руку. Катарина с опаской наблюдала за ним.

— Вы сбежали от меня, — сказал он. Его взгляд скользнул по ее лицу и остановился на губах.

— Да.

— Значит, вы думали меня обмануть? — Несмотря на мягкий тон, в его глазах горел гнев.

— Я ваша должница. И если вы настаиваете, я дам вам то, что вы хотите. Но…

— Я настаиваю.

— Прошу, Роберт, не делайте этого. — Прежде она никогда не обращалась к нему по имени.

Он склонил голову набок.

— Я очень долго вас желал, Катарина. Вы сошли с ума, если думаете убедить меня отступиться. Или вы сами придете ко мне сегодня вечером, или я приду к вам и возьму то, что хочу, даже если вы будете сопротивляться.

Задрожав, она закрыла глаза.

— Вам не потребуется меня насиловать. — Она посмотрела на него. — Я люблю Лэма.

— Мне это безразлично. — Он повернулся и пошел прочь.

Катарина смотрела ему вслед, повторяя себе, что должна пережить предстоящую ночь. Но она не могла не думать о Лэме и надеялась на чудо.

День тянулся бесконечно. Катарина стояла у окна спальни, невидящим взглядом уставившись на реку и окружающую местность. Лечестер сидел с ее отцом в холле, и до нее время от времени доносились взрывы хохота. Она могла слышать обрывки их разговора, и поняла, что Джеральд уже изрядно пьян. Как назло, Роберт Дадли как будто твердо решил оставаться трезвым.

Ярко-синее небо начало бледнеть. Солнце стало медленно опускаться за горизонт.

Под окном слышались раскатистый мужской хохот и взвизгивания служанки.

Катарина вцепилась в подоконник. Небо теперь стало сиреневым, солнце превратилось в огненный оранжевый шар, висящий над темным лесом.

Она не могла пройти через это, и все же должна была, потому что в противном случае он ее изнасилует. Ее снова захлестнула паника. Нельзя ли его отравить?

Небо сделалось золотистым, появился бледный мерцающий месяц.

И тут Катарина увидела корабль. Черный и стремительный, он поднимался вверх по реке, гордо раздув паруса.

«Клинок морей». Лэм здесь.

Потом она вспомнила, кто сидел внизу с ее отцом, и ее радость и возбуждение исчезли, сменившись неподдельным ужасом. Катарина резко повернулась, выбежала из комнаты и понеслась по скользким каменным ступеням.

В центре холла Катарина замерла как вкопанная. Ее отец, слегка покачиваясь, поднялся на ноги.

— Кто это? — спросил он, не совсем четко выговаривая слова.

Катарина встретила взгляд Лечестера.

— Лэм, — прошептала она.

Лицо Лечестера посерьезнело, и он медленно встал.

Широкими шагами в холл вошел Лэм.

В сапогах, бриджах и не застегнутой тунике он представлял самое великолепное зрелище, какое ей доводилось видеть. Она боялась того, что должно было случиться, но от охватившего ее возбуждения не могла вымолвить ни слова.

Он видел только ее.

— Катарина.

С криком радости Катарина бросилась в его объятия.

Лэм крепко обнял ее, чуть покачиваясь. Потом он застыл, и она поняла, что он заметил стоявшего сзади нее Лечестера.

Она заглянула в глаза Лэма, торопливо прошептав:

— Ничего не случилось.

— Что ему нужно? — еле сдерживаясь, спросил О'Нил.

— Я… я обещала ему свое тело за то, чтобы он помог убедить королеву освободить вас. — Катарина вцепилась в широкие плечи Лэма, чувствуя, как они задрожали от ярости. Ее охватил ужас. — Я вас люблю, Лэм, я была готова на что угодно, лишь бы спасти вашу жизнь.

Его взгляд смягчился.

— Катарина, до чего мне вас не хватало! — Он крепче сжал ее, и его глаза потемнели. — Вы не будете выполнять вашу часть сделки.

