Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Инспектор Линли (№1) - Великое избaвление

ModernLib.Net / Классические детективы / Джордж Элизабет / Великое избaвление - Чтение (стр. 7)
Автор: Джордж Элизабет
Жанр: Классические детективы
Серия: Инспектор Линли

 

 


– Здесь имеется ордер на ее арест, заключение экспертизы, подписанные показания, фотографии. – Линли поочередно перебирал документы. – Нет ключей от дома, черт бы его побрал! – пожаловался он Барбаре.

– У Ричарда есть ключи, если вам нужно, – быстро вставила Стефа. Похоже, ей было неловко, что сообщение о судьбе Роберты вызвало ссору между Линли и чинами ричмондской полиции. – У Ричарда Гибсона. Это его племянник, племянник Уильяма Тейса. Он живет в коттедже на Сент-Чэд-лейн, рядом с центральной улицей.

– Откуда у него ключи? – вскинулся Линли.

– Когда они арестовали Роберту, они отдали ключи Ричарду. В любом случае он, по завещанию Уильяма, унаследует ферму, как только все формальности будут улажены, – пояснила она. – Полагаю, пока ему приходится присматривать за хозяйством. Кто-то же должен этим заниматься.

– Он унаследует ферму? А что достанется Роберте?

Стефа тщательно протерла тряпочкой стойку бара.

– Уильям и Ричард решили, что ферма перейдет к Ричарду. Это вполне разумно. Он работает там вместе с Уильямом… работал, – поправилась она. – С тех самых пор, как он вернулся в Келдейл. Два года назад. Сперва они поссорились из-за Роберты, но потом помирились, и все пошло как нельзя лучше. Уильям получил помощника, Ричард – работу и обеспеченное будущее, а у Роберты до самой смерти была бы крыша над головой.

– Сержант, – Линли кивком указал ей на записную книжку, праздно лежавшую возле стакана с тоником. – Будьте так добры.

Стефа всполошилась, увидев, что Барбара достала ручку.

– Выходит, это допрос? – Она выдавила из себя улыбку. – Боюсь, я мало чем смогу помочь вам, инспектор.

– Расскажите, почему они поссорились из-за Роберты.

Обойдя стойку бара, Стефа придвинула к столу удобный стул с подушкой и уселась бочком напротив полицейских, глянула на стопку фотографий и поспешно отвела глаза.

– Я расскажу вам, что знаю, но я знаю очень мало. Вам бы лучше расспросить Оливию.

– Оливию Оделл, вашу…?

– Мою невестку. Вдову моего брата Пола. – Стефа опустила стакан на стол и накрыла страшные фотографии листком с заключением экспертизы. – С вашего разрешения, – пробормотала она.

– Извините, – тут же отозвался Линли. – Мы так привыкли к этим ужасам, что просто их не замечаем. – И он одним движением сгреб все в папку. – Так что за ссора вышла у них из-за Роберты?

– Оливия рассказывала мне – она как раз была в «Голубе и свистке», когда все это произошло, – что все началось с разговора о том, как выглядит теперь Роберта. – Стефа задумчиво вертела в руках стакан, выводя пальцем узор на стекле. – Ричард тоже родом из Келдейла, но много лет назад он уехал, сажал ячмень где-то в Линкольншире, на болотах. Он там женился, пару детей завел, а когда дела не заладились, вернулся в наш Кел. Говорят, – улыбнулась она собеседникам, – говорят, Кел своих не отпускает. Так оно и вышло с Ричардом. Он уехал примерно девять лет назад, а когда вернулся, то был прямо-таки потрясен тем, как переменилась Роберта.

– То есть тем, как она теперь выглядит?

– Она не всегда была такой, как сейчас. Разумеется, она уродилась довольно крупной и в восемь лет, когда Ричард собрался уезжать, была уже девочкой упитанной. Но теперь она… – Стефа умолкла, подбирая выражение, которое, не будучи слишком грубым, тем не менее передавало бы суть.

– Расползлась, – подсказала Барбара. «Как корова», – дополнила она про себя.

