ПРОЛОГ

Ледяной воздух мертвенно, неподвижно висел над отрогами Кезанкийских гор, протянувшихся с юга на запад вдоль границы между Заморой и Бритунией. Птицы не пели, и безоблачное лазурное небо было пусто, поскольку даже вечные обитатели этих мест – грифы – не могли найти ни единого воздушного потока, чтобы парить.

В этой жуткой тишине на крутых бурых склонах, образующих естественный амфитеатр, толпились тысячи жестоких кезанкийских горцев в грязных тюрбанах. Они ждали, и их молчание сливалось с тишиной гор. Ни одна кривая сабля не лязгнула о камень. Ни одна нога, обутая в сапог, не шаркнула в нетерпении, которое ясно читалось на бородатых лицах. Люди, казалось, едва дышали. Черные глаза не мигая глядели на площадку в двести шагов в поперечнике, вымощенную огромными гранитными плитами и окруженную широким барьером высотой по пояс. Из барьера торчали, будто зубы из высушенного солнцем черепа, толстые, грубо обтесанные гранитные колонны. В центре этой круглой площадки к высоким черным железным столбам были привязаны за поднятые над головой руки глубоко врезавшимися в запястья кожаными ремнями три светлокожих бритунийца. Но не на них было сосредоточено внимание зрителей. Все глядели на высокого человека в алом одеянии и с раздвоенной бородой, который стоял над входом в туннель, выложенный массивными глыбами и уходящий в глубь горы.

Ималла Басракан, со смуглым худым и серьезным лицом под тюрбаном из красной, зеленой и золотой материи, запрокинул назад голову и прокричал:

– Слава истинным богам!

Возбужденный вздох пробежал по рядам зрителей, и ответ их эхом раскатился по склонам гор:

– Слава истинным богам!

Если бы натура Басракана была иной, он мог бы улыбнуться довольно. Горцы не собирались вместе в большом количестве, поскольку все кланы враждовали друг с другом и внутри племен кипела кровная вражда. Но он собрал этих людей, и не только тех, что стоят здесь. Почти в десять раз больше горцев устроили стоянки среди скал, окружающих амфитеатр, и каждый день прибывают еще десятки. С властью, данной ему истинными богами, с символом их благоволения, подаренным ими, он делал то, что не удавалось никому другому. И он сделает еще больше! Древние боги Кезанкийских гор избрали его.

– Люди городов, – он произнес эти слова, как ругательство, – поклоняются ложным богам! Они не ведают о богах истинных – духах земли, воздуха, воды. И огня!

Нечленораздельный рев вырвался из тысяч глоток: одобрение Басракану и ненависть к людям городов слились вместе до того, что нельзя было отличить, где кончалось одно и начиналось другое.

Черные глаза Басракана горели страстью. Сотни других ималла бродили по горам, неся слово древних богов от клана к клану и охраняя кланы этим словом от вражды и войн. Но лишь ему было дано привести к победе истинной веры.

– Истинные боги считают людей городов злом! – Голос его гудел как колокол, и ималла видел, что слова его находят отклик в сознании слушающих. – Царей и князей, убивающих правоверных во имя демонов, называемых ими богами! Жирных торговцев, набивающих свои подвалы таким количеством золота, сколько нет и у целого клана! Принцесс, выставляющих напоказ свое полуголое тело и предлагающих себя мужчинам, будто блудницы! Блудниц, купающихся в благовониях и усыпающих себя золотом, будто принцессы! Мужчин, у которых гордости меньше, чем у животных, и которые побираются на улицах! Их мерзкие жизни оскверняют землю, но мы омоем ее их кровью!

Ответный крик толпы, потрясший серый гранит под его ногами, едва затронул мысли. Ималла думал о том, как он спускался в подземелье, глубоко под этой самой горой, ходил по мрачным коридорам, освещенным лишь факелом, который он нес, как пытался быть ближе к богам земли, когда возносил им молитвы. Истинные боги привели его к подземному озеру, в котором безглазые бесцветные рыбы плавали вокруг кладки огромных твердых, как лучшая броня, яиц, оставленных там в прежние века.