Он отпустил ее и, холодно улыбнувшись, повернулся к Лечестеру:

— Вы меня слышали, Дадли? Мне безразлично, о чем вы договаривались с моей женой. Я расторгаю эту сделку.

Лечестер широко раскрыл глаза.

— И когда же это случилось?

— Давным-давно, — ответил Лэм.

Лечестер взглянул на Катарину. Она кивком подтвердила слова Лэма.

— Вы ее тронули? — спросил Лэм.

Лечестер понял, что это вызов, и напрягся, взявшись за усыпанную драгоценными камнями рукоять рапиры. Он не сказал ни слова, не сводя глаз с Лэма.

Лэм в мгновение ока выхватил оружие, и рапира с тонким свистом прорезала воздух.

— Может, я избавлю вас кое от чего, чем вы так гордитесь. Тогда вы больше не сможете терроризировать женщин.

На виске Лечестера блестела струйка пота.

— Вы не в своем уме. Катарина обратилась ко мне. Она согласилась на эту сделку, но она не грела мою постель, О'Нил.

— Перестаньте, — прошептала Катарина, когда Лэм двинулся на медленно отступавшего Лечестера.

— Вы ее тронули? — проговорил Лэм. Внезапно он сделал выпад, рапира со свистом несколько раз рассекла воздух, и на ее кончике повисла полоска материи от дублета Лечестера.

— Нет, — сказал он, побледнев. Катарина бросилась между ними.

— Лэм, умоляю! — Она бесстрашно повернулась к Лэму, так что кончик рапиры на мгновение коснулся ее груди. Он быстро отвел его, даже не успев порезать платье.

Катарина наступала на него, умоляя:

— Лэм, прекратите это сумасшествие! Ничего не случилось! Пожалуйста, Лэм! Вам нельзя схватываться с Дадли! О Господи! Подумайте обо мне, подумайте о ребенке! На этот раз королева точно вас повесит!

Лэм уставился на нее дикими глазами. В них горел огонь, какого она до этого не видела.

Катарина не отводила взгляда и наконец увидела, как жажда крови в его глазах померкла.

— Лэм, — задыхаясь, выговорила она.

Он бросил рапиру в ножны и протянул к ней руки. Катарина бросилась в его объятия и уткнулась головой ему в грудь. Он крепко прижал ее к себе, потом повернулся так, что они оба смотрели на уставившегося на них Лечестера.

— Завтра я уеду. Но берегитесь, О'Нил. Я не люблю поступаться тем, что по праву принадлежит мне.

Лэма била дрожь, но Катарина крепко схватила его за руку, и он не двинулся с места. Лечестер повернулся, чтобы уйти. Джеральд бросился к нему. Он казался гораздо трезвее, чем был до этого. Он обхватил графа одной рукой и повел к столу, что-то быстро говоря, пытаясь его успокоить.

— Мы нажили себе врага, — приглушенно сказала Катарина. Теперь, когда все было кончено, ее саму начало трясти.

Лэм прижал ее к себе.

— Лечестер не дурак. Сейчас он может считать себя нашим врагом, но все равно он останется нашим вынужденным союзником здесь, в Ирландии, потому что он ненавидит Ормонда гораздо сильнее, чем нас. Они оба соперничают за благосклонность королевы.

Он погладил ее по спине, по волосам, и наконец обхватил ладонями ее лицо, заглядывая ей в глаза.

— Вы вернетесь ко мне, Кэти? Чтобы быть со мной рядом, вести мой дом, рожать моих детей, жить со мной и любить меня?

— Да, — прошептала она. — Да!

Он засмеялся громко, беззаботно, торжествующе и прижался к ней губами в крепком, долгом поцелуе. Когда он поднял голову, на его лице играла улыбка.

— Я вам кое-кого привез, любимая. Катарина вцепилась в его рубашку.