– Вот именно, – с облегчением подхватила Стефа. – Ричард очень дружил с Робертой, хоть он и старше на двенадцать лет, и вот, когда он вернулся и увидел, что его кузина так изменилась к худшему – я имею в виду внешне, так-то она осталась прежней, – это был для него тяжкий удар. Он упрекал Уильяма за то, что тот-де забросил девочку, а она нарочно так обращается с собой, пытаясь привлечь внимание отца, заставить его о ней позаботиться. Уильям впал в ярость. Оливия говорила, она в жизни не видела, чтобы он так злился. Бедняжка, ему в жизни и так хватало проблем, а тут еще родной племянник обвиняет невесть в чем. Однако они быстро помирились. Ричард на следующий же день попросил прощения. Уильям так и не сводил девочку к врачу, уж очень он был неуступчивый, но Оливия подобрала ей диету, и с тех пор все шло хорошо.

– А три недели назад… – напомнил Линли.

– Ну, если вы считаете, что Роберта убила родного отца, тогда да – все шло хорошо, а потом случилось это. Только я не верю, что она убила его. Ни на миг в это не поверю.

Казалось, Линли обескуражила прозвучавшая в ее словах убежденность.

– Почему?

– Потому что, кроме Ричарда, а у того, видит Бог, все силы уходят на собственное семейство, у Роберты не было на свете никого, кроме Уильяма. У нее были только книги, мечты да ее отец.

– У нее нет друзей среди сверстников? Нет подружек на соседних фермах или в деревне? Стефа покачала головой.

– Она держалась особняком. Работала на отцовской ферме и читала. В течение нескольких лет она каждый день приходила к нам за «Гардиан». Они не выписывали газет, так что она приходила ближе к вечеру, когда уже все пролистают «Гардиан», и мы разрешали ей уносить газету с собой. По-моему, она прочла все книги своей матери, какие были в доме, и все, что нашлось у Марши Фицалан, так что ей оставалось только читать газету. У нас тут нет библиотеки. – Нахмурившись, Стефа вновь уставилась на свой стакан. – Несколько лет назад она перестала приходить к нам за газетами. С тех пор, как умер мой брат Пол. Я все думала… – Серо-голубые глаза рассказчицы потемнели. – Я думала: может быть, Роберта влюбилась в Пола? Он умер четыре года назад, и какое-то время она у нас вовсе не появлялась. А когда все-таки пришла, то больше не спрашивала «Гардиан».


Даже в такой маленькой деревне, как Келдейл, непременно найдется не вполне респектабельное местечко, обитатели которого только и мечтают, как бы отсюда переселиться. Здесь это улица Сент-Чэд-лейн. Даже не улица, а узкая дорожка, немощеный путь в никуда, единственное приметное здание – паб на углу. Двери и ставни в «Голубе и свистке» были окрашены в ядовито-лиловые тона, и само заведение выглядело так, словно и оно мечтало о неслыханном везении перебраться отсюда, не важно, куда именно.

Ричард Гибсон жил с семьей в последнем из домиков, прижавшихся друг к другу в этом проулке. Постаревшее каменное строение с потрескавшимися ставнями и дверью, некогда голубого, а теперь безнадежно серого цвета. Дверь была распахнута, несмотря на поздний вечер и быстро подползавший из долины холод. Из домика доносилась яростная супружеская перебранка.

– Ну так сделай с ним что-нибудь в таком случае! Как-никак это и твой сын! Господи Иисусе! Можно подумать, что он от святого духа родился, судя по тому, как мало ты ему внимания уделяешь! – выкликал женский голос, до крайности пронзительный – то ли в истерику на следующей ноте сорвется, то ли в безумный смех.

Мужской голос пророкотал что-то в ответ, но слова его потонули в общем шуме.

– Ах, тогда дела у нас исправятся? Не смеши меня, Дик! Уж конечно, когда ты сможешь все время прикрываться этой Богом проклятой фермой! Как прошлой ночью, да? Ты же наконец дорвался, отправился туда. Даже не говори мне об этой ферме, ясно тебе? Мы тебя тогда небось и в глаза не увидим, если у тебя будет целых пятьсот акров, где спрятаться.

Линли громко постучал заржавевшим молотком в распахнутую дверь, и вся сцена предстала перед глазами визитеров.