Долгие годы он опасался, что истинные боги отвратят от него свои лица из-за того, что он изучает магическое искусство, но лишь это знание позволило ему перенести эти гладкие шары в свою хижину. Без знания, полученного в результате его стараний, ему никогда не удалось бы высидеть одно из десяти яиц и он никогда не привязал бы к себе вылупившееся из него существо, хотя и сделано все это было столь несовершенно. Если бы только у него были Огненные глаза… Нет, когда у него будут Огненные глаза, все связи, такие хрупкие сейчас, будут как железо.

– Убьем неверных и осквернителей! – призвал Басракан, когда крики стихли. – Снесем их города и посыплем землю, на которой они стояли, солью! Женщины их, сосуды похоти, будут очищены от их мерзости! Не останется и следа их крови! Даже памяти! – Горбоносый ималла раскинул руки. – С нами символ благоволения истинных богов!

Громким чистым голосом он начал петь, и каждое слово отдавалось от скал, разносясь четким эхом. Тысячи собравшихся воинов затаили дыхание. Ималла знал, что среди слушающих есть и те, кто больше хочет награбить в городах золота, чем очистить мир. Теперь они узнают истинную веру.

Последний слог заклинания звенел в воздухе, будто хрустальный колокольчик. Басракан пробежал взглядом по оставшимся в живых бритунийским пленникам из охотничьего отряда, зашедшего в горы с запада. Одному из них было не больше шестнадцати, взгляд его серых глаз в ужасе метался, но ималла не считал бритунийцев людьми.

Басракан почувствовал низкую вибрацию камня еще до того, как услышал резкий скрежет когтей, более длинных, чем человеческая ладонь.

– Символ благоволения истинных богов с нами! – прокричал он снова, и из туннеля появилась огромная голова существа.

Тысячи глоток ответили ималле, когда показалась остальная часть бочкообразного тела, более пятнадцати шагов в длину, поддерживаемого четырьмя широко расставленными массивными ногами.

– Символ благоволения истинных богов с нами!

Короткую морду покрывала почерневшая чешуя, на фоне которой видны были торчащие из пасти неровные зубы, созданные для того, чтобы терзать плоть. Остальная часть чудовищной головы и тело были покрыты зеленой, золотой и алой чешуей, блестящей в бледных лучах солнца, чешуей, тверже любой рукотворной брони. На спине эта чешуя недавно сменилась двумя удлиненными кожистыми волдырями. Это был дракон, как называют его в древних книгах, и, если эти фолианты сообщают правду о подобных твердых темных наростах, символ благоволения богов скоро будет совершенен.

Существо повернуло голову и устремило свой парализующий взгляд прямо на Басракана. Ималла оставался внешне спокоен, но внутри его словно сковало льдом, и холод этот заморозил дыхание и слова в горле. Ималле всегда казалось, что взгляд этих золотых глаз исполнен ненавистью. Это, конечно, не может быть ненавистью к нему. Он ведь имеет благословение истинных богов. Однако злоба там есть. Вероятно, это презрение создания истинных богов к простым смертным. В любом случае охранительные свитки с заклятиями, положенные им между грубо обтесанными гранитными колоннами, удержат дракона в круге, а туннель имеет только один вход. Только ли один? Хотя ималла часто спускался в пещеры под горой – по крайней мере в дни до того, как он нашел черные яйца дракона, – он не обследовал и десятой части подземелья. Вполне могут существовать десятки так и не найденных им выходов из этого лабиринта.

Существо отвело свой жуткий взгляд, и Басракан поймал себя на том, что делает глубокий вдох. Он был доволен, заметив, что в дыхании нет дрожи. Благосклонность древних богов воистину с ним.

