Глава 1

Мелани с трудом удерживала равновесие на верхней ступеньке шаткой деревянной стремянки. И тут зазвонил телефон. Момент был самый неподходящий:

Высунув от напряжения кончик языка, она прилаживала к стене первый кусок обоев, от которого зависела вся стена. А обои, как назло, закручивались и никак не хотели прилипать к стене.

Решив не обращать внимания на настойчивый звонок, Мелани начала осторожно разглаживать липкую бумагу по стене, но уже не могла сосредоточиться на работе, как прежде.

Она начала уставать от одиночества, хотя не так давно сама к нему стремилась. Она приехала сюда, чтобы пожить весну и лето в мирной деревенской глуши, без особой спешки приводя в порядок столь неожиданно доставшийся ей дом. Ей нужна была передышка, надо было прийти в себя после тяжелого гриппа и удара, нанесенного ее самолюбию Полом. Оказывается, он не любил ее, а просто «ухлестывал» от скуки, на самом деле мечтая жениться на Саре Джефферис, чтобы соединить состояния их отцов.

Об этом Мелани предупреждали, и не раз. Луиза Дженкинс, ее начальница, возглавлявшая отдел по связям с общественностью, будучи старше и мудрее Мелани, раскусила его сразу и осторожно намекала ей, что не стоит возлагать особых надежд на Пола и принимать всерьез его ухаживания. И действительно, стоило Мелани отказаться провести выходные с Полом, он благополучно провел их с Сарой.

Когда Луиза, как можно мягче, рассказала ей об этом и о скорой помолвке Пола, Мелани, скрывая боль, с вызовом заявила, что на Пола Кармайкла ей наплевать. К счастью, сердце ее пострадало меньше гордости.

Молодец! — похвалила Луиза и добавила, что Пол — человек никчемный и слишком тщеславный, чтобы сделать женщину счастливой. Выйдя за него замуж, дабы влить капитал отца в дело Кармайклов, Сара очень скоро поймет, что вместо обожания, которым окружил ее сейчас Пол, уделом ее будет полное безразличие.

Мелани слушала и кивала.

На помолвке было приказано присутствовать всему персоналу фирмы. И хотя внутри у нее все горело от боли, ей удалось сохранить на лице ясную безмятежную улыбку и отметить это событие с коллегами за специально сервированным для них столиком.

Но как она ни убеждала себя в том, что ей повезло — так легко отделаться от Пола, ведь он и не собирался на ней жениться, боль от собственной ошибки, от собственной глупости все не утихала у нее в сердце. И ей оставалось только благодарить судьбу за то, что ее свалил жестокий грипп.

И вдруг она получила письмо из адвокатской конторы, где ей сообщалось, что она стала единственной наследницей некоего Джона Вильяма Барроуса, оставившего ей не только пятьдесят тысяч фунтов стерлингов в банке, но и уютный, хотя и находящийся в плачевном состоянии, коттедж на окраине небольшой деревушки в Чешире с запущенным садом и несколькими акрами земли.

В конторе ей пояснили, что с продажей дома, если у нее возникнет такое желание, трудностей не будет, и посоветовали поступить именно так, принимая во внимание состояние, до которого довел дом мистер Барроус, отличавшийся в последние годы довольно эксцентричным поведением.

— А у него что, не было родственников, семьи? — удивленно спросила Мелани, совершенно не понимая, почему этот незнакомец завещал состояние именно ей.

— Только один, — заверил ее адвокат. — Троюродный брат, которого мистер Барроус, по-видимому, и в глаза не видел.

На ее следующий вопрос, не следовало ли передать поместье именно этому человеку, адвокат терпеливо пояснил, что мистер Барроус имел полное право распоряжаться своим имуществом, как ему заблагорассудится, и выбрал именно ее. К тому же троюродный брат мистера Барроуса — человек вполне состоятельный, для него пятьдесят тысяч фунтов — сумма ничтожная, а запущенный дом скорее обуза, нежели радость.

Если бы она не чувствовала себя такой разбитой и подавленной последними событиями, если бы солнечный свет не высвечивал так ярко убогость ее жилища… если бы не острое любопытство, пробужденное в ней коттеджем и самим Джоном Барроусом, Мелани, скорее всего, согласилась бы с предложением адвоката и тут же поручила бы ему продать дом и землю.

Луиза стала убеждать ее, что коттедж — это просто подарок небес и что ей нужно пожить с полгода в деревне.

— Я никогда не жила в — деревне, — запротестовала она, но Луиза рассмеялась:

— Чешир — это не латиноамериканская сельва! Хочешь, мы с Саймоном отвезем тебя туда в выходные? Хоть посмотришь, что за место.

Саймон, муж Луизы, был экспертом по недвижимости и потому мог точно сказать, в каком состоянии пребывает ее собственность. И Мелани с благодарностью приняла предложение.

Следуя совету Луизы и Саймона, который оценил состояние дома как вполне приличное, она решила потратить немного денег и времени на косметический ремонт, прежде чем выставлять дом на продажу.

— Но даже если ты решишь его продавать, землю оставь, — посоветовал Саймон. — Ходят слухи, что где-то рядом новая автодорога, так что цена на землю сильно подскочит…

Вот так она и оказалась на верхней ступеньке шаткой стремянки.

Телефон наконец умолк, и Мелани осторожно спустилась с шаткой лестницы полюбоваться результатами своего труда.

Несколько дней назад владелец магазина обоев, с которым она советовалась, как оживить серый, неприглядный интерьер, показал ей чудесные обои с нежными розовыми и голубыми цветами на мягком кремовом фоне. Мелани была в восторге.

Слегка расплывчатый рисунок скроет неровность стен, пояснил владелец магазина. К тому же обои были самоклеящимися, и ей оставалось только смочить их водой и клеить. Правда, впервые в жизни!

— А если у вас ничего не получится, я дам вам адрес отличного мастера, добавил владелец магазина с мягкой улыбкой, увидев ее растерянность от огромного количества рулонов.

До тех пор она снимала малюсенькую однокомнатную квартирку и потому не имела ни малейшего опыта в подобного рода делах.

А еще до того жила в бедном, всеми забытом сиротском приюте.

Мелани осталась без родителей трех лет от роду; родственников, готовых взять ее на воспитание, у нее тоже не оказалось. Повзрослев и осознав свое одиночество, она научилась скрывать боль под ослепительной непринужденной улыбкой. Но сама все время представляла, какой была бы ее жизнь, не погибни родители в автомобильной катастрофе.

Может, именно чувство одиночества и потребность в близком человеке и сделали ее легкой жертвой Пола.

По крайней мере в одном Луиза была права: коттедж придал новизну ее жизни.

Она всегда была независимой и никому не доверялась, но постепенно поняла, что потребность в общении и дружбе не является проявлением слабости и вреда ей от этого не будет.

Здесь, в деревне, люди даже не скрывали своего любопытства, и, хотя коттедж стоял почти в двух милях от деревни, у нее уже побывало несколько гостей, жаждавших увидеть наследницу мистера Барроуса.

Мелани не понимала, почему Джону Барроусу пришла в голову мысль оставить ей и дом, и землю, да и его адвокат был обескуражен не меньше.

Нахмурившись, Мелани рассматривала наклеенный кусок обоев.

Она была небольшого роста, тонкокостная, о таких говорят «миниатюрная».

После гриппа она осунулась, под глазами появились темные круги, а движения, обычно энергичные, сейчас стали вялыми и замедленными. Она заплела длинные темные волосы в косу, отчего казалась моложе своих двадцати четырех лет.

Двадцать четыре… Пол рассмеялся, когда она отказалась провести с ним выходные. Ни за что не поверю, что ты такая скромная, заявил он. В твоем возрасте и при таком-то прошлом…

Это задело ее. Он явно намекал на то, что сирота не может позволить себе роскошь быть слишком разборчивой. Она тогда попыталась отогнать от себя эту догадку и сделать вид, что не заметила издевки.

Мелани очень любила читать. Книги помогали ей забыть о своем одиночестве, и, возможно, именно потому, что она начиталась в детстве сказок, даже повзрослев, она все еще мечтала о прекрасном принце и не позволяла себе мимолетных романов, на которые с такой легкостью шли другие девушки.

Возможно, Пол прав, возможно, она и в самом деле до глупости наивна;

Возможно, большинство мужчин просто посмеются над ее неопытностью; возможно также, что в этом возрасте пора бы перестать мечтать о любви и о счастье до гробовой доски.

Но теперь, когда у нее открылись глаза и она поняла, что представляет собой Пол, ей вовсе не хотелось оказаться на месте Сары Джефферис.

Она тщательно отрезала следующий кусок обоев, так же тщательно свернула его и опустила в тазик с водой.

Сделать ремонт самой ей посоветовала Луиза. Она даже отвезла ее к себе и показала, как они с Саймоном отремонтировали свой уютный дом.

Луиза, хотя и была лет на десять старше Мелани, стала первым настоящим другом в ее жизни. Ее муж тоже был очень добр к Мелани, и она сделала исключение: впустила их в свою жизнь.

Как только ей исполнилось восемнадцать, она научилась водить машину и получила права, хотя и сама не знала, зачем ей это нужно. И вот теперь это пригодилось. Луиза и Саймон убедили ее, что в таком уединенном месте машина просто необходима, а когда она увидела ярко-красный, как пожарная машина, «фольксваген-битл», она тут же влюбилась в него. Луиза даже посмеялась над ней, сказав, что она находка для продавцов.

На эту крошечную машинку ушли все ее сбережения, поскольку из своего наследства она не намеревалась тратить ни пенни. У нее были другие планы.

Богатство, роскошь, то, что называется легкой жизнью, не привлекали Мелани. Втайне она мечтала лишь о собственном доме, поближе к природе.

И, конечно же, в мечтах она населяла его семьей, которой у нее никогда не было. Возможно, именно поэтому она так легко поддалась на уговоры Луизы перебраться в коттедж, хотя бы ненадолго.

Но, если уж быть честной до конца, была еще одна причина: в глубине души она надеялась, что побольше узнает о своем неожиданном благодетеле.

Мелани совсем не разбиралась в мужчинах, о чем свидетельствовал ее печальный опыт общения с Полом, и потому не понимала, как незнакомый человек мог завещать ей свое состояние. Адвокат предположил, что, может, они дальние родственники, но она точно знала, что у нее никого нет.

Возможно, он был знаком с вашими родителями, предположил адвокат. Но она опять помотала головой. Если бы это было так, он нашел бы способ как-то заявить о себе еще при жизни.

У самого Джона Барроуса, по всей видимости, родственников тоже не было, если не считать того самого троюродного брата. Джон Барроус родился в этом доме и прожил здесь всю жизнь, а последние годы провел в полном одиночестве.

Мелани передвинула стремянку и стала осторожно подниматься с новым куском обоев.

Приклеить его оказалось даже труднее, чем первый: надо было подогнать рисунок. Набухшая от клея бумага чуть надорвалась, и Мелани, обозвав себя неумехой, поторопилась подхватить обои пониже, чтобы они не рвались дальше.

Возможно, не будь столь поглощена работой, она не испугалась бы так сильно, когда дверь в спальню неожиданно открылась и незнакомый мужской голос вдруг бодро произнес:

— Извините, что врываюсь без приглашения. Я вам звонил, но никто не подходил к телефону. А поскольку дверь оказалась открыта, я…

Обои выпали у Мелани из рук, и она резко обернулась, забыв, что стоит на шаткой стремянке.

Незнакомец отреагировал мгновенно. Едва стремянка накренилась, а вместе с ней и Мелани, в один прыжок он пересек комнату и, подхватив ее за талию, сдернул со стремянки, которая уже в следующее мгновение с грохотом рухнула на пол.

Ей стало плохо от столь неожиданного появления незнакомца и осознания того, что она едва не разбилась. Она почувствовала такую слабость, что сил хватило только на то, чтобы уцепиться за его мускулистые руки. Он же крепко прижимал ее к себе, внимательно разглядывая.

Краска начала заливать ей лицо, выдавая, что она не привыкла У такой фамильярности и что ей не по себе. Заметив это, он слегка нахмурился, продолжая разглядывать ее.

Странно, почему так нахмурены эти черные брови над серыми глазами? подумала Мелани, когда отважилась взглянуть ему в лицо.

Он держал ее без малейшего усилия, словно ребенка. Когда она сообразила, что сцена затянулась, то возмущенно зашевелилась, напоминая, что пора бы ее отпустить.

Однако, не добившись желаемого результата, с трудом вымолвила:

— Может, отпустите меня?

Он, слава Богу, уже не смотрел на нее. На лице у него было озадаченное выражение, и она вдруг сообразила, что он разглядывает стену, которую она только что оклеивала. Когда он вновь перевел взгляд на нее, Мелани вздрогнула, как от удара. В следующее мгновенье тело ее словно расплавилось, и она была уверена, что, если он поставит ее сейчас на пол, она просто превратится в лужицу у его ног.

Ни один мужчина не держал ее на руках, тем более такой. Возможно, он не так красив, как Пол, у которого гладкая кожа, модно уложенные волосы, широкая кость и массивная мускулатура, зато в нем столько мужественности, что Пол рядом с ним показался бы слабым и женственным.

— Чуть позже, — почти весело произнес незнакомец. — Для начала я требую награды.

— Награды?..

Если бы он не улыбнулся, девушка и не заметила бы, что повторила это слово медленно, словно под гипнозом. Ей часто приходилось читать про хищную улыбку, но впервые она увидела ее только сейчас. Мелани бросило в холод, потом в жар, а где-то в глубине забилось едва узнаваемое запретное желание.

Ощущение это было настолько новым и сильным, что она замерла, глядя на него широко раскрытыми от удивления глазами.

А глаза незнакомца вдруг сузились и так заблестели, что сердце ее бешено заколотилось. Он не понял причину ее потрясения и терпеливо, словно ребенку, пояснил:

— Награды за то, что я появился вовремя и спас вас. Разве не так случается в сказках?

Она вздрогнула и отвернулась, но, не удержавшись, глянула на него искоса, закусив губу. Он сказал это так, словно знал о ее детской навязчивой мечте.

Но она уже не ребенок. Ей двадцать четыре года, и он не имеет никакого права врываться к ней в дом, даже если она по рассеянности и оставила черный ход открытым.

Но она не успела высказать все это. Незнакомец заговорил первым, и голос у него был низкий, мягкий и завораживающий:

— У вас такие красивые, такие неотразимые губы, что я могу просить только об одной награде. Ваши губы просто созданы для поцелуев.

Голова у нее шла кругом. Боже, что с ней творится? Такого не бывает.

Такие мужчины не появляются на пороге и не требуют в награду поцелуя… А ее губы…

Она машинально облизала их языком, и глаза его потемнели. Однако наивность и отсутствие всякого опыта были настолько явно написаны на ее лице, что он заколебался.

А что, если он ошибается? Она такая хрупкая, такая растерянная, такая ранимая… Но он напомнил себе, что не имеет права на всякого рода допущения, что пришел сюда с вполне определенной целью, что он…

Мелани посмотрела на него и вздрогнула — глаза его из серых стали фиолетовыми, а зрачки настолько расширились, что…

Сердце его заколотилось быстрее, а тело напряглось — он уловил теплый запах ее тела. Несмотря на хрупкость и невинный взгляд, она женщина.

Он опустил голову, твердо напомнив себе о цели своего визита.

Мелани дрожала. Сейчас он ее поцелует, она знала это. Она также знала, что должна остановить его. Но как? Что может она противопоставить такому крупному, мощному мужчине?

Он смотрел пристально, завораживая ее, и она не могла пошевелиться.

Теплое дыхание скользнуло по ее щеке, и кожа тут же покрылась мурашками.

Когда губы их соединились, тело ее содрогнулось. И хотя мозг взывал к осмотрительности, отчаянно предупреждая о невиданной опасности, тело осталось глухо к здравому смыслу.

Он поцеловал ее медленно и нежно, и она была настолько поглощена этим поцелуем, что даже не заметила, как он осторожно поставил ее на пол. Мелани инстинктивно потянулась к нему и обхватила за шею. А когда кончиком языка он раздвинул ей губы, сердце ее забилось так, что даже дыхание перехватило.

Одной рукой он поддерживал ее под подбородок, а другой крепко прижимал к себе.

Пол тоже целовал ее. Несколько раз, и очень страстно, по крайней мере ей так казалось. Она и до Пола уже знала, что такое поцелуй, но подобного не испытывала никогда. А поскольку человек этот целовал ее без жадности и непреодолимой потребности, как Пол, а просто ласкал, он не подавлял ее, и ее собственная реакция была гораздо сильнее, чем те чувства, которые пробуждал в ней Пол.

Когда он начал медленно отстраняться, она непроизвольно потянулась за ним, и в ответ он что-то проурчал, то ли раздраженно, то ли насмешливо.

Этот звук сразу привел ее в чувство, и она тут же отняла от него руки, не дожидаясь, когда он сделает это за нее. Однако, едва он отступил на шаг, она, к собственному ужасу, поняла, что снова жаждет его прикосновения.

Пока Мелани с трудом приводила в порядок свои чувства, он обошел ее и, взглянув на стену, отрывисто сказал:

— Знаете, деревянные стремянки небезопасны. Лучше купите алюминиевую. Вы только подумайте, что было бы, если б вы на самом деле упали, а меня бы здесь не оказалось!

Если бы тебя здесь не было, то я бы не упала, мысленно ответила Мелани.

Поскольку он отошел довольно далеко, она быстро пришла в себя, сообразив, что этот незнакомый человек без спросу вошел в ее дом и что, хотя женское начало убеждало ее в обратном, он может быть опасен.

— Гм, — промычал он, подойдя поближе к стене. — Вам нужен отвес.

Она удивленно подняла на него глаза.

— У меня дома есть веревка и кусок мела. Я потом покажу, как это делается.

Он с мягкой теплой улыбкой посмотрел на нее, и сердце ее снова забилось учащенно.

— Извините, вы, наверное, удивляетесь, кто я такой и какое имею право вам надоедать. Дело в том, что я только что переехал в соседний коттедж, ниже по улице. А к нему еще не подведены коммуникации. Вот я и подумал: может, вы разрешите мне сделать пару звонков? Кстати, меня зовут Люк.

— Мелани, — ответила она, механически подавая ему руку.

Его пожатие оказалось крепким, но в меру. Ладонь у него была мозолистой, видно, он привык к физическому труду, да и джинсы у него были дешевые.

Несмотря на это, он производил впечатление человека, привыкшего отдавать распоряжения, а не выслушивать их. Хотя что я знаю о мужчинах? — посмеялась над собой Мелани.

— Люк… — повторила она уже тверже, намереваясь показать ему, что она не круглая дура.

— Люк Чалмерс, — почти весело представился он и мягко добавил:

— Надеюсь, вы не сердитесь на меня за то, что я воспользовался возможностью, великодушно посланной мне судьбой?

Сержусь?! Сердце екнуло. Не самая лучшая характеристика того смятения, в какое он ее привел. Каким-то чудом, однако, ей удалось довольно сухо заметить:

— У вас привычка такая — целовать незнакомых женщин?

— Только таких красивых и соблазнительных, как вы, — серьезно ответил он.

— А это случается крайне редко. Настолько редко, что со мной — впервые.

У нее было такое чувство, что против воли она оказалась вовлеченной в какую-то неизвестную ей игру, которая, с одной стороны, была потрясающе интересной, а с другой — очень опасной.

— Вам нужен телефон? — напомнила она, с трудом переводя дыхание. — Он внизу. Я покажу.

Когда она проходила мимо. Люк нежно скользнул пальцами по ее ладони, и она опять вздрогнула. Его пальцы обвили ее запястье, а другая рука скользнула по лицу.

Уж не хочет ли он опять ее поцеловать? И еще раз довести до умопомрачения? Нет, слава Богу, вроде бы нет. Он просто что-то смахнул у нее с лица, и от неожиданности у нее даже перехватило дыхание. Она удивленно подняла глаза, и он показал ей клочок обоев.

— Если не ошибаюсь, в восемнадцатом веке женщины наклеивали мушки себе на лицо, желая привлечь внимание к глазам и губам. Но чтобы для этой цели использовали обои, такое я вижу впервые. Как жаль, что она прилипла к скуле, а не к губам, — добавил он насмешливо. — А то бы я опять потребовал награды.

Мелани попыталась собраться с духом и должным образом отреагировать на столь откровенные заигрывания, но, к собственному удивлению, смогла только бросить на него немой взгляд, про себя молясь, чтобы он не заметил, как ей хочется именно этого.

Что с ней происходит? Пол уже преподал ей хороший урок, и она поняла, как глупо доверять мужчинам, лелеять детские мечты о внезапном появление принца и любви с первого взгляда.

— Телефон, — напомнила она. — Телефон внизу.

— Ах да, телефон, — серьезно согласился он. Настолько серьезно, что она испугалась: уж не смеется ли он над ней? От этой мысли она смущенно покраснела. Ну что же, она, без сомнения, это заслужила. Зачем было позволять ему так с собой обращаться? Зачем позволила целовать себя?

Зачем… Зачем что?

