Воздух в сарае был пропитан запахами растворителя. В помещении, под звуки льющейся из портативного радио музыки, работали три человека. Один переносил рисунки из одного лотка с водой в другой, еще один сосредоточенно ретушировал за столом эстамп, а третий склонился над небольшой картиной, рассматривая ее через закрепленные на клейкой ленте окуляры. Все трое были так поглощены работой, что не услышали шума подъехавшей машины и не заметили длинной тени, упавшей на порог через несколько секунд.
      Вновь прибывший окинул взглядом комнату; при этом вся его высокая, поджарая фигура выражала нетерпение. Он резко постучал в открытую дверь сарая, но тщетно. Пришлось постучать еще раз, и только тогда один из людей поднял голову и посмотрел, мигая по-совиному, на темный силуэт.
      – Адам! Извините, сразу я вас не увидел.
      – Привет, Эдди. А Гарри, то есть мистер Бретт, здесь?
      Этот вопрос вызвал странную реакцию. Оба молодых человека с мольбой посмотрели на третьего участника, вернее, участницу их трио, которая на мгновение замерла, стоя к ним спиной. Потом она жестом велела одному из них выключить радио, сдвинула ленту вверх, за козырек бейсболки, надела темные очки, отложила кapтину, стянула с рук нитяные перчатки и неторопливо пошла к двери.
      – Его нет, – спокойно обратилась она к посетителю.
      – А когда он будет? – требовательно спросил тот. – Послушайте, моя фамилия Дайзарт. Я постоянный клиент, и мне нужно быстро отреставрировать один портрет. Мне необходимо срочно связаться с Гарри.
      Ее глаза за темными стеклами прищурились. Значит, Адам Дайзарт. Не тот долговязый школьник, каким она его помнила, но и не эстетствующий, томный тип, каким он, по ее представлениям, должен был стать. Человек, ростом более чем шесть футов, представлял собой сплошные загорелые мышцы и был одет в истрепанные, рваные джинсы и выгоревшую черную трикотажную рубашку.
      – Но почему? – спросил он. – Если он где-то в другом месте, дайте мне хотя бы номер его телефона, чтобы я мог с ним поговорить…
      – Это невозможно, – резко сказала девушка. – Он в больнице. Недавно у него случился легкий инфаркт, и единственный вид реставрации, которым он будет заниматься какое-то время, это восстановление здоровья.
      – Господи! – Адам в ужасе уставился на нее. – Какой кошмар!
      Она сжала губы.
      – Ваша картина настолько важна?
      – Я беспокоюсь за Гарри, – ответил он. – Скажите мне, в какой он больнице, чтобы я мог его навестить.
      – Нет, мистер Дайзарт. Сейчас меньше всего нужно, чтобы к нему приставили с разговорами о работе. Кто бы это ни был. – С удовлетворением она наблюдала, как он пытается побороть раздражение.
      – Вы новенькая, – сказал наконец Адам. Он кивнул на остальных работников, которые делали вид, будто не прислушиваются к спору. – Уэйна и Эдди я, само собой, знаю. Гарри взял вас на работу?
      – Да, временно.
      Адам озадаченно запустил руку в свои черные вьющиеся волосы.
      – Послушайте, давайте начнем все сначала. Мы с Гарри старые друзья, и я очень переживаю за него.
      Она секунду смотрела на него, потом кивнула.
      – Я вернусь из больницы около половины девятого. Если хотите, можете позвонить мне домой.
      – Вы здесь остановились?
      – Я здесь живу, мистер Дайзарт. Во всяком случае, пока. Я – Гэбриэл Бретт.
      – Гэбриэл? – Адам Дайзарт удивленно уставился на нее, потом протянул руку и радостно улыбнулся. – Мы так давно не виделись, что я вас не узнал. Гарри часто говорил о своей талантливой дочери. Он гордится тем, что вы идете по его стопам, и считает, что мастерством вы даже превосходите его.
      – Я пока заменяю его, – сказала она, не отреагировав на комплимент. – Но я по горло занята уже принятыми заказами, так что в данный момент помочь вам ничем не могу. Прошу меня извинить, мистер Дайзарт. До свидания. – Она холодно кивнула ему и вернулась к своему рабочему месту.
      Адам Дайзарт несколько секунд оторопело смотрел ей вслед, потом круто развернулся и направился к своей машине.
      Уэйн и Эдди посматривали на дочь своего работодателя с тревогой и беспокойством, но продолжали работать в полном молчании до тех пор, пока наконец Гэбриэл не сняла окуляры и не повернулась к ним.
      – Ну, что с вами такое? – спросила она.
      Высокий, худощавый Уэйн со светлыми, курчавыми волосами, подвязанными лентой, переглянулся с темноволосым, коренастым Эдди.
      – Дело в том, Гэбриэл, что твой отец обычно бросает все, когда Адам Дайзарт приходит со своей последней находкой. И всегда берет его заказ вне очереди.
      – Спасибо, что ты сообщил мне об этом, Уэйн, – произнесла Гэбриэл резким тоном, – но мне известно о договоренности отца с «Аукционным домом Дайзарта». Однако теперь, когда отец в больнице, я отказываюсь бросить все только потому, что наследник престола Дайзартов требует немедленного внимания.
      – А твой отец знает об этом?
      – Папа временами брал на себя слишком много работы – он, видите ли, не мог отказать Адаму Дайзарту. А с тех пор, как ушла Элисон, на папу вообще свалилось слишком много всего, даже при том, что работали еще и вы двое. Можно ли удивляться, что у него случился инфаркг.
      – А самой отреставрировать картину Адама тебе слабо? – дерзнул спросить Эдди.
      – Вот уж нет! – Гэбриэл свирепо посмотрела на него. – Просто мистеру Дайзарту придется на этот раз подождать своей очереди, как всем.
      – Фирма Дайзарта скоро проводит один из своих главных аукционов, – сказал Уэйн, поднося эстамп к системе флуоресцентных рубок, смонтированной за его верстаком. – Изобразительное искусство и мебель. Похоже, Адам что-то нашел и очень хочет выставить это на аукцион.
      – Очень жаль. Ему просто придется обратиться куда-нибудь в другое место.
      – Ты не можешь так поступить, Гэбриэл, это расстроит твоего отца, – возразил Уэйн.
      – Не расстроит, если никто ему не скажет, – угрожающим тоном сказала она.
      – Мы-то не скажем, – пробормотал Эдди. – А вот Адам может и сказать.
      – Он не знает, в какой папа больнице, – напомнила она.
      Уэйн пожал плечами.
      – Достаточно позвонить в справочную центральной больницы Пеннингтона.
 
      Когда Гэбриэл приехала в больницу, она с облегчением увидела, что Гарри Бретт чувствовал себя намного лучше. В глазах у него снова появился тот знакомый блеск, отсутствие которого после инфаркта очень тревожило ее.
      – Здравствуй, любовь моя, ты сегодня выглядишь восхитительно, – сказал он, с нежностью глядя на нее.
      – Готова поспорить, что ты говоришь это всем девушкам, – шутливо ответила Гэбриэл, кладя несколько журналов на его тумбочку. – Сегодня я особенно постаралась, чтобы обольстить мистера Остина. – Она улыбнулась пожилому, болезненного вида мужчине, занимавшему соседнюю кровать, и получила в ответ такую восторженную улыбку, что Гарри тихонько хихикнул.
      – Не забывай, что мы больные, милая. От одного твоего вида у моего друга может подскочить давление.
      Гэбриэл засмеялась. Ее непослушные волосы отросли после лондонской стрижки, и понадобилось немало времени и терпения, чтобы заставить их ровно свисать на рубашку василькового цвета, которую она надела с белыми брюками.
      – На улице так жарко, что я чуть было не влезла в шорты, но побоялась рассердить старшую медсестру. – Она поцеловала отца в щеку. – Как ты?
      – Мне лучше, – заверил ее отец. – По словам консультанта, я смогу вернуться домой через несколько дней, если буду играть по правилам.
      Гэбриэл с облегчением вздохнула.
      – Это замечательная новость, папа. – Она пододвинула стул и села, собираясь с духом для разговора. – Кто-нибудь звонил, справлялся о тебе?
      – Если ты имеешь в виду свою мать, то нет, она не звонила. – Он махнул рукой на букет цветов в воде. – Но прислала вот это. И открытку с пожеланием выздоровления.
      – Вообще никто не звонил?
      – Никто. – Он нахмурился. – А что случилось, родная? Что-то тебя беспокоит?
      Гэбриэл поколебалась, но потом, нахмурившись, сказала:
      – Не хотела говорить тебе, чтобы не расстраивать, но лучше уж признаюсь. Сегодня заезжал Адам Дайзарг.
      Обманчиво сонные глаза Гарри, серо-голубые, как и у дочери, загорелись.
      – Он опять что-то нашел?
      – Вероятно, да.
      – Что значит «вероятно»?
      – Мы не дошли до выяснения подробностей. Я сказала ему, что перегружена работой, и отослала его.
      – Гэбриэл! – Гарри Бретт гневно посмотрел на нее. – Какая муха тебя укусила? Дайзарты – наши старинные друзья. Адам – один из лучших моих клиентов с той поры, как стал заниматься произведениями изобразительного искусства.
      – У нас масса текущей работы, папа. Кроме того, я не считала, что должна все бросить только потому, что Адам Дайзарт щелкнул пальцами.
      Ее отец сделал над собой усилие, чтобы остаться спокойным.
      – Насколько я помню, все наши текущие заказы поступили от частных владельцев и не имеют жесткого срока исполнения. А у Адама скоро аукцион. Если он хочет что-то отреставрировать, чтобы успеть выставить это на аукцион, то мы это сделаем.
      Она сжала губы.
      – Говоря «мы», ты имеешь в виду меня. Я удивлена, что ты вообще доверяешь мне работать над чем бы то ни было для своего драгоценного Адама!
      – Втяни-ка коготки. – Отец смущенно посмотрел на нее и вздохнул. – Вообще-то я думал, что это будет нашей с Адамом тайной, но при сложившихся обстоятельствах лучше, если ты тоже будешь знать.
      – Что знать? – насторожилась Гэбриэл.
      Гарри посмотрел в сторону.
      – Пару лет назад у меня случилась полоса невезения. Я как раз нанял дополнительный персонал, подкупил оборудования, оснастил хранилище в подвале и так далее. И тут ураганом повредило крышу. Наш дом занесен в реестр, необходимый ремонт стоил дорого, а свой кредит я превысил до предела и поэтому решил продать через Дайзарта кое-что из мебели Лотти.
      Гэбриэл ошеломленно смотрела на него.
      – Почему ты не сказал мне?
      – Не хотел тебя тревожить. – Гарри пожал плечами. – Когда Адам спросил, зачем мне нужно продавать фамильное достояние, я ему рассказал о своих проблемах. И он тут же вручил мне необходимую сумму.
      – Вот так просто дал, и все?
      – Нет, – с достоинством ответил отец, – он дал мне взаймы. И кстати, я уже вернул весь долг. Я хочу, чтобы ты отреставрировала картину для Адама. Прошу тебя, Гэбриэл. Свяжись с ним, когда приедешь домой. И извинись за свое поведение.
      – Хорошо, хорошо, папа, я все сделаю, – быстро сказала она, – ты только не расстраивайся.
      Он с явным облегчением откинулся на подушки.
      – Вот и умница.
      – Он, может, теперь и не захочет, чтобы я делала работу для него.
      – Захочет.
 
      Гэбриэл ехала домой, настраивая себя на миролюбивый лад, чтобы как можно лучше выполнить данное отцу обещание извиниться перед Адамом Дайзартом.
      Ее неприязнь к Адаму началась с того времени, когда она была подростком со скобками на зубах и проблемой лишнего веса, а он – долговязым и тощим пареньком, которого ее отец как-то пригласил погостить у них во время школьных каникул. Адам Дайзарт не скрывал своего желания немедленно удрать, едва он увидел ее. Теперь, спустя семнадцать лет, Гэбриэл больше не страдала от лишнего веса, ее зубы могли бы украсить рекламу зубной пасты, и она обрела уверенность в собственной привлекательности. К сожалению, Адам Дайзарт принадлежал именно к тому типу мужчин, который больше всего привлекал ее. Губы Гэбриэл сжались при мысли о том, что Адам Дайзарт был одним из баловней судьбы, из солидной семьи, с карьерой, которая была приуготовлена ему со дня появления на свет. Кроме того, наследник бизнеса Дайзартов обладал данным ему от Бога талантом отыскивать «спящих красавиц» – ценные произведения искусства, которые время от времени проходили незамеченными на аукционах или неправильно описывались в каталогах.
      Ревность, терзавшая Гэбриэл из-за привязанности отца к Адаму, достигала своего апогея во время школьных каникул, которые она проводила с отцом после развода родителей.
      Когда мать увезла ее в Лондон в возрасте тринадцати лет, Гэбриэл сильно тосковала по отцу. Главным утешением ей служило то, что она унаследовала его одаренность и любовь к своей профессии. И теперь, получив ученую степень в области изящных искусств и потратив несколько лет на то, чтобы заработать себе имя квалифицированного реставратора, она почти ничем не уступала Гарри Бретту. Но один взгляд на Адама Дайзарта мгновенно вернул ее в те подростковые годы и оживил неприязнь, которую она считала уже забытой.
      Когда Гэбриэл вернулась домой, зазвонил телефон.
      – Это всего лишь я, – сказала мать. – Похоже, ты разочарована, дорогая.
      – Это облегчение, а не разочарование. Я боялась, что звонит кто-то из папиных клиентов.
      – Как там Гарри?
      – Лучше. Если будет хорошо себя вести, через неделю его выпишут.
      – Рада это слышать. Ты останешься ухаживать за ним?
      – Да. Ему какое-то время надо будет пожить поспокойнее, вот я и хочу быть поблизости, чтобы присмотреть за ним.
      – Но я думала, что мисс Принс по-прежнему приходит убираться, а иногда и что-то приготовить.
      – Она и приходит. Но я нужна ему по работе. По крайней мере, на какое-то время.
      – А что же его помощники?
      – Они хорошие ребята, очень трудолюбивые, но они ведь пока начинающие. Папе нужен кто-то вроде меня. Кроме того, я буду следить, чтобы он выполнял все предписания врачей.
      Они помолчали.
      – Послушай, Гэбриэл, – осторожно заговорила мать, – если Гарри нужен на это время профессиональный уход, я могла бы это оплатить.
      – Не беспокойся, мама, я справлюсь.
      – А как же твоя работа?
      – У меня есть неиспользованное отпускное время. Но в любом случае я решила уходить – может быть, открою собственное дело. У меня масса контрактов. – Она вздохнула. – Честно говоря, с тех пор как Джейк принял у своего отца руководство фирмой «Трент ресторейшн», обстановка стала… ну, в общем, сложной.
      – Ты хочешь сказать, что он гоняется за тобой вокруг твоего верстака?
      – Вроде того.
      – Ох, эти мужчины! – вздохнула Лора Бретт. – Но как это будет выглядеть в материальном плане? Могу предположить, что ты собираешься работать на отца бесплатно.
      – Ничуть не бывало. Папа платит мне по существующим ставкам.
      – Правда? Вот молодец. Скажи ему… скажи ему, я рада, что он поправляется.
      Гэбриэл еще немного поболтала с матерью, потом хотела поужинать, но решила подождать до разговора с Адамом Дайзартом. Ужин покажется вкуснее после того, как она вкусит предстоящего унижения. Она присела к кухонному столу с чашкой кофе, ощущая, как давит на нее тишина, и жалея, что дом, доставшийся отцу в наследство от его тетки, стоит так уединенно. Гэбриэл чувствовала себя одиноко в этом старом, полупустом доме, не рассчитанном на одного обитателя.
      Стук в кухонную дверь заставил ее испуганно вскочить. Привыкшая к жизни в лондонской квартире, где по домофону можно проверить, кто пришел, Гэбриэл не спешила открывать. Это глупо, сказала она себе. Ведь еще даже не темно. Стук повторился.
      – Мисс Бретт Гэбриэл, – раздался знакомый голос. – Это Адам Дайзарт.
      Понимая, что бесполезно притворяться, будто ее нет, когда весь дом ярко освещен, Гэбриэл подошла к двери, отперла ее и увидела Адама Дайзарта второй раз за день. Высокий, излучающий уверенность в себе и выглядевший гораздо более представительным в ослепительно белой спортивной рубашке и брюках хаки, он долго смотрел на нее и наконец произнес:
      – Привет. Я проходил мимо и решил зайти и узнать у вас лично, как чувствует себя ваш отец.
      Просто проходил мимо. Хотя «Хэйуордз-Фарм» находится на расстоянии нескольких миль от чего бы то ни было и к нему ведет изрытая рытвинами дорога.
      – Заходите, – сказала она и указала рукой в сторону круглого дубового стола. – Присаживайтесь.
      Адам покачал головой.
      – Не хочу отнимать у вас время. Я просто хотел узнать, как дела у вашего отца.
      – Ему намного лучше. Если все пойдет хорошо, то на будущей неделе его выпишут.
      – Слава богу! – сказал Адам со столь явной искренностью, что Гэбриэл немного оттаяла и, помня о предстоящем покаянии, разрешила себе улыбнуться.
      – Выпьете чего-нибудь?
      Его лицо осветилось ответной улыбкой.
      – Такую хорошую новость не грех отпраздновать стаканом пива.
      Гэбриэл достала из холодильника банку и налила ему стакан.
      Он поблагодарил и поднял стакан:
      – За скорейшее выздоровление Гарри.
      – Аминь, – сказала она и посмотрела ему в глаза. – Мистер Дайзарт…
      – Адам!
      – Я должна извиниться за свое… за свое поведение днем. Если вы привезете завтра вашу картину, я посмотрю, что можно сделать.
      С минуту Адам молча смотрел на нее, иронически скривив губы.
      – Вот это неожиданность. Раньше вы меня чуть не выставили.
      – То было раньше, – отрезала она, но тут же взяла себя в руки. Помни об обещании, мысленно упрекнула себя она и примирительно улыбнулась. – Конечно, если вы предпочтете поручить эту работу кому-то другому, то я вас вполне пойму.
      Он энергично покачал головой.
      – Ни за что. Гарри говорит, что вы еще лучше, чем он, и это меня вполне устраивает.
      – Папа очень разволновался из-за того, что я вам отказала. Так что, пожалуйста, приносите вашу картину, мистер Дайзарт…
      – Адам.
      – Да, хорошо. Эта ваша картина может оказаться ценной?
      – Я нутром чую, что да. Хотя купил ее за бесценок на аукционе в Лондоне сегодня утром. – Он наклонился вперед, его глаза светились воодушевлением. – Я уверен, что под слоями грязи и позднее нанесенной краски скрывается что-то интересное. Пока же единственное, что там можно различить, – это голова и плечи девушки. Но чутье говорит мне, что картина написана примерно в двадцатые годы девятнадцатого столетия.
      – Есть какие-нибудь предположения относительно автора? – спросила Гэбриэл с пробудившимся интересом.
      – Судя по тону кожи на видимом кусочке, я мог бы предположить Уильяма Этти…
      – Известного изображениями обнаженной натуры, – быстро сказала она и поймала полный уважения взгляд Адама.
      Он осушил стакан и откинулся на спинку стула с видом человека, чувствующего себя как дома.
      – Это трудно объяснить, – сказал он ей, – но у меня бывает какое-то такое покалывание в затылке, когда я вижу картину, которая может оказаться «спящей красавицей».
      Гэбриэл с любопытством посмотрела на него.
      – Но вы сами аукционист и оценщик. Вам не случалось упустить подобную вещь?
      – Пока нет. Но до того как я официально стал работать на фирму, мы не очень часто имели дело с произведениями изобразительного искусства. Мой отец специализируется на мебели и изделиях из серебра. Но с недавнего времени «Дайзартс» начинает приобретать неплохую известность и в связи с живописью тоже.
      – И все благодаря вам?
      – Естественно. – Адам весело посмотрел на нее. – Вы наверняка думаете: вот тип – сидит тут, сам себя хвалит. Не так ли?
      – Я тоже не последняя в своем деле. Нет смысла себя недооценивать.
      Адам довольно долго молча смотрел на нее.
      – Мне любопытно, – сказал он наконец, – почему вы отказали мне днем?
      Ее лицо вспыхнуло румянцем.
      – Из-за болезни папы накопилось очень много невыполненных заказов, и мы втроем работаем на пределе, чтобы справиться с обязательствами. Но если вы хотите знать истинную причину, то я разозлилась, потому что вы были так уверены, что мы тут же бросим все, лишь бы только угодить вам.
      Лицо Адама тоже порозовело.
      – Теперь моя очередь приносить извинения.
      – Наверное, отец всегда берется за вашу работу вне очереди, когда вы появляетесь с одной из ваших находок, – сказала Гэбриэл.
      – Для него это не такая уж большая проблема, но, когда они случаются, Гарри обычно позволяет мне пролезть в начало очереди.
      – Сегодня вечером отец сказал мне, что у вас очень скоро будет аукцион.
      – Да, это так. Но если у вас никак не получится с реставрацией до аукциона, то я оставлю картину под охраной нашей службы безопасности и подожду, когда вы освободитесь и сможете взяться за нее.
      – Вы так убеждены в ее ценности?
      – Думаю, что не ошибаюсь. Половина картины не видна под слоями краски, наложенными явно для того, чтобы что-то скрыть – возможно, еще одну фигуру или пейзаж. Нет никаких следов подписи. Надеюсь, она появится после расчистки. – Он улыбнулся, – Я не говорю о таких больших деньгах, как, скажем, за Ван Гога, но в одном абсолютно уверен: даже с учетом вашего гонорара за реставрацию я обязательно получу какую-то прибыль по сравнению с той ценой, какую заплатил.
      – Сколько вы заплатили?
      – Полтора фунта вместе с несколькими выцветшими акварелями и старой, пожелтевшей картой в придачу. Больше никого не заинтересовал лот номер тринадцать.
      – Это ваше счастливое число?
      Адам пожал плечами и усмехнулся.
      – Если и нет, то я не так уж много теряю – по крайней мере в деньгах. – Он посерьезнел. – Но именно эта картина стоила мне одного из самых старых моих друзей.
      Выражение горечи у него в глазах пробудило любопытство Гэбриэл.
      – Мне кажется, вы бы выпили еще пива.
      – Если мы поделим его на двоих.
      Гэбриэл достала из холодильника еще одну банку, налила себе полстакана, остальное вылила в стакан Адама.
      – Как вам удалось так дешево купить в Лондоне картину?
      – Это была распродажа по сниженным ценам, всякий хлам из частного дома. Лучшие вещи ушли на запад, в главный аукционный зал, а филиал распродавал вещи из кухонь и с чердаков.
      – Вы часто ходите в такие места?
      – Стараюсь как можно чаще. Там можно найти удивительные вещи. Но на эту распродажу я попал по чистой случайности. – Он искоса посмотрел на нее. – Вам интересно будет послушать мой горестный рассказ, мисс Бретт?
      – Что произошло? – спросила она: слово «горестный» подогрело ее любопытство.
      Адам невесело усмехнулся.
      – Позавчера я был в гостях в Лондоне. На другой день с больной головой шел на поезд и случайно увидел на противоположной стороне улицы объявление о распродаже, назначенной на следующий день.
      Далее Гэбриэл слушала рассказ Адама с большим интересом. Когда он вошел внутрь аукционного зала, его охватило знакомое чувство предвкушения. Это была лишенная изысканности распродажа, где лоты состояли из прозаических абажуров и кухонных стульев, ящиков с разношерстным фарфором и кухонной утварью. Именно такого рода охотничьи угодья привлекали Адама Дайзарта, в жилах которого текла кровь трех поколений аукционистов и оценщиков.
      На этот раз он уже был готов признать, что здесь нет ничего стоящего внимания, как вдруг на глаза ему попалась небольшая стопка картин, прислоненных к стене в самом дальнем углу зала. Он быстро просмотрел несколько небольших выцветших акварелей и старинную карту, которую покрывала сыпь рыжих пятен. Последней в стопке оказалась картина в рамке, написанная маслом, настолько почерневшая от грязи и более поздних слоев краски, что едва можно было различить голову и плечи девушки на одной стороне полотна.
      От знакомого выброса адреналина в кровь у него шевельнулись волосы на затылке. Повторный взгляд на портрет усилил ощущение того, что под слоями грязи и краски прячется сокровище.
      Прическа и поза девушки наводили на мысли о начале девятнадцатого века. Адаму ужасно захотелось приобрести картину. Если картина была сфотографирована, то фотография обязательно будет в архиве. Но даже если ее не фотографировали, все равно он может провести пару приятных часов, исследуя других живописцев того времени, работы которых могли бы пролить свет на его таинственную леди. В том, что ей суждено стать его леди, Адам ничуть не сомневался.
      Без знания имени художника поиск оказался нелегким. Но под конец у Адама появилось чувство, что портрет мог быть написан рукой Уильяма Этти, известного аллегорическими сюжетами, пейзажами и портретами, но прославившегося больше всего изображениями обнаженного тела, которые выглядят на удивление современными. В приподнятом настроении Адам купил цветов и вина, взял такси и вернулся обратно в квартиру Деллы Тайли, где провел веселую ночь.
      После двух продолжительных звонков и довольно долгого ожидания дверь приоткрылась, и на него в ужасе уставился глаз Деллы.
      – Адам? – выдохнула она. – Что ты здесь делаешь?
      – Я вернулся, чтобы попроситься переночевать.
      – Кто там? – раздался мужской голос.
      Глаза Адама прищурились.
      – А! Очевидно, я сделал неверный ход. Прошу извинить за вторжение. – С насмешливым поклоном он протянул цветы. – Небольшой знак благодарности за вечеринку. Пока, Делла.
      – Адам, постой! – Она плотнее запахнула халат и открыла дверь пошире, глядя на него с отчаянной мольбой. – Это не то, что ты думаешь.
      Но когда в поле его зрения появилась фигура крупного мужчины, кое-как задрапированная полотенцем, Адам почувствовал себя так, словно получил удар в живот, и от омерзения затряс головой.
      – Да хватит тебе, Делла. Это именно то, что я думаю. Привет, Чарли. Вижу, ты все еще здесь.
      Чарлз Хокинс, друг Адама со студенческих лет, разразился многословным ругательством, и волна краски залила его лицо до корней волос.
      – Мы думали, ты уехал домой…
      – Вот теперь уехал. – Адам сунул цветы Делле, спрятил вино в сумку и, спустившись вниз по лестнице, cтал ловить такси.
      – Вот так, – сказал Адам, заканчивая свой рассказ. Я переночевал у сестры в Хэмпстеде, утром на аукционе купил картину, сел на первый поезд и приехал на машине прямо сюда.