Со скоростью, какой никак нельзя было ожидать от такой массы, поблескивающее чешуей существо оказалось в десяти шагах от связанных людей. Вдруг огромная морда закинулась назад, и из зияющей пасти раздался пронзительный вой, от которого люди похолодели до костей и сами кости сделались мягкими. Благоговейная тишина повисла над зрителями, но один из пленников закричал высоко и жалобно, и в этом крике уже явно слышалось безумие. Мальчик боролся со связывающими его ремнями молча: по его рукам потекли ручейки крови.

Ималла с огненным взглядом вытянул руки вперед, ладонями вверх, будто предлагая дракона всем собравшимся.

– Он пришел из глубин земли! – кричал он. – Духи земли с нами!

Не закрывая пасти, дракон начал опускать голову – до тех пор, пока взгляд его холодных золотых глаз не устремился на пленников. Из зияющей пасти снопом вырвалось пламя и выплеснулось на них.

– Огонь – его дыхание! – кричал Басракан. – Духи огня с нами!

Двое медленно оседающих пленников уже превратились в факелы – рубахи и волосы их горели.

Мальчик, извиваясь от боли, выкрикнул:

– Митра, помоги мне! Элдран, я…

Сверкающее существо сделало два прыжка, и сноп огня, немного поменьше, заставил мальчика замолчать. Бросившись вперед, дракон перекусил горящее тело пополам. Громко хрустнули кости, и на камни упали куски опаленного мяса.

– Истинные боги с нами! – произнес Басракан. – Близится день, когда символ благоденствия богов сможет летать! Духи воздуха с нами! – И в тот день мы двинемся в поход, непобедимые, благодаря милости древних богов, и очистим мир огнем и сталью! Символ благоденствия богов сможет летать! Духи воздуха с нами! – И в тот день мы двинемся в поход.

– Слава истинным богам! – ответили его последователи.

– Слава истинным богам!

– Слава истинным богам!

– Смерть неверным!

Рев оглушал.

– СМЕРТЬ НЕВЕРНЫМ!

Тысяча останется, чтобы досмотреть пожирание до конца, ибо зрители были выбраны по жребию из воинов, постоянно прибывающих в лагерь, развернувшийся по склонам окрестных гор, и многие из них раньше этого не видели. У Басракана же были и более важные дела. Дракон вернется в свои пещеры по собственной воле, после того как завершит свою страшную трапезу. Ималла пошел вверх по тропе, протоптанной им в буром камне, поскольку ему так много раз приходилось уходить по ней от амфитеатра в горы.

Человек, почти такой же высокий, как Басракан, и даже еще более тощий, с лицом, горящим аскетическим фанатизмом, и с заплетенной бородой, встретил его и низко склонился.

– Да будет с тобой благословение истинных богов, ималла Басракан, – сказал подошедший.

Тюрбан из алой, зеленой и золотой материи выделял его как ученика Басракана, однако халат его был простым черным. – Пришел человек Аккадан. Я приказал проводить его в твое жилище.

Ни тени возбуждения, испытываемого Басраканом, не пробежало по серьезному лицу. Огненные глаза! Он едва заметно кивнул:

– Да будет с тобой благословение истинных богов, ималла Джбейль. Я встречусь с ним сейчас.

Джбейль снова поклонился, а Басракан пошел дальше не спеша, на этот раз даже не кивнув.

Тропа вела по склону горы к горному селению – два десятка сложенных из камня домиков, – выросшему в том месте, где раньше стояла лачуга, в которой жил Басракан. Его последователи предлагали построить ему крепость, но он не нуждался в подобном. Со временем, однако, он позволил соорудить для себя жилище в два этажа и больше, чем все остальные дома селения вместе взятые. Сделано это было не ради славы, напоминал он себе часто, ибо отрицал любую славу, кроме славы древних богов. Сооружение было построено во славу их.

Бородатые мужчины в тюрбанах, испачканных кожаных жилетках и широких шароварах, первоначальный цвет которых был тайной, скрытой годами и слоем грязи, склонялись, когда он проходил, и то же самое делали женщины, скрытые от головы до ног черными одеяниями с единственной прорезью для глаз. Он не обращал на них внимания, как не обратил внимания и на двух стражников, стоящих у дверей его дома, поскольку сейчас он откровенно спешил.