Сердце болезненно забилось, когда она поняла, что ничего не может ему противопоставить.

Телефон стоял в гостиной. Она провела Люка к аппарату, а сама ушла на кухню. Когда он сюда зайдет, она своим молчанием и холодностью заставит его понять, что, несмотря на тот поцелуй, она не поддастся его дерзким комплиментам и ухаживаниям.

Он явно разбирается в женщинах, в их тщеславии и уязвимости. Поэтому пусть знает: хотя они и близкие соседи, ни к чему не обязывающий роман, в коих он, без сомнения, дока, не входит в ее планы. Пусть лучше оставит свои комплименты и поцелуи для кого-нибудь другого.

Но когда Люк появился на кухне, на лице его было столь озабоченное выражение, что она тут же спросила:

— Что-то случилось?

— Да. — Ему было явно уже не до комплиментов. — Боюсь, что телефон мне проведут не раньше чем через несколько недель. Электричество, слава Богу, обещают подключить уже через пару дней. Но телефон мне просто необходим для работы!

— Для работы?

— Ну да, — подтвердил он. — Ведь я частный детектив.

Мелани не могла скрыть удивления.

— К-кто?

— Частный детектив, — повторил он как ни в чем не бывало. — У меня тут одно дело. Подробности я вам рассказывать не буду, естественно. Но коттедж я снял в надежде, что мне удастся спокойно поработать. Он стоит на отшибе, и беспокоить меня тут никто не будет. А это извечная проблема в деревне. Люди слишком любопытны и хотят знать все о своих соседях. В городе мы к этому не привыкли.

— Да, что верно, то верно, — согласилась Мелани. Она тоже заметила это, и поначалу ей даже стало не по себе от любопытства местных жителей, но потом она подумала, что за этим скрывается самое обыкновенное желание помочь.

— А вы не местная? — спросил он, едва скрывая удивление.

— Нет… в общем, нет.

Он подождал, словно приглашая ее к откровенности, но, поскольку она молчала, мягко сказал:

— Это нас объединяет. Два незнакомца в чужой стране.

Почему-то ей стало хорошо от этих слов, словно они давно были близки, но дух противоречия заставил ее чопорно возразить:

— Вряд ли можно назвать Чешир чужой страной…

— Вы так думаете? Деревня для горожанина — как другой континент, заметил он с ухмылкой и добавил, не дав ей ответить:

— Извините, я и так отнял у вас слишком много времени. Пожалуй, мне пора.

К собственному ужасу, Мелани поняла, что едва не пригласила его остаться;

Ей даже пришлось прикусить нижнюю губу.

Она молча проводила его до двери и с трудом заставила себя кивнуть, когда он сказал:

— А о замке нельзя забывать. Меня удивляет, что столь искушенная горожанка оставляет дом открытым.

От того, как он произнес слово «искушенная», Мелани вздрогнула, будто ее ударили, будто в самом слове заключалось оскорбление, насмешка, но, заметив улыбку в его серых глазах и непринужденную позу, она решила, что это плод ее воображения.

Как только он отъехал, она плотно закрыла дверь и заперла ее изнутри. В одном по крайней мере он прав: о замке нельзя забывать.

Мелани поднялась на второй этаж, но клеить обои уже не хотелось, и она принялась бесцельно бродить из комнаты в комнату, думая вовсе не о доме и о том, что с ним делать, а о человеке, который только что из него вышел.

Она прикоснулась пальцами к губам, словно на них еще сохранился отпечаток его губ. Ей даже не надо было закрывать глаза, чтобы пережить вновь все, до последнего, проведенные в его объятиях мгновенья, этот потрясающий и неожиданный поцелуй…

Прекрати! — нетвердо приказала она себе. Прекрати немедленно. Что за глупости? Пора уже повзрослеть, взглянуть действительности в глаза… и принять жизнь такой, как есть.

Глава 2

Легко сказать, да трудно сделать, думала Мелани, весь вечер безуспешно пытаясь сосредоточиться на взятых из библиотеки книгах по садоводству. А ведь она ехала сюда с достойным похвалы желанием навести порядок в заросшем саду за домом.

Душу вдруг наполнила грусть и чувство жалости к человеку, завещавшему ей этот дом. Как он был одинок! Ведь он жил здесь совсем один. Об этом говорило все в доме и за его пределами. И одиночество его не было счастливым, размышляла Мелани. Довольный жизнью отшельник не запустил бы сад и не отказался бы от удобств, которые позволял ему скромный достаток. А Джон Барроус пользовался практически только кухней и спальней, как сказали ей соседи. Такие привычки выдают человека, для которого одиночество — обуза, горечь, страдание, боль. И все же — почему он выбрал для себя такой образ жизни? Почему повернулся спиной к человечеству? Почему оставил свое имение незнакомке? Почему выбрал именно ее? Закрыл глаза и ткнул пальцем в страницу телефонной книги? Ей никогда этого не узнать. Адвокат утверждал, что не знает, как и почему Джон Барроус сделал свой выбор, достаточно того, что все вполне законно и завещание неоспоримо.

— А как же кузен Джона Барроуса? — неуверенно спросила она тогда. — Он наверняка имеет виды на дом и землю.

Но адвокат заверил ее, что Барроус порвал все отношения со своим троюродным братом еще несколько лет назад и что тот вполне обеспеченный человек.

Но Мелани все казалось, что здесь какая-то ошибка, что в один прекрасный день ее вызовут и скажут, что существует еще одна Мелани Фоуден, ей-то Джон Барроус и оставил свое наследство.

И потому она решила, не сказав об этом даже Луизе, что в конце лета продаст коттедж, а вырученные деньги вместе с банковским счетом, оставленным завещателем, передаст в фонд детских приютов.

Она скрыла свои планы от Луизы и адвоката, чтобы они не пытались ее переубедить. Потому что для себя уже все решила.

Ей доставляли удовольствие хлопоты по дому, и в эти несколько месяцев она хотела полностью отключиться от реальности, поправить здоровье и возродиться душой, то есть заняться чем-нибудь, что не имеет никакого отношения к ее обычной жизни, к которой она собиралась вернуться не раньше осени.

Но до осени еще далеко, и у нее полно разных приятных забот. Надо прочитать массу книг по домоводству и садоводству, и совершенно некогда думать о Люке Чалмерсе.

Возьми себя в руки, увещевала она, но мысли отказывались подчиняться внутреннему голосу. Для этого Люка, видимо, все женщины одинаковы. Его поцелуй не значит ничего… Надо было, конечно, остановить его сразу, не допускать всяких вольностей, а она стояла, как окаменелая, предоставив ему полную свободу. Мало того, Мне даже понравилось, виновато созналась она, вспомнив свою внутреннюю дрожь.

Подобное ощущение было для нее совершенно новым. Воспитание, полученное в сиротском приюте, не позволяло ей дать свободу своим чувствам. И странно:

Хотя Пол пробуждал в ней желание посвятить ему себя без остатка, разделить с ним любовь, которой она так ждала в юности, но ощущения, испытанные в объятиях Люка Чалмерса, оказались для нее полной неожиданностью.

Обеспокоенная ходом собственных мыслей, Мелани возбужденно ходила из угла в угол.

Коттедж был старый, с неровными стенами, низким потолком и темными тяжелыми балками.

Как и Мелани, он отчаянно молил о любви и заботе. Эта потребность очень ее беспокоила, поскольку делала ее ранимой, подвергала опасности ошибиться в другом человеке и его чувствах к ней.

Взять хотя бы Пола! Ведь она сама себя убедила в том, что он ее любит.

Неудивительно, что эта потребность в любви шла у нее рука об руку с осторожностью

и бдительностью, с помощью которых здравый смысл ограждал ее ранимую душу.

От этих мыслей ее передернуло, и она обхватила себя руками, словно защищаясь от нависшей опасности.

Это же смешно! — раздраженно повторяла она про себя. Ну и что, что Люк Чалмерс поцеловал меня? Что из того?

Что из того? Ты прекрасно знаешь что, насмехался внутренний голос, и сердце ее трепетало, а тело вновь переживало то, что она испытала в объятиях Люка.

Он околдовал ее, точно волшебник из сказки.

Глупости, возражал внутренний голос. Ты отреагировала на обаятельного мужчину, как любая женщина. Но этого еще мало, чтобы приписывать ему волшебные чары.

Всего лишь секс. Губы ее скривились в усмешке. Пол обвинил ее в отсутствии сексуальности.

— Ты холодна, фригидна, — пожаловался он, когда она отказалась поехать с ним. — Ты что, не понимаешь, как ты мне нужна?

Ну что же, теперь она познала настоящее желание и поняла, что это чувство мелкое. Относись она ко всему проще, давно бы научилась утолять подобные желания и не испытывать никаких потрясений.

Ей оставалось только надеяться, что огонь затухнет в ней так же быстро, как и воспылал, стоит только воззвать к разуму.

А если не удастся? Она стояла, глядя невидящим взором в пустой камин, и сердце ее билось неровно, а тело обдавали волны жара.

Все это глупости, урезонивала она себя. Я его больше никогда и не увижу.

Да ведь он живет в полумиле отсюда!

Он здесь на работе… как, впрочем, и она. Пути их могут больше не пересечься. Так будет лучше. Зачем ей страстный, но быстро проходящий роман?

А ведь ему нужно только это.

Самое разумное — забыть о его существовании и сосредоточиться на работе.

А для начала надо взяться за садовые книги.

Луиза говорила, что Мелани не удастся самой привести в порядок запущенный сад, и советовала поискать кого-нибудь в деревне.

— Подстричь лужайку и то надо уметь. А если ты на самом деле хочешь вырастить салат и ягоды, то тебе придется вскапывать грядки.

— Не знаю, удастся ли нанять помощников, — неопределенно ответила тогда Мелани, чтобы не объяснять Луизе, почему не хочет притрагиваться к унаследованным деньгам и почему машину купила тоже из собственных сбережений.

Осенью она легко найдет работу. Она хороший секретарь, и у нее прекрасные рекомендации, а если что и не сложится, то она поработает временно, пока не подвернется стоящее место.

А пока… а пока… Она глубоко вздохнула. А пока надо читать, книг у нее целая стопка.

Мелани легла очень поздно, она все читала и читала в надежде забыть Люка Чалмерса. В конце концов книга увлекла ее, но вместо главы об овощах она стала читать про садовые цветы, представляя себе, как мог бы выглядеть ее собственный садик: ухоженные зеленые лужайки, обрамленные красными пушистыми маками, высокие темно-синие дельфиниумы и крепкие стебли люпина на фоне высоких роз и вечнозеленого душистого горошка. Запах лаванды, которая будет служить живой изгородью, смешается с нежным ароматом розовой гвоздики.

Опьяненная этими мечтами, она поднялась в спальню, но здесь мысли о саде сразу отступили под напором воспоминаний о Люке Чалмерсе.

Она проснулась поздно, с тяжелой головой. Сны не давали ей покоя всю ночь, и она чувствовала себя неуверенной и раздраженной.

После гриппа аппетит у нее пропал, и она так быстро теряла в весе, что Луиза не переставая напоминала ей, что надо есть.

Мелани понимала, что Луиза права, но не смогла съесть даже одного тоста и оттолкнула тарелку. Только она принялась за кофе, как раздался телефонный звонок.

Сердце замерло у нее в груди, а потом бешено заколотилось. Спускаясь к телефону, она дрожала всем телом.

Почему она вообразила, что это Люк Чалмерс? Но когда на другом конце провода раздался незнакомый мужской голос, вместо облегчения она испытала странное разочарование.

— Мисс фоуден? — поинтересовался незнакомец и, не получив ответа, повторил вопрос.

— Да, — с трудом ответила Мелани.

— Вы меня не знаете. Меня зовут Хьюитсон, Дейвид Хьюитсон. Незадолго до смерти Джона Барроуса мы договорились о продаже коттеджа и земли. Все уже было обговорено. Джон отдавал себе отчет в том, что в его возрасте неразумно жить столь уединенно. Если бы он не умер, сделка бы уже состоялась.

Мелани нахмурилась. В его спокойном, даже мягком голосе ей почему-то послышалась угроза, словно он имел все права на коттедж. Адвокат ни словом не обмолвился об этой сделке. А ведь если бы все было так, как говорит Дейвид Хьюитсон, ее наверняка бы предупредили.

Но адвокат лишь поставил ее в известность, что Джон Барроус имел предложение о продаже коттеджа и земли и, скорее всего, причиной тому послужили слухи о новой автостраде.

— Я бы хотел к вам заехать, — продолжал тем временем Дейвид Хьюитсон. — Я уверен, что такая девушка, как вы, предпочтет несколько сотен тысяч в банке разваливающемуся старому коттеджу.

Это было сказано надменно, даже презрительно, и Мелани тут же невзлюбила этого человека, словно давно и хорошо его знала. Если Джон Барроус действительно обещал ему коттедж и землю, жаль, что придется отдать их такому типу…

— С этим капиталом столь ловкая девушка, как вы, далеко пойдет. — Он коротко хохотнул. — Уж если вы сумели заставить скрягу Барроуса завещать вам все до последнего пенни, то вам в такой дыре, как Чарнфорд, делать нечего.

Мелани похолодела, а уже в следующее мгновенье покраснела. Рука с трубкой задрожала. Неужели все о ней так думают?

Стараясь держать себя в руках, дрожащим голосом она произнесла:

— Вам незачем приезжать, мистер Хьюитсон. Не вижу смысла. Я не имею ни малейшего намерения продавать ни коттедж; ни землю.

— Но мы с Барроусом уже обо всем договорились…

— Ваш договор был устным, следовательно, лишенным всякой юридической силы, — заявила Мелани, стараясь говорить категорично. Она не опустится до того, чтобы отрицать грязный намек на ее взаимоотношения с Джоном Барроусом, умершим через несколько дней после своего восьмидесятилетнего юбилея. — До свидания, мистер Хьюитсон.

Из трубки, которую она уже собиралась опустить на рычаг, вдруг донесся полный яда голос:

— Что, думаешь, очень умная, да? Цену себе набиваешь? Так знай, малютка, это опасные игры. Очень опасные.

Она швырнула трубку на рычаг, не произнеся больше ни слова. Ее трясло, но больше от возмущения характеристикой, данной ей Хьюитсоном, нежели от угрозы, которая пока еще не дошла до ее сознания.

Через час, немного успокоившись, она позвонила адвокату и без обиняков поинтересовалась, известно ли ему что-нибудь о сделке между Джоном Барроусом и неким Дейвидом Хьюитсоном.

Когда адвокат заявил, что ничего об этом не знает, у нее от радости даже перехватило дыхание. Если бы он сказал, что такая договоренность существует, ей пришлось бы смириться и продать коттедж, ибо такова была воля завещателя.

— А почему вы спрашиваете? — поинтересовался адвокат.

Она коротко рассказала о звонке Дейвида Хьюитсона, не упомянув, однако, о его грязных намеках.

— Гмм. Мистер Хьюитсон возглавляет местную строительную фирму. Методы его работы не всегда безупречны, если ему требуется земля под застройку. Мы уже сталкивались со случаями, когда компания мистера Хьюитсона покупала землю с обязательством не разрушать стоящие на ней строения, но тут же разрушала их, освобождая землю. Насколько я знал мистера Барроуса, вряд ли он стал бы иметь дело с человеком вроде Дейвида Хьюитсона. Но если вы намерены продавать…

— Нет, нет, я не намерена, — заверила его Мелани. — Я скорее оставлю его себе.

— Не советовал бы вам торопиться с продажей, — оказал адвокат. — Если новая магистраль действительно пройдет здесь, цена на землю резко подскочит.

Именно поэтому Дейвид Хьюитсон так настаивает, я в этом ничуть не сомневаюсь.

Положив трубку, Мелани долго смотрела в сад, с грустью думая о том, что Дейвид Хьюитсон хочет принести разруху туда, где она мечтает увидеть зеленые лужайки и цветочные клумбы.

Как это ни удивительно, но она уже успела привязаться к дому. Словно они были родственными душами, одинаково нуждавшимися в любви и заботе. Она осмотрелась, представляя, как будут выглядеть грязно-кремовые стены гостиной после того, как она их перекрасит, приведет в порядок балки, сдерет мрачный линолеум и покроет пол одноцветным пушистым паласом, который тут и там будут оживлять яркие восточные коврики. Она реставрирует старенькую мебель, повесит новые занавески, а перед окном поставит очаровательный антикварный столик с большой вазой для цветов… цветов из ее собственного сада.

Мелани вздохнула. Мечты, мечты… Она приехала сюда не для того, чтобы сделать из коттеджа дом своей мечты, а просто для того, чтобы хоть как-то подготовить его для продажи.

Она принялась стирать пыль с окна, пытаясь отвлечься от невеселых мыслей.

Не надо позволять себе мечтать, это глупо! Глупо мечтать о доме, о семье.

Еще глупее — мечтать о Люке Чалмерсе и… о двух очаровательных детишках, миниатюрных копиях Люка Чалмерса. Она вздрогнула.

За окном весенние лучи солнца высвечивали запущенный сад. Луиза была права: одной никогда не справиться с этими дикими зарослями. Придется-таки поискать кого-нибудь в деревне. Сколько это будет стоить?

Она всегда была бережлива, ведь рассчитывать приходилось только на себя.

Сбережения, которые удалось сделать за несколько лет работы, были ее единственной защитой. Не хотелось их растрачивать, но желание привести коттедж в порядок и показать всем в округе, что может любовь и забота, было сильнее.

Ей вдруг стало не по себе. А может, она просто хочет доказать миру, что такой же любви достойна она сама?

Мелани отогнала эти мысли. Хватит самоанализа, надо работать. Она стала подниматься по лестнице, но вдруг остановилась, содрогнувшись: сколько еще людей разделяют мнение Дейвида Хьюитсона?.. Сколько местных жителей, внешне столь доброжелательных, на самом деле думают так же?

Прекрати! — приказала она себе. Прекрати немедленно!

Поднявшись в спальню, Мелани осмотрела стену с двумя полосками обоев.

Что-то тут не так. Даже ей это видно. Но что? Наверно, нужен отвес, как предлагал Люк Чалмерс. Она чуть нахмурилась, стараясь вспомнить, что еще он сказал. Она начала клеить обои от угла, но стена оказалась кривая, и первый кусок лег косо Придется отдирать. Слава Богу, она додумалась купить несколько запасных рулонов.

Только она принялась за работу, как в дверь позвонили. Мелани замерла. А что, если Дейвид Хьюитсон все же приехал попытать счастья?

Ну что же, это его дело. Сейчас она его запросто выставит за дверь, сердито подумала она, спускаясь в холл.

Но, открыв дверь, увидела уже знакомое лицо, и сердце ее заколотилось.

— Здравствуйте, это опять я. Можно? — с улыбкой спросил он.

Люк! Это Люк! Сердце билось у нее в груди, как птица в клетке. Голова пошла кругом, но в то же время она почувствовала себя невероятно счастливой.

— Э-э-э… конечно… Вам опять телефон? — спросила она, с трудом переводя дыхание и отступая в холл.

— В общем, нет. У меня неожиданно выдалось свободное утро. Так что я решил помочь вам с обоями.

Мелани едва не раскрыла рот от удивления.

— Но это…

— Чисто по-соседски, — заверил он.

— Вы очень добры, но в этом нет никакой необходимости… — с сомнением произнесла она.

— Есть, есть, — возразил он с легкой насмешкой в голосе. — Вам явно не хватает опыта. Вы так наклеили обои, что, поспав здесь, человек проснется с головной болью, как от морской болезни. Вы всю жизнь прожили в городе, верно? — спросил он, направляясь к лестнице. — Не понимаю, как родственники отпустили вас одну в такую глушь?

Сердце ее бешено колотилось. Как обычно, ей было и стыдно и неприятно оттого, что вот опять надо объяснять, что у нее никого нет. Странное какое-то чувство вины… Словно отсутствие семьи делает ее хуже других.

Годы жизни в сиротском приюте не могли не оставить на ней отпечатка; и даже теперь она не преодолела в себе ощущение потери и боли.

— Честное слово, в этом нет никакой необходимости, — внезапно охрипшим голосом повторила она, словно и не слышала вопроса о семье.

Если он это и заметил, то не подал виду, а только бодро произнес:

— Верно, но у меня появляется возможность побыть с вами.

Прежде чем она успела возмутиться столь бесцеремонным заявлением, он задумчиво добавил:

— Вообще-то от такой девушки, как вы, можно было бы ожидать, что она наймет опытного мастера.

— Я сама хочу отремонтировать дом, — заявила Мелани, не желая сознаваться, что, помимо желания, ее к этому вынудила еще и нехватка средств.

— Правда? По своему личному опыту знаю, что две пары рук при наклейке обоев намного лучше, чем одна.

Люк поднялся на верхнюю площадку и, хотя был у нее лишь однажды, безошибочно нашел нужную дверь.

Неудивительно, подумала Мелани. При такой работе у него должен быть натренированный глаз и хорошая память. Интересно, почему он выбрал себе такую работу? Частный детектив. Они всегда представлялись ей маленькими, незаметными, не привлекающими внимания. А Люка незаметным вовсе не назовешь.

