И наряду со всей этой роскошью – приметы варварского убийства, а в холодном воздухе ощущался запах крови и распада. Первой бросалась в глаза кровать с заскорузлым от крови сбившимся бельем и единственной прорехой – красноречивое свидетельство того, как умерла эта женщина. Натянув резиновые перчатки, вошедшие с почтением приблизились к кровати: Линли – окинув быстрым взглядом комнату, Макаскин – пряча в карман запасной ключ Франчески Джеррард, а Сент-Джеймс – пристально вглядываясь в каждый дюйм этого ужасающего катафалка, словно это могло раскрыть личность виновного.

Пока Линли и Макаскин молча смотрели, Сент-Джеймс вынул из кармана маленькую рулетку и, наклонившись над кроватью, тщательно обмерил уродливый разрез. Матрас был необычным, набитым шерстью на манер подушек. Такая набивка очень удобна, потому что чуть-чуть проминается под вашей тяжестью, повторяя контуры тела. Было у этого материала и еще одно замечательное свойство – он плотно обхватил вонзившееся в него орудие убийства, безошибочно воспроизводя направление удара.

– Один удар, – бросил через плечо Сент-Джеймс. – Правой рукой, нанесен с левой стороны кровати.

– Это могла сделать женщина? – коротко спросил инспектор Макаскин.

– Если кинжал был достаточно острым, – ответил Сент-Джеймс, – то да: чтобы проткнуть женскую шею, большой силы не потребовалось бы. – Вид у него был задумчивым. – Но почему-то невозможно представить, чтобы такое преступление совершила женщина… Интересно, почему?

Взгляд Макаскина остановился на огромном пятне на матрасе, которое еще не высохло.

– Острый, да. Чертовски острый, – мрачно проговорил он. – Убийца был забрызган кровью?

– Не обязательно. У него могла остаться кровь на правой руке, но если он действовал быстро и прикрывался простыней, то мог отделаться всего пятнышком-двумя. А их, если он действовал хладнокровно, можно было легко стереть одной из простыней, и следы крови на простыне все равно затем скрыла бы кровь, вытекшая из раны.

– А его одежда?

Сент-Джеймс осмотрел две подушки, положил их на стул и снял с матраса нижнюю простыню, сворачивая ее дюйм за дюймом.

– Не факт, что на убийце вообще была одежда, – заметил он. – Гораздо легче управиться со всем этим нагишом. Затем он, или она, мог вернуться в свою свою комнату – Макаскин кивнул, соглашаясь, – и смыть кровь водой с мылом. Если она вообще на нем была.

– Это же очень рискованно? – спросил Макаскин. – Не говоря уже о жутком холоде.

Сент-Джеймс молчал, сравнивая дыру в простыне с дырой в матрасе.

– Само преступление было очень рискованным. Джой Синклер могла в любой момент проснуться и закричать, как баньши[13].

– Если она вообще спала, – заметил Линли. Он подошел к туалетному столику у окна. Его поверхность была завалена разными женскими штучками: тушь, помада, щетки для волос, фен, бумажные салфетки, пять серебряных браслетов и две низки цветных бус. Золотая серьга-кольцо лежала на полу. – Сент-Джеймс, – спросил Линли, не сводя глаз со стола, – когда вы с Деборой приезжаете в гостиницу, вы запираете дверь?

– Сразу, – с улыбкой ответил он. – Но полагаю, это оттого, что мы живем в одном доме с тестем. Поэтому, оказавшись на несколько дней вдали от него, мы превращаемся в безнадежных распутников, каюсь, каюсь. А что?

– Где ты оставляешь ключ?

Сент-Джеймс перевел взгляд с Линли на дверь.

– Обычно в двери.

– Да. – Линли взял с туалетного столика ключ, держа его за металлическое кольцо, на котором имелась пластмассовая карточка с номером комнаты. – Как все или почти все люди. Тогда почему, по-твоему, Джой Синклер, заперев дверь, положила ключ на туалетный столик?

– Но ведь вчера вечером произошла ссора, верно? Не без ее участия. Возможно, она пребывала в рассеянности или в расстроенных чувствах, когда вошла сюда. Может, она заперла дверь и в порыве раздражения бросила ключ туда.

– Возможно. Но не исключено, что вовсе не она заперла дверь. Возможно, она пришла сюда не одна, а с кем-то, кто и закрыл дверь, пока она ждала в постели. – Линли заметил, что инспектор Макаскин непроизвольно потянул себя за губу. Он обратился к нему: – Вы не согласны?