Войдя в дом, он увидел еще одного ученика в цветном тюрбане, который склонился перед ним и указал костлявой рукой на дверь:

– Да будет с тобой благословение истинных богов, ималла Басракан. Человек Аккадан…

– Да, Рухалла. – Басракан не стал тратить времени даже на церемонию. – Оставь меня! – Не дожидаясь исполнения приказания, высокий ималла торопливо вошел через дверь, на которую указывал Рухалла, в скудно обставленную комнату, где были лишь столы и скамьи, покрытые черным лаком. Занавес на одной стене был тканой картой, изображающей народы от Моря Вилайет на запад до Немедии и Офира.

Лицо Басракана сделалось мрачным при виде ожидавшего в комнате человека. Тюрбан и раздвоенная борода заявляли о том, что это горец, но пальцы украшали перстни, халат был из пурпурного шелка, а полнота его фигуры и пухлое лицо говорили о пирах и вине.

– Ты слишком много времени провел среди людей городов, Аккадан, – сказал Басракан сурово. – Без сомнения, ты приобщился к их порокам! Сожительствовал с их женщинами!

Обрюзгшее лицо вошедшего побледнело так, что это было заметно сквозь загар, и он быстро спрятал руки в перстнях за спиной, когда склонился, произнося:

– Нет, ималла Басракан, я не делал ничего подобного. Клянусь! – Слова словно спотыкались в спешке. На лбу заблестел пот. – Я истинный…

– Довольно! – оборвал его Басракан. – Твое счастье, если у тебя есть то, за чем ты был послан, Аккадан. Я приказал тебе без сведений не возвращаться.

– У меня они есть, ималла Басракан. Я их нашел. И я составил планы дворца и карты…

Крик Басракана прервал его:

– Воистину древние боги благоволят мне более, чем кому-либо из смертных!

Повернувшись к Аккадану спиной, он прошагал к занавесу на стене и торжествующе поднял сжатые кулаки, глядя на изображенные там страны, населенные разными народами. Скоро Огненные глаза будут у него, и дракон окажется связанным с ним так, будто является частью его плоти и воли. И, когда перед его последователями взлетит символ благоволения истинных богов, ни одна армия смертных не сможет устоять против них.

– Слава истинным богам, – яростно прошептал Басракан. – Смерть неверным!

Глава 1

Ночь ласкала Шадизар, город, прозванный Злым, и скрывала происходящее в нем, которое оправдывало это прозвище тысячу раз и более. Темнота, приносящая покой другим городам, вызывала самое худшее в Шадизаре Алебастровых Башен, в Шадизаре Золотых Куполов, в городе продажности и насилия.

В десятках мраморных покоев одетые в шелка аристократы увлекали чужих жен к себе в постель, а купцы с множеством подбородков облизывали губы, замышляя похищения дочерей конкурентов. Благоухающие жены, сидя под снежно-белыми опахалами из страусиных перьев, ломали головы, как бы наставить рога мужьям, в то время как женщины со страстными очами из богатых и знатных семей думали, как обойти охрану, оберегающую их предполагаемое целомудрие. Девять женщин и тридцать один мужчина, один из которых был нищим, а другой – князем, пали жертвой убийств. Золото десяти богачей было унесено из окованных железом подвалов грабителями, а пятьдесят других увеличили свое состояние за счет бедных. В трех борделях практиковались немыслимые раньше виды извращений. Продажные женщины, которым не было числа, предлагали себя во всех темных закоулках, а скрюченные, оборванные нищие подкарауливали пьяных клиентов женщин. Никто не ходил по улицам без оружия, но даже в самых лучших районах города оружия часто было недостаточно, чтобы уберечь свой кошелек от карманников и налетчиков. Шадизарская ночь была в разгаре.

