Она хочет его, она любит его.
Если бы он прикоснулся к ней грубо, жадно, эгоистично, все могло бы быть иначе. Но он дотронулся до нее совсем не так, и тело ее содрогнулось, предаваясь восторгу и упиваясь теплом его губ, ласкавших мягкую кожу у нее на шее. Но вдруг, словно забыв о нежности, он с силой прижал ее к себе, целуя ее со все возрастающим вожделением, и она чувствовала дрожь, пробегавшую по его телу.
Он, словно слепой, искал ее губы, пробовал их на вкус, обладал ими, и она безвозвратно закружилась в водовороте желания.
Она плотно сжимала веки, и перед ее глазами вставали живые картинки; она чувствовала прикосновение его кожи, его рук, гладивших ее, слышала его мольбы прикоснуться к нему, и оба они окончательно потеряли рассудок.
Больше не владея собой, она придвинулась к нему ближе с короткими стонами, с трудом пробивавшимися через прильнувшие к ней горячие губы Дэниела. Он слышал их и чувствовал их по вибрации ее горла.
Никогда еще Шарлотта так не жаждала стать частичкой другого человека, и эта потребность подавляла и отодвигала на задний план все остальное.
Она хотела быть рядом с ним, быть частью его, освободиться от начавшей мешать ей одежды, чтобы прижаться к нему всей кожей, ласкать его, чувствовать на себе прикосновение его пальцев.
Тело ее, которому она уделяла так мало внимания, вдруг заставило ее вспомнить о себе и возгордиться своей женской красотой; она ощутила, как мягка ее кожа, как гладко ее тело, как плавны его изгибы, как выпукла ее грудь, как напряженны и чувствительны соски и мышцы живота, как приятна влага ее тела, и она стала внимательно прислушиваться к своим ощущениям.
Она остро чувствовала присутствие Дэниела, слышала громкий стук его сердца, ощущала его разгоряченное тело, вдыхала мужской, мускусный запах, и эти ощущения волновали ее еще больше. Она хотела сжимать его в своих объятиях, гладить его, чувствовать его тело в своих руках, ощущать на губах солоноватую разгоряченную кожу, дотрагиваться до него до боли чувствительным кончиком языка, познать каждую его клеточку, каждый его запах, каждый вкус.
Подобного желания, подобного смятения чувств и страсти она еще никогда не испытывала.
Секс, тот секс, которому она предавалась в восемнадцать-двадцать лет, был простым и незамысловатым и не имел ничего общего с тем, что она испытывала сейчас.
Ею овладело непреодолимое желание целовать его в шею и грудь, ощущать сумасшедший перестук его сердца, предвкушать крик его возбуждения и страсти.
Руки ее непроизвольно скользнули ему под пиджак, и только тут она сообразила, что он лихорадочно пытается скинуть его, не переставая целовать ее.
Она постаралась помочь ему, как только могла, ошеломленная его стонами, столь понятными ее чувствам.
Кожа у него под рубашкой горела. Он оторвал руку от ее бедра, которой плотно прижимал ее к себе, и начал торопливо расстегивать пуговицы рубашки.
— Помоги, — попросил он хрипло. — Как я хочу сжимать тебя всю, чувствовать твою кожу!
Он замолчал, внимая ответному поцелую. Она и сама не подозревала, что способна целовать с такой страстью, с таким пылом, с таким откровенным женским желанием.
Рубашка его была наполовину расстегнута, и когда Шарлотта с трудом приподняла отяжелевшие веки, то увидела прямо перед собой черные густые волосы на его груди.
Шарлотта осторожно дотронулась кончиками пальцев до его влажной разгоряченной кожи и посмотрела на него — щеки у него горели, зрачки были расширены. От его взгляда сердце ее чуть не вырвалось из груди, а тело содрогнулось.
Пальцы ее сами по себе стали медленно расстегивать еще не расстегнутые пуговицы его рубашки; она целовала его страстно, едва удерживаясь, чтобы не укусить, но, когда руки ее освободились и она стала ласкать его, поцелуи ее стали нежнее и продолжительнее.