Макаскин пожевал кончик большого пальца, но, опомнившись, с отвращением опустил руку, словно она подобралась ко рту помимо его воли.

– Насчет того, что с ней кто-то был, – сказал он, – нет, едва ли.

Линли бросил ключ назад на туалетный столик и, подойдя к шкафу, открыл дверцы. Там царил беспорядок; туфли были заброшены к стенке; на дне шкафа лежали скомканные синие джинсы; чемодан зиял полураскрытым нутром, демонстрируя чулки и бюстгальтеры.

Линли просмотрел все до мелочей и повернулся к Макаскину.

– Почему едва ли? – спросил он, между тем как Сент-Джеймс принялся за комод.

– Судя по тому, что было на ней надето, – объяснил Макаскин. – На фотографиях видно не так много, но куртка от мужской пижамы вышла четко.

– Вот именно, от мужской.

– Вы думаете, что на ней куртка от пижамы того, кто пришел вместе с ней? Я не согласен.

– Почему? – Линли закрыл дверцу шкафа и прислонился к ней, глядя на Макаскина.

– Будем реалистами, – начал Макаскин с уверенностью докладчика, который хорошенько обдумал свое выступление загодя, – разве мужчина, задумавший соблазнить женщину, явится к ней в своей самой старой пижаме? Куртка совсем ветхая, много раз стиранная, выношенная на локтях до дыр. Да ей по меньшей мере лет шесть. Если не больше. Ну кто такую напялит, и уж тем более оставит ее на память женщине, так сказать, после ночи любви.

– В вашем описании, – задумчиво произнес Линли, – она больше смахивает на дорогой сердцу талисман, а?

– И в самом деле. – Согласие Линли подвигло Макаскина на дальнейшие рассуждения по поводу пижамы. Он заметался по комнате, для пущей убедительности размахивая руками. – Возможно, это ее собственная пижама, а не какого-то мужчины. Неужто она стала бы принимать любовника в таком виде? Навряд ли.

– Согласен, – сказал Сент-Джеймс от комода. – И, учитывая, что у нас нет ни одного существенного доказательства сопротивления жертвы, приходится заключить, что, даже если она и не спала, когда вошел убийца – если это был кто-то, кого она сама впустила, чтобы поболтать, – она наверняка спала, когда он проткнул ей горло кинжалом.

– Не наверняка, – медленно проговорил Линли. – Ее могли застигнуть врасплох – кто-то, кому она целиком доверяла. Но в этом случае заперла бы она дверь сама?

– Необязательно, – сказал Макаскин. – Убийца мог запереть ее, убить и…

– Вернуться в комнату Хелен, – холодно закончил Линли, мотнув головой в сторону Сент-Джеймса. – Черт возьми…

– Пока не надо, – отозвался Сент-Джеймс.

Они уселись за маленький, заваленный журналами стол у окна и стали скрупулезно изучать каждый предмет. Линли просмотрел россыпь периодических изданий, Сент-Джеймс поднял крышку чайника на позабытом утреннем подносе и поразмыслил над прозрачной пленкой, образовавшейся на поверхности жидкости, а Макаскин отбивал карандашом стаккато по своему ботинку.

– У нас два провала во времени, – сказал Сент-Джеймс. – Двадцать минут, или чуть больше, между обнаружением тела и звонком в полицию. Затем, насколько я понимаю, почти два часа между звонком в полицию и ее прибытием сюда. – Он обратился к Макаскину: – Значит, ваши криминалисты не успели как следует осмотреть комнату – до того, как позвонил ваш главный констебль, приказавший вам вернуться в управление?

– Совершенно верно.

– Так пусть действуют сейчас. Можете им позвонить, если хотите. Хотя я не жду от этого особых рельтатов. За то время сюда могли подложить сколько угодно фальшивых улик.

– Или удалить, – уныло заметил Макаскин. – у нас есть только слово лорда Стинхерста, что будто бы он запер все двери и ждал нас и ничего больше не предпринимал.

Это замечание задело Линли. Он встал и, не говоря ни слова, подошел сначала к комоду, затем к шкафу и туалетному столику. Макаскин и Сент-Джеймс смотрели, как он открывает дверцы, выдвигает ящики и заглядывает под кровать.