Обрывки облаков, гонимые теплым ветерком, проползали пятнами по высоко висящей в небе луне. Бродячие тени проносились над крышами домов, однако и этого было достаточно мускулистому молодому человеку с ремнем, перекинутым через широкую грудь так, что потертая рукоять меча торчала над правым плечом. Навыки, приобретенные им на диких пустынных склонах его родных Киммерийских гор, помогали ему сливаться с пробегающими тенями, будучи незаметными для глаз того, кто рожден в городе.

Крыша четырехэтажного дома, по которой путешествовал молодой человек, закончилась, и он стал вглядываться в темноту, скрывающую мостовую улицы. Его ледяные глаза были подобны сапфирам, а лицо, обрамленное грубо остриженной гривой черных волос, перевязанных кожаным ремешком, говорило, несмотря на юность, о жизненном опыте, которого хватило бы не на одного обычного человека. Он разглядывал соседнее здание – алебастровый куб с узорным фризом, тянущимся по всей длине чуть пониже края крыши. Послышалось тихое низкое ворчание. Улица под ним была шириной в целых шесть шагов, и тем не менее она являлась самой узкой из тех, что окружали сооружение, сравнимое с дворцом. Что он не заметил, когда выбирал себе путь – оценивая расстояние с земли, так это то, что крыша была покатой. И крутой! Эрлик побрал бы этого Баратсеса, подумал он. И его золото!

Это была кража не по его собственному выбору, а заказ купца Баратсеса, поставщика пряностей из самых дальних стран мира. Десять золотых монет обещал торговец пряностями за самую дорогую вещь Самарида – богатого импортера драгоценностей, – кубок, вырезанный из цельного огромного изумруда. Десять золотых были сотой частью стоимости кубка и десятой частью того, что заплатили бы скупщики краденого в Пустыне, но после череды неудач в игре в кости киммерийцу очень нужны были монеты. Он согласился на эту кражу и на такую плату и взял две золотые монеты в задаток еще даже до того, как узнал, что нужно украсть. Однако обещание надо выполнять. По крайней мере, подумал он мрачно, там, на крыше, нет стражи, как на других домах купцов.

– Кром! – пробормотал он, бросив последний взгляд на крышу Самарида, и отошел от края подальше в тень между трубами. Сделав несколько глубоких вдохов, чтобы наполнить легкие, он присел. Взгляд сосредоточился на вершине крыши напротив. Вдруг, будто леопард на охоте, он бросился вперед: в два шага он развил большую скорость. Толчковая нога коснулась края крыши, и он прыгнул – вытянув вперед руки, согнув пальцы, готовый зацепиться.

С грохотом киммериец приземлился животом на покатую крышу. И тут же начал сползать. В отчаянии он расставил руки и ноги, чтобы удержаться; глаза искали какой-нибудь выступ, хотя бы шишечку, чтобы ухватиться и предотвратить падение. Он неумолимо сползал к краю крыши.

Неудивительно, что на крыше нет стражи, подумал он, злой на себя за то, что раньше не задал себе вопроса о причине такого. Поверхность черепиц, покрытых глазурью, была гладкой, как фарфор. Не успел он перевести дыхание, как ноги его уже свесились с крыши. Неожиданно его левая рука скользнула, попав в то место, где недоставало черепицы. Черепицы раскололись и отвалились под тяжестью его тела, когда он тщетно пытался ухватиться за них рукой, осколки дождем посыпались мимо него вниз, во мрак. Ладонь ударилась о дерево, и киммериец судорожно сжал пальцы. Сделав мощный рывок, он остановился и повис в темноте на высоте в четыре этажа.

В первый раз со времени прыжка киммериец издал звук – долгий, медленный выдох сквозь зубы.

– Десяти золотых, – проговорил он спокойным голосом, – недостаточно.

Вдруг деревянная рама, за которую он держался, с резким хрустом сломалась, и он снова полетел. Падая, он вытянулся, поймал кончиками пальцев выступ в нижней части фриза, шириной с палец, и ударился грудью об алебастровую стену.

– Совсем недостаточно, – выдавил он из себя, когда восстановил дыхание. – Я склоняюсь к мысли, что после этого, проклятый кубок следует отнести Зенону. – Но, даже говоря это, он знал, что не пойдет к немедийцу – скупщику краденого. Он дал слово.

