Глава 7

Мелани проснулась с ощущением, что мольбы ее услышаны. Спала она хорошо, без сновидений, а утро встретило ее чудесной солнечной погодой. Значит, она сможет покопаться в саду.

Но почему-то, умываясь и одеваясь, она чувствовала себя вялой и апатичной. Потягивая кофе, она вдруг сообразила, что ей больше не хочется бороться с жизнью, и оттолкнула недоеденный тост.

Аппетита не было, и, вставая со стула, она опять почувствовала легкое головокружение, которое преследовало ее во время гриппа. Тогда врач советовал ей не усердствовать с работой, хорошо питаться и отдыхать как можно больше, и теперь она вспомнила, что последние несколько дней делала все наоборот: почти ничего не ела и совсем не отдыхала.

И вот сегодня утром головокружение и одышка, когда она спускалась по лестнице, снова напомнили ей о перенесенной болезни.

Свежий воздух в саду пойдет мне на пользу, упрямо сказала она себе. Это пробудит аппетит, а если я буду очень стараться, то устану так, что не хватит сил думать о Люке.

Убрав со стола, она надела хлопчатобумажные рабочие брюки, купленные в Натсфорде. Это были вполне приличные, мягкого зеленого цвета брюки из практичного и приятного для кожи материала. Да, верно, они ей чуть великоваты, но когда она сунула ноги в сапоги, — то пришла к выводу, что у нее вид очень даже работящей женщины.

Трава все еще была влажной, а глинистая земля — скользкой.

Мелани прямиком прошла к овощной грядке, отвернувшись от того места, где Люк целовал и ласкал ее. С такой любовью! — тупо подумала она. А потом вдруг взял да отвернулся. Значит, им владело самое обыкновенное плотское желание, безличностное и мимолетное…

Перестань! — приказала она себе, сообразив, что чувства опять выходят из-под контроля. Не доводи себя!

В гараже было много садовых инструментов, и, хотя они были тяжеловаты, Мелани устраивало, что не надо тратиться на новые.

Борясь с настырными сорняками, она пожалела, что лопата столь тяжела.

Надо бы, конечно, купить инструмент более приспособленный для женщины.

Когда-то на этой грядке, видимо, росла зелень для салата — Мелани то и дело натыкалась на осколки стеклянных банок, какими накрывают рассаду.

Из литературы Мелани знала, что современные садоводы предпочитают полиэтилен, и решила, что если успеет расчистить землю, то попробует вырастить салат-латук. Но до той поры было еще далеко, и она раздраженно нахмурилась, когда лопата натолкнулась на еще один осколок стекла — большой, острый, опасный.

Слава Богу, она додумалась купить садовые перчатки, похвалила она себя, кладя осколок стекла в тачку, которую также нашла в гараже.

После часа напряженной работы Мелани вскопала лишь несколько ярдов и поняла, что подготовить грядку под овощи труднее, чем она предполагала.

Мечты о ровных зеленых рядах рассады начали тускнеть и таять под давлением жестокой действительности в виде корней сорняков, мокрых комьев, прилипавших к лопате, и битого стекла, засыпанного тонким слоем земли.

Даже умелому, сильному мужчине понадобилось бы несколько недель, чтобы расчистить небольшой клочок земли, в отчаянии подумала она. Спина у нее ныла, мышцы сводило.

Голодный желудок урчал, но с упрямством, позаимствованным, видимо, от одно-то из ее неизвестных родителей, Мелани продолжала копать, хотя тело всеми доступными ему средствами напоминало, что пора обедать и отдыхать.

Вконец выбившись из сил, она выпрямилась и подняла руку, чтобы отбросить волосы со лба, и в этот момент увидела Люка — он шел по саду прямо к ней.

Она была потрясена и едва сдержалась, чтобы не бросить лопату и не убежать. С трудом растянула губы в жалком подобии вежливой улыбки — так улыбаются незнакомцу.