– Сценарий, – сказал он. – Ведь они приехали сюда, чтобы поработать над сценарием. Джой Синклер была автором. Так где же он? Почему нет никаких листков или блокнотов? Где все копии?

Макаскин вскочил.

– Я сейчас узнаю, – выпалил он и в то же мгновение исчез.

Не успела за ним закрыться одна дверь, как открылась другая.

– Мы готовы, – сказала сержант Хейверс из комнаты леди Хелен.

Линли посмотрел на Сент-Джеймса. Тот стянул перчатки.

– Честно говоря, в бой я не рвусь, – признался он.

Леди Хелен никогда по-настоящему не задумывалась над тем, насколько ее уверенность в себе связана с ежедневной ванной. Когда же ее лишили этой немудреной роскоши, ее до смешного одолела жажда искупаться, но и в этой малости ей было отказано сержантом Хейверс по очень простой причине:

– Простите. Я должна находиться с вами и полагаю, что вы вряд ли захотите, чтобы я терла вам спину.

В результате она чувствовала себя очень подавленной, словно ее заставили носить чужую кожу.

По крайней мере, они достигли компромисса по поводу макияжа, хотя, приводя в порядок лицо под неусыпным наблюдением детектива-сержанта, леди Хелен ощущала себя каким-то манекеном на витрине. Это чувство все возрастало, пока она одевалась, натягивая первые попавшиеся под руку вещи, даже не задумываясь, что это и как это будет на ней смотреться. Только ощущала прохладную скользкость шелка или шершавое прикосновение шерсти. Но что это были за вещи, сочетались ли они между собой по стилю и по цвету или безнадежно губили ее внешний вид, она сказать не могла.

Все это время она слышала в соседней комнате голоса Сент-Джеймса, Линли и инспектора Макаскина. Они говорили, не повышая голоса, однако она явственно их слышала. И поэтому отчаянно пыталась придумать объяснение тому (а они обязательно ее спросят – это уж как пить дать), что ночью ей не удалось услышать ни одного звука из комнаты Джой Синклер. Она все еще изобретала достойный ответ, когда сержант Хейверс открыла вторую дверь, чтобы впустить в комнату Сент-Джеймса и Линли.

– На кого я похожа, Томми, – оборачиваясь, сказала она с бодрой улыбкой. – Поклянись всеми портновскими богами, что никогда никому не расскажешь, как однажды в четыре часа дня на мне были халат и шлепанцы.

Не отвечая, Линли остановился у кресла с высокой спинкой и узорчатой обивкой, сочетавшимся с обоями в комнате – розы на кремовом фоне. Кресло развернутое под углом, стояло в трех футах от двери. Линли почему-то довольно долго разглядывал его, затем нагнулся и достал из-за кресла черный мужской галстук, после чего со спокойной решимостью положил его на спинку. В последний раз оглядев комнату, он кивнул сержанту Хейверс, которая открыла свой блокнот. После этого все реплики, заготовленные леди Хелен, чтобы пробиться сквозь профессиональную сдержанность Линли, с которой она столкнулась в библиотеке, вмиг стали бессмысленными. Он выиграл. Через мгновение леди Хелен увидела, как он собрался это использовать.

– Сядь, Хелен. – Когда она выбрала себе другое место, он сказал: – К столу, пожалуйста.

Как и в комнате Джой Синклер, стол располагался в эркере, шторы были раздвинуты. За окном быстро темнело, и в стекле отражались и призрачные тени, и золотые полоски света от лампы на ночном столике. Снаружи окно покрывала паутина морозного узора, если приложить ладонь к стеклу, то ощутишь жгучий холод, как от настоящей пластины льда.

Леди Хелен подошла к одному из стульев. Восемнадцатый век, обивка еще не выцвела, на гобеленовой ткани изображено что-то мифологическое.

Леди Хелен приготовилась тут же узнать молодого человека и похожую на нимфу женщину, которые тянулись друг к другу в пасторальной сцене, сам Линли наверняка уже узнал. Но она никак не могла сообразить, был ли это Парис, жаждущий награды после своего суда, или это был Нарцисс с тоскующей нимфой Эхо… Впрочем, в настоящий момент ее это не особенно занимало.

Линли тоже сел за стол. Его взгляд медленно изучал то, что на нем стояло и говорило само за себя: бутылку коньяку, переполненную пепельницу, дельфтское блюдо с апельсинами, один начали чистить, потом бросили, но его кожица все еще источала слабый запах. Линли впитывал все это, пока сержант Хейверс придвигала стул от туалетного столика, чтобы сесть вместе с ними, а Сент-Джеймс медленно обходил комнату.

