У моста Альберта с его тросами и стройными башенками Линли свернул в полумесяц переулка Чейн-уок, а из него — на Чейн-роу. С трудом нашел место для автомобиля в глубине тесной улочки, взял папку с документами по делу о смерти Шарлотты Боуэн и зашагал назад, в направлении реки, к высокому темно-коричневому кирпичному дому на углу Чейн-роу и Лордшип-плейс. Вокруг было удивительно тихо, и на мгновение тишина бальзамом пролилась на душу Линли. Наслаждаясь ею, он сделал успокаивающий вдох. Хорошо, подумал он, возьми себя в руки. Ты здесь для того, чтобы получить факты, и только. Логичнее всего начать с этого, и тогда никто не скажет, что ты наломал дров. Совет сержанта Хейверс повидаться сначала с Ив Боуэн — всего лишь следствие ее неопытности. Какой смысл встречаться прежде с Ив Боуэн, когда здесь, в этом доме, находится вся информация, требуемая ему для запуска машины расследования. Это правда. А то, что он якобы жаждет мести и лжет себе, — полная чушь. Правильно? Правильно.

Линли постучал, воспользовавшись дверным молотком. Через мгновение еще и позвонил. Услышал, как залаял пес, потом зазвонил телефон. Голос Деборы произнес:

— Господи, все сразу. — Она крикнула кому-то: — Я открою дверь. Возьмешь трубку?

Отодвинулся засов. На пороге стояла Дебора, босая, в обрезанных до середины бедер джинсах, мука на руках, черная футболка тоже щедро припорошена мукой. Лицо Деборы просияло при виде Линли.

— Томми! Боже мой! — воскликнула она. — Мы только что о тебе говорили.

— Мне нужно видеть Хелен и Саймона, — сказал Линли.

Улыбка Деборы дрогнула. Она достаточно хорошо его знала, и по тону Линли, несмотря на его усилие сохранять хладнокровие, поняла — что-то не так.

— На кухне. В лаборатории. В смысле, Хелен на кухне, а Саймон в лаборатории. Мы с папой как раз учили ее… Томми, что-нибудь?.. Что-то случилось?

— Позови, пожалуйста, Саймона.

Дебора заторопилась на верхний этаж. Линли пошел в глубину дома, где лестница вела в расположенную в полуподвале кухню. Оттуда доносился смех Хелен и голос Джозефа Коттера. Коттер показывал Хелен, как отделять белки от желтков для приготовления глазури.

— И только-то? — не поверила Хелен. — Господи, это же так просто. Даже дурак сделает. Даже я могу это сделать.

— Да, просто, — сказал Коттер. — А теперь попробуйте.

Линли спустился по ступенькам. Коттер и Хелен стояли друг против друга у разделочного стола в центре кухни. Хелен — обмотанная огромным белым фартуком, Коттер — с засученными рукавами. На столе перед ними теснились миски, формы для пирогов, коробочки с приправами, пакеты с мукой и разные другие мелочи. Хелен как раз отделяла над маленькой миской белок от желтка. В формах красовались плоды их трудов в виде будущих кексов с коринкой диаметром с чайную чашку.

Первой заметила Линли маленькая такса Сент-Джеймсов. Она была занята слизыванием муки с пола вокруг Хелен, но, видимо, почуяв его присутствие, подняла морду, увидела и звонко тявкнула.

Хелен подняла глаза, держа в руках половинки скорлупы. Как и лицо Деборы до этого, ее лицо тоже осветилось улыбкой.

— Томми! Здравствуй. Вообрази невозможное. Я почти приготовила кексы.

— Нам надо поговорить.

— Сию минуту не могу. Сейчас я под руководством Коттера буду наносить последний штрих на мой шедевр.

Однако Коттер, видимо, более точно прочел выражение лица Линли. Он сказал:

— Я могу сам закончить. В одно мгновение. Тут нечего делать. А вы идите с лордом Ашертоном.

— Чепуха, — сказала она.

— Хелен, — проговорил Линли.

— Я не могу бросить свое создание в критический момент. Я прошла весь путь до этой точки и хочу увидеть завершение. Томми меня подождет. Правда, дорогой?

Ласковое слово резануло по нервам Линли. Он сказал:

— Шарлотта Боуэн мертва.

Руки Хелен с половинками скорлупы застыли в воздухе. Она опустила их и проговорила:

— О, господи!

Коттер, явно ощутив степень накаленности атмосферы, подхватил маленькую таксу, снял с крючка у задней двери поводок и без единого слова вышел. Через минуту скрипнула, открываясь, калитка, ведущая на Лордшип-плейс.