      – Вы были влюблены в нее? – спросила Гэбриэл, с yдовольствием представляя себе Адама Дайзарта в амплуа обманутого любовника.
      – Это была не любовь, а вожделение, – напрямик ответил он и пожал плечами. – Я больше расстроился из-за Чарли, чем из-за Деллы.
      – Возможно, этому есть какое-то вполне логичное объяснение, – сказала Гэбриэл после паузы. – Он мог просто принимать душ.
      Адам покачал головой.
      – Рискую смутить вас, мисс Бретт, но было совершенно очевидно, что Делла только что поднялась с ложа, где предавалась бурной страсти с Чарли Хокинсом. – Он сжал губы. – На что она имела полное право, разумеется. Но я не из тех, кто согласен делиться в этом аспекте. – Их взгляды встретились. – Вы считаете такой принцип чрезмерным?
      – Ничуть.
      Адам осушил свой стакан и поднялся.
      – Спасибо за угощение и за то, что благожелательно меня выслушали. Надеюсь, я не нагнал на вас смертельную скуку.
      – Не нагнали. – Ей было приятно узнать, что жизненная стезя Адама Дайзарта хоть изредка, но бывает не совсем гладкой.
      – Гарри говорил мне, что вы живете в Лондоне. – Он окинул взглядом большую комнату с низким потолком. – Как вам нравится здесь, в глуши? Разве нет никого, кто мог бы приехать и составить вам компанию?
      Она покачала головой.
      – Мама живет в Лондоне. У нее бюро по трудоустройству. А больше нет никого. По крайней мере, сейчас.
      – Но должен ведь быть в Лондоне какой-нибудь мужчина, которому вас не хватает в эту минуту?
      – Такой мужчина есть, – признала она. – Но у Джереми тоже свой бизнес. Кроме того, у него появляются симптомы замыкания в себе, если его надолго оторвать от городских тротуаров.
      Адам посмотрел на нее изучающим взглядом.
      – Если бы вы были моей, Гэбриэл Бретт, я бы не позволил такой малости, как городские тротуары, держать меня вдали от вас.
      Она уставилась на него, потеряв от изумления дар речи.
      – Сегодня днем, когда вы были в рабочей одежде, мне было трудно понять, как вы выглядите, хотя явно очень сильно изменились с тех пор, как мы последний раз с вами встречались, – продолжал он, испытывая удовольствие от ее реакции. – Но вы наверняка заметили, что я был сражен наповал прекрасным видением, которое открыло мне сегодня дверь.
      Гэбриэл никогда не недооценивала себя. И конечно, заметила, что произвела впечатление на Адама Дайзарта, когда открыла ему дверь. Но она никогда не думала о себе как о видении.
      – Спасибо, – произнесла она чопорно.
      – При нормальных обстоятельствах, Гэбриэл, я пригласил бы вас погостить во «Фрайарз-Вуд», – сказал он, еще раз удивив ее, – но в данное время я живу там один и поэтому знаю, что вы откажетесь. Мои родители сейчас в Италии, гостят у моей сестры Джесс с семьей, а Кейт в отъезде, учит молодежь.
      – И вы один в центре внимания своих сестер?
      – Есть еще одна сестра, Фенни, она учится на первом курсе университета. Но даже когда все члены семьи дома, я живу отдельно от них. У меня персональное жилье – перестроенная конюшня.
      Эта информация несколько охладила отношение к нему Гэбриэл. Избалованный тип, с горечью подумала девушка.
      – Большое спасибо, что зашли, – сказала она ледяным тоном, и это заставило Адама нахмуриться. – Папа в центральной больнице Пеннингтона. Ему будет очень приятно, если вы его навестите. Конечно, только если у вас найдется время.
      Проходя в дверь, он бросил на нее недоуменный взгляд.
      – Разумеется, у меня найдется время.
      – Он будет очень рад вас видеть, – повторила она. – Что же касается портрета, привозите его завтра с утра, я посмотрю и скажу, сколько примерно времени придется на него потратить.
      – Отлично, – сказал Адам тоже ледяным тоном. – Скажем, в девять? Еще раз спасибо за пиво. Спокойной ночи.
      Гэбриэл закрыла за ним дверь, чувствуя себя не в своей тарелке. У нее не очень-то получилось загладить свою вину перед Адамом Дайзартом, которому она обязана сохранением крыши над головой отца. Аппетита тоже не появилось. Просто необходимость что-то приготовить по крайней мере немного оттянет время, когда надо будет ложиться спать. Гэбриэл сделала салат и омлет, включила небольшой портативный телевизор.
      Ужин был почти съеден, теленовости кончились, а она не заметила ни того, ни другого, потому что думала об Адаме Дайзарте. И не в последнюю очередь о его комплименте. Но если он ожидает, что она станет исцелять его раны, оставшиеся после предательского удара Деллы, то будет разочарован. Хотя подобная перспектива не так уж и невероятна. Несмотря на неприязненное чувство, которое он у нее вызывал, она сознавала, что в глазах большинства женщин Адам Дайзарт являет собой неотразимый образец настоящего мужчины.
      Гэбриэл испекла противень миндального печенья, чтобы отнести его завтра отцу в больницу, и вышла с фонарем из дома – проверить, хорошо ли заперт сарай. Потом стрелой помчалась обратно, заперла дверь, выключила телевизор, проверила, работает ли сигнализация, обошла ярко освещенный дом и закончила обход в своей комнате, принеся с собой чашку чая и пару еще теплых печений.
      Позже, сидя в постели и включив радио на полную мощность, Гэбриэл пообещала себе, что, когда Адам Дайзарт явится утром, она будет сама приветливость и любезность. Иначе он может пожаловаться Гарри Бретту. Тот устроит дочери разнос за то, что оттолкнула человека, который является не только его любимым клиентом, а еще и благодетелем, и в результате поставит под удар собственное выздоровление.
      На следующее утро Гэбриэл к половине девятого была готова: белый комбинезон на молнии, волосы убраны под бейсболку, на лице никакой косметики, кроме увлажняющего крема, – ничего общего с «видением» прошлого вечера. Она открыла сарай, подготовила свой верстак, застелив его толстым, сложенным вдвое одеялом, и разложила инструменты рядом с большим увеличительным стеклом на деревянной подставке. Все было готово для встречи с таинственной леди Адама. Потом она вернулась в дом, отперла подвальное хранилище и вынула эстампы, над которыми работали накануне Уэйн и Эдди. Оба молодых человека всего пару лет как закончили художественный колледж, но она с чувством облегчения убедилась, что их работа радовала даже ее взыскательный взгляд.
      Когда они прибыли на любимом «харлей-дэвидсоне» Уэйна, то были немало обрадованы, услышав искреннюю похвалу за сделанную вчера работу.
      – Спасибо, Гэбриэл, – сказал Эдди. – Как дела у отца?
      – Намного лучше, – ответила с улыбкой Гэбриэл.
      – Блеск! – сказал Уэйн с облегчением в голосе. – В таком случае можно нам заскочить к нему на минутку по дороге домой?
      – Очень даже можно, – сказала она. – Ему будет полезно для здоровья поговорить с вами на профессиональные темы. Да, кстати, я рассказала ему об Адаме Дайзарте. Можете радоваться. Папа настаивает, чтобы я начала работать с его последней находкой прямо сейчас.
      – Мы будем рады помочь, чем только сможем, – с готовностью предложил Уэйн.
      – Спасибо. – (Послышался шум подъезжающей машины.) – Ладно. Чья очередь варить кофе?
      Автомобиль типа «универсал» медленно подъехал по дорожке и остановился перед сараем. Появился Адам Дайзарт в пиджаке и при галстуке.
      – Доброе утро, мисс Бретт, – сказал он прохладным тоном.
      – Доброе утро, – ответила Гэбриэл, неприятно пораженная его официальностью. – Вы привезли картину?
      – А иначе зачем бы я был здесь? – отпарировал он и нагнулся, чтобы достать из машины аккуратно упакованную картину.
      – Внесите ее внутрь, – указала она на покрытый одеялом верстак, куда свет падал с северной стороны, – и положите осторожно, пожалуйста.
      Адам ответил ей испепеляющим взглядом. Он снял упаковку и положил картину на верстак, потом слегка подвинулся, чтобы Гэбриэл могла встать рядом.
      Некоторое время она внимательно рассматривала картину, потом взяла лупу и подвергла портрет более тщательному изучению. По прошествии довольно длительного времени она перевернула картину лицом вниз на одеяло.
      – Запиши-ка кое-что, Эдди, будь добр, – сказала Гэбриэл. – Полотно темное и грязное, но тонкого переплетения, а подрамник хорошего качества. Рама современная, но без ярлыков или указаний на ее происхождение. – Она вновь перевернула картину и очень осторожно потерла полотно в самом углу подушечкой пальца. – Краска сухая, слоистая, остается матовой, а картина в целом покрыта множеством тонких беспорядочных трещин. Это исключает акриловую краску и подтверждает возраст.
      – Значит, это могут быть двадцатые годы девятнадцатого века? – спросил Адам.
      – Возможно, – сказала Гэбриэл. – Эдди, отметь, что изображенный обьект занимает лишь половину полотна, а остальная его часть покрыта толстым слоем темной краски, которая наносилась другим человеком. Словно кто-то хотел уничтожить остальную часть картины. – Вошел Уэйн с подносом.
      Гэбриэл улыбнулась Адаму:
      – Выпьете кофе, мистер Дайзарт?
      – Нет, спасибо. Мне пора. Я весь день буду у себя в зале, так что звоните мне туда, если возникнет необходимость. А около семи я буду дома. – Адам вынул из бумажника визитку и вручил ее Гэбриэл. – Здесь все три номера, мисс Бретт, включая мобильный.
      – Я начну сразу же, – деловито сказала она. – Но, как вам известно, первоначальная расчистка может оказаться медленным процессом.
      – У вас в распоряжении столько времени, сколько вам нужно. Ваш отец привык к тому, что я часто прихожу, чтобы узнать, как продвигается работа. Как отнесетесь к этому вы?
      – Приходите, когда захочется, – индифферентно ответила она. – Кстати говоря, если эта картина окажется такой ценной, как вы думаете, будете ли вы увозить ее на ночь? Или доверите ее папиному новому сейфу в подвале?
      – Раньше я всегда именно так и делал. У Гарри изрядная страховка, так что я бы предпочел оставлять картину здесь, чтобы сэкономить время. – Адам вдруг прищурился. – Или это создает вам проблему?
      – Разумеется, нет.
      – Вот и хорошо. – Он протянул руку. – Спасибо, что согласились взять работу.
      – Не стоит благодарности. – Она пожала ему руку. – Я просто следую инструкциям.
      – Вы абсолютно правы, мисс Бретт. – Адам попрощался с ребятами, вежливо кивнул Гэбриэл и вышел из сарая.
      Несколько секунд она смотрела ему вслед, потом повернулась к картине. Для начала удалила вросшие в раму ржавые гвозди, стараясь не повредить подрамник. Потом занялась медными кнопками, крепившими полотно к подрамнику, – они позеленели от возраста и так глубоко внедрились, что открепление полотна потребовало немалого терпения и времени. К большому облегчению Гэбриэл, на полотне не оказалось никаких признаков плесени, которая могла бы отслоить краску от основы. Но не оказалось и никакого признака подписи или ярлыка изготовителя рамы.
      – Абсолютно никакой зацепки, – сказала она топтавшимся у нее за спиной помощникам. – Кроме ее очевидного возраста…
      – Очень старая? – заинтересованно спросил Уэйн.
      – Пока рано говорить. Но, вероятно, начало девятнадцатого века, как и надеется Адам. И первоначальная работа сделана определенно искусным, профессиональным художником. Совсем не то, что краска, которой замарано остальное полотно.
      Гэбриэл сфотографировала картину, потом ушла с ней в свой угол сарая, расположенный под северным световым люком, и приступила к работе. Она закрепила картину специальными фанерными блоками, надела строительную маску и головную ленту с окулярами, смочила ватный тампон уайт-спиритом и начала предварительную расчистку.
      К концу рабочего дня на полу выросла целая куча использованных тампонов, а Уэйн и Эдди были разочарованы, как мало было сделано после стольких усилий.
      – Я пока всего лишь удаляю грязь, – пояснила Гэбриэл. – Вы увидите разницу не раньше, чем я примусь за верхний слой.
      Уэйн и Эдди помогли ей донести портрет и другие достаточно ценные вещи до подвального сейфа, и тут Гэбриэл вспомнила, что Адам Дайзарт просил ее разрешения посмотреть, как идет работа. Но сейчас все уже заперто и она осталась одна. Остается принять душ и привести себя в порядок перед ежевечерним визитом к отцу в больницу. Если Адам хочет присматривать за своей собственностью, ему придется находить для этого время в течение своего рабочего дня.
      С пакетом печенья в руках, одетая в желтую рубашку и короткую юбку, открывавшую загорелые ноги, Гэбриэл впорхнула в четырехместную палату и обнаружила, что у отца уже находится один посетитель. Адам Дайзарт встал при ее появлении. Его улыбка говорила: попробуй-ка возразить против моего присутствия.
      – Привет, – весело сказала Гэбриэл и наклонилась, чтобы поцеловать отца. – Как ты сегодня, папа?
      – Гораздо лучше теперь, когда вижу тебя, малышка. – Гарри похлопал ее по щеке. – Ты что-то поздно. Хотя ничего страшного. Забегали Уэйн и Эдди, потом пришел Адам с рассказом о последней находке.
      – Сегодня я как раз занималась весь день этой работой, поэтому и опоздала. – Гэбриэл улыбнулась, потом повернулась к мистеру Остину, чтобы поговорить с ним, как обычно, после чего уселась на стул, который придвинул Адам.
      – Можно поинтересоваться, как продвигается работа? – спросил он.
      – Очень медленно.
      – Удивительно, что ты не поехал посмотреть, Адам, – сказал Гарри. – Мне ты всегда дышишь в затылок.
      Адам искоса взглянул на Гэбриэл.
      – Думаю, ваша дочь была бы против, если бы я стал дышать в затылок ей. – Он поднялся. – Мне пора. Я еще загляну к вам, Гарри.
      – Когда соберетесь посмотреть на портрет, Адам, – сказала Гэбриэл самым любезным тоном, – постарайтесь успеть до половины шестого. В это время мы заканчиваем.
      Отец удивленно посмотрел на нее.
      – Так рано? Я обычно работаю еще пару часов после ухода ребят. Свет хорош в это время года.
      Но ей пришлось бы потом спускаться в подвал одной.
      – Если бы я так делала, то не успевала бы сюда, – сказала она.
      – И то верно, – согласился он. – А все-таки, малышка, как идет работа?
      – Я все еще удаляю первый слой пыли и грязи. – Она посмотрела на Адама. – Показывать пока нечего.
      – Я заеду завтра, – сказал он не раздумывая. – Если это удобно… Гэбриэл.
      – Конечно. – Она одарила его медоточивой улыбкой, получила в ответ циничный, насмешливый взгляд. Он ушел, оставив ее наедине с отцом.
      Гарри Бретт неодобрительно покачал головой.
      – Что у тебя за проблема с Адамом?
      – Какая проблема? – с невинным видом осведомилась она.
      – Да ладно тебе, ты ведь с отцом разговариваешь. Похоже, тебе не нравится Адам. Почему?
      – Мне не обязательно должны нравиться твои клиенты, для которых я работаю. – Она похлопала его по руке. – Здесь нет ничего личного, папа. Наверное, плохое начало нашему знакомству положило то, что он ждал, чтобы я бросила все и занялась его «спящей красавицей». Еслк это действительно окажется «спящая красавица», – добавила она.
      – Ты думаешь, что он прав? – спросил Гарри.
      – Вполне возможно. Полотно определенно достаточно старое. Папа, прости, что я не смогу приходить и днем…
      – Дорогая моя девочка, ты и так делаешь предостаточно. Не беспокойся. Дамы не обходят меня своим вниманием.
      – Это они принесли тебе огромную корзину с фруктами?
      – Это принес Адам – вместе с новым остросюжетным романом. А у тебя на лице опять то самое выражение, – сказал Гарри, укоризненно качая головой.
      – Он ссужает тебя деньгами, приносит дорогие подарки… Наверно, это просто-напросто ревность с моей стороны. – Она печально улыбнулась. – На самом деле это здорово с его стороны. Хотя его приношения затмевают мое самодельное печенье.
      – Только не для меня, – сказал Гарри с такой любовью в голосе, что Гэбриэл пришлось проглотить комок в горле…
 
      – Как там у него дела? – спросила позже Лора Бретт во время ежевечернего телефонного разговора с дочерью.
      – Папа выглядит хорошо, но…
      – А что не так?
      – Я поговорила с палатной сестрой, когда уходила. Если папу действительно выпишут на следующей неделе, жизненно важно обеспечить ему полный покой. А мы обе знаем, что как только он вернется на ранчо, то сразу окажется в этом сарае и начнет бедокурить вместо того, чтобы вести себя как благоразумный больной.
      – А то я не знаю! – сказала Лора и засмеялась. – И над чем же вы трудитесь в данный момент?
      – Я реставрирую один портрет для Адама Дайзарта.
      Мать неэлегантно присвистнула.
      – Ты имеешь в виду того самого Адама Дайзарта?
      – Единственного на свете. Папиного синеглазого мальчика.
      – Значит, ты снова с ним встретилась после стольких лет. Ну, и каков он?
      – Высокий, брюнет, незыблемо самоуверенный, как и ожидаешь от человека, у которого есть все.
      – Он тебе не нравится, это очевидно. И неудивительно: ведь отец нахваливал его тебе на протяжении стольких лет, что у тебя просто обязано было сложиться предубеждение против него.
      – Сегодня, когда навещала отца, я застала Адама у него в палате. Он принес папе огромную корзину фруктов и только что вышедший остросюжетный роман, – мрачно сказала Гэбриэл.
      – Он женат? – спросила Лора.
      – Нет. Только что порвал отношения с одной девицей.
      – Откуда ты это знаешь?
      – Он сам сказал мне.
      – Значит, ты все-таки о чем-то с ним говорила.
      – Он заходил вчера вечером узнать о папе. И сегодня утром – принес картину. И зайдет завтра, и будет заходить каждый день, пока я не закончу, чтобы следить за тем, как продвигается работа.
      – В таком случае, дорогая, запроси с него целую кучу дерег за свою работу. Похоже, ты их заработаешь!

      На следующий день благодаря усилиям Гэбриэл с картины была удалена значительная часть загрязнения. Проверка полотна с обратной стороны подтвердила отсутствие серьезных трещин, и она закончила второй этап расчистки ко времени появления Адама Дайзарта, как раз когда ее оруженосцы прибирались перед уходом.
      Гэбриэл так устала, что на этот раз поздоровалась с Адамом без враждебности. Она сняла свою бейсболку, провела рукой по волосам и жестом подозвала Адама к картине, наклонно лежавшей на подставке.
      – На этой стадии наша таинственная леди выглядит даже хуже, чем в начале работы, потому что уайт-спирит, когда высыхает, оставляет белые пятна, – заговорила она.
      – Но она пробуждается, – довольным тоном сказал Адам, зачарованно глядя на лицо, которое теперь яснее проступало на картине. Фиолетовые глаза девушки светились на темном фоне, и что-то в их выражении вызывало столь явственный отклик у ьсмотревшего на нее мужчины, что Гэбриэл бросила на него любопытный взгляд: интересно, всегда ли Адам Дайзарт испытывает такое чувство в ходе реставрационного процесса. Он с усилием отвел глаза от изображенного на полотне лица и посмотрел вниз, на целое море ватных тампонов, окружавшее верстак Гэбриэл. – Вижу, почистить пришлось порядком.
      Она кивнула, задумчиво глядя на полотно.
      – Но, как ни странно, характер загрязнения совсем не тот, какого я ожидала. Картина такого возраста обычно страдает от воздействия разводимого в каминах огня, свечей, сажи, табака, а иногда даже и жира от стряпни. На этой картине нет ничего подобного. Вы упоминали о чердаках, и я уверена, что наша леди пряталась именно на чердаке, покрываясь слоями пыли и паутины, с тех пор как была написана. Я начинаю думать, что она никогда не видела дневного света, пока не стали распродавать обстановку дома.
      – Думаете, та, с кого писался портрет, сама спрятала его на чердаке?
      – Или это сделал кто-то другой, по злому умыслу.
      – Я узнал, откуда она – из небольшой усадьбы в Херефордшире, – сказал Адам, касаясь плечом плеча Гэбриэл, пока они вместе рассматривали портрет. – Дом был продан недавно, чтобы начать новую жизнь в качестве дома для престарелых. Последние несколько лет в нем жила одинокая пожилая леди.
      – Бедняжка, – с чувством сказала Гэбриэл. Адам бросил на нее внимательный взгляд.
      – Жизнь здесь в одиночестве действует на вас?
      – Да, есть немного. – Она пожала плечами. – Хорошо еще, что сейчас лето и долго не темнеет.
      – А Гарри знает об этом?
      – Разумеется, нет! – Она пронзила его холодным взглядом голубых глаз. – И прошу вас ничего ему не говорить.
      – Не хватало еще, чтобы я добавлял ему беспокойства, – отрезал он. – Я его очень люблю.
      – И он тоже вас любит.
      – А вам это не нравится.
      От необходимости лгать Гэбриэл спасло появление Уэйна и Эдди с ключами от сейфа.
      – Можно уносить портрет? – спросил Уэйн.
      – Нет еще. Я сама все сделаю. А вы идите. Я и не заметила, что уже так поздно.
      – Я помогу все запереть, – сказал Адам. – Если, конечно, вы мне это разрешите, – запоздало добавил он.
      – Разумеется, – небрежно согласилась Гэбриэл. – Ведь это ваша собственность. По крайней мере вы будете уверены, что ваша леди останется в сохранности.
      Адам не только проводил Гэбриэл в подвал, но и помог ей навести порядок, а потом обошел сарай, чтобы проверить, надежно ли все заперто на ночь.
      – Не хотите ли чашку чая или чего-нибудь выпить? – испытывая неловкость, спросила Гэбриэл.
      Его губы дрогнули.
      – Хочу. Но не зайду, потому что боюсь сразу израсходовать тот небольшой запас приветливости, на который могу здесь рассчитывать. Кроме того, я знаю, что вы хотите успеть навестить Гарри.
      Гэбриэл вежливо улыбнулась.
      – Спасибо за помощь.
      – Не стоит благодарности. Завтра я уезжаю в Лондон, а послезавтра опять заеду к вам, если это удобно.
      Гэбриэл сказала, что он может смотреть на свою картину, когда захочет. Ей совсем не интересно знать, едет ли он мириться с резвушкой Деллой, подумала она.
      Приведя себя в порядок, Гэбриэл пошла навестить отца. Она рассказала ему, как продвигается работа, намеренно углубляясь в детали, чтобы скрыть тревогу. Гарри Бретт выглядел неважно, хотя и пытался уверить дочь, что с ним все в порядке…
      – Я поговорила с палатной сестрой, – сказала Гэбриэл матери во время их обычного разговора вечером по телефону. – Очевидно, он сегодня провел много времени на ногах и очень долго сидел в телевизионной комнате. Но она заверила меня, что в остальном у него все хорошо и нет никакой причины не выписать его на следующей неделе. Правда, я понятия не имею, как мне удастся заставить его вести себя благоразумно, когда он будет дома.
      – Вообще-то, – как бы мимоходом сказала Лора, – у меня появились кое-какие мысли на этот счет. Летний коттедж Джулии на побережье Гоуэра свободен на пару недель. Я подумала, что могла бы временно сбежать с работы и свозить туда твоего отца на поправку. Если, конечно, ты не думаешь, что сама идея вызовет у него второй сердечный приступ.
      Позднее, когда уже ложилась спать, Гэбриэл с удивлением размышляла о новом, странном повороте событий. Джулия Гриффитс стала деловым партнером Лоры Бретт вскоре после развода. В то время души в ней не чаявшие дедушка с бабушкой занимались маленькой Гэбриэл, пока ее мать и Джулия поднимали на ноги свое бюро по трудоустройству. Но Гэбриэл страшно скучала по отцу, а также по своим школьным друзьям в Пеннингтоне и каждые школьные каникулы возвращалась туда, словно птица к родному гнезду.
      Потом отец продал их семейный дом в Пеннингтоне, переехал в «Хэйуордз-Фарм» к своей тетке, Шарлотте Хэйуорд, и превратил давно не используемые сараи в большую мастерскую для своего реставрационного бизнеса. После смерти тетки он унаследовал ее собственность. К тому времени он вернул Адаму долг, однако нанять дополнительный персонал в таком бизнесе было делом не легким.
      Гарри Бретту было трудно угодить, когда дело касалось мастерства его работников. Элисон Тейлор, самая опытная его помощница, недавно ушла в декретный отпуск, и Гарри остался один на один с неудержимо растущей горой работы, так что последовавший вскоре сердечный приступ не удивил никого, кроме его самого.
      И вот теперь Лора Бретт предложила свозить бывшего мужа на отдых, чтобы помочь его выздоровлению. Перспектива заговорить об этом с отцом не радовала Гэбриэл.
      Сердце ее подпрыгнуло, когда поздним вечером раздался телефонный звонок. Подумав с ужасом, что это плохие новости из больницы, она трясущейся рукой схватила трубку.
      – Мисс Бретт, это Адам Дайзарт. Извините, что звоню так поздно. Как сегодня самочувствие Гарри?
      – Не очень хорошо, – сказала Гэбриэл, едва переводя дыхание и без сил наваливаясь на стол; сердце постепенно успокаивалось. – Если верить палатной сестре, у него получилась передозировка крикета по телевидению.
      – Гэбриэл, не сочтите это за бесцеремонность с моей стороны, но я не могу не беспокоиться за вас.
      Ее брови изумленно поднялись.
      – Помилуйте, да с какой это стати?
      – Потому что ночью вы здесь одна, а в подвале порядочно ценных вещей. Может, вы позволите мне помочь вам в этом отношении?
      – И как же? – безучастно спросила она.
      – У «Дайзартс» есть в Пеннингтоне стальная камера для ценностей. Если хотите, я мог бы каждый вечер перевозить туда ваши вещи. Безопасность гарантирую.
      – Это очень любезно с вашей стороны, но я не беспокоюсь за картины. – Ей не давали спать потрескивания и стоны, словно сошедшие со звуковой дорожки фильма ужасов, а не бремя ответственности за произведения искусства.
      – А нельзя ли, чтобы Уэйн или Эдди ночевали в доме, пока Гарри отсутствует?
      – В этом нет нужды, – твердо сказала Гэбриэл.
      – Ну, раз вы так считаете… Но все же звоните, если понадоблюсь. В любое время дня и ночи.
      – Вы очень добры, – сказала она, застигнутая врасплох его словами. – Большое спасибо.
      – Не стоит благодарности. Я сказал то, что думал. Спокойной ночи, Гэбриэл. Приятных снов.
      Гэбриэл на этот раз спокойно проспала всю ночь и проснулась только тогда, когда зазвенел будильник. Поэтому чувствовала себя отдохнувшей и полной желания действовать, так что ко времени появления Уэйна и Эдди она была уже вся в работе, делая пробы на разных мелких участках у краев картины, чтобы определить, каким типом растворителя пользоваться для удаления поверхностного слоя краски. В конце концов она остановилась на своем любимом ацетоне, разбавленном уайт-спиритом, и смоченной им же подушечке, которая хорошо останавливает растворитель, если он подействует слишком быстро.
      После нескольких часов труда был очищен лишь маленький кусочек полотна, но этого оказалось достаточно, чтобы вызвать волнение у помощников Гэбриэл.
      – Там точно кто-то есть! – торжествующе воскликнул Эдди. – Вон тот розовый кусочек – это кожа?
      Гэбриэл, с благодарностью приняв кружку с кофе, покачала головой.
      – Нет, это часть платья – похоже, атласного. – Она вздохнула. – Жаль, что папа этого не видит. Он бы обрадовался.
      Теперь, когда она удаляла саму темную, коричневатую краску, которой была замазана картина, Гэбриэл настолько увлеклась, что Уэйну пришлось напомнить ей о необходимости поесть. Она нехотя согласилась на сэндвич, а потом снова с головой ушла в работу, прерываясь только время от времени, когда то один, то другой из ее помощников приносил ей чего-нибудь попить. В половине шестого они сказали, что если она хочет успеть в больницу, то пора закругляться.
      В больнице, ободренная благополучным видом отца, Гэбриэл с таким подъемом рассказывала ему о проделанной за день работе, что заставила его лукаво улыбнуться.
      – Выходит, ты больше не против того, чтобы трудиться для Адама!
      – Я это делаю ради тебя, папа, а не ради Дайзарта.
      – Если не считать того, какое удовольствие приносит тебе самой процесс разгадывания тайн, скрывающихся под верхним слоем краски. – Он похлопал ее по руке. – Какие растворители ты применяешь?
      И они погрузились в обсуждение технических вопросов. Гарри дал дочери весьма ценный совет о том, что делать после того, как объект будет полностью виден и она дойдет до лака. Только когда другие посетители стали уходить из палаты, Гэбриэл вспомнила о предложении матери.
      – Папа, – начала она, – у тебя есть какие-нибудь соображения относительно того, что произойдет, когда тебя выпишут?
      Он удивленно посмотрел на нее.
      – Я вернусь домой, разумеется.
      – Медики говорят, тебе нужен полный покой.
      – Я буду паинькой, – пообещал он, но тут же озабоченно нахмурился. – Или это слишком обременит тебя? Ты и так уже взяла дело на себя, не даешь ему развалиться, пока меня нет.
      – Суть совсем не в этом. Я давно хотела тебе сказать, папа. С работы я ушла.
      Он с испугом посмотрел на нее.
      – Из-за меня?
      – Нет. Я уже какое-то время собиралась сделать такой шаг – Гэбриэл замялась. – Дело в том, папа, что тебе нужно поправить здоровье перед тем, как вернуться в «Хэйуордз». Приятные небольшие каникулы, морской воздух, покой и тишина.
      – У меня почему-то такое чувство, что ты уже все устроила. Признавайся. Что ты там напланировала для меня?
      – Это не я, а мама. Она… она предлагает тебе провести с ней пару недель в коттедже Джулии на Гоуэре, – выпалила Гэбриэл одним духом.
      Голубые глаза Гарри Бретта прищурились.
      – Ты уверена?
      – Конечно, уверена, – терпеливо сказала Гэбриэл. – Что тут такого удивительного?
      – Мы с твоей матерью очень давно не живем под одной крышей, – сухо сказал он. – И вдруг она ни с того ни с сего предлагает, чтобы мы провели вместе две недели?
      – Мама звонит каждый вечер, спрашивает, как у тебя дела. Что мне сказать ей сегодня? Да или нет?
      – А ты что посоветуешь?
      – Делай то, к чему душа лежит, – ответила Гэбриэл. – Подумай, поразмысли. Что решишь – скажешь мне, когда я приду к тебе завтра…
 
      Лору Бретт позабавил рассказ о реакции ее бывшего мужа.
      – Я утром сама ему позвоню и скажу, что мое предложение делается из самых добрых побуждений. А если ему неприятна перспектива побыть в моем обществе, пусть возьмет с собой в коттедж кого-нибудь другого. У него кто-то есть? – спросила она напоследок.
      – Нет, мама. Во всяком случае, насколько я знаю.
      Ближе к вечеру следующего дня, обрабатывая холст кусочек за кусочком, Гэбриэл удалила довольно много нанесенной сверху краски, и на картине почти целиком открылось второе лицо. Как и первое, оно не вполне отчетливо проступало под слоем растрескавшегося и изменившего цвет лака, но черты были достаточно различимы, чтобы заметить несомненное сходство между этими двумя красавицами.
      – Сестры? – взволнованно спросил Уэйн.
      – Должно быть, – устало сказала Гэбриэл, поворачивая голову поочередно в одну и другую сторону. – Завтра увидим больше, когда я удалю остаток этой коричневой краски. Может быть, даже обнаружим подпись.
      Когда Уэйн и Эдди ушли заниматься своими рисунками, Гэбриэл сняла головную ленту и стала рассматривать стоявшую на подставке картину. Уже сейчас от лиц шло некое сияние, даже сквозь потемневший от времени лак. Это была явно не ремесленная поделка, что указывало на знатное происхождение изображенных на портрете девушек. Кто же вы такие? – беззвучно спросила их она и вздрогнула, когда ей на плечо опустилась чья-то рука.
      – Простите, я напугал вас, – сказал Адам Дайзарт. – Мы были правы, – выдохнул он, глядя на картину так, словно нашел чашу Грааля. – Там действительно прятался кто-то.
      – Это вы были правы, – поправила его Гэбриэл. – Как вы думаете, они – сестры?
      – Определенно. И я почти уверен, что знаю, кто они. – Он повернулся и посмотрел на нее блестящими глазами. – Как насчет того, чтобы съездить в воскресенье в Херефордшир и провести кое-какие исследования?
      Гэбриэл удивилась тому, насколько ей понравилась эта идея.
      – Вы хотите сказать, что не будете требовать, чтобы я работала и в выходные? – спросила она в притворном изумлении.
      – Разумеется, нет, – сказал он с видом оскорбленной добродетели. – Я же не погоняла рабов.
      Гэбриэл засмеялась, потом помахала стоявшим в дверях Уэйну и Эдди.
      – Спасибо, вы свободны на сегодня. Я сама все закрою.
      После того, как «харлей-дэвидсон» с шумом унесся, Адам, одетый в старые джинсы и спортивную фуфайку, помог Гэбриэл прибраться, благоговейно снес картину в подвал, а потом сопровождал Гэбриэл, пока она все запирала, и на этот раз согласился на ее предложение выпить чаю.
      – Ужасно устал, – признался он, когда они вместе шли к дому. – Только что вернулся из Лондона.
      После грандиозного примирения с Деллой?
      – Вчера я был на аукционе в Вест-Энде, – продолжал он, – переночевал у Лео, а сегодня зашел на одну из распродаж под открытым небом.
      – В таком костюме? – спросила Гэбриэл, размышляя о том, кто такой этот Лео.
      – Это мой обычный камуфляж при посещении общих распродаж. Надеваю темные очки и старую, обшарпанную шляпу. На распродажи я не хожу при полном параде, мисс Бретт.
      – Ваш поход увенчался успехом? – спросила она, входя на кухню, где было удивительно чисто благодаря мисс Эдит Принс, которая в прошлом помогала по хозяйству Лотти Хэйуорд и все еще продолжала делать это для Гарри Бретта, приходя два раза в неделю.
      – Как и следовало ожидать, на аукционе в Вест-Энде я не потянул, зато сегодня купил пару сентиментальных викторианских акварелей. Вы будете рады узнать, что в реставрации они не нуждаются. Кроме того, я заполучил прекрасную серебряную подставку для графина эпохи Георга III. – Он присел на край кухонного стола, покачивая длинной ногой, и его заразительная увлеченность легко объяснила Гэбриэл, почему у ее отца с ним такое взаимопонимание, несмотря на разницу в возрасте. – Мне остается лишь надеяться, – сказал он, состроив гримасу, – что мой отец одобрит такую трату денег.
      – Если он будет недоволен, – сказала Гэбриэл, включая чайник, – то прибыль, которую вы получите от своей парочки красавиц, наверняка смягчит этот удар. К тому же из нее не надо будет платить процент аукционисту.
      Он ответил широкой улыбкой.
      – Вот именно. Жаль, что наш каталог вышел раньше, чем я нашел картину.
      Гэбриэл придвинула ему кружку с чаем.
      – Но вы ведь можете намекнуть кому надо?
      – Обязательно, как только мне станет ясно, что мы имеем. Должен сказать, что публика неплохо посещает аукционы «Дайзартс», особенно когда выставляются картины.
      – Если хотите, я тоже могла бы обронить парочку намеков, – предложила она.
      Адам поднял одну бровь.
      – И в чьи же уши?
      – Своему другу Джереми Блиту – я о нем упоминала, не так ли?
      – Да, упоминали.
      – Он владелец картинной галереи. И прибегает к услугам компании, в которой я работаю, когда нуждается в выполнении реставрационной работы. Именно так мы и познакомились. У него куча знакомых дилеров в сфере искусства.
      – Это не тот влюбленный в городской асфальт? – осведомился он.
      – Тот самый.
      – И вы хотите поговорить с ним о моей находке? – Его глаза вызывающе сверкнули. – Не означает ли это, что вы начинаете оттаивать по отношению ко мне, Гэбриэл Бретт?
      Она пожала плечами.
      – Мне просто интересно, как будет реагировать Джереми, когда ваша «спящая красавица» откроется во всей красе.
      Адам поставил кружку на стол.
      – Но я могу ошибаться относительно картины, – сказал он, и Гэбриэл впервые уловила в выражении его лица что-то похожее на неуверенность. – Это может быть подделкой.
      Она покачала головой.
      – Всякое бывает, но я все же думаю, что вы не ошибаетесь. Не забывайте, я работала с подобными картинами много лет…
      – Много – это сколько?
      – Профессионально около девяти. Но я работаю с папой с подросткового возраста. Техническим тонкостям этого ремесла научилась еще до окончания школы.
      Брови Адама поползли вверх.
      – Сколько же вам лет, Гэбриэл?
      – Тридцать. – Она улыбнулась. – А что?
      – Когда вы одеты вот так, вам не дашь больше пятнадцати. – Он вдруг посерьезнел, глаза блеснули раскаянием. – Черт! И о чем я только думаю? Так озабочен собственными проблемами, что забыл спросить, как там Гарри.
      – Поправляется, хотя вчера был просто ошарашен, – сказала она, засмеявшись. – Мама предложила отвезти его выздоравливать в коттедж на побережье. Папа был поражен.
      – Я знаю, что они в разводе, Гэбриэл. Простите за нескромный вопрос, – осторожно сказал Адам, – но ваши родители поддерживают отношения?
      – Ну да, это был очень цивилизованный развод. Но с тех пор светского общения у них было немного. – Гэбриэл философски пожала плечами. – Это было папино решение. Он всегда может вернуться домой, если оно не сработает.
      Адам выпил чай и соскользнул со стола.
      – Между прочим, вы так и не ответили на мой вопрос.
      – Какой вопрос?
      – Поедете со мной на расследование?
      Как альтернатива одинокому воскресенью на «Хэйуордз-Фарм» предложение было очень привлекательным.
      – С одним условием: я должна вернуться вовремя, чтобы вечером успеть к папе в больницу. Спасибо. Мне не приходилось бывать в этих краях.
      – Тогда вы получите большое удовольствие. Мы с вами поедим в каком-нибудь пабе, и я расскажу вам, какое сделал вчера открытие.
      – Так вы вроде уже рассказывали, – сказала она удивленно.
      – Самое важное я утаил. – Он загадочно улыбнулся. – Подожду до воскресенья, дабы быть уверенным, что вы не передумаете. Спасибо, Гэбриэл.
      – За что?
      – За перемирие. Я понимаю, что сначала повел себя неправильно. Но хотелось бы думать, что отныне мы можем быть друзьями. Вы согласны?
      Она улыбнулась.
      – Наверное. Иначе я бы не собиралась провести воскресенье в вашем обществе.
      Адам подошел ближе.
      – Этот Джереми… он что-то значит для вас?
      – Мы не живем вместе, если вы это имеете в виду. Но видимся часто. Общие интересы и все такое.
      – Звучит без особого пыла.
      – Не как ваши отношения с ветреной Деллой, да?
      Адам хохотнул и поднял руки в знак того, что сдается.
      – Ладно. Мир. Больше никаких личных вопросов. Вот только спрошу, не лучше ли вам теперь спится по ночам?
      – А знаете, действительно лучше. В тот вечер, когда вы звонили, я сразу же легла спать и проснулась, только услышав будильник.
      – Я готов звонить вам каждый вечер, если это помогает, – предложил он. – А еще лучше, я могу приезжать и спать у вас на диване.
      – Ни за что! – заявила она.
      – Вы меня не так поняли, Гэбриэл. Мне неприятно думать, что вы здесь совсем одна. Я мог бы каждую ночь спать внизу и утром уходить с первым светом. Вы даже не заметили бы, что я тут был.
      Неужели он это серьезно? Присутствие Адама Дайзарта в доме гнало бы от нее сон с еще большим успехом, чем какие-то потрескивания и постанывания.
      – Спасибо за предложение, – искренне поблагодарила Гэбриэл. – Но я не могу доставлять вам столько беспокойства.
      – Жаль, – вздохнул он, а потом, к ее удивлению, наклонился и поцеловал ее в щеку. – Передавайте привет Гарри.
      – Хорошо, – слабым голосом сказала она. Ласка Адама подействовала на нее сильнее, чем ей хотелось признать.
      Адам замялся, и на какое-то мгновение Гэбриэл показалось, что он поцелует ее еще раз. Однако он лишь улыбнулся ей уголком рта. Затем сел в машину и уехал.
      Перемирие, думала Гэбриэл, запирая дверь. Означало ли это конец военных действий? Да, означало. Ведь они и велись-то, в сущности, лишь с ее стороны. И, если быть честной, ей стало трудновато продолжать злиться на Адама Дайзарта после того, как она узнала его ближе. Могло статься, что какая-то добрая фея при крещении в изобилии наделила его дарами, однако он совершенно не похож на того избалованного типа, какого рисовало ей ее воображение. Адам обладал немалой долей красоты и шарма, но у него была и этическая позиция в отношении работы, во многом сходная с ее собственной. В общем, он нравился ей гораздо больше, чем она могла ожидать до этой встречи.