Сотню раз до этого леди Хелен видела Сент-Джеймса за работой. Она знала, насколько он въедлив и педантичен. И все равно, наблюдая знакомую процедуру, на этот раз затронувшую ее, она почувствовала, как напряглись все ее мышцы. Он осмотрел сверху комод и туалетный столик, потом шкаф и пол. Это попахивало насилием, и, когда он откинул покрывало с ее незаправленной постели и задумчиво осмотрел простыни, выдержка оставила ее.

– Бог мой, Саймон, неужели это действительно необходимо?

Никто ей не ответил. Но и молчания было достаточно. Мало того, что ее почти девять часов держали взаперти, как обыкновенную преступницу, теперь они собираются допрашивать ее – словно их троицу не связывают годы боли и дружбы. Леди Хелен ощутила злобу, которая, как опухоль, росла внутри. Только бы не сорваться… Взгляд леди Хелен переместился снова на Линли, и она изо всех сил старалась не обращать внимания на грузные шаги Сент-Джеймса у нее за спиной.

– Расскажи нам о вчерашней ссоре.

Леди Хелен опешила, так как была уверена, что первый вопрос Линли будет связан с комнатой. Столь неожиданное начало застало ее врасплох, на что он, без сомнения, и рассчитывал.

– Я бы рада. Но мне известно только одно: все началось из-за пьесы, которую писала Джой Синклер. Они с лордом Стинхерстом страшно разругались из-за нее. И Джоанна Эллакорт была в гневе.

– Почему?

– Насколько я могла уяснить, пьеса, которую Джой привезла для прогона в эти выходные, разительно отличалась от того варианта, на который все подписывали контракты в Лондоне. Джой действительно объявила за ужином, что внесла кое-какие изменения, но, очевидно, изменения были гораздо более существенными, чем кто-либо ожидал. Жанр остался прежним – детектив, но в остальном он мало напоминал предыдущий вариант. Из-за этого и разразился скандал.

– Когда все это случилось?

– Мы собрались в гостиной для читки сценария. Не прошло и пяти минут, как началась ссора. Это было так странно, Томми. Они едва начали, когда Франческа – сестра лорда Стинхерста – буквально вскочила на ноги, словно это был самый жуткий в ее жизни шок Она принялась кричать на лорда Стинхерста, что-то вроде: «Нет! Стюарт, останови ее!» – а затем метнулась вон из комнаты. Но то ли ее покачнуло, то ли у нее потемнело в глазах, короче, она врезалась прямо в огромную антикварную горку и разнесла ее на куски. Не представляю, как ей удалось не раскроить на куски себя, но как-то удалось.

– Что делали все остальные?

Леди Хелен обрисовала поведение каждого человека как могла точно: Роберт Гэбриэл пристально смотрел на Стюарта Ринтула, лорда Стинхерста, явно ожидая, что он либо займется Джой, либо придет на помощь сестре; Айрин Синклер становилась все бледнее, даже губы побелели, по мере того как ситуация обострялась; Джоанна Эллакорт швырнула свой экземпляр сценария и в ярости удалилась из комнаты, а мгновение спустя за ней последовал ее муж Дэвид Сайдем; Джой Синклер улыбнулась лорду Стинхерсту поверх орехового столика-пюпитра, и эта улыбка, по всей видимости, побудила его к действию, потому что он вскочил, схватил ее за руку и вытащил в соседнюю малую гостиную, захлопнув за собой дверь. Закончила леди Хелен так:

– И тогда Элизабет Ринтул ушла вслед за своей теткой Франческой. Она…. трудно сказать, но, может быть, она плакала, что, кажется, не в ее характере.

– Почему?

– Не знаю. Похоже, Элизабет уже довольно давно отказалась от слез, – ответила леди Хелен. – Я думаю, что она отказалась от очень многого. В том числе и от Джой Синклер. Одно время они были близкими подругами, судя по тому, что говорил мне Рис.

– Ты не сказала, что он делал после читки, – заметил Линли. Но не дал ей времени ответить, тут же спросив: – Значит, ссора была между Стинхерстом и Джой Синклер? Остальные в ней не участвовали?

– Только Стинхерст и Джой. Я слышала их голоса из малой гостиной.

– Крики?