Она целовала его плечи, стягивая с них рубашку, но та все никак не снималась, и она склонилась к манжетам, чтобы расстегнуть их, и на мгновение прильнула губами к его ладоням.
И вдруг волна новых ощущений охватила ее, и она настолько отдалась им, что не сразу заметила, как он отчаянно пытается скинуть с себя рубашку, и, только услышав треск разрываемой ткани, пришла в себя.
— Ты можешь мучить меня и издеваться надо мной, сколько твоей душе угодно, — сказал он глубоким гортанным голосом, — но я должен предупредить тебя, что отвечу тем же.
Мучить?.. Издеваться?.. Шарлотта была сбита с толку. Неужели он не понимает, что ею безраздельно владеет потребность дотрагиваться до него? Неужели он считает, что она просто хочет?..
Она замерла — руки его скользили по ней, увлекая за собой блузку, расстегивая юбку, прикасаясь к ее коже, лаская ее. И вдруг, задрожав, она едва не упала на него.
Он поднял ее, дрожащую, на руки и понес к канапе, а она послушно прижималась к нему, гладила его и не сводила с него глаз; он уложил ее на канапе и осторожно снял с нее остатки одежды.
В комнате было достаточно светло, и он не сводил с нее глаз, но она не чувствовала стыда.
Напротив, ей даже нравилось, что он на нее смотрит. Она хотела видеть, как темнеют от страсти его глаза, как загорается его кожа. Ей хотелось видеть, как подергиваются его мышцы, как ходит кадык; ей хотелось услышать хриплый голос и слова, которые мужчина говорит женщине, когда целует и гладит ее слегка шершавыми, но вызывающими несказанно сладкие ощущения руками.
Он положил ей руки на грудь, и она накрыла их своими.
Он целовал ее губы, шею и вдруг отнял от нее руки, и она вскрикнула, протестуя, но, открыв глаза, увидела, что он торопливо раздевается.
Забыв обо всем на свете, она восхищалась его мужским совершенством. Тело у него было крепким и мускулистым, кожа — гладкой и чистой, она так и манила притронуться к ней, суля тепло и негу. Темные жесткие волосы, покрывавшие его грудь, глубоко волновали Шарлотту, обещая необычные ощущения, когда прикоснутся к ее чувствительной коже в мгновение интимной близости.
Он повернулся, рассматривая ее, словно в нерешительности, и она протянула к нему руки, открыла ему навстречу объятия, и огромные глаза ее блестели от страсти; он прильнул к ней, шепча ее имя, целуя ее, и так прижимался к ней, что бедра ее словно растворились в нем, а плоть вскипела в ожидании.
Он поцеловал ее в грудь, а затем, нежно обхватив сосок губами, осторожно втянул его в себя, не переставая теребить языком. Стон вырвался у нее из груди, и, обхватив его за плечи, она вжалась в него, а он все играл и играл с ее соском, пока спина ее не выгнулась дугой и она не вонзила ему ногти в спину.
Губы его скользнули ниже, прошлись по ребрам и наконец прильнули к впадине живота, а руки приподняли ее, и вдруг она почувствовала его губы на внутренней стороне бедра, и ощущение это было таким сильным, что у нее перехватило дыхание — так близко к ней он оказался.
Столько сразу она не выдержит, столько сразу не выдержит никто. Голова у нее шла кругом, и она ни о чем не могла думать.
Она протестовала, потом стала умолять, чтобы он позволил ей такую же близость, но он шепотом говорил, что еще будет время, а она настаивала и говорила, что ей этого мало.
Ей надо больше. Ей нужен он целиком, чтобы почувствовать яростное биение его тела глубоко внутри себя, чтобы убедиться в том, что он желает ее так же, как и она его.
Словно издалека до ее ушей донесся назойливый звук, и Шарлотта прижалась к Дэниелу, пытаясь отгородиться от внешнего мира, но он уже поднимался, отдалялся от нее, недовольно бормоча; медленно, да, очень медленно, но все же он уходил от нее, оставлял ее, подчиняясь властному зову назойливого телефонного звонка.
