– Констебль Лэнгстон?

Стефа кивнула, поднося стакан ко рту длинными, изящными пальцами без колец.

– Он похоронил Усишки.

– Где?

Женщина пожала плечами, отбросила волосы с лица. У Хейверс этот жест получался неуклюжим, у Стефы – очаровательным. Она словно разгоняла темные тени.

– Не знаю. Наверное, где-то на ферме.

– Но почему же не проводили вскрытие? – настаивал Линли.

– Наверное, нужды в этом не было. И так ясно, отчего умер бедняга.

– Отчего же?

– Ему перерезали глотку, инспектор.

Линли принялся пролистывать документы в поисках фотографий. Так вот почему он не видел этого раньше – тело Тейса полностью накрыло тело пса, и рану на шее животного разглядеть было почти невозможно. Он повернул фотографию.

– Теперь вы понимаете, да?

– Вы о чем?

– Можно ли представить себе, чтобы Роберта перерезала глотку Усишки? – Лицо Стефы на миг выразило ужас и отвращение. – Это невозможно. Как хотите, но это просто невозможно. Кроме того, оружие так и не нашли. Не могла же она зарезать бедное животное лезвием топора!

Прислушиваясь к ее словам, Линли впервые задумался: а что, если жертвой преступления должен был стать пес, а вовсе не его хозяин?

Предположим, затевалось ограбление. Требовалось убрать пса. Старый, неспособный уже драться, он тем не менее вполне мог поднять шум, если бы на вверенную ему территорию проник посторонний. Итак, с собакой расправились. Однако недостаточно быстро – и Тейс примчался в хлев посмотреть, из-за чего поднялся лай. Тогда пришлось разделаться и с ним. Быть может, размышлял Линли, речь не идет о предумышленном убийстве.

– Стефа! – задумчиво позвал он, вынимая из кармана фотографию. – Кто это? – Он протянул ей фотографию, найденную в ящике у Роберты.

– Где вы это нашли?

– В комнате Роберты. Кто это?

– Джиллиан Тейс, сестра Роберты. – Стефа легонько постучала пальцем по фотографии, внимательно в нее всматриваясь, – Роберте пришлось хорошенько ее спрятать.

– Почему?

– Потому что Уильям вычеркнул Джиллиан из своей жизни, когда она сбежала. Выбросил ее одежду, ее книги, уничтожил все ее фотографии. Развел посреди двора большой костер и сжег ее свидетельство о рождении и все прочие бумаги. Господи, как же Роберта ухитрилась это сохранить? – Не отводя глаз от фотографии, Стефа обращалась скорее к самой себе, чем к собеседнику.

– Важнее другой вопрос: почему она ее сохранила?

– Это понятно. Роберта обожала Джиллиан, бог знает почему. Джиллиан – паршивая овца в семействе. Совершенно отбилась от рук еще подростком. Пила, ругалась, носилась по округе точно безумная, с одной вечеринки на другую. Заводила романы с мужчинами, обдирала их как липку. И однажды ночью, одиннадцать лет назад, сбежала из дому – и не вернулась.

– Сбежала? – повторил Линли. – Или исчезла?

Стефа откинулась на спинку стула. Рука ее инстинктивно потянулась к горлу, но женщина быстро опустила ее, не желая выдавать свои чувства.

– Сбежала! – уверенно повторила она.

– Почему?

– Вероятно, не могла ужиться с Уильямом. Он твердых правил, а Джиллиан хотела жить на всю катушку. Наверное, ее кузен Ричард мог бы рассказать вам больше. Между ними что-то было, пока он не уехал. – Стефа поднялась, снова потянулась и направилась к двери. Приостановилась, негромко окликнула: – Инспектор!

Линли поднял глаза, рассчитывая услышать что-то о Джиллиан Тейс. Женщина с трудом выговорила:

– Может быть, вы хотите… что-нибудь еще?

Свет падал из-за ее спины, нимбом подсвечивая волосы. Красивая гладкая кожа. Ласковый взгляд. Как было бы просто. Часок блаженства. Принять, забыться в страсти, достичь желанного забвения.

– Нет, спасибо, Стефа, – непослушными губами выговорил он.

В отличие от множества рек, бурно стремящихся горы в долину, Кел текла плавно и неторопливо, вилась потихоньку через Келдейл и, миновав разрушенное аббатство, уходила дальше к морю. Река мирно уживалась с деревушкой, почти никогда не выходя из привычных пределов, и слава богу, ведь гостиница и многие дома стояли прямо на берегу.