В захламленной гостиной, на просевшем диване сидел мужчина, пристроив на коленях тарелку и пытаясь поужинать какой-то на вид совершенно отталкивающей пищей, а напротив него стояла жена – руки воздеты к небесам, одна из них сжимает щетку для волос. Оба растерянно уставились на незваных гостей.

– Вы застали самую кульминацию. Еще немного, и мы бы отправились в койку, – пояснил Ричард Гибсон.

Трудно было бы вообразить более несхожую парочку: Ричард казался настоящим великаном, без малого шести с половиной футов ростом, с черными волосами, смуглой кожей и насмешливыми карими глазами. Широченная шея и тяжело висящие руки выдавали в нем человека, привыкшего к физическому труду, Его жена была миниатюрной, светленькой, с резкими чертами совершенно белого от злобы лица. Однако в воздухе между ними явственно ощущались флюиды, подтверждавшие слова мужа. В этом браке крик и брань служили лишь предюдией главной битвы за верховенство – той, что вершилась в постели. И, судя по сцене, которую застали Линли и Хейверс, исход этой битвы отнюдь не был предрешен.

Бросив на мужа последний испепеляющий взгляд, в котором ненависть слилась с вожделением, Мэдлин Гибсон вышла из комнаты, с грохотом захлопнув дверь. Великан захихикал ей вслед.

– Тигрица весом в восемь стоунов, – прокомментировал он, поднимаясь во весь рост. – Настоящая дьяволица. Ричард Гибсон, – назвался он, Дружелюбно протягивая свою лапу. – А вы, верно, из Скотленд-Ярда?

Линли представился. Гибсон, будто оправдываясь, продолжал:

– По воскресеньям у нас сущий ад. – Кивком головы он указал на кухню, откуда доносился непрерывный рев, на слух, по меньшей мере четырнадцати голосов, – Роберта, бывало, приходила помочь. А теперь вот обходимся без нее. Вы и сами знаете. Потому и приехали. – И он гостеприимно указал им на два старых стула, валявшихся на полу сиденьем вверх.

Линли и Хейверс начали пробираться к стульям, осторожно прокладывая себе путь среди разломанных игрушек, разбросанных газет и нескольких тарелок с объедками, которые стояли прямо на голом полу. Где-то в углу, похоже, пару дней назад забыли стакан молока, его кислая вонь забивала даже запахи пережаренной пищи и засорившейся канализации.

– Вы унаследовали ферму, мистер Гибсон. Собираетесь в скором времени туда переехать? – начал разговор Линли.

– Чем скорее, тем лучше. Боюсь, еще месяц в этой лачуге, и моя семья распадется. – Гибсон ногой оттолкнул свою тарелку от кровати. Тощий кот возник непонятно откуда, понюхал черствый хлеб и несвежие сардины и начал заталкивать это угощение под кушетку, явно предпочитая его не вкушать. Гибсон с веселым недоумением наблюдал за животным.

– Вы ведь уже не первый год здесь живете, верно?

– Больше двух. Два года, четыре месяца и два дня для пущей точности. Я бы мог и часы сосчитать но, полагаю, не стоит.

– Мне показалось, ваша жена не так уж радуется перспективе переселиться на ферму Тейса. Извините, если я невольно подслушал ваш разговор.

– Вы хорошо воспитаны, инспектор, – рассмеялся Гибсон. – Я ценю это в полицейских, особенно когда они навещают мой дом. – Проведя руками по густым волосам, он глянул себе под ноги и тут же обнаружил бутылку эля, которая предусмотрительно стояла у самой ножки дивана. Подняв бутылку, Гибсон несколькими глотками осушил ее и утер рот тыльной стороной руки. По этому жесту можно было угадать в нем человека, привыкшего обедать где-нибудь в поле. – Нет, Мэдлин хотела бы вернуться на болота. Она любит открытые места, воду, небо над головой. Но тут я ничем ей помочь не могу, я и так делаю для нее то, что в моих силах. – Тут он покосился на сержанта Хейверс, быстро строчившую в блокноте. – Можно подумать, что я-то и прикончил дядюшку, а? – услужливо подсказал он.