– Изредка срывалась на крик Джой. Но Стинхерста я, по правде говоря, почти не слышала. Он не производит впечатление человека, который станет повышать голос, чтобы привлечь внимание, верно? Поэтому единственное, что я действительно ясно слышала, это истерическое упоминание какого-то Алека. Джой кричала, что Алек знал, и из-за этого лорд Стинхерст его убил.

Леди Хелен услышала, как сержант Хейверс втянула воздух, за чем последовал задумчивый взгляд в сторону Линли. Моментально все поняв, леди Хелен торопливо продолжила:

– Но наверняка это была просто фигура речи, Томми. Ну вроде: «Если ты это сделаешь, то убьешь свою мать». Ты понимаешь, что я имею в виду? В любом случае лорд Стинхерст даже не ответил на это. Он просто вышел, бросив что-то вроде – насколько он понимает, она закончила. Точно не помню.

– А что было после?

– Джой и Стинхерст поднялись наверх. Порознь. Но выглядели они оба ужасно. Как после бессмысленного выяснения отношений, и, видимо, оба жалели, что вообще затеяли этот разговор. Джереми Винни попытался как-то ее приободрить, когда она вышла в коридор, но она не ответила. Может быть, даже плакала, не могу сказать.

– Куда ты отправилась оттуда, Хелен? – спросил Линли, пристально разглядывая пепельницу, полную окурков, и кучки пепла, придававшие траурный вид столешнице – серые вперемешку с черным.

– Я услышала, что в салоне кто-то есть, и пошла посмотреть кто.

– Зачем?

Леди Хелен хотела солгать, наскоро состряпав забавное описание того, как она, сгорая от любопытства, шныряет по дому, ну просто молоденькая мисс Марпл. Но почему-то ляпнула:

– Честно говоря, Томми, я искала Риса.

– А. Исчез, да?

Его насмешливый тон привел ее в ярость.

– Все исчезли.

Она увидела, что Сент-Джеймс завершил досмотр комнаты. Он удобно развалился в кресле рядом с дверью, молча их слушая. Леди Хелен знала, что он не станет ничего записывать. Он и так запомнит каждое слово…

– В салоне был Дэвис-Джонс?

– Нет. Там была леди Стинхерст – Маргерит Ринтул. И Джереми Винни. Возможно, почуял, что пахнет скандалом, и решил сварганить статейку для своей газеты. Как я поняла, он пытался выудить у нее, что такое случилось. Но безуспешно. Я тоже заговорила с ней, потому что… мне показалось, что она впала в какой-то ступор. Она коротко ответила мне. И странная штука, сказала примерно то же самое, что ранее сказала в гостиной лорду Стинхерсту Франческа. «Остановите ее». Или что-то в этом роде.

– Ее? Джой?

– Не знаю, возможно, она имела в виду Элизабет, свою дочь. Я как раз упомянула Элизабет. Кажется, я сказала: «Привести к вам Элизабет?»

Немного освоившись с ролью подозреваемой (а именно так она себя чувствовала), леди Хелен снова обрела способность слышать что-то еще, кроме обличительного тона Линли: ровное поскрипывание карандаша сержанта Хейверс по бумаге блокнота; щелканье дверного замка в другом конце коридора; голос Макаскина, приказывавшего произвести обыск; а внизу, в библиотеке – когда открывались и закрывались двери, – злобные крики. Двое мужчин. Она не могла разобрать, кто это.

– Когда ты вчера вернулась в свою комнату, Хелен?

– Около половины первого. Точно не знаю.

– Что ты сделала, когда пришла сюда?

– Разделась, приготовилась ко сну, немного почитала.

– А потом?

Леди Хелен молчала, разглядывая Линли. Ничто не мешало ей за ним наблюдать, так как он избегал ее взгляда. В минуты спокойствия лицо его было просто воплощением классической мужской красоты, но сейчас, когда он донимал ее вопросами, леди Хелен увидела, как эти на редкость гармоничные черты стали жесткими, обрели суровую непроницаемость, что оказалось для нее истинным откровением… она и не подозревала, что он может быть таким отчужденным. Столкнувшись с этим, она впервые за время их долгой и близкой дружбы почувствовала между собой и ним стену и даже инстинктивно протянула руку, не смея к нему прикоснуться, но надеясь хотя бы жестом восстановить близость в ситуации, в которой она, в сущности, была непозволительна. Но Линли проигнорировал этот умоляющий жест, и леди Хелен вынуждена была прибегнуть к помощи слов.