Один из этих домов, соединенных с гостиницей мостом, принадлежал Оливии Оделл. Отсюда открывался прекрасный вид на поля и на церковь Святой Екатерины. Самый красивый дом в деревне, с чудным садиком у калитки и лужайкой, спускающейся к реке.

Линли и Хейверс вошли в эту калитку ранним утром. Доносившийся из-за дома громкий детский плач свидетельствовал, что обитатели дома уже проснулись. Ориентируясь на этот горестный плач, полицейские дошли до черного хода. На ступеньке сидела маленькая девочка. Она вся скрючилась, уткнулась лицом в колени, под ногами у нее валялась скомканная фотография, вырезанная из журнала. По левую руку от девочки пристроился важный селезень, взиравший на хозяйку с пониманием и сочувствием. Достаточно было одного взгляда на голову девочки, чтобы разгадать причину ее скорби: она постриглась – или кто-то ей в этом помог – и густо намазала чем-то липким остатки волос. Прежде ее шевелюра была рыжей и, судя по немногим ускользнувшим от ножниц прядям, завивалась кудряшками. Но теперь головенка девочки, источавшая одуряющий аромат дешевой помады, могла вызвать разве что горький смех.

Хейверс и Линли молча переглянулись.

– Доброе утро! – заговорил инспектор. – Ты, наверное, Бриди.

Девочка подняла голову, подхватила с земли фотографию и отчаянно прижала ее к груди. Селезень тупо замигал.

– Что случилось? – ласково спросил Линли. Стойкая оборона Бриди рухнула от одного звука этого доброго мужского голоса.

– Я постригла волосы! – захныкала она. – Я копила деньги, чтобы сходить к Синджи, но она сказала, что из моих волос такая прическа не выйдет, и не стала стричь, и тогда я постриглась сама, а теперь посмотрите на меня, и мама тоже плачет. Я попыталась распрямить их с помощью Ханниной помады, но у меня ничего не получилось! – Плач перешел в икоту.

Линли кивнул:

– Ясно. Выглядит и впрямь страшновато, Бриди. А какую прическу ты хотела сделать? – Он с ужасом вспомнил шипы, украшавшие голову Ханны.

– Вот такую! – Она сунула ему в руку фотографию и вновь зарыдала.

Линли внимательно всмотрелся в вырезанное из журнала изображение принцессы Уэльской. В черном элегантном вечернем костюме с бриллиантами, безукоризненно аккуратная прическа лежит волосок к волоску.

– Ну еще бы, – пробормотал он.

Лишившись фотографии, Бриди попыталась найти утешение у своего селезня. Обняла его, притянула к себе.

– Тебе-то все равно, правда, Дугал? – спросила она дружка. Дугал в очередной раз замигал и принялся перебирать ее волосы – нет ли тут чего съедобного.

– Дугал Дак? – уточнил Линли.

– Ангюс Макдугал Макдак, – ответила девочка, Представив гостям своего товарища, девочка утерла нос рукавом пуловера и пугливо оглянулась на закрытую дверь у себя за спиной. Последняя слеза еще катилась по ее щеке. – Он голоден, ая не могу войти в дом. У меня только мармелад есть. Вкусный, конечно, но это не настоящая еда. Корм там, в доме, а мне туда нельзя.

– Почему нельзя?

– Потому что мама сказала – чтоб глаза ее меня не видели, пока я не приведу волосы в порядок, а я не знаю, как это сделать! – Бриди вновь заплакала. Это было искреннее горе. Если срочно ей не помочь, селезень изголодается, правда, судя по его габаритам, диета ему не повредила бы.

Линли не успел продумать план спасательной кампании; дверь резко распахнулась, и на пороге появилась Оливия Оделл. Она лишь глянула на свою дочку и тоже разрыдалась.

– Неужели ты еще и это сделала! Господи, поверить не могу! Марш в дом волосы мыть! – С каждым словом ее голос взмывал все выше. Женщина явно была на грани истерики.

– Как же Дугал?!

– Бери Дугала с собой! – рыдая, отвечала мать. – Бери и сделай, что я тебе сказала!

Девочка подхватила селезня, и оба изгнанника вновь вступили в родной дом. Оливия извлекла из кармана кардигана салфетку, высморкалась, трепетно улыбнулась гостям.