Он хмурился. Теперь, когда она переборола в себе панику и поверила в то, что это действительно он, сердце ее застучало молотом, а тело отреагировало так, как обычно в его присутствии.

Кожа ее горела, где-то внизу живота чувствовалась дрожь, медленно поднимавшаяся по мышцам, и, чтобы он не заметил ее состояния, пришлось отвернуться и опять приняться за копку.

Но поскольку она была возбуждена, то слишком сильно вонзила лопату в землю. К несчастью, черенок скользнул по стеклу, Мелани не удержала равновесие, и ноги заскользили по глине.

Она видела выступающий из земли осколок стекла и с ужасом понимала, что происходит, но ничего не могла поделать — стекло распороло брюки и вонзилось в бедро.

Она вскрикнула. Люк бросился к ней, поднял на руки и, едва слышно ругаясь, понес к дому.

Прижимая ее к себе, он хмуро спросил:

— Надеюсь, прививка от столбняка не просрочена?

Пытаясь заверить его в том, что прививка не просрочена, Мелани совершила ошибку — взглянула себе на ноги. Зеленая ткань брюк была разорвана, и на ней быстро разрасталось яркое красное пятно. Она вздрогнула и закрыла глаза.

Мелани не была неженкой, но вид кроии — собственной крови — вызвал головокружение, и ей почему-то стало очень холодно.

Неся ее к лестнице. Люк резко повторил свой вопрос:

— Прививка от столбняка, Мелани! Не просрочена?

Она едва кивнула головой, заверяя его, что все в порядке, и вдруг холод, охвативший ее, стал таким невыносимым, что в глазах потемнело и она потеряла сознание.

Когда, довольно скоро, она пришла в себя, то увидела, что лежит полуобнаженная на полу в ванной комнате, а Люк безжалостно режет ножницами ее брюки. Затем он стал осторожно протирать рану на ноге.

Ей все еще было страшно холодно, а нога болела и подергивалась. Она хотела сказать, что и сама может все сделать, но понимала, что у нее ничего бы не получилось. А когда попыталась сесть, он хмуро, не поворачивая головы, приказал:

— Не двигайся, Мелани. Рана может быть глубокой. Надеюсь, что это не так, но кровь пока не останавливается.

Ее передернуло, он поднял голову и хмуро посмотрел на нее.

— Тебе страшно повезло, что стекло не задело артерию. Что тебя дернуло копать там, где полно стекла? Ты же видела его!

От потрясения или от потери крови голова у нее опять закружилась.

— Все было хорошо, пока не появился ты.

— Так, значит, это я виноват?

Она понимала, что ее обвинение несправедливо, но была слишком горда и слишком упряма, чтобы взять свои слова обратно. Они долго смотрели друг на друга. Он изменился, подумала Мелани, он выглядит старше. Такой усталый, неприступный…

— Ну зачем ты все это? — начала она, но он не дал ей договорить.

— Я должен удостовериться, что в ноге не осталось стекла. Хотя вряд ли…

Сейчас может быть больно, — предупредил он, поворачиваясь к ней спиной, и, продезинфицировав руки, начал прощупывать разорванную плоть.

Действительно, оказалось настолько больно, что ей пришлось сильно прикусить нижнюю губу, чтобы не закричать.

Слабость опять начала обволакивать ее. Она приказала себе не терять сознание. Сейчас она скажет Люку, чтобы он шел домой, что ей не — нужна его помощь. Каким-то чудом ей действительно удалось не потерять сознание, пока он миллиметр за миллиметром ощупывал ей ногу, а потом, заявив, что стекла не осталось, начал перевязку.

Рана все еще сильно кровоточила, и Мелани не стоило смотреть на то, что делает Люк, надо было отвернуться или закрыть глаза, но точно рассчитанные ловкие движения его рук, его кожа — кожа мужчины на фоне ее бледной ноги гипнотизировали ее, и она просто не могла не смотреть.