— Хотите совет? — задумчиво сказал он, наблюдая за тем, как она сдирает обои.

Мелани молчала, почему-то уверенная в том, что, независимо от ее ответа, он все равно продолжит.

— Современные дизайнеры когда оформляют мансарды, то оклеивают потолок теми же обоями, что и стены. Когда-то здесь была деревянная панель на высоте спинки стула, видите? Так что для разнообразия, если пожелаете, мы можем ее восстановить.

Мы… Какое же это сладкое слово! Мы! Особенно когда речь идет о нем и о ней. Это слово связывало их, оно предполагало, что…

Резко выдохнув, Мелани собралась с духом и произнесла:

— Не знаю, получится ли у меня…

— Я и не предлагал вам делать это в одиночку, — прервал ее Люк. И, не получив ответа, как ни в чем не бывало продолжал:

— Видите ли, дело, над которым я сейчас работаю, застопорилось, если можно так выразиться. Так что у меня появилось свободное время. Что вы скажете, если я предложу себя в качестве декоратора?

— Ну что вы, я не могу вам это позволить, — возразила Мелани, хотя сердце ее радостно забилось в предвкушении опасной близости, которую он предлагал.

— По крайней мере… я должна буду заплатить вам.

— Заплатить? Мне? — Он нахмурился, и глаза его, мгновенье назад теплые и веселые, вдруг стали холодными и колючими. Под этим взглядом она съежилась и отступила.

Люк почувствовал ее замешательство, и глаза его опять потеплели.

— Извините. Просто… то, что я хотел предложить, — это не совсем деловые отношения. Но уж если вы настаиваете, то что вы скажете об оплате натурой?

Она, как полная дура, тут же непроизвольно взглянула на его губы, вспомнив, как было хорошо, когда они прижимались к ее губам, и мгновенно покраснела. С трудом отведя глаза, она внутренне содрогнулась и больно прикусила нижнюю губу, подавляя воображение, причинявшее ей столько мучений.

— Если разрешите пользоваться вашим телефоном до тех пор, пока у меня не будет своего, для меня этого более чем достаточно. — Слова Люка дошли до нее как сквозь туман, и она еще больше покраснела, ее бросило в жар. Оставалось только молиться, чтобы он не догадался о ее мыслях.

Словно дикий зверек, ищущий укрытия, она быстро залепетала:

— Ну да… да, конечно. Но деревянная панель… вы…

— Я в этом уверен, — прервал он. — Подойдите, посмотрите. Видите отметины на стене?

Чтобы посмотреть, придется настолько близко подойти к нему, что они коснутся друг друга. По телу Мелани пробежала дрожь, едва она представила себе, как почувствует тепло его тела.

— Я и отсюда вижу, — соврала она и добавила дрожащим голосом:

— А куда же она делась?

— Кто знает? Прежний хозяин, старик, мог отодрать да сунуть в камин, заметил Люк с кривой усмешкой.

Мелани нахмурилась. Знает ли он что-нибудь о Джоне Барроусе? А почему бы и нет? Но тогда он должен знать, что ей этот коттедж достался в наследство. И почему. Да нет, вряд ли, иначе он не стал бы спрашивать ее о семье.

— Ну что, приступим?

В три часа, когда полоски обоев безукоризненно покрывали скошенный потолок, Мелани предложила:

— Может, перекусим? Правда, у меня только салат и холодное мясо.

— Прекрасно. Но у меня есть другое предложение. Поедем в Честер. Там отличный магазин «Сделай сам»! У них наверняка есть деревянная облицовка. А потом заскочим куда-нибудь перекусить, чтобы вам не готовить.

Мелани открыла было рот, чтобы поинтересоваться, откуда он знает про магазин, но тут же закрыла, понимая, что не имеет права влезать в чужую жизнь. Приняв ее молчание за согласие. Люк тепло сказал:

— Значит, договорились. Можно мне сполоснуться у вас в ванной?

— Э-э-э… конечно.

Ванная была такой же обшарпанной и неухоженной, как и весь дом. К тому же там лежали ее туалетные принадлежности: косметика, расчески, — поскольку только там было единственное более или менее приличное зеркало во всем доме.

Глупо и наивно, конечно, стесняться этого, но ей стало не по себе. А подумав, как он посмеялся бы, узнай ее мысли, она и вовсе смутилась.

Он будет смывать с рук липкий обойный клей и представлять, как она выходит из огромной старомодной ванны и вода струится по ее телу.

Перепугавшись, что глаза выдадут ее, она поспешила отвернуться.

Да что с ней происходит? Никогда подобные мысли не приходили ей в голову.

Никогда. И от них было одновременно и страшно и сладко, они открывали какие-то новые, потаенные двери, о существовании которых она и не подозревала.

— Так я про ванную, — негромко напомнил ей Люк.

— Ах да, конечно.

Мелани проводила его в ванную, а сама поспешила в спальню. Здесь стояли узкая кровать, небольшой комод и платяной шкаф без ножки. Она посмотрела на себя в потускневшее зеркало, а затем сняла джинсы и футболку и надела более подобающие случаю плиссированную юбку и гармонирующий с ней по цвету джемпер.

Гардероб у нее был невелик, да и куплен он был для работы, а не для привлечения мужских взглядов.

К счастью, с утра она помыла волосы, и теперь они блестящим потоком спадали на плечи. Еще раз взглянув на себя в зеркало, Мелани нахмурилась. И почему она такая маленькая и непривлекательная? И почему волосы у нее не вьются, а нос не прямой?

Услышав, как закрылась дверь ванной, она подхватила с кровати жакет и вышла на лестничную площадку, где ее ждал Люк.

Что это? Ей показалось или на самом деле взгляд его задержался на плавном изгибе ее груди и от этого грудь напряглась, словно от ласки?

— Вы готовы? — вежливо спросил Люк, пока она отчаянно боролась со своими распутными мыслями.

— Э-э-э… да, я готова.

Глава 3

-Расскажите о себе.

Она сидела рядом с Люком на переднем сиденье. Вопрос насторожил ее, и она приготовилась к отпору. Чего только не наслушалась она по поводу своего сиротства! Особенно в школе. Ей это причиняло боль и оставляло глубокие шрамы в душе.

— Мне и рассказывать-то особенно нечего.

Во рту у нее пересохло, но она держалась как ни в чем не бывало.

Наступило молчание; Люк внимательно взглянул на нее и сказал:

— А может, просто не хочется?

Он проницателен, этого у него не отнять. Профессия обязывает. Он не может не задавать вопросы.

А поскольку ей вовсе не хотелось, чтобы ее выспрашивали, она почувствовала себя неуютно. Хотя за всю жизнь не сделала ничего такого, что могло бы заинтересовать частного детектива.

— Надеюсь, среди того, о чем вы не хотите рассказывать, нет строгого мужа и полудюжины детишек?

Он говорил почти весело, но она резко обернулась и почти закричала:

— Нет, конечно, нет!

— Значит, вы не замужем и у вас нет других подобных обязательств?

Под его взглядом сердце рванулось из груди. Понимая, что подвергает себя опасности, что может накликать Бог знает какие беды, Мелани все же не удержалась:

— Верно.

— Еще одна точка соприкосновения, — сказал он и, не дав ей времени поинтересоваться, какова первая, добавил:

— А вот и поворот к магазину.

Свернув с главной дороги, они еще целых десять минут ехали в плотном потоке транспорта, двигавшегося в одном направлении. И наконец остановились на асфальтированной площадке, забитой разноцветными машинами.

Мелани уже настолько привыкла к мягким, спокойным формам природного ландшафта, что даже поежилась.

Она считала себя горожанкой до мозга костей. В худшем случае — человеком из пригорода. И вот поди ж ты, когда Люк припарковал машину, она почувствовала себя здесь чужой и ранимой, лишенной того уютного окружения, в которое так быстро и так естественно вписалась.

— Не очень-то привлекательно, — усмехнулся Люк, словно прочитал ее мысли.

— Но ничего, мы не задержимся. Только купим, что надо, и в Честер. Вы там уже бывали?

— Нет.

Он шел совсем близко, ближе, чем обычно она позволяла мужчинам, а ей почему-то было приятно и даже хотелось, чтобы он был еще ближе.

Но здравый смысл напоминал ей о Поле.

Она плохо разбирается в людях, ей трудно судить, насколько они откровенны, а поведение Люка с момента их знакомства выдавало в нем законченного ловеласа. И все же… и все же вот, например, в машине он посмотрел на нее так серьезно, так твердо, словно хотел сказать, что, будь ее воля, их флирт перерос бы в нечто большее…

— Вас что-то беспокоит?

Она резко остановилась и посмотрела на Люка. Сердце ее бешено колотилось.

Как давно он за ней наблюдает? Что он уже разглядел? Ведь он умеет читать по выражению лица, у него такая работа, об этом нельзя забывать.

— Нет, ничего, — заверила она, пряча взгляд.

— Может, вы подумали, что это у меня есть жена и полдюжины ребятишек где-нибудь в глубинке? — поинтересовался он.

Мелани удалось не выдать себя — она упрямо шла вперед, хотя лицо ее залила горячая краска. Надо бы, небрежно пожав плечами, как ни в чем не бывало спросить: «С какой стати?» Хуже всего, что она прекрасно понимала, с какой стати, и чувствовала, что попадает в зависимость куда более серьезную, чем от Пола.

Она нервничала все больше и больше. Слишком все у них быстро. Она не хочет этого, не хочет позволять совсем чужому человеку, пробудившему в ней неизвестные доселе чувства, разрушить ее только что найденный покой. Как можно дальше от него, пока не поздно!

— Я уже говорил, — мягко продолжал Люк, — что у меня ни перед кем нет ни моральных, ни юридических обязательств.

— Если не считать работы и клиента, — заметила Мелани, пытаясь говорить беспечным тоном. Но Люк вдруг остановился, и с таким суровым выражением на лице, что она была поражена происшедшей с ним переменой. Он стал совсем не похож на того, кого ей было позволено видеть раньше. Вот именно: кого ей было позволено видеть.

Откуда у нее ощущение, что Люк вовсе не тот, за кого себя выдает? И почему ее это так волнует?

Словно почувствовав ее напряжение, Люк сразу смягчился.

— Работа для меня действительно имеет большое значение. В конце концов, благодаря ей у меня есть крыша над головой.

— А вы давно работаете частным детективом?

Мелани чувствовала, что не надо об этом спрашивать, но задавать вопросы безопаснее, чем отвечать. Так ей было удобнее, даже несмотря на то, что с каждым вопросом между ними возникал какой-то непонятный барьер.

Она сама не любила рассказывать о себе и потому обычно не задавала прямых вопросов другим. Но теперь, затаив дыхание, ждала: ответит или сменит тему?

Люк долго молчал, и ей уже показалось, что он не ответит вообще, но он медленно произнес:

— Нет, недавно. Раньше я служил в армии. Семейная традиция, знаете ли.

— И вам там не понравилось? — мягко поинтересовалась она, заметив тень, набежавшую на его лицо.

— Мне не нравится смотреть, как умирают люди, мои друзья, — коротко ответил он. — Я продержался там столько, сколько было нужно для собственной гордости и семейной чести. А демобилизовавшись, создал вместе с другом детективное агентство.

Ага, значит, он не сыщик-одиночка, у него агентство на паях с другом.

— Есть еще вопросы?

Она качнула было головой, но вдруг быстро спросила:

— А… родственники у вас есть?

— Я единственный ребенок в семье. Отец тоже служил в армии. Он погиб.

— А… а ваша мать? — нетерпеливо спросила Мелани, даже не дав ему договорить. Что, если и у него нет родного дома? Что, если и у него нет прошлого? Хотя вряд ли, даже если у него нет ни отца, ни матери, его прошлое совсем не похоже на ее. Когда он говорил об армии, то упомянул о семейной традиции, значит, он происходит из солидной семьи, а у нее…

О своей семье она не знала ничего, кроме того, что ее молодые еще тогда родители погибли в автомобильной катастрофе, а она выжила и что властям так и не удалось отыскать каких-либо родственников ни по материнской, ни по отцовской линии.

— Моя мать жива. Несколько лет назад она даже вышла во второй раз замуж.

Глаза Люка опять потемнели, и Мелани показалось, что брак этот ему не по душе, хотя, если сейчас ему за тридцать, он был вполне взрослым человеком, когда его мать повторно вышла замуж.

— Она теперь в Канаде. Нил, ее нынешний муж, вдовец с тремя дочерьми и сыном. И мать постоянно меня журит, говорит, что скорее дождется внуков от них, чем от меня.

— И как же вы оправдываетесь? — с легкой насмешкой поинтересовалась Мелани.

Они подошли к стеклянным дверям магазина, куда входили и откуда выходили люди, но Мелани их не замечала, она вообще ничего не замечала, кроме этого человека. Люк ответил обескураживающе:

— Говорю, что еще не встретил свою женщину.

Сердце ее бешено колотилось в груди. Неужели это правда? Да нет, ей просто показалось. И что значит этот взгляд? Словно…

Словно спасаясь бегством от собственных опасных мыслей, она ринулась к дверям, но Люк каким-то чудом оказался впереди и, открыв дверь, под руку ввел ее в торговый зал. И она вдруг почувствовала себя единственной, любимой… Она почувствовала себя как… Вдруг на глаза ей навернулись слезы.

Люк обращался с ней так нежно, что это страшно пугало ее. Совсем недавно Пол продемонстрировал ей: мужчина может врать настолько убедительно, что ложь раскрывается только в самый последний момент, когда уже поздно.

Но Люку-то зачем врать? Зачем притворяться, что ему с ней хорошо, что она нужна ему? А может, он просто хочет приятно провести время до тех пор, пока ему не поставят телефон? Но ведь человек опытный уже должен был сообразить, что она не какая-нибудь там вертихвостка.

Вся сложность в том, что таких, как Люк, ей встречать еще не приходилось.

Она их не знала.

Нет, поправила она себя, все дело в том, что ты попала под его власть с первого поцелуя.

Когда Люк взял ее под руку, Мелани вздрогнула, испугавшись, что он прочитал ее мысли. А что, если он сейчас возьмет и поцелует ее прямо посреди толпы? Но, повернувшись к нему, она сообразила — он показывает, где что находится.

— Нам вроде бы туда, — сказал он.

Огромный магазин «Сделай сам» был для нее совершенно новым миром, и, пока Люк

подбирал, что им нужно, она ошарашенно оглядывалась по сторонам.

Только когда они подошли к кассе и Люк вытащил чековую книжку, она наконец пришла в себя и запротестовала. Она опасалась, что он будет настаивать, но, к ее облегчению, он вполне спокойно позволил ей расплатиться самой.

Когда она выписывала чек, ей показалось, что он все же удивлен ее намерением заплатить. Видимо, он привык общаться с женщинами, за которых всегда платят мужчины. А Мелани лишь временами позволяла себе помечтать о кавалере, который будет оплачивать ее счета, она слишком высоко ценила свою независимость, чтобы позволить кому-нибудь взять на себя такую роль. Она считала, что мужчина и женщина должны быть совершенно равны и в любовной паре оставаться партнерами, всегда готовыми поддержать друг друга в случае необходимости, а главное — уважать независимость другого. Только так можно сохранить здоровые, нормальные отношения.

Однако, выиграв битву у кассы, она не стала возражать, чтобы Люк донес покупки до машины.

— Ну, а теперь ленч, — сказал он, когда покупки были аккуратно уложены.

— Вы очень добры, — неуверенно начала Мелани. — Только знаете… вам не стоит…

— Не стоит делать чего? — спросил он уже в машине. — Проводить время с чрезвычайно привлекательной девушкой?

Мелани очаровательно покраснела и открыла было рот, чтобы возразить, но, ничего не придумав, закрыла.

— Так-то лучше, — одобрил он, запуская двигатель. — Насколько я понимаю, мать научила вас не спорить с мужчиной, когда он за рулем.

— У меня нет матери.

Она произнесла это прежде, чем успела подумать. Когда она сообразила, что наделала, ее бросило в жар, а потом в холод.

Но теперь уже ничего не исправишь. Не глядя на него, Мелани чувствовала, что Люк не сводит с нее глаз. Еще мгновенье, и он начнет ее расспрашивать, и тогда все будет кончено.

Она быстро продолжила, не дав себе времени одуматься:

— Отца у меня тоже нет. У меня вообще никого нет — ни родителей, ни братьев, ни сестер. Никого.

Ну вот, все сказано… И, как обычно, в ответ — потрясенное молчание.

Мелани уже давно поняла, что сиротство в понимании людей все равно что преступление или дурная болезнь. Признание это шокировало людей не меньше, чем если бы она вдруг разделась донага и наслаждалась реакцией окружающих.

Она знала это, чувствовала по тому, как они смотрели на нее, как отдалялись, а потом и вовсе исчезали.

А чем Люк лучше других?

По его глазам она видела, что он потрясен, и сердце ее упало, к глазам подкатили слезы. И вдруг, совершенно неожиданно для нее. Люк нежно взял ее под подбородок и осторожно повернул к себе.

Она была сбита с толку. Может, все дело в его руке, которая так согревает кожу? В его пальцах, которые поглаживают ее?.. Да нет, это просто безотчетное движение, сообразила она, когда, подняв на него глаза, натолкнулась на суровый, совершенно не ласковый взгляд.

— Никого, — повторил он хмуро. — И как я раньше не догадался? Видимо, в этом все дело…

Он не договорил, но Мелани и так поняла, что он хотел сказать.

— Почему я не хотела говорить о себе? Вы знаете, очень трудно говорить о том, о чем ты не имеешь ни малейшего понятия.

Ее начало трясти, застарелая боль с новой силой обрушилась на нее. Еще чуть-чуть, и она не сдержит своих чувств.

Она вспомнила, как повел себя в такой же ситуации Пол. Она ждала его участия, успокоительных слов. Ждала не дыша, что он заключит ее в объятия, поцелует и скажет, что ничего страшного, что теперь у нее есть он и он будет любить ее вечно… Но вместо всего этого Пол отвернулся. Он был шокирован, как и все остальные, ему было так же неприятно.

— Пожалуйста, поехали…

Зубы стучали, ее трясло. Рука Люка на мгновенье сжалась, словно он не хотел отпускать ее, но уже в следующую секунду легла на руль.

— Да, конечно, — спокойно сказал он. — Не здесь об этом говорить.

Извините, если я вас расстроил. Я понимаю, что вы чувствуете. Хотя бы отчасти, Я очень долго считал себя ответственным за смерть отца, мне казалось, что он погиб оттого, что я плохой сын. Мать была потрясена, когда узнала о моих сомнениях. Мне кажется, все дети разошедшихся родителей испытывают такое чувство вины.

Машина тронулась, и Люк осторожно спросил:

— Так вы говорите, у вас никого нет? Вы в этом уверены?

— Опекунский совет искал не один год. Но никого не нашел. Это встречается довольно часто, чаще, чем вам кажется. Приюты для сирот есть по всей стране… — Она оборвала себя на полуслове, сообразив, что позволила чувствам взять над собой верх. — Извините.

— Вам, наверное, уже не до Честера? Может, домой? — спросил он.

Лишь гордость и резкая боль в нижней губе, которую она прикусила до крови, помогли ей сдержать слезы.

— Да, пожалуй. Так будет лучше, — с дрожью в голосе согласилась она.

Вот так! Какой бы он ни был внимательный, он такой же, как все. То, что она приняла за интерес, заботу, участие, по сути оказалось самым обыкновенным профессиональным любопытством. Взять хотя бы вопрос о том, пыталась ли она отыскать родственников.

Небось смотрит на меня как на возможного клиента, горько подумала она.

Хочет соединить приятное с полезным.

Люди вроде нее, лишенные в детстве любви, настолько нуждаются в ней, что представители противоположного пола просто предпочитают обходить их стороной, особенно те, у кого на уме лишь легкий флирт. Она больше не сомневалась, что отношения их кончатся на этой поездке в магазин и обратно.

Как только они вернутся в коттедж, Люк вспомнит о каком-нибудь важном деле и уедет. И больше она его не увидит.

Тем лучше, убеждала она себя. Для нее все это слишком болезненно, она не может позволить себе короткий легкомысленный романчик, а ему нужно только это. Уж лучше быть отвергнутой и униженной сейчас! Так безопаснее.

Поэтому, когда они приехали и Люк, молчавший всю дорогу, остановил машину и сказал:

— Знаете, мне надо заехать еще в одно место. Я провожу вас, а потом… она вовсе не удивилась.

Вернее, не должна была бы удивиться и не должна была бы страдать. Но ей было больно.

Ей бы только побыстрее отделаться от него и от всех вообще. Остаться одной, забиться куда-нибудь, где ее никто не потревожит, где она сможет дать волю слезам, не боясь, что ее увидят.

— Незачем меня провожать, — процедила она сквозь зубы, не поворачиваясь и стараясь держаться от него подальше. Но Люк все равно шел рядом, а затем терпеливо дождался, когда она вытащит ключи и откроет дверь.

Она сказала себе, что и не подумает подходить к окну, когда он будет уезжать. Зачем? Человек, которого она знает менее суток. Знает? Она горько усмехнулась. Ну когда она научится извлекать уроки из прошлого?