– Какой ужас! – пробормотала она и, едва выдавив эти слова, вновь разразилась слезами. Оставив полицейских на пороге, Оливия побрела в кухню, прислонилась к столу, пряча лицо в ладонях.

Линли и Хейверс переглянулись и решительно последовали за ней в дом.

Этот дом разительно отличался от фермы Гемблер. Повсюду виднелись следы бурной жизнедеятельности. Кухня в полном беспорядке, плита заставлена кастрюлями и сковородками, шкафчики распахнуты, и в них не мешало бы прибраться, цветы так и не поставлены в вазу, в раковине скопилась посуда. Пол под ногами липкий, стены нуждаются в свежей краске, вся комната пропахла гарью. Нетрудно было догадаться об источнике этого запаха – обуглившийся гренок лежал на тарелке, мокрый насквозь, словно его второпях залили чаем.

Из кухни был виден небольшой уголок гостиной, содержавшейся в столь же образцовом порядке. Похоже, Оливия Оделл не сильна в домашнем хозяйстве, да и в воспитании детей тоже, если судить по только что разыгравшейся сцене.

– Она меня не слушается! – всхлипывала Оливия. – Ей всего девять лет, а уже совершенно отбилась от рук. – Женщина в клочья разодрала салфетку, рассеянно огляделась в поисках новой и, ничего не обнаружив, зарыдала с новой силой.

Линли извлек из кармана носовой платок.

– Прошу вас, – предложил он ей.

– Ох, что за утро, господи! – вздохнула она. Высморкавшись, женщина протерла платком лицо, пригладила пальцами темные волосы и вгляделась в свое отражение в матовой поверхности тостера. Это зрелище исторгло у нее еще один стон, и глаза ее вновь наполнились влагой. – Я выгляжу на пятьдесят лет! Как бы Пол посмеялся надо мной! – И, вроде бы без всякой связи, добавила: – Она хочет походить на принцессу Уэльскую.

– Она так и сказала, – спокойно согласился Линли. Отодвинув стул от стола, он убрал в сторону газеты и сел. Хейверс, чуть помедлив, последовала его примеру.

– Почему?! – Оливия адресовала свой вопрос скорее потолку, чем своим собеседникам. – Что я такого сделала? Почему моя дочь вообразила, что единственный путь к счастью – сделаться похожей на принцессу Уэльскую? – Она отчаянно сжимала ладонями лоб. – Уильям бы справился с ней. Как мне быть без него?

Спеша предотвратить очередной поток слез, Линли постарался отвлечь ее:

– Девочки всегда выбирают себе кумира, верно?

– Да! – подхватила Оливия. – Да, да, это верно. – Она принялась скручивать носовой платок во внушающую жалость веревочку. Линли содрогнулся при виде такого надругательства. – Но я понятия не имею, как говорить с этим ребенком, Что бы я ни делала, все у нас заканчивается истерикой. Уильям всегда знал, как надо поступить. Когда он бывал здесь, у нас все шло как нельзя лучше. Стоило ему уйти – и опять мы деремся как кошка с собакой. Что же с нами будет? – Ответа на свой вопрос она не ждала. – Все дело в ее волосах. Она терпеть не может рыжие волосы! Она начала ненавидеть свои волосы раньше, чем научилась говорить. Ничего не понимаю. С какой стати девятилетняя девочка сходит с ума из-за цвета своих волос?

– Рыжие склонны сходить с ума по любому поводу, – заметил Линли.

– Ох, это правда! Это правда! Стефа точно такая же. Можно подумать, Бриди ее двойник, а не племянница! – Глубоко вдохнув, Оливия откинулась на спинку стула. В коридоре послышались быстрые шаги. – Укрепи меня, Господи! – взмолилась Оливия.

Бриди вошла в комнату, предусмотрительно не сняв с головы полотенце. Спеша выполнить материнские указания, девочка помыла голову, не снимая свитер. Насквозь промокшая одежда прилипла к ее плечам и спине. Селезень неторопливо переваливался за ней походкой бывалого Моряка.

– У него лапка сломана, – пояснила Бриди, заметив, как Линли смотрит на птицу. – Когда он плавает, просто кружится на месте. Я не позволяю ему купаться без присмотра. Прошлым летом мы часто ходили купаться, даже в реке. Мы насыпали плотину, и Дугал так здорово купался – плюхнется в воду и плавает кругами. Да, Дугал? – Селезень одобрительно замигал и ткнулся клювом в пол в поисках съестного.