Хэнк застукал-таки их в комнате послушников.

Сент-Джеймс только нагнулся поцеловать жену – ее кожа опьяняюще пахла лилиями, пальцы упоительно скользили по волосам мужа, уста шептали «любовь моя», касаясь его уст, и жидкое пламя растекалось по жилам – и тут появляется этот американец и злорадно ухмыляется, таращась на них со стены разрушенного зала.

– Попались! – подмигнул Хэнк. Сент-Джеймс готов был его убить. Дебора с трудом переводила дыхание. Хэнк, не смущаясь, спрыгнул вниз и присоединился к ним.

– Эй, Горошинка! – окликнул он жену. – Я наконец нашел наших пташек.

Тут же появилась и Джо-Джо Уотсон. Она ступала осторожно, опасаясь угодить шпилькой в трещину каменного пола. В дополнение ко всем цепочкам и амулетам на ее шее висела фотокамера.

– Решили малость поснимать, – пояснил Хэнк, кивком указывая на свой фотоаппарат. – Еще бы минутка, и мы бы такие кадры с вами получили! – Он зафыркал, не сдерживая смех, фамильярно похлопывая Сент-Джеймса по плечу. – Я вас не упрекаю, приятель. Если б эта красотка досталась мне, я бы тоже ее из лап не выпускал. – Тут он вспомнил о собственной жене: – Черт побери, осторожней, Горошинка! Ты же не хочешь себе шею сломать! – Обернувшись к англичанам, Хэнк быстро осмотрел их снаряжение – камеру, треножник, линзы. – Э, да вы тоже увлекаетесь фотографией? Гоняетесь за видами даже в медовый месяц? Спускайся к нам, Горошина. Присоединяйся к честной компании.

– Вы так быстро вернулись из Ричмонда? – выдавил наконец из себя Сент-Джеймс, с трудом соблюдая вежливость. Краем глаза он заметил, как Дебора исподтишка оправляет свой наряд. Она встретилась взглядом с мужем, в ее глазах светился смех и озорство, ее переполняло желание. Какого черта американцы явились именно сейчас?

– Вот что я вам скажу, приятель, – заявил Хэнк (Джо-Джо тем временем добралась до них). – Ричмонд оказался совсем не таким, как я себе представлял. Нет, конечно, поездочка ничего, нам ведь понравилось, а, Горошинка моя? Нам понравилось?

– Хэнку нравится ехать не по той стороне, – пояснила Джо-Джо, раздувая ноздри. Она успела перехватить и тот взгляд, которым обменялись молодые люди. – Хэнк, давай-ка прогуляемся в сторону Бишоп-Фертинг-роуд, а? Только этого нам и не хватает, чтобы закончить день. – Пальчики в перстнях сомкнулись на локте мужа, норовя увести его из аббатства.

– Нет, черт побери! – добродушно отбояривался Хэнк. – Я тут за последние дни на всю жизнь нагулялся. – И он склонил голову набок, лукаво поглядывая на Сент-Джеймса. – Вы подсунули нам неправильную карту, приятель! Если бы моя Горошинка не следила за дорожными знаками, мы бы до самого Эдинбурга доехали. – Он произносил «Эдя-берх». – Ладно, хорошо – что хорошо кончается, так? Мы прибыли как раз вовремя, чтобы показать вам то страшное местечко.

Спасения нет – придется следовать за ними.

– Страшное местечко? – переспросила Дебора. Опустившись на колени, она укладывала свое снаряжение в большую сумку.

– Забыли про того младенца? – терпеливо напомнил Хэнк. – Конечно, если учесть, чем вы двое тут занимались, похоже, эта история с младенцем вас ничуточки не напугала. – Он плутовски осклабился.

– А, младенец, – рассеянно отвечал Сент-Джеймс, поднимая с полу собранную Деборой сумку.

– Ну, наконец-то вспомнили, – похвалил его американец. – Сначала-то вы малость рассердились, что я нарушил ваше уединение, но теперь вы снова у меня на крючке, а?