Только минут через десять после того, как Люк уехал, Мелани сообразила, что он увез с собой все покупки. Ну и пусть. Без его помощи ей все равно ничего не сделать.

Она вошла в кухню, села на стул и бездумно уставилась в стену, которая тут же начала расплываться у нее перед глазами.

Она больно прикусила нижнюю губу и напрягла шею — только бы не расплакаться! Слезы не помогают. Она поняла это много лет назад. Тогда, когда открыла, что отличается от других детей. Что она другая. Что она та, кого называют сиротой.

Но тогда она была ребенком. А теперь она уже взрослый человек. Теперь ее жизнь принадлежит ей. И что из нее сделать, зависит только от нее самой.

Ну да, Люк Чалмерс ей действительно понравился; когда он поцеловал ее, она чувствовала себя как… Она с трудом проглотила ком в горле. Лучше не вспоминать о том, что она почувствовала тогда с Люком. Лучше вспомнить, что она чувствовала, когда он проводил ее до дверей, а сам был таков. И даже забыл отдать ее покупки…

Подле дома остановилась машина. Мелани вздрогнула и устало выглянула в окно. По дорожке к дому шел Люк.

Она открыла дверь.

— Панели? — начала она без обиняков, но он не дал ей договорить:

— Пусть пока полежат в машине. Вы знаете, когда мы возвращались, я вдруг вспомнил об одном очень приличном магазинчике в соседней деревне. Там выпекают чудесный домашний хлеб и все такое. Вот я и подумал: если уж нам не до ленча, то, может, выпьем чаю? Кулинар я никакой, но заварить вполне приличный чай и подогреть булочки я в состоянии. У меня здесь все, — добавил он, кивая на бумажный пакет, который держал в руках. — Выпечка, джем, масло, сливки. И даже чай «Квин Мэри», мой любимый. Надеюсь, вам понравится…

Мелани смотрела на него во все глаза, не в состоянии унять бешеную скачку мыслей.

Этого не может быть! Мне просто кажется… это галлюцинация… В реальной жизни посторонний человек не постучится в дверь и не предложит чаю. Со мной такого быть не может.

Она закрыла глаза и затем очень медленно открыла.

Люк все еще стоял перед ней, только вместо улыбки на лице его было написано беспокойство.

— Что случилось?

— Случилось?.. Случилось?.. — Во рту у нее пересохло. Кончиком языка она облизала губы. — Нет… нет… — хрипло возразила она. — Ничего не случилось. Все в порядке.

И вдруг все действительно оказалось в полном, ослепительном порядке.

Я в нем ошиблась! Он совсем не такой, как все! Он не отвергает меня. Я ошиблась в нем по всем статьям!

Тело ее затрепетало под его взглядом, глаза увлажнились и засверкали.

Может, он меня поцелует?.. Поцелует?..

Голос Люка вернул ее к действительности:

— Не означает ли труба на крыше, что у вас сохранился настоящий, неподдельный камин? Есть что-то особенное в чае и булочках, разогретых на настоящем огне, на дровах…

— Камин есть, — неуверенно подтвердила Мелани. — Но я еще ни разу его не разжигала. Дрова в гараже, — Отлично! Предоставьте это мне!

Глава 4

Предоставьте это мне, сказал Люк, и Мелани нехотя, именно нехотя, поскольку она была человеком независимым, позволила ему хозяйничать.

И вот теперь они сидели возле уютного камина и смотрели, как потрескивают в огне дрова.

До вечера было еще далеко, но небо заволакивали облака. Свет они не зажигали, и горящий камин мягко освещал комнату, скрашивая убогость обстановки.

На раскладном столике, который Мелани нашла в кладовой, стоял поднос с чаем, приготовленным Люком, на плите подогревались булочки.

И когда Люк поставил перед ней тарелку, у нее даже потекли слюнки.

Сливочное масло и джем… Вряд ли самая здоровая пища в мире, но вкус у нее потрясающий, думала Мелани, жадно откусывая булочку. От удовольствия она даже зажмурилась.

Когда она вновь открыла глаза, то встретила взгляд Люка. Глаза его весело поблескивали, и она покраснела, как школьница.

— Я проголодалась, — стала оправдываться она.

Люк улыбнулся, но не насмешливо, а мягко, и даже, пожалуй, нежно.

— Не оправдывайтесь. Мне доставляет удовольствие смотреть на девушку, которая ест с аппетитом. А как вам нравится чай?

Она отпила из чашки.

— Очень вкусный. Как хорошо вы заварили!

Люк опять улыбнулся.

— Не смотрите с таким удивлением. Это мать научила меня. Она признает только марку «Квин Мэри».

Съев пару булочек, Мелани почувствовала, что сыта.

— Я тоже наелся, — пробормотал Люк.

Он взглянул на часы, и Мелани насторожилась: вот сейчас он объявит, что ему пора. Но вместо этого он сказал:

— Если вы не возражаете, поработаем еще пару часов.

— Я не могу вам это позволить, — возразила она, но он даже не стал ее слушать.

— Для меня это в охотку.

Он улыбался так тепло, что по коже у нее побежали мурашки.

Она быстро встала. Это глупо! Так нельзя! Да, он очень привлекательный, очень привлекательный мужчина, и он не скрывает, что находит ее тоже привлекательной, но это не означает, что…

Мелани наклонилась взять поднос, но замерла, почувствовав на запястье руку Люка. Она смущенно взглянула на него, а он поднес ее руку к губам и начал медленно облизывать ей пальцы. Живот ее напрягся, и внутренне она содрогнулась от изумления, а он тихо ворковал:

— Джем из черной смородины — мой любимый.

Он лизнул ее между пальцев, и она потрясенно смотрела на свою руку, ничего не соображая, хотя все же отметила про себя, что на пальцах у нее действительно был джем. Люк продолжал слизывать джем, а она полностью потеряла над собой контроль, увлеченная лишь собственными ощущениями.

Здравый смысл, осторожность и инстинкт самосохранения, которые она вырабатывала в себе всю жизнь, твердили ей одно: останови его, а то будет поздно, — но их голоса были слишком слабы, чтобы победить ее собственное желание.

Такой жгучей, непреодолимой и требовательной страсти, что невозможно устоять, она не испытывала никогда. Ощущение это было ошеломляющее, и она даже не замечала, что смотрит на Люка широко раскрытыми затуманенными глазами и что подняла руку, словно умоляя его положить конец этой сладкой пытке.

Дрожь волнами прокатывалась по ее телу, она дышала неровно, коротко и нервно втягивая воздух.

— Мелани…

Голос его вздрагивал, что-то в нем изменилось. Скулы четче проступили под кожей, щеки горели. Он даже и смотрел на нее по-другому. У него были такие глаза… Подобного блеска в мужских глазах видеть ей не приходилось. Ей даже почудились голодные, жадные всполохи в этом потемневшем взгляде.

Даже если бы она была в состоянии понять, что сейчас он ее поцелует, то вряд ли смогла бы его остановить. Она и сама не заметила, как оказалась настолько близко к нему, что чувствовала яростное биение своего пульса.

На сей раз не было долгого, томительного ожидания, не было медленного совращения ее губ. На сей раз поцелуй его был таким страстным, таким требовательным, что сердце у нее зашлось, а тело заныло.

Она содрогнулась, когда языком он раздвинул ее губы. В горле у него раздался победный звук, от которого по спине ее побежали колючие мурашки.

Люк не давал волю рукам, но его поцелуй сам по себе был настолько страстным, что ей казалось, будто он ласкает все ее тело. Грудь и живот ныли, она испытывала непреодолимое желание еще ближе прижаться к нему, слиться воедино с его плотью. Стать с ним единым целым.

Одной рукой с широко раскрытыми пальцами он поддерживал ее затылок, другой — поясницу, вдавливая ее в себя. Мелани обвила руками его шею, ощущая под пальцами крепкие мышцы.

Вдруг откуда-то издалека до нее донесся едва различимый назойливый звук, и, только когда Люк отпустил ее, она сообразила, что это телефон.

Мелани с трудом дошла до аппарата, чувствуя себя совсем разбитой.

Прохлада холла освежила ее, она сняла трубку и представилась. Однако голос звучал отрывисто и хрипло, она сама его не узнавала.

— Это опять Дейвид Хьюитсон. Помните? Мы разговаривали сегодня утром.

Дейвид Хьюитсон… Она не сразу вспомнила, кто это такой, а когда вспомнила, то разозлилась и немного испугалась.

— Извините, мистер Хьюитсон, — начала она решительно, — но я не понимаю, что вам нужно. Я не собираюсь ничего продавать. Я разговаривала с адвокатом, и он заверил меня, что мистер Барроус не оставил документов, подтверждающих, что он собирался продать дом и землю вам.

После короткой паузы Дейвид Хьюитсон сердито произнес:

— Я вам говорил, это была устная договоренность.

— Извините, ничем не могу помочь, — прервала его Мелани. Она еще не забыла ужасный упрек, брошенный им во время их первого телефонного разговора. Его слова, как осиное жало, остались в ней и болели. Да, конечно, в его словах не было и грамма истины, но она не могла отделаться от ощущения, что так думают и многие другие.

— Предупреждаю, — заявил он, не обращая внимания на ее возражения. — Мне нужна эта земля, и она будет моей. Я реалист, мисс Фоуден, и готов заплатить хорошую цену за то, что мне нужно. Но, как я вам уже говорил, я не позволю обвести себя вокруг пальца жадной сучке со смазливой рожей.

Потрясенная, Мелани положила трубку, не дослушав. Ей было так плохо, что она даже прислонилась к стене. В этом положении ее и застал Люк, выйдя из гостиной..

Видимо, он слышал, как я положила трубку, подумала она, заметив морщины у него на лбу.

— Что случилось? В чем дело? Что такое?

— Ничего… ничего, — солгала Мелани. — Я не так давно переболела гриппом, и у меня до сих пор временами бывают приступы слабости. Вот и все.

Она и сама не могла бы сказать, зачем врет, почему не скажет правду.

Может, она просто боится, что он, как и Дейвид Хьюитсон, сделает неправильные выводы? Но почему ее это страшит? Это глупо!

— Для того ты и купила дом? Чтобы отдохнуть и поправиться?

— Я… я его не покупала. Он достался мне в наследство, — с трудом пробормотала Мелани.

Она не могла смотреть ему в глаза, под ложечкой у нее сосало.

— В наследство? Но ведь ты же сама говорила, что у тебя никого нет…

Она прикусила нижнюю губу.

— Да, это правда.

— Понятно. Видимо, владелец дома был твоим близким другом? — Голос его зазвучал как холодная сталь.

Вполне оправданное допущение, да и поверить в него легче, чем в правду, заключающуюся в том, что она не имела ни малейшего представления о существовании Джона Барроуса, пока ее не вызвали в адвокатскую контору.

Она сама еще не свыклась с мыслью о наследстве и сама считала, что ей по ошибке отдали чужую собственность и Дейвид Хьюитсон предъявил ей вполне заслуженное обвинение. Вот почему она пробормотала срывающимся голосом:

— Да, другом.

Она не могла заставить себя посмотреть ему в глаза. Разделявшее их пространство пульсировало от напряжения.

— Еще светло, давайте начнем со спальни. — Голос его, прозвучавший спокойно, как бальзам, успокоил ее напряженные нервы.

Спальня… Он так резко сменил тему разговора, что Мелани с трудом поняла его. Она все еще не пришла в себя от страстного поцелуя и не могла думать о таких обыденных вещах, как обои в спальне. Но Люк, судя по всему, был намерен всерьез заняться ремонтом, и ей пришлось подняться вслед за ним в спальню, чтобы помочь. Спасибо уж и на том, что он больше не расспрашивает ее о наследстве.

Наблюдая за ним, Мелани поняла, как много он умеет. Движения его были экономными и рациональными, по крайней мере так ей показалось. Настоящий профессионал по сравнению с ней.

Он работал не покладая рук, почти не замечая ее присутствия, словно и не было между ними вспышки страсти.

Она убеждала себя в том, что глупо осуждать его за смену настроения. Но годы и воспитание настолько отточили ее чувства, что она почти физически ощущала его отчужденность, словно температура воздуха в комнате упала.

Что произошло? В чем дело? В том, как она отреагировала на его поцелуй?

Неужели она была столь несдержанной? Она вспомнила, что, когда из-за телефонного звонка они отодвинулись друг от друга, он как-то очень странно на нее посмотрел.

Тогда она посчитала, что он, как и она, был просто застигнут врасплох вспыхнувшей между ними страстью. Теперь же ей даже стало плохо от сознания того, что она все неправильно истолковала. Да что она вообще знает о мужчинах и об их чувствах?

Люк объявил, что на сегодня хватит, только когда начали сгущаться сумерки. К тому времени стена была уже размечена под деревянную обшивку.

— Завтра будем красить, — сказал Люк. — Если все будет хорошо, к концу недели закончим.

Они уже были на середине лестницы, когда зазвонил телефон. Мелани вздрогнула. Если это опять Дейвид Хьюитсон… Но когда она подняла трубку, на другом конце провода раздался женский голос, который попросил — нет, потребовал к телефону Люка.

Даже не спросив, кто звонит, Мелани передала ему трубку и тактично вышла на кухню, закрыв за собой дверь.

Женщина была настроена агрессивно. Она назвала Люка по имени и была уверена, что он здесь. Но это не основание для поспешных выводов. Он же сам, без намеков с ее стороны, сказал, что у него ни перед кем нет никаких обязательств.

Люк говорил по телефону недолго. Но когда появился на кухне, то выглядел озабоченным и чужим. Он ни словом не обмолвился о телефонном разговоре и не объяснил, кто эта женщина, а лишь извинился за то, что использует ее телефон.

Мелани довольно чопорно напомнила ему об уговоре, старательно избегая его взгляда. Ей очень не хотелось, чтобы он заметил, как она расстроена его изменившимся отношением к ней.

Уже от двери Люк сказал:

— Мне пора. Я вернусь завтра утром. Скажем, часов в десять, подойдет?

Так, значит, он все-таки еще намерен ей помогать? Только теперь она поняла, как боялась, что он передумает. И ей стало страшно оттого, что поставила себя в такую зависимость. Как много он уже для нее значит! И от страха она возразила:

— Большое спасибо… Не надо… У вас и без того полно дел.

Голос ее прозвучал не столь уверенно, как ей бы того хотелось.

Люк повернулся и посмотрел на нее.

— Ты для меня важнее всех дел.

Голос его вновь звучал мягко и чувственно, а глаза потемнели. И вновь она была сбита с толку столь резкой сменой настроения.

— Извини, если расстроил тебя расспросами о прошлом, о семье.

— Я… я не расстроилась.

Это была ложь, и оба они это знали.

Люк сделал к ней шаг, и она отступила, прижавшись спиной к кухонному столу. Если он сделает еще один шаг, то окажется так близко, что сможет ее поцеловать. Она почему-то переполошилась.

— К счастью, я не была одинока. У меня были друзья, — пробормотала она, просто чтобы что-то сказать, чтобы не молчать, поскольку молчание становилось напряженным. Она опять лгала. Единственные ее друзья — это Луиза с мужем, и то только потому, что они настаивали на сближении и им удалось пробиться сквозь стену застенчивости и настороженности, которые отпугивали остальных. Странно, но от этого замечания, произнесенного срывающимся голосом, Люк замер и почти сердито уставился на нее.

— Да, друзья, конечно, — спокойно согласился он, но спокойствие это почему-то прозвучало недружелюбно. Когда дверь за ним закрылась, Мелани вдруг сообразила, что в его тоне ей послышалась циничная нотка.

Он сбивал ее с толку резкой и совершенно немотивированной сменой настроений. То был нежен и внимателен, и она начинала надеяться, что его влечет к ней так же, как и ее к нему. То вдруг, в мгновение ока, становился далеким и отрешенным, и ей начинало казаться, что она ему противна. Она ничего не могла понять.

Сидя за стаканом чая, Мелани решила, что разумнее всего немедленно положить конец завязывающимся между ними отношениям, сказать ему утром, что ей больше не нужна помощь, а телефон внаем она сдавать не собирается.

Да, она должна это сделать. Но вот хватит ли у нее сил?

Вечером опять зазвонил телефон. Мелани долго не поднимала трубку, нервно кусая губы. А когда наконец решилась, с радостью услышала голос Луизы:

— Ты что так долго? Я уж думала, ты где-то загуляла. Ну, как ремонт?

Мелани не очень уверенно объяснила ей, что происходит.

— И этот… Люк предложил тебе помощь за возможность пользоваться телефоном? Это же здорово! Интересно, что он расследует?.. — размышляла Луиза. — Скорее всего, дело о разводе. Это ужасно! Я бы ни за что на свете не стала в это вмешиваться. Ну ладно, расскажи мне что-нибудь о нем. Какой он? Красивый?

Мелани не знала, что и ответить, и Луиза рассмеялась.

— Вот, значит, как! Надеюсь, ты не проболталась ему о подарке с неба? Ой, ради Бога, Мелани, я вовсе не имела в виду ничего плохого, — торопливо добавила она. — Просто ты такая доверчивая, такая наивная, что я чувствую себя обязанной постоянно напоминать тебе о рыщущих вокруг нас огромных злых волках! А им только и подавай что таких вот невинных овечек. Ты и ахнуть не успеешь, как тебя уже слопают!

— Да мы об этом и не говорили, — чистосердечно призналась Мелани. — Он, правда, знает, что недавно я получила этот дом в наследство.

— Большие злые волки охотятся не только за деньгами. А ты очень привлекательная девушка. — Сердце у Мелани начало тяжело биться, но, к счастью, Луиза сменила тему разговора:

— Да, кстати. Я тебе вот зачем звоню.

Не хочешь забрать у нас два старых комода и туалетный столик? Они достались нам еще от свекрови, но мы наконец купили новую мебель. Ты говорила, что дом почти пустой. Да, конечно, когда ты будешь его продавать, эта мебель может стать тебе обузой, но пока она хорошо оживит интерьер. Так что, если надумаешь, Саймон привезет.

Дом действительно был почти пуст. Большая из спален была обставлена солиднее всего: двуспальная кровать и старинный комод. Во второй спальне, которую заняла Мелани, стояла старая, загвазданная односпальная кровать, от которой она тут же избавилась, купив себе новую, но с хромоногим шкафом и маленьким комодом пришлось смириться. В третьей комнате, в той самой, где сейчас шел ремонт, были собраны сломанные стулья и другой старый хлам. Чуть ли не в первый же день Мелани наняла двух грузчиков, и они увезли все это на свалку.

Девушка знала, о какой мебели идет речь: немного старомодной и громоздкой для современной квартиры, а для сельского дома — в самый раз.

Мелани от всего сердца поблагодарила подругу, понимая, что та могла бы продать свои вещи за вполне приличную цену, но вот решила подарить ей. На это ее замечание Луиза рассмеялась:

— Кому сегодня нужно старье? Это не антиквариат, да и весит целую тонну.

Мне никогда не нравилась дубовая мебель. Но все-таки, как продвигается ремонт? — вдруг вернулась она к прежней теме. — Или вы с Люком слишком заняты новым знакомством, чтобы оклеивать стены?

Даже Луизе Мелани не смогла бы признаться в чувствах, которые испытывала к Люку, особенно после слов о больших хищных волках. Но все же рассказала о предложении Люка оклеить и оформить спальню.

— Прекрасное предложение, — одобрительно заметила Луиза, — если он готов бескорыстно тебе помогать… И все же… Знаешь, дорогая, не усердствуй особенно с ремонтом, а то жалко будет продавать дом. Не останешься же ты жить в деревне! Слишком уж далеко. Правда, если соседом твоим будет Люк…

Мелани поняла, куда она клонит, и поспешила вставить:

— Люк здесь ненадолго. Он снимает соседний дом. А я…

Она вздохнула. Даже если бы захотела здесь остаться, даже если бы не приняла решения продать и дом и землю, чтобы отдать вырученные деньги на благотворительные цели, все равно бы она не смогла здесь жить. Взять хотя бы работу. Здесь ее найти практически невозможно: ни производства, ни одной приличной организации, которой мог бы понадобиться секретарь. Правда, Честер недалеко. Час, а то и меньше езды.

— Значит, я договариваюсь с Саймоном, чтобы он перевез тебе деревяшки. Я позвоню, когда он поедет, — заключила Луиза.

Позже, когда огонь в камине затух, а Мелани поужинала и делать больше ничего не хотелось, события дня вновь захватили ее мысли.

Нет, нельзя поддаваться этому соблазну, почти непреодолимому желанию думать и мечтать о Люке, вспоминать каждое мгновенье, проведенное с ним, и все свои ощущения.

Уж лучше подумать, как быть с невыносимым Дейвидом Хьюитсоном.

Угроза, прозвучавшая в его голосе, была очевидна, ей не могло показаться.

Адвокат с самого начала советовал дождаться решения вопроса о строительстве автодороги и только потом выставлять дом и землю на аукцион, чтобы получить хорошую цену. И Мелани твердо решила последовать его совету.