– Ты чем-то страшно разозлен, Томми. Прошу тебя… В чем дело?

Правый кулак Линли сжался и разжался движением столь быстрым, что оно показалось рефлекторным.

– Когда ты начала курить?

Тут леди Хелен услышала, как сержант Хейверс внезапно перестала водить ручкой по бумаге. Она увидела, как позади Линли неловко шевельнулся в своем кресле Сент-Джеймс. И поняла вдруг, что своим обращением к Линли позволила ему переступить границы официальности, коснуться той сферы, где действовали уже не служебные правила, кодексы и судебное производство, а нечто иное.

– Ты знаешь, что я не курю. – Она опустила руку.

– Что ты слышала прошлой ночью? – спросил Линли. – Джой Синклер была убита между двумя и шестью часами.

– Боюсь, ничего. Было ужасно ветрено, даже стекла дрожали. Должно быть, это заглушило шум в ее комнате. Если он вообще был.

– И разумеется, дело не только в ветре… ты ведь была не одна? Тебя кто-то… отвлекал, я полагаю.

– Ты прав. Я была не одна. – Она увидела, как у Линли вздулись желваки. И только. Он не выдал себя ни единым жестом.

– Когда Дэвис-Джонс пришел в твою комнату?

– В час.

– А ушел?

– Вскоре после пяти.

– Ты смотрела на часы?

– Он разбудил меня. Он был одет. Я спросила, сколько времени. Он сказал мне.

– А между часом и пятью, Хелен?

Леди Хелен решила, что ослышалась…

– Что точно ты хочешь знать?

– Я хочу знать, что происходило в этой комнате между часом и пятью. И как ты сказала – точно. – Его тон был ледяным.

Несмотря на отвращение, которое вызвало у нее столь грубое вторжение в ее жизнь, подразумевающее, что она будет только рада ответить на такой бестактный вопрос, леди Хелен успела отметить, что сержант Хейверс даже открыла рот. Правда, тут же его захлопнула, когда по ней скользнул ледяной взгляд Линли.

– Почему ты меня об этом спрашиваешь?

– Если хочешь, адвокат объяснит тебе, о чем я имею право спрашивать, расследуя убийство… Мы можем позвонить ему. Так что? Звонить?

Нет, это не ее друг, печально подумала леди Хелен. Не славный приятель, с которым они более десяти лет шутили и смеялись. Это был совсем незнакомый человек, которому она не могла дать рассудительного ответа. Он вызывал у нее бурю эмоций: злость, боль, безысходность. И она не знала, чего тут больше всего. Эти чувства навалились на нее все разом, с неодолимой силой, и ей стоило невероятных трудов делать вид, что она спокойна.

– Рис принес мне коньяк. – Она указала на бутылку на столе. – Мы разговаривали.

– Ты пила?

– Нет. Я выпила раньше. И больше не хотела.

– А он выпил?

– Нет. Он… не может пить.

Линли посмотрел на Хейверс.

– Попросите людей Макаскина проверить бутылку.

Леди Хелен поняла, что кроется за приказом.

– Она запечатана!

– Нет. Боюсь, что нет.

Линли взял у Хейверс карандаш и поддел им фольгу, покрывавшую горлышко бутылки. Она слетела легко, словно ее уже сняли, а затем закрепили снова, чтобы создать видимость.

Леди Хелен стало нехорошо.

– Что ты хочешь сказать? Что Рис привез с собой что-то на эти выходные, чтобы опоить меня? Чтобы убийство Джой Синклер – боже мой, его двоюродной сестры — благополучно сошло ему с рук, а я бы послужила ему алиби? Ты это думаешь?

– Ты сказала, что вы разговаривали, Хелен. Должен ли я понимать это так, что после твоего отказа на его предложение выпить – что бы там ни было в этой бутылке – вы провели остаток ночи в приятной беседе?

Его нежелание ответить на ее вопрос и подчеркнуто строгое следование правилам полицейского допроса (когда это нужно было ему!), его готовность повесить вину на человека, а затем подогнать под это факты, разъярили ее. Тщательно все обдумав и взвесив на весах каждое его слово, предающее их дружбу, она ответила:

– Нет. Разумеется, было и кое-что еще, Томми. Он занимался со мной любовью. Мы поспали. А затем, гораздо позже, я занималась с ним любовью.