– Ну, дай мне поглядеть на тебя, Макбриди, – вздохнула мать. Дочка послушно подошла и сняла полотенце. Ужасное зрелище вновь открылось глазам присутствующих. Глаза Оливии наполнились слезами. Она прикусила губу.

– Нужно просто малость подровнять, – поспешно вступился Линли. – Как вы считаете, сержант?

– Да, можно подровнять, – согласилась Барбара.

– Придется тебе, Бриди, отказаться от мечты сделаться похожей на принцессу Уэльскую. – Губы девочки предательски задрожали, но Линли на полном серьезе продолжал объяснение: – Не забывай, у тебя курчавые волосы, а у нее прямые. Синджи ведь сказала, что не сможет сделать тебе такую прическу.

– Но она такая хорошенькая! – всхлипнула Бриди.

– Да, конечно. Но странный это был бы мир, если бы все женщины выглядели точь-в-точь как принцесса, а? Поверь, многие женщины вовсе на нее не похожи и ничуть от этого не проигрывают.

– Правда? – Бриди бросила последний взгляд на испорченную фотографию. На носу принцессы красовалась большая капля помады.

– Ты вполне можешь поверить инспектору на слово, – вмешалась Хейверс. Ее интонация ясно говорила: «Он в таких делах дока»,

Бриди переводила взгляд с женщины на мужчину, догадываясь о присутствии какого-то подтекста, но не понимая его.

– Ладно, – вздохнула она, – лучше я покормлю Дугала.

К этой идее селезень отнесся с энтузиазмом.

Гостиная Оливии выглядела ненамного лучше кухни. Трудно было поверить, что такой разгром учинили вдвоем женщина и ребенок. Вещи были свалены грудой на стульях, словно мать с дочерью собрались переезжать, какие-то мелочи, сувениры красовались на подоконниках или на краю стола, гладильная доска навеки расположилась посреди комнаты, крышка пианино не закрыта, и повсюду пыль, толстый слой пыли, даже воздух пропитался ею.

Оливия словно не замечала этого безобразия, рассеянно предложила гостям сесть. Правда, вытирая стул для себя, она сокрушенно вздохнула:

– Тут не всегда такое делается. Просто я… все это… – Она кашлянула и смолкла, пытаясь сораться с мыслями. Пальцы вновь пробежали по растрепанным, словно взвихренным ветром волосам. Детский жест, совсем неуместный для женщины, которая давно уже перестала быть девочкой. Тонкая кожа, нежные черты лица, но возраст обошелся с ней безжалостно: тело утратило упругость, словно женщина слишком быстро теряла вес. Кости остро выступали на скулах и запястьях.

– Знаете, – заговорила она, – когда Пол умер, и то было не так скверно. Но то, что случилось с Уильямом… не могу принять.

– Такая неожиданность, – мягко подхватил Линли, – шок.

– Пожалуй, вы правы, – кивнула она. – Пол несколько лет болел. Я успела подготовиться. И Бриди была слишком маленькой, ничего не понимала. Но Уильям… – Она с трудом взяла себя в руки, взгляд сосредоточился на какой-то точке на стене, женщина выпрямилась. – Уильям так много значил для нас обеих, от него исходила такая сила. Мы обе полностью положились на него, а его не стало. Конечно, с моей стороны это эгоистично. Надо думать не обо мне, а о Боббе.

– О Роберте?

Она быстро глянула на инспектора и отвела глаза.

– Она всегда приходила к нам вместе с Уильямом.

– Какая она?

– Очень тихая, очень милая. Не сказать, чтобы красивая. Чересчур крупная. Но она любила Бриди.

– У Ричарда Гибсона вышла ссора с дядей как раз из-за того, что Роберта так растолстела, верно?

Оливия нахмурилась:

– Ссора? Вы о чем?

– Они поспорили из-за Роберты. В «Голубе и свистке». Не расскажете об этом подробнее?

– А, вот вы о чем. Это вам Стефа рассказала? Но это не имеет никакого отношения к смерти Уильяма, – добавила она, заметив, что сержант Хейверс что-то записывает.

– Почем знать. Расскажите, пожалуйста.

Оливия взмахнула руками, пытаясь протестовать, но ладони вновь бессильно упали ей на колени.