      В выходные Гэбриэл обычно занималась стиркой и покупками. Но именно в эту субботу она не устояла перед искушением поработать над портретом. В отсутствие Уэйна и Эдди ее некому было отвлекать, и она трудилась без остановки, так что ближе к вечеру почти весь поверхностный слой краски был снят. Она вглядывалась в оба лица, такие похожие и все же разные. Первое, «окликнувшее» Адама из угла аукционного зала, светилось таким лучезарным счастьем, что Гэбриэл кольнуло плохое предчувствие относительно судьбы этой леди. Почему такая сияющая красавица оказалась изгнанной на чердак на все эти годы? Что-то или кто-то, очевидно, потушил свет в ее фиалковых глазах. И Гэбриэл была готова держать пари, что здесь сыграла какую-то роль вот эта девица с капризно надутыми губами, глядящая из-за плеча сестры.
      – Не волнуйся, если я завтра немного опоздаю, – сказала Гэбриэл вечером, целуя отца на прощание. – Адам Дайзарт берет меня в исследовательское путешествие в самую глубь дебрей Херефордшира.
      – Вот это номер, – удивленно произнес Гарри Бретт. – Я думал, ты с ним на ножах. А почему Херефорд?
      – Его дамы на портрете родом оттуда, из одной старинной усадьбы. Адам надеется узнать там происхождение портрета.
      – Жаль, что я не еду с вами, – сказал Гарри и вдруг фыркнул. – Хотя Адаму вряд ли нужен третий лишний.
      – Это совсем не романтическое путешествие. Между прочим, ты не сказал мне, что решил по поводу поездки на отдых с мамой.
      – Разве я не сказал тебе, малышка? – спросил он с невинным видом и улыбнулся. – Конечно, я согласен. Надо быть дураком, чтобы отказаться от бесплатного отдыха.
 
      В воскресенье Гэбриэл собралась в дорогу вовремя. На ней была длинная белая джинсовая юбка, белый топ и поверх него голубая батистовая блузка. Этот июньский день был таким жарким, что она пришла в восторг, когда подъехал Адам, сидя за рулем старенького автомобиля с опущенным верхом. Машина была безупречно ухожена, и сразу становилось ясно, что она – предмет гордости хозяина.
      – Доброе утро, – поздоровалась она, с восхищением разглядывая автомобиль. – Вот это да!
      Адам выпрыгнул из машины и любовно похлопал по капоту.
      – Это любовь моей жизни. Доброе утро, Гэбриэл. – Всмотревшись более внимательно ей в лицо, он нахмурился. – Выглядите вы чудесно, но синева под глазами под стать цвету вашей блузки. Плохо спали прошлую ночь?
      – Да вроде бы нет. Обычно я отдыхаю в выходные, но вчера работала над вашими дамами. – И взяла портрет с собой в спальню, чтобы не ходить в подвал с наступлением темноты.
      – Этого делать не следовало!?
      Она пожала плечами.
      – Вам ведь нужно побыстрее. Кроме того, мне ужасно хотелось яснее увидеть второе лицо. Хотите взглянуть? Портрет в кухне на столе.
      Адам вошел за ней в дом и несколько секунд молча смотрел на портрет горящими от возбуждения глазами.
      – Я прав! – выдохнул он наконец.
      – Вы думаете, это действительно работа Этти?
      Он покачал головой, не отрывая взгляда от холста.
      – После дополнительных исследований в Лондоне я изменил свое мнение. Я почти абсолютно уверен, что это работа Ричарда Тейлора Синглтона. Как и Этти, он учился у сэра Томаса Лоуренса. Возможно, за него не дадут столько, сколько за Этти, но Синглтон был менее плодовит и умер очень молодым. Так что его работ не так много, и они ценятся как раритеты. И если мы имеем дело с подлинником, то эта работа абсолютно неизвестна, так как никогда ранее не публиковалась.
      – Значит, она должна произвести заслуженную сенсацию, – обрадовалась Гэбриэл.
      – И в этом случае давайте-ка запрем ее побыстрее, – сказал Адам, когда они стали спускаться в подвал. – Кстати говоря, Гэбриэл Бретт, раз вы вчера весь день трудились, то вам пришлось все запирать одной.
      – Дело того стоило, – заверила его она, решив умолчать о том, что портрет ночевал у нее в спальне. – Как и лишние часы работы.
      – За которые вы можете выставить мне немалый счет.
      – Не беспокойтесь. Непременно выставлю!
      Они вышли к задней двери, и Гэбриэл с вызовом посмотрела на него. – Мы не говорили о деньгах. Но вы ведь понимаете, мистер Дайзарт, что мои услуги стоят недешево?
      – Я заплачу, сколько скажете, – заверил ее Адам.
      – Хорошо, что у меня есть совесть. – Она улыбнулась. – Может быть, я не такая опытная, как отец, но все равно рассчитываю получить за свои услуги плату в размере его обычного гонорара.
      Адам откинул голову и засмеялся.
      – И вы ее получите, Гэбриэл Бретт. Хотя я с вами и не согласен.
      – Считаете, что я должна запрашивать меньше?
      – Нет. Ваша работа не хуже работы Гарри, Гэбриэл. И он первый подтвердил бы это.
      – Но он необъективен!
      Гэбриэл приехала в «Хэйуордз-Фарм» две недели тому назад, намереваясь провести с отцом лишь выходные. Когда он заболел, она осталась – не только присмотреть за больным отцом, но и за его бизнесом и самой выполнить срочную работу. Сегодняшняя поездка была первым настоящим развлечением, которое она себе позволила с момента приезда. И, по мере того как Адам вез ее по залитой солнцем сельской местности, она начала расслабляться.
      – Я подумал, нам надо перекусить пораньше, по дороге к Херефорду, – сказал он. – А потом отправимся разнюхивать.
      – Куда именно?
      – Потерпите, скоро узнаете. – Он самодовольно усмехнулся. – Вчера на меня снизошло наитие, и я последовал ему. А сегодня вы увидите результаты. Но позже.
      – Вы всегда такой зануда? – осведомилась она.
      – Это мой способ подогревать в вас интерес. Вероятно, ваш торговец произведениями искусства развлекает вас изысканными занятиями. А моя игра – это ленч в пабе и поездка за тайной.
      Адам не был лихачом, как ожидала Гэбриэл, когда увидела его машину. Он ехал с такой скоростью, которая позволяла ей любоваться окрестностями. Джереми в тех редких случаях, когда вывозил ее за город, не давал ей такого шанса. Оказываясь за пределами Лондона, он, несмотря на некую томность в манерах, тут же ставил себе целью домчаться до места назначения на предельной скорости.
      Вскоре Адам свернул на узкую второстепенную дорогу, которая привела их к гостинице, прятавшейся в лощине.
      – Ленч, – объявил Адам, остановившись на парковочной площадке, где уже стояло большое для такого уединенного места количество машин.
      – Какое очаровательное место, – сказала Гэбриэл, выбираясь из машины. – Но тут тьма народу. Нам повезет, если для нас найдется столик.
      – Я заказал, – просто сказал Адам.
      – Ну, конечно же, – засмеялась она и увидела ответный всплеск у него в глазах. – Что?
      – Вам надо почаще смеяться.
      – Последнее время мне было как-то не до смеха, Адам.
      Он открыл перед ней дверь в битком набитый, шумный бар.
      Пока их провожали к столику в углу зала, откуда был виден расположенный за домом сад, Адам бросил на нее испытующий взгляд, но никак не прокомментировал ее реплику и только после того, как им подали напитки и они сделали заказ, вернулся к разговору на эту тему:
      – Значит, я вам не понравился не только из-за своих наглых требований внеочередного обслуживания?
      – Не только.
      Гэбриэл отпила фруктового сока с содовой из своего бокала. Сегодня на Адаме были белая рубашка с закатанными до локтей рукавами и слегка помявшиеся в дороге легкие брюки цвета хаки. Загорелый, бодрый и особенно привлекательный.
      – У меня такое чувство, словно вы рассматриваете меня под одним из ваших увеличительных стекол, – сухо сказал он. – Скажите же мне, почему у меня не было никаких шансов.
      – Я была сыта вами по горло уже с тринадцати лет, – честно ответила она. – В тот единственный раз, когда мы встретились и познакомились, вы вели себя со мной отвратительно.
      – А, так вот в чем дело. – Он усмехнулся. – Я просто стеснялся.
      – Ничего подобного. Я была толстая и прыщавая.
      – Я думал, что встречу мальчишку. Почему-то Гарри никогда не говорил, что его Гэбриэл – девчонка!
      Она засмеялась.
      – Поэтому вы быстренько проглотили обед, который отец для нас приготовил, и смылись на велосипеде при первой же возможности.
      – Вы меня до смерти напугали. Ни слова не сказали, а только сидели и смотрели так, словно собирались пырнуть меня хлебным ножом, – ответил он.
      – В тот день я дико злилась, потому что вы жили в Пеннингтоне, а я уже нет. Потом я стала злиться при одном упоминании вашего имени, потому что с тех пор папа без умолку говорил о вас все время, когда я приезжала к нему на каникулы.
      – А мне ваш отец рассказывал о вас. Но в том возрасте я не интересовался девочками – ни толстыми, ни тонкими, вообще никакими, так что не очень прислушивался к его словам. – Адам сделал несколько глотков пива и с усмешкой посмотрел на нее. – Вообще-то, Гэбриэл Бретт, я заинтересовался вами, когда Гарри рассказал мне, что вы унаследовали его мастерство.
      Она обреченно кивнула.
      – Другие мужчины воспевают мои глаза, а вас возбуждает мое умение работать с растворителями!
      – Глаза мне тоже нравятся, как и другие ваши достоинства, – сказал Адам и прямо взглянул на нее. – Неужели вы серьезно думаете, что Гарри ценит меня больше, чем вас, Гэбриэл?
      – Нет, я так не думаю. По крайней мере сейчас. Но тогда, когда меня терзали подростковые страхи, я именно так и считала. – Она отвернулась и посмотрела в окно на красивый сад. – Я страшно переживала из-за времени, которое он уделял вам, и из-за бесконечных рассказов о таланте этого дайзартовского вундеркинда к вынюхиванию находок. Вот почему я так злилась в тот день. Как и вы, я не люблю делиться.
      Адам кивнул.
      – В семестре или в четверти я старался как можно чаще заходить к вашему отцу в мастерскую, но все каникулы – и школьные, и университетские – я проводил, работая на «Дайзартс». Начиная с самого низа. И не считал эту работу лишением. Мне все это ужасно нравилось, даже переноска тяжестей. Но больше всего я любил ездить на распродажи старинных вещей с отцом или рыться самостоятельно в каждом заштатном магазинчике подержанных вещей в радиусе, который расширился, когда я сменил велосипед на старый драндулет.
      Вот тебе и избалованный маменькин сыночек, которого рисовало ей воображение.
      – Я тоже часть каждых школьных каникул проводила в папиной мастерской…
      – Учась у мастера.
      – Не думаю, что папа видит себя в этом свете.
      – А я определенно вижу, – твердо заявил Адам. – И мой отец тоже.
      Когда с ленчем было покончено и они продолжили путь под жарким послеполуденным солнцем, Адам сказал ей, что обещанный сюрприз – это приглашение.
      – Правда? – спросила заинтригованная Гэбриэл. – От кого? Или вы хотите помучить меня еще немного?
      – Мисс Генриетта Скудамор из «Пембридж-мэнор», что расположено на берегах реки Уай, в самой глубинке сельского Херефордшира, пригласила нас на чашку чая.
      – Святые небеса, – в удивлении проговорила Гэбриэл. – Кто она такая, эта Генриетта Скудамор?
      – Она происходит из семьи моей таинственной леди, – с торжеством в голосе сказал Адам. – На том аукционе в Лондоне я узнал, что мисс Скудамор продала дом предпринимателю, который превратил его в интернат для престарелых. Но в их договоре уговорено, что ей предоставляются в пожизненное бесплатное пользование личные апартаменты плюс бесплатное медицинское обслуживание и уход со стороны персонала.
      – Надо же, какая умница, – сказала Гэбриэл.
      – Хотя ей недалеко до девяноста, она держит себя в форме, – улыбнулся Адам. – Я в нее просто влюбился.
      – Вот, значит, где вы были вчера, – неосторожно сказала Гэбриэл и покраснела под его взглядом.
      – Вы скучали по мне? – быстро спросил Адам. – Я бы позвонил вам, если бы вернулся не так поздно. Мне не хотелось снова пугать вас.
      – Я не дрожащая от страха мышка! – сказала она.
      – Вы больше похожи на тигрицу. – Он бросил на нее внезапно посерьезневший взгляд. – Позавчера я ругал себя за то, что испугал вас, Гэбриэл.
      – Я подумала, это звонят из больницы, – призналась она.
      – А я, дурак, только потом сообразил.
      – В следующий раз я не стану так беспокоиться.
      – Тогда я буду звонить каждый вечер в десять – чтобы вы знали, что это я. Полагаю, у вас есть сотовый телефон?
      – О да. На ночь я всегда беру его с собой в постель.
      Адам одобрительно кивнул.
      – Прекрасно. Звоните мне, если не сможете заснуть, – поболтаем.
      Гэбриэл не могла себе представить, что будет звонить Адаму среди ночи по какой бы то ни было причине, разве что по самой крайней необходимости. Проехав еще полмили, они повернули на извилистую дорогу, которая тянулась между коротко подстриженными лужайками на подъезде к старинному дому с типичными для этой местности черными деревянными балками и белыми стенами. По просьбе Гэбриэл Адам остановил машину на некотором расстоянии от дома, чтобы она могла полюбоваться архитектурой «Пембридж-мэнор», в центральной части увенчанного колокольней поверх зубчатой линии небольших декоративных фронтонов.
      – Какой сказочно красивый дом, – негромко сказала она.
      – По словам мисс Скудамор, предпринимателю пришлось совершить чудеса, чтобы осуществить переделку дома с соблюдением всех инструкций и ограничений. Затраты оказались такими, что жить здесь могут позволить себе лишь самые богатые из престарелых.
      При упоминании инструкций и ограничений глаза Гэбриэл потемнели. Сколько же денег выложил Адам, чтобы ее отец мог перестроить крышу дома в «Хэйуордз-Фарм»!
      – А мисс Скудамор не против того, чтобы делить свой дом с другими людьми?
      Адам пожал плечами.
      – Мне показалось, она была готова на все, чтобы только дожить в своем фамильном доме.
      – Я ее понимаю. Этот дом – просто прелесть. Но он слишком велик для одной пожилой женщины – представьте, во что обходится его содержание.
      – Это еще одна причина, заставившая ее принять предложение предпринимателя. – Адам поговорил по интеркому, встроенному в столбы по обеим сторонам великолепных кованых ворот, которые открылись, пропустив его на подъездную дорожку.
      – Жаль, что вы ничего мне не сказали. Я захватила бы коробку конфет или цветы, – с сожалением сказала Гэбриэл, когда он остановил машину перед парадной дверью.
      – Мисс Скудамор любит шерри. – Адам достал с заднего сиденья сверток в подарочной упаковке. – Вот, можете вручить ей.
      – Вы всегда такой организованный?
      – Всегда, – с улыбкой подтвердил он и взял ее за руку.
      Строгая молодая женщина впустила их в холл. Она представилась им как миссис Палмер, сестра-хозяйка, сказала, что мисс Скудамор их ожидает, проводила к красивой стойке, где они расписались в книге посетителей, и затем отправила по застланной толстой ковровой дорожкой лестнице на второй этаж.
      Адам постучал в дверь, и через некоторое время ее открыла маленькая женщина, опиравшаяся на трость. На ней были бледно-сиреневая шелковая блузка и полотняная юбка, шею украшала нитка жемчуга, совершенно седые волосы были аккуратно уложены. Генриетта Скудамор приветливо улыбнулась и протянула свободную руку.
      – Входите, входите!
      – Добрый день. – Адам с непринужденной грацией поцеловал руку женщины. – Позвольте представить вам мисс Гэбриэл Бретт. Гэбриэл, это мисс Генриетта Скудамор из «Пембридж-мэнор».
      – Как поживаете? – с улыбкой спросила Гэбриэл. – Очень любезно с вашей стороны было пригласить меня, мисс Скудамор. А это вам, возьмите, пожалуйста.
      Мисс Скудамор радостно вскрикнула, принимая подарок.
      – Вы очень добры! Спасибо, моя дорогая. – Она повела их через большую комнату, уставленную столиками и шкафчиками, о которых долгие годы заботились с тщанием и любовью. По стенам были развешаны картины. Послеполуденное солнце золотило волосы мисс Скудамор, пока она ковыляла к стулу с гобеленовой обивкой, придвинутому к окну в глубоком проеме. – Как вам нравится вид отсюда? Из-за больного бедра меня уговаривали выбрать комнаты на первом этаже, но я отказалась. Если уж будут установлены современные лифты, то почему бы не оставить себе самый лучший вид, открывающийся из дома?
      – Но самый лучший вид – вот отсюда, – сказал Адам, подзывая Гэбриэл к боковому окну, откуда, был виден большой пруд.
      – Мне трудно вообразить, чтобы вам когда-либо надоел какой-то из этих видов, мисс Скудамор, – произнесла Гэбриэл.
      – Что верно, то верно. – Глаза Генриетты Скудамор, хотя и поблекшие, имели вполне различимый фиолетовый оттенок.
      – Гэбриэл реставрирует картину, о которой я вам рассказывал, мисс Скудамор, – сказал Адам.
      – Ах да, знаменитая потерянная картина. – Ее пальцы никак не могли справиться с упаковкой подарка. – Не поможете ли мне, Адам?
      Значит, он уже просто Адам, подумала Гэбриэл, не удивляясь тому, что он обращается с мисс Скудамop как с очень симпатичной ему дамой. Генриетта Скудамор все еще сохраняла следы той красоты, которая в молодости была, должно быть, ослепительной.
      Адам вынул бутылку из коробки и торжественно вручил ее мисс Скудамор.
      – Очень сухое – потрясающе! – просияла она. – Благодарю вас, моя дорогая. Здесь подают только сладенькое вино, которое считают подходящим для старых развалин, так что спрячьте это вон в том шкафчике в углу.
      Минуту спустя вошла миссис Палмер с подносом.
      – Мисс Бретт разольет нам чай, – с улыбкой сказала Генриетта непререкаемым тоном и, как только дверь закрылась за несгибаемой спиной миссис Палмер, с облегчением выдохнула. – Она добрая, но очень уж чопорная и правильная!
      – Мне почему-то кажется, – сказал Адам, – что к вам, мисс Генриетта, такие эпитеты никогда не были применимы.
      – Конечно, нет. Когда я начала выезжать, то стала любимицей всего графства. Хотя ничего хорошего это мне не принесло. Женщинам у нас в семье редко везло в сердечных делах. Но это уже другая история.
      – Я бы с удовольствием ее послушала, – сказала Гэбриэл, разливавшая чай.
      – Если вы еще раз приедете ко мне, то и услышите. Разумеется, это наглый шантаж, но я безумно люблю гостей.
      За второй чашкой чая мисс Скудамор благосклонно улыбнулась Адаму.
      – Вы были очень терпеливы, мой дорогой, и будете вознаграждены. Ступайте вон к тому книжному шкафу и снимите с верхней полки лежащий там гроссбух.
      Большая амбарная книга в кожаном переплете имела восхитительно древний вид.
      – Это просто хозяйственные счета. – Мисс Скудамор улыбнулась с философским видом. – Когда вещи из моего дома отправлялись на аукцион, я кое-что, естественно, оставила себе. Картины, мебель, книги, что-то из фарфора и серебра. А также все содержимое сейфа. Когда я умру, пускай эти бумаги передадут в местный музей.
      Адам с осторожностью перелистывал страницы, фиксировавшие подробности каждодневной жизни в «Пембридж-мэнор» в начале девятнадцатого века.
      – Я не сразу нашла то, что вы хотели. Откройте 1821 год, ближе к концу года.
      Глядя через плечо Адама, Гэбриэл пробегала глазами записи о хозяйственных расходах за этот период. А потом у нее от волнения перехватило дыхание: они обнаружили запись о выплате вознаграждения мистеру Синглтону за двойной портрет Генриетты и Летиции.
      – Ну, это то, что вы искали? – спросила мисс Скудамор, лукаво улыбаясь.
      – Определенно, – заверил ее Адам, торжествующе улыбнувшись в ответ. – Скоро я заработаю для вас кучу денег, мисс Генриетта.
      – Я так не думаю.
      Гэбриэл нахмурилась.
      – Но, мисс Скудамор, если портрет, который я реставрирую, действительно принадлежит кисти Синглтона, то Адам сможет продать его для вас за много тысяч.
      – Милое дитя, – ласково сказала мисс Скудамор, – Картина теперь не моя, она собственность Адама. Всегда считалось, что портрет уничтожили вскоре после того, как он был написан. Полагаю, что в определенном смысле так и было. Если Адам способен распознать нечто ценное под слоем краски и грязи, тo он вправе получить за это большие деньги.
      – Но я не могу так поступить… – начал Адам.
      – Картина принадлежит нашедшему, мой мальчик. Да и денег может быть не так уж много.
      – Имя Синглтона хорошо известно в кругах, близких к искусству. И когда Гэбриэл поколдует над портретом, я ожидаю получить за него хорошую цену, – сказал Адам.
      – Значит, эти деньги – ваши. И заплатите хорошенько за мастерство этой молодой леди. – Она бросила на Гэбриэл лукавый взгляд. – Или вы делаете эту работу из любви… к искусству, моя дорогая?
      – Ни в коем случае, мисс Скудамор. Я беру с него по высшей таксе!
      – Браво. – Старая леди взмахнула рукой в сторону Адама. – Вчера вы из вежливости промолчали, но я знаю, что вам ужасно хотелось посмотреть на мои картины.
      Гэбриэл вместе с Адамом отошла к противоположной стене, на которой висели пара впечатляющих акварелей Джона Пайпера, интерьер Сиккерта, итальянский натюрморт из ярких цветов и фруктов на темном фоне, а на центральном месте над камином располагалась картина, изображающая полуобнаженную деву в классической позе.
      – У вас здесь настоящий клад, мисс Генриетта, – сказал Адам осипшим голосом, с трудом отводя взгляд от нимфы. – Мне действительно хотелось рассмотреть все вчера, но показалось невежливым носиться туда-сюда.
      – По-моему, вы вели себя с достойной восхищения сдержанностью, – сказала старая леди с тихим смешком. – Но когда вы попросили разрешения вернуться сюда с Гэбриэл, я решила приберечь лучшее на сегодня. Теперь при нас есть дуэнья, молодой человек, и я могу пригласить вас к себе в спальню. Откройте, пожалуйста, соседнюю дверь.
      Спальня мисс Скудамор была меньше, чем гостиная. Все имеющиеся здесь поверхности были заставлены фотографиями в серебряных рамках, но взгляды ее гостей сразу приковал к себе портрет, висевший на противоположной от кровати стене. Старая леди драматическим жестом указала на него.
      – Моя тезка, – проговорила она торжественным тоном. – Мисс Генриетта Скудамор, портрет кисти самого сэра Томаса Лоуренса.