Возможно, от жидкости, какой он обрабатывал рану, кровь потекла еще сильнее; Мелани плохо питалась последнее время, и потому голова слегка кружилась; а оттого, что она лежала на полу ванной только в бюстгальтере, трусиках и носках, ей стало очень холодно. От холода, слабости и головокружения ей было все труднее и труднее цепляться за сознание, противостоять коварной, быстрой, отупляющей волне холода, заливавшей ее. Она с отчаянием, прерывисто вздохнула, и Люк тут же обернулся.

Может, даже к лучшему, если она потеряет сознание, подумал он устало.

Рана глубокая, но, слава Богу, ни связки, ни сосуды не задеты, надо только хорошо перевязать, и кровотечение остановится. Он вдруг почувствовал себя очень старым и уставшим и плотно сжал губы.

Мелани как сквозь сон воспринимала все, что делал Люк, и полностью пришла в себя, только когда он поднял ее на руки и отнес сначала в ее спальню, а затем в другую, в которую она перебралась предыдущей ночью.

Она попыталась возразить, когда Люк откинул ватное одеяло, но он не обратил на это внимания и, укутав ее до самого подбородка, жестко сказал:

— Я вниз, принесу тебе поесть и попить. Разве можно так над собой издеваться? Только, Бога ради, не говори, что ты не ешь потому, что не можешь себе этого позволить.

Мелани без сил смотрела ему вслед. Резкость, с какой он произнес эти слова, причинила ей боль; она закрыла глаза, и слезы, вызванные то ли отчаянием, то ли болью в бедре, все-таки прорвались наружу и потекли по щекам.

Она хотела одного: чтобы Люк ушел и оставил ее в покое. Надо же упасть прямо на осколок стекла! Если бы Люк не появился вовремя и не помог… Она содрогнулась. Бессмысленно было убеждать себя в том, что, если бы Люк не появился, она бы и не упала. Она сама не была в этом уверена, хотя уже успела упрекнуть Люка.

Лежа под ватным одеялом с открытыми глазами, она дрожала, представляя, что с ней могло бы произойти. А если бы стекло перерезало артерию? А если бы она не последовала совету Луизы и не сделала прививку от столбняка, прежде чем ехать в деревню? А если…

Зубы ее стучали от страшных видений, и она сообразила, что Люк вернулся, только когда он кашлянул, чтобы привлечь ее внимание. Она открыла глаза, сердце ее дернулось.

Люк поставил поднос на дубовый комод. Мелани увидела тарелку с омлетом, от вида которого желудок тотчас сжался, и чашку кофе.

— Что с тобой? Что случилось? — заволновался Люк, подходя к кровати.

— Мне холодно, — нетвердым голосом сказала Мелани.

— Холодно?

К ее ужасу, он сел на кровать, скользнул рукой под одеяло и притронулся к ней. Она содрогнулась от желания подползти поближе и всем телом впитывать в себя его тепло. Это был инстинктивный, лишенный всякой сексуальности порыв, но она с трудом сдержала себя.

— Ты потеряла много крови, — сказал Люк, нахмурившись, глядя на нее сверху вниз. — Пожалуй, надо вызвать врача.

Мелани замотала головой.

— Нет, нет, не надо. Все уже нормально.

— Правда?

Люк с сомнением посмотрел на нее. Он осунулся и был странно напряжен, и она едва не протянула к нему руку, чтобы погладить его.

— А я вот о себе такого сказать не могу, — довольно жестко произнес он и тут же бесстрастно добавил:

— Ты хоть понимаешь, как ты была близка от… Он не договорил, под гладкой кожей заиграли желваки. Он выругался сквозь зубы. — Не смей больше со мной так поступать, Мелани! Я сегодня лет десять жизни потерял…

Голос его дрожал. Мелани потрясение раскрыла глаза, видя, что он едва сдерживается. И это Люк? Тот самый, что бросил ее? А сейчас смотрит на нее повлажневшими глазами, сжимая и разжимая руки.

— Мелани, я так по тебе скучал!