В то мгновение, понимал киммериец, задача его заключается не в том, как сбыть изумрудный кубок, а как выбраться из создавшегося положения с целой шкурой. Единственными отверстиями, прорезающими алебастровую стену на этой высоте, были вентиляционные дыры, размером с его кулак, поскольку верхний этаж и чердак были отведены под хранилище запасов и помещения для челяди. Им не нужны окна, по мнению Самарида, – если их сделать, слуги и рабы будут выглядывать из них и портить вид его прекрасного дома. Никакого уступа или карниза не было на гладкой стене, не было даже балконов, выходящих на улицу. Крыша же, с которой киммериец прыгнул вначале, вполне могла бы находиться и в Султанапуре, а ее край – за облаками. Остаются (неохотно заключил болтающийся молодой человек) только окна третьего этажа, верхние своды которых находились под ним на расстоянии вытянутой руки.

Не в характере киммерийца было терять время после того, как решено, что надо делать. Медленно перебирая пальцами, он продвинулся вдоль узкого уступа. Первые два сводчатые окна под его ногами светились. Он не мог рисковать встретить людей. Третье окно, однако, было темным.

Сделав глубокий вдох, он разжал руки и начал падать, едва задевая телом стену. Если он прижмется к стене слишком сильно, его оттолкнет, и помочь себе он тогда не сможет. Когда он почувствовал, что пальцы ног находятся напротив окна, он подтянулся немного вперед навстречу подоконнику. Подметки сапог ударились о камень, а ладони с силой шлепнули и уперлись в край окна. Киммериец удержался, хотя и очень ненадежно, поскольку не за что было уцепиться даже ногтем. Усилием воли он пытался удержаться и не упасть.

Мускулы вздулись от напряжения, но он сумел сделать шаг вперед и войти в жилище Самарида. Когда нога коснулась устланного коврами пола, рука направилась к потертой коже на рукояти меча. В комнате было темно, однако привычные к ночной темноте глаза молодого человека могли различить серые силуэты мягких кресел. На стенах висели шпалеры, цвет которых в темноте казался серым, а мраморный пол покрывал ковер с неясным узором. Вздохнув, киммериец наконец немного расслабился. Это не спальня, где можно было бы разбудить кого-нибудь, кто поднял бы тревогу. Пора бы уже, чтобы хоть что-нибудь удалось в эту ночь сплошного невезения.

Задачи, однако, оставались. И еще неизвестно, какая из них самая трудная: то ли как выбраться из этого жилища, то ли как добраться до своей цели. Дом Самарида был выстроен вокруг сада, где торговец драгоценностями и проводил большую часть своего времени среди фонтанов. Единственная дверь помещения, в котором он выставлял свои сокровища, выходила на колоннаду на первом этаже вокруг этого сада.

Было бы просто забраться в сад с крыши, к тому же Баратсес точно описал расположение двери в сокровищницу. Теперь ему надо пробираться по коридорам с риском натолкнуться на слуг или стражу.

Приоткрыв дверь, он заглянул в коридор, освещенный бронзовыми лампами, висящими на цепях. У стен, разукрашенных замысловатыми мозаичными узорами из тысячи крошечных плиточек, на некотором расстоянии друг от друга стояли столы, инкрустированные перламутром. Никто не шел по полированному мраморному полу. Киммериец тихо выскользнул в коридор.

Мгновение он простоял, рисуя в мозгу план дома. Мысленно он представил, где находится сокровищница. Напрягая слух, чтобы первым услышать чужие шаги, он легко, как кошка, пошел по коридору. Задняя лестница провела его вниз, следующая – еще ниже. Расположение лестниц и красная стершаяся облицовка говорили, что это лестницы слуг. Дважды он настораживался, услышав шарканье сандалий в соседнем коридоре, и прижимался спиной к стене, едва дыша, когда не видящие ничего слуги в бледно-голубых рубахах спешили мимо, слишком поглощенные своими занятиями, чтобы даже просто взглянуть в боковой коридор.