Дейвид Хьюитсон, видимо, просто хочет ее запугать, чтобы она продала ему дом и землю по дешевке. И поскольку ему не удалось это сделать с наскока, возможно, он будет и дальше преследовать ее, обвиняя во всех смертных грехах.

Если бы деньги были нужны ей для себя, то она, вполне возможно, согласилась бы на его условия. Но у нее особый случай…

Прожив всего несколько дней в этом доме, Мелани почувствовала, как одиноко и тоскливо было здесь Джону Барроусу, и ей стало казаться, что, передав ей дом в наследство, он оказал ей большое доверие. Одиночество — та невидимая нить, что связала их между собой и со многими другими людьми по всей стране и даже по всему миру, С людьми, как и они, познавшими муку одиночества, которая намного страшнее, чем даже нищета.

Значит, она обязана ради всех, кому поможет деньгами от продажи этого дома, получить за него максимальную цену.

Жаль, что некому довериться, не у кого попросить поддержки и помощи. Как важно, когда кто-то…

Хотя просто «кто-то» мне не нужен, честно призналась она себе.

Как только она ощутила потребность в поддержке, первый, о ком она вспомнила, был

Люк Чалмерс.

Нельзя давать власть этим опасным чувствам. Сколько бы он ни говорил, что находит ее привлекательной, каким бы привлекательным ни находила его она, нельзя отдаваться болезненной, непреодолимой потребности быть рядом с ним.

Надо иметь голову на плечах. Надо учиться на ошибках прошлого.

Глава 5

Если Люк придет, я встречу его весело и по-дружески, но решительно отвергну всякие попытки сближения, твердо пообещала себе Мелани, закончив завтрак и моя посуду.

В конце-то концов, у нее забот хватает, стоит ли так переживать из-за человека, которого едва знаешь? Она не может позволить себе тратить время на переживания, лихорадочно гадая, придет Люк или нет.

Она бросила быстрый взгляд на часы.

Но если Люк не придет, то что я буду делать со спальней?

Ничего! Даже если он не придет, мне вполне хватит работы в саду, заявила она себе.

Что же касается спальни… В худшем случае придется доделать самой, как она первоначально и планировала. Да, конечно, одна она не сможет сделать то, что сделал бы Люк, но по крайней мере хоть освежит комнату.

Прошлой ночью Мелани решила, что будет лучше, если она никогда больше не увидит Люка. И пока что эта решимость поддерживала ее.

Тогда почему ты такая взвинченная? — рассердилась она на себя. Ну что ты так часто смотришь на часы! Зачем прислушиваешься к каждой машине? Откуда этот горький привкус разочарования и боли? Ты же едва знаешь его.

Нет, возразило сердце. Разум твой действительно знает его совсем недавно, но вот тело… чувства…

Она вздрогнула под новым натиском этих самых чувств и попыталась подавить их, но безуспешно.

Он очаровал меня, он околдовал мое глупое, податливое тело, сердито думала она. Поцелуй как поцелуй, ничего особенного. Вот это и надо дать ему понять. Нельзя верить…

Во что? В то, что он в тебя влюбится? Это же глупо! — насмехался над ней здравый смысл. Но сердце и чувства давно сдались на милость победителя. Еще тогда, когда он впервые ее поцеловал.

Так не должно быть! — неистово убеждала себя она. Не могу я так быстро влюбиться. Я не настолько глупа!.. Совсем недавно я уже обожглась.

Но инстинкт подсказывал, что боль, причиненная ей Полом, — всего лишь царапинка по сравнению с той смертельной раной, которую может нанести ей Люк.

В десять минут одиннадцатого его еще не было. В половине одиннадцатого Мелани начала думать, что он уже не придет. Но сколько бы ни убеждала себя, что это к лучшему, сердце болело все сильнее. Без четверти одиннадцать, надев сапоги и старую куртку, она пошла в сад. В горле у нее стоял ком, а на глаза наворачивались слезы.

С чего же начать? На том месте, где она представляла себе лужайку, было настоящее дикое поле. На едва заметных клумбах с цветами буйно росли сорняки. Мелани стояла в нерешительности до тех пор, пока не разглядела примулы, задыхавшиеся среди шиповника.

За полчаса она расчистила лишь небольшой пятачок. Земля была мягкой и жирной. Стояла середина апреля, и холодные порывы ветра трепали ей волосы.

Но не они были повинны в горючих слезах, струившихся по ее щекам.

Вот, пожалуйста, готова рычать из-за мужчины, которого и знаешь-то всего ничего. Не смеши людей… не будь дурой! — твердила она себе.

И вдруг краем глаза Мелани заметила какое-то движение и вздрогнула от радостного предчувствия. Она повернулась — прямо к ней шел Люк.

— Извини, что задержался. Непредвиденные обстоятельства. А поскольку телефона у меня нет, предупредить я тебя не мог.

Ветер ерошил его волосы, раздувал куртку.

Она вдруг сообразила, что стоит спрятав руки за спину, чтобы, не дай Бог, не броситься его обнимать.

Как же далеко она зашла по пути, на который запретила себе становиться!

Она не из тех, кто может запросто протянуть руки и обнять кого-то. Детство ее было лишено такого рода отношений, и даже сейчас, став взрослым человеком, она внутренне съеживалась, когда ей приходилось дотрагиваться до другого человека.

Но хуже всего то, что к Полу ее так не тянуло. Она уже начала понимать, что чувства, которые она некогда испытывала к Полу и которые сама принимала за любовь, на самом деле были только отражением его собственного влечения.

Ей льстило его внимание, а поскольку в ней жила потребность дарить и получать любовь, она обманула себя и поверила, что любит.

Чувство же к Люку было совершенно другим. Вроде бы еще минуту назад она и не подозревала о его существовании, но вдруг… он ее поцеловал, и очаровал, и потряс настолько, что она уже не представляла, как без него жить.

И сколько она ни повторяла себе, что ей это чувство не нужно, сколько ни обзывала себя дурой и еще более сильными словами, сколько ни убеждала, что ей же будет хуже, все было бессмысленно. Что бы она ни решила, пока его не было рядом, — едва взглянув на него, забывала обо всем и тянулась к нему, как под воздействием магнита.

Любовь с первого взгляда… Глупая сказка, фантазия, в которую нельзя верить.

— Ты неплохо потрудилась, — похвалил Люк.

Он наклонился, чтобы взглянуть на примулу, которую Мелани только что освободила из плена сорняков и сухих веток, и ноздри ее уловили теплый мужской запах, особенно приятный на холоде. Голова у нее пошла крутом, сердце лихорадочно забилось.

— Почему ты начала именно отсюда? — спросил он, распрямляясь и оглядывая заросли.

По логике, Мелани надо было начать с менее заросшего участка сада, это верно, и она даже покраснела, объясняя, почему примулы привлекли ее внимание и почему она посчитала своим долгом немедленно освободить их от сорняков.

— Они показались мне такими… такими одинокими. Мне захотелось помочь им, чтобы они знали, что кто-то о них заботится.

Она осеклась, сообразив, в каком смешном свете выставляет себя. Ощущение это еще более усугубилось, когда Люк мягко произнес:

— И поэтому ты плакала? Тебе жалко примулы?

— Я не плакала, — запротестовала она. — Это просто ветер. Я не привыкла к деревенской жизни и к работе на свежем воздухе. Вот глаза и слезятся.

Это могло бы прозвучать правдоподобно, если бы она сдержалась и не отвернулась.

Но Люк положил ей руку на плечо, развернул и прижал к себе, а другой рукой нежно погладил ее влажную от слез щеку большим пальцем. Склонившись, он прошептал ей на ухо:

— Как же я завидую примулам, если ты по ним плачешь и бросаешься их спасать!

И в следующее мгновенье губы его коснулись ее кожи, и кончиком языка он стал слизывать с ее щеки слезинки.

Колени у нее подогнулись. Она чувствовала грудью его грудь, животом — его живот, и ей слышно было вдруг участившееся биение его сердца. А Люк отреагировал на ее близость с такой мужской откровенностью, что она инстинктивно напряглась. Не потому, что это ее шокировало, а потому, что ничего подобного она не ожидала. Для нее это было в новинку. Их близость, которую он воспринимал как нечто само собой разумеющееся, его реакция — все это было для нее потрясающе ново.

Она молчала, даже не пытаясь высвободиться. Он почувствовал ее напряжение и перестал ласкать кончиком языка ее щеку. Скользнув губами к ее уху, он прошептал:

— Извини. Я не хотел.

Он легко отстранился, но еще держал ее под подбородок, и ей волей-неволей пришлось посмотреть на него. Глаза их встретились.

— Все дело в том… — опять прошептал он, — все дело в том, что ты меня обезоруживаешь. Больше всего на свете мне хочется отнести тебя в кровать и любить, любить, любить…

От столь откровенного заявления Мелани страшно смутилась и попыталась отодвинуться, бормоча:

— Нет… нет, нельзя… это…

— Слишком быстро, — усмехнувшись, закончил за нее он, причем, как ей показалось, даже не обидевшись. — Да, я понимаю. И хочу, чтобы ты знала, что я тоже не имею привычки так себя вести.

Люк держал ее лицо в руках, гладя большими пальцами ее щеки, успокаивая ее.

Она с трудом произнесла:

— Мне так не показалось, особенно в первый день.

Люк рассмеялся, и в уголках его глаз появились мелкие морщинки, а на губах заиграла веселая улыбка.

— Правда?

Он смотрел ей прямо в глаза. Что он в них увидел, она не знала, но вдруг выражение его лица резко изменилось, взгляд стал испытующим, и он нахмурился. Мелани тут же насторожилась.

— Тогда все было по-другому, — хрипло пояснил он. — Тогда это была просто игра.

Тогда? Она долго собиралась с духом и наконец спросила:

— А теперь?

Большими пальцами он все еще гладил ее кожу, но уже не утешающе, а эротически, опасно, нетерпеливо.

— А теперь это уже не игра, — серьезно ответил он. — По крайней мере для меня.

Так вот что такое терпеливо ждать и наконец дождаться; вот что такое блюсти себя и наконец взлететь к самым высотам чувств; так вот что значит проснуться как-то утром и вдруг обнаружить, что заветный сон стал явью!

Она медленно поднялась на цыпочки, обняла его за шею и жарко шепнула на ухо:

— Для меня тоже.

Поймет ли он когда-нибудь, сколько ей понадобилось мужества, чтобы произнести эти слова?

— Мелани…

Для нее это прозвучало как чистейший, резонирующий радостью колокольный звон.

— Посмотри на меня, — потребовал он.

Она подняла глаза и обнаружила, что видит только его губы, а вспомнив их прикосновение, не нашла в себе сил отвернуться.

Люк повторил ее имя со страданием и радостью, а она смотрела ему в глаза и трепетала от их блеска.

Когда он коснулся ее губами, она ответила ему со всей пылкостью, со всей любовью, которые испытывала к нему, но не осмеливалась выразить словами. И когда, прижимаясь к нему, вновь почувствовала его желание, то напряглась не от страха, а от сладкого предвкушения.

Руки его заскользили по ее телу. Никому еще она не позволяла так до себя дотрагиваться, никогда еще она не испытывала ответного желания; раньше ей это было неприятно. Даже с Полом, и он на нее за это сердился. А вот сейчас, в объятиях Люка, когда руки его, скользнув под свитер, гладили ее шелковистую кожу, она испытывала невообразимое удовольствие и потребность помочь ему лучше узнать ее тело, подвинуться так, чтобы он поскорее нашел ее грудь.

Она была как в огне, кожа пылала, и кровь начала пульсировать в напряженных сосках задолго до того, как их коснулись пальцы Люка.

А когда это произошло, из горла ее вырвался непроизвольный стон. Не слыша себя, она все повторяла и повторяла его имя, вся во власти неизвестного ей доселе священного трепета.

Она и не представляла, что можно испытывать такие прекрасные ощущения только от прикосновений. И если у нее захватывает дух от простого прикосновения его руки, то что будет, когда… если… если он будет ласкать ее грудь губами?

Она так содрогнулась, что даже он это почувствовал. От неожиданности она открыла глаза, щеки ее были залиты горячим румянцем. Люк, оторвавшись от ее губ, смотрел на нее сверху вниз, В глазах его стояло изумление и нежность и такое желание, что ее бросило в жар. Когда он перевел взгляд с ее глаз на губы, сердце Мелани рванулось из груди.

— Ты права, — прошептал он. — Не время и не место.

Руки его лежали у нее на груди, а подушечками больших пальцев он все еще гладил напряженные соски и нежно целовал ее в губы.

— Пойдем в дом, надо работать, — добавил он с сожалением, оторвавшись от нее. Но браслет часов зацепился за нить ее шерстяного свитера, и, когда он положил руку ей на плечо, свитер задрался.

Мелани вскрикнула. Люк глянул и остолбенел, как в немой сцене, не сводя глаз с белевшей обнаженной груди, тут же покрывшейся гусиной кожей.

Он извинился и отцепил нитку, завязав ее так, чтобы свитер не расходился дальше. Он закрыл ее собой от холодного ветра, и теплые лучи солнца тут же согрели ее.

Гусиная кожа сошла, и Мелани сделала сразу три открытия: во-первых, она испытала необычное, эротическое удовольствие от прикосновения лучей солнца к обнаженной коже; во-вторых, это ощущение было особенно сильным в столь интимной части ее тела; и, в-третьих, было что-то страшно возбуждающее в том, что тело ее так распутно, хотя и без ее вины, открыто глазам Люка.

Мелани отвернулась, мысленно желая, чтобы Люк как можно быстрее отправился исполнять работу, которую сам на себя взвалил. Но она так и не смогла прогнать ощущение, что тело ее испытывает колоссальное удовольствие от взгляда Люка.

Наконец она собралась опустить свитер, но Люк вдруг обхватил пальцами ее запястья.

Мелани инстинктивно посмотрела вниз и тут же покраснела, увидев свою грудь — белую, с тонкими синими прожилками и красными, разбухшими, напрягшимися сосками.

— Люк… — начала было она, но он, словно прочитав ее мысли, склонил голову и медленно, очень медленно заскользил губами по шелковистой коже меж двух холмиков, все выше и выше по мягкому изгибу, пока не достиг чувствительного венчика.

Он отпустил ее запястья, и она обхватила его голову.

Сердце ее бешено колотилось, дыхание стало прерывистым, неровным. С каждым вздохом усиливалось головокружение, а с ним и неспособность противостоять затопившим ее чувствам.

Когда Люк приблизился к напряженному пику ее груди, она застонала от сладкой муки и сжала его плечи. Она понимала, что ведет себя развратно, что шокирует его, но ничего не могла с собой поделать.

Трудно сказать, что бы между ними тогда произошло, не раздайся звук низко летящего самолета. Единственное, в чем Мелани была уверена, так это в том, что, если бы Люк захотел, он мог бы уложить ее на сырую жесткую землю, а тело ее было бы страшно этому радо, хотя он стал бы ее первым мужчиной.

Но больше всего ее поразило не то, что она отдалась желанию даже с большей готовностью, чем Люк — он первым услышал самолет, — а то, что она сама его к этому подталкивала и скрыто молила, посылая ему тысячу женских сигналов, о существовании которых до того момента даже и не подозревала.

— Опыление полей, — заметил Люк, когда она с трудом натянула на себя свитер. — Может, это и к лучшему, — добавил он и, внимательно посмотрев Мелани в глаза, мягко сказал:

— Я не знаю, что в тебе такого, от чего я забываю обо всем на свете. Но мне кажется, я начинаю понимать…

Он оборвал себя на полуслове, улыбка вдруг потухла, и его глаза стали холодными и пустыми. Мелани содрогнулась, чувствуя себя отверженной и презренной, словно он воздвиг между ними стену.

— Пойдем в дом. Тебе холодно.

Голос у него был неестественный, почти враждебный. Почему? Из-за того, что она так себя повела? Может, его неприятно поразило ее распутство?

Мелани понуро брела к дому, уже с трудом верилось, что всего пять минут назад он обнимал ее и целовал…

Она опять содрогнулась.

Все это против того, во что она верит, и того, как до сих пор жила. Но стоит Люку притронуться к ней, поцеловать и обнять, как всякая логика и здравый смысл покидают ее, и она превращается в совершенно незнакомую себе женщину.

Они поднимались по лестнице. На маленькой площадке Люк остановился, посмотрел в окно на сад и спросил:

— И что ты собираешься со всем этим делать в конечном итоге? Будешь ждать, когда цены подскочат до максимума из-за новой дороги, и продашь?

В словах его была какая-то скрытая ирония и даже горечь. Мелани помрачнела.

Ей так много надо было ему сказать… Но она никак не могла заставить себя это сделать. Она боялась насмешек и колкостей. Она понимала, что даже Луиза посчитала бы ее сумасшедшей, а может, и просто дурой, узнай о ее намерении отказаться от наследства. Только тот, кто выстрадал столько, сколько выстрадала она, только тот, кто пережил то, что пережила она, поймет ее потребность передать обиженным судьбой детям подарок, свалившийся с небес.

А с нее самой хватит уже и того, что она здесь поживет, хоть ненадолго сменит обстановку, пообщается с природой. Все это время она ощущала себя так, словно сняла этот дом, словно ей поручили заботиться о нем ради несчастных детей, и она чувствовала себя обязанной перед ними продать коттедж и землю как можно дороже.

Она и сама не понимала, почему не может объяснить всего этого Люку; ей было проще смириться с едва заметным осуждением в его глазах, и пусть он думает, что она хитрюга и что на уме у нее одни лишь деньги.

— Мне не хочется продавать его. Мне нравится здесь, но…

— Но что? — настаивал Люк.

Мелани посмотрела на него снизу вверх. Она почти физически ощущала его напряженное ожидание. Он внимательно следил за выражением ее лица, словно ответ был чрезвычайно для него важен.

Он детектив, подумала Мелани. Задавать вопросы — важная часть его работы.

Может, именно поэтому за его вопросами ей слышалось почти раздражение?

Но она все равно не могла заставить себя ответить… не могла объяснить… Она с такой готовностью обнажила перед ним свое тело, а теперь надо обнажить еще и душу?

Ее передернуло, и она отвернулась.

— Я должна его продать.

Ей оставалось только надеяться, что Люк больше не будет задавать таких вопросов.

— Ну, что скажешь? Мы почти закончили.

— Мы? — Мелани улыбнулась и посмотрела на Люка. — Это все ты. Не знаю, как и благодарить. Просто чудесно! Я даже не представляла, как будет красиво.

Благодарный блеск ее глаз, восхищенный жест, неприкрытая радость выдавали настоящее восхищение и удивление происшедшими переменами.

Когда Люк объяснил ей, что намеревается сделать, она с трудом себе это представила. Но теперь, когда комната была отделана" или почти отделана, ей оставалось только подивиться скудости своего собственного воображения и декораторским способностям Люка.

Не увидь она все это собственными глазами, и не поверила бы, что можно так изменить комнату.

Красивые обои в цветочек, купленные в местном магазине, спускались от самого потолка до только что установленных и выкрашенных в белое деревянных панелей. Под ними Люк наклеил однотонные обои персикового цвета. Так что теперь комната не только выглядела чистой и свежей, но в ней появилось и какое-то деревенское очарование. Мелани так и подмывало попросить его помочь ей оклеить и другие комнаты. И не только оклеить.

Затея с продажей дома нравилась ей все меньше и меньше.

Люк заметил, что она медленно скользит пальцами по стене, словно грустя и сожалея, словно…

— Тебе здесь нужен ковер.

— Ковер?

Слова Люка вернули ее к действительности, и она отогнала от себя мечты об истинно женской спальне — с тщательно подобранной мебелью, с мягким стеганым покрывалом в тон обоям и занавескам на окнах, с красивым бра у кровати и с ковром, о котором только что сказал Люк.

Здесь она поставит мебель Луизы. Что же до украшений… Пожалуй, она может позволить себе несколько ярдов ткани, чтобы сшить из нее какое-нибудь простенькое покрывальце, а совсем не такое красивое стеганое покрывало, какое она только что себе представляла, это будет слишком дорого. Что же касается ковра… Надо будет постараться не запачкать половицы, а может, даже купить сюда дешевый палас.

Она улыбнулась загнанной, грустной улыбкой.

— Нет… не думаю.

— Ты хочешь сказать, что результат моей работы не заслуживает ковра?

Люк хотел пошутить, но замечание его прозвучало горько, почти презрительно.

Глаза у Мелани расширились, щеки залились краской.

Меньше всего ей хотелось вызывать к себе жалость и говорить, что ковер для нее — недопустимая роскошь, но, с другой стороны, она не хотела, чтобы Люк подумал, будто она не оценила по достоинству его работу.

— Ну что ты! — воскликнула она. — Ты сделал невозможное, Люк… Комната стала совсем другая! Я и представить не могла… — Она застенчиво посмотрела на него и доверительно произнесла:

— Все так хорошо, настолько красиво, что сюда действительно нужен ковер, только вот я не могу…

Она прикусила губу, не желая признаваться в своей бедности даже сейчас, даже после всего, что они вместе пережили.