– Да уж, – подтвердила Дебора, хотя мысли ее блуждали далеко. Как странно, как внезапно все произошло! Она любила его, любила с самого детства, но лишь в один ослепительно яркий миг поняла, что все изменилось, что все теперь у них пойдет иначе, не так, как прежде. В одно мгновение Саймон перестал быть просто милым юношей, чье присутствие всегда наполняло ее сердце радостью, и сделался возлюбленным, один взгляд которого пробуждал в ней страсть. Господи, Дебора, ты скоро свихнешься от желания, пожурила она себя.

– Дебора? – окликнул Сент-Джеймс, услышав шаловливый смешок жены.

Хэнк фамильярно ткнул его локтем в бок.

– Не обращайте внимания на молодую, – посоветовал он. – Все они поначалу стесняются. – И он возглавил экскурсию, целеустремленный, словно Стэнли в поисках Ливингстона, подавая порой команду жене: – Вот это сфотографируй, Горошина. Щелкни!

– Извини, дорогая, – пробормотал Сент-Джеймс, и они поплелись вслед за американцами по полуразрушенному залу, затем через двор и во внутренние помещения монастыря. – Я надеялся, что услал его хотя бы до полуночи. Еще пять минут, и он застал бы нас с тобой в самый разгар…

– Подумать только! – расхохоталась она. – Что, если б и в самом деле, Саймон! Как бы он заорал: «Щелкни, Горошина!» – и наша сексуальная жизнь была бы навеки загублена! – В глазах Деборы скакали чертики, волосы отливали золотом в лучах предзакатного солнца, пряди небрежно развевались вокруг ее шеи у плеч.

Сент-Джеймс тяжело, как от физической боли, вздохнул.

– Надеюсь, все обойдется, – угрюмо промолвил он.


Страшное местечко находилось в ризнице. Здесь уцелел лишь узкий коридор, давно лишившийся крыши, заросший травой и полевыми цветами. Четыре ниши глубоко врезались в стену. Хэнк трагическим жестом указал на них.

– В одной из них, – пояснил он. – Щелкни, Горошина, – и протопал поближе к месту по траве. – Кажись, здесь монахи держали всякие церковные побрякушки. Типа кладовки, понимаете? И в эту самую ночь сюда подбросили младенца и оставили его умирать. Прямо с души воротит, как об этом подумаешь, верно? – Хэнк вернулся к своим слушателям. – Как раз по размеру ребенка, – добавил он задумчиво. – Как там оно называется? Ритуальное жертвоприношение, а?

– Не думаю, чтобы цистерцианские монахи имели это в виду, – возразил Сент-Джеймс. – Человеческие жертвоприношения к тому времени давно вышли из моды.

– Ну, и кто это был, по-вашему? Чей младенец, а?

– Я даже и гадать не стану, – сказал Сент-Джеймс, прекрасно понимая, что их гид уже заготовил собственную теорию.

– Тогда позвольте мне рассказать вам, как все это произошло, – мы с Горошиной во всем разобрались в первый же день. Верно, Горошина? – Хэнк подождал одобрительного кивка супруги. – Идите сюда, голубки. Я вам тут кое-что покажу.

Хэнк повел их по выщербленному полу через южный придел храма мимо алтаря и сквозь дыру в стене вновь вывел во двор.

– Вот оно! – Он торжествующе ткнул пальцем в узенькую тропинку, уводившую на север, в леса.

– Да, конечно, – согласился Сент-Джеймс.

– Начинаете соображать, а?

– Пока нет.

Хэнк радостно фыркнул:

– Еще бы. Все потому, что вы не успели обдумать это дело так, как мы с Горошиной – верно, сахарная моя? – Сахарная печально кивнула, переводя грустный взор с Сент-Джеймса на Дебору и обратно. – Цыгане! – выпалил ее неугомонный супруг. – Мы с Горошиной тоже не сразу поняли, пока нынче их не углядели. Знаете, о ком я? Они поставили трейлеры там на обочине. Ну, мы прикинули – в ту ночь, значится, они тоже тут были. Это их ребенок.

– Я слыхал, цыгане чрезвычайно привязаны к своим детям, – сухо возразил Сент-Джеймс.