Кто из них первым бросился в объятия другого, Мелани не помнила, только вдруг они прижались друг к другу, и она почувствовала щекой мягкую кожу его шеи.

— Когда я увидел, что ты падаешь… — произнес он глухо. Губы Люка прижались к пульсирующей у нее на шее жилке, и непередаваемые ощущения волнами побежали по ее телу.

Она напрочь забыла о тошноте, о слабости, о решимости навсегда забыть его. Она как во сне цеплялась за него, инстинктивно чувствуя, что, какой бы низменной ни была его страсть, в ней все равно была нежность; как бы ни была велика его потребность обладать, она не превратится в обыкновенную эгоистичную жадность; насколько бы ни был яростен шторм, увлекший сейчас их обоих. Люк ее пощадит.

Она понимала все это не разумом и не логикой, это было знание души, инстинкт; нечто такое, чему она не могла противиться, как ни пыталась из осторожности подавить в себе порыв страсти.

Еще совсем недавно ей стало бы стыдно, она была бы до глубины души потрясена, скажи ей кто-нибудь, что она станет такой распутной, что едва этот мужчина притронется к ней, как она тут же забудет об осторожности и своих моральных принципах.

Но сейчас ей было все равно. Сейчас, когда Люк дрожащими руками потихоньку поднял край разделявшего их одеяла, а губы его скользили по ее шее, жар его тела обжег ее даже через одежду, как настоящий огонь.

— Мелани, если бы я тебя потерял…

В словах этих, которые он с мукой выдохнул ей в щеку, было сильное чувство. Ладонью она ощущала бешеное биение его сердца, говорившее ей о его желании, эхом отдававшемся в ней.

Руки его скользили по ее телу, увлекая за собой оставшуюся одежду, и она непроизвольно помогала ему, а затем замерла с широко раскрытыми глазами, следя за тем, как сам он торопливо раздевается и небрежно бросает одежду на пол.

Еще совсем недавно ей было бы стыдно наблюдать за такой сценой, она и своей-то наготы стеснялась, не говоря уже — о том, чтобы смотреть на обнаженного мужчину. Но сейчас она испытывала только какой-то священный трепет и радость, а когда он повернулся к ней, у нее даже перехватило дыхание, захотелось протянуть руку и притронуться пальцами к его коже.

Она с удивлением смотрела на мужскую, столь отличную от ее, плоть.

Там, где ее тело мягко изгибалось, тело Люка было твердым и неподатливым, а кожа плотно облегала мышцы. Там, где ее кожа была гладкой и нежной, его была скрыта черными буйными волосами, к которым так стремились ее пальцы.

Взгляд ее опускался все ниже и ниже, скользнул по животу и беспомощно задержался там. Все это было ей в новинку, но она не испытывала ни малейшего сомнения, ни малейшего замешательства, ни малейшего опасения, только растущее желание, начавшееся со сладкого зуда меж бедер. Когда Люк со стоном обхватил ладонями ее грудь, она была уже готова к его прикосновению и тело ее подрагивало в молчаливом ожидании. Он прошептал ей в плечо:

— Мелани, не смотри на меня так. Я хочу, чтобы этот первый раз был особенным, чтобы он длился долго. Я хочу доставить тебе удовольствие, но, если ты будешь так на меня смотреть, я могу обо всем забыть.

От этих слов перед глазами у нее возникли такие картины, что стало жарко, и мысли ее отразились в глазах.

Люк застонал и впился губами в ее тонкую кожу. Однако через несколько секунд очнулся, перестал терзать в эротическом экстазе ее грудь и теперь целовал, нежно и неторопливо, необычайно чувствительный сосок, а рука его гладила нижнюю часть ее живота.

Тело девушки подергивалось от наслаждения. Ей хотелось прикоснуться к нему, возбудить его так же, как он возбуждал ее.

— У тебя потрясающая кожа, — глухо произнес Люк. — Такая нежная, такая сладкая, что мне хочется попробовать каждый дюйм.