      Девушка на портрете была молода. Искрометность и блеск мастерства художника воплотились в изумительном цвете лица, сиянии фиолетовых глаз, лоске зачесанных назад черных волос, образующих массу колечек над ушами.
      – Теперь понятно, почему вас не заинтересовал Синглтон, мисс Генриетта, – благоговейно выдохнул Адам и покачал головой. – Удивительно, как владельцы разрешили вам оставить картину здесь. Им наверняка снятся кошмары на сюжеты ограбления.
      – Я настаивала на том, чтобы оставить ее при себе, – сказала мисс Скудамор, пожимая плечами. – Кроме того, я здесь не одна такая, у кого найдется парочка ценных вещей. Никто не может несанкционированно войти или выйти – повсюду включаются звонки и сирены. – Она нежно улыбнулась портрету. – Зачем держать Генриетту взаперти в каком-нибудь сейфе, лишая себя удовольствия видеть ее каждый день?
      – Абсолютно незачем, – сказала Гэбриэл, не сводя глаз с портрета. – Она изумительная.
      – Так что теперь, молодой человек, вы понимаете, почему меня не волнует ваша находка. Конечно, мне будет интересно узнать, сколько за нее дадут, но денег у меня более чем достаточно до конца жизни. Если же, что маловероятно, мне когда-нибудь потребуются наличные, то я всегда могу продать одну из вон тех картин. Сиккерт пойдет хорошо, да и Джон Пайпер тоже. Но я бы поставила на картину Литона. Очень рискованный стиль для живописца, творившего во время правления королевы Виктории. Миссис Палмер, входя в эту комнату, каждый раз отводит глаза.
      Все трое еще посмеивались, вернувшись на свои места у окна.
      – Мы вас не утомили? – спросила Гэбриэл.
      – Ни чуточки, – заявила старая леди. – Кроме того, вам наверняка хочется услышать историю Генриетты.
      – Ужасно хочется, – сказал Адам. – Интересно узнать, почему лицо Летиции было так жестоко вымарано.
      – Тогда несите сюда шерри, Адам, и я начну рассказывать.
      Изображенная на портрете Генриетта, была обручена с сыном баронета из соседнего поместья, и по этому случаю был заказан еще один портрет. Но в преддверии предстоящих затрат на свадьбу сэр Джордж Скудамор, известный своей бережливостью, решил сэкономить, наняв менее дорогого мастера, чем сэр Томас Лоуренс, и распорядился, чтобы Синглтон вместо двух отдельных портретов написал один двойной, включив Летицию. А Бенджамин Уоллис – это жених – умолил разрешить ему присутствовать, пока сестры позируют.
      – Этим объясняется сияющий вид Генриетты, – кивнув, сказала Гэбриэл. – Она была влюблена в своего Бенджамина.
      – На свою голову, бедная девочка. Потому что краска на холсте не успела еще высохнуть, как Бенджамин сбежал вместе с Летти, а Генриетта в одночасье превратилась в озлобленную старую деву – так гласит семейная легенда. Она осталась жить здесь, когда имение перешло к ее брату, но умерла в относительно молодом возрасте от пневмонии.
      – А что случилось с Летти? – спросил Адам.
      – Кое-кто сказал бы, что она получила по заслугам. Будучи навсегда изгнана из «Пембридж-мэнор» без приданого, она родила Бенджамину кучу отпрысков, утратила свою красоту и так растолстела, что он стал искать утешения с любовницами и промотал целое состояние за игорным столом.
      – Похоже, Генриетте повезло, что он ее оставил, – прокомментировала Гэбриэл. – Это ведь она закрасила Летти?
      – В этом нет никакого сомнения. Она и сама была художницей в любительском ранге, так что нужные материалы имелись у нее под рукой.
      – Я даже могу себе представить, как она это делает, – блестя глазами, сказала Гэбриэл. – Осыпая сестру ругательствами, резкими мазками закрашивает ее лицо, а потом уносит картину на чердак.
      На обратном пути Гэбриэл только об этом и говорила. Она была совершенно очарована Генриеттой Скудамор и ее рассказом. Все еще находясь под впечатлением того, что увидела портрет кисти Лоуренса в частной коллекции, она растеряла последние остатки скованности в общении с Адамом.
      – Итак, вам понравилось, как мы провели день, – удовлетворенно констатировал он.
      – И все это мне тоже понравилось. – Она показала жестом на расстилающийся перед ними ландшафт. – Хорошо, когда есть время полюбоваться природой. Очень многие водят машину слишком быстро.
      – В том числе и любитель тротуаров?
      – Джереми на самом деле очень неплохой человек!
      – Я в этом и не сомневаюсь, – сказал Адам без особого энтузиазма и посмотрел на часы. – Давайте-ка я отвезу вас прямо в больницу, а потом подброшу домой.
      – Я и так уже отняла у вас сегодня массу времени.
      – Мне и самому хотелось бы повидать Гарри.
      Гэбриэл позабавило, что Гарри Бретт так обрадовался, увидев ее в компании с Адамом Дайзартом. Они с полчаса оживленно поговорили о сделанных ими открытиях, а потом Адам ушел, оставив Гэбриэл наедине с отцом.
      – Похоже, что вы с Адамом неплохо поладили, – заметил Гарри.
      – Теперь, когда я наконец по-настоящему познакомилась с твоим любимцем, он нравится мне больше, чем я ожидала. Когда они думают тебя отпустить? – спросила Гэбриэл, сменив тему разговора.
      – В среду. Лора звонила сегодня и сказала, что приедет во второй половине дня и заберет меня. Мы переночуем в «Хэйуордз-Фарм», а на следующее утро отправимся в Уэльс. Мне до сих пор трудно в это поверить.
      – Почему такой грустный вид? – спросил Адам, когда Гэбриэл присоединилась к нему на парковке.
      – Папу явно тревожит перспектива отдыха вместе с мамой. А весь смысл этой задумки – обеспечить ему безмятежное выздоровление, – сказала Гэбриэл, садясь на место пассажира.
      – Не бойтесь, – усмехнулся Адам. – Если что-то пойдет не так, мы всегда можем прийти к нему на выручку.
      Гэбриэл засмеялась.
      – Не знаю, почему я беспокоюсь. Мама разделяет почти все папины интересы. Кроме того, она потрясающе готовит.
      – Ну, тогда Гарри остается в хороших руках. – Адам посмотрел на часы. – Время еще не позднее, мисс Бретт. Поужинаете со мной?
      – Только если вы позволите мне заплатить в этот раз… – начала она, но Адам покачал головой.
      – Поедем в Стейвли. Я покажу вам «Фрайарз-Вуд». А потом состряпаю что-нибудь у себя на кухне.
      Гэбриэл в удивлении смотрела на него.
      – Спасибо, – сказала она. – Это будет замечательно.
      «Фрайарз-Вуд» оказался гораздо дальше от Пеннингтона, чем думала Гэбриэл, и когда Адам повернул на крутую, извилистую дорожку, которая вела к его дому, она осуждающе посмотрела на него.
      – В тот раз вы сказали мне, что заехали по пути.
      – Я соврал. Мне хотелось увидеть вас, Гэбриэл.
      «Фрайарз-Вуд» обладал собственным характером, который создавали группы дымовых труб, украшенных леденцовыми завитками, ряд окон в частых переплетах, отражавших вечерний свет, и уже отцветшая глициния, чьи стебли оплетали веранду, служившую балконом для верхнего этажа.
      – Этот дом настоящее чудо! Он очень старый?
      – Построен в конце девятнадцатого века и с тех пор претерпел несколько изменений с целью модернизации.
      – И вы его унаследуете.
      – Да, – хмуро отозвался Адам.
      – А ваши сестры?
      – Здесь-то и начинается ответственность. – Он вышел из машины, протянул ей руку. – Я организую вам блиц-экскурсию по дому, а потом покормлю вас вон там, в Стейблз.
      Адам провел Гэбриэл через несколько больших комнат с удивительно низкими для такого старого дома потолками, которые тем не менее создавали ощущение пространства и света, обжитого комфорта и уюта и были обставлены с таким вкусом, какого она и ожидала от семьи, занимающейся куплей и продажей красивых вещей.
      Они подошли к дверям конюшни.
      – Личные апартаменты у меня поменьше, но внутренняя отделка целиком моя.
      Адам был прав. После приглушенных пастельных цветов внутренней отделки большого дома комнаты Стейблз поражали глаз. Стены служили ярким фоном для каменных плит и дубовых балок и гармонично уживались с антикварной мебелью. Оборудование окрашенной в цвет охры кухни было современным. В столовой с ярко-зелеными стенами помещался длинный обеденный стол из темного дерева, небольшой вестибюль украшала полка со старинными оловянными пивными кружками, висевшая на стене небесного цвета. Но гостиная, одновременно служившая Адаму кабинетом, была менее яркой, у одной из стен янтарного цвета стояли высокие напольные часы, в камине оставалось лишь развести огонь, а к огромному окну был придвинут удобный диван.
      Адам показал на лестницу.
      – Ванная наверху. Хотите привести себя в порядок?
      Выйдя из ванной, Гэбриэл не смогла побороть искушение и заглянула в комнату Адама. Там стояла очень большая кровать, и в ее изысканных медных украшениях отражались рыжевато-оранжевые стены.
      Адам ждал ее у подножия лестницы.
      – Ну, как вам мое логово?
      – Впечатляет. – Она улыбнулась. – Я одним глазком заглянула к вам в спальню. Ваша кровать – просто фантастика!
      – Она – часть моих трофеев с распродаж. Как и почти все другое мое имущество. Вы проголодались?
      – Не особенно. Но от сэндвича, наверно, не откажусь.
      – Мудрый выбор. Мои кулинарные способности ограниченны. – Он предложил ей пройти на кухню. – Садитесь за стол.
      Через удивительно короткое время он поставил перед ней тарелку с сэндвичами.
      – Очень вкусно, – сказала Гэбриэл, уплетая сэндвич с ветчиной и авокадо.
      Адам улыбнулся.
      – Благодарю вас, сударыня, рад, что угодил вам. Но, будучи человеком организованным, признаюсь, что, отправляясь вчера за покупками, имел в виду именно этот конкретный случай.
      Значит, он все спланировал заранее.
      – Мне нравится ваш вкус, – сказала она, беря еще один сэндвич. – Эти цвета хорошо сочетаются с черными балками. А спальня – просто потрясающая.
      – Когда я ее красил, то на половине дела испугался: мне показалось, будто этот цвет настолько все подавляет, что…
      – Так вы сами красили спальню?
      Он гордо посмотрел на нее.
      – Я сам покрасил весь дом. Хотите верьте, хотите нет, но мои руки привычны к тяжелому труду. Даже если я Дайзарт из «Фрайарз-Вуд» в четвертом поколении, я все равно чертовски много работаю, потому что хочу быть уверен, что смогу жить здесь и потом, когда унаследую все это. – Его лицо помрачнело. – Мои сестры никак не хотят смириться с тем, что наши родители смертны и придет день, когда их не станет.
      – Я могу это понять, – сказала Гэбриэл, зябко поведя плечами. – Я была поспешна в своих умозаключениях относительно вас, Адам, прошу меня простить.
      Он посмотрел ей в глаза.
      – Что ж, начнем все сначала, Гэбриэл Бретт?
      – Бессмысленно ссориться, если мы будем видеться чуть ли не каждый день, пока я не закончу реставрацию вашей картины.
      – А что будет потом? – спросил он. – Вернетесь на городской асфальт?
      Она пожала плечами.
      – У меня есть и другая работа, не забывайте. Когда закончу вашу картину, возьмусь за следующую.
      – Прекрасно. Это значит, что вам придется остаться, пока все не закончите.
      – Я останусь до тех пор, пока не буду убеждена, что отец полностью выздоровел и может справляться без посторонней помощи.
      – Тогда я надеюсь, что Гарри даст себе побольше времени на выздоровление, – улыбнулся Адам, погом вдруг нахмурился. – Но как это отразится на вашей собственной работе?
      – Я уволилась. В качестве причины ухода сослалась на болезнь отца, но вообще-то мне пора двигаться дальше. – Гэбриэл философски усмехнулась. – Может даже, решу завести собственное дело. У меня масса связей. Джереми до сих пор вел со мной дела через фирму, но, вероятно, согласится и на непосредственные деловые отношения, если я начну работать самостоятельно.
      – Вы с ним это еще не обсуждали?
      – Нет. Он в Штатах. Скажу ему, когда он вернется на этой неделе.
      – И сразу же примчится, чтобы увидеться с вами?
      – Думаю, он будет ждать, когда я примчусь к нему.
      – Тогда он дурак, – сказал Адам и встал. – Кофе хотите?
      – Да, с удовольствием. – Она взглянула на часы. – Хотя мне не хотелось бы очень задерживаться…
      – Вы устали?
      – Нет. Но я предпочла бы вернуться засветло.
      – В таком случае, – сказал Адам, – я отвезу вас прямо сейчас, и кофе приготовите вы.
      – Прекрасная мысль, – сказала она и улыбнулась ему. – Боитесь, как бы кто не украл Генриетту? Мне кажется, вы в нее влюбились, Адам Дайзарт.
      Он засмеялся и взял ключи от машины.
      – Лучший способ поддерживать романтическую связь – это обожать на расстоянии.
      – Вы все еще страдаете из-за Деллы?
      – Нисколько. – Адам проводил ее до выхода, запер дверь и открыл перед ней пассажирскую дверцу. – Я почти ни разу не вспомнил о Делле с тех пор, как нашел картину. И вас, – подчеркнуто добавил он.
      Когда они приехали, в доме было уже темно.
      – Обычно в это время я включаю свет во всем доме, – сказала она как бы мимоходом, – так что обождите минутку.
      Адам заглянул в темный вестибюль.
      – Я думаю, что мне надо пойти с вами.
      Он стал спускаться следом за ней по ступеням, каждая из которых издавала громкий скрип под его весом.
      – Шумное у вас здесь местечко. Не мешают вам спать этот скрип и стон по ночам?
      – Есть немножко, – призналась она.
      Адам присел на край стола и стал смотреть, как она готовит кофе.
      – У меня дома тоже есть балки, но они не в такой степени стереофоничны, как ваши. Видимо, не такие древние.
      – Некоторые части этого дома существуют с семнадцатого века, – сказала Гэбриэл. – Здесь я чувствую себя нормально только на кухне. Другого уюта здесь маловато, мебели нет почти никакой. Не знаю, как с этим мирится папа.
      – Может, Гарри просто привык. Он говорил мне, что вырос здесь.
      Она кивнула.
      – Тетя Лотти взяла его к себе, когда ему было восемь лет, – после того, как утонули его родители.
      – Несчастный случай во время прогулки на яхте?
      – Нет. У бабушки во время купания в море свело судорогой ногу. Дедушка попытался спасти ее, но оба погибли.
      Адам выдвинул для нее стул, а сам уселся напротив. Его лицо хранило серьезное выражение.
      – Печальная история.
      – Да, и мне не стоило заговаривать об этом, – с чувством сказала она, но потом улыбнулась. – Хорошо, что мне осталось жить здесь в одиночестве еще только две-три недели. Мой радиоприемник отлично глушит неприятные звуковые эффекты.
      – А у вас есть к нему батарейки на тот случай, если отключат электричество?
      Гэбриэл в ужасе посмотрела на него.
      – Я об этом не подумала. Завтра вечером, когда закончу работу, обязательно куплю.
      – А как у вас со свечами, факелами и тому подобным?
      – Этого добра много, – заверила она его, улыбаясь. – Но с вашей стороны было очень любезно подумать об этом.
      – Вопреки вашему мнению обо мне, я могу быть очень и очень любезным, – с нажимом сказал Адам.
      Она с любопытством воззрилась на него.
      – Для меня вообще тайна, почему такой завидный во всех отношениях жених, как вы, Адам Дайзарт, до сих пор остается невостребованным.
      – То же самое я могу сказать и о вас, мисс Бретт, – отпарировал он. – В вашей жизни до Джереми наверняка были и другие мужчины.
      – Один или двое, – скромненько сказала она, и Адам засмеялся.
      – По самой крайней мере! Вы умная, привлекательная женщина, Гэбриэл. Разве брак вас не интересует?
      – Нет. Он не получился у моих родителей, может не получиться и у меня. Кроме того, сейчас модно быть не замужем, когда тебе за тридцать. – Гэбриэл приподняла одну бровь. – А у вас какая отговорка?
      Адам откинулся на спинку стула, сцепив руки за головой.
      – Я не могу позволить себе роскошь иметь жену. По крайней мере пока.
      Гэбриэл недоверчиво уставилась на него.
      – Да будет вам. У вас великолепный дом, карьера, устойчивое финансовое положение. Что вам еще нужно?
      – Не говоря уже о такой мелочи, как то, что я еще не нашел женщины, на которой захотел бы жениться, я экономлю каждый пенс, – сказал Адам, к ее удивлению.
      – Я не покажусь бестактной, если спрошу, для чего вы это делаете?
      – Ничуть. Когда «Фрайарз-Вуд» перейдет ко мне по наследству, я хочу быть в состоянии выплатить сестрам их долю его рыночной цены. Не то чтобы они ждали этого от меня. Лео и Джесс, две моих старших сестры, замужем, причем весьма удачно. Возможно, Кейт больше нуждается в деньгах, но ни за что на свете в этом не признается.
      – А ваша четвертая сестра?
      – Она вообще-то двоюродная сестра, но моя мать растила ее с самого рождения. Моя тетя Рейчел очень прилично ее обеспечила.
      – Все равно вам надо накопить еще немалые деньги.
      Адам поднялся из-за стола.
      – Мне пора. Спасибо, что поехали со мной сегодня.
      – Это вам спасибо. Я ни за что не хотела бы пропустить возможность познакомиться с мисс Генриеттой! – Гэбриэл перестала улыбаться, встретив напряженный взгляд темных глаз Адама.
      – Вы наконец простили меня? – неожиданно спросил он. – Я имею в виду отсутствие у меня хороших манер в подростковом возрасте.
      – Скорее отсутствие интереса, – поправила его она.
      Когда она встала, Адам взял ее за руку.
      – Сейчас я заинтересован.
      – Во мне или в моем искусстве в качестве реставратора? – Он смотрел ей в лицо сверху вниз, и такая ситуация была новой для Гэбриэл. Она привыкла к тому, что ее глаза находились на уровне глаз Джереми Блита и других знакомых мужчин. – Вы были бы так же заинтересованы, если бы я была все еще толстой и прыщавой? – спросила она, надеясь легкомысленным тоном скрыть свою реакцию на его прикосновение.
      – Вероятно, нет, – честно ответил Адам. – Но вы бы тоже не провели день в обществе не менее прыщавого дылды подростка, каким был тогда я. – Он привлек ее к себе и поцеловал. – Мне хотелось сделать это весь день. Точнее, каждый день с того момента, как мы снова встретились, – пробормотал он и поцеловал ее еще раз и с такой страстью, что у нее перехватило дыхание.
      – Я так и думала, – сказала наконец Гэбриэл прерывающимся голосом, откинув назад голову, чтобы посмотреть ему в лицо. – Поцелуй с пожеланиями доброй ночи между двумя взрослыми людьми по обоюдному согласию – довольно безвредная вещь.
      – Для вас – может быть, но мне он причинил серьезный вред, – прошептал Адам. Наконец он отпустил ее и отступил назад; глаза его загадочно блестели. – Мне надо идти – пока я еще могу.
      С величайшим трудом удержавшись от того, чтобы просить его остаться, Гэбриэл подошла к двери и открыла ее.
      – Спокойной ночи, Адам, и спасибо за сегодняшний день.
      – За весь?
      Их взгляды встретились. Она медленно кивнула.
      – Да, за весь.
      Адам коснулся ее щеки.
      – Спокойной ночи, Гэбриэл. Я постою снаружи, пока не услышу, что вы заперли дверь.

      Когда Гэбриэл осталась одна, дом показался ей очень пустым. Она быстро приняла душ, но потом пожалела об этом. Освеженная и бодрая, она без сна пролежала несколько часов. Этой ночью ее радио не смогло заглушить потрескивание и стоны древних балок, пока дом совершал переход от дневной жары к относительной прохладе летней ночи. Но, несмотря на беспокойно проведенную ночь, Гэбриэл утром поднялась очень рано, горя от нетерпения заняться портретом. Поэтому она очень удивилась, когда стук в дверь заставил ее прервать работу за целый час до того, как должны были появиться другие сотрудники.
      – Доброе утро, – сказал Адам обыденным тоном, словно каждый день приходил сюда до завтрака, и вручил ей бумажный пакет. – Я принес вам подарок.
      Он самодовольно улыбнулся, когда она вскрикнула от восторга, увидев в пакете батарейки.
      – Как мило с вашей стороны! – Повинуясь импульсу, Гэбриэл потянулась и чмокнула его в щеку. – А как вы узнали, какой нужен размер?
      – Вчера я обратил внимание на ваше радио. – Он сел за стол и с надеждой посмотрел на нее. – А нельзя ли чашечку кофе и ломтик поджаренного хлеба?
      – Да сколько хотите! Можно даже яичницу.
      – Если вы тоже будете, – быстро сказал он.
      Всего несколько дней назад Гэбриэл ни за что бы не поверила, что может завтракать в компании с Адамом Дайзартом и получать от этого удовольствие.
      – Вы ведь понимаете, что если эта картина действительно такая ценная, то я, может быть, вообще не должна ее трогать? – спросила она в какой-то момент разговора. – Как только я начну удалять лак, там могут обнаружиться какие-то серьезные повреждения.
      – Но я не смогу продать ее в том виде, как она есть.
      – Верно. Кстати, вам пришлось сегодня сделать большой крюк, чтобы завезти мне мой подарок, – добавила она. – Вы не опоздаете?
      – Одно из преимуществ ипостаси избалованного сыночка и наследника, – сказал он с самым серьезным видом, – как раз то, что кто-то другой может открыть офис утром.
      – Значит, вам не каждый раз приходится начинать свой день чуть свет?
      – Я пошутил. Обычно я прихожу первым. – Он улыбнулся, глядя ей в глаза. – Но сегодня ваши батарейки были важнее. Я все равно плохо спал эту ночь, и одной из причин была мысль о том, что случится, если у вас будет сбой с электричеством.
      – Я включу свой верный фонарь и зажгу свечи, – сказала она без запинки.
      – Но без электричества охранная система работать не будет, и дежурное освещение тоже, – заметил Адам и выругался про себя, увидев, как она побледнела. Он взял кофейник и налил ей еще кофе. – Теперь я на самом деле напугал вас.
      Она храбро улыбнулась.
      – Лучше уж смотреть фактам в лицо. Хотя здесь есть реле, которое снова включает электричество, если неполадка была не слишком серьезная.
      Адам взял ее за руку.
      – Да, знаю. Я проверял.
      – Я почти решила поймать вас на слове и чуть не позвонила вам вчера вечером, – призналась она. – Я была уверена, что что-то слышала.
      Он нахмурился.
      – Внутри дома?
      – Нет. Снаружи. Я посмотрела в щелочку между шторами, но ничего не увидела. Наверно, лисица или барсук.
      Адам крепче сжал ее руку.
      – Мое предложение спать у вас на диване остается в силе.
      – Гэбриэл, можно мы возьмем ключи?.. – Уэйн остановился на пороге открытой двери, покраснев до корней своих курчавых волос.
      – Привет, Уэйн, – сказал Адам, без спешки отпуская руку Гэбриэл.
      – Извини. – Она безмятежно улыбнулась Уэйну, пошарила в сумке и достала связку ключей. – Я скоро приду.
      – Ладно, хорошо… Извини, что отрываю. – Он пулей вылетел вон, а Гэбриэл откинулась на спинку стула и разразилась смехом, которому вторил Адам.
      – Вот и погибла моя репутация. Хорошо еще, что нас видел он, а не папина уборщица мисс Иринс, иначе бы от меня мокрого места не осталось, – смогла наконец выговорить она. – Хотя эти двое ни за что не поверят, что мы просто вместе завтракали.
      – Жаль, что так и есть на самом деле, – вздохнул Адам. – Мы с тем же успехом могли бы провести ночь в буйном грехе, как это рисует им их воображение.
      И Уэйн, и Эдди были ужасно молчаливы, когда они работали в сарае уже все втроем. Через какое-то время Гэбриэл сняла респиратор, сдвинула кверху ремешок окуляров и подозвала помощников к себе.
      – Послушайте-ка, парни. С кем бы вы ни застали меня за завтраком, не берите ничего в голову, – без обиняков сказала она. – Но чтобы все было ясно, Адам сегодня с утра привез батарейки для моего радио.
      – Понятно, – пробормотал Эдди.
      – Я включаю радио на всю ночь, потому что остаюсь в доме одна, – продолжала она. – И поскольку я городская жительница, Адаму пришлось объяснять мне, что произойдет, если будет сбой с электричеством.
      – Но ты ведь не трусиха, – нахмурился Уэйн.
      – Конечно, нет. Просто я привыкла жить в маленькой квартире в деловой части Лондона. Этот старый дом слишком велик для одного человека.
      – Когда возвращается мистер Бретт? – спросил Эдди.
      – В среду. Но на следующий день он уезжает на две недели на отдых для поправки здоровья. Так что мне придется еще какое-то время пожить здесь одной.
      – Твоему отцу будет не хватать тебя, когда ты уедешь, – сказал Уэйн.
      – А я никуда не уезжаю, – проинформировала его Гэбриэл. – Во всяком случае, я не вернусь на фирму, где работала до сих пор.
      – Ты остаешься здесь из-за Адама? – хитро спросил Эдди.
      Гэбриэл шутливо стукнула его.
      – Нет. Просто я подумала, что папе нужен кто-то, вместо Элисон.
      – Тогда ему повезло, если ты за это берешься, – сказал Уэйн с сияющими глазами. – Лучше тебя никого нет.
      Атмосфера разрядилась. Гэбриэл вернулась на свое место и начала кропотливую, чудовищно медленную работу по удалению с картины лакового покрытия. Используя маленькое окошечко в куске картона, защищавшем остальную часть картины, она то и дело проверяла ватные тампончики: нет ли на них предостерегающих окрашенных следов, что означало бы, что она удаляет краску, а не лак. Через некоторое время мир Гэбриэл сузился до этого крошечного окошечка в защитной картонке, и она вошлa в некий ритм, который ей ужасно не хотелось прерывать даже на то, чтобы выпить чашку кофе или чая, которые время от времени оказывались перед ней. Под вечер из использованных тампончиков выросла целая гора, а зрение потеряло резкость. Тогда ей волей-неволей пришлось остановиться.
      – Похоже, ты совсем выдохлась, – сказал Уэйн.
      – Так оно и есть. – Она взглянула на часы. – Боже, неужели уже так поздно?
      Полчаса спустя, когда картина была убрана в сейф, сарай подметен и заперт на ночь, а «харлей-дэвидсон» с ревом унесся по подъездной дорожке, Гэбриэл устало присела за кухонный стол перед чашкой кофе, размышляя, почему Адам не заехал проведать свою прекрасную Генриетту. И почему она из-за этого чувствует себя не в своей тарелке.
      Отец, когда она увидела его на следующий день, был в хорошей форме и, как всегда, проявлял большой интерес к тому, как продвигается работа по реставрации, так что Гэбриэл в ежевечернем телефонном разговоре с матерью смогла доложить, что отца без помех выпишут из больницы через пару дней.
      – Я знаю, – сказала Лора. – Поговорила сегодня с консультантом. Раз уж мне предстоит две недели присматривать за Гарри, то не помешает знать, что к чему, в случае… ну, в случае какой-то критической ситуации.
      Гэбриэл съела холодный ужин, немного посмотрела телевизор и собиралась уже идти спать, когда ровно в десять зазвонил телефон.
      – Гэбриэл, вы еще не легли? – спросил Адам.
      – Как раз собираюсь, – ответила она. При звуках его голоса у нее зачастил пульс.
      – Сегодня мне пришлось отправиться в Бирмингем. Я только что вернулся. У вас все в порядке?
      Да – после того, как он позвонил.
      – Папа выглядит неплохо. Все готово к выписке в среду.
      – Это замечательно. Но на этот раз я имел в виду вас, Гэбриэл.
      – Я… я просто устала – весь день удаляла лак с Генриетты, а так ничего нового для доклада. Повреждений пока не видно.
      – Прекрасно. – Он помолчал. – Мне очень понравился сегодняшний завтрак.
      – Моя яичница пользуется известностью.
      – Уэйн хоть перестал краснеть?
      Гэбриэл засмеялась.
      – Пришлось растолковать им пару вещей, потому что было невозможно работать в этой атмосфере неодобрения. Я объяснила им насчет батареек.
      – Они вам поверили?
      – Может, и не поверили. Но Уэйн, по крайней мере, потом несколько оттаял, так что я опять погрузилась в работу и забыла о них. Они вообще-то славные ребятишки.
      – И всего на несколько лет моложе вас, Гэбриэл, – сказал Адам с тихим смешком. – Лично я думаю, что Уэйн ревнует.
      – Чепуха. У него очень хорошенькая подружка. А меня он видит только в комбинезоне и респираторе. Такой вид вряд ли может вызвать у него вожделение!
      – Я, конечно, не знаю, как комбинезон действует на Уэйна, но не стану обременять ваши уши описанием того, какое действие он оказывает на меня… Увидимся завтра. Хотя на завтрак я не рассчитываю.
      – И правильно делаете. Завтра день мисс Принс. Папина комната постоянно содержится в идеальном порядке, словно святилище, ждущее его возвращения. Она просто-таки души в нем не чает. Надеюсь, и запасную спальню для мамы она приготовит с таким же энтузиазмом.
      На следующий день Гэбриэл впустила мисс Принс, как обычно, ровно в восемь, сообщила ей о том, как идет выздоровление Гарри Бретта, и обсудила с ней детали подготовки гостевой спальни. Мисс Принс, женщина неопределенного возраста с седеющими волосами и худощавой фигурой, в ладно сидящем на ней ситцевом платье и полосатом переднике, тут же заявила, что не только приведет в идеальный порядок весь дом, но и испечет для Гарри в честь его возвращения домой любимый им пирог с начинкой из курятины и ветчины.
      К моменту появления ее помощников Гэбриэл перенесла все из подвала в сарай и напряженно работала над двойным портретом. Однако, несмотря на ранний старт, она продвинулась меньше, чем накануне, из-за телефонных звонков с заказами на реставрационную работу, а также визита одного дилера из числа постоянных клиентов Гарри с двумя картинами, за которые, как он полагал, можно будет получить хорошие деньги после того, как над ними поколдует Гэбриэл.
      Потом в сарай явилась мисс Принс и сообщила, что ровно через десять минут подает ленч для мисс Гэбриэл и просит молодых людей позаботиться, чтобы та пошла в дом и съела его. Оставив ребят отдыхать на солнышке и расправляться с принесенной из дому едой, Гэбриэл ушла смаковать гренки с сыром по-валлийски, которые приготовила мисс Принс после того, как довела чистоту каждой спальни до уровня стерильности.
      – Чудесно, мисс Принс, – сказала потом Гэбриэл. – Мне это было просто необходимо.
      – Надо думать. Нельзя целый день работать без горючего, – строго произнесла мисс Принс и налила крепкого чая в кружку Гэбриэл. – Вы совсем как ваш отец. Стоит вам оказаться с этими старыми картинами, как вы обо всем забываете.
      Время летело быстро. Гэбриэл усердно работала, кропотливо удаляя лак с портрета.
      В среду Лора Бретт доставила больного, и Гэбриэл с чувством облегчения увидела, что ее родители находятся в дружеских отношениях.
      Адам сказал ей, что оставит ее в покое на то время, пока ее отец будет дома, но перспектива провести хотя бы день, не повидав Адама Дайзарта, показалась ей крайне непривлекательной.
      Когда Гарри был удобно устроен на ночь в своей комнате, дочь и мать могли наконец посидеть за кухонным столом и выпить чаю.
      – У тебя очень усталый вид, дорогая, – заметила Лора.
      – Мне здесь не очень спокойно спится, – зевнув, призналась Гэбриэл.
      – Меня это не удивляет. Мне всегда было здесь неуютно. Я не имею в виду сам дом. Но ты ведь знаешь, что Шарлотта Хэйуорд меня не жаловала?
      Гэбриэл в удивлении посмотрела на нее.
      – Нет, я этого не знала.
      – В ее глазах я была размалеванной распутницей из Лондона, недостойной ее драгоценного Гарри, особенно когда нам пришлось срочно пожениться, потому что ты была уже в проекте. – Лора скривила губы. – Ревнивая старушенция возненавидела меня с самого начала.
      – А папа знал об этом?
      – Он наотрез отказался этому верить. А Лотти была дьявольски хитра. Она была сама доброта и нежность в его присутствии, но превращалась в абсолютную ведьму, когда его не оказывалось рядом. Под конец она добилась своего. Поведала твоему отцу душещипательную историю о том, что стареет, что уже не может управляться одна, и умолила нас переехать к ней. Но как только мы продали свой дом в Пеннингтоне, Лотти без обиняков заявила мне, что я нежеланная гостья и могу убираться обратно в Лондон.
      – Боже правый! – Гэбриэл нахмурилась. – Ты хочешь сказать, что это тетя Лотти, вынудила вас расстаться?
      – Да, – просто ответила Лора. – Я предъявила свой ультиматум, что если Гарри будет настаивать на том, чтобы жить здесь, то я вернусь к родителям. Он не поверил, что я так и сделаю. А я не думала, что он меня отпустит. Но ситуация каким-то образом вышла из-под контроля, а невинной жертвой оказалась ты.
      – Но разве после ее смерти вы с папой не могли снова быть вместе?
      – Наши жизни покатились по разным колеям. Кроме того, – добавила мать, глядя в свою чашку, – Гарри никогда не делал ни малейшего намека на то, что хочет, чтобы я вернулась.
      – Откуда же у тебя эта гениальная мысль повезти его в коттедж Джулии?
      Лора подняла глаза.
      – Я ужасно беспокоилась за тебя, Гэбриэл.
      – За меня?
      – Да. Я боялась, что ты надорвешься, пытаясь заботиться о папе и в то же время поддерживать бизнес на плаву. Вот и решила чем-нибудь помочь.
      – Я тебе благодарна, мама. И папа тоже, судя по его виду сегодня.
      – С нами будет все в порядке, – сказала Лора. – Коттедж расположен недалеко от пляжа, и мы сможем выходить на длительные пешие прогулки, которые предписаны Гарри как часть его терапии.
      Позже вечером Гэбриэл лежала без сна, углубившись в раздумья.
      Когда зазвонил сотовый телефон, она быстро схватила трубку.
      – Вы сегодня поздно, Адам.
      – Кто такой Адам, осмелюсь спросить? – спросил, растягивая слова, совершенно другой голос.
      – Джереми! Значит, ты вернулся.
      – Это очевидно, моя дорогая. Разве ты не получила мою открытку?
      – Если ты послал ее в Лондон, то нет. Я все еще в «Хэйуордз-Фарм».
      – Ах да, конечно же. Я забыл. Кстати, как твой отец?
      – Лучше, но до нормы пока еще далеко.
      – Когда ты появишься в Лондоне?
      – Понятия не имею. Я сейчас занята потрясающей реставрационной работой. Когда результат будет выставлен здесь на аукцион, может, соберешься приехать в Пеннингтон? Возможно, эта вещь привлечет твое внимание.
      – Правда? – заинтересованно спросил он. – В таком случае я и в самом деле могу решиться на путешествие в дикие дебри. Нет ли там случайно какого-нибудь цивилизованного отеля?
      – Конечно, есть. Спасибо за звонок…
      – Не так быстро, – перебил он. – Кто этот таинственный Адам? Это он заставляет тебя столько работать, дорогая?
      – Поскольку картина, которую я реставрирую, принадлежит ему, то да, это он. Спокойной ночи, Джереми.