– Ричард надолго уехал. Потом вернулся, столкнулся с нами в «Голубе и свистке». Наговорил глупостей сгоряча. Пустяки. – Она попыталась улыбнуться.

– Какие именно глупости?

– Сначала разговор был не о Роберте. Мы сидели все вместе за столом, и Уильям… кажется, он что-то сказал насчет Ханны. Вы видели ее в баре?

– Вчера вечером.

– Ну, вы заметили, что она… не такая, как все. Уильяму она не нравилась. Он не одобрял ее отца. Вы же видели, отец держит себя так, словно эти штучки его просто забавляют. Уильям сказал что-то вроде: «Не понимаю, как ее старик допускает, чтобы девушка наряжалась точно шлюха». Вот и все. Ничего особенного. А Ричард был пьян. У него все лицо было исцарапано, должно быть, с женой поругался в то утро. Не в настроении был. Он сказал, что глупо судить по наружности. Ведь и ангел может вырядиться бродяжкой, и прелестная, как ангел, блондинка оказаться потаскушкой.

– И как это принял Уильям? Оливия устало улыбнулась.

– Он решил, что Ричард имеет в виду его старшую дочь Джиллиан. По-моему, у Ричарда этого и на уме не было. Уильям потребовал объяснений. В свое время Ричард с Джилли были закадычными друзьями. И вот, чтобы сменить тему, Ричард заговорил о Роберте.

– Что он сказал?

– Вот, дескать, пример, что нельзя судить по наружности. А дальше пошло-поехало: Ричард хотел знать, почему Уильям позволил Роберте дойти до такого состояния. Уильям хотел знать, на что, собственно, Ричард намекал, говоря о Джиллиан. Ричард требовал ответа от Уильяма. Уильям требовал ответа от Ричарда. Вы же понимаете.

– И что потом?

Женщина рассмеялась. Странный, судорожный смешок, точно трепещет пойманная птичка.

– Я боялась, что они подерутся. Ричард орал, что никогда бы не позволил своему ребенку загнать себя в могилу обжорством. Дескать, Уильям совершенно не справляется с обязанностями отца. Уильям так разозлился, что сказал – а Ричард не справляется с обязанностями мужа. Он… он довольно грубо намекнул, что Мэдлин не удовлетворена. Мэдлин – жена Ричарда, вы ее еще не видели? Я уж думала, сейчас Ричард ударит, дядю, а он просто расхохотался. Назвал себя дураком. С какой, мол, стати ему так волноваться из-за Роберты. И пошел себе.

– И на этом все кончилось?

– Да.

– Что Ричард имел в виду?

– Когда назвал себя дураком? – Женщина нахмурилась. Казалось, ее обеспокоил этот вопрос. – По-вашему, я должна сказать, что он сообразил, как глупо хлопотать о здоровье Роберты, ведь если бы Роберта умерла, вся ферма досталась бы ему?

– Он об этом говорил?

– Нет, конечно же нет. Уильям изменил свое завещание вскоре после приезда Ричарда. Ричард отлично знал, что ферма достанется ему, а не Роберте.

– Но если бы вы с Уильямом поженились, он бы, скорее всего, вновь изменил завещание. Разве не так?

Женщина сразу же разглядела ловушку.

– Да, но… Я догадываюсь, о чем вы думаете. Ричарду было выгодно, чтобы Уильям умер до нашей свадьбы. Но так ведь можно сказать в любом случае, когда кто-то что-то наследует. Обычно люди не убивают друг друга, даже если им что-то и достанется по завещанию.

Мне очень жаль, миссис Оделл, – мягко возразил Линли, – но такое случается сплошь и рядом.

– Это не тот случай. Мне показалось… Ричард не очень-то счастлив, а когда человеку плохо, он может наговорить всякого вздора, даже если на самом деле этого не думает. Люди делают глупости, о которых потом жалеют, просто потому, что это помогает им на минуту забыться, разве не так?

Ни Линли, ни Хейверс не были готовы ответить на этот вопрос. Оливия резко выпрямилась. Снаружи доносился голос Бриди, болтавшей с селезнем.

– Роберта знала об этой ссоре? – уточнил Линли.