Она не смогла сдержать дрожь. Доведенная до предела его нежными прикосновениями, Мелани конвульсивно дернулась от намека на то, как и где он хочет ее ласкать.

Приняв молчание за согласие, Люк начал медленно и нежно целовать все ее тело. И хотя Мелани не чувствовала в нем голодного желания, было такое ощущение, что с каждым новым поцелуем он удовлетворяет страсть, которой уже не в силах управлять.

Не один раз от прикосновения его губ она непроизвольно изгибалась, чтобы плотнее прижаться к нему, и вскрикивала от потребности завершения; но, как бы она ни изгибалась, как бы ни учащалось ее дыхание, как бы ни горело желанием ее тело, он не торопился и с каждой новой лаской подводил ее ближе и ближе к грани, за которой она уже не сможет держать себя в руках.

Когда губы его коснулись самой интимной части ее тела, она была уже настолько возбуждена, что даже и не попыталась его остановить, лишь с протяжным стоном выдохнула его имя, а тело содрогалось, отдавая себя в его власть, стремясь к нему. Люк тоже застонал.

Когда он перестал ее ласкать и когда развернулся так, что вся его мощная фигура нависла над ней, Мелани и сама не знала.

Просто в какое-то мгновенье тепло его губ уступило место другому ощущению, и наслаждение, которое она до этого испытывала, уступило место еще более яркому, более острому, и она непроизвольно задвигалась вместе с Люком в извечном ритме страсти.

Если боль и была, то она ее не заметила: все чувства были сосредоточены на том, чтобы вобрать в себя потрясающее, неожиданное, неотразимое удовольствие, которое она получала оттого, что они с Люком — единое целое.

Вдруг тело ее конвульсивно дернулось, участившееся дыхание со стоном оборвалось, и, познав полноту жизни, душа устремилась ввысь. Ей казалось, что она парит среди звезд, счастливая, не обремененная ничем, даже собственным весом.

Позже она услышала, как Люк зовет ее. Он вытянулся в струнку, кожа его была влажной и горячей, а плоть — твердой и требовательной в ее мягких ножнах. И вдруг он тоже достиг высот блаженства, где только что побывала она, и, задрожав, обмяк в ее объятьях.

Он прижал ее к себе, шепча на ухо слова восхищения, гладя пальцами шелк волос, целуя чувствительный изгиб шеи и подбородок, а она дрожала, слишком потрясенная и слишком смущенная, чтобы рассказать, как ей было хорошо.

Она и не заметила, когда уснула, а руки и ноги их переплелись, как это бывает с влюбленными. Она знала только, что, когда проснулась, Люк был рядом и так крепко прижимал ее к себе, что впервые за всю жизнь одиночество, которое было столь неприятной частью ее существования и давило на нее тяжелым бременем, рассеялось как дым.

Люк отвел волосы с ее лица и прошептал, касаясь губами ее губ:

— Тебе не больно?

Мелани подумала, что он говорит о ноге, и отрицательно помотала головой, но тут же покраснела, сообразив, что почти и не заметила другой боли.

— Правда? — прошептал он, щекоча ее своим дыханьем. — Ты не обманываешь?

Его забота и нежность привели ее в восторг. Огромная радость распирала ее изнутри, ей даже показалось, что, отпусти он ее сейчас, она, как воздушный шарик, взмоет к самому потолку. Но он не собирался ее отпускать. Наоборот, прижал к себе еще крепче и все повторял и повторял:

— Ты не обманываешь?

— Не обманываю, — заверила Мелани, смеясь и глядя на него, как на ребенка. — Как тебе это доказать?

Но тут же чуть не задохнулась, по его взгляду поняв, что он опять ее хочет.

Она не смогла сдержаться, и губы ее слегка дрогнули в безмолвном "опять?

".

— Только если ты этого хочешь.