– Ну так этот малыш – исключение, – не смутившись, ответил Хэнк. – Вот как все было, приятель. Дэнни с Эзрой пристроились тут где-нибудь, – он махнул рукой в том направлении, откуда только что привел своих слушателей, – собрались это самое – и тут тихонечко по тропинке пробирается старая карга с ребенком.

– Старая карга?

– Ну конечно, ясное дело!

– «Дитя греха и горя», – вздохнул Сент-Джеймс.

– Чего там дитя? – Хэнк отмахнулся от цитаты, словно от блохи. – Старая карга оглядывается по сторонам, – Хэнк довольно живо изобразил эту сцену, – пробирается в аббатство, видит подходящую нишу и – мяч в лузу!

– Да, это интересная теория, – подала наконец реплику Дебора. – Но мне, право, жаль цыган. На них валят вину за все, что бы ни случилось.

– Тогда, голубка, позвольте мне перейти к теории номер два.

Джо-Джо быстро замигала, точно извиняясь за мужа.


Ферма была в превосходном состоянии, и неудивительно, поскольку Ричард Гибсон поддерживал ее в порядке все эти недели. Висевшая между двух каменных столбов металлическая калитка легко повернулась на хорошо смазанных петлях, и Линли с Хейверс вошли во двор.

Неплохое наследство. Слева высился дом, старинное здание, сложенное, как и большинство местных построек, из коричневатого кирпича. Ставни недавно покрашены, вокруг окон и двери вьется аккуратно подстриженный плющ. Дом находился чуть в стороне от дороги, а между домом и дорогой был ухоженный сад, защищенный изгородью от овец. Рядом с домом были низкие пристройки, а другую сторону четырехугольного двора замыкал хлев.

Двухэтажный хлев, как и дом, был сооружен из камня и покрыт толстой черепицей. Сквозь распахнутые окна второго этажа виднелись ступеньки внутренней лестницы. Дверь запиралась на амбарный замок: это помещение предназначалось исключительно для скота и рабочего инструмента.

Пройдя через прибранный двор, Линли вставил ключ в проржавевший замок на двери хлева. Дверь бесшумно отворилась. Внутри было до жути тихо, сумрачно, сыровато и холодно, будто все здесь напоминало о страшной гибели хозяина.

– Как тихо, – пробормотала Хейверс. Она еще медлила у двери, когда Линли уже вошел.

– Угу, – отозвался он изнутри. – Наверное, все дело в овцах.

– Что?

Линли бросил быстрый взгляд на ее лицо. Барбара была бледна как смерть.

– Я говорю – овцы, сержант, – пояснил он. – Они на верхнем пастбище, помните? Вот почему здесь сейчас так тихо. Оглядитесь хорошенько по сторонам. – Барбара явно не хотела входить, и, чтобы подбодрить ее, инспектор добавил: – Вы были совершенно правы.

Эти слова заставили ее подойти и внимательно осмотреть хлев. В дальнем его конце громоздилась копна непросохшего сена. В центре помещения осталось не такое уж большое пятно засохшей крови, уже не красной, а коричневой. Больше здесь ничего не было.

– В чем права, сэр? – поинтересовалась Хейверс.

– Он умер мгновенно. На стенах ни пятнышка крови. Скорее всего, никто не перемещал тело. Никаких попыток изменить картину преступления. Хорошо соображаете, Хейверс.

Она смущенно покраснела.

– Спасибо, сэр.

Резко выпрямившись, Линли сосредоточенно разглядывал внутреннее пространство хлева. Перевернутая вверх дном корзина – на ней сидела Роберта, когда священник застал ее возле тела отца – все еще была здесь. Сено, в которое откатилась отрубленная голова, не тронули. На засохшей лужице крови остались следы соскобов – кровь брали на экспертизу, и топор исчез, однако в целом вся картина соответствовала тому, что Линли и Барбара видели на фотографии. Только тел не было. Тела! Господи! Нис хотел оставить его в дураках, и, кажется, ему это удалось. Линли тупо уставился на внешний край пятна, где в спекшейся крови виднелись черные и белые шерстинки. Резко обернулся к Хейверс.

– Собака! – воскликнул он.

– Да, инспектор?