Остро переживая это вторжение, она смотрела ему вслед — он пересек комнату и снял трубку.
— Это Патриция.
Даже если бы Шарлотта не услышала имени, она узнала бы этот резкий властный голос, донесшийся с другого конца провода.
— Мне надо с тобой встретиться, дорогой, — услышала Шарлотта. — Прямо сейчас…
Шарлотта почувствовала, что Дэниел поворачивается к ней, и поспешно отвернулась, не желая, чтобы он увидел ее страдание; внутри у нее все перевернулось, страсть улетучилась в мгновение ока, все, что произошло между ними, оказалось вдруг пустым, лишенным чувства, и осталась только реальность, а в реальности она чуть не отдалась полностью и безвозвратно мужчине, который смотрит на нее лишь как на доступную женщину, с которой можно заняться любовью. Отрицать это, притворяться перед самой собой бессмысленно. На проводе была другая женщина, та играла роль в его жизни… А ведь он мог и не подойти к телефону.
С трудом заставляя пальцы двигаться, она торопливо натягивала на себя одежду. Сзади вполголоса разговаривал Дэниел. Застегнув пуговицы блузки, она услышала, как он положил трубку.
Почувствовав на плечах его руки, она замерла с единственным желанием сбросить их и прогнать его, как он прогнал ее.
— Шарлотта, извини, но…
Только сейчас она поняла, что до сих пор еще надеялась: вот он скажет, что этот звонок не имеет никакого значения, что быть с ней, любить ее для него превыше всего.
Во рту был привкус горечи, на сердце тяжесть. Она настолько презирала себя, что ей стало плохо, глаза горели от наворачивающихся слез, которые она не имеет права пролить.
— Все в порядке, — с усилием произнесла она. — Я прекрасно понимаю, что делу — время.
Она специально выделила слово «дело», испепеляя его взглядом. Он стоял перед ней обнаженный и вообще-то должен был бы выглядеть глупо, но почему-то так не выглядел. Скорее наоборот, его нагота только заставляла ее глубже прочувствовать, как много она потеряла.
Если бы только он подошел к ней сейчас, забыв о домогательствах Патриции… но он не подошел.
— Шарлотта, мне надо уезжать. Важное дело. Я не могу…
— Ты не обязан мне ничего объяснять, — с трудом выдавила она.
Важное дело. Он что, издевается? Наверное, он думает, что она не слышала, как Патриция проворковала ему «дорогой», или не знает, о чем судачат у них в конторе? А может, он считает, что оставить ее сейчас и отправиться прямиком к другой женщине — в порядке вещей?
Ей становилось все хуже и хуже. Она подхватила жакет и сумочку, дрожа всем телом и не в состоянии заставить себя поднять на него взгляд.
Она бросилась к двери и распахнула ее прежде, чем он успел открыть ее перед ней. Теперь от его близости ее тошнило. Она сама себе была противна за собственную глупость, за собственную слабость.
Надо же, чего только она не наговорила, как далеко зашла… А ведь собиралась зайти еще дальше…
Презрение к самой себе так и жгло ее, от отчаяния кружилась голова.
Дэниел открыл перед ней входную дверь и тоже пошел к машине. Как он хорошо воспитан, надо же! Она едва не разразилась истерическим смехом. Может, он надеется, что она будет вести себя с ним столь же благовоспитанно?
А что это значит в такой ситуации? Вежливо притвориться, что она не слышала звонка, выдавшего его с головой, что не слышала хриплого «дорогой»?.. Или успокоить его, сказав, что она все понимает?
Нет, она затесалась в совсем чужой круг, с болью признала она, забираясь в машину; она совсем не такая, как он.
Ей было трудно вести машину, но она ехала все дальше и дальше, не желая, чтобы Дэниел увидел ее, когда отправится к Патриции Уинтерс.
Интересно, останется он у нее на ночь? И она, а не Шарлотта, будет лежать в его объятиях и утром проснется вместе с ним?