      Гарри похвалил работу своих помощников, затем еще раз рассмотрел двойной портрет. После долгого и тщательного изучения с помощью лупы при ярком дневном освещении он одобрительно кивнул.
      – Даже без подтверждения от твоей мисс Скудамор это несомненно Синглтон, Гэбриэл. – Кончиком пальца он коснулся холста в нижнем правом углу. – Подпись должна быть примерно здесь, где слой лака толще, так что будь особенно осторожна, дочка.
      Гэбриэл заглянула через его плечо и кивнула.
      – Адам объяснил мне, чего ожидать. Три заглавные буквы, переплетенные в виде монограммы, остаток имени в виде завитков.
      – Как только подпись станет различимой, больше не расчищай ее. Лучше оставить следы старого лака, чем рисковать вообще стереть подпись. – Он неожиданно усмехнулся. – Как будто ты сама не знаешь!
      – Как вы думаете, босс, сколько за нее дадут? – спросил Эдди, который вместе с Уэйном топтался на заднем плане.
      – Кто знает? Исторической ценности она не представляет, но происхождение интересно. За кудряшки и глубокое декольте дают неплохую цену.
      – А это точно не копия? – спросил Уэйн.
      – Точно. За годы практики приобретаешь «глаз» на манеру письма некоторых художников – это похоже на узнавание почерка. Рейнольдс любил изображать фон мелкими завитками краски, крутя кисть, Гейнсборо нравился отблеск света на выбившемся волоске. Синглтона определить труднее, потому что у нас в распоряжении меньше его работ для сравнения. Подобно Лоуренсу и Этти, он был мастером по части передачи цвета кожи, но одновременно и шутником. Любил всякие спецэффекты. Так что я готов биться об заклад, что где-то на заднем плане спрятано нечто.
      – Мне кажется, что на стене позади девушек находится какая-то картина, – согласилась Гэбриэл.
      – Ну, ты навел там у них порядок, Гарри? – спросила Лора, когда они вернулись к ней.
      – Гэбриэл больше не нужна моя помощь. Ее работа выше всяких похвал. – Гарри испытующе посмотрел на дочь. – Хотя тебе, наверное, скучновато сидеть здесь все время одной, девочка.
      – Теперь, когда Джереми вернулся, он ведь будет к тебе приезжать, не так ли? – спросила Лора.
      – Ну, ты же знаешь Джереми, – небрежно заметила Гэбриэл. – Он бы предпочел, чтобы я приезжала к нему. Но на аукционе он будет.
      – Ты ему сказала про Синглтона? – удивленно спросил Гарри.
      – Разумеется, нет. Я просто намекнула, что ему стоит приехать на аукцион. Ведь Адаму не помешает проявление кое-какого интереса извне, чтобы повысить ставки.
      – А вот и он, собственной персоной, – сказал Гарри, увидев подъезжающий к дому знакомый автомобиль.
      – Пойду сварю кофе, – сказала Лора.
      – Я думала, ты торопишься отбыть, мама, – засмеялась Гэбриэл.
      – У меня найдется пара минут, чтобы познакомиться с такой знаменитостью, как Адам Дайзарт!
      Лора Бретт оказалась не более стойкой к действию дайзартовского шарма, чем до нее мисс Скудамор. Адам, выросший в доме, полном женщин, чувствовал себя с Лорой непринужденно и моментально завоевал ее расположение, пообещав присмотреть за Гэбриэл, пока родители в отъезде.
      – Я даже предлагал ночевать здесь на диване, но, увы, она мне отказала, – проговорил он печальным тоном.
      – Лично мне кажется, – быстро сказал Гарри, – что это неплохая мысль. Дом стоит на отшибе…
      – Вот именно, – подхватила Лора, содрогнувшись. – Я бы ни за какие коврижки не согласилась ночевать тут одна.
      – Со мной все будет в порядке, – твердо сказала Гэбриэл. – Если мне станет не по себе, я попрошу мисс Принс пожить со мной.
      – Поехали, Гарри. Я собираюсь проделать путь необременительными этапами, с частыми остановками для чаепития, ленча и тому подобного, если тебе станет нехорошо от моего вождения.
      – Не станет. Я, скорее всего, засну, – заверил ее Гарри и направился к чемоданам, но Лора покачала головой.
      – Тяжестей не поднимать.
      Адам отнес багаж к машине, а Гэбриэл обняла родителей. Потом они махали им вслед, пока машина не скрылась из глаз.
      – Ваша мать очень привлекательная женщина.
      – Она вышла замуж и стала матерью, когда ей не было еще и двадцати лет. Пример, которого я твердо решила избежать, – сказала Гэбриэл. – Очень не люблю быть невежливой, но мне пора начинать. Хотя сегодня я могу поработать и дольше, поскольку не надо идти в больницу.
      – Ни в коем случае – работайте как обычно, – быстро сказал Адам.
      – Мне все равно делать больше нечего. Кстати, – добавила она, – вчера вечером позвонил Джереми Блит. Он вернулся из Штатов и…
      – И сейчас на крыльях летит сюда, чтобы увидеть вас?
      – Вовсе нет. Мне некогда принимать гостей. Но он скоро приедет, потому что я сказала ему об аукционе. Намекнула, что может найтись кое-что интересное для него. Надеюсь, вы не против.
      – Деньги одного человека ничуть не хуже денег другого, – заверил ее Адам. В дверях он обернулся, глядя из-под полуопущенных век. – Я мчался сюда, чтобы пригласить вас где-нибудь пообедать, – сказал он с театральным вздохом. – Но при данных обстоятельствах вы мне, конечно, откажете.
      – И что же это за обстоятельства? – спросила она.
      – Возвращение возлюбленного.
      – Это слово не подходит для Джереми. И его возвращение никак не влияет на то, как я провожу свой досуг…
      – Тогда я заеду за вами в восемь.
      Адам улыбнулся ей улыбкой, от которой осветилась вся мрачная старая кухня. И бегом вернулся к машине.
      – Сегодня я поработаю подольше, но вы можете закончить в обычное время, – сообщила Гэбриэл Уэйну.
      Тот покачал головой.
      – Эдди сегодня куда-то идет, а я останусь, пока ты не закончишь. Я обещал твоему отцу помочь тебе все закрыть и запереть на ночь.
      – Но если ты останешься, то Эдди некому будет подвезти.
      – Нет проблем. За ним заедет Эмма.
      В положенное время Эдди укатил в Пеннингтон, а через час напряженной работы Гэбриэл испустила такой дикий вопль, что Уэйн опрометью бросился к ее рабочему столу. Она сняла защитный лист картона и показала свою находку.
      На стене за спинами сестер художник нарисовал не еще одну картину, как думала Гэбриэл, а зеркало, в котором отражалось красивое и порочное мужское лицо.
      – Бенджамин Уоллис, неверный возлюбленный, – выдохнула Гэбриэл, которую буквально трясло от возбуждения.
      Уэйн присвистнул.
      – Он повысит цену картины?
      – Думаю, да. Папа говорил, что Синглтон известен своими спецэффектами. А в сочетании с историей, которая связана с картиной, эффект зеркала иначе и не назовешь. – Она смотрела на картину не отрываясь, словно зачарованная появлением третьего члена любовного треугольника.
      – Ладно, Гэбриэл. Закругляйся на сегодня.
      – Мне нужно еще несколько минут. Я должна найти подпись.
      Через полчаса напряженной работы Гэбриэл наконец обнаружила три заглавные буквы, переплетенные в виде монограммы, за которыми следовала нечитабельная закорючка.
      Уэйн навис над ее плечом, от напряжения затаив дыхание.
      – Она немного нечеткая, Гэбриэл.
      – Лучше такая, чем стертая совсем. Я не рискну дальше удалять с нее лак. Спасибо, что остался, Уэйн. А можно тебя попросить отнести картину в дом? Адам приедет позже вечером и захочет увидеть мои открытия.
      Прибираясь в мастерской, Уэйн был необычно молчалив, и Гэбриэл подавила вздох, запирая дверь. Ей меньше всего хотелось, чтобы в рабочее время рядом с ней был помощник, страдающий от неразделенной любви.
      – Ну, я пойду, – сказал Уэйн, положив картину на кухонный стол. – Спокойной ночи, Гэбриэл.
      – Спасибо, Уэйн. До завтра.
      Когда позвонила Лора Бретт и сообщила, что они доехали без происшествий, Гэбриэл тепло поблагодарила ее и попросила позвать к телефону отца.
      – Я нашла подпись, так что это точно работа Синглтона, папа.
      – Я понял это с первого взгляда на картину, малышка. За находку Адама должны дать неплохую цену. Но ты не вздумай там надрываться, – строго добавил Гарри.
      – Я как раз заканчиваю. Адам везет меня ужинать.
      Вот так. Теперь родителям будет что пообсуждать, думала Гэбриэл, пока приводила себя в порядок. Она надела цельнокроеное розовое платье без рукавов и такого же цвета босоножки на высоких каблуках, волосы подхватила в небрежный узел, из которого кое-где выбивались непослушные прядки.
      – Не такая красивая, как ты, – сказала она девушке на портрете, – но, когда постараюсь, выгляжу довольно прилично.
      Когда приехал Адам, сразу стало очевидно, что он с ней согласен.
      – Вы очень симпатично выглядите, мисс Бретт.
      – Спасибо, но здесь есть кое-что поинтереснее меня, – сказала она и потянула его к лежащей на столе картине, показывая на отражение в нарисованном зеркале, которое обнаружилось на заднем плане. – Смотрите, я нашла не только подпись, а еще и вот это!
      Глаза Адама возбужденно заблестели.
      – Боже правый! Неужели Бенджамин Уоллис?
      – Собственной подлой персоной, – с чувством сказала Гэбриэл. – Вы только посмотрите на это лицо. Откровенный распутник, типичный сердцеед времен Регентства.
      – Да-а, мистер Уоллис поднимет цену портрета.
      Адам повез Гэбриэл в итальянский ресторан, где его встретили словно долго пропадавшего сына.
      – Очевидно, вы здесь бываете очень часто, – сказала Гэбриэл, изучая трехстраничное меню.
      – Да, я привожу сюда всех своих женщин, – сказал он и засмеялся, увидев, как она на него посмотрела. – Маму и сестер, – добавил он добродетельным тоном.
      – Не Деллу?
      Он покачал головой.
      – Как и ваш любитель тротуаров, Делла предпочитает Лондон. А что, если познакомить ее с этим вашим Джереми? Они наверняка подойдут друг другу.
      – Он очень эрудированный человек, – предупредила Гэбриэл.
      – Тогда это бесполезно. Делла довольно сообразительна, но даже злейший враг не назвал бы ее эрудированной. И на этом ставим точку на разговоре о других людях. Я предпочел бы сосредоточиться на вас. Мне очень приятно быть в вашем обществе, Гэбриэл.
      Ей вдруг стало очень жарко, но совсем не от вина, которое она пила маленькими глотками.
      – А мне в вашем. Чего я никак не ожидала, – честно сказала она.
      Наступила пауза, пока перед ними ставили дымящиеся тарелки спагетти с сыром и молотым перцем.
      – Я собираюсь обратиться к вам с просьбой, которая вполне может отбросить наши отношения назад в ледниковую эпоху, – сказал вдруг Адам.
      – Что за просьба? – напряженно спросила она.
      – Пока Гарри не будет, дадите мне ключ от дома?
      Она непонимающе уставилась на него.
      – Зачем?
      – Не затем, чтобы ночью пробраться к вам с целью насилия или грабежа.
      – Какая жалость! Тогда зачем же?
      – Вчера мне пришло в голову, что если вы позвоните в случае чего-то экстремального, то вам придется сойти вниз и впустить меня, а я бы предпочел, чтобы вы оставались в безопасности за запертой дверью спальни.
      – Скажите мне вот что. Это касается только меня или вы точно так же беспокоились, когда мой отец оставался один на ночь в «Хэйуордзе»?
      – Нет. – Адам перегнулся через стол и взял ее за руку. – Гарри мне очень симпатичен. К вам у меня другое чувство. Но если я вам скажу, насколько оно другое, вы точно не дадите мне ключ.
      Гэбриэл почувствовала, как кровь прилила к лицу и потом отлила, когда она попыталась оторвать глаза от Адама. Наконец он отпустил ее руку и приступил к еде.
      – Вы не ответили на мой вопрос о ключе, – после небольшой паузы сказал он.
      – Так вы это серьезно?
      – Разумеется. – Адам наполнил ее бокал.
      – Я дам вам ключ, – сказала она наконец.
      – Спасибо, – сказал Адам. – Когда вернется ваш отец, вы получите его обратно. А до тех пор я буду спать спокойнее, если буду знать, что могу быстро прийти вам на помощь, если потребуется.
      – Я тоже буду спать спокойнее, – честно призналась она и расслабилась в готовности приятно провести остаток вечера. – Ну вот, Адам Дайзарт. Вы уже знаете почти всю подноготную моей семьи, так что теперь расскажите мне о вашей.
      Том и Фрэнсис, его родители, рассказал он, скоро вернутся домой, чтобы успеть на аукцион, а сейчас они отдыхают в Тоскане, в загородном доме Джессеми и Лоренцо Форли.
      – Джесс – сестра номер два, – обьяснил он, – мать Карло и Франчески. Леони, та сестра, что живет в Хэмпстеде, замужем за Джоном Сэвиджем, она мать Ричарда и близнецов, Хелен и Рейчел. Кейт еще свободна. А у Фенни так много молодых людей, что их количество является залогом безопасности.
      – Хорошо жить в такой большой семье, как ваша.
      – Я приглашу вас познакомиться с родителями, когда они вернутся на следующей неделе. Они вам понравятся, – пообещал Адам. – Теперь вы расскажите, как живете в Лондоне.
      – Я работаю, плаваю, хожу в кино…
      – А куда вас водит Джереми?
      – На выставки, в театры, особенно на премьеры, но чаще всего просто на ужин в какой-нибудь модный ресторан.
      – У нас в Пеннингтоне тоже есть театр, – небрежно обронил Адам. – И кино. И парочка модных ночных баров.
      – Что это вы взялись рекламировать мне прелести Пеннингтона?
      – Чтобы склонить вас остаться работать с отцом. Ему бы это пришлось по душе. И мне тоже. – Он снова взял ее за руку и вывел из ресторана.
      – Если я останусь работать с папой, то тогда выйдет, что я бросаю маму.
      – Пеннингтон вроде не на другом краю света.
      – Я знаю. – Гэбриэл глубоко вздохнула. – Но сейчас мне не хочется об этом думать. Сейчас мне нужно только, чтобы папа поправился. А пока я намерена поработать на вашу «спящую красавицу» с таким невероятным рвением, что ваша глиняная копилка переполнится.
      – Качество вашей работы не вызывает никаких сомнений. – Адам искоса взглянул на нее, ведя машину по узкой дороге к «Хэйуордзу». – Что касается меня, Гэбриэл, то вы можете поверить, что дело здесь не просто в деньгах?
      – Вполне. – Она кивнула. – Это и эмоциональный подъем, и душевный трепет, и радость оттого, что вы распознали нечто великолепное, чего другие не увидели.
      – Именно так, – с удовлетворением сказал он и вышел, чтобы помочь ей выбраться из машины.
      – Спасибо. Эти туфли не рассчитаны на ходьбу по двору фермы.
      – Зато они очень сексуально привлекательны… Полагаю, после такого замечания мне нечего надеяться, что вы пригласите меня зайти на чашку кофе.
      – Неужели вам хочется еще кофе?
      – Нет. Но мне хочется зайти. – Он изучающе смотрел на нее сверху вниз. – Или из-за того упоминания о насилии и грабеже вы боитесь еще раз пустить меня на порог вашего дома?
      – Ни капельки не боюсь. И по очень веской причине. – Вставляя ключ в замок двери, она бросила на него взгляд через плечо. – Я прекрасно понимаю, что вы не пойдете на риск расстроить меня чем бы то ни было, чтобы я вдруг не отказалась закончить реставрацию.
      – Вы жестокая женщина, Гэбриэл Бретт! Войдя в комнату, она бросила сумку на стол.
      – Если хотите, могу предложить вам пива.
      Адам с благодарностью принял напиток, потом попросил разрешения снять пиджак и опустился в одно из кожаных кресел, придвинутых к сложенному из камня пустующему камину.
      Гэбриэл, улыбнувшись, уселась в другое кресло.
      – Мы выглядим совсем по-домашнему!
      – Давайте расслабимся, мисс Бретт. – Он пригубил пиво. – А вам никогда не надоедает такая однообразная работа?
      – Есть немножко, – призналась она. – Но только когда становится ясно, что готовая работа, скорее всего, не оправдает ожиданий владельца. С синглтоновским портретом все обстоит иначе. Не может надоесть работа, открывающая такую потрясающую красоту. Особенно когда я знаю, что мои глаза первыми видят ее почти за два столетия.
      – Я прекрасно понимаю, что вы чувствуете. Кстати, если ваш специалист по произведениям искусства придет на аукцион, я был бы не прочь услышать его мнение.
      – Джереми – очень знающий человек.
      – Вы упоминали обо мне?
      – Только ваше имя. Когда он позвонил, я думала, что это вы.
      – Он не возражал? – спросил Адам.
      – А почему он должен возражать? Я не принадлежу Джереми, – подчеркнуто сказала Гэбриэл. – И никому другому тоже.
      Адам поставил свой стакан, встал и вытащил ее из кресла.
      – В таком случае…
      Его поцелуй положил конец разговору. Губы Гэбриэл от неожиданности ответно раскрылись, и Адам резко вдохнул, подхватил ее на руки и сел в кресло, держа ее у себя на коленях. Он распустил Гэбриэл волосы, заглянул ей глубоко в глаза, потом привлек ее к себе. Подавшись вперед, она прижалась к нему еще теснее. Он потянул вниз молнию, и она вздрогнула, когда его руки коснулись ее обнаженной спины, а пальцы побежали вниз по позвоночнику в каком-то эротическом глиссандо. Адам спустил платье до талии и погладил груди, которые так мгновенно отреагировали сквозь тонкий слой шелка, что он сдвинул его в сторону и стал ласкать теплую атласную кожу прохладными, дразнящими пальцами, а потом горячими губами.
      – Я хочу тебя, – пробормотал он, тяжело дыша.
      – Я знаю, – выдохнула она.
      К ее разочарованию, Адам оторвался от нее, пытаясь овладеть собой.
      – Я не ожидал, что так сорвусь, – пробормотал он в ее растрепавшиеся волосы.
      Гэбриэл немного отстранилась, дыхание рвалось у нее из груди.
      – Я сказал себе, что подожду, пока ты не закончишь реставрацию. Нет, не сверкай на меня очами. – Адам крепко держал ее, и вырваться ей не удалось. – Не из-за того, что я думал, будто ты бросишь работу. Мне хотелось, чтобы сначала наши отношения освободились от всего профессионального. Мне нужна сама Гэбриэл как женщина, а не просто ее способности и умения.
      Гэбриэл прислонилась к его плечу.
      – Означает ли это, что ты рассчитываешь переспать со мной?
      – Не рассчитываю, а надеюсь, – резко сказал он. – И уж во всяком случае, не сегодня. Я не могу допустить, чтобы ты подумала, будто я был готов наброситься на тебя сразу же, как только твои родители уехали. И не думай, будто мысль заняться с тобой любовью не приходила мне в голову с первого же момента нашей встречи. Только вот в чем загвоздка. Ты – дочь Гарри Бретта. Не в моих принципах тащить тебя в постель, едва он повернулся спиной.
      Гэбриэл поднялась, встала перед камином и свысока посмотрела на Адама.
      – Это если предположить, что я согласилась бы, чтобы меня тащили.
      Он вскочил и остановился прямо перед ней, не пытаясь скрыть свое возбужденное состояние.
      – Ты отрицаешь, что отреагировала на меня?
      – Нет. Но я не позволила бы тебе затащить меня в постель, Адам, – соврала она, чтобы отомстить ему за то новое для нее состояние, в которое он ее привел. – Я не любительница романов на одну ночь.
      Адам схватил ее за руки; его глаза пылали такой яростью, что у Гэбриэл перехватило дыхание.
      – Так вот чем это для тебя было? – выдавил он сквозь зубы. – Какой же я дурак. – Он отпустил ее так неожиданно, что она покачнулась на своих высоченных каблуках.
      – Что ты хочешь этим сказать? – спросила она, потирая руки.
      – Да не все ли равно, черт побери! – грубо ответил он и взял свой пиджак.
      Еще минута, поняла Гэбриэл, и он уйдет.
      – Адам, подожди. – Она сглотнула подступившие слезы. – Мужчинам действительно нравятся романы на одну ночь.
      – Конечно, нравятся. У меня самого было несколько. Но с тобой, Гэбриэл, я хочу совершенно другого. – Он провел рукой по волосам, нетерпеливо глядя на нее. – Ведь ты же догадываешься, что я тебя люблю?

      Молчание, наступившее в комнате после его признания, было столь продолжительным, что нарушить его стоило Гэбриэл огромного усилия.
      – Как ты можешь такое говорить? Ты едва меня знаешь, – наконец сказала она.
      Лицо Адама посуровело.
      – Как я уже говорил тебе раньше, я всегда говорю то, что думаю.
      – Не так давно ты хотел Деллу, – напомнила она.
      – Делла не имеет к этому никакого отношения. – Его глаза холодно блестели.
      Она неуверенно смотрела на него. В прошлом немало мужчин домогались Гэбриэл, и к некоторым из них ее влекло. Но любовь никогда не была компонентом этого уравнения. И брак был перспективой, которой следовало избегать любой ценой. Ее родители женились по любви, но в итоге этого оказалось недостаточно.
      – Я лучше пойду, – буркнул Адам.
      – Прости меня, – сказала Гэбриэл с чувством раскаяния.
      – За что именно?
      – За отсутствие такта, наверное. Раньше никто никогда не говорил мне такого.
      Он круто повернулся и тупо уставился на нее.
      – Даже Джереми?
      Она покачала головой.
      – Я постоянно пытаюсь тебе втолковать, у нас с ним другие отношения.
      Адам криво усмехнулся.
      – С риском показаться надоедливым, предлагаю начать все сначала. Во второй – если уже не в третий – раз. И забудь, что я вообще заговаривал о своих чувствах.
      Забыть? Гэбриэл казалось, эти слова висят между ними в воздухе, словно натянутое поперек комнаты полотнище.
      – Спасибо за ужин, – с трудом проговорила она, зная, что не хочет, чтобы он уехал.
      – Что-то не так?
      – Еще рано. Тебе еще не пора уезжать.
      Он скептически посмотрел на нее.
      – Это потому, что тебе приятно мое общество, или потому, что страшно в доме одной?
      Гэбриэл резко повернулась к нему спиной; в горле стоял комок. Адам подошел к ней сзади, вздохнул, обнял ее за талию и прижался щекой к ее волосам. Гэбриэл сдавленно засмеялась и повернулась к нему лицом.
      – Мне надо снять туфли, – сказала она. – А то я в них больше не могу.
      Адам прыснул от смеха, и мир внезапно восстановился.
      – Ну, так сбрось их, и дело с концом.
      Гэбриэл так и сделала и с облегчением пошевелила пальцами.
      – Последнее время я почти не вылезала из кроссовок. Но сегодня решила произвести хорошее впечатление.
      – На кого?
      – А вдруг ты бы встретил знакомых? Я не хотела тебя подводить.
      – Можно подумать, ты вообще могла это сделать, – сказал Адам, снова снимая пиджак.
      Истолковав это как знак того, что он остается, она предложила ему еще пива.
      – Нет, лучше не надо. Сегодня у меня и так уже есть повод, отчего не спать, а прибавлять к этому списку еще и пиво я не хочу. Как насчет минеральной водички?
      Они сели за стол, и Адам пристально посмотрел на Гэбриэл поверх своего стакана.
      – Кажется, сейчас представился хороший случай прояснить любые ошибочные суждения, которые сложились у вас обо мне, мисс Бретт. Признаюсь, что с тех пор, как я стал взрослым, моя жизнь редко обходилась без женского общества. Но все это я держу отдельно от «Фрайарз-Вуд».
      – Но у тебя ведь есть свое персональное жилье, – сказала Гэбриэл.
      – Оно в двадцати милях от Пеннингтона. И по соседству с родителями. Я никогда не приглашал ни одну женщину остаться там на ночь. Пока.
      Немало потрясенная тем, как ее обрадовала эта новость, Гэбриэл понимающе улыбнулась.
      – И если ты пригласишь какую-нибудь девушку на ужин, то либо ей придется одной возвращаться домой, либо ты должен будешь в завершение вечера проехать сорок миль. Неужели ты не знаешь никого, кто живет поближе?
      – Знаю, конечно, но обычно это сестры моих друзей или подруги моих сестер. Так сказать, мое личное персональное логово. Кроме Кейт, которая там часто занималась, пока я учился в университете, и того Рождества, когда Лео неожиданно родила своего сына на моей большой медной кровати, единственный человек, который спит в Стейблз, – это я сам. И обедать и ужинать я туда тоже никого не приглашаю.
      А меня он тогда пригласил, вдруг подумала она.
      – Вот именно, – прочитал ее мысли Адам. – Так что если случайно тебе захочется поспать на моей медной кровати, Гэбриэл Бретт, то тебя там ждет самый теплый прием. В любое время.
      – Буду иметь это в виду, – пообещала она легким тоном.
      – На этой радостной ноте я и распрощаюсь, – сказал Адам и встал. – А то ты не отдохнешь и завтра не сможешь сосредоточиться на работе, за которую я плачу бешеные деньги.
      – Может быть, я и дороговата, – воинственно произнесла Гэбриэл, – зато уж очень хороша.
      Расхохотавшись, Адам поднял ее на ноги и крепко поцеловал.
      – Ты – самая лучшая. А теперь дай-ка мне тот ключ.
      Гэбриэл поискала в старом письменном столе у окна и нашла запасной ключ под ящичками для писем.
      Убедившись, что запасной ключ подходит к большому железному замку в двери, Адам повернулся к Гэбриэл. На этот раз она сама подошла ближе и подставила лицо, а Адам обнял ее и поцеловал.
      – Адам? – прошептала она, и последовавшее за этим продолжение поцелуя стало таким пылким, что она невольно выгнулась, когда он с силой привлек ее к себе.
      – Так нечестно, – хрипло сказал он.
      – Мы увидимся завтра?
      – Я обещал твоему отцу присматривать за тобой, – напомнил ей он, поцеловал ее в обе щеки и открыл дверь. – Запри за мной.
      Гэбриэл лихо отсалютовала.
      – Есть, сэр.
      В течение беспокойной ночи Гэбриэл думала о том, что Адам, вероятно, ждал какой-то реакции на свое неожиданное признание. Но какой именно? Она ужасно хотела, чтобы его ухаживание пришло к своему естественному завершению. Однако значило ли это, что она влюблена в него? Его общество стало нравиться ей в такой степени, что она очень скучала без него и была просто счастлива работать как проклятая, реставрируя его картину. Проблема состояла ВТОМ, что отсутствовал эталон, которым она могла бы измерить свои чувства. Поскольку Гэбриэл никогда не была влюблена, ей трудно было судить о том, были ли ее ответные чувства чем-то большим, нежели естественной реакцией на очень привлекательного мужчину.
      На следующий день ей удалось пообщаться с Адамом только по телефону. Время летело быстро, пока Гэбриэл трудилась над картиной. Уэйн и Эдди с радостью поработали лишний час, но все равно вечер тянулся нескончаемо после того, как «харлей-дэвидсон» с ревом унесся по дороге и в «Хэйуордз-Фарм» воцарилась глубокая тишина. Гэбриэл хотела съездить в Пеннингтон в кино, но перспектива возвращаться одной в мрачный старый дом пугала ее. Гэбриэл оказалась совершенно не подготовленной к охватившему ее разочарованию, когда Адам не сделал попытки монополизировать ее свободное время. Такова была награда за то, что она не ответила на сказанные им слова любви. Если он действительно впервые говорил их женщине, то они заслуживали более теплого приема. За неимением других занятий Гэбриэл долго разговаривала по телефону с родителями и кое с кем из своих лондонских друзей. Адам позвонил в начале одиннадцатого.
      – Ну, наконец, – сказал он, когда она ответила. – С кем это ты весь вечер разговаривала?
      Гэбриэл объяснила.
      – А как поживает моя красавица?
      Прилив радости мгновенно сменился отливом, когда она поняла, что он имеет в виду Генриетту.
      – Выглядит симпатично. Завтра начну покрывать лаком…
      – Завтра суббота. Я обещал Гарри позаботиться о том, чтобы в выходные ты отдыхала.
      – У меня и в мыслях нет вынуждать тебя нарушить обещание, – сказала она, помолчав. – Ладно, беру выходной.
      – 3aвтра я какое-то время буду занят на фирме, но, если ты приедешь в Пеннингтон, мы могли бы вместе поесть, а потом я показал бы тебе лоты, которые мы выставляем на аукцион. Или у тебя есть какие-то свои планы?
      В планах Гэбриэл на субботу стояло нанести на портрет первый слой лака, потом поработать в паре со стиральной машиной и съездить в супермаркет, чтобы сделать запас продуктов на предстоящую неделю.
      – Ничего такого, чего нельзя отменить, – сказала она, и ее настроение сразу засверкало всеми цветами радуги.
      – Тогда приезжай на фирму к часу дня.
      – Адам? Ты все еще на меня сердишься?
      – Я не сержусь, Гэбриэл, – сказал он наконец после такого долгого молчания, что она подумала, не прервалась ли связь.
      – Или обижен?
      – Уж не хочешь ли ты поцеловать меня, чтобы обида прошла?
      – Может быть.
      – Я напомню тебе об этом, – пообещал Адам таким тоном, что у нее по телу поползли мурашки.
      – Значит, до завтра.
      – Проверь свои засовы и сигнализацию, пока разговариваешь со мной.
      – Уже выполняю, сэр, – ответила она и отправилась к двери, одновременно продолжая разговор.
      – Теперь запрись у себя в спальне.
      – Не пойдет. Я собираюсь сделать сэндвич и немного посмотреть телевизор и только потом пойду спать.
      – Позвони мне, когда уже будешь в постели.
      На следующий день утро было прохладным и облачным, но Гэбриэл проснулась с ощущением тепла от предвкушения праздника. После завтрака она побаловала себя тем, что долго читала, лежа в ванне, а потом не торопясь занималась волосами.
      Она надела джинсы и приталенную белую рубашку, взяла бледно-розовый жакет, проверила всю сигнализацию, забросила в машину желтый плащ на случай и отправилась в Пеннингтон.
      Гэбриэл поставила машину у супермаркета, сделала покупки и потом пошла пешком к «Аукционному дому Дайзарта». Как она слышала от Адама, в эпоху Регентства, когда Пеннингтон был модным курортом, этот дом был частной резиденцией. Сейчас расположенная рядом неработающая часовня была частью помещений фирмы и использовалась под общие аукционы. Но предстоящий аукцион должен был состояться в раскошном главном зале, где выставлялись на продажу мебель и произведения изобразительного искусства.
      Гэбриэл направили в офис Адама, на второй этаж. Когда она заглянула в дверь, он с радостной улыбкой выскочил из-за письменного стола, заключил ее в объятия и поцеловал таким долгим поцелуем, что под конец ее щеки запылали ярким румянцем.
      – Ты опоздала, – упрекнул он ее.
      – Ничуть. Я приехала рано.
      Адам взглянул на часы.
      – Да, действительно. Но я соскучился по тебе. Похоже, моя попытка обуздать тебя подействовала на меня самого гораздо больше, чем на тебя.
      Она прищурилась.
      – Обуздать меня?
      – Вчера я воздержался от встречи с тобой, потому что надеялся, что мое отсутствие сделает твое сердце более любящим. – Он ласково коснулся ее пылающей щеки. – Моя уловка сработала?
      Еще как! Но Гэбриэл скорее бы прошла сквозь огонь, чем призналась в этом.
      – Я была слишком занята с твоим Синглтоном, – соврала она.
      Адам испустил театральный вздох.
      – Вы крутая женщина, Гэбриэл Бретт.
      – К тому же еще и голодная. – Она улыбнулась. – И сегодня за ленч плачу я.
      Он покачал головой и закрыл дверь у нее за спиной. Гэбриэл увидела небольшой приставной столик с подносом и блюдами под крышками.
      – Я заказал ленч сюда.
      В дверь постучали, и вошел пожилой мужчина. Он сказал, что все ушли и не проверит ли Адам перед концом работы, что все системы безопасности задействованы.
      – Конечно, Peг Позволь мне тебя представить.
      Гэбриэл, это Peг Паркер, без которого наша фирма, по всей вероятности, дошла бы до точки. Peг, это мисс Бретт.
      Рэг энергично пожал руку Гэбриэл.
      – Вы, должно быть, дочь мистера Гарри Бретта, – сказал новый знакомый, сияя улыбкой. – Сходство заметно. Полагаю, вашему отцу уже лучше?
      – Гораздо лучше, благодарю вас. – Гэбриэл тепло улыбнулись. – Он сейчас отдыхает.
      – Передайте ему от меня привет и наилучшие пожелания. – Peг Паркер повернулся к Адаму. – Так вы не забудете проверить замки?
      – Каждый проверю дважды, – терпеливо пообещал Адам и закатил глаза, когда Паркер ушел. – Он работал здесь еще до моего рождения.
      Гэбриэл почувствовала себя счастливой, оставшись наедине с Адамом в этом большом, пустом здании, – это было гораздо лучше, чем сидеть где-то в другом месте в гуще субботней толпы.
      – Ты не возражаешь, если мы поедим здесь? – спросил он, усаживая ее в крутящееся кресло за письменный стол.
      – Я возражаю только против того, чтобы не платить. Опять.
      – Ты можешь как-нибудь пригласить меня к себе на ужин.
      Заказанный Адамом ленч состоял из аппетитного открытого пирога с сыром и зеленого салата, заправка к которому вызвала у Гэбриэл возглас восторга, как только она ее попробовала.
      – Как и все остальное, эта заправка – из французского ресторана, расположенного дальше по улице. Ее рецепт держится в страшной тайне и бдительно охраняется шеф-поваром Анри. – Адам намазал маслом кусочек хлеба с хрустящей корочкой и положил ей на тарелку.
      – Тебе каждый день приносят такую еду? – спросила Гэбриэл.
      – Если бы это было так, то неодобрительное выражение на твоем лице не позволило бы мне в этом признаться, – ответил он. – На самом деле иногда я ем «завтрак пахаря» вместе с отцом в пабе или заказываю сюда сэндвичи. Но сегодня – особенный случай.
      Поставив перед ней чашки и кофейник, он уселся и принялся за еду.
      – К аукциону все готово? – спросила она.
      – Почти. Отец скоро вернется из Италии, и я надеюсь, что к тому времени все будет в порядке.
      – Я начну лакировать Синглтона завтра…
      – Ни в коем случае, – твердо сказал Адам. – Подожди до понедельника, когда приедут Уэйн и Эдди.
      – Я вполне способна вынести портрет из подвала и снова убрать его под замок.
      – Не сомневаюсь. Просто я не хочу, чтобы ты работала одна. Завтра ты отдыхаешь. Пожалуйста, Гэбриэл.
      Он смотрел на нее такими глазами, что отказать ему было невозможно.
      – Когда меня так мило просят, как я могу сказать «нет»? Кстати, под каким названием ты бы занес портрет в каталог?
      Адам задумчиво прожевал кусок пирога.
      – Даже не знаю. Он же никогда нигде не был записан, исключая амбарную книгу мисс Скудамор.
      – А там он описывается как двойной портрет Генриетты и Летиции.
      – «Сестры Скудамор»? – предложил он.
      Гэбриэл покачала головой.
      – «Отражение в зеркале»?
      – «Неверный возлюбленный», – сказал Адам, все больше воодушевляясь предметом разговора.
      Она нахмурилась.
      – На наших двух красавицах чуть-чуть виден краешек атласного лифа, так что нам придется немного расширить описательность… – Гэбриэл остановилась и закусила губу. – Извини. У меня почему-то возникает по отношению к Генриетте такое же собственническое чувство, как и у тебя.
      – Ты имеешь такое же право на это чувство, как и я. И даже большее. Потому что ведь это ты дала ей жизнь. Должно быть, уговоры Гарри были очень убедительными.
      – Как же, уговоры. – Гэбриэл поморщилась. – Он просто приказал мне.
      – Значит, вот почему ты сегодня здесь? Потому что Гарри велел тебе быть со мной поласковее?
      Она посмотрела в его темные, напряженно-внимательные глаза и решила сказать правду.
      – Я здесь потому, что хочу быть с тобой.
      – Это хорошо. – Дотянувшись через стол, Адам взял ее за руку. – Тогда вечером я сказал то, что на самом деле думаю, любовь моя.
      – Ты застал меня врасплох, – пробормотала она, совершенно сраженная лаской его слов. – Прости, что я была такая… такая…
      – Жестокая?
      Ее пальцы сжали его руку.
      – Я не хотела.
      Адам поднес ее руку к губам.
      – Тогда будь доброй.
      – Как это сделать?
      – Расскажи, что ты ко мне чувствуешь.