– Если и знала, никогда об этом не упоминала. Когда она приходила к нам, она в основном толковала о свадьбе. Тихим таким голосом. По-моему, ей хотелось, чтобы мы с Уильямом поженились. Чтобы Бриди стала ее сестрой. Заменила ей Джиллиан. Она отчаянно тосковала по Джиллиан. По-моему, она так и не оправилась после того, как старшая сестра сбежала. – Нервные пальцы Оливии нащупали выбившуюся из шва нитку и принялись тянуть ее и скручивать, пока нитка не порвалась. Женщина тупо уставилась на нитку, будто не понимая, откуда она взялась. – Бобба – так Уильям называл ее, и мы тоже, – Бобба уводила Бриди погулять, оставляла нас с Уильямом вдвоем. Они гуляли все вместе – Бобба, Бриди, Усишки и селезень. Представляете себе это зрелище? – Улыбнувшись, Оливия расправила складки своей блузы. – Они шли за реку, через луг, или отправлялись к аббатству на пикник. Все четверо. А мы с Уильямом могли спокойно поговорить.

– О чем вы говорили?

– В основном о Тессе. Конечно, это была большая проблема. Но, когда он был здесь в последний раз, в день своей смерти, он сказал, что проблема решена.

– Боюсь, я не совсем вас понял, – прервал ее рассказ Линли. – Какого рода проблема? Эмоциональная? Он так и не смог смириться с ее смертью?

Оливия рассеянно глядела в окно, но тут она резко обернулась.

– С ее смертью? – с изумлением переспросила она. – Тесса не умерла, инспектор. Она бросила Уильяма вскоре после того, как родилась Роберта. Он нанял детектива разыскать ее, чтобы расторгнуть этот брак. Вечером в субботу он пришел ко мне и сказал, что Тессу наконец удалось найти.

– В Йорке, – коротко ответили на другом конце провода. – Больше я вам ничего не скажу. Мне, знаете ли, так и не заплатили за работу.

Линли покрепче сжал телефонную трубку, пытаясь совладать с гневом.

– Хотите, чтобы я явился с ордером? – радушно предложил он.

– Послушайте, старина, не нужно мне всего этого дерьма!

– Позвольте вам напомнить, мистер Хаусмен, вы не персонаж книги Дэшила Хэммета, что бы вы там о себе ни вообразили. – Линли отчетлибо представлял себе этого человечка: восседает, забросив ноги на стол, в ящике под рукой бутылка «бурбона», телефонную трубку зажал плечом, из руки в руку праздно перебрасывает револьвер. И он почти угадал.

Гарри Хаусмен выглянул из угрюмого окна своего офиса, приютившегося над парикмахерской «Джеки Шоп» на площади Тринити-Черч-сквер в Ричмонде.

Слабый дождик пытался смыть старую пыль с окна, но под его тонкими струйками грязные разводы только сильнее потемнели. «Какой мерзкий день», – вздыхал детектив. Он хотел было съездить на побережье – одна крошка из Уитби так и рвалась заняться на пару с ним очень серьезным, очень частным расследованием, но такая погода отбивала всякую охоту. А ему в его годы требовалось соответствующее настроение, чтобы тот, внизу – ну, вы понимаете – сработал как надо.

Хаусмен ухмыльнулся, выставляя плохо запломбированный передний зуб. Кривая коронка придавала несколько пиратский шик его заурядной физиономии – тусклые волосы, болотного цвета глазки, вялая кожа и, вопреки всему – полные, сладострастные губы.

Хаусмен повертел в руках карандаш. На карандаше виднелись отчетливые следы зубов. На покрытом царапинами столе стояла фотография в рамке; с нее на детектива, поджав тонкие губы, мрачно уставилась его законная супруга. Он потянулся карандашом к рамочке, опрокинул фотографию лицом вниз.

– Надеюсь, мы сумеем найти взаимоприемлемое решение, – проговорил Хаусмен в трубку, а затем обратился к воображаемой секретарше: – Как вы сказали? Мисс Доалсон? – Выдержал паузу ради пущего эффекта. – У меня найдется сегодня время, чтобы… Ладно, это отмените. Подождет, пока я тут разберусь. – И вновь вернулся к телефону. – Как, вы говорите, вас зовут?

– Я не собираюсь встречаться с вами, – терпеливо возразил Линли. – Вы просто назовете мне адрес в Йоркшире, и на этом наше знакомство закончится.