Шарлотта выругалась, и из глаз ее брызнули горячие слезы.
А она-то считала, что уже испила чашу унижения и отчаяния до конца! Нет, такого она еще не испытывала, ей не приходилось любить притворщика, умеющего прикрыть свою грубую похоть теплым и нежным обхождением.
Сама виновата. Ведь она же давно знала, в чем там дело с Патрицией. Знала, но пренебрегла этим.
Вот и получай за свою близорукость! Мало тебе было банкротства? Нечего теперь жаловаться.
Кто ей мешал отказаться от ужина с Дэниелом, а уж от нежностей-то тем более.
Она попыталась представить себе, как они встретятся утром и что с ней будет при мыс — , ли, что он только что встал с кровати Патриции Уинтерс, но ее воображение даже не смогло нарисовать это.
Ей хотелось одного — спрятаться в какую-нибудь щель и забыть, что она знала Дэниела Джефферсона — и уж тем более что любила его.
Ах, какое же это унижение — увидеть его еще раз!
В голову ей пришла шальная мысль вообще больше не появляться на работе, но Шарлотта тут же отогнала ее от себя, понимая, что просто не может себе этого позволить.
Хотя бы потому, что она со стыда сгорит, если будет как-то объясняться с родителями.
Нет, из этой переделки ей придется выпутываться в одиночку. Надо как-то дать понять Дэниелу, что происшедшее между ними для нее такой же малозначительный эпизод, как и для него.
Но как?
Глава 9
Шарлотта села за стол. Заставить себя сегодня утром отправиться на работу стоило ей титанических усилий. Так скверно она себя не чувствовала, даже когда была лицом к лицу с банкротством.
Смешно, но сейчас то, что с ней произошло тогда, казалось ей мелочью.
Взгляд в зеркало в гардеробе подтвердил то, что она и так уже знала, — несмотря на тщательный макияж, на лице ее можно было без труда отыскать все классические признаки стресса, а припухлость вокруг глаз говорила о бессонной, полной слез ночи.
Хоть бы сегодня Дэниел проявил достаточно такта и сострадания и держался бы от нее подальше! Ведь он так всех понимает! Может, и ее поймет?
Да, вчера вечером она не говорила ему о любви, но он не мог не видеть… не чувствовать… не знать, что то, что между ними происходит, означает для нее нечто особенное.
Но, с другой стороны, раз уж у него к ней интерес чисто плотский, он может подумать, что и она относится к нему точно так же.
А может, он о ней и не вспомнил после ее бегства, когда сам отправился к Патриции Уинтерс?
Входная дверь в его кабинет открылась, и она окаменела, склонившись над бумагами, словно отгораживаясь от него, хотя слова расплывались перед ее глазами.
Шли секунды и минуты, но, как она ни старалась, она не услышала ни звука из кабинета Дэниела. К счастью, смежная дверь оставалась закрытой.
Работать по-настоящему, с каким-то положительным результатом, она не могла, но продолжала упрямо смотреть в бумаги.
В десять появилась Энн с почтой.
— Что с тобой, ты бледная как смерть, — заметила она с озабоченным видом. — Уж не подхватила ли ты желудочный грипп, которым болеет вся округа?
Шарлотта покачала головой:
— Вряд ли.
— Интересно, чего это Патриции Уинтерс опять нужно от Дэниела? — болтала Энн. — Что бы там ни было, наверное, это очень срочно, если уж она просила его заехать к ней по дороге на работу. Дэниел звонил мне рано утром и предупредил об этом. А может, это еще одна ее уловка? Представляешь, а? Она выплывет на лестницу в чем-нибудь черном и очень сексуальном и заявит, что только что проснулась, а у самой макияж по полной программе и прическа волосок к волоску!
От слов Энн Шарлотту стало трясти, и это было заметно.
— Послушай, что с тобой? — с беспокойством воскликнула Энн.