— Чем ты, по-твоему, занималась? — спросил ее Линли. — Скажи мне, Хелен, прошу тебя.

— Что случилось?

— Я только что тебе сказал. Девочка погибла.

— Как? Когда?

— Не важно, как и когда. Важно то, что ее можно было спасти. Этого могло не произойти, она могла сейчас вернуться в свою семью, если бы у вас хватило ума сообщить о происходящем в полицию.

Она слегка вздрогнула.

— Это несправедливо. Нас попросили помочь. Они не хотели обращаться в полицию.

— Хелен, мне все равно, о чем вас просили. Мне все равно, кто просил. Риску подвергалась жизнь ребенка, и эта жизнь оборвалась. Закончилась. Девочка не вернется домой. Она утонула в канале Кеннета и Эйвона, и ее тело гнило в камышах. Так было ли это…

— Томми, картина нам ясна, — раздался со ступенек резкий голос Сент-Джеймса, Позади него стояла Дебора.

— Ты знаешь, что случилось? — спросил Линли.

— Мне только что позвонила Барбара Хейверс. — Он с трудом спустился в кухню, Дебора спустилась следом. Ее лицо было белым, как мука на футболке. Дебора и Сент-Джеймс встали рядом с Хелен, напротив Линли. — Ужасно, — тихо произнес Саймон. — Я больше всего боялся такого исхода. Думаю, ты знаешь.

— Тогда почему ты не сделал ничего, чтобы предотвратить его?

— Я пытался.

— Как?

— Уговаривал их обоих — мать и отца. Убеждал обратиться в полицию.

— Но ты не устранился, не сделал так, чтобы у них не осталось выбора.

— Сначала — нет. Не устранился. Признаюсь. Никто из нас не устранился.

— Никто из?.. — Линли встретился взглядом с Деборой. Та с самым несчастным видом заворачивала руки в подол футболки. Он осознал смысл слов Сент-Джеймса, стократно умножающий их общую вину. — Дебора? — произнес он. — Дебора принимала в этом участие? Господи боже, вы все что, совсем с ума посходили? Постаравшись, я могу понять участие Хелен, потому что она хотя бы что-то там с тобой химичит. Но Дебора? Дебора? У нее не больше оснований ввязываться в расследование похищения, чем у домашней собаки.

— Томми, — проговорила Хелен.

— Кто еще? — спросил Линли. — Кто еще принял участие? Как насчет Коттера? Его тоже привлекли? Или только вы, трое кретинов, убили Шарлотту Боуэн?

— Томми, ты достаточно сказал, — произнес Сент-Джеймс.

— Нет, не достаточно. М сколько бы ни говорил, все будет мало. Вы несете ответственность, вы трое, и мне бы хотелось, чтобы вы увидели, за что именно несете ответственность. — Он открыл папку, которую захватил из машины.

— Не здесь, — предостерег Саймон.

— Нет? Не хотите посмотреть, как обернулось дело? — Линли бросил фотографии на стол. Они упали прямо перед Деборой. — Посмотрите. Возможно, захотите запомнить на тот случай, если придет охота убить еще какого-нибудь несмышленыша.

Дебора поднесла ко рту кулак, но не смогла подавить вскрика. Сент-Джеймс грубо оттащил ее от стола и обратился к Линли:

— Уходи отсюда, Томми.

— Так просто вы от меня не отвяжетесь.

— Томми! — Хелен протянула к нему руку.

— Я хочу знать то, что знаете вы, — сказал он Сент-Джеймсу. — Я хочу знать все до мельчайших подробностей, каждую деталь, и упаси тебя бог, Саймон, забыть хоть что-то.

Сент-Джеймс обнял жену и медленно произнес:

— Не сейчас. Я не шучу. Уйди.

— Не уйду, пока не получу того, за чем пришел.

— По-моему, ты только что это получил, — сказал Сент-Джеймс.

— Скажи ему, — попросила уткнувшаяся в плечо мужа Дебора. — Пожалуйста, Саймон. Скажи ему. Прошу тебя.

Линли наблюдал, как Сент-Джеймс тщательно взвешивает свое решение. Наконец он повернулся к Хелен:

— Уведи Дебору наверх.

— Пусть останется здесь, — сказал Линли.

— Хелен, — произнес Сент-Джеймс. Хелен колебалась одно мгновение.

— Идем со мной, Дебора, — сказала она и бросила в сторону Линли: — Или ты нас удержишь? Ты достаточно силен, чтобы это сделать, и я не удивлюсь, если ты не остановишься перед тем, чтобы ударить женщину. Поскольку ты, по-видимому, ни перед чем не останавливаешься.