– Хейверс, бога ради, что Нис сделал с собакой?

Сержант тоже поглядела на пол, отметила пестрые клочки шерсти.

– Об этом было в рапорте, разве нет?

– Не было! – ответил инспектор, глотая ругательство. Он понимал, что из Ниса придется добывать информацию по кусочкам – так хирург извлекает из задницы хулигана одну дробину за другой. Черт бы все это побрал! – Пойдем осмотрим дом, – угрюмо предложил он.

Они вошли, как входили в дом члены семьи, через узенький коридор-прихожую, мимо висевших на стене старых пальто и плащей, мимо грубых ботинок, приткнувшихся под тянувшейся вдоль стены скамейкой с сиденьем из одной длинной доски. Три недели в доме не топили, и в нем было сыро, точно в склепе. По Гемблер-роуд промчался автомобиль, но из дома его гудение казалось глухим и далеким.

Из прихожей они сразу же попали в кухню, большое помещение с красным линолеумом на полу и шкафчиками из темного дерева. Ослепительно белый кухонный комбайн выглядел так, словно его только что начисто отмыли. Все на месте. Тарелки расставлены в сушилке по величине, ни крошки на безукоризненно чистой поверхности стола, ни пятнышка на белой металлической раковине. Посреди комнаты стоял некрашеный сосновый стол, его поверхность была вся в зазубринах – тысячи раз ударял по ней нож, разделывавший мясо и овощи, тысячи раз готовили здесь обед, так что дерево утратило первоначальный цвет.

– Еще бы Гибсону не мечтать об этой ферме, – пробормотал Линли, осматриваясь. – Это вам не Сент-Чэд-лейн.

– Вы ему верите, сэр? – переспросила Барбара.

Линли заглянул в кухонный шкаф.

– Верю ли я, что он был в постели с женой в тот момент, когда Тейса убили? Учитывая характер их супружеских отношений, это более чем вероятно. А вы как считаете?

– Может, и так, сэр. Он обернулся:

– Однако вы в это не верите?

– Дело в том… у нее был такой вид, будто она лжет. И к тому же она за что-то сердилась на него или на нас, не пойму.

Линли задумался. Мэдлин Гибсон и впрямь говорила с полицейскими угрюмо, выплевывая слова, не оглядываясь на мужа и не ожидая от него поддержки. Ричард непрерывно курил, пока его жену допрашивали, держался равнодушно, хотя в его темных глазах то и дело мелькала веселая искорка.

– Да, что-то тут не так, это верно. Пойдем теперь дальше.

Тяжелая дверь отворялась в столовую. Чистая кремового цвета скатерть накрывала стол красного дерева. Желтые розы в высокой вазе давно увяли, их лепестки бессильно осыпались на скатерть. Сбоку стоял буфет из того же гарнитура, а точно посредине, будто кто-то специально вымерял расстояние с помощью точных приборов, красовалось серебряное блюдо. Прекрасный фарфоровый сервиз, очевидно, никогда не использовался обитателями этого дома. Здесь было несколько старинных тарелок ручной работы, каждая из них была повернута так, чтобы как можно лучше предъявить свой узор. В столовой, как и в кухне, царил идеальный порядок. Если бы не увядшие цветы, можно было подумать, что находишься в музее.

И только пройдя через холл, отделявший столовую от гостиной, Линли и Барбара сумели кое-что узнать об обитателях этого дома. Гостиную Тейсы превратили в своего рода святилище.

Хейверс шла первой, но, заглянув в эту комнату, она невольно вскрикнула и отступила, выставив перед собой руку, будто защищаясь от удара.

– Что случилось, сержант? – Линли быстро осматривал гостиную, пытаясь понять, что напугало его напарницу. Вроде бы ничего особенного, обычная мебель да ряд фотографий в углу.

– Извините. Мне показалось… – Барбара сверхъестественным усилием воли выдавила из себя улыбку. – Простите, сэр. Наверное, я проголодалась. Голова немного закружилась. Уже все в порядке. – Она прошла в угол, где висели фотографии. В этом же углу когда-то горели свечи, под фотографиями умирали цветы.