Шарлотта не могла говорить. Она просто покачала головой, плотно сжав веки, чтобы отогнать слезы, а Энн, засуетившись, приказала ей сидеть тихо, пока она не сбегает и не принесет ей стакан воды.
Энн не виновата. Откуда ей знать? Но почему она чувствует себя такой смятенной, такой… покинутой? Она ведь знала, что Дэниел поехал к Патриции Уинтерс. Да, она слышала, что говорят в конторе. Да, персонал уверен в том, что Дэниелу до Патриции нет дела и что именно она пытается навязать ему какие-то отношения, но Шарлотта привыкла судить на основе фактов, ее учили собирать и анализировать их, а те факты, которыми она сейчас располагала, не оставляли сомнений в том, что Дэниел и Патриция — любовники.
Ужасы, которые она с таким трудом отгоняла от себя, вдруг навалились на нее всей своей тяжестью: то она видела Дэниела и Патрицию в постели, то Дэниел представал перед Патрицией в том виде, в каком она сама его созерцала в прошлый вечер. Она представляла себе, как он просыпается утром и смотрит на свою возлюбленную, а затем протягивает руку к телефону, чтобы соврать, оправдывая свое опоздание.
Это так просто — заявить, что заезжал к Патриции по делу, хотя в действительности…
Шарлотта с трудом сглотнула, жестко говоря себе: ну, продолжай, договаривай до конца. Вчера вечером из твоих объятий он отправился прямо к ней. Он провел с ней ночь, но ему этого показалось мало, и потому он решил провести с ней еще и утро.
Раздиравшие ее муки были ни с чем не сравнимы. От них у Шарлотты горела кожа и лихорадочно блестели глаза. Вернувшись со стаканом воды, Энн даже испугалась:
— Ты ужасно выглядишь! Может, все-таки…
— У меня… у меня просто разболелась голова, — солгала Шарлотта, и, только когда наконец ей удалось убедить Энн, что ей уже лучше, она раскаялась, что не воспользовалась предлогом, подсказанным ей секретаршей, и не отправилась домой — якобы с инфекцией в желудке, от которой и правда страдали все вокруг.
Еще не поздно, как во сне подумала Шарлотта. Она еще может встать и отправиться домой. Энн подтвердит, что Шарлотта заболела.
Может, если она отсидится несколько дней дома, то сумеет взять себя в руки и вернуться к прежней жизни?
Она уже начала отодвигать стул, чтобы подняться, когда смежная дверь открылась и вошел Дэниел.
— Шарлотта, мне нужно с тобой поговорить.
По тону его было ясно, что речь пойдет не о работе.
Ну что еще он скажет? Что вчерашний вечер был ошибкой? Что он просит ее забыть о нем?
Она тоже может сыграть в эту игру. Она встала, пытаясь держаться к нему боком, чтобы он не видел ее лица, не отрывая взгляда от крышки стола и крепко сжимая кулаки.
— Если ты о вчерашнем вечере, — произнесла она, стараясь говорить ровным голосом, — то, мне кажется, тут и сказать нечего.
— Шарлотта!..
Она пропустила его резкий окрик мимо ушей:
— Я… Мы… взрослые люди, Дэниел. То, что произошло вчера вечером… Я должна, быть откровенна с тобой… Боюсь, я зашла слишком далеко. Я говорила Ричарду во время собеседования, что была помолвлена. Мы расторгли помолвку по взаимному согласию несколько месяцев назад… Мне, конечно, неприятно об этом говорить, но, э-э-э… наверное, мне не хватает Бивана, моего бывшего жениха… То, что произошло вчера вечером, к тебе лично не имеет отношения… Мне просто… нужен мужчина.
Шарлотту саму перекосило от этой лжи, но она должна была солгать, чтобы спасти свою гордость. Она не может позволить и не позволит Дэниелу первому заявить ей, что она для него ничего не значит.
Его молчание давило и душило ее, но тут наконец Дэниел заговорил.
Его голос, резкий и горький, бил по ее натянутым до предела нервам.