Обняв Дебору за плечи, она прошла мимо него. Женщины поднялись по ступенькам и закрыли за собой дверь.

Сент-Джеймс рассматривал фотоснимки. Линли видел, как от сдерживаемого гнева ходят желваки у него на щеках. Вдалеке на улице залаяла собака, послышался окрик Коттера. Наконец Сент-Джеймс поднял глаза.

— Это совершенно непростительно, — сказал он. Хотя Линли понял, о чем говорит Сент-Джеймс,

он нарочно предпочел не понять.

— Согласен, — ровно проговорил он. — Это непростительно. А теперь расскажи мне все, что знаешь.

Они смотрели друг на друга, стоя по разные стороны кухонного стола. Во время затянувшейся паузы Линли задавался вопросом, собирается ли его друг поделиться информацией или замкнется в молчании. Прошло почти тридцать секунд, прежде чем Сент-Джеймс заговорил.

Он передавал события сжато, не поднимая глаз. Провел Линли через каждый день, прошедший с момента исчезновения Шарлотты Боуэн. Изложил факты. Перечислил свидетельства. Объяснил, какие он предпринял шаги и почему. И наконец, по-прежнему не отрывая взгляда от фотографий, сказал:

— Это все. Оставь нас, Томми.

Линли понял, что пора малость осадить.

— Саймон…

Но Сент-Джеймс прервал его.

— Уходи, — сказал он. Линли повиновался.

Дверь в кабинет была закрыта. Она была открыта, когда Дебора впустила его в дом, поэтому Линли понял, куда увела ее Хелен. Не постучав, он повернул дверную ручку.

Дебора сидела на тахте, обхватив руками живот и ссутулившись. Хелен сидела напротив нее на диване со стаканом в руках. Она уговаривала Дебору выпить еще, та отказывалась.

Линли окликнул Хелен, Дебора сразу же отвернулась. Хелен поставила стакан на столик рядом с тахтой, легонько дотронулась до колена Деборы и направилась к Линли. Она вышла вместе с ним в коридор и закрыла дверь.

— Я забылся, сожалею.

Она одарила его неприветливой улыбкой.

— Ничего ты не сожалеешь. Полагаю, ты доволен. Надеюсь, тебе удалось как следует сорвать свою злобу.

— Черт, Хелен, выслушай меня.

— Скажи мне вот что. Есть что-нибудь еще, за что ты хотел бы содрать с нас живьем кожу, прежде чем уйдешь? Потому что мне неприятно думать, что ты покинешь нас, не до конца удовлетворив свое желание осуждать, унижать и разглагольствовать.

— У тебя нет права сердиться, Хелен.

— Так же как у тебя нет права судить.

— Погиб человек.

— Мы в этом не виноваты. И я отказываюсь, Томми, отказываюсь склонять голову, падать на колени и умолять тебя о великодушном прощении. В данной ситуации я не сделала ничего плохого. М Саймон не сделал. И Дебора.

— Если не считать твоей лжи.

— Лжи?

— Ты могла сказать мне правду вечером в прошедшую среду. Я просил. Ты солгала.

Хелен взялась рукой за горло. В тусклом освещении коридора ее темные глаза стали еще темнее.

— Ах вот оно что, — проговорила она. — Ты гнусный мелкий лицемер. Не могу поверить… — Ее пальцы сжались в кулак. — Ведь дело не в Шарлотте Боуэн, да? К ней это не имеет никакого отношения. Ты явился сюда и фонтанировал, как прорвавшаяся канализационная труба, из-за меня. Потому что я решила оставить в своей жизни какой-то личный уголок. Потому что я не сообщила тебе то, о чем ты не имел права знать.

— Ты сошла с ума? Ребенок погиб… погиб, Хелен, и, полагаю, ты отдаешь себе отчет, что это означает… так о каких правах ты мне тут говоришь? Когда под угрозой жизнь, никто не имеет никаких прав, кроме человека, находящегося в опасности.

— И кроме тебя, — сказала она. — Кроме Томаса Линли. Кроме родившегося с серебряной ложкой во рту лорда Ашертона. Вот что тебя волнует: твои божественные права, и в данном конкретном случае — право знать. Но знать не о Шарлотте, потому что она всего лишь симптом. Она не болезнь.

— Не переноси это на нас.

— А мне и не надо переносить. Я и так все вижу.

— Да? Тогда можешь увидеть остальное. Если бы ты ввела меня в курс дела, девочка могла бы остаться в живых.

— Только потому, что я сказала бы тебе правду?

— Это послужило бы очень хорошим началом.

— Не обязательно.