Хотя они и сдружились, хотя на протяжении нескольких дней вместе работали, вместе ели, отдыхали и смеялись, а Люк рассказывал ей разные случаи из своей работы; хотя она поняла, что у него острый ум, что он в курсе всех важных событий в мире, значит, он человек с разнообразными интересами, а вовсе не хлыщ, как ей вначале показалось; хотя он был добр и сочувствовал людям, Мелани все еще не могла ему полностью открыться, она чувствовала, что между ними стоит какое-то тайное препятствие. И, рассказав ему о себе, о своих мыслях, чувствах и планах, она вступит в такие близкие отношения, поставит себя в такую зависимость, что может об этом пожалеть.

С того случая в саду он больше не целовал и не обнимал ее, и она решила, что, видимо, слишком живо откликнулась тогда на его ласки, слишком серьезно восприняла его слова. Она уже начинала опасаться, что он имел в виду совсем другое и теперь дает ей это понять, преднамеренно от нее отдаляясь. Значит, ему нужен лишь легкий флирт.

— Что ты не можешь? — спросил Люк. — Ты не можешь себе этого позволить?

Он старался произнести эти слова непринужденно, но Мелани показалось, что за ними скрывается что-то серьезное.

Люк не смотрел ей в глаза, она заметила это. Он был напряжен, словно ждал удара, словно опасался чего-то… Но чего? Она с трудом проглотила подкативший к горлу ком. Уж не думает ли он, что она попросит его купить ковер?

Из гордости и боязни того, что дала ему повод так думать о себе, она пожала плечами и ответила как ни в чем не бывало:

— Нет, дело не в этом. Просто зачем такие расходы, если его все равно продавать?

— Да? А тебе не кажется, что и ремонт тогда ни к чему?

Она опять пожала плечами, отчаянно стараясь не выдать, как она расстроена возникшей на ровном месте ссорой.

— Я просто хочу привести его в порядок, чтобы он выглядел почище и поярче. Я и не думала, что это зайдет так далеко.

— Понятно. Извини, если мое вмешательство ввело тебя в дополнительные расходы, — горько заметил он. — Надо было предупредить.

Мелани горела.

Прошу тебя, не надо! — хотела воскликнуть она. Я не хочу ссориться. Но она словно наступила на лед под снегом, когда понимаешь, что уже падаешь, но ничего не можешь поделать. Ей казалось, что она летит в страшную пропасть, словно лунатик, очнувшийся от сна.

Неожиданно для себя она ответила так же холодно и сердито:

— Я пыталась, но ты не захотел меня слушать. Бессмысленно тратить время на дом, который…

— Согласен, — резко прервал ее Люк. — Кстати, я совсем забыл тебе сказать: мне вчера установили телефон. Так что больше не буду тебя беспокоить.

Мелани отчаянно боролась со слезами, готовыми вот-вот брызнуть из глаз, и не могла вымолвить ни слова. А он что-то такое говорил о том, что поможет ей все прибрать, а потом оставит ее в покое.

В покое? Боже, неужели он не понимает, что он с ней сделал? И что теперь до конца своих дней она будет мучиться и жаждать его? Будет желать его…

Будет любить его?..

Каким-то чудом ей удалось скрыть эти чувства. Но когда он наконец ушел, она позволила им взять над собой верх — бросилась на кровать, уткнулась лицом в подушку и плакала до тех пор, пока не выплакала все слезы, пока не почувствовала себя совсем опустошенной.

Глава 6

После такого расставания Мелани не удивилась, что на следующий день Люк не объявился, и она поняла, что первое ее впечатление было правильным:

Несмотря на нежность, страсть и произнесенные шепотом комплименты, никаких серьезных чувств она у него не вызвала.

По крайней мере спальня отремонтирована, посмеялась она над собой. Ведь она ни разу не смогла заставить себя туда войти.

Она боялась, что, если откроет дверь и увидит комнату, где провела столько времени с Люком, сердце у нее разорвется. Дверь в спальню была все время закрыта, и тем не менее каждый раз, когда Мелани проходила мимо, ей становилось не по себе.

Она твердила, что все к лучшему, даже хорошо, что ссора положила конец их отношениям, это в любом случае должно было произойти, но логика не могла заставить умолкнуть ее сердце.

Она не спала по ночам, хотя и изнуряла себя физической работой, надеясь, что уснет, едва коснувшись головой подушки. Зато она выскребла весь дом, расставила небогатую обстановку, отмыла и высушила ящики старинного комода, обклеила их пленкой, купила солнечно-желтую краску, чтобы оживить кухню, но отложила это на неопределенное время, поскольку едва она приближалась к банкам с краской, как вспоминала Люка.

Слезы наворачивались ей на глаза, в горле начинало першить, и такая боль и мука наваливались на нее, что она не могла больше ничего делать.

Так что она занимала себя другими делами. Когда, например, сильный весенний дождь не позволял ей работать в саду, она мыла окна, полировала мебель, представляла, как отремонтировала бы этот дом, будь у нее возможности и деньги. И все же, чем бы она ни занималась, она не могла заглушить голос сердца, к которому теперь присоединился и голос разума.

Стоило ей подумать о цвете или о новой обстановке, как она тут же вспоминала Люка: что бы он посоветовал? Что бы подумал, если был бы рядом?

Но Люка нет. И чем быстрее она с этим смирится, тем быстрее пройдет сердечная боль. Все, что ей остается, — понять, что груз любви к Люку ей придется нести с собой всю жизнь. Надо принять это как данность, и все.

О том, чтобы совсем забыть его, выкинуть из сердца, не могло быть и речи.

Конечно, со временем боль притупится; со временем воспоминания о том, как он поворачивает голову, как говорит, как улыбается, перестанут вызывать острую боль в сердце, от которой у нее перехватывает дыхание. Но это со временем. А пока… А пока надо терпеть и терпеть.

К душевной боли она привыкла очень давно. Эта боль уже стала частью ее характера, как честность и доверчивость.

В солнечные дни Мелани работала в саду, держась подальше от примул и шиповника. Ей даже рядом было трудно пройти, и вырванные тогда сорняки так и лежали кучками. Она поймала себя на том, что, когда ей все-таки случалось проходить мимо того места, где Люк целовал ее и ласкал ее грудь, она непроизвольно отворачивалась, словно боялась примерзнуть к земле да так и остаться стоять со слезами боли на глазах.

Она вскопала грядку для овощей, нашла кусты крыжовника и красной смородины и даже ревень, который рос себе как ни в чем не бывало, словно и не было вокруг него плотной стены сорняков.

Позже испеку с ним пирог, решила Мелани, но так и не испекла, возможно, потому, что не хотела возиться ради себя одной, а может, и потому, что аппетит у нее совсем пропал, и однажды она даже вздрогнула, увидев себя в зеркале. Как же она похудела!

Неужели это я? — подумала она неуверенно. Изнуренное существо с бледным лицом и огромными глазами, в джинсах по крайней мере на два размера больше, чем надо?

В среду приехал Саймон, муж Луизы, и привез обещанную мебель.

Луиза позвонила и предупредила, что Саймон уже выехал. Сама она приехать не могла, но надеялась вскоре навестить подругу.

— Ну, как ремонт? — поинтересовалась она и, когда Мелани сказала, что все уже закончено, мягко продолжила:

— А мастер?

На этот вопрос следовало бы ответить так же, как и на первый, но Мелани не набралась мужества. Она постаралась произнести как можно более беззаботно.

— Кто? Люк? Не видела его с тех пор, как он закончил спальню. У него теперь свой телефон.

Мелани была благодарна подруге за то, что она не стала выспрашивать, хотя наверняка все поняла.

— И ты по-прежнему намерена его продавать?

— Да. В деревне говорят, что решение о трассе будет принято через несколько недель.

— Ну что же, будем надеяться на лучшее, — сказала Луиза. — Может, получишь уйму денег.

— Дай Бог, — согласилась Мелани, хотя и понимала, что в голосе ее нет того энтузиазма, который хотела услышать Луиза. Она пыталась убедить себя в том, что ее долг — получить за дом как можно больше, но

с каждым днем ей все меньше и меньше хотелось с ним расставаться. Временами она, как полная дура, даже начинала мечтать о том, как будет жить здесь вместе с Люком — в чистом и теплом, полном детского смеха, счастья и солнца доме с ухоженным садиком, живой оградой и лужайкой, подстриженной и зеленой, со следами маленьких ножек.

Она понимала, что это глупость, что она сама себя разрушает, причиняет себе дополнительную боль, что надо забыть Люка и вернуться к прежней жизни.

Однако, как она ни пыталась отогнать эти мысли подальше, они все возвращались и возвращались, не давая ей покоя, очаровывая ее, как песнь сирены, обещая наслаждение, но ничего не давая, кроме боли и напоминания о том, что Люку она не нужна.

После звонка Луизы Мелани стала прислушиваться к звукам, доносившимся с улицы, чтобы не пропустить Саймона.

Однако дорога была пустынна. Лишь время от времени появлялась на ней деревенская машина или крестьяне, переходившие с одной фермы на другую.

Мелкий моросящий дождь, начавшийся еще утром, запер ее дома. Чтобы не вспоминать Люка, она так тщательно вылизала дом, что делать ей больше было нечего, если не считать, конечно, оклейки и покраски стен. Но всякий раз, подходя к банкам с краской, она вспоминала Люка и спальню в мансарде, куда она ни разу не зашла, и почти физически ощущала свое одиночество.

Да и зачем, собственно, тратить время и деньги, если она никогда жить здесь не будет и не сможет насладиться плодами своего труда?

По правде говоря, она просто боялась привязаться к дому. Боялась, что, когда придет время, она не сможет с ним расстаться.

Под крышей был большой чердак, куда Мелани еще ни разу не поднималась и куда можно было попасть через люк в ее спальне.

Однако стремянку Мелани давно уже спустила вниз и поставила в гараже сразу после того, как Люк закончил ремонт в спальне…

Она заколебалась, надеясь на то, что скоро приедет Саймон и отвлечет ее от этих мыслей.

Когда-то ей нравилось одиночество, но теперь она страшилась его, потому что боялась, что опять начнет вспоминать Люка.

Думать, вспоминать, мечтать… Кажется, дождь перестал! Значит, можно поработать в саду. Она в сомнении остановилась, и ей показалось, что к дому подъехала машина.

Понимая, что это может быть просто деревенский трактор, она тем не менее заторопилась на улицу и обрадовалась, увидев тяжело груженный микроавтобус Саймона.

— Я взял с собой Алана. Ты не против? — поздоровавшись, спросил муж Луизы. — Это старье такое тяжелое, что я не знал, справлюсь ли один.

— Конечно, я не против, — заверила его Мелани. — Я вам очень благодарна.

Вы наверняка проголодались. Может, перекусите, прежде чем начинать?

— С удовольствием! — согласился Саймон.

Мелани усмехнулась. Луиза рассказывала ей, что он любит поесть, и то и дело пугала его диетой, хотя он вовсе не был толст, ну, может, совсем чуточку. Но ему это даже к лицу. Он всегда пребывает в отличном расположении духа и доволен жизнью. С ним приятно и хорошо. Он обращается с ней как добрый дядюшка, и ей это нравится.

Алан, как она узнала за ленчем, старинный друг Саймона и не женат.

— По крайней мере сейчас, — сказал он с усмешкой. — Мне по работе приходилось надолго уезжать за границу. Я понимаю Мойру, ей все это надоело, и я в частности. Я пытался объяснить, что делаю это ради нее и детей. На нехватку денег она никогда не жаловалась. — Алан состроил гримасу, и голос его зазвучал иронично, но ему не удалось скрыть боль. — Но, честно говоря, я не думал, что, вернувшись как-то домой, никого не застану. У нее была уже новая жизнь и новый муж. Она написала записку, что бросила меня и забрала детей, потому что я плохой отец и плохой муж, раз меня никогда не бывает дома.

Мелани было жаль его, хотя она и подозревала, что этот брак распался не только из-за его работы.

— Жизнь — странная штука, — горько заключил Алан. — Я теперь всегда первый кандидат на командировку. А когда я в последний раз видел сына, моего сына, он называл ее мужа папой!

— Ну, ладно, — вмешался Саймон. — Давай таскать мебель. А то так ничего и не сделаем. Мы справимся сами, — бодро заявил он Мелани. — Пойдем сначала посмотрим, куда все это ставить.

— Первая дверь налево на втором этаже, — сказала Мелани.

Это была комната, где она спала. Мелани намеревалась вытащить всю старую мебель и поставить там неожиданный подарок. Лучше, конечно, поставить дубовую мебель Луизы в только что отремонтированную спальню, а пол там застелить новым ковром. Она закрывала глаза и представляла себе спальню с новой обстановкой: массивная классическая мебель, которая так не нравилась Луизе, хорошо бы смотрелась на фоне новых обоев и прекрасно гармонировала бы со скошенным потолком и старомодным видом мансарды. Но если она это сделает, если обставит спальню так, как ей хочется, то ей будет трудно удержаться от соблазна перебраться в нее самой, а там от воспоминаний о Люке ей не избавиться никогда. Никогда.

Если даже средь бела дня она постоянно думает о нем, то что же будет ночью?

Конечно, глупо было красить и натирать пол в доме, ездить в Натсфорд, чтобы купить коврик из козлиной шкуры, ведь теперь приходилось экономить на еде. Однотонный, персикового цвета ковер, под стать обоям в нижней части стены, смотрелся бы лучше и намного богаче, но ведь она не собиралась пользоваться этой комнатой, ее единственной задачей было подготовить дом к продаже. И чтобы потом не было трудно с ним расставаться, она не должна мечтать, как сбрасывает утром одеяло и ступает на толстый, мягкий, теплый ковер. Еще глупее представлять себя здесь с Люком… Вдвоем в комнате, в кровати…

— О чем задумалась? — поинтересовался Саймон, и Мелани зарделась, прикусив нижнюю губу.

— Да так, ни о чем, — мужественно ответила она, не заметив беспокойства, промелькнувшего у него в глазах.

В конце концов она последовала совету Луизы и оставила мужчин в покое, пообещав им по окончании чашку чая и кусок пирога, который испекла накануне вечером.

Вокруг грохотало и трещало, а время от времени до нее доносились даже соленые выражения, но наконец все затихло, и Саймон торжественно объявил:

— Готово! Ну и тяжесть… Эта кровать…

— Кровать? — удивилась Мелани. Луиза ничего не говорила ей о кровати.

— Она лежала у нас на чердаке, и Луиза сказала, что раз уж ты забираешь все остальное, то, может, и ее заберешь? Кстати, тебе говорили, что ты путаешь право и лево? Спальня налево у тебя уже обставлена, а вот комната напротив — совсем пустая, отремонтированная, как специально для нашей мебели. У Луизы та же болезнь. Временами она доводит меня до бешенства!

Мелани не могла вымолвить ни слова. Они поставили мебель в пустую комнату! В комнату, которую она поклялась запереть и оставить пустой до тех пор, пока дом не будет продан.

Здравый смысл подсказывал ей, что вовсе не обязательно пользоваться этой комнатой, что она и с новой обстановкой может запереть дверь, но у нее возникло подозрение, что теперь ей будет трудно преодолеть соблазн — открыть дверь и посмотреть. И подозрение это подтвердилось, когда Саймон спросил:

— Хочешь посмотреть?

— Я…

Что она могла сказать? Отказ покажется им странным и даже обидит, а ведь они потрудились на славу.

— Да, конечно…

— Тогда пошли. Честно говоря, она прекрасно вписалась. Лучше, чем у нас.

Вот подожди, расскажу Луизе, и она тут же ринется к тебе в гости. Не удержится, чтобы не посмотреть. Жаль, конечно, продавать после стольких трудов. Но такой дом слишком велик для одного человека, и далековато к тому же. Хотя здесь меньше часа езды до Честера, — говорил он, точно повторяя вслед за Люком.

Люк. Рука легла на дверную ручку, повернула ее и толкнула дверь, а воображение уже настолько захватило ее, что, когда она подошла к окну, ей показалось, что там промелькнула тень.

Люк! — едва не воскликнула она, но сдержалась. Вот был бы ужас, если бы она выдала себя в присутствии двух мужчин.

— Гмм. Твой приятель проделал хорошую работу, — одобрил Саймон, дотрагиваясь рукой до крашеных панелей и не замечая ее состояния.

Она стояла в дверях и смотрела на двуспальную кровать и на массивный платяной шкаф напротив. Саймон и Алан поставили туалетный столик перед окном, а мужской комод у стены, под прямым углом к кровати.

Совсем недавно это была просто свежеотремонтированная комната. Теперь же в ней появилось нечто домашнее. Мелани представила себе, какие должны быть занавески, какое покрывало на кровати… Кстати, ей показалось, что матрас совсем новый.

Она не преминула спросить Саймона, и он покраснел.

— Это все Луиза, — оправдывался он. — Мы купили его в прошлом году, но он не для моей спины. Нам он все равно не нужен, и Луиза подумала, что тебе он пригодится. Она говорит, что обставленный дом продать легче.

Мелани не стала возражать. Если она откажется, Луиза обидится, а ведь она так внимательна! Мелани подумала было заплатить за матрас, но поняла, что только обидит Саймона. Пожалуй, лучше как-нибудь пригласить Луизу, Саймона и даже Алана на обед в ресторан. Неплохая мысль. Она позвонит Луизе, когда Саймон и Алан уедут, поблагодарит за новый подарок и пригласит.

Она угостила Саймона и Алана чаем, и они стали собираться домой. Мелани проводила их до машины, Алан забрался на место водителя, а Саймон тепло обнял ее на прощанье.

И в этот момент мимо промчался огромный «ВМW». Они вздрогнули — уж слишком быстро он ехал по деревенской улице.

В машине сидели двое: седовласый мужчина с тонкими поджатыми губами — он так посмотрел на нее, что Мелани непроизвольно прижалась к плечу Саймона, а рядом женщина года на три-четыре старше Мелани, с черными как смоль волосами, уложенными в очень дорогую прическу.

Она была похожа на своего спутника и тоже посмотрела на Мелани злобным взглядом.

— Неплохая парочка, — сказал Саймон, когда они промчались мимо. Знакомые?

— Нет. Первый раз вижу.

— Гмм… Им явно что-то от тебя нужно. Может, они слышали, что ты продаешь дом? Хотя они мало похожи на людей, любящих уединение. У них другой образ жизни. И, похоже, немало денег.

Слушая его, Мелани вспомнила Луизу, которая говорила, что ее муж может с первого взгляда точно оценить человека. На прощание Саймон заметил:

— Ты поосторожнее с этой парой. Мел. По тому, как они на тебя смотрели, мне показалось, что они не питают к тебе дружеских чувств. Ты точно их не знаешь?

Она покачала головой, обхватив себя руками, словно готовясь отразить невидимую опасность.

Дождь все еще моросил, и туфли у Мелани промокли. Микроавтобус уехал, а она все стояла и с несчастным видом смотрела ему вслед.

Впервые с тех пор, как она переехала сюда, ей стало одиноко и даже страшно.

После долгих лет городской жизни, в которой каждая минута на счету, оказавшись здесь, она поняла, как хорошо жить, ни от кого не завися, свободно. До сего дня она спала спокойно, ничего не опасаясь. Но теперь вдруг, то ли от того, как на нее посмотрела та парочка в «ВМW», то ли от слов Саймона, то ли от неприятного предчувствия, ей не захотелось возвращаться в дом.

Но ведь это же полный абсурд! В конце-то концов, чего ей бояться?

Мелани смотрела на сад. Жаль, что сейчас сыро, а то бы она с удовольствием поработала, чтобы отвлечься и не чувствовать себя отрезанной от внешнего мира. Водная взвесь, окружавшая ее со всех сторон, делала это чувство гнетущим.

Когда она вошла в дом, зазвонил телефон. Она бросилась к аппарату, непроизвольно задержав дыхание. Ей казалось, что она услышит голос Люка. Но в трубке раздался сухой, педантичный голос адвоката.

— Мисс Фоуден? — начал он напыщенно. — Не так давно вы обращались ко мне по поводу вашего разговора с мистером Хьюитсоном, выразившим желание приобрести коттедж и землю. Вы спрашивали, не было ли между моим клиентом и мистером Хьюитсоном предварительной договоренности, и я тогда сказал, что ничего об этом не знаю.

От разочарования Мелани не могла произнести ни звука. Проглотив ком в горле, она заставила себя сосредоточиться на том, что говорит адвокат.

— Возникли новые обстоятельства? — спросила она, не понимая, куда он клонит.

— Нет, нет! Просто адвокат мистера Хьюитсона обратился к нам с предложением о покупке земли и коттеджа. Если автострада пойдет все-таки не через эти земли, его предложение вполне приемлемо.

Адвокат замолчал, и Мелани стоило труда заставить себя заговорить.

— Понятно. Значит ли это, что вы советуете мне принять предложение?

— Если автострада действительно пройдет стороной, то вы получите больше, чем если бы выставляли коттедж и землю на аукцион по нынешним ценам. Однако если трасса пройдет здесь, то цены подскочат. Но я не могу давать вам советы. Решение принимать должны только вы.