— Наш сын!

Нежно улыбаясь, Лэм кивнул, глядя через ее плечо.

Катарина резко повернулась и увидела стоявшую в дверях женщину со спящим ребенком на руках. Она вскрикнула и, подобрав юбки, бросилась к ней.

Она чувствовала, что готова упасть в обморок. По ее щекам текли сдезы. Женщина улыбнулась ей и протянула ребенка. Катарина прижала к груди маленькое теплое тельце, не сводя глаз со спящего младенца.

— Мой сын, — задыхаясь, прошептала она. Лэм оказался рядом с ней.

— Ее величество не стала давать ему имени, — сказал он. — Выбор за вами, Катарина.

Катарина разрыдалась, качая ребенка на руках осыпая пухлые щечки поцелуями. Ребенок пошевелился и открыл глаза. Их взгляды встретились. Взгляды матери и сына, впервые с того времени, как он родился. Катарина зарыдала еще сильнее.

Через какое-то время, немного успокоившись, Катарина шептала своему малышу:

— Какой ты прелестный — совершенно как твой отец. — Она взглянула на Лэма.-Я хочу назвать его Генри, в честь отца королевы — и в честь самой королевы.

Лэм расхохотался.

— Ну, Кэти, вы начинаете разбираться в политике. Катарина засмеялась вместе с ним, а Генри О'Нил сладко зевнул.

Темную комнату заливал лунный свет.

Катарина и Лэм остановились в середине комнаты. С громко бьющимся сердцем, еле стоя на подгибающихся ногах, Катарина искоса взглянула на Лэма.

Он стиснул ее в объятиях. Его губы нашли ее губы. В его поцелуе не было ничего нежного и успокаивающего. Он был яростным, жаждущим, долгим и глубоким.

Его ладони обхватили и стиснули ее груди. Катарина рванула шнурки его рубашки и просунула под нее руки. Его мышцы содрогнулись под кончиками ее пальцев. Он оторвался от ее губ.

— Жадина, — хрипло выговорил он, срывая с себя рубашку и отбрасывая ее в сторону.

Катарина рассмеялась.

— Этой ночью я буду очень жадной, милорд, и не без причины, — прошептала она. Ее пальцы скользнули за пояс его бриджей, легко касаясь его плоти. — Не думаю, что вам удастся меня удовлетворить.

— Это вызов, госпожа? А вам известно, что пираты обожают драться на дуэли?

— Вот как? — Она обольстительно улыбнулась, поглаживая пальцами его кожу около пупка. Ее ладонь снова коснулась его плоти.

В то же мгновение Катарина оказалась брошенной на постель. Она нетерпеливо задвигалась. Он навис над ней, блистая серыми глазами.

— Приди ко мне, — прошептала она.

Он пропустил ее нежное приглашение мимо ушей. Он долго, с вызовом, смотрел ей в глаза своими потемневшими глазами. Потом он не спеша сдвинул вниз ее лиф вместе с рубашкой, обнажив ее груди. Едва дыша, Катарина застыла, предвкушая наслаждение.

Лэм улыбнулся ей и наклонил голову. Как только его язык коснулся ее соска, Катарина обхватила его голову, выгибаясь и выкрикивая его имя. Он принялся легонько посасывать ее сосок, постепенно задирая ее юбки. Он сорвал с нее полотняное белье и обхватил ладонью ее лоно. Катарина издала звук, в котором смех перемежался с рыданием.

Его палец принялся со знанием дела потирать ее расщелинку. Катарина задергалась, издавая громкие стоны.

— Я не смогу вас удовлетворить сегодня, милая? — прошептал он, склонившись над ней.

Его язык затрепетал в том месте, которое только что занимал палец. Он зарылся лицом в пышную поросль. Катарина обхватила руками его затылок, вскрикивая снова и снова.