— Ты пытаешься внушить мне, что просто использовала меня как замену твоего бывшего жениха? Что, когда ты дотрагивалась до меня… целовала меня… ты думала о Биване?
Шарлотта поморщилась. Он был настолько рассержен, что даже повысил голос, и она опасалась, что его услышат в коридоре.
Да что он так разволновался? Сказал бы «спасибо» за то, что она облегчила ему жизнь! Хотя мужчины очень ревнивы, когда речь заходит об их мужских достоинствах. Конечно, ему это не понравилось, хотя оба они прекрасно понимали, что сам-то он ее использовал.
Но даже если это так, что-то в его голосе переполошило ее, и она стала защищаться.
— А ты считаешь, что для женщины это недопустимо? — дерзко спросила она. — Ты считаешь, что у женщины не может быть… физической потребности?
Шарлотта сама ужасалась тому, что говорит, но не могла сдержаться, словно в ней сидел кто-то другой.
— Лично я считаю, — ровным голосом отчеканил Дэниел, — что никто, будь то мужчина или женщина, не имеет права использовать другого человека в качестве заменителя, ни на эмоциональном, ни на физическом уровне.
Он резко повернулся на каблуках и вышел, очень плотно закрыв за собой дверь.
Шарлотта села. Ну что она наговорила? Ее кидало то в жар, то в холод.
Дэниел был взбешен… Но он держал себя в руках, если не считать ледяного презрения в тех словах, которые он бросил, уже уходя из кабинета. Эти слова ничего не значат, попыталась успокоить она себя. Ведь он-то сам использовал ее!
Пусть так… но как она смела заявить такое?! А он, как он мог в это поверить?!
Она пыталась убедить себя, что все это к лучшему… что так она по крайней мере сохранила свою гордость.
К обеду у нее на самом деле разболелась голова.
Выйдя от нее, Дэниел минут десять еще возился у себя в кабинете, а потом ушел.
Нет, она не будет спрашивать у Энн, куда он ушел; она даже рада, что он ушел… ей все равно, даже если она его вообще больше не увидит. Ей даже лучше, если она его никогда не увидит.
Она проработала весь обеденный перерыв, страшась выйти из кабинета, чтобы не столкнуться с сочувственными взглядами коллег. К тому же ей надо было наверстать то, что она не успела. Но к половине третьего, когда она уже не различала ни строчки из-за боли в голове, ей пришлось сдаться; она позвонила Энн и сказала, что пойдет домой.
— Давно бы так, — по-матерински пожурила ее Энн.
К счастью, дома никого не было. Шарлотта выпила две таблетки от головной боли, разделась, скинув пиджак и блузку, и улеглась в кровать, но вместо того, чтобы уснуть, что ей было так необходимо, все думала и думала о Дэниеле. Она представляла его себе в постели… Дэниел в постели с Патрицией. Дэниел смотрит на Шарлотту с презрением и неприязнью… Дэниел смотрит на Патрицию Уинтерс с любовью и желанием… Дэниел говорит ей, что она будет работать под его непосредственным руководством… Дэниел рассказывает ей о Лидии и Джоне. Дэниел… Дэниел… Дэниел…
И только ей удалось уснуть, как к ней поднялась мать и воскликнула:
— Шарлотта, что это ты сегодня так рано? Что случилось?
Несмотря на протесты матери, Шарлотта все же отправилась на следующий день на работу. Она не хотела, чтобы ее вдобавок ко всем грехам считали еще и симулянткой. Но когда она вошла в контору, Энн поддержала ее мать:
— Да тебе еще рано выходить на работу! Ты бледная как смерть!
Шарлотта с ухмылкой сказала:
— Мать моя выразилась откровеннее. Она заявила, что я похожа на смерть. Энн рассмеялась.
— Приготовлю тебе чашечку кофе, если хочешь, — предложила она и добавила:
— Подожди минутку, надо поболтать.
Шарлотта, озадаченная, осталась дожидаться ее возвращения.
Энн поставила чашку перед Шарлоттой, а себе принесла чаю.