      Гэбриэл так долго молчала, глядя на него, что Адам грустно улыбнулся и отпустил ее руку.
      – Когда решишь, можешь прислать мне свой ответ по факсу, – легким тоном сказал он.
      Она состроила ему гримасу, потом стала отсчитывать на пальцах:
      – Мне нравится бывать в твоем обществе.
      – Великолепное начало.
      – У нас с тобой много общего.
      – Верно.
      – Я скучаю по тебе, когда тебя нет.
      – Вот это прогресс!
      – И я нахожу тебя физически привлекательным.
      Адам подался вперед; его глаза сверкали.
      – В таком случае у меня есть желание вытащить тебя из кресла и заняться с тобой безумной, страстной любовью, не сходя с этого места, – объявил он. – Но я оставляю это до более подходящего времени. – Адам вскочил с места, потянул ее за собой. – Пошли. Хочу показать тебе тут всё, а потом мы продолжим наш разговор.
      – Я проведу весь день с тобой? – спросила она.
      – Разумеется.
      – Тогда я приготовлю для тебя тот ужин, о котором ты говорил. Если хочешь.
      – Конечно, хочу. Но не сегодня, – твердо произнес Адам. – На сегодня я составил более щадящую программу.
      Адам быстро поцеловал Гэбриэл в губы и затем повел ее в аукционный зал, темно-красные стены которого служили великолепным фоном для выставленных картин и мебели.
      Большое впечатление на Гэбриэл произвело собрание английской мебели, состоящее главным образом из столов и столиков самого разного назначения; большинство из них датировалось серединой девятнадцатого века.
      – Более старинные, более ценные вещи еще не привезли. Моя любимая вещь – низкий комодик эпохи Георга I, – сказал Адам, – но он останется под замком до самого дня аукциона.
      – Какая прелесть этот маленький столик на трех ножках! – воскликнула Гэбриэл. – Может, и мне имеет смысл поучаствовать в аукционе?
      – Он не чудовищно ценный, так что все зависит от того, какую цену ты готова заплатить. Должен тебя предупредить, что аукционный зал предназначен для того, чтобы уговаривать покупателей заплатить за какой-либо предмет цену, максимально превышающую ту, за которую его можно было бы приобрести в магазине. Но именно этот столик – не раритет, так что тебе может и повезти. Приходи на аукцион – тогда и узнаешь.
      – Разумеется, я приду на аукцион. Ведь ты же не думаешь, что я пропущу это зрелище, когда будет продаваться Генриетта? Кстати, кто твой аукционист?
      – Я сам. – Адам расплылся в улыбке. – И, как говорят, весьма неплохой.
      Гэбриэл пошла посмотреть экспозицию произведений искусства. Там было несколько ценных вещей, в высшей степени пригодных для продажи, но не было ни одной, которая могла бы сравниться с синглтоновским портретом.
      – Генриетта будет звездой этого шоу, – заметила она. – Между прочим, ее рама – тоже произведение искусства, но, к сожалению, находится не в лучшем состоянии. Если не считать поверхностной очистки, я оставила ее в покое.
      – Годится. – Адам посмотрел на часы. – Пошли. Пора закрываться.
      К тому времени, когда аукционный зал был надежно заперт на ночь, пошел небольшой дождь. Адам отвез Гэбриэл обратно на стоянку.
      – Я поеду за тобой до «Хэйуордза», мы включим везде свет, а потом я повезу тебя в Стейвли, – сообщил он ей. Потом наклонил голову и поцеловал ее. – Будь внимательна за рулем – я еду следом за тобой.
      Пока Гэбриэл ехала от Пеннингтона до «Хэйуордз-Фарм», погода ухудшилась. Набросив плащ, она выскочила из машины, прихватив свои покупки, и под проливным дождем кинулась отпирать дверь. Адам затормозил рядом с ее машиной.
      – Подожди меня, – приказал он, подбежал к ней и взял у нее пакеты.
      Гэбриэл испытывала благодарность за то, что, пока они зажигали свет по всему старому дому, полному теней, рядом с ней ободряюще маячила его высокая фигура.
      – Ты бы хоть намекнул, что у тебя запланировано на сегодняшний вечер, Адам. Надо ли мне переодеваться?
      Он покачал головой.
      – Нет. Ты идеальна в любой одежде.
      Гэбриэл выпросила несколько минут, чтобы привести себя в порядок, и потом сбежала вниз, не пугаясь никаких скрипов и потрескиваний, потому что в холле ее ждал Адам. Когда она оказалась у основания лестницы, Адам притянул ее к себе и поцеловал долгим поцелуем.
      В обществе Адама время приобретало чудесную способность пролетать незаметно, так что Гэбриэл показалось, будто поездка в Стейвли закончилась, едва успев начаться. Когда Адам остановил машину перед Стейблз, он велел Гэбриэл оставаться на месте, пока он отпирает дверь, потом вернулся обратно и бегом провел ее внутрь.
      – Чай с булочками, – объявил он, когда они вошли на кухню.
      «Булочки» оказались французскими пирожными, полученными из того же источника, что и ленч.
      Адам расставил на подносе чашки и тарелки, Гэбриэл заварила чай, он перенес поднос в гостиную.
      – Я поверну диван и разожгу огонь, – сказал Адам, глядя на сплошную завесу дождя.
      – Разводить огонь в июне? – удивилась Гэбриэл и тут же рассмеялась, потому что Адам повернул выключатель и поленья, которые она приняла за настоящие, мгновенно охватило пламя.
      – Газ в баллонах, спрятанных под диким виноградом на задней стене дома, – сказал он с довольным видом, поворачивая диван так, чтобы можно было сидеть лицом к камину. – Терпеть не могу убираться после натурального огня.
      – Я тоже, – сказала Гэбриэл, сворачиваясь клубочком в уголке дивана. – Жаль, что у папы в «Хэйуордзе» нет такого камина, как у тебя.
      Адам наполнил две кружки крепчайшим чаем, устроился на другом конце дивана и подал блюдо с пирожными.
      – Фруктовые пирожные с абрикосами хороши, но может быть, что-то из этих глазированных больше тебе по вкусу?
      – Они все мне по вкусу. Их будут подавать у Анри сегодня вечером? – спросила Гэбриэл, беря абрикосовое пирожное.
      – Не исключено. Я как-нибудь свожу тебя туда поесть. Анри – гениальный кулинар.
      – А эти пирожные тоже делал он?
      Адам усмехнулся.
      – Вообще-то пирожные делает его жена, но так как Анри считает, что хорошими поварами бывают только мужчины, то этого факта он не афиширует.
      – Бедная женщина! Трудится, не получая никакого признания.
      – Ну, я бы так не сказал. Северин – устрашающая леди.
      – Не могу представить тебя боящимся какой бы то ни было женщины.
      – Да ты сама внушала немалый страх во время нашей первой встречи!
      – Только из-за того, что ты был чертовски уверен: стоит тебе щелкнуть пальцами, как я тут же все брошу и кинусь исполнять твои желания, – ответила она.
      Адам испытующе посмотрел на нее.
      – Знаешь, Гэбриэл, я многое бы отдал, чтобы узнать, как Гарри заставил тебя передумать.
      Но так как отец взял с нее клятву не заговаривать о том, что Адам одалживал ему деньги, то Гэбриэл решительно покачала головой и переменила тему разговора:
      – Если хочешь, я могу позже что-нибудь приготовить.
      – Нет. У меня все схвачено.
      – Как всегда. – Она стала пить чай, с любопытством глядя на него поверх чашки. – Что ты обычно делаешь в субботу вечером?
      – Я принадлежу к кругу друзей, которые довольно регулярно встречаются. Мы идем куда-нибудь поесть или посидеть в одном из ночных заведений, о которых я говорил. Структура у нас не жесткая, и число участников меняется. Иногда я к ним присоединяюсь, иногда нет. Бывает, я даже приглашаю их сюда поужинать за моим знаменитым трапезным столом.
      – А как сюда вписывалась Делла?
      – А никак. Однажды я был в Лондоне на аукционе и встретил Деллу в подземке. – Адам улыбнулся, вспоминая. – Был час пик, ее швырнуло на меня, и с того момента события развивались довольно быстро. Так что какое-то время я на выходные ездил к ней в Лондон.
      – И с тех пор ты не встречался с друзьями?
      – Нет. – Он положил руку на спинку дивана. – В тот день, когда я порвал с Деллой, я нашел портрет. А это привело меня к тебе. И с тех пор твое общество – это все, чего я хочу.
      Гэбриэл заговорила не сразу.
      – Ты уверен, что это у тебя не от разочарования? – наконец спросила она.
      – Абсолютно уверен. – Адам отвернулся и стал смотреть на пламя в камине. – Нам было неплохо вместе, но сейчас, когда я оглядываюсь назад, мне странно, что это длилось так долго.
      – Почему?
      – Женщины, которых я знал, делятся на две категории. Это либо умные и веселые друзья, либо женщины красивые, сексуально привлекательные, но скучающие до слез, стоит заговорить с ними о том, что интересно мне, а не им. – Адам повернул голову и посмотрел на нее. – Но ты не вписываешься ни в одну из категорий, Гэбриэл Бретт.
      – Почему же?
      – Потому что, хотя меня без конца одолевает это неуместное желание приставать к тебе, я получаю удовольствие и от разговора с тобой, даже от спора. – Он снова перевел взгляд на огонь и продолжал: – Я всегда надеялся, что когда-нибудь мне повезет и я найду свою вторую половинку, как это случилось с Лео и Джесс. И вот теперь я ее нашел. Это ты.
      Глядя на повернутое в профиль лицо Адама, Гэбриэл почувствовала, как у нее от волнения сжимается сердце. Сейчас, когда она смотрела на Адама Дайзарта, ее переполняло желание оказаться в его объятиях.
      Адам опять посмотрел на ее раскрасневшееся лицо.
      – Ты действительно так думаешь, как говоришь? – спросила она и, в ту же секунду поняв, что сморозила глупость, сокрушенно покачала головой. – Извини, Адам.
      Неправильно истолковав ее извинение, он стиснул зубы, и оживленное выражение исчезло у него с лица. Гэбриэл придвинулась к нему и в отчаянии дотронулась до его руки.
      – Я хотела извиниться за свое сомнение в тебе.
      Адам схватил ее за плечи и слегка встряхнул.
      – Тебе доставляет удовольствие мучить меня, женщина? Ты опять причинила мне боль!
      – Тогда я поцелую тебя, чтобы все прошло, – прошептала она.
      Адам посадил Гэбриэл к себе на колени и пылко ответил на ее поцелуй, а потом крепко обнял и прижался щекой к ее волосам. Ощущение тепла и защищенности в его объятиях было таким убаюкивающим, что Гэбриэл обмякла у него на груди и даже зевнула. Адам тихо засмеялся.
      – Скучно?
      Гэбриэл покачала головой.
      – Просто мне неимоверно, потрясающе уютно.
      – Это самая приятная вещь, которую я когда-либо слышал от женщины. И, если я не очень ошибаюсь, ты порядком устала. Так что устраивайся поудобнее в своем уголке, пока я тут все уберу…
      – Только не долго, – невольно вырвалось у нее.
      – Две минуты. Возьми вот эту подушку себе под голову.
      После того, как Адам ушел, она повозилась, устраиваясь в уголке дивана, положила голову на диванную подушку и стала смотреть на пламя в камине. Доносившийся снаружи звук дождя усиливал ощущение благополучия, которого она не испытывала с тех пор, как заболел отец. Какая тоска будет возвращаться сегодня домой…
      Вздрогнув, Гэбриэл проснулась. Она посмотрела на окно, но шторы были задернуты, горели лампы. Взгляд, брошенный на часы, заставил ее резко сесть – было уже почти восемь вечера. Пока она спала, Адам накрыл ее легким пледом. Тронутая его заботой, Гэбриэл встала, быстро свернула плед и с виноватой улыбкой взглянула на только что вошедшего Адама.
      – Привет, соня! – весело сказал он, наклонился и поцеловал ее. – Как самочувствие, получше? – Он взъерошил ей волосы. – Ты так крепко спала, что я едва не поддался искушению перенести тебя наверх, на мою большую медную кровать, но побоялся, что ты неверно истолкуешь мои мотивы, когда проснешься, и потребуешь отправки домой.
      – Но не раньше, чем меня еще раз накормят, – сказала она, засмеявшись. – После тех пирожных я думала, что больше никогда не захочу есть, но сейчас предупреждаю тебя: я голодна.
      – Прекрасно. Ужин будет подан через десять минут, мадам. Так что пошевеливайтесь.
      Большую часть этих десяти минут Гэбриэл провела перед зеркалом ванной комнаты. Потом она спустилась вниз, и ожидавший внизу Адам проводил ее обратно в гостиную.
      – Сегодня у нас пикник, – объявил он. – Так что садись на свое место на диване.
      Адам пододвинул к дивану низкий стол, сервированный салфетками, серебряными столовыми приборами и открытой бутылкой красного вина. Гэбриэл уселась, осознавая, что ей никогда в жизни еще не было так хорошо, как сейчас. Ничто из ее прежнего опыта не шло ни в какое сравнение с тем наслаждением, какое доставлял ей тихий вечер с Адамом Дайзартом.
      Адам поставил на стол большой круглый поднос, потом, самодовольно улыбаясь, отступил назад.
      – Ну, а как тебе вот это?
      «Это» оказалось огромной пиццей, источавшей аппетитные ароматы, от которых сразу потекли слюнки. Несколько секунд Гэбриэл молча смотрела на нее, а потом расхохоталась, когда Адам достал с полки под телевизором три видеокассеты.
      – Пицца и видеофильм! – сквозь смех пробормотала она, и он с довольной улыбкой наполнил бокалы вином.
      – Ты одобряешь?
      – Да, да, еще бы! – ответила она, не в силах перестать смеяться. – Ты определенно умеешь сделать девушке приятное, Адам.
      – Стараюсь, – скромно сказал он и стал резать пиццу.
      Гэбриэл набросилась на свой кусок так, словно весь день ничего не ела. Если верить подругам, то состояние влюбленности было синонимом потери аппетита, а она в обществе Адама каждый раз ела как лошадь.
      – У тебя в глазах какое-то странное выражение, – сказал Адам, отрезая ей второй кусок. – Тебе не нравится пицца?
      – Пицца превосходна, – заверила она его, отпивая глоток вина. – Просто мне сейчас пришла в голову довольно странная мысль: почему я так много ем каждый раз, когда бываю с тобой.
      – Потому что ты расслабляешься и получаешь удовольствие в моем забавном обществе, – тут же сказал он. – Я мог бы повести тебя сегодня в кино, или в театр, или в одно из ночных заведений…
      – Здесь мне нравится гораздо больше, – с чувством произнесла Гэбриэл. – Дашь мне еще кусочек?
      Адам посмотрел на нее так, что у нее перехватило дыхание.
      – Я дам тебе все, чего пожелает твоя душа, Гэбриэл. – От его глаз побежали лучики морщинок. – Но поскольку сейчас это всего лишь кусок знаменитой пиццы Марио Конти, то подставляй свою тарелку.
      Они расправились с пиццей, потом Адам убрал тарелки и снова наполнил бокалы.
      – Будем пить кофе или смотреть видео?
      – Не надо кофе, спасибо. Какие фильмы ты любишь?
      – Сегодня мы будем смотреть то, что нравится тебе.
      – Ты меня балуешь!
      – Рад, что ты это заметила. Какой ты хочешь?
      Она выбрала романтическую комедию, которую хвалили кинокритики, и, когда Адам уселся рядом с ней, чуть смущенно улыбнулась ему.
      – Надеюсь, любовные сцены будут не слишком откровенными.
      – Ну, если дойдет до этого, мы просто вырубим фильм и будем смотреть гольф!
      Фильм оказался занимательным, с хорошей актерской игрой, и так как никто из персонажей не проявлял намерения на кого-то набрасываться, то Гэбриэл начала постепенно расслабляться. Адам обнял ее одной рукой, и она прислонилась к нему, наслаждаясь близостью его подтянутого, мускулистого тела. Под конец показали неизбежную любовную сцену, но она трактовалась через проявления нежности, а не страсти. Потом Адам выключил видеомагнитофон и нежно обнял Гэбриэл.
      – Ну вот. Это было не так уж и страшно, правда? У меня получилось бы даже лучше, – произнес он осипшим голосом и почти касаясь губами ее губ.
      – Продемонстрируй это мне.
      Адам продемонстрировал, и притом так успешно, что через несколько минут оба начали задыхаться от нехватки воздуха.
      – Больше не могу, – хрипло сказал он и отодвинулся от нее.
      Гэбриэл уставилась на него безумными глазами.
      – Почему?
      – Черт возьми, Гэбриэл, с тобой я все время боюсь сделать неверный шаг.
      – А ты не бойся, – ворчливо сказала она.
      Адам замер.
      – Что ты сказала?
      – Может, продиктовать тебе по буквам? Ты же наверняка догадываешься, что я хочу, чтобы ты занялся со мной любовью!
      – А что потом? Я отвожу тебя домой и мы продолжаем жить так, словно ничего не произошло? Ты уже знаешь о моих чувствах к тебе. А вот твой коротенький список обходит стороной твои чувства ко мне.
      – Я в них не уверена, – призналась она. – Из-за аппетита.
      – При чем тут аппетит?
      – Все знакомые мне женщины теряют аппетит, когда влюбляются, а со мной такого не происходит. Я имею в виду, когда я с тобой.
      Адам передвинулся на другой конец дивана.
      – А как бывало с тобой раньше? – поинтересовался он. – В прошлом ты теряла аппетит из-за других мужчин?
      – Нет. Но ведь раньше я ни в кого и не влюблялась. – Она сглотнула. – А в тебя я, должно быть, влюблена, потому что дико скучаю по тебе, когда тебя нет, и ужасно счастлива, когда мы вместе. – Гэбриэл улыбнулась ему, потрясенная внезапной вспышкой у него в глазах. Кончиком языка она облизала пересохшие губы. – Значит, ты фактически отказываешься заниматься со мной любовью, пока я как-то не поощрю тебя?
      – Я не нуждаюсь ни в каком поощрении! – взорвался он. – Более того, я хочу тебя так сильно, что ты должна бы поражаться моей сдержанности. Но мне необходимо знать, что ты чувствуешь по отношению ко мне.
      Секунду она молча смотрела на него, потом выпалила:
      – Должно быть, я люблю тебя, Адам.
      – Еще раз, – потребовал он, придвигаясь ближе.
      – Я тебя люблю. Сколько раз я должна это повторять?
      – Каждый день до конца жизни, – сообщил ей он, хватая ее в объятия, и его поцелуй не оставил ей никакого сомнения в том, что он говорит абсолютно серьезно.

      Когда Адам оторвался от нее и Гэбриэл удалось перевести дыхание, она улыбнулась ему.
      – Предложение все еще в силе?
      Адам посмотрел на нее полубессознательным взглядом.
      – Предложение?
      – Относительно твоей большой медной кровати.
      У него в глазах появился алмазный блеск.
      – Уж не проситесь ли вы переспать со мной, мисс Бретт?
      – Я уже достаточно спала сегодня, так что пока хватит.
      В ответ Адам поцеловал ее.
      – Вот в этот момент, – сказал он, почти не отрываясь от ее губ, – я и должен отнести тебя наверх, на мою знаменитую кровать. Но…
      – Я слишком тяжела.
      Адам встал, выключил камин, потом подхватил ее на руки.
      – Ответ неверный, – заявил он, вынося Гэбриэл из комнаты. Он поставил ее на пол в небольшом проеме и показал на крутые ступени узкой винтовой лестницы. – Если я понесу тебя на руках, то в конце подъема мы оба будем в синяках.
      – В таком случае я пойду пешком, – сказала Гэбриэл и улыбнулась бесстыдной приглашающей улыбкой. Она стала подниматься по лестнице с такой скоростью, что дело легко могло кончиться бедой. Но Адам шел за ней по пятам, пока она не выбралась на верхнюю площадку.
      – Не падать, – сказал он, крепко прижимая ее к себе. – Ты нужна мне одним аппетитным куском. – Он поднял Гэбриэл и внес к себе в спальню, где опустил на свою красивую кровать, а потом встал над ней на колени и принялся расстегивать ее блузку.
      Янтарные в свете лампы стены комнаты, казалось, излучали тепло, которое у нее в теле превращалось в лихорадочный жар по мере того, как его искусные руки раздевали ее. Эта процедура заняла на удивление много времени из-за того, что Адаму нужно было прикладываться губами к каждому дюйму обнажаемой им кожи, так что к тому моменту, когда наконец был снят последний кружевной лоскуток, она буквально сгорала от желания.
      Адам стал снимать одежду со своего возбужденного тела; его взгляд скользил по ней, словно ощупывая, так что ей трудно было лежать спокойно, когда внутри у нее все таяло, а соски твердели в ответ на этот темный, властный взгляд. Она вытянулась во всю длину под его жестким нагим телом, наслаждаясь ощущением его веса, давящего на нее, ощущением его губ у себя на губах, отвечая каждым нервом и каждой клеточкой тела на прикосновения его ласкающих рук. Губы Адама двигались от ее шеи к грудям, потом по животу и ниже, а потом вспышка огня пронзила ее. Она вскрикнула, оказавшись во власти ощущения, охватившего все ее тело. Адам передвинулся вверх по постели и отвел в сторону руку, которой она заслонила глаза.
      – Посмотри на меня, Гэбриэл.
      Ее веки медленно поднялись.
      – Это было нечестно, – пробормотала она; Адам улыбнулся, убрав у нее с разгоряченного лица спутанные волосы, а она уткнулась лицом ему в шею. – Раньше я даже подумать о таком не могла, – призналась она и лизнула кончиком языка его кожу, смакуя ее вкус и аромат.
      Адам застонал и крепче прижал ее к себе.
      – А сейчас?
      – С тобой совсем по-другому, потому что я тебя люблю.
      – Вы достойны высшей похвалы, мисс Бретт!
      – А вы, мистер Дайзарт, не могли бы достичь того же самого потрясающего результата другим способом, который включал бы нас обоих?
      – Прежний способ тоже включал нас обоих, но вот этот будет еще лучше. – Адам впился ей в губы, развел ее руки широко в стороны и вошел глубоко в скрытые тайники ее тела, которое приняло его с таким восторгом, что он замер, пытаясь не потерять контроль над собой. – Милая, – выдохнул он, и она крепко обхватила его. Адам хотел замедлить это движение, но она изгибалась навстречу ему с таким яростным, безмолвным требованием, что он уступил этому нарастающему ритму, который захлестнул их мощной волной пульсирующего освобождения. – У тебя удивленный вид, – немного погодя сказал Адам, гладя ее волосы.
      – Трудно поверить, что я только что занималась любовью с Адамом Дайзартом. – Гэбриэл вздохнула и поерзала, чтобы прижаться к нему еще теснее. – Я знаю, что нехорошо об этом спрашивать, но ты говорил то же самое Делле и другим, которые были до нее? Я имею в виду, в такой же ситуации?
      – Никогда, – прорычал Адам. – А ты говорила своему маклеру?
      – Я никогда не говорила ничего подобного никому на свете.
      – Почему?
      – Потому что никогда ничего подобного не чувствовала ни к кому.
      – Я тоже. Поскольку этот вопрос решен, давай поговорим о том, что будет дальше.
      Гэбриэл насторожилась: ей не очень понравилось, как это прозвучало.
      – Что конкретно ты имеешь в виду? – осторожно спросила она.
      – Слушай.
      Она повиновалась, но единственным звуком был доносившийся снаружи шум дождя.
      – Я ничего не слышу, только дождь.
      – Правильно. Неужели ты думаешь, что я повезу тебя обратно под таким ливнем? Оставайся здесь со мной, – сказал Адам таким голосом, от которого у нее внутри все задрожало.
      – Но я не должна оставлять дом на ночь пустым…
      – А что такого? Сигнализация включена и работает, дом освещен, словно рождественская елка, а твоя машина стоит снаружи. Любому дом покажется таким же, каким казался в любую другую ночь с тех пор, как ты там живешь. – Губы Адама блуждали по ее лицу. – Оставайся, дорогая. Я отвезу тебя домой завтра.
      – Ты готов оставить Генриетту в полном одиночестве? – поддразнила его она.
      – Ради этого и вот этого, – прошептал он, скользя губами по ее шее, – определенно готов. Бедняжка Генриетта давным-давно мертва. Зато мы с тобой, дорогая моя, очень даже живы.
 
      Когда Гэбриэл проснулась несколько часов спустя, она была одна и не сразу сообразила, что это за широкая, удобная кровать, которая так отличается от ее кровати в «Хэйуордзе». Она резко села в постели, ее лицо запылало, когда события этой ночи нахлынули на нее. Гэбриэл выбралась из постели. Натянув вместо халата свою помятую блузку, Гэбриэл торопливо пересекла небольшую лестничную площадку, радуясь тому, что Адам был не в ванной комнате, и, приведя себя в порядок, вернулась обратно в спальню. Адам в коротком махровом халате сидел на краю кровати и пил шампанское.
      – Вот это, – заявил он, окидывая ее взглядом с головы до ног, – невероятно вызывающий и соблазнительный наряд, ангел мой. – Он вручил ей бокал шампанского. – Я подумал, что случай заслуживает того, чтобы его отметить.
      Гэбриэл чокнулась с ним.
      – За что будем пить?
      – За нас.
      – За нас, – повторила она и улыбнулась озорной улыбкой. – Это немножко по-декадентски в три часа утра, мистер Дайзарт.
      Ответная ухмылка Адама была намеренно сладострастной.
      – Зато как приятно! – Он сграбастал ее за талию и притянул к себе. – Только не говори, что хочешь есть!
      – Да вроде бы не должна, – сокрушенно сказала она и потерлась щекой о его плечо. – Почему каждый раз, когда я с тобой, мне нужно столько есть?
      – То, чем мы с тобой недавно занимались, обычно стимулирует аппетит. Так чего бы ты хотела, Гэбриэл?
      – Того, что идет с шампанским.
      – Принято. Забирайся обратно в постель, а я посмотрю, что можно сделать. – Он поставил свой бокал на маленький столик и, насвистывая, вышел из комнаты.
      Гэбриэл бросила еще один взгляд в зеркало и увидела в нем несколько другое лицо, чем то, которое она еще недавно видела в собственном зеркале. Из ее глаз ушла тревога, и вместо нее в них сияло нечто новое. Значит, вот как любовь меняет облик человека? Ибо теперь она не сомневалась в том, что у них с Адамом была та самая, непреходящая любовь. Гэбриэл повернулась, чтобы прибрать смятую постель, и к моменту возвращения Адама с тарелкой бутербродов она сидела, откинувшись на взбитые подушки.
      – Надеюсь, ты любишь копченого лосося. – Он передал ей тарелку, вынул из кармана несколько бумажных салфеток, бросил халат на стул и забрался в постель с таким видом, будто они уже сто раз проделывали это. – С шампанским он идет лучше всего.
      – Как я уже говорила, это декадентство, – сказала Гэбриэл, счастливо улыбаясь ему. – И я люблю копченого лосося. – И все остальное. Дом, спальню, вечер, который они провели вместе, блаженство от того, как Адам занимался с ней любовью. И, что самое важное, она любит Адама Дайзарта. – Это был самый счастливый день – и ночь – в моей жизни.
      Адам повернул ее лицо к себе и очень серьезно спросил:
      – Ты так действительно думаешь?
      – Цитирую одного очень близкого и дорогого мне человека: я всегда говорю то, что думаю, – ответила Гэбриэл и получила в награду поцелуй.
      Вдвоем они покончили с бутербродами, выпили еще немного шампанского, и Адам вылез из постели собрать на поднос тарелки и бокалы, совсем не смущаясь своей наготы, потом вернулся в постель и обнял Гэбриэл.
      – Тебе пора спать, мой ангел, – ласково сказал он, и она улыбнулась ему.
      – Ты устал?
      – Должен был бы устать, – согласился он, – но не устал.
      – И я не устала.
      – Как же тогда мне тебя убаюкать? Петь я не умею.
      – А я уже давно не в том возрасте, когда слушают на ночь колыбельную.
      – Тогда остается только одно, – прошептал он.