Она вдруг обмякла и куда-то поплыла, смутно представляя, что происходит. Лэм куснул ее бедро. Их взгляды встретились. Его глаза лихорадочно блестели, но хрипловатый голос звучал поддразнивающее.

— А это как вам понравилось? — спросил он. Она улыбнулась, вдруг осознав его позицию между ее раздвинутых бедер. Ее сердце сразу учащенно забилось.

— Может, и понравилось, — согласилась она, — но до удовлетворения еще далеко.

Его глаза потемнели, и его рот снова был занят делом. Катарина ахнула, цепляясь за его плечи. Его язык вызывал невообразимые ощущения на ее сверхчувствительной коже. Ее бедра сами собой задвигались, притираясь к нему. Внезапно его сильные пальцы оказались внутри нее, раз за разом продвигаясь все глубже. Она задыхалась, вскрикивая:

— Лэм, прошу! Войди в меня, сейчас же войди! — Слишком поздно, потому что она уже переставала владеть собой и проваливалась в небытие.

Когда она открыла глаза, он поглаживал ее лицо, оглядывая ее всю блестевшими серебром глазами. От его жаркого голодного взора все тело Катарины напряглось.

— Я признаю поражение, — прошептала она, протягивая руку и прижимая ладонь к его щеке.

Он улыбнулся, но в мышцах его лица чувствовалось напряжение. Его рука провела ее ладонью по своей груди и ниже, к животу. Он ждал, не сводя с нее взгляда, и Катарина потянулась еще ниже, дрожащими пальцами прослеживая тяжелые контуры сквозь ткань бриджей.

Ее тело снова охватила лихорадка желания. Не сводя с него глаз, она просто сказала:

— Я вас хочу, Лэм.

Он рассмеялся смехом, полным торжества и восторга. Через мгновение он улегся на нее, обхватив ее сильными руками, прижимаясь губами к ее губам. Его язык быстрым толчком скользнул внутрь. Катарина не просто ласково встретила его — она глубоко всосала его в свой рот.

И она обвила лодыжками его икры, от чего их тела сдвинулись таким образом, что его пульсирующие чресла вклинились между ее бедрами.

Он со стоном оторвался от ее губ.

— Кэти… Это было так долго, так долго, я не могу больше ждать. — Он уже рвал застежку бриджей.

По полу разлетелись перламутровые пуговицы. Руки Катарины нырнули в бриджи, ее пальцы обнаружили спелый кончик и принялись его поддразнивать. Лэм резко вжался в ее ладони, выкрикивая ее имя, выгибая спину, держась только на напружинившихся руках.

Рыдая и смеясь одновременно, со струящимися по щекам слезами, она направила его внутрь себя.

Лэм рванулся вглубь с такой силой, что Катарина съехала к изголовью кровати.

Ей это было безразлично. Небезразлично ей было только одно — лежащий на ней мужчина, мужчина в ней самой, мужчина, которого она любила.

Обхватив ее ягодицы, он приподнял ее, чтобы погрузиться еще глубже. Катарина обхватила ногами его талию. Он продолжал лихорадочно двигаться в ней. Она вскрикнула. Ее мышцы конвульсивно сжимались снова и снова, во тьме сверкали молнии, и наконец она ощутила, как его горячее семя потоком выплеснулось глубоко в ее лоно.

Хрипло дыша, он перевалился на бок, не отпуская рук и поворачивая ее за собой. Они лежали в объятиях друг друга. Лэм поцеловал ее макушку.

Только через некоторое время Катарина смогла пошевелиться. Она приподнялась на локте, поглаживая его грудь, его лицо. Ее глаза сияли. Лэм открыл глаза, излучавшие не менее яркое сияние, и улыбнулся ей. У нее в сердце.все перевернулось.

— Я люблю вас, — прошептала она.

— Как мне хотелось услышать эти три простых слова.

— Люблю, — сказала Катарина, — и всегда любила. Лэм, простите, что я могла усомниться в вас.