Мелани заколебалась. Если она продаст все Дейвиду Хьюитсону, он тут же разрушит коттедж и поставит маленькие, словно кубики, домишки, одинаковые в своей убогости, и дом, принадлежавший нескольким поколениям семьи Барроус, исчезнет с лица земли. Адвокат уже говорил ей, что Джон Барроус не один раз отказывал Хьюитсону. Даже несмотря на то, что, продав дом Хьюитсону, она получит больше денег для благотворительности, Мелани считала себя обязанной принять во внимание чувства и взгляды завещателя.

— Я не могу продать дом мистеру Хьюитсону, — помолчав, сказала она. Мне… мне кажется, что мистер Барроус этого не хотел. Мне кажется, что он предпочел бы, чтобы в нем обосновалась семья. Ведь он долго прожил в этом доме.

— Да, верно, — согласился адвокат. — Но вы должны понимать, что тот, кому вы продадите дом, возможно, не разделит вашей точки зрения. Любой покупатель может избавиться от собственности, перепродав ее мистеру Хьюитсону.

Об этом она не подумала и теперь поняла, насколько все-таки наивна.

Она начала лихорадочно думать о такой форме продажи, при которой покупатель обязался бы не разрушать коттедж. Но была вынуждена признать, что права пословица, по которой если овцы целы, то волки не сыты.

Значит, чтобы сохранить дом, ей надо в нем жить, а для этого нарушить обещание, данное самой себе и неизвестному завещателю, что его подарок будет использован во благо многих, а не только ее.

— Может, вам нужно время, чтобы обдумать это предложение? — спросил адвокат.

Мелани тут же покачала головой. Но, сообразив, что он ее не видит, быстро сказала:

— Нет-нет, времени мне не нужно. Я не принимаю предложение мистера Хьюитсона.

Она уже начинала понимать, что единственная возможность сохранить коттедж, не оставляя его за собой, — это молиться о том, чтобы власти решили провести автостраду где-нибудь в стороне.

— Ну что же, я передам ваше решение адвокату мистера Хьюитсона. Помолчав, адвокат осторожно добавил:

— Пожалуй, я обязан предупредить вас, что мистер Хьюитсон очень агрессивный и вспыльчивый человек. Он привык добиваться своего.

Мелани поблагодарила и положила трубку, размышляя, чем она заслужила столько напастей сразу. Она решила принять горячую ванну и пораньше лечь спать.

Да и чего засиживаться допоздна? Ее собственная компания начинала ей надоедать, она не хотела больше ночь за ночью вспоминать каждое мгновенье, проведенное вместе с Люком. Зачем мучить себя, причинять себе боль, уничижать себя?

В девять вечера она заперла двери и отправилась наверх, в свою спальню.

Но там ее ждало еще одно испытание.

Только она легла на кровать, как раздался угрожающий треск, кровать накренилась, и Мелани покатилась на пол.

Хмуро осмотрев новую, только что купленную кровать, она увидела, что одна из боковых перекладин была с трещиной и теперь развалилась, не выдержав тяжести. Ясно было, что отремонтировать кровать она не сможет, даже на одну ночь.

Ей оставалось выбирать одно из двух: лечь спать на новую кровать, присланную ей Луизой, а значит, в спальне, которую они отремонтировали вместе с Люком, со всеми вытекающими отсюда последствиями, или спать на кровати Джона Барроуса. Как она ни ругала себя за излишнюю мнительность, но не смогла лечь на кровать бывшего хозяина дома.

Оставалась только новая спальня, где ей предстояла долгая ночь в мучительных воспоминаниях о Люке.

Поскольку двуспального гарнитура у нее не было, ей пришлось удовлетвориться подушкой и стеганым одеялом. Подавленно собирая вещи, она молила судьбу только о том, чтобы та поскорее оставила ее в покое. Какой интерес мучить человека, не оказывающего сопротивления?

Глава 7

Мелани проснулась с ощущением, что мольбы ее услышаны. Спала она хорошо, без сновидений, а утро встретило ее чудесной солнечной погодой. Значит, она сможет покопаться в саду.

Но почему-то, умываясь и одеваясь, она чувствовала себя вялой и апатичной. Потягивая кофе, она вдруг сообразила, что ей больше не хочется бороться с жизнью, и оттолкнула недоеденный тост.

Аппетита не было, и, вставая со стула, она опять почувствовала легкое головокружение, которое преследовало ее во время гриппа. Тогда врач советовал ей не усердствовать с работой, хорошо питаться и отдыхать как можно больше, и теперь она вспомнила, что последние несколько дней делала все наоборот: почти ничего не ела и совсем не отдыхала.

И вот сегодня утром головокружение и одышка, когда она спускалась по лестнице, снова напомнили ей о перенесенной болезни.

Свежий воздух в саду пойдет мне на пользу, упрямо сказала она себе. Это пробудит аппетит, а если я буду очень стараться, то устану так, что не хватит сил думать о Люке.

Убрав со стола, она надела хлопчатобумажные рабочие брюки, купленные в Натсфорде. Это были вполне приличные, мягкого зеленого цвета брюки из практичного и приятного для кожи материала. Да, верно, они ей чуть великоваты, но когда она сунула ноги в сапоги, — то пришла к выводу, что у нее вид очень даже работящей женщины.

Трава все еще была влажной, а глинистая земля — скользкой.

Мелани прямиком прошла к овощной грядке, отвернувшись от того места, где Люк целовал и ласкал ее. С такой любовью! — тупо подумала она. А потом вдруг взял да отвернулся. Значит, им владело самое обыкновенное плотское желание, безличностное и мимолетное…

Перестань! — приказала она себе, сообразив, что чувства опять выходят из-под контроля. Не доводи себя!

В гараже было много садовых инструментов, и, хотя они были тяжеловаты, Мелани устраивало, что не надо тратиться на новые.

Борясь с настырными сорняками, она пожалела, что лопата столь тяжела.

Надо бы, конечно, купить инструмент более приспособленный для женщины.

Когда-то на этой грядке, видимо, росла зелень для салата — Мелани то и дело натыкалась на осколки стеклянных банок, какими накрывают рассаду.

Из литературы Мелани знала, что современные садоводы предпочитают полиэтилен, и решила, что если успеет расчистить землю, то попробует вырастить салат-латук. Но до той поры было еще далеко, и она раздраженно нахмурилась, когда лопата натолкнулась на еще один осколок стекла — большой, острый, опасный.

Слава Богу, она додумалась купить садовые перчатки, похвалила она себя, кладя осколок стекла в тачку, которую также нашла в гараже.

После часа напряженной работы Мелани вскопала лишь несколько ярдов и поняла, что подготовить грядку под овощи труднее, чем она предполагала.

Мечты о ровных зеленых рядах рассады начали тускнеть и таять под давлением жестокой действительности в виде корней сорняков, мокрых комьев, прилипавших к лопате, и битого стекла, засыпанного тонким слоем земли.

Даже умелому, сильному мужчине понадобилось бы несколько недель, чтобы расчистить небольшой клочок земли, в отчаянии подумала она. Спина у нее ныла, мышцы сводило.

Голодный желудок урчал, но с упрямством, позаимствованным, видимо, от одно-то из ее неизвестных родителей, Мелани продолжала копать, хотя тело всеми доступными ему средствами напоминало, что пора обедать и отдыхать.

Вконец выбившись из сил, она выпрямилась и подняла руку, чтобы отбросить волосы со лба, и в этот момент увидела Люка — он шел по саду прямо к ней.

Она была потрясена и едва сдержалась, чтобы не бросить лопату и не убежать. С трудом растянула губы в жалком подобии вежливой улыбки — так улыбаются незнакомцу.

Он хмурился. Теперь, когда она переборола в себе панику и поверила в то, что это действительно он, сердце ее застучало молотом, а тело отреагировало так, как обычно в его присутствии.

Кожа ее горела, где-то внизу живота чувствовалась дрожь, медленно поднимавшаяся по мышцам, и, чтобы он не заметил ее состояния, пришлось отвернуться и опять приняться за копку.

Но поскольку она была возбуждена, то слишком сильно вонзила лопату в землю. К несчастью, черенок скользнул по стеклу, Мелани не удержала равновесие, и ноги заскользили по глине.

Она видела выступающий из земли осколок стекла и с ужасом понимала, что происходит, но ничего не могла поделать — стекло распороло брюки и вонзилось в бедро.

Она вскрикнула. Люк бросился к ней, поднял на руки и, едва слышно ругаясь, понес к дому.

Прижимая ее к себе, он хмуро спросил:

— Надеюсь, прививка от столбняка не просрочена?

Пытаясь заверить его в том, что прививка не просрочена, Мелани совершила ошибку — взглянула себе на ноги. Зеленая ткань брюк была разорвана, и на ней быстро разрасталось яркое красное пятно. Она вздрогнула и закрыла глаза.

Мелани не была неженкой, но вид кроии — собственной крови — вызвал головокружение, и ей почему-то стало очень холодно.

Неся ее к лестнице. Люк резко повторил свой вопрос:

— Прививка от столбняка, Мелани! Не просрочена?

Она едва кивнула головой, заверяя его, что все в порядке, и вдруг холод, охвативший ее, стал таким невыносимым, что в глазах потемнело и она потеряла сознание.

Когда, довольно скоро, она пришла в себя, то увидела, что лежит полуобнаженная на полу в ванной комнате, а Люк безжалостно режет ножницами ее брюки. Затем он стал осторожно протирать рану на ноге.

Ей все еще было страшно холодно, а нога болела и подергивалась. Она хотела сказать, что и сама может все сделать, но понимала, что у нее ничего бы не получилось. А когда попыталась сесть, он хмуро, не поворачивая головы, приказал:

— Не двигайся, Мелани. Рана может быть глубокой. Надеюсь, что это не так, но кровь пока не останавливается.

Ее передернуло, он поднял голову и хмуро посмотрел на нее.

— Тебе страшно повезло, что стекло не задело артерию. Что тебя дернуло копать там, где полно стекла? Ты же видела его!

От потрясения или от потери крови голова у нее опять закружилась.

— Все было хорошо, пока не появился ты.

— Так, значит, это я виноват?

Она понимала, что ее обвинение несправедливо, но была слишком горда и слишком упряма, чтобы взять свои слова обратно. Они долго смотрели друг на друга. Он изменился, подумала Мелани, он выглядит старше. Такой усталый, неприступный…

— Ну зачем ты все это? — начала она, но он не дал ей договорить.

— Я должен удостовериться, что в ноге не осталось стекла. Хотя вряд ли…

Сейчас может быть больно, — предупредил он, поворачиваясь к ней спиной, и, продезинфицировав руки, начал прощупывать разорванную плоть.

Действительно, оказалось настолько больно, что ей пришлось сильно прикусить нижнюю губу, чтобы не закричать.

Слабость опять начала обволакивать ее. Она приказала себе не терять сознание. Сейчас она скажет Люку, чтобы он шел домой, что ей не — нужна его помощь. Каким-то чудом ей действительно удалось не потерять сознание, пока он миллиметр за миллиметром ощупывал ей ногу, а потом, заявив, что стекла не осталось, начал перевязку.

Рана все еще сильно кровоточила, и Мелани не стоило смотреть на то, что делает Люк, надо было отвернуться или закрыть глаза, но точно рассчитанные ловкие движения его рук, его кожа — кожа мужчины на фоне ее бледной ноги гипнотизировали ее, и она просто не могла не смотреть.

Возможно, от жидкости, какой он обрабатывал рану, кровь потекла еще сильнее; Мелани плохо питалась последнее время, и потому голова слегка кружилась; а оттого, что она лежала на полу ванной только в бюстгальтере, трусиках и носках, ей стало очень холодно. От холода, слабости и головокружения ей было все труднее и труднее цепляться за сознание, противостоять коварной, быстрой, отупляющей волне холода, заливавшей ее. Она с отчаянием, прерывисто вздохнула, и Люк тут же обернулся.

Может, даже к лучшему, если она потеряет сознание, подумал он устало.

Рана глубокая, но, слава Богу, ни связки, ни сосуды не задеты, надо только хорошо перевязать, и кровотечение остановится. Он вдруг почувствовал себя очень старым и уставшим и плотно сжал губы.

Мелани как сквозь сон воспринимала все, что делал Люк, и полностью пришла в себя, только когда он поднял ее на руки и отнес сначала в ее спальню, а затем в другую, в которую она перебралась предыдущей ночью.

Она попыталась возразить, когда Люк откинул ватное одеяло, но он не обратил на это внимания и, укутав ее до самого подбородка, жестко сказал:

— Я вниз, принесу тебе поесть и попить. Разве можно так над собой издеваться? Только, Бога ради, не говори, что ты не ешь потому, что не можешь себе этого позволить.

Мелани без сил смотрела ему вслед. Резкость, с какой он произнес эти слова, причинила ей боль; она закрыла глаза, и слезы, вызванные то ли отчаянием, то ли болью в бедре, все-таки прорвались наружу и потекли по щекам.

Она хотела одного: чтобы Люк ушел и оставил ее в покое. Надо же упасть прямо на осколок стекла! Если бы Люк не появился вовремя и не помог… Она содрогнулась. Бессмысленно было убеждать себя в том, что, если бы Люк не появился, она бы и не упала. Она сама не была в этом уверена, хотя уже успела упрекнуть Люка.

Лежа под ватным одеялом с открытыми глазами, она дрожала, представляя, что с ней могло бы произойти. А если бы стекло перерезало артерию? А если бы она не последовала совету Луизы и не сделала прививку от столбняка, прежде чем ехать в деревню? А если…

Зубы ее стучали от страшных видений, и она сообразила, что Люк вернулся, только когда он кашлянул, чтобы привлечь ее внимание. Она открыла глаза, сердце ее дернулось.

Люк поставил поднос на дубовый комод. Мелани увидела тарелку с омлетом, от вида которого желудок тотчас сжался, и чашку кофе.

— Что с тобой? Что случилось? — заволновался Люк, подходя к кровати.

— Мне холодно, — нетвердым голосом сказала Мелани.

— Холодно?

К ее ужасу, он сел на кровать, скользнул рукой под одеяло и притронулся к ней. Она содрогнулась от желания подползти поближе и всем телом впитывать в себя его тепло. Это был инстинктивный, лишенный всякой сексуальности порыв, но она с трудом сдержала себя.

— Ты потеряла много крови, — сказал Люк, нахмурившись, глядя на нее сверху вниз. — Пожалуй, надо вызвать врача.

Мелани замотала головой.

— Нет, нет, не надо. Все уже нормально.

— Правда?

Люк с сомнением посмотрел на нее. Он осунулся и был странно напряжен, и она едва не протянула к нему руку, чтобы погладить его.

— А я вот о себе такого сказать не могу, — довольно жестко произнес он и тут же бесстрастно добавил:

— Ты хоть понимаешь, как ты была близка от… Он не договорил, под гладкой кожей заиграли желваки. Он выругался сквозь зубы. — Не смей больше со мной так поступать, Мелани! Я сегодня лет десять жизни потерял…

Голос его дрожал. Мелани потрясение раскрыла глаза, видя, что он едва сдерживается. И это Люк? Тот самый, что бросил ее? А сейчас смотрит на нее повлажневшими глазами, сжимая и разжимая руки.

— Мелани, я так по тебе скучал!

Кто из них первым бросился в объятия другого, Мелани не помнила, только вдруг они прижались друг к другу, и она почувствовала щекой мягкую кожу его шеи.

— Когда я увидел, что ты падаешь… — произнес он глухо. Губы Люка прижались к пульсирующей у нее на шее жилке, и непередаваемые ощущения волнами побежали по ее телу.

Она напрочь забыла о тошноте, о слабости, о решимости навсегда забыть его. Она как во сне цеплялась за него, инстинктивно чувствуя, что, какой бы низменной ни была его страсть, в ней все равно была нежность; как бы ни была велика его потребность обладать, она не превратится в обыкновенную эгоистичную жадность; насколько бы ни был яростен шторм, увлекший сейчас их обоих. Люк ее пощадит.

Она понимала все это не разумом и не логикой, это было знание души, инстинкт; нечто такое, чему она не могла противиться, как ни пыталась из осторожности подавить в себе порыв страсти.

Еще совсем недавно ей стало бы стыдно, она была бы до глубины души потрясена, скажи ей кто-нибудь, что она станет такой распутной, что едва этот мужчина притронется к ней, как она тут же забудет об осторожности и своих моральных принципах.

Но сейчас ей было все равно. Сейчас, когда Люк дрожащими руками потихоньку поднял край разделявшего их одеяла, а губы его скользили по ее шее, жар его тела обжег ее даже через одежду, как настоящий огонь.

— Мелани, если бы я тебя потерял…

В словах этих, которые он с мукой выдохнул ей в щеку, было сильное чувство. Ладонью она ощущала бешеное биение его сердца, говорившее ей о его желании, эхом отдававшемся в ней.

Руки его скользили по ее телу, увлекая за собой оставшуюся одежду, и она непроизвольно помогала ему, а затем замерла с широко раскрытыми глазами, следя за тем, как сам он торопливо раздевается и небрежно бросает одежду на пол.

Еще совсем недавно ей было бы стыдно наблюдать за такой сценой, она и своей-то наготы стеснялась, не говоря уже — о том, чтобы смотреть на обнаженного мужчину. Но сейчас она испытывала только какой-то священный трепет и радость, а когда он повернулся к ней, у нее даже перехватило дыхание, захотелось протянуть руку и притронуться пальцами к его коже.

Она с удивлением смотрела на мужскую, столь отличную от ее, плоть.

Там, где ее тело мягко изгибалось, тело Люка было твердым и неподатливым, а кожа плотно облегала мышцы. Там, где ее кожа была гладкой и нежной, его была скрыта черными буйными волосами, к которым так стремились ее пальцы.

Взгляд ее опускался все ниже и ниже, скользнул по животу и беспомощно задержался там. Все это было ей в новинку, но она не испытывала ни малейшего сомнения, ни малейшего замешательства, ни малейшего опасения, только растущее желание, начавшееся со сладкого зуда меж бедер. Когда Люк со стоном обхватил ладонями ее грудь, она была уже готова к его прикосновению и тело ее подрагивало в молчаливом ожидании. Он прошептал ей в плечо:

— Мелани, не смотри на меня так. Я хочу, чтобы этот первый раз был особенным, чтобы он длился долго. Я хочу доставить тебе удовольствие, но, если ты будешь так на меня смотреть, я могу обо всем забыть.

От этих слов перед глазами у нее возникли такие картины, что стало жарко, и мысли ее отразились в глазах.

Люк застонал и впился губами в ее тонкую кожу. Однако через несколько секунд очнулся, перестал терзать в эротическом экстазе ее грудь и теперь целовал, нежно и неторопливо, необычайно чувствительный сосок, а рука его гладила нижнюю часть ее живота.

Тело девушки подергивалось от наслаждения. Ей хотелось прикоснуться к нему, возбудить его так же, как он возбуждал ее.

— У тебя потрясающая кожа, — глухо произнес Люк. — Такая нежная, такая сладкая, что мне хочется попробовать каждый дюйм.

Она не смогла сдержать дрожь. Доведенная до предела его нежными прикосновениями, Мелани конвульсивно дернулась от намека на то, как и где он хочет ее ласкать.

Приняв молчание за согласие, Люк начал медленно и нежно целовать все ее тело. И хотя Мелани не чувствовала в нем голодного желания, было такое ощущение, что с каждым новым поцелуем он удовлетворяет страсть, которой уже не в силах управлять.

Не один раз от прикосновения его губ она непроизвольно изгибалась, чтобы плотнее прижаться к нему, и вскрикивала от потребности завершения; но, как бы она ни изгибалась, как бы ни учащалось ее дыхание, как бы ни горело желанием ее тело, он не торопился и с каждой новой лаской подводил ее ближе и ближе к грани, за которой она уже не сможет держать себя в руках.

Когда губы его коснулись самой интимной части ее тела, она была уже настолько возбуждена, что даже и не попыталась его остановить, лишь с протяжным стоном выдохнула его имя, а тело содрогалось, отдавая себя в его власть, стремясь к нему. Люк тоже застонал.

Когда он перестал ее ласкать и когда развернулся так, что вся его мощная фигура нависла над ней, Мелани и сама не знала.

Просто в какое-то мгновенье тепло его губ уступило место другому ощущению, и наслаждение, которое она до этого испытывала, уступило место еще более яркому, более острому, и она непроизвольно задвигалась вместе с Люком в извечном ритме страсти.

Если боль и была, то она ее не заметила: все чувства были сосредоточены на том, чтобы вобрать в себя потрясающее, неожиданное, неотразимое удовольствие, которое она получала оттого, что они с Люком — единое целое.

Вдруг тело ее конвульсивно дернулось, участившееся дыхание со стоном оборвалось, и, познав полноту жизни, душа устремилась ввысь. Ей казалось, что она парит среди звезд, счастливая, не обремененная ничем, даже собственным весом.

Позже она услышала, как Люк зовет ее. Он вытянулся в струнку, кожа его была влажной и горячей, а плоть — твердой и требовательной в ее мягких ножнах. И вдруг он тоже достиг высот блаженства, где только что побывала она, и, задрожав, обмяк в ее объятьях.