— Это была единственная возможность спасти ей жизнь.

— Неужели? — Хелен отступила, глядя на Линли с выражением, которое он мог определить только как глубоко сочувствующее. — Для тебя это будет тяжелым ударом, Томми, — сказала она, — и мне тяжело приносить тебе эту весть, но ты не всемогущ. И, несмотря на твои поползновения играть эту роль, ты не бог. А теперь, прошу меня простить, мне нужно взглянуть, как там Дебора. — Она взялась за дверную ручку.

— Мы не закончили, — сказал Линли.

— Ты, возможно, нет, — ответила Хелен, — а я закончила. Полностью.

И она оставила его перед темными панелями двери. Он уставился на них, пытаясь совладать с нарастающим желанием пнуть деревянную обшивку или ткнуть кулаком в стену или оконное стекло, чтобы испытать боль в той же мере, в какой иi причинить ее.

Линли заставил себя отойти от кабинета и направиться к выходу. На крыльце он заставил себя перевести дух.

Он почти слышал, как бы оценила его беседу сержант Хейверс: отличная работа, инспектор. Я даже кое-что записала. Обвинил, оскорбил и всех против себя настроил. Блестящий способ обеспечить их сотрудничество.

Но что еще он должен был сделать? Поздравить с неумелым вмешательством? Вежливо проинформировать о кончине ребенка? И даже использовать это глупое, безобидное слово — кончина, — лишь бы они не почувствовали того, что очень хорошо должны были прочувствовать в тот момент: ответственности?

Они сделали все, что было в их силах, возразила бы Хейверс. Вы слышали отчет Саймона. Они проработали каждую ниточку. Проследили все передвижения девочки в среду. Прошли с ее фотографией по всему району Мзрилебон. Поговорили с людьми, которые последними видели девочку. Что еще сделали бы вы, инспектор?

На каждого завел бы досье. Поставил бы на прослушивание телефоны. Направил бы в Мэрилебон дюжину констеблей в штатском. Поместил бы фотографию девочки в теленовостях. Передал бы ее имя и описание в общенациональную полицейскую базу данных. И это только для начала.

А если бы родители не захотели этого начала? — спросила бы Хейверс. Что тогда, инспектор? Что бы вы сделали, если бы они связали вам руки, как связали Саймону?

Но они не смогли бы связать руки Линли. Человек не звонит в полицию и не сообщает о преступлении, чтобы затем определять, каким образом полиция будет его расследовать. Уж это-то Сент-Джеймс знает, даже если Хелен и Дебора не в курсе. В их власти было перевести расследование на другой уровень. И все они это знали.

Но они дали слово…

Линли слышал аргументы Хейверс, но они становились все менее убедительными. И от последнего отмахнуться было легче всего. Их слово ничего не значило в сравнении с жизнью ребенка.

Линли спустился на тротуар. Он чувствовал облегчение, которое пришло с осознанием того, что он действовал правильно. Подойдя к «бентли» и отпирая дверцу, Линли услышал, что кто-то его зовет.

К нему шел Сент-Джеймс. Выражение его лица было непроницаемым, и, приблизившись к машине, он лишь протянул коричневый конверт со словами:

— Думаю, тебе это пригодится.

— Что это?

— Школьная фотография Шарлотты. Письма от похитителя. Отпечатки пальцев с магнитофона. Отпечатки, которые я взял у Лаксфорда и Стоуна.

Линли кивнул. Взял материалы. Хотя он был абсолютно уверен, что его гнев на друзей и любимую женщину полностью обоснован, ему стало не по себе от нарочитой вежливости Сент-Джеймса со всей ее подоплекой. Она напомнила ему, что у него в жизни есть обязательства, пусть трудноопределимые, которые превыше его работы.

Вздохнув, он произнес:

— Черт побери, Саймон. Чего же еще ты от меня ждал?

— Наверно, хоть капли доверия.

Но не успел Линли ответить на это замечание, как Сент-Джеймс продолжал, снова вернувшись к сухому, протокольному тону, предложенному ранее Линли, когда он потребовал информации.

— Я забыл одну вещь. Уэбберли допустил неточность. Полиция Мэрилебона имеет к этому отношение, хоть и косвенное. В тот день, когда похитили Шарлотту Боуэн, полицейский констебль прогнал из Кросс-Киз-клоуз бродягу.

— Бродягу?

— Он мог жить в брошенном доме на Джордж-стрит. Думаю, тебе надо его поискать.

— Ясно. Это все?

— Нет. Мы с Хелен считаем, что он, скорее всего, не бродяга.

— А кто?

— Кто-то, желавший остаться неузнанным. Кто-то переодетый.