      На следующий день Адам отвез Гэбриэл домой только в полдень. Как он и предсказывал, там все было нормально в ярком свете солнца и ничто не напоминало о вчерашнем проливном дожде. На быстро подсыхающей земле не было никаких следов ни от шин, ни от ног, которые выдавали бы чужое присутствие, и Гэбриэл сказала Адаму, чтобы он почитал купленные по пути воскресные газеты, а сама побежала наверх выключить везде свет и переодеться. Потом, пока Адам чистил картошку, Гэбриэл растолкла чеснок и розмарин, смешала все с оливковым маслом и лимонным соком, чтобы получилась приправа к купленным накануне куриным грудкам, вылущила горох из стручков.
      За едой они рассказывали друг другу о событиях последних лет, проведенных ими врозь. Потом отправились на прогулку по дорожкам между полями, когда-то составлявшими земли «Хэйуордза», а позже провели вечер, сидя обнявшись перед телевизором в одном из кресел, пока Гэбриэл не заснула на плече у Адама, и тому пришлось будить ее, чтобы отправить спать.
      – Прости меня, пожалуйста, – сказала она виновато и так широко зевнула, что Адам засмеялся.
      – Иди готовься ко сну. Я приду поцеловать тебя на ночь, и раз уж ты хочешь спать сегодня одна, то можешь запереть дверь спальни, а я поеду домой.
      Следующая неделя пролетела незаметно, потому что днем Гэбриэл последовательно наносила на портрет несколько тонких слоев лака, а вечера и ночи проводила в Стейблз с Адамом, который больше не позволял ей ночевать одной в «Хэйуордзе».
      – Но там же портрет… – возражала она.
      – Если ты так беспокоишься о нем, то мы возьмем его с собой, – решительно заявил он. – Но я прошлой ночью не мог уснуть из-за беспокойства о тебе, так что отныне ты будешь ночевать в Стейблз.
      – Хорошо, пока не вернутся твои родители.
      – А потом?
      – Ну, мне хотелось бы, чтобы они побыли со мной перед тем, как я…
      – Перед тем, как ты переедешь ко мне? – быстро спросил он.
      – А ты этого хочешь?
      – Разумеется, хочу.
      – А как на это посмотрит твоя семья?
      – Я хорошо знаю своих и уверен, что они обрадуются, когда узнают, что я нашел себе спутницу жизни. И особенно когда узнают, что эта спутница – ты, Гэбриэл.
 
      Утром в тот понедельник Уэйн приехал раньше обычного.
      – Я решил начать пораньше, Гэбриэл, – сказал он в ответ на ее удивленное приветствие.
      Гэбриэл, которая предвкушала полчаса спокойного времени в одиночестве до начала работы, отдала ему ключи, потом решила насладиться чашкой кофе. Она едва успела сделать глоток, когда на кухню ворвался Уэйн с дико горящими глазами.
      – Портрет, – выдохнул он. – Его нет!
      Гэбриэл с досады скрипнула зубами. Адам так долго целовал ее на прощание, что совершенно забыл о картине, которая осталась у него в багажнике и теперь ехала в Пеннингтон.
      – Все в порядке, Уэйн, – спокойно сказала она. – Портрет у Адама.
      Он нахмурился.
      – А я думал, ты хотела сегодня снова вставить его в раму.
      – Я так и хочу. Адам увез его по ошибке. Я ему позвоню.
      – В этом нет необходимости, – заявил он, глядя в окно. – Он уже подъезжает.
      – Прекрасно. Уэйн, иди и отопри сарай, пожалуйста. Пусть Адам положит портрет прямо на мой верстак.
      Вошедший через несколько минут Адам виновато улыбнулся.
      – Прости, дорогая, я совсем забыл о портрете.
      – Уэйна это очень расстроило.
      – Я говорил тебе, что он в тебя влюблен. Обращайся с ним бережно, но, если будут какие-то неприятности, звони мне. Я с этим разберусь.
      Она дотянулась и поцеловала его.
      – Я сама все с ним улажу.
      – Позвоню тебе вечером. – Адам прижал ее к себе. – Ты точно не хочешь приехать ко мне сегодня?
      – Проведи этот вечер с родителями. Нечестно ошеломлять их мной сразу по возвращении. – Гэбриэл потерлась щекой о его щеку. – И вообще ты устал. В последнее время мы с тобой явно недосыпали.
      – С какой стати мне тратить время на сон, когда рядом ты?
      – Благодарю вас, сэр, вы очень любезны. Да, завтра можешь приехать и забрать Генриетту насовсем. – Гэбриэл грустно улыбнулась. – Хотя я буду по ней скучать.
 
      Как она и предполагала, атмосфера в сарае была морозной. К полудню Гэбриэл укрылась в доме, чтобы спокойно съесть бутерброд вдали от враждебных глаз Уэйна, следящих за каждым ее движением. Теперь, когда работа с портретом была закончена, она позволила себе отдохнуть немного дольше, чем обычно, и, вернувшись в сарай, попросила Эдди сходить в подвал за полотном.
      – Ну, так что у нас происходит? – прямо спросила она, как только они остались одни.
      Уэйн снял с головы стяжку, запустил пальцы в спутанные светлые кудри, отвел глаза в сторону.
      – Я обещал твоему отцу позаботиться о тебе в его отсутствие. Утром я был в шоке, когда оказалось, что портрета нет на месте. Если бы с ним что-то случилось, ты не могла бы требовать выплаты страховки.
      – Это собственность Адама.
      – А ты теперь тоже собственность Адама? – выпалил он.
      Воцарилась мертвая тишина.
      – Когда отец попросил тебя помочь, – сказала Гэбриэл, глядя на него холодными глазами, – он не имел в виду вмешательство в мою личную жизнь. Понятно?
      Вернувшийся в это время Эдди буквально прирос к месту.
      – Это личная ссора или могут поучаствовать и другие?
      – Просто небольшая очистка атмосферы, – сказала Гэбриэл. – Давайте вернемся к работе.
      День тянулся бесконечно, и Гэбриэл ощутила большое облегчение, когда Уэйн и Эдди уехали домой, а она благополучно заперлась на кухне, которая показалась ей надежным убежищем после часов, проведенных в попытках игнорировать ревнивое неодобрение Уэйна.
      Позже позвонил Адам и наговорил ей кучу приятных вещей, прежде чем сообщил, что его родители благополучно вернулись домой.
      – Отлично, – сказала Гэбриэл. – Я вставила портрет в раму, так что, ради всего святого, завтра приезжай и забери его. Уэйн был просто невозможен после того, как утром обнаружил его отсутствие.
      – Я готов по первому твоему слову сказать ему, что ты принадлежишь мне, Гэбриэл Бретт. И что я принадлежу тебе – если у него или кого-то еще есть какие-либо сомнения на этот счет.
      – У меня – нет, Адам.
      Адам сделал глубокий вдох.
      – Как бы я хотел, чтобы ты сейчас была в моих обьятиях. Завтра утром я первым делом заеду к тебе.
      – Но только после того, как явятся ребята. Мне совсем не улыбается провести так еще один день!
      Гэбриэл поужинала, а потом, как обычно, позвонила родителям.
      – Твой отец сейчас уже в очень неплохой форме, – сообщила ей Лора. – Мы проходим пешком целые мили.
      – Не ссоритесь?
      – Нет. Мы тут не наступаем друг другу на пятки, места более чем достаточно. Могу тебя заверить, что не произошло ничего такого, что могло бы замедлить выздоровление Гарри.
      – Я в этом и не сомневаюсь, – благодарно сказала Гэбриэл. – Между прочим, я сегодня закончила работу с портретом Синглтона.
      – Ну, тогда я позову Гарри.
      После долгого разговора с отцом о том, что процессы нанесения лака и возвращения портрета в раму прошли успешно, Гэбриэл попросила опять передать трубку матери.
      – Я подумала, мамуля, что тебе будет приятно узнать, что мы с Адамом теперь хорошие друзья.
      – Хорошие друзья, – повторила Лора после паузы. – Можно сообщить об этом отцу?
      – Можно. Папа будет доволен.
      – Я тоже довольна. Адам мне очень понравился.
      – Мне он тоже нравится.
      – Нравится?
      – Ну, ладно. Я безумно в него влюблена. Теперь ты счастлива?
      – Очень. Но только потому, что счастлива ты.
      Рано утром следующего дня Гэбриэл трудилась в сарае, поглощенная расчисткой небольшого пейзажа, а Эдри и Уэйн занимались еще одной серией эстампов. Когда машина Адама остановилась перед сараем, она сдвинула со лба головную ленту и, подойдя к двери, обнаружила, что он приехал не один. Высокий седеющий мужчина выбрался из машины и с улыбкой протянул ей руку.
      – Доброе утро. Я Том Дайзарт. Мы с вами уже встречались.
      – Правда? – Она улыбнулась ему, жалея, что выглядит не очень элегантно.
      – Очевидно, ты была тогда малышкой с косичками, – сказал Адам, обнял Гэбриэл и поцеловал ее. – Доброе утро, дорогая. Как тебе спалось прошлой ночью?
      – Очень хорошо. К сожалению, я не помню нашей встречи, мистер Дайзарт.
      – Зовите меня Том. – Он одобрительно рассматривал ее рабочий костюм. – Вы очень похожи на отца, Гэбриэл. Как он?
      – Мама говорит, что хорошо. Очевидно, длительные пешие прогулки и еда, которую готовит мама, делают свое дело.
      – Рад это слышать. Кстати, о еде, Гэбриэл, – сказал Том Дайзарт. – Мне поручено пригласить вас сегодня на ужин. Фрэнсис сказала, ничего особенного, просто семейная трапеза.
      – Спасибо, очень любезно с ее стороны.
      – Любезность здесь ни при чем, – заявил Адам. – Как только я сказал маме о тебе, ей не терпится с тобой познакомиться. Я заеду за тобой, когда буду возвращаться. А теперь давай избавим тебя от Генриетты.
      Гэбриэл попросила Эдди вынести портрет на яркий утренний свет и с замиранием сердца следила, как при виде его засветились проницательные глаза Тома Дайзарта.
      – Я знаю, что это твоя специальность, Адам, – сказал он сыну, – но даже такой толстокожий мебельщик, как я, может понять, что за картина перед ним. Какая красавица.
      – Которая из них? – спросила Гэбриэл.
      – Эта девушка с синими глазами.
      – Фиолетовыми, – поправил его Адам, глядя на давно умершую Генриетту Скудамор таким собственническим взглядом, что Гэбриэл почувствовала нелепый укол ревности.
      – Ричард Тейлор Синглтон, так? – задумчиво спросил Том, когда сын стал укладывать портрет в машину. – Какую цену ты ожидаешь?
      – Я позвонил другу в Сотби и попросил его осторожненько позондировать почву. Сегодня он перезвонит мне, – сказал Адам. – Кстати, папа, тебе пора вернуться к работе после всего этого бездельничанья в Тоскане.
      – Правильно. – Том тепло улыбнулся Гэбриэл. – Приятно было встретиться с вами, моя дорогая. Увидимся вечером.
      Адам поехал по дорожке, осторожно лавируя между выбоинами, словно у него в машине находилась не картина, а ящик динамита.
      Гэбриэл, ожидавшая возвращения к ледяной враждебности, была поражена, услышав от Уэйна предложение сварить кофе.
      – Извини за вчерашнее, – неловко сказал он. – Я не понимал, что у вас с Адамом, ну, серьезно.
      – Ладно, Уэйн, забудем это. – Она улыбнулась. – А кофейку было бы сейчас неплохо.
      Работа с пейзажем была настолько легче, чем ее труд над портретом Синглтона, что оставляла ей возможность с тревогой думать о предстоящей встрече с матерью Адама. Отцу Адам совершенно четко обозначил характер своих отношений с Гэбриэл, и, насколько она могла судить. Том Дайзарт был этому рад. Но мать – совсем другое дело.
      К моменту, когда за ней заехал Адам, Гэбриэл уже ждала его. На ней было розовое платье, ее лицо казалось напряженным из-за прически: она гладко зачесала волосы и скрутила их в тугой узел.
      – Я нормально выгляжу? – с беспокойством спросила она.
      – Нет, – прямо ответил он и распустил ей волосы, поцелуем заглушив ее протест. – Вот так лучше, – одобрительно сказал он, когда тяжелая масса волос упала на плечи.
      – Я хотела произвести хорошее впечатление на твою мать, а теперь все испорчено.
      – Ты произвела впечатление на моего отца, когда на тебе был рабочий комбинезон, а волосы были запихнуты под бейсболку. Иди-ка сюда, – грубовато сказал он и притянул ее к себе. – Я тебя люблю, Гэбриэл Бретт, и прошлой ночью скучал по тебе. А ты по мне скучала?
      – Кошмарно.
      – Покажи мне, насколько кошмарно.
      Гэбриэл показала, да так, что в конце Адам отодвинул ее от себя.
      – Еще чуть-чуть в таком же духе, и ты знаешь, что произойдет. А времени у нас нет.
      – Теперь мне нужно снова заниматься лицом!
      Гэбриэл расчесала щеткой волосы, но, по приказу Адама, не стала их подбирать, заново наложила косметику, взяла небольшую, но дорогую коробку шоколадных конфет, за которой Уэйн сам вызвался съездить в город, и сказала Адаму, что готова.
      – Что, если я не понравлюсь твоей матери?
      – Все будет хорошо, обещаю.
      И, к большому облегчению Гэбриэл, он оказался прав. Вся неловкость в момент прибытия сразу исчезла, когда большой лающий комок золотистого меха накинулся на Адама.
      – Это Пан, сын Марцыпана, того пожилого джентльмена, который принадлежит Фенни. Они жили в собачьей гостинице, пока мамы и папы не было, – сказал Адам, лаская возбужденного пса.
      – Не позволяйте Пану прыгать на ваше красивое платье, – раздался чей-то голос. Гэбриэл подняла голову и увидела, что к ним направляется улыбающаяся загорелая женщина. Глаза женщины тепло светились из-под массы вьющихся седых волос.
      – Мама, это Гэбриэл, – объявил Адам.
      – Добро пожаловать во «Фрайарз-Вуд», моя дорогая. Я очень хорошо знаю вашего отца, – с улыбкой сказала Фрэнсис Дайзарт, протягивая Гэбриэл руку. – Адам говорит, что вы та самая талантливая леди, которая творит чудеса в «Хэйуордзе» с тех пор, как заболел Гарри. Как он сейчас?
      – Быстро идет на поправку, – ответила Гэбриэл, начиная успокаиваться.
      – Отличная новость. Заходите в дом, выпейте чего-нибудь. – Фрэнсис взглянула на сына. – Не волнуйся, Адам. С Гэбриэл ничего не случится, если она побудет со мной, пока ты примешь душ.
      Вечер прошел с успехом не только потому, что оба родителя Адама оказали Гэбриэл теплый прием, но и потому, что Фрэнсис нашла заинтересованную аудиторию для просмотра множества фотографий ее внуков.
      – И это лишь текущая серия, – снисходительно улыбнулся Том. – При малейшем поощрении, Гэбриэл, моя жена выложит все до одной, начиная с рождения.
      Позже Фрэнсис подала ужин на кухне.
      За едой говорили о предварительном просмотре, и в центре внимания был портрет Синглтона.
      – Очевидно, вы унаследовали волшебный дар вашего отца, – заметил Том. – Адам говорит, картина была в ужасающем состоянии, когда он купил ее.
      Гэбриэл порылась в сумке.
      – Вот снимок, который я сделала до начала работы.
      Том и Фрэнсис наклонились, чтобы рассмотреть фотографию.
      – Неужели это та самая картина? – недоверчиво спросил Том.
      – А что скрывалось в этой темной части? – спросила Фрэнсис.
      – Еще одна красивая девушка, – довольным тоном произнес Адам, – плюс отражение их возлюбленного в зеркале на заднем плане.
      – Их возлюбленного? – переспросила его мать, поднимая брови. – Звучит несколько оригинально.
      Адам пересказал историю создания картины, описал их визит к мисс Скудамор.
      – Ecли бы мое сердце не было уже отдано другой, – сказал он, улыбаясь Гэбриэл, – то я мог бы серьезно влюбиться в мисс Генриетту.
      Том переглянулся с женой.
      – Хотя мы не так уж долго отсутствовали, Фрэнсис, здесь, кажется, многое произошло.
      Вечер прошел так быстро, что Гэбриэл огорчилась, когда наступило время ехать домой. Она в молчании просидела всю первую часть пути, пока Адам вез ее обратно в «Хэйуордз».
      – Ну вот, – сказал Адам спустя какое-то время. – Было не так уж страшно, верно?
      – Было чудесно, – сказала она со вздохом. – Мне очень понравились твои родители.
      – Прекрасно. Ты им тоже. И предупреждаю тебя, Гэбриэл Бретт, что, как только пройдет аукцион, я намерен оформить наши отношения.
      Когда они вошли в дом, Адам крепко обнял Гэбриэл и поцеловал.
      – Я пригласил бы тебя остаться на ночь в Стейблз, но почувствовал, что тебе не захочется.
      – Напротив, мне бы очень этого хотелось, – вздохнула она, прижимаясь к нему. – Но нужно дать твоим родителям время привыкнуть ко мне.
      – Много времени им не потребуется, – уверенно заявил он. – Хочешь, я провожу тебя наверх и подожду, пока ты запрешься у себя в комнате?
      – Не стоит. Сначала я выпью чаю и немного расслаблюсь. – Гэбриэл поцеловала его. – Можешь мне позвонить, когда доберешься домой.
      После того, как он уехал, Гэбриэл раздумала пить чай и поднялась прямо наверх. Она вдруг ощутила такую усталость, что ей захотелось рухнуть на кровать, но едва она закрыла за собой дверь, как зазвонил ее сотовый телефон.
      – Ну, наконец, – сказал знакомый голос, растягивающий слова. – Ты когда-нибудь интересуешься, не оставил ли кто тебе сообщений, солнышко?
      – Джереми! Извини, я только что вошла.
      – И была с этим Адамом, о котором ты упоминала?
      – Да.
      – Вероломное создание. Неужели ты забыла, что я приезжаю в Пеннингтон?
      – Разумеется, нет. Ты остановился в «Честертоне»?
      – Как ты догадалась?
      – Это самый дорогой отель в городе, Джереми. Где еще ты мог остановиться?
      – Приглашаю тебя на ужин после аукциона.
      – Ты очень обидишься, если я откажусь?
      – Наверняка из-за этого таинственного Адама?
      – Да.
      – Я сейчас ни за чем конкретно не охочусь, солнышко. Но твой намек на нечто грандиозное на аукционе Дайзарта возбудил мое любопытство.
      – Увидишь, будет интересно. Встретимся на аукционе.
      – Значит ли это, что между нами все кончено, Гэбриэл? – спросил он легким тоном.
      – Я надеюсь, ты всегда будешь мне другом, Джереми.
      – До самой смерти, солнышко, – протянул он. – Наверное, тебе пора в постель, а я тебя задерживаю.
      Гэбриэл пожелала ему спокойной ночи. Потом быстро закончила приготовления ко сну, чтобы спокойно ждать звонка Адама с его обычными приказаниями надежно запереть дверь.
      – Я точно не знаю, в котором часу освобожусь завтра после просмотра, – сказал он ей под конец. – Ты приедешь на него?
      – Я бы предпочла завтра поработать, так что подожду до аукциона. Ты заедешь ко мне по дороге домой?
      – И ты еще спрашиваешь?
      На следующий день Гэбриэл прилежно работала над пейзажем, а к концу дня впервые была готова закруглиться раньше, чем Эдди и Уэйн.
      После их отъезда она приняла ванну, надела белые брюки из хлопка и облегающий топ такого же цвета, как ее глаза. Потом тщательно расчесала щеткой влажные волосы и спустилась вниз посмотреть, что можно приготовить, если у Адама будет время остаться на ужин. Когда она изучала содержимое холодильника, раздался ожидаемый стук, и Гэбриэл распахнула дверь с сияющими глазами и радостной улыбкой, которая тут же погасла. Гэбриэл уставилась на стоявшего в дверях мужчину.
      – Какого черта ты здесь делаешь?

      В течение нескольких секунд ответом ей была лишь хищная улыбка, пока гость старался из-за ее спины рассмотреть кухню.
      – Ты совсем одна, Габи?
      Отчаянно жалея, что это так, Гэбриэл холодно посмотрела на него.
      – Ко мне придут в любую минуту, так что говори, зачем пожаловал, Джейк.
      – Я проделал весь этот путь только для того, чтобы привезти деньги, которые я тебе должен.
      Она с неохотой отступила в сторону, и Джейк Трент прошествовал на кухню. Оглядевшись, он нахмурился.
      – Не очень-то уютно, да?
      – Мне нравится, – соврала она.
      – Кстати, жаль, что твоему отцу так не повезло. Как у него дела?
      – Лучше.
      – Это хорошо. Я слышал, он в отъезде, где-то выздоравливает. – Джейк обернулся и посмотрел на нее. – Я думал, что увижу тебя измученной, но ты положительно цветешь, Габи.
      – Не называй меня так, – процедила она сквозь зубы.
      – Я был огорчен, получив твое заявление об уходе, Гэ-бри-эл, – с нарочитым нажимом на гласные произнес он. – Ты уверена, что хочешь похоронить себя в этой глуши?
      Джейк Трент ростом был не выше Гэбриэл, худощавого телосложения, с близко поставленными глазами, с волосами лисьего цвета. Его чуждое присутствие на ее территории было настолько нежеланным, что Гэбриэл не могла скрыть свою враждебность.
      – Очень любезно с твоей стороны приехать в такую даль, но в этом не было никакой необходимости, – напряженным голосом сказала она. – Почему ты не перевел деньги на мой счет в банке, как обычно?
      – Я хотел снова увидеть тебя. Ты не собираешься предложить мне что-нибудь выпить?
      – Нет, – без обиняков ответила Гэбриэл. – Как я уже сказала, ко мне должны прийти.
      – Как ты негостеприимна! Джереми намекнул мне, что завтра на аукционе «Дайзартс» ожидается что-то интересное. Это случайно не какая-то вещица, над которой ты работала?
      – Случайно – да.
      – И что же это такое? Неужели нельзя намекнуть старому другу?
      – Ты мне не друг! И если действительно дело только в деньгах, которые мне причитаются, то оставь их себе, Джейк. Не жалко отдать пару месячных зарплат за то, чтобы ты ушел.
      У него в глазах вдруг появилось выражение холодной ярости, и он медленно пошел на нее. Гэбриэл охватил панический страх, и она попятилась от него. Но Джейк Трент улыбнулся своей неприятной улыбкой и продолжал надвигаться на нее, пока она не натолкнулась спиной на стол.
      – Неужели ты на самом деле думаешь, что можешь убежать от меня?
      Гэбриэл рванулась, когда он схватил ее, но Джейк Трент был на удивление силен. Засмеявшись, он легко удержал ее и стал гнуть назад над столом, пока она не потеряла равновесия и не рухнула на стол. Трент торжествующе засмеялся и, придавив ее своим телом, с силой впился ей в губы. Дрожа от омерзения, Гэбриэл обмякла.
      – Так-то лучше. Лежи смирно и получай удовольствие, Габи.
      Она откинула руку в сторону, изображая томность, и незаметно потянулась к тяжелой ониксовой пепельнице, которой никто не пользовался с тех пор, как Гарри бросил курить. Когда Джейк начал копаться с пуговицами у нее на поясе, она резко двинула его коленом в пах, а потом ударила пепельницей между глаз.
      Трент схватился рукой за лицо, корчась от боли.
      – Ах ты, сука, – выдохнул он.
      Гэбриэл встала на ноги и нависла над ним словно мстительная фурия.
      – Убирайся, а то я вызову полицию. – Она сунула ему комок бумажных салфеток. – Жить будешь. К сожалению. Выметайся отсюда. Быстро.
      – Как, по-твоему, я смогу вести машину? – прошипел он.
      – Это твоя проблема.
      Гэбриэл вытолкала его за порог и заперла дверь. Прошло, как ей показалось, несколько часов, прежде чем она услышала, как он включил двигатель. Подойдя к окну, она увидела его удаляющийся «порше». Содрогнувшись, Гэбриэл бегом бросилась наверх, по дороге срывая с себя одежду, и забралась в ванну с такой горячей водой, какую только могла выдержать.
      К девяти часам вечера Гэбриэл удалось оправиться от последствий визита Джейка Трента, но ее все сильнее грызло беспокойство, потому что Адам не приехал и не сообщил по телефону, что задерживается. Наконец она позвонила в Стейблз, но там никто не ответил. Она оставила для него сообщение на автоответчике, потом попыталась связаться с ним по сотовому телефону, но тот оказался отключенным. В конце концов она в отчаянии позвонила во «Фрайарз-Вуд», но ответившая ей Фрэнсис думала, что Адам у Гэбриэл.
      – Наверное, что-то его задержало, моя дорогая. Я уверена, что он скоро вам позвонит.
      Но Адам так и не позвонил. Гэбриэл пролежала без сна почти всю ночь.
      На следующее утро она поднялась с чудовищной головной болью и с чувством такой глубокой депрессии, что едва смогла выдавить из себя улыбку, когда Эдди пришел за ключами.
      – Сегодня вам придется поработать без меня. Справитесь?
      – Конечно, справимся. Ты ужасно выглядишь, Гэбриэл. Что с тобой?
      – Дико болит голова.
      – Выпей чаю и ложись обратно в постель!
      Она последовала совету и ушла к себе в комнату с анальгетиками, чаем и сотовым телефоном, надеясь поймать Адама до того, как он поедет в Пеннингтон. Но в большом доме Фрэнсис Дайзарт сказала ей, что Адам остался на ночь в здании аукционов, как уже делал и раньше перед крупным мероприятием.
      – Должно быть, он забыл вас предупредить, – озадаченно сказала Фрэнсис. – Позвоните ему в офис.
      Но когда она дозвонилась, ей сказали, что мистер Адам просил передать, что свяжется с мисс Бретт позже.
      Чувствуя, как мир рушится вокруг нее, Гэбриэл лежала на своей узкой кровати. Наконец она встала, наполнила ванну и, когда уже погрузилась в воду, услышала, как внизу зазвонил телефон. Гэбриэл выскочила из ванны, завернулась в полотенце и побежала вниз, но сообщение уже закончилось. В радостном ожидании она нажала кнопку, и ей стало дурно от разочарования, когда она услышала медленный голос Джереми:
      – Я все-таки не смогу приехать, солнышко. Ужасно простудился. И это в июне. Я пошлю кого-нибудь вместо себя и буду держать связь по телефону. Мой человек сможет принять участие в торгах, если твой таинственный приз окажется стоящим.
      Гэбриэл вернулась в свою остывшую ванну, потом сидела в постели, обложившись подушками и закутав голову полотенцем.
      Когда в полдень Гэбриэл спустилась вниз, она увидела Уэйна, идущего через двор к дому, и ее осенило.
      – Привет, – сказала она, открыв дверь.
      – Как ты себя чувствуешь? – озабоченно спросил он, вглядываясь в ее бледное лицо.
      – Уже лучше.
      – Что-то не очень похоже. Я поставлю чайник?
      – Будь добр. – Гэбриэл села за кухонный стол, глядя на него. – Уэйн, как насчет того, чтобы вам с Эдди закончить работу сейчас, чтобы потом отвезти меня на аукцион?
      Он удивленно обернулся к ней от кухонной раковины.
      – Я думал, кто-то из твоих друзей специально приезжает из Лондона.
      – Он не смог, а одной мне ехать не хочется. Вы с Эдди участвовали во всех переживаниях вокруг картины Синглтона с самого начала. Разве вам не хотелось бы присутствовать на финише?
      Впервые за все время предприятие «Реставрационные работы Бретта» закрылось в полдень, чтобы Уэйн и Эдди успели слетать домой, переодеться и наскоро перекусить, а потом вернуться за Гэбриэл. Она ждала их, бледная, но внешне спокойная. На ней были белый жакет из хлопка, короткая темно-синяя юбка и туфли на высоких каблуках, а волосы были закручены в тугой узел, против которого возражал Адам где-то в другой, казалось, жизни.
      Эдди запер за Гэбриэл дверь и, словно она была из стекла, помог ей сесть в машину. Гэбриэл благодарно улыбнулась ему, тронутая его заботой. Когда они подъехали к аукционному залу, Эдди оставался с ней, пока Уэйн парковал машину. Люди шли поодиночке и группами, держа в руках аукционные каталоги, но, к величайшему облегчению Гэбриэл, Джейк Трент не появился.
      В великолепном интерьере главного зала имелись специальные места для покупателей, а выставленная на продажу мебель была размещена в центре, причем некоторые столы были украшены изделиями из серебра. Общее впечатление успешно завершали темно-красные стены с развешанными на них картинами. Гэбриэл и ее сопровождающие уселись на места в одном из задних рядов, и Гэбриэл увидела, как Peг Паркер поставил мольберт рядом с трибуной аукциониста, а двое рабочих осторожно установили на нем синглтоновский портрет.
      Эдди подтолкнул Гэбриэл в бок, когда по залу пронесся возбужденный шумок.
      – Все ищут по каталогу нашу картину.
      – Наверное, Адам даст словесное описание, – шепотом сказал Уэйн.
      Гэбриэл почувствовала, как у нее в голове снова начинает пульсировать боль, когда она вся напряглась, ожидая появления Адама. Но вышел не он, а Том Дайзарт – высокий, приветливый, одетый в темный официальный костюм – и поднялся на трибуну аукциониста, чтобы открыть аукцион продажей коллекции английской мебели.
      Торги пошли живо с самого начала – публика проявила острый интерес ко всему, начиная с орехового комодика эпохи Георга I, о котором говорил Адам, и кончая столами и столиками самого разного назначения, какое только можно было вообразить: для игры в карты, для хранения рукоделия, а также большое количество маленьких столиков типа треноги, один из которых понравился Гэбриэл во время первого визита. Потом подошла очередь серебряных чайников, кофейников и подсвечников.
      – С тобой все в порядке? – спросил шепотом Уэйн, и Гэбриэл выдавила из себя улыбку.
      – Все отлично.
      Наконец продажа мебели и серебра закончилась. Том Дайзарт поблагодарил публику и уступил место сыну. Как и отец, Адам выглядел официально в темном костюме безупречного покроя, ослепительно белой рубашке и строгом галстуке, но, несмотря на то что он с улыбкой оглядел зал, вид у него был изможденный, загар не скрывал его бледности, а круги под глазами были не меньше, чем у Гэбриэл.
      – Неужели головной болью можно заразиться? – пробормотал Уэйн. – Адам выглядит похуже, чем ты, Гэбриэл.
      Бросив на него сердитый взгляд, она стала с напряженным вниманием смотреть на Адама, как только тот начал работать. Адам Дайзарт бьш неподражаем и неповторим. Поднявшись на место аукциониста, он с первого же момента полностью завладел вниманием публики и повел торги со всем искусством и элегантностью управляющего оркестром дирижера. Он начал с того, что продал пару французских картин в стиле «наив», за которые получил в полтора раза большую цену, чем предполагал первоначально. Затем выторговал впечатляющие суммы за викторианские пейзажи и поднял до головокружительной отметки цену за подлинную акварель кисти Рассела Флинта.
      – Вот наконец и наша очередь, – взволнованно прошептал Эдди, когда двое рабочих сняли портрет с мольберта и подняли его так, чтобы все могли его рассмотреть.
      – Лот номер 87 поступил к нам поздно и не был включен в каталог, – объявил Адам и улыбнулся. – Это сестры Генриетта и Летиция Скудамор, из «Пембридж-мэнор» в Херефордшире, где эта картина занесена в амбарную книгу за 1821 год как двойной портрет, написанный Ричардом Тейлором Синглтоном. Раньше он никогда не выставлялся и находился на чердаке до его недавней реставрации. – На мгновение его глаза встретились над головами публики с глазами Гэбриэл, потом вернулись к портрету, оставив ее совершенно раздавленной их ледяным выражением.
      – Вы что, поссорились? – нахмурился Уэйн.
      Она неопределенно пожала плечами и жестом призвала его к молчанию, потому что Адам начал рассказывать о художнике, который умер очень молодым, не успев достичь славы своего учителя сэра Томаса Лоуренса. Гэбриэл заметила, что несколько людей из публики взволнованно бормочут в мобильные телефоны, и узнала среди них одного из помощников Джереми.
      – Синглтон был хорошо известен тем, что любил подстраивать разные фокусы, – продолжал Адам. – В данном случае это отражение человека по имени Бенджамин Уоллис, жениха Генриетты, в стенном зеркале за спинами девушек. Поскольку он сбежал с ее соблазнительной младшей сестрой Летицией, как только портрет был закончен, то картину, возможно, следовало бы назвать «Этюд в тонах неверности». – Адам улыбнулся залу и начал торги с пяти тысяч фунтов, подчеркнув интонацией, что такая низкая стартовая цена всего лишь формальность.
      Местные претенденты вскоре вышли из игры. Поле битвы осталось за двумя соперничающими арт-дилерами из Лондона и служащими «Дайзартс», работавшими на телефонах. Цена все росла и вскоре превзошла сумму, вырученную за Рассела Флинта. Финальная сумма, уплаченная инкогнито по телефону, настолько превышала все прогнозы Гэбриэл, что она словно в тумане смотрела, как Адам закрывает торги.
      Радостное возбуждение буквально распирало Уэйна и Эдди, а Гэбриэл опять стало худо: вспышки света перед глазами предупреждали ее о том, что мигрень вновь дает о себе знать.
      – Вы не могли бы отвезти меня домой прямо сейчас? – спросила она напряженным голосом. – Мне нехорошо. Опять болит голова.
      – Оно и заметно: вид у тебя ужасный, – обеспокоенно произнес Эдди.
      На обратном пути Уэйн и Эдди без умолку обсуждали успех портрета.
      – Адам – гениальный аукционист, – сказал Эдди. – Стоило сегодня поехать просто для того, чтобы увидеть его в действии.
      Гэбриэл промолчала. Дикая боль в голове усиливалась с каждой минутой. Как только Уэйн остановил машину, она трясущейся рукой вставила ключ в замок и бросилась в дом. Она едва успела добежать до кухонной раковины, как ее вырвало.
      Ребята не растерялись в этой ситуации. Эдди поддержал ей голову, Уэйн смочил полотенце, вытер ей лицо, потом усадил в одно из кресел. Затем кто-то из них поставил чайник, чтобы вскипятить воду и приготовить чай.
      Гэбриэл с трудом открыла глаза и попыталась улыбнуться.
      – Простите, ребята. В ваши служебные обязанности не входит работа в качестве медбратьев.
      – Мы рады помочь, – сказал Эдди и отыскал жестяную коробку с печеньем. – Тебе надо съесть хотя бы одно, чтобы можно было принять обезболивающее.
      – Не сейчас, – слабым голосом проговорила она.
      – Помочь тебе подняться наверх? – спросил Уэйн. – Тогда ты сможешь лечь, а мы принесем тебе чай.
      Гэбриэл с благодарностью согласилась. Когда она уже полулежала, откинувшись на подушки, ее верные оруженосцы вернулись, удостоверились, что анальгетик, сотовый телефон и все другие нужные вещи у нее под рукой, и стали с неохотой собираться домой.
      – Ты уверена, что с тобой все будет нормально? – настойчиво спросил Эдди. – А то мы легко можем остаться и дольше.
      – Скорее всего, я засну, как только проглочу свои таблетки. Большое спасибо вам обоим. Хочу попросить вас об еще одной услуге. Можете обойти дом и включить везде свет перед уходом?
      – Будет сделано. А еще мы запрем дверь и вернем ключ через почтовый ящик, – пообещал Эдди и переглянулся с Уэйном. – Если мы понадобимся, сразу звони, и мы тут же приедем. В любое время.
      Глубоко тронутая, Гэбриэл пообещала, что так и сделает. Потом она наконец дала волю слезам, которые грозили прорваться с того момента, как холодное, враждебное выражение на лице Адама ясно показало, что их короткий, бурный роман окончен.
      Какое-то время спустя, когда стало совершенно очевидно, что слезы не являются лекарством от мигрени, Гэбриэл просто тихо лежала с сухими глазами. В конце концов она налила себе теплого чая, проглотила две таблетки и попробовала заснуть, но сигнал сотового телефона разбудил ее почти сразу же. Она нащупала его и прохрипела «алло».
      – Гэбриэл, что случилось? – спросил Адам. – Уэйн сказал, что тебе очень плохо.
      При звуке его голоса ее многострадальный желудок скрутило такой тошнотворной судорогой, что ее собственный голос отказал ей на несколько секунд.
      – Мигрень, – наконец смогла произнести она.
      – Ты приняла что-нибудь?
      – Да.
      – Ты одна? – спросил Адам так, словно давился словами.
      – Да. Уэйн и Эдди уже час как уехали.
      – Я имел в виду Джереми.
      – Джереми не смог приехать. Сильно простудился.
      – Тогда, черт побери, кто же был тот мужчина, с которым ты занималась любовью? – зло спросил Адам.
      Гэбриэл в ужасе ахнула.
      – Адам, я не…
      – Пожалуйста, не держи меня за идиота, – язвительно перебил ее он. – Я видел своими глазами. Но ты была так поглощена, что не заметила, как я приехал и как уехал.
      – Позволь мне объяснить…
      – Не трудись. Я не имею обыкновения делиться. – Его голос стал резким. – Только ради всего святого, Гэбриэл, если ты все еще была увлечена этим мужчиной до такой степени, то какого черта занималась любовью со мной?
      Гэбриэл охватило внезапное желание побольнее задеть его.
      – Потому что считала себя обязанной за те деньги, которые ты одолжил моему отцу, конечно…
      Она выронила телефон, кинулась в ванную и корчилась там в судорогах, пока не заболели ребра. Когда она вернулась, Адам, как и следовало ожидать, уже прервал связь. Теперь, немного успокоившись, она пожалела, что выплеснула на него эту неправду. Хотя, если он подумал о ней самое худшее, все равно ничто не заставит его изменить мнение. В силу какой-то ужасной шутки судьбы Адам стал свидетелем отвратительной сцены с Джейком Трентом, но сразу бросился прочь и финала не видел. Теперь, по крайней мере, она не будет лежать полночи без сна в ожидании его звонка. И когда позже позвонила мать, Гэбриэл сыграла свой лучший в жизни спектакль, живо описав аукцион и успех картины; ей даже удалось похвалить Адама за его харизматическое искусство в качестве аукциониста. А потом Гэбриэл лежала, откинувшись на подушки, ощущая спазмы в желудке и пульсирующую боль в голове. Общее самочувствие было такое, будто ее переехал грузовик.
 