– Это – мать семейства, – пробормотала она, – Они хранили память о ней.

Линли тоже подошел к трехногому столику.

– Красивая девушка, – тихонько заметил он, всматриваясь в фотографии. – Девочка даже. Поглядите на свадебные фотографии. Ей на вид десять лет. Совсем малютка.

Как же ей удалось произвести на свет эту коровищу – Роберту? Ни один из полицейских не произнес этого вслух.

– Вам не кажется, что это малость… – Хейверс запнулась. Линли вопросительно поглядел на нее, заметив, как ее руки непроизвольно сжались кулаки. – Если он думал жениться на Оливии…

Линли взял в руки последнюю фотографию. Запечатленной на ней женщине было года двадцать четыре. Юное, улыбчивое личико, золотистые веснушки на носу, длинные, струящиеся светлые волосы, завивающиеся на концах. Очарование. Он сделал шаг назад.

– Похоже, в этом углу Тейс устроил алтарь своего собственного божества, – проворчал Линли. – И впрямь жутковато.

– Да, сэр, – тихо ответила Барбара, с трудом отводя глаза от фотографий.

Линли оглядел гостиную. В этой комнате шла недавно обычная повседневная жизнь, здесь стояли удобный потертый диван, столик с кипой журналов, телевизор, небольшой женский секретер. Линли раскрыл секретер и обнаружил стопку конвертов, коробочку с марками, три еще не оплаченных счета – от аптекаря за снотворное, которое принимал Тейс, за электричество и за телефон. Ничего интересного. Междугородных переговоров не отмечено. И тут тоже порядок и чистота.

К гостиной примыкал маленький кабинет. Отворив дверь, напарники вновь удивленно переглянулись. По трем стенам до потолка тянулись полки, вплотную уставленные книгами. И на столе, и на полу, повсюду стопками лежали книги.

– А Стефа Оделл сказала…

– …что в деревне нет библиотеки и поэтому Роберта приходила к ним за газетой, – подхватил Линли. – Она-де прочла все свои книги – кто этому поверит? – и все книги Марши Фицалан. Кстати, Марша Фицалан – это кто?

– Учительница, – ответила Хейверс. – Она живет на Сент-Чэд-лейн. Рядом с Гибсонами.

– Спасибо, – пробормотал Линли, инспектируя полки. И заметил, поправляя очки: – Всего понемногу. Но сестры Бронте, похоже, на первом месте, а?

Хейверс подошла поближе.

– Остен, – прочла она вслух. – Диккенс, немного Лоренса. Любители классики. – Она сняла с полки «Гордость и предубеждение», раскрыла книгу. «Тесса» – намарала детская рука на титульном листе. Та же надпись оказалась на томах Диккенса и Шекспира, на обеих оксфордских антологиях и на всех романах Бронте.

Линли перешел к конторке, стоявшей у единственного окна. Обычно на таких подставках раскладывают большие словари, но здесь красовалась огромная иллюстрированная Библия. Линли провел пальцем по строке, на которой было раскрыто Писание:

– «Я Иосиф, брат ваш, которого вы продали в Египет. Но теперь не печальтесь и не жалейте о том, что вы продали меня сюда; потому что Бог послал меня перед вами для сохранения вашей жизни. Ибо теперь два года голода на земле: еще пять лет, в которые ни орать, ни жать не будут. Бог послал меня перед вами, чтобы оставить вас на земле и сохранить вашу жизнь великим избавлением». – Прочитав, Линли обернулся к Хейверс.

– Я не понимаю, как он мог простить своих братьев, – откликнулась она. – Они заслужили смерть за то, что сделали с ним.

Голос ее был полон горечи. Линли осторожно закрыл книгу, отметив место закладкой.

У него было нечто, в чем они нуждались.

– Еда! – презрительно фыркнула она.

– Не думаю, что тут дело в еде. – Линли аккуратно снял очки. – Что на втором этаже?

Второй этаж дома был устроен достаточно просто: четыре спальни, ванная и туалет. Все двери выходили на квадратную лестничную площадку, куда дневной свет проникал сквозь застекленный, как в оранжерее, потолок. Довольно мило, но для фермерского дома весьма необычно.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21