— Жаль, что тебя вчера не было, ты прозевала самое интересное, — начала сплетничать Энн. — Понятно, что все это строго секретно и об этом нельзя рассказывать. Дэниел, по вполне понятным причинам, не хочет, чтобы об этом знали. Все, конечно, вполне законно, но тем не менее…
Шарлотта смотрела мимо нее. Сердце ее билось тяжело и медленно, предчувствуя беду.
— А что произошло? Что случилось? — спросила она.
— Ну, помнишь, я тебе говорила, что не понимаю, почему Дэниел проводит столько времени с Патрицией Уинтерс? Особенно после того, как дело о наследовании было завершено. Помнишь? Вообще-то мы должны были догадаться. В каком-то смысле это лежало на поверхности.
Она замолчала, потягивая чай, а Шарлотта подумала, что сейчас потеряет сознание. Она уже знала, что сейчас услышит — Дэниел и Патриция объявили о помолвке. Именно к этому и клонит Энн…
— Это ведь так похоже на Дэниела… И я понимаю, почему он держал все в таком секрете. Я вообще удивляюсь, как ему удалось это пробить. Хорошо, что у Патриции Уинтерс появился этот новый мужчина и она сама помогла Дэниелу. Новый очень богат, и, конечно же, ей хочется предстать перед ним в лучшем свете.
Она состроила насмешливую гримасу. Шарлотта в полном замешательстве смотрела на нее широко раскрытыми глазами. О чем это она? У Патриции Уинтерс есть кто-то другой? Но ведь она же помолвлена с Дэниелом!
— Энн, — медленно произнесла она, — я не понимаю, о чем ты говоришь. Так все-таки помолвлены Дэниел и Патриция или нет?
— Кто? Дэниел и Патриция? Помолвлены? — Энн была ошарашена. — Да ты что! Нет, конечно…
— Тогда что?..
— Ну, ты знаешь, что муж Патриции попал в автомобильную катастрофу, отчего и умер в больнице. Но перед смертью он послал за Дэниелом и сказал ему, что хочет изменить завещание. Он понял, что был несправедлив к своему пасынку. Они поссорились из-за Патриции. Гордон был против этого брака, и старый Уинтерс отстранил его от дел. Гордон был даже вынужден уехать из города.
К несчастью. Пол Уинтерс умер прежде, чем успел подписать новое завещание, и все эти встречи Дэниела с Патрицией… он просто пытался убедить ее передать дело Гордону, как того желал Пол.
Но ты же ее знаешь. Поначалу она и слушать его не хотела, но потом начала намекать, что, может быть, еще и передумает. Дэниел ничего нам про это не сказал, но, по-моему, она водила перед его носом морковкой, чтобы почаще встречаться с ним, якобы по поводу завещания, хотя на самом деле… Но потом она встретила этого другого мужчину, и позавчера вечером она позвонила Дэниелу и сказала, что готова обсудить вопрос о передаче дела Гордону, но как можно быстрее, поскольку она уезжает со своим новым мужчиной во Флориду на неопределенное время. У него, кажется, там какой-то бизнес, доля в портовом строительстве или что-то в этом роде.
Вчера утром Дэниелу удалось заставить Патрицию подписать бумаги, по которым она на законном основании передала дело Гордону. Именно поэтому он так рано утром к ней и заезжал. По всей видимости, они обговорили все еще накануне вечером, а затем он отправился домой и ночью сам напечатал все бумаги. Он ничего нам об этом не сказал, но я подозреваю, что он просто не хотел рисковать и слишком затягивать дело, ведь она в любой момент могла передумать.
— П… понятно, — едва слышно пробормотала Шарлотта. — Д… думаю, Дэниел очень доволен.
— По идее, должен был бы, — согласилась Энн. — Но, по правде говоря, мне вчера показалось, что он чем-то расстроен. Да, понятно, ведь сегодня похороны Джона Бэлфора, именно поэтому его сегодня нет. Он очень нежно относился к старику.
— Да, да… я знаю, — согласилась Шарлотта.