Но вот он в саду, высокие, поглощенные тенью стены дома делали сад похожим на маленькое ущелье. Слышались всплески и нежное журчание полудюжины фонтанов, разбросанных среди фиговых деревьев, цветущих растений и алебастровых статуй. Сокровища лежали как раз напротив.

Молодой человек сделал шаг и замер. Неясная фигура спешила в его сторону по одной из садовых дорожек. Конан тихо отошел в сторону, подальше от света, падающего из двери. Неужели его заметили, подумал он. Кто бы это ни был, но теперь фигура двигалась очень медленно, будто крадучись, совершенно беззвучно.

Вдруг незнакомец оставил мощеную дорожку и снова пошел в сторону киммерийца. Челюсть Конана напряглась, но ни один мускул не дрогнул, даже веки не моргали. Ближе. Десять шагов. Пять. Два. Незнакомец замер, едва слышно вскрикнув от удивления. Огромный киммериец прыгнул. Одна рука оборвала звук, зажав рот, который его издавал, другая обхватила руки непонятного существа. В мозолистую ладонь Конана впились зубы, и пленник начал бешено биться, осыпая пинками ноги киммерийца.

– Эрлик тебя побери! – прошипел молодой человек. – Ты дерешься, как женщина! Прекрати, и тебе ничего не…

И тут до него дошло, что тело, которое он держал, было округлым, хотя и плотным. Он шагнул в сторону, туда, где падал свет от двери, и обнаружил, что разглядывает большие карие глаза, которые вдруг приняли суровое выражение. Это все-таки была женщина, и красивая, с шелковой оливковой кожей и волосами, плотно заплетенными вокруг маленькой головки. Она перестала кусаться, и он ослабил руку, державшую ее челюсть. Он раскрыл рот, чтобы сказать, что не причинит ей вреда, если она не будет кричать, но она перебила его.

– Я колдунья, – прошептала она грозно, – и я знаю тебя, Конан, пришедший из далекой Самарии, или Киммерии. Ты считаешь себя вором. Отпусти меня!

Волосы у него на затылке зашевелились. Откуда она знает? Похоже, у него талант натыкаться на колдунов, талант, которого он предпочел бы лишиться. Он уже ослаблял захват, когда вдруг заметил озорной блеск в ее больших глазах и то, как белые зубки прикусили полную нижнюю губу. Только сейчас обратил он внимание на то, во что она была одета: плотно облегающая матовая черная ткань от шеи до ступней. Даже на ногах были черные носки, с отделенным большим пальцем, как на варежке.

Удерживая ее перед собой за плечи, он не мог подавить улыбку. Она хрупкая и маленькая, но то, как плотно облегало тело ее странное одеяние, не оставляло сомнения в том, что это женщина. Она пнула его и попала в голень.

– Колдунья? – прорычал он тихо. – Только почему-то мне кажется, что ты будешь рассказывать что-нибудь другое, если я приложу розгу тебе к заднице.

– А почему мне кажется, что при первом же ударе я закричу так, что сюда сбежится полгорода? – шепнула она в ответ. – Но на самом деле я не хочу этого делать. Меня зовут Лиана, и я слышала о тебе, Конан. Я видела тебя на улицах. И восхищалась тобой. Я просто хотела показаться таинственной, чтобы быть достойной соперницей твоим женщинам. – Она пошевелилась, пытаясь высвободиться, и ее округлые груди, и так слишком большие для ее хрупкого тела, сделались еще заметнее. Она облизнула губки и приветливо улыбнулась: – Отпусти меня, пожалуйста. Ты такой сильный, что делаешь мне больно.

Он поколебался, затем опустил ее на землю.

– Что это у тебя за одежда, Лиана?