Он прижал ее к себе, шепча на ухо слова восхищения, гладя пальцами шелк волос, целуя чувствительный изгиб шеи и подбородок, а она дрожала, слишком потрясенная и слишком смущенная, чтобы рассказать, как ей было хорошо.

Она и не заметила, когда уснула, а руки и ноги их переплелись, как это бывает с влюбленными. Она знала только, что, когда проснулась, Люк был рядом и так крепко прижимал ее к себе, что впервые за всю жизнь одиночество, которое было столь неприятной частью ее существования и давило на нее тяжелым бременем, рассеялось как дым.

Люк отвел волосы с ее лица и прошептал, касаясь губами ее губ:

— Тебе не больно?

Мелани подумала, что он говорит о ноге, и отрицательно помотала головой, но тут же покраснела, сообразив, что почти и не заметила другой боли.

— Правда? — прошептал он, щекоча ее своим дыханьем. — Ты не обманываешь?

Его забота и нежность привели ее в восторг. Огромная радость распирала ее изнутри, ей даже показалось, что, отпусти он ее сейчас, она, как воздушный шарик, взмоет к самому потолку. Но он не собирался ее отпускать. Наоборот, прижал к себе еще крепче и все повторял и повторял:

— Ты не обманываешь?

— Не обманываю, — заверила Мелани, смеясь и глядя на него, как на ребенка. — Как тебе это доказать?

Но тут же чуть не задохнулась, по его взгляду поняв, что он опять ее хочет.

Она не смогла сдержаться, и губы ее слегка дрогнули в безмолвном "опять?

".

— Только если ты этого хочешь.

Только если она хочет! Неожиданная дрожь пробежала по ее телу, раскрывая ей нечто новое о ее собственных чувствах. Она задержала дыхание, глядя на него широко раскрытыми глазами, но, когда он положил ее руку на себя, показывая, что делать, простое прикосновение вновь зажгло в ней тот огонь, который, казалось, уже погас после первого раза.

Теперь он стонал от удовольствия, когда она притрагивалась к нему сначала пальцами, а потом, уверовав в себя и распаляясь, губами. Наконец он задрожал и прошептал, что она мучает его своими ласками…

Когда она вновь проснулась, было уже далеко за полдень. Люк одетый сидел на краю кровати и смотрел на нее со странным сумрачным выражением, отчего сердце ее тревожно дернулось и беспокойство сменило выражение сонного удовольствия.

— Что случилось. Люк? — нервно спросила она. — Что?

— Ничего, все в порядке. Просто у меня есть кое-какие дела. — Он поднялся. — Я оставлю тебя ненадолго, но, когда я вернусь… когда я вернусь, нам надо поговорить.

О чем? — обеспокоенно подумала она, но промолчала. За все время, что они провели вместе, Люк ни разу не произнес слово «люблю». Тогда она не обратила на это внимания, потому что он любил ее, и она была уверена, что он ее любит, и слова были не нужны. Но сейчас, когда он так откровенно отдалился от нее, она не могла не переполошиться: а что, если она все не так поняла? А что, если он ее не любит? А что, если… Зачем мучить себя? Он вернется, и они поговорят. А пока…

А пока она встанет, примет ванну, оденется и приготовит что-нибудь поесть. И когда Люк вернется…

Она покраснела, сообразив, что опять думает о любви. А может. Люк останется у нее на ночь?

Она быстро встала, не обращая внимания на тупую боль в ноге и с гримасой глядя на наложенную Люком повязку. Вряд ли повязка придает привлекательности, подумала она. Хотя юбка длиннее, прикроет… Как долго не будет Люка? Успеет ли она сделать все, что задумала: помыть волосы, поменять постельное белье… Она опять покраснела, все еще смущенная своими собственными мыслями, и, неловко прихрамывая, направилась в ванную, прихватив чистое белье.

Глава 8

Двумя часами позже волосы Мелани блестели как шелк, а умело наложенный макияж выделял румянец и яркий блеск глаз. На ней было платье до колен, с поясом, подчеркивавшим тонкую талию, а кожа пахла дорогим мылом, подаренным ей Луизой на Рождество.

В гостиной уютно потрескивал камин. Она поела. И сменила постельное белье, торопливо отведя взгляд от маленького красного пятнышка на простыне.

Это оказалось неожиданностью. Почему-то она не предполагала, что ее девственность оставит после себя столь явный след. От этого следа воспоминания о любви стали еще более интимными, тело ее напряглось, а кровь усиленно запульсировала в венах… Поразительно, как легко Люк пробудил ее чувственность.

Как же она его любит! Она даже вздрогнула, настолько ранимой делала ее эта любовь.

Минут через десять с улицы донесся шум останавливающейся машины. Мелани задрожала.

Ей удалось не поддаться соблазну и не броситься к окну. Она ждала.

Наконец раздался короткий стук в дверь.

Странно, что Люк стучится в парадную дверь, раньше он все время приходил через кухню. Но она пошла открывать, надеясь, что нетерпение, беспокойство и восторг не слишком явно написаны у нее на лице.

Однако, открыв дверь, Мелани увидела вовсе не Люка. Перед ней стояла женщина. Та самая, что так пристально и злорадно смотрела на нее из «ВМW».

— Ага, так ты еще здесь? — пренебрежительно бросила незнакомка и, оттолкнув Мелани, прошла в холл. — Хотя, собственно, чему тут удивляться?

Люк говорил, что ты поразительно толстокожа.

Люк? Люк знает эту женщину?.. Ужас едва не парализовал Мелани.

— Я вас не знаю. Что вам нужно?.. — начала она неуверенно.

— Врешь! Все ты прекрасно знаешь! Я Люсинда, дочь Дейвида Хьюитсона и невеста Люка. А что мне нужно… Я хочу, мисс Фоуден, чтобы Люк получил то, что принадлежит ему по праву.

Мелани с недоумением смотрела на нее.

— Что такое? Разве Люк не рассказывал, что мы помолвлены? — злобно спросила Люсинда.

Она помахала левой рукой перед глазами потрясенной Мелани. На среднем пальце переливалось золотое кольцо с бриллиантиками и огромным сапфиром;

Камни поблескивали как лед, сковывая сердце Мелани. Ее передернуло от отчаяния.

А знает ли эта женщина… невеста Люка, что он весь день провел с ней, что любил ее? Может, именно поэтому она сюда и пришла? Предупредить, что он уже почти женатый человек?

Мелани стало плохо. Повернувшись спиной к Люсинде, она глухо произнесла:

— Извините, но…

— Я тебя не извиняю, черт бы тебя побрал! — выкрикнула Люсинда Хьюитсон, впиваясь длинными острыми ногтями в руку Мелани и не позволяя ей отступить.

Она была выше, крупнее и тяжелее Мелани. А главное — в ней было столько злобы, столько ненависти! Но ведь у нее есть все основания ненавидеть меня, тупо подумала Мелани. В конце концов, она его невеста… Невеста Люка…

Мелани с трудом проглотила подкативший к горлу ком.

Вот что имел в виду Люк, собираясь с ней поговорить! Наверное, он хотел сообщить о своей помолвке, извиниться за то, что не сдержался, и просить ее сохранить в тайне все, что между ними произошло.

Ей стало еще хуже. Ее тошнило, и она настолько презирала себя, что напрочь забыла об осторожности, даже о том, что нельзя выдавать своих чувств этой мстительной женщине с тяжелым взглядом.

— Ему на тебя наплевать, — грубо продолжала Люсинда. — Он смеется над тобой, над тем, как легко ему удалось тебя провести. А он-то боялся, что это будет трудно. Я полагаю, ты просто поверить не могла в свою удачу. И потому забыла о всякой предосторожности. Ты столько времени провела в постели со стариком, уговаривая его оставить тебе дом, что, когда появился Люк, ты была на седьмом небе от счастья. И ни разу не усомнилась в нем, так ведь? Ты ни на секунду не поставила под сомнение то, что он тебе говорил!

Она смеялась циничным, злобным смехом, который резал слух. Мелани с трудом сдерживалась, чтобы не заткнуть уши, не убежать куда-нибудь подальше от издевательского смеха Люсинды.

— Люка чуть удар не хватил, когда он узнал о тебе. Всем было известно, что он единственный наследник Барроусов, хотя они и поругались с Джоном. Но Люк совсем не ожидал, что старикан отдаст дом постороннему человеку. Когда Люк узнал, что дом достался в наследство тебе, а не ему, он поклялся, что добьется пересмотра завещания. Джон не мог это сделать, будь он в своем уме, в «здравом уме», как говорят юристы. А разве можно назвать нормальным семидесятилетнего старика, поверившего в то, что расчетливая, хитрая шлюшка на самом деле его любит, что бы она ни позволяла ему делать со своим телом?!

— злобно шипела Люсинда.

Мелани смотрела на нее широко раскрытыми глазами, примерзнув к полу, и ум ее отказывался верить тому, что слышали уши.

— Тебе даже и в голову это не пришло? — увидев ее реакцию, победоносно каркнула Люсинда. — Тебе и в голову не пришло, что Люк тебя обманывал, что он приручил тебя с одной-единственной целью: разоблачить тебя, доказать через суд, что старик просто выжил из ума!

Ты можешь отказывать моему отцу сколько тебе влезет. Он все равно добьется своего, потому что Люк восстановит истину и завещание будет пересмотрено. А после этого он продаст моему отцу и землю, и эту развалину.

Отец обещал нам новенький дом с другой стороны деревни. Это его свадебный подарок, — самодовольно добавила Люсинда. — Боже, когда Люк рассказал, как ты легко клюнула на то, что он якобы частный детектив, у которого нет телефона, я так смеялась!.. Ты ведь и вправду поверила, да? Надеюсь, ты не втюрилась в Люка? Люк мой, а ты ему была нужна только для того, чтобы всем показать: ты шлюха, которая ляжет с кем угодно, даже с таким стариком, как Джон Барроус, ради достижения своей цели. Я сразу поняла, что ты за дрянь, когда увидела, как ты целовалась с каким-то мужиком пару дней назад. Я, конечно, тут же все рассказала Люку. Жаль, я тебя не сфотографировала… Но, надеюсь. Люк уже собрал досье и сможет доказать, что ты хитростью заставила старика изменить завещание в свою пользу.

Мелани больше не могла этого слышать. Если она сейчас не избавится от своей мучительницы, она не устоит на ногах. От калейдоскопа насмешек и угроз ее шатало, словно ее били с разных сторон.

Люк ее обманул. Люк ей солгал. Люк любил ее только для того, чтобы… Она подавила приступ тошноты, подкатившей к горлу, и, собрав последние силы, потребовала:

— Убирайтесь отсюда! Убирайтесь… или я вызову полицию.

— Ты? Полицию? — усмехнулась Люсинда, но голос у нее вдруг сорвался и нервно зазвенел, а хватка ослабла, и она начала отступать.

Видимо, в глазах у Мелани отразилась такая решимость, что это напугало непрошеную гостью.

— Не беспокойся, я не собираюсь задерживаться. Люк сам здесь скоро будет.

— Люк? — задохнувшись, повторила за ней Мелани. Она совсем забыла, что Люк еще должен вернуться. — Убирайтесь отсюда! — с болью выкрикнула она.

К ее облегчению, Люсинда подчинилась. Она открыла дверь и повернулась к Мелани с победным блеском в глазах.

— Да, да, мы с Люком немало смеялись, когда он рассказывал, как легко ты ему досталась.

Она вышла, а Мелани была вынуждена прикусить губу, чтобы не разрыдаться.

Бессмысленно убеждать себя в том, что ей следовало бы пожалеть Люсинду. Сама она никогда не была бы рада тому, что ее жених так жестоко и бессердечно обманул другого человека; сама она никогда не смирилась бы с тем, что ее любимый близок с другой женщиной, каковы бы ни были причины. Если бы она знала… если бы она предполагала, что у Люка уже кто-то есть…

Она закрыла дверь и бросилась на второй этаж, в ванную, где ее тут же вырвало.

Когда желудок немного успокоился, она умылась и почистила зубы. Ее мутило, рана на ноге болезненно пульсировала, по телу вновь пробежал озноб, только теперь не от холода, а от пережитого потрясения.

Как мог Люк с ней так обойтись? Да вообще, может ли мужчина так поступать с женщиной? Если он переживал из-за завещания, мог бы честно сказать… Она не стала бы скрывать от него, что знает о мотивах этого поступка Джона Барроуса не больше других. Что же до подлого обвинения Люсинды Хьюитсон…

Нет, поправила она себя, внутренне содрогаясь, подлого обвинения Люка в том, что у нее якобы были какие-то отношения с Джоном Барроусом…

Ее опять передернуло. Неужели он мог в это поверить? А если считает ее жадной, подлой и развратной, то как он мог заставить себя разговаривать с ней, дотрагиваться до нее… любить?

Мысленно перебирая каждую из жестоких насмешек Люсинды, она отчаянно думала, что поведение Люка ничем не отличается от того, что он приписывает ей, даже если его мотивы честнее, даже если он искренне верит, что провокация может быть использована в качестве доказательства. Разве сам он менее жаден, чем считает ее? Да он хуже той женщины, за которую ее принимает! Джон Барроус был его троюродным братом, но ведь они поругались, и Люк явно пренебрегал стариком. Почему же он считает, что заслужил наследство?

Мелани подумала о долгих горьких годах, проведенных Джоном Барроусом в полном одиночестве, о его привязанности к родовому гнезду, последним хранителем которого ему пришлось стать.

Горячие слезы потекли у нее по щекам. Теперь ей осталось только одно.

Надо побыстрее уехать из этого дома, от воспоминаний, от боли, которую она будет испытывать всякий раз, думая о Люке. Завтра она первым делом отправится в Натсфорд и передаст дом в руки агента по недвижимости. Она не будет дожидаться ни аукциона, ни решения о новой автостраде, но одно она сделает обязательно: ни за что не позволит Люку, его невесте и ее жадному отцу завладеть домом. Она оформит все так, чтобы покупатель не имел права продавать дом, по крайней мере лет пять. Она…

Мелани лихорадочно обдумывала разные варианты, борясь с душевной мукой, которая наваливалась на нее, наполняла такой болью, какой она никогда еще не испытывала.

Всего несколько часов назад Люк держал ее в своих объятиях, ласкал и разговаривал с ней. Она считала, что, хоть он и не говорил о любви, все было ясно без слов…

Презрение к самой себе все-таки взяло верх, и ее начало трясти. Разве можно быть такой глупой, такой наивной, такой доверчивой? Частный детектив!

Она как круглая дура поверила… Поверила и когда он представился таким же чужаком, как и она, в этих краях. Теперь она понимала, почему он расспрашивал ее о прошлом, о семье. Теперь она понимала, почему временами он казался ей таким далеким, почему смотрел на нее холодным, злым взглядом и она явственно ощущала, что они совершенно чужие. Какая же она дура! Но теперь все: Люсинда раскрыла ей глаза, слава Богу, вовремя, по крайней мере дом спасти еще удастся. Что же до ее собственных чувств…

С трудом проглотив ком в горле, Мелани доковыляла до гостиной. Огонь горел все так же радостно, и комната казалась такой же уютной и гостеприимной, как и до появления Люсинды, но Мелани не могла здесь больше жить. Она прибиралась с такой любовью и с такой радостью, ожидая возвращения Люка!..

Что касается спальни… Она с трудом подавила рыдания. Да, теперь ей в этой спальне больше не спать, ни сегодня и никогда. Она скорее пойдет на улицу, ляжет на холодную сырую землю, чем на эту кровать!

Мелани обхватила себя руками, горя от стыда. Огонь освещал мягкую волну ее волос, бледную линию щеки и бескровные губы… Такой и застал ее Люк, когда пятью минутами позже открыл дверь и вошел в гостиную.

Он постучал в дверь черного хода, но, не дождавшись ответа, сам открыл ее и вошел в дом. Увидев Мелани, он бросился к ней, с тревогой воскликнув:

— Мелани… Боже! Что с тобой? Нога?!

Глава 9

Мелани стояла как парализованная, но только Люк приблизился к ней, как возмущение привело ее в чувство, и она, отступив на шаг, сдавленным голосом сказала:

— Не прикасайся ко мне… Не подходи ко мне!

В бешенстве от пережитого унижения, она уворачивалась от его объятий.

— Что произошло, Мелани?

А он, оказывается, неплохой актер! Посмотреть на него, так он сама забота. Никому и в голову бы не пришло усомниться в том, что он искренне удивлен! Никому, кроме нее и Люсинды. Они-то знают правду.

— Что произошло?! — истерично рассмеялась она. — И ты еще спрашиваешь?

Ничего, кроме того, что глупая девчонка позволила бессердечному мужчине использовать себя… Мужчине, который почему-то возомнил, что вправе судить других! Что вправе толковать и использовать закон, как ему заблагорассудится… Он может бездушно наблюдать за одиноким и несчастным человеком, годами его не замечать, но утверждать, что знает его достаточно хорошо, иметь право вмешиваться в его личные дела… Этот человек может стать любовником женщины, которую презирает и ненавидит… Ты как раз и есть этот человек! — твердо закончила она. — С тобой много чего происходит, тебе не кажется? Да, кстати, к твоему сведению, я не соблазняла твоего троюродного брата и не просила у него этот дом. Я его даже не знала, и если ты мне не веришь, то обратись к адвокату. Вообще-то, с твоей стороны было бы разумнее сделать это сразу.

Хотя, я понимаю, правда тебе ни к чему. Все, что тебе нужно, — это предлог для того, чтобы переделать завещание мистера Барроуса в свою пользу, дабы твой будущий тесть получил то, что ему нужно. К сожалению, я этого не знала.

Ее колотило, зубы стучали, каждое слово давалось с трудом. Нога болела так, словно ее раздирали острые волчьи зубы, голова раскалывалась, в горле першило, но все это было ничто по сравнению с болью, горевшей у нее в сердце, сжигавшей ее на костре презрения к самой себе.

— Ничего не понимаю. О чем ты, черт побери? — резко прервал ее Люк. Когда я уходил…

— Когда ты ушел, меня посетила твоя невеста, — горько пояснила Мелани. Так что врать бессмысленно, Люк. Я все знаю… Все до капли, как бы мне это ни было больно.

Мелани взглянула на него — он посерел.

— Моя кто? — переспросил он.

— Твоя невеста, — повторила Мелани, как отрезала. — Мисс Люсинда Хьюитсон. Она даже показала мне обручальное кольцо и рассказала о доме, который ее отец собирается вам подарить. Честно говоря, я бы на ее месте бежала от тебя сломя голову, не говоря уже о замужестве. Но, видимо, вас объединяет особая мораль, которую людям вроде меня трудно понять.

Ей пришлось отвернуться, чтобы скрыть боль. Теперь у нее осталась только гордость. Да, Люк именно такой человек, о каком рассказала ей Люсинда Хьюитсон, — человек столь извращенный, не имеющий ничего святого, что она не могла понять, как позволила ему так легко себя обмануть.

— Уходи, Люк. Тебе здесь больше нечего делать. Что касается завещания мистера Барроуса…

Она повернулась к нему — голова поднята, спина прямая, и только гордость скрывала причиненную им боль.

— Ты ошибался относительно меня. И относительно моих взаимоотношений с твоим троюродным братом. Я не знала Джона Барроуса. И ни разу его не видела.

Я и не подозревала о его существовании до тех пор, пока он не умер. И если бы ты спросил меня честно и открыто, вместо того чтобы разыгрывать из себя детектива, если бы ты не врал и не пытался обманом сблизиться со мной… — И завоевать мое сердце, едва не произнесла она, но вовремя остановилась. Если уж она так глупо в него влюбилась, то виновата в этом не меньше его самого.

— Если бы ты подошел ко мне открыто, — закончила она, — я бы рассказала тебе правду.

Мелани отвернулась, она была опустошена настолько, что не могла продолжать. Но тут вдруг Люк взял ее за плечи, не обращая внимания на ее холодность, и развернул к себе.

— Мелани, ты должна меня выслушать. Ты ошибаешься, — начал было он, но она остановила его. И голос ее звучал хрустально-чисто от ледяного отвращения:

— Ну нет, я не ошибаюсь. Я знаю, что ты обманывал меня… использовал меня. Я знаю, что ты, как троюродный брат Джона Барроуса, надеялся унаследовать дом и землю, которые затем собирался перепродать Дейвиду Хьюитсону, чтобы вдвоем сорвать немалый куш после того, как будет принято решение о строительстве автострады. Ты вошел в этот дом с намерением дискредитировать меня и добиться пересмотра завещания. Но у тебя ничего не выйдет. Ты внушаешь мне отвращение, — заверила она, хотя в голосе ее не было твердости. — И если я в чем и раскаиваюсь, так это в том, что столь легкомысленно поверила в твою ложь. Но в одном ты можешь быть уверен: больше я такой доверчивой не буду. Ты, Люк, был готов пойти на что угодно, лишь бы добиться своего. На что угодно! Ты даже соблазнил меня — видимо, для того, чтобы иметь возможность встать в суде и рассказать всем, какая я развратная.

Такая, что и секунды не поколеблется, чтобы…