На что бы она ни надеялась, Линли абсолютно никак не отреагировал на ее слова. Внезапно запах окурков из пепельницы стал нестерпимым. Ей захотелось скинуть ее со стола. А еще лучше – запустить ею в Томми.

– Это все? – спросил он. – Он никуда не уходил в течение ночи? Не вылезал из постели?

Он действовал слишком уж напористо. Она не успела изобразить оскорбленное недоумение, и он произнес:

– А. Да. Естественно, вылезал. Сколько было времени, Хелен?

Она посмотрела на свои руки.

– Не знаю.

– Ты спала?

– Да.

– Что тебя разбудило?

– Какой-то шум. Думаю, это было чирканье спички. Он курил, стоя у стола.

– Одетый?

– Нет.

– Просто курил?

Она на секунду заколебалась.

– Да. Курил. Да.

– Но ты заметила что-то еще, не так ли?

– Нет. Просто… – Он вытягивал из нее слова. Он вытягивал из нее то, что огласке не подлежит.

– Что «просто»? Ты что-то заметила в нем, что-то было не так?

– Нет. Нет. – И тут глаза Линли – карие, умные, настойчивые – встретились с ее глазами. – Я… я подошла к нему, и его кожа была влажной.

– Влажной? Он искупался?

– Нет. Соленой. Он был… его плечи… вспотели. А здесь было так холодно.

Линли автоматически глянул в сторону комнаты Джой Синклер.

– Неужели ты не понимаешь, Томми? – продолжала леди Хелен. – Это из-за коньяка. Он хотел его. Отчаянно. Это как болезнь. Это не имеет к Джой никакого отношения.

Она могла бы и не говорить, потому что у Линли на этот счет были свои собственные соображения.

– Сколько у него было сигарет, Хелен?

– Пять. Или шесть. Сколько вы здесь видите.

Он выстроил схему. Леди Хелен поняла какую… Рис Дэвис-Джонс выкурил не торопясь шесть сигарег, которые лежали затушенными в пепельнице. Если бы она не проснулась до того, как он выкурил самую последнюю, что еще он мог сделать? Ей то было прекрасно известно, как он провел время, пока она спала: сражаясь с легионом бесов и вампиров, которые влекли его – человека с неутолимой жаждой – к бутылке коньяку. А Линли думает, что он использовал это время, чтобы отпереть дверь, убить свою кузину и вернуться, и его тело было покрыто потом из-за страха.

Леди Хелен прочла все это в тишине – как в вакууме, которая последовала за ее словами.

– Он хотел выпить, – просто сказала она. – Но пить ему нельзя. Поэтому он курил. Вот и все.

– Ясно. Могу я предположить, что он алкоголик?

Она судорожно сглотнула, лишившись на миг дара речи. «Это всего лишь слово, – сказал бы Рис со своей мягкой улыбкой. – Само по себе слово не имеет силы, Хелен».

– Да.

– Значит, он встал с кровати, а ты не проснулась. Он выкурил пять или шесть сигарет, а ты так и не проснулась.

– Ты еще хочешь добавить, что он отпер дверь, убил Джой Синклер, а я так и не проснулась, верно?

– На ключе есть его отпечатки, Хелен.

– Конечно, есть! Я в этом не сомневаюсь! Он запер дверь, прежде чем лечь со мной в постель. Или, по-твоему, это было частью его плана? Чтобы я наверняка увидела, как он запирает дверь, и, соответственно, потом объяснила, откуда они взялись?

– Но ты же сейчас именно это и делаешь, не так ли?

Она прерывисто вздохнула.

– Что за мерзости ты говоришь!

– Ты спала, пока он выбирался из кровати, ты спала, пока он курил одну сигарету за другой. А теперь ты собираешься доказывать, что ты спишь некрепко, что ты бы знала, если бы Дэвис-Джонс вышел из комнаты?

– Я бы знала!

Линли глянул через плечо.

– Сент-Джеймс? – спросил он ровно. И эта равнодушная реплика стала последней каплей… Леди Хелен резко вскочила – ее стул опрокинулся. Ладонь крепко хлестнула по лицу Линли. Удар был молниеносным, что свидетельствовало о силе ее гнева.

– Ты, грязный ублюдок! – крикнула она и направилась к двери.

– Стоять, – приказал Линли.

Она развернулась к нему:

– Арестуйте меня, инспектор.

И вышла из комнаты, хлопнув дверью. Сент-Джеймс тут же последовал за ней.