      – Я надеюсь, ты не рассердишься, Гэбриэл, – сказал на следующий день Уэйн, – но я вчера связался с Адамом. Он тебе звонил?
      – Да, звонил. И нет, я не сержусь. – Гэбриэл отдала ему ключи.
      – Значит, все в порядке? Между тобой и Адамом то есть? – Он застенчиво улыбнулся.
      – Чтобы все было ясно, Адам и я – это уже в прошлом, – сообщила она ему. – Кроме того, я беру выходной. С головой у меня лучше, но я просто не могу даже думать о том, чтобы работать сегодня. Вы вдвоем справитесь тут сами?
      – Конечно. – Уэйн казался обеспокоенным. – Послушай, Гэбриэл, я своим вмешательством сделал только хуже?
      – Вовсе нет. Напротив, ты мне оказал добрую услугу, – сказала она веселым голосом. – Кстати, я точно не знаю, когда вернусь. Если меня не будет до полшестого, вы тут все заприте и просуньте ключи через почтовый ящик, ладно?
      – Что говорить, если кто-то позвонит?
      – Если клиент, то запишите все данные и примите заказ. Если кто-то другой, то я недоступна.
      День выдался прохладный и пасмурный. Гэбриэл, одетая в белые льняные брюки и темно-розовую блузку, спрятав за темными очками утомленные глаза, попрощалась с Уэйном и Эдди и отъехала от «Хэйуордз-Фарм». Ее настроение немного поднялось, после того как она заглянула в несколько магазинов в Пеннингтоне, прежде чем продолжить дальнейший путь к цели своей поездки.
      Когда за рулем сидел Адам, поездка показалась ей короткой, но теперь ей приходилось время от времени делать остановку, чтобы свериться с картой. Наконец Гэбриэл нашла дорогу, которая сворачивала к «Пембридж-мэнор».
      – Доброе утро, миссис Палмер, – сказала она впустившей ее домоправительнице. – Меня зовут Гэбриэл Бретт. Я просила о встрече по телефону.
      – Доброе утро. Мисс Скудамор ожидает вас. Ленч будет готов через двадцать минут, – ответила ей расторопная женщина. – Пожалуйста, поднимайтесь наверх.
      Генриетта Скудамор тепло приветствовала Гэбриэл.
      – Входите, входите, моя дорогая. Как поживает ваш молодой человек?
      Гэбриэл пошла следом за маленькой прихрамывающей фигуркой через комнату к эркеру и уселась, как ей было указано, на диванчик, на котором тогда сидела вместе с Адамом.
      – Боюсь, он больше не мой молодой человек.
      Мисс Скудамор устроилась в своем кресле.
      – Мне очень жаль это слышать.
      – Я приехала не для того, чтобы огорчать вас, мисс Скудамор. – Гэбриэл вынула из сумки две фотографии. – Я подумала, что вам будет интересно посмотреть фото двойного портрета до и после реставрации.
      Старая леди с пристальным вниманием изучала картину. У нее в глазах, когда она подняла их на Гэбриэл, было неподдельное уважение.
      – И вы превратили старую, грязную рухлядь в это поразительное произведение искусства! Какая же вы умная девушка! – Она сморщила нос и засмеялась. – Или в наши дни некорректно употреблять термин «девушка»?
      – Я ничего не имею против, – заверила ее Гэбриэл и тоже засмеялась. – Мне в моем возрасте это даже импонирует. Если хотите, можете оставить фотографии себе. – Она назвала конечную цену, полученную за портрет на аукционе, и мисс Скудамор кивнула.
      – Адам позвонил мне вчера и сказал. Подумать только, Гэбриэл, если такие деньги дают за этого Синглтона, то сколько, по-вашему, может стоить мой Лоуренс?
      – Не возьмусь даже догадываться! – Из привезенной с собой сумки-холодильника Гэбриэл достала бутылку. – Надеюсь, вы любите шампанское. Мне показалось, что это подойдет для того, чтобы отпраздновать успех.
      – Чудесно! – радостно воскликнула мисс Скудамор. – Я попросила, чтобы нам приготовили на ленч что-нибудь особенное.
      Вскоре после этого вошла приятного вида девушка, пододвинула к окну небольшой круглый столик и накрыла его к ленчу.
      Гэбриэл, ничего не евшая целый день, воздала должное поданной на стол отварной лососине и выпила немного шампанского, которое мисс Скудамор объявила чистым нектаром.
      – Это такой чудесный сюрприз! – воскликнула старая леди, покончив с земляникой, которая была у них на десерт. – Я очень обрадовалась, когда вы позвонили сегодня утром.
      – Я и так собиралась навестить вас еще раз, – сказала Гэбриэл, сняв свои темные очки.
      – Очевидно, вы и этот ваш красивый молодой человек поссорились, – сказала мисс Скудамор, посмотрев в утомленные глаза своей гостьи. – Может, хотите рассказать мне об этом?
      Когда принесли кофе, Гэбриэл наполнила чашки и рассказала мисс Скудамор, что после их предыдущего визита в «Пембридж-мэнор» они с Адамом стали любовниками.
      – И я имею в виду настоящую любовь, мисс Скудамор. Я люблю его сильнее, чем когда-либо надеялась полюбить мужчину. И он сказал, что чувствует ко мне то же самое.
      – Тогда отчего вы сегодня похожи на привидение?
      И Гэбриэл поведала о своем диком невезении, о том, как Адам подошел к ее двери как раз в тот момент, когда Джейк Трент заваливал ее на кухонный стол.
      – На кухонный стол! Какая вульгарность. – Мисс Скудамор протянула свою чашку, прося налить ей еще кофе. – А Адам вошел и сбил с ног этого Джейка Тренха?
      – Нет. Я даже не знала, что он там был. Он сразу уехал и не видел самого интересного.
      – Вы же не хотите сказать, что этот негодяй добился своего?
      – Нет. Я врезала ему коленом туда, где больно, и добавила между глаз пепельницей, – деловито пояснила Гэбриэл.
      Мисс Скудамор восторженно захлопала в ладоши.
      – Молодчина! И что произошло, когда вы все объяснили Адаму?
      – Я не объяснила. Он не отвечает по телефону. А когда сам позвонил вчера вечером, чтобы просветить меня относительно причины своего молчания, то не захотел слушать мои объяснения. К тому же мне пришлось посреди разговора отойти от телефона, пока меня мутило. Когда я вернулась, Адам уже дал отбой. – Гэбриэл допила свой кофе. – После этого во мне взыграла гордость. Я не собираюсь умолять его, чтобы он меня выслушал.
      Мисс Скудамор откинулась на спинку кресла.
      – Гордость – плохой партнер для любви, Гэбриэл. Вам надо бы придумать какой-то способ помириться с Адамом. При этих обстоятельствах его нельзя винить за такую реакцию.
      – Вам нравится Адам, не так ли? – спросила Гэбриэл.
      – Да, моя дорогая, нравится. – Мисс Скудамор наклонилась вперед и коснулась руки Гэбриэл. – Но и вы мне нравитесь тоже. И я уверена, что вы с Адамом подходите друг другу. Не позволяйте гордости мешать вашему счастью.
      – Это то, что произошло с вами? – мягко спросила Гэбриэл.
      – Нет. – Фиалковые глаза смотрели куда-то вдаль. – Я имела бурный успех, когда стала выезжать, но отказывала всем, кто делал мне предложение. Потом, когда мне было двадцать восемь лет, я встретила любовь всей моей жизни. Он был капитаном королевской артиллерии. Я увидела его на благотворительном банкете, он был там во всем блеске полной парадной формы. Мы обручились месяц спустя.
      Шел 1939 год, и Мэтью настоял, чтобы мы повременили со свадьбой до конца войны.
      – Что с ним случилось? – тихо спросила Гэбриэл.
      – Он не вернулся из-под Дюнкерка.
      – И вы больше никого не встретили?
      – Я встречала бесчисленное множество других мужчин, моя дорогая. Но после Мэтта никто другой не был мне нужен. – Мисс Скудамор вздохнула. – Ваш Адам очень сильно напоминает мне Мэтта. Это телосложение, эти черные вьющиеся волосы… – Мисс Скудамор прерывисто вздохнула, высморкалась, потом решительно повернулась к Гэбриэл. – Итак, моя дорогая, делайте что-нибудь. Не упустите Адама только потому, что он неистово ревнует и не слушает ваших объяснений.
      – Ревнует?
      – Конечно, дитя мое. Он застал вас в объятиях другого мужчины. Какой реакции вы от него ожидаете?
      – Ожидаю, что он меня выслушает.
      – Так заставьте его. Вы же можете подстроить так, чтобы случайно встретиться с ним? Хотя бы обещайте мне, что попробуете, моя дорогая.
      Уступив уговорам остаться на чай, Гэбриэл довольно поздно выехала из «Пембридж-мэнор». Разговор с Генриеттой Скудамор произвел на нее странно облегчающее действие, хотя вопрос о том, как она будет выполнять свое обещание поговорить с Адамом, занимал ее мысли почти на всем пути домой.
      Когда Гэбриэл вошла в дом, на телефоне светился огонек, но это опять был Джереми, восхищавшийся ценой, которую заплатил кто-то другой за портрет Синглтона.
      Потом Гэбриэл долго смотрела на телефон, но решила повременить с выполнением данного Генриетте обещания. Она подождет до завтра. Конечно, если даже она и поговорит с Адамом, то нет никакой гарантии, что это смягчит его сердце. И если Адам останется настроенным враждебно, то, когда приедет отец, Гэбриэл будет настаивать, чтобы он нашел себе другого помощника, а сама она вернется в Лондон, в свою квартиру.
      Гэбриэл провела спокойный вечер, поговорила, как обычно, по телефону с матерью и пошла спать, решив наверстать все то, что недоспала прошлой ночью. И сегодня, сказала она себе, она выключит свет и будет спать в темноте, как положено взрослому человеку. Но это оказалось ошибкой. Она проснулась через какое-то время с дико бьющимся сердцем.
      Гэбриэл встала с кровати и выглянула в окно, однако ничего не увидела. Но что-то ведь разбудило ее. Она постояла тихо, прислушиваясь к обычным скрипам и стонам старого дома, потом зажгла свет, надела халат и отперла дверь. Сжав в руке старую хоккейную клюшку, Гэбриэл заставила себя обойти весь дом. Убедившись, что никого нет, она вернулась в свою комнату с чувством гордости за себя, улеглась в постель и протянула руку, чтобы включить радио. Потом снова опустила ее, потому что ей в голову пришла гениальная мысль. Не давая себе времени передумать, Гэбриэл набрала номер Адама, и на этот раз он ответил после второго звонка.
      – Адам, – сказала она настолько не своим голосом, что Адам на секунду заколебался.
      – Гэбриэл? Что случилось?
      – Я боюсь, – выдохнула она, и не покривила душой. То, что она делала, было ужасающе само по себе. – Мне кажется, кто-то пытается проникнуть в дом.
      – Ты заперлась у себя в комнате?
      – Да.
      – Оставайся на месте, – приказал он. – Я еду.
      Гэбриэл села на край кровати, сжав голову руками, потрясенная тем, что у нее хватило смелости позвонить Адаму. Она посмотрела на себя в зеркало. Волосы были жутко взлохмачены, глаза все еще оставались припухшими от недосыпания и последствий головной боли. Короткая голубая рубашка измялась, и Гэбриэл вряд ли бы выбрала ее на случай встречи с Адамом. Но ведь предполагается, что она напугана до полусмерти.
      Когда его машина подлетела по подъездной дорожке на бешеной скорости всего пятнадцать минут спустя, Гэбриэл подбежала к окну.
      Она увидела, как он выпрыгнул из машины и побежал к двери, отпер ее, потом услышала его шаги на лестнице и стук в дверь ее спальни.
      – Гэбриэл, – крикнул он, – открой.
      Непослушными руками она отперла дверь, распахнула ее, и Адам, такой же встрепанный, как и она, втолкнул ее внутрь и закрыл дверь.
      – С тобой все в порядке? – спросил он, и Гэбриэл кивнула.
      – Что-то меня разбудило, и я обыскала дом. – Она глубоко, прерывисто вздохнула. – Извини, что зря тебя побеспокоила.
      – Оставайся здесь, – скомандовал он. – Я выйду наружу и осмотрюсь.
      – Нет! – взмолилась она. – Если там кто-то есть, то тебя могут ранить.
      Его руки непроизвольно обняли ее, и странная полуулыбка тронула уголки его губ.
      – Я возьму твою хоккейную клюшку для защиты.
      – Я пойду с тобой…
      – Нет, не пойдешь. Я скоро вернусь. Так что сиди спокойно! – Он бегом спустился по лестнице, вышел и запер за собой дверь.
      Гэбриэл натянула халат, сошла вниз и стояла у окна на крыльце, пока не увидела, что Адам возвращается.
      – Я ничего не заметил, – сказал он и укоризненно посмотрел на нее. – Ты не должна была выходить из комнаты.
      – Тебе могла потребоваться помощь. – Она собралась с духом. – Честно говоря, Адам, я не знаю, был там кто-то или нет. Я заставила себя обыскать дом…
      – Я же просил тебя не делать этого, – резко сказал он, но его взгляд настолько противоречил тону, каким это было сказано, что у Гэбриэл перехватило горло.
      – Я подумала, мне пора вести себя по-взрослому, – призналась она. – Но вспомнила, что ты обещал прийти на помощь, если я попрошу. Мне показалось, что это неплохой способ добиться, чтобы ты меня выслушал, – без обиняков сказала она. – Поговорить по телефону ты отказался.
      – Я слушаю тебя сейчас. Итак, если это был не Джереми, то кто же, черт побери, это был? – жестко спросил Адам.
      – Это Джейк Трент, я раньше у него работала, – ответила Гэбриэл и рассказала ему все, что произошло.
      – Ты стукнула его вот этим? – спросил пораженный Адам, рассматривая пепельницу.
      – Точно между глаз. Хотя думаю, что ему было больнее получить коленом в пах.
      Он поежился.
      – Поделом ему! Он раньше делал такие попытки?
      – Нет, как пещерный человек он себя не вел, но уже давно осложнял мне жизнь. – Глаза Гэбриэл вспыхнули. – Джейк Трент считает себя божьим даром для женщин, и то, что я так не думаю, доводит его до бешенства.
      – И это, видимо, в буквальном смысле слова. Но разве он не знал, что существует Джереми Блит?
      – Знал, конечно. – Гэбриэл усмехнулась. – Но Джереми – гей, Адам. Мы просто хорошие друзья. Я о нем очень высокого мнения, но Джейк не рассматривает его как возможного защитника для меня.
      – Если он еще когда-нибудь посмеет к тебе приблизиться… – с угрозой в голосе сказал Адам и скривил губы. – Я был в аду с того момента, как увидел вас вместе.
      – Я тоже, – печально сказала она. – Но мне надоело умолять тебя поговорить со мной. У меня есть собственная гордость, Адам.
      Он помолчал, глядя на нее.
      – Гэбриэл, ты действительно думаешь о ссуде так, как сказала? – спросил он наконец. Ему словно приходилось выдавливать из себя слова.
      – Разумеется, нет. Но ты никак не хотел меня выслушать, и мне было так мерзко, что я сказала самое плохое, что только могла придумать, чтобы больнее тебя задеть.
      – Тебе это удалось, – мрачно заверил ее он.
      Гэбриэл усмехнулась.
      – Но именно эта знаменитая ссуда и вынудила меня реставрировать твою картину.
      Адам улыбнулся во весь рот, и его взгляд перестал быть напряженным. Он взял ее руки в свои.
      – Если ты сядешь ко мне на колени, то у меня самого найдется, о чем поумолять тебя.
      – О чем, например?
      – О прощении, для начала.
      Когда Гэбриэл удобно устроилась у него на коленях, он приподнял ее голову за подбородок и заглянул ей в лицо.
      – Но если эта твоя гордость все еще функционировала, то почему ты мне позвонила сегодня?
      Гэбриэл поведала ему о поездке к Генриетте Скудамор.
      – Когда она рассказала мне о своем любимом, который так и не вернулся из-под Дюнкерка, то взяла с меня обещание добиться, чтобы ты меня выслушал. Пока не заснула, я все время думала, как это сделать. Потом меня что-то разбудило, и я сразу поняла, что надо тебе позвонить.
      – Ты испугала меня до смерти, – с чувством сказал он. – Дорогая, жаль, что твой отец, когда продавал теткину мебель, не оставил ничего, на чем было бы удобно сидеть.
      – Мы можем вернуться в мою спальню.
      – Если я подойду близко к твоей постели, Гэбриэл Бретт, то захочу улечься в нее. И заниматься с тобой любовью, – сказал он охрипшим голосом.
      – А иначе зачем, по-твоему, я бы это предложила? – Она соскользнула у него с коленей и призывно протянула ему руку.
      Адам вскочил со стула.
      – Значит ли это, что ты меня простила?
      – Только на этот раз, – насмешливо сказала она. – Второго шанса ты не получишь, так что больше не пытайся.
      – Да я и не посмею – ужасно боюсь этой пепельницы. – Он обнял ее, прижал ее голову к своему плечу. – Убил бы этого подонка. Когда я увидел тебя там, под ним, мир стал рушиться вокруг меня. Это потому, что я так сильно люблю тебя, Гэбриэл.
      Она ответила ему прямым взглядом голубых глаз.
      – Если бы я не была в этом уверена, то о прощении не могло бы быть и речи, Адам Дайзарт. Хотя я и могу понять, почему ты так разозлился.
      – Разозлился? Да я с ума сходил от ревности, женщина, – прорычал он, тряся ее за плечи.
      – Мисс Скудамор мне так и сказала. И это меня утешило.
      – Так ты обрадовалась, что я ревную?
      – Конечно, обрадовалась. Я подумала, что раз ты ревнуешь, значит, любишь. Послушай, я устала. Или отправляйся домой, или пошли спать. Выбирай.
      – А что тут выбирать? – спросил он и подтолкнул ее к двери. – Эту ночь и все другие ночи в будущем я сплю там, где ты. Здесь или в Стейблз. Я с тебя больше глаз не спущу.
 
      Два месяца спустя, теплым августовским вечером, «Фрайарз-Вуд» кишел множеством Дайзартов, съехавшихся отпраздновать помолвку Адама с Гэбриэл Бретг. Кейт отдыхала дома от своей преподавательской работы, Фенни только что вернулась с каникул, проведенных на французской ферме с дюжиной других студентов, а Джесс и Лоренцо Форли прилетели из Флоренции с Карло и Франческой, которые носились по саду вместе с Ричардом Сэвиджем и его сестрами Хелен и Рейчел, играя с собаками. Пока Джон помогал Лоренцо наполнять бокалы шампанским, Леони и Джесс засыпали Гэбриэл вопросами о том, скоро ли им надо будет начинать думать о приобретении шляпок к свадьбе.
      – Кончайте давить на нее, – сказал Адам, обняв Гэбриэл.
      Гэбриэл, которая уже не была настроена против брака (ее поразило то, что ее родители, когда вернулись, решили снова быть вместе), улыбнулась ему, наградила его поцелуем и отправилась на помощь Кейт и Фении – разносить блюда со всякими вкусностями.
      – Я пришла в восторг, когда мама прислала мне вырезки о последней «спящей красавице» Адама, – сказала Кейт. – Вы удивительно талантливы, если смогли реставрировать подобную вещь.
      – Меня учил отец, – сказала Гэбриэл, поражаясь тому, что человек такого блестящего ума, как Кейт Дайзарт, предпочел учительствовать в начальной школе вместо того, чтобы делать научную карьеру. – Это захватывающая работа, но иногда она бывает чревата стрессами.
      – Это немного похоже на преподавание, – засмеялась Кейт. – Фенни, будь добра, отнеси тарелку сосисок вон тем бандитам.
      – Но тогда они заставят меня играть с ними, – надула губы Фенни, но тут же улыбнулась доброй улыбкой и перекинула через плечо длинную черную косу. – Если я не вернусь через десять минут, высылай спасательную группу.
      – Должно быть, вам непривычно находиться в такой толпе, как мы, – сочувственно сказала Кейт.
      – Мне очень нравится, – искренне ответила Гэбриэл. – И я благодарна вашим родителям. Их совершенно не шокировало, когда Адам поселил меня в Стейблз.
      – Более того, они очень рады. Убежище Адама всегда бьшо зоной недоступности, когда это касалось женщин. Вы первая, для кого он сделал исключение, Гэбриэл.
      Потом, когда все собрались за длинным столом в большой столовой, родителей Гэбриэл усадили во главе стола рядом с хозяевами, всех детей поместили на нижнем конце под присмотром Кейт и Фенни, а Гэбриэл оказалась между Лоренцо Форли и Джоном Сэвиджем.
      – Только не вздумайте флиртовать, – сказал Адам лишь наполовину в шутку.
      Джесс похлопала его по щеке.
      – Вот уж не думала, что из тебя получится ревнивец, братик.
      – Я тоже не думал, пока не встретил Гэбриэл.
      – Меня тебе нечего бояться, Адам, – заверил его Лоренцо и улыбнулся довольной улыбкой. – Моя жена тоже ревнива.
      – Не беспокойтесь, Гэбриэл, – сказал Джон, передавая ей миску с салатом. – Вы очень скоро ко всем привыкнете.
      – Жаль, что твои родители гостят у тети Хелен, дорогой, – сказала Леони. – Они могли бы приехать и вместе с нами и познакомиться с Гэбриэл.
      – Адам может привезти ее в Лондон, когда они вернутся. – Джон улыбнулся Гэбриэл. – Они горят желанием познакомиться с этой умной леди, которая недавно помогла Адаму заработать кругленькую сумму денег. А сейчас вы над чем-нибудь работаете?
      Позже, когда Джон повернулся, чтобы поговорить с Кейт, Гэбриэл откинулась на спинку стула и погрузилась в состояние блаженной эйфории, улыбаясь через стол Адаму. Иногда в последнее время ей становилось трудно поверить в то, как резко изменилась ее жизнь. Во-первых, она жила с Адамом и была счастлива. Во-вторых, ее родители, вернувшись после отдыха, объявили о своем решении снова быть вместе. Продав ферму и сарай, Гарри купил в Пеннингтоне современный дом с подходящим для мастерской помещением.
      Скоро это помещение будет готово, а новый дом обставлен мебелью из лондонской квартиры Лоры и тем, что нашел для них Адам во время своих поездок.
      Теперь на горизонте Гэбриэл оставалось лишь одно маленькое облачко. Адам отнесся к ее воззрениям на брак с таким уважением, что больше на эту тему не заговаривал. Она знала, что подаренное им кольцо должно было показывать всем, что Адам считает их нынешние отношения постоянными и обязывающими. Но теперь, когда ее родители снова сошлись вместе и явно были счастливы, взгляды Гэбриэл на брак претерпели изменение, а сегодня на них оказали дальнейшее влияние и все эти примеры счастливого брака, которые она видела собственными глазами здесь за столом.
      – Сейчас будет тост, – шепотом сказал Джон, когда Том Дайзарт встал и поднял свой бокал.
      – За здоровье Гэбриэл и Адама, – провозгласил он, и все вскочили, повторяя тост; дети со своими напитками копировали действия взрослых, при этом хихикая и толкая друг друга.
      Когда все снова сели, Гэбриэл поднялась на ноги, чем явно удивила Адама.
      – Не волнуйтесь, я не собираюсь произносить речи. Я просто хотела поблагодарить Фрэнсис и Тома, и всех, кто сегодня здесь, за то, что вы так тепло приняли в свой круг моих родителей и меня. И поднять мой собственный, особый тост. – Она смело встретила взгляд Адама. – За здоровье моего будущего мужа и друга сердца.
      Адам секунду смотрел на нее, словно не веря ушам, потом вскочил с места и, обойдя стол, подошел к ней.
      – Прошу вас всех извинить нас, но мне срочно нужно немного прогуляться по саду с Гэбриэл.
      Он взял Гэбриэл за руку и быстро потащил ее из комнаты, по коридору прямо к парадной двери, не делая никаких скидок на ее высокие каблуки, потом вниз по ступеням вывел Гэбриэл на террасу и вниз по еще одной лестнице – на лужайку. Когда их не стало видно от дома, он повернул ее лицом к себе.
      – Уже одного слова «муж» было бы достаточно, но ты сказала еще и «друг сердца». Ты это сказала серьезно?
      – Разумеется, серьезно! – Она выжидающе улыбнулась ему. – Так как? Если я делаю тебе предложение руки и сердца, ты согласен?
      Адам разразился громким смехом, потом схватил ее за талию и закружил, пока у нее все не поплыло перед глазами. И тогда он наконец прижал ее к себе под аплодисменты публики с террасы.
      – Так ты сделал ей предложение? – крикнула Леони.?
      – Нет. Это она мне сделала предложение. – Адам быстро поцеловал Гэбриэл, потом повел ее обратно наверх, к своим сестрам и их мужьям. – Да, на тот случай, если это вас интересует, – сказал он, с улыбкой глядя на Гэбриэл, – я его принял.