Ей было плохо. Она была виновата перед ним. Угрызения совести не давали ей покоя! Но мало того! Теперь все погибло. Она все испортила…
Но Дэниел мог бы и объяснить ей все…
Он мог бы сказать ей…
Она прикусила губу, вдруг сообразив, что в конечном счете все пришло к тому, с чего началось, — к недоверию. Он не доверял ей как коллеге, а она не доверяла ему как мужчине. Так что, может, все и к лучшему, поскольку без взаимного доверия настоящей любви у них не могло быть.
И все-таки — вот что значит не уметь правильно истолковать ситуацию. Как она поспешила с выводами!.. Ну почему она не подождала, не прислушалась, не приняла… Ведь раз он говорит, что у него дело, значит, так оно и есть. Почему она не поверила, что он говорит правду?
И если бы вчера утром она промолчала… и обуздала бы свою гордость и не позволила себе вылить на него целый ушат лжи…
Вспомнив, что именно она наговорила, Шарлотта чуть не застонала. А потом вспомнила, что он ей ответил.
Дэниел вернулся в офис. На вопросы Шарлотты о том, как прошли похороны Джона Бэлфора, он отвечал вежливо и спокойно, но односложно. И хотя дверь между их кабинетами оставалась открытой и хотя он то и дело подходил к ней и становился позади ее стола, хотя внешне почти ничего не изменилось, все было совсем не так, как раньше.
Он уже не подходил к ней так близко, как раньше, и не смотрел на нее таким волнующим взглядом, от которого сердце ее начинало бешено колотиться. Там, где раньше была теплота, не осталось ничего.
Он словно отступил от нее на шаг и теперь постоянно держал ее на расстоянии. Между ними выросла невидимая стена, которая не позволяла ей даже попытаться заговорить о том вечере, что они провели вместе, и объяснить ему, почему она поступила так, а не иначе.
Все же она попыталась завести этот разговор и сказала, что он, видимо, очень доволен исходом дела Гордона Джонсона.
— Строго говоря, это не входило в мои обязанности адвоката, — не вдаваясь в особые подробности, ответил он. — Более того, я отдавал себе отчет в том, что, пытаясь исполнить желание Пола, я могу быть обвинен в незаконном давлении на Патрицию. Ведь завещание, которое осталось после Пола, было совершенно законным. Но я-то знал, какое именно завещание Пол хотел оставить, и, разумеется, это было бы справедливо по отношению к Гордону… Но ведь я просто адвокат, я не Господь Бог, а ведь человек, уверовавший в то, что ему дано право самому вершить правосудие, становится опасным. Я очень боялся, что мое вмешательство скажется на нашей практике, и потому держал вас в неведении.
Даже Ричарду я не мог открыться. Если бы он об этом узнал, то, без сомнения, сделал бы мне официальное предупреждение, как поступил бы и я в подобной ситуации.
Но, к счастью, все обошлось и желание Пола соблюдено.
Он искоса посмотрел на нее, хмурясь.
— Как бы то ни было, я бы не хотел, чтобы молодежь брала с меня пример, и надеюсь, что Общество адвокатов не будет в курсе всех подробностей…
— Безусловно, — согласилась Шарлотта. — А если бы Патриция… миссис Уинтерс надумала пожаловаться…
— Именно, — хмуро согласился Дэниел, — именно поэтому я бы не пожелал ни одному адвокату оказаться в моей шкуре. Ну ладно, вернемся к делу Хеллиера…
Поняв, что он хочет сменить тему, Шарлотта послушно посмотрела на папку у него в руках.
Ах, как она в нем ошиблась, с тоской подумала она позже.
В конце концов, он имел полное право считать ее плохим юристом.
Во сне она вновь и вновь переживала те самые решающие минуты, когда он снял трубку… Только во сне она знала, что, раз он говорит, что это по делу, значит, так оно и есть. Во сне она протягивала к нему руки, а не отворачивалась от него, и шептала, что будет ждать его… что любит его… что желает его.
Но это во сне, а в действительности она сама разрушила то, что начинало зарождаться между ними.