Только если она хочет! Неожиданная дрожь пробежала по ее телу, раскрывая ей нечто новое о ее собственных чувствах. Она задержала дыхание, глядя на него широко раскрытыми глазами, но, когда он положил ее руку на себя, показывая, что делать, простое прикосновение вновь зажгло в ней тот огонь, который, казалось, уже погас после первого раза.

Теперь он стонал от удовольствия, когда она притрагивалась к нему сначала пальцами, а потом, уверовав в себя и распаляясь, губами. Наконец он задрожал и прошептал, что она мучает его своими ласками…

Когда она вновь проснулась, было уже далеко за полдень. Люк одетый сидел на краю кровати и смотрел на нее со странным сумрачным выражением, отчего сердце ее тревожно дернулось и беспокойство сменило выражение сонного удовольствия.

— Что случилось. Люк? — нервно спросила она. — Что?

— Ничего, все в порядке. Просто у меня есть кое-какие дела. — Он поднялся. — Я оставлю тебя ненадолго, но, когда я вернусь… когда я вернусь, нам надо поговорить.

О чем? — обеспокоенно подумала она, но промолчала. За все время, что они провели вместе, Люк ни разу не произнес слово «люблю». Тогда она не обратила на это внимания, потому что он любил ее, и она была уверена, что он ее любит, и слова были не нужны. Но сейчас, когда он так откровенно отдалился от нее, она не могла не переполошиться: а что, если она все не так поняла? А что, если он ее не любит? А что, если… Зачем мучить себя? Он вернется, и они поговорят. А пока…

А пока она встанет, примет ванну, оденется и приготовит что-нибудь поесть. И когда Люк вернется…

Она покраснела, сообразив, что опять думает о любви. А может. Люк останется у нее на ночь?

Она быстро встала, не обращая внимания на тупую боль в ноге и с гримасой глядя на наложенную Люком повязку. Вряд ли повязка придает привлекательности, подумала она. Хотя юбка длиннее, прикроет… Как долго не будет Люка? Успеет ли она сделать все, что задумала: помыть волосы, поменять постельное белье… Она опять покраснела, все еще смущенная своими собственными мыслями, и, неловко прихрамывая, направилась в ванную, прихватив чистое белье.

Глава 8

Двумя часами позже волосы Мелани блестели как шелк, а умело наложенный макияж выделял румянец и яркий блеск глаз. На ней было платье до колен, с поясом, подчеркивавшим тонкую талию, а кожа пахла дорогим мылом, подаренным ей Луизой на Рождество.

В гостиной уютно потрескивал камин. Она поела. И сменила постельное белье, торопливо отведя взгляд от маленького красного пятнышка на простыне.

Это оказалось неожиданностью. Почему-то она не предполагала, что ее девственность оставит после себя столь явный след. От этого следа воспоминания о любви стали еще более интимными, тело ее напряглось, а кровь усиленно запульсировала в венах… Поразительно, как легко Люк пробудил ее чувственность.

Как же она его любит! Она даже вздрогнула, настолько ранимой делала ее эта любовь.

Минут через десять с улицы донесся шум останавливающейся машины. Мелани задрожала.

Ей удалось не поддаться соблазну и не броситься к окну. Она ждала.

Наконец раздался короткий стук в дверь.

Странно, что Люк стучится в парадную дверь, раньше он все время приходил через кухню. Но она пошла открывать, надеясь, что нетерпение, беспокойство и восторг не слишком явно написаны у нее на лице.

Однако, открыв дверь, Мелани увидела вовсе не Люка. Перед ней стояла женщина. Та самая, что так пристально и злорадно смотрела на нее из «ВМW».

— Ага, так ты еще здесь? — пренебрежительно бросила незнакомка и, оттолкнув Мелани, прошла в холл. — Хотя, собственно, чему тут удивляться?

Люк говорил, что ты поразительно толстокожа.

Люк? Люк знает эту женщину?.. Ужас едва не парализовал Мелани.

— Я вас не знаю. Что вам нужно?.. — начала она неуверенно.