— Ну-ну. — Он коснулся ее губ кончиком пальца. — Не надо извиняться. Пожалуй, мне следовало сразу сказать вам о моей игре. Возможно, это я виноват в перенесенных за эти месяцы страданиях.

— Не обвиняйте себя, — с горячностью произнесла Катарина. — Давайте оставим прошлое в покое. Теперь я могу забыть все это, Лэм.

— И все простить тоже? — спросил он, приподнимаясь на локте.

Она смутилась.

— Но мне нечего вам прощать.

Он склонился вперед и очень нежно завладел ее губами.

— Катарина, — сказал он через некоторое время, — хотя я рассчитываю, что большую часть времени мы будем проводить в Десмонде, вы не стали бы возражать, если бы несколько летних месяцев пожили на острове Эйрик? Конечно, в особняке.

Сердце Катарины готово было выскочить из груди.

— Конечно нет, — прошептала она. — Мне этого очень бы хотелось. — Потом она озорно улыбнулась, потому что вся ее душа пела. — Вообще-то есть одна вещь, которая меня беспокоит.

— И что бы это могло быть, Кэти?

— Лэм, когда вы захватили французский корабль, вы знали, что я там?

— Конечно.

Катарина задумчиво посмотрела на него.

— И вы захватили его из-за меня?

— Да, — сказал он с виноватым видом. Она была поражена.

— Ничего не понимаю.

— Конечно нет, откуда вам было знать? Я впервые увидел вас, Катарина, когда вам было всего шестнадцать. Я как-то провел ночь в монастыре. Там я увидел вас — и я погиб. С того самого мгновения мной владела только одна мысль — в это мгновение возникла моя любовь. — Я стал расспрашивать о вас, но аббатиса отвечала очень неохотно. Видно было, что ее пугает мой интерес к вам. Однако когда я предложил оплачивать ваше содержание, она не могла отказаться, потому что ваш отец перестал высылать деньги. А когда я стал вашим попечителем, она регулярно присылала мне письма с сообщениями о вас.

— Вы оплачивали мое содержание? — ошарашено спросила она.

— Я мужчина, не забывайте, и я пират. Вы были прелестной женщиной, оставшейся беззащитной, и нуждались в защитнике. Я желал вас почти так же сильно, как желаю сейчас. Но вы были так молоды, что я готов был ждать. Конечно, в то время мною двигали не такие благородные мотивы, как сейчас. Я собирался сделать вас своей любовницей, а вовсе не женой. Но после того, как я вас встретил, я понял, что мимолетной связи будет недостаточно. — Он наклонился и коснулся ее губ своими. — Этого всегда будет недостаточно, Катарина.

— Вы претворились, что не знаете меня, когда мы впервые встретились, — сказала она, прерывая молчание.

— Как я мог раскрыть вам свои намерения? Я сразу понял, что вы еще сильнее сопротивлялись бы мне, если бы знали, что я похитил вас намеренно.

— Да, — выдохнула Катарина, думая о том, что он с самого начала был влюблен в нее — еще до того, как она его встретила. — Я пришла бы в ярость.

Лэм обнял ее.

— Вы можете простить меня, Катарина? За то, что я взял вашу судьбу в свои руки? Что направлял ее, что распоряжался ею?

Она засмеялась и обняла его.

— Лэм, мне пришло в голову, что все, что вы сделали с тех пор, как меня похитили, делалось ради меня — ради вашей любви ко мне.

Он улыбнулся, глядя ей в глаза.

— Да, Катарина, вы правы.

— Однажды, — прошептала она, — вы сказали, что предназначены мне судьбой. Теперь я наконец-то поняла. — Она обхватила его лицо ладонями. ~ — Я люблю вас, Лэм, и я благодарна Господу за ваше пиратское поведение.

— Я люблю вас, Катарина, — вполголоса хрипло сказал он. — Всегда любил и всегда буду любить.