– Право, не знаю, могу ли я…

– Еще как можете. – В голосе Линли зазвучала сталь. – Как вы уже упоминали, вам не заплатили за работу. Единственная надежда получить деньги, когда вопрос о наследстве будет решен, а это, кстати говоря, может занять несколько лет, если нам не удастся во всем разобраться, – так вот, единственная ваша надежда – дать мне нынешний адрес Тессы Тейс.

Молчание. Хаусмен принимает решение.

– Что там еще, мисс Доалсон? – Вкрадчивый, доводящий до исступления голос. – Звонят по другой линии? Попросите подождать, хорошо? – Тяжкий вздох. – Я уж вижу, инспектор, вам палец в рот не клади. Надо же человеку как-то зарабатывать себе на жизнь.

– Конечно! – резко подтвердил Линли. – Адрес?

– Мне надо просмотреть записи. Я позвоню вам через час, идет?

– Нет.

– Господи боже, да послушайте!..

– Я выезжаю в Ричмонд.

– Нет, нет, не нужно! Погодите немного, старина. – Хаусмен откинулся на спинку стула, с минуту безнадежно созерцал серое небо. Потянулся к шкафу с папками, пощелкал ящиками, продолжая игру на публику.

– А теперь что, мисс Доалсон? – воззвал он. – Нет, отложите это на завтра, идет? Пусть она себе хоть все глаза выплачет, крошка, у меня нет сегодня ни минуты свободной. – На столе наконец обнаружился клочок бумаги с нужной ему записью. – Ах, вот оно, инспектор, – обрадовался он и продиктовал Линли адрес. – Только не рассчитывайте, что она встретит вас с распростертыми объятиями, – предупредил он.

– Мне, в общем-то, все равно, как она меня встретит, мистер Хаусмен. Всего…

– Но вам лучше знать заранее, инспектор. Мужик просто умом тронулся, когда узнал обо всем. Я думал, он меня прямо голыми руками задушит. Уж не знаю, что он сотворит, когда к нему заявится Скотленд-Ярд. Он с виду такой профессор, очочки, умные слова, но, можете мне поверить, инспектор, не так он прост. Когда этот малый разозлится, он на все способен.

Линли сощурился. Он понимал, что детектив забрасывает удочку с искусно наживленной приманкой, и рад был бы проплыть мимо, но пришлось со вздохом признать свое поражение.

– О чем вы толкуете, Хаусмен? О чем он узнал?

– О первом ее мужике, само собой,

– Что вы хотите этим сказать, Хаусмен?

– Тесса Тейс – двоемужница, старина! – с торжеством заявил Хаусмен. – Выскочила замуж за своего второго, не распрощавшись по всем правилам с Уильямом. Представляете, что с ней сделалось, когда я возник у них на пороге?

Дом выглядел совсем не так, как издали представлялось Линли. Женщине, бросившей мужа и детей, следовало завершить свои дни в дешевой квартирке, провонявшей чесноком и застоявшейся мочой, ежедневно заливая томящуюся совесть бутылкой дарующего забвение джина. Такая женщина должна была быстро увянуть, износиться, лицо ее должны были покрыть морщины стыда и позора. Но Тесса Тейс Маури совершенно не походила на такую женщину.

Линли припарковал машину перед домом, и они молча созерцали это жилище, пока Хейверс наконец не заговорила.

– Нельзя сказать, что эта женщина опустилась, а? – заметила она.

Им было нетрудно найти этот коттедж в новом, очень приличном квартале в нескольких милях от центра – здесь домам присваивали не только номер, но и особое имя. Дом Маури именовался «Йорвик Вью». Воплощение мечты среднего класса: кирпичный фасад, островерхая крыша, красная черепица, сводчатые окна с белыми занавесочками, за ними по обе стороны от полированной парадной двери – гостиная и столовая. Пристроенный гараж на одну машину, на втором его этаже – терраса с белой металлической крышей. Там, на террасе, они и увидели Тессу Тейс.

Женщина вышла на террасу полить цветы. Светлые волосы струятся на ветру. Хризантемы, георгины, ноготки. Яркие краски осени на фоне белой металлической ограды. Заметив машину, женщина приостановилась, лейка застыла в воздухе. В полуденном свете казалось, что она сошла с полотна Ренуара.

Линли мрачно отметил, что выглядит Тесса все так же, как на фотографии, снятой девятнадцать лет назад и бережно хранимой в домашнем святилище Тейса.

– Вот вам и плата за грехи, – проворчал он.