– Не думай об этом, – страстно прошептала она, прижавшись еще сильнее. – Поцелуй меня…

Руки его сами собой поднялись, чтобы обхватить ее лицо. Но не успели его пальцы коснуться щек, как она упала на колени и сделала кувырок вперед мимо него. Пораженный, он все же успел развернуться ей вслед. Маленькая ножка во время кувырка ударила его под ребра, отчего он ойкнул и потерял время, так что женщина успела встать на ноги лицом к стене… и она, казалось, начала карабкаться вверх, как паук.

Выругавшись, Конан бросился вперед. Что-то коснулось его руки, и он схватил мягкую, выкрашенную в черный цвет веревку, свисающую сверху.

– Митра, какой же я дурак! – простонал он. – Воровка!

Тихий смех донесся сверху так близко, что Конан резко поднял голову.

– Ты действительно дурак. – В тоне девушки слышалась радость. – А я на самом деле вор, чего из тебя никогда не получится. Возможно, с такими плечами ты сможешь стать извозчиком. Или ломовой лошадью.

Рыча, Конан уцепился за веревку, чтобы залезть наверх. Он заметил краем глаза, как что-то мелькнуло, и скорее почувствовал, чем услышал, как что-то упало у его ног. Инстинктивно он отпрыгнул, отпустив веревку. Пытаясь снова схватить ее, он лишь коснулся конца веревки, которую подтягивали наверх.

– Я бы попала в тебя, – снова послышался низкий голос девушки, – если бы захотела. На твоем месте я бы убралась отсюда. Сейчас же. Прощай, Конан.

– Лиана? – громко прошептал он. – Лиана?

Ответом ему была тишина.

Тихо бормоча проклятия, он обшарил землю у ног и выдернул из нее плоский черный метательный нож. Он заткнул его за пояс и вдруг напрягся, будто его ткнули чем-то.

Девушка была воровкой, и она пришла со стороны сокровищницы. Ругаясь про себя, он побежал, не обращая внимания на редкие кусты и цветы.

Сводчатая дверь, ведущая в помещение, где Самарид хранил свои самые ценные предметы, была открыта. Конан остановился на мгновение, чтобы осмотреть тяжелый железный замок. В том, что дверь открыла девушка, киммериец не сомневался, но если она побывала внутри, значит, все ловушки обезврежены либо их можно обойти.

Киммериец поколебался еще одно мгновение, затем направился по залу, вымощенному ромбовидными красными и белыми плитками. Изумрудный кубок, как ему сказали, должен стоять в дальнем конце помещения на постаменте, вырезанном из серпентина. Когда он сделал второй шаг, одна ромбовидная плитка вдавилась у него под ногой. Вспомнив об арбалетах, установленных на стенах, – киммериец встречал уже такое раньше, – он бросился на пол. Конан почувствовал, как под его рукой вдавилась еще одна плитка. От стены послышался лязг и треск, который он не мог не узнать, будучи вором уже достаточно долго. Каждая погрузившаяся плитка высвободила груз, который тянул за цепь и вращал колесо. И оно в свою очередь приведет в действие… вот только что?

Когда он вскочил на ноги, начал звонить колокол, затем еще один. Ругаясь, Конан побежал в конец помещения. Плиты продолжали вдавливаться, и к тому времени, когда он достиг матовозеленого пятнистого постамента, четыре колокола били тревогу. Постамент был пуст.

– Эрлик побери эту девку! – прорычал он.

Резко развернувшись, он бросился из сокровищницы. И налетел прямо на двух стражников с копьями. Когда все трое повалились на пол, в голове у Конана промелькнула мысль о том, что даже хорошо, что он не задержался, чтобы выбрать себе что-нибудь взамен кубка. Кулак врезался в лицо одного стражника, расквасив нос и раздробив зубы. Стражник дернулся и осел, потеряв сознание. Другой поднялся на ноги, готовый ударить копьем. Если бы он задержался, думал Конан, они вполне могли продержать его в сокровищнице, пока не подойдут другие. Он выхватил меч из ножен, ударил по копью у самого наконечника, и в результате у стражника в руках оказалась просто длинная палка. С криком стражник бросил эту жердь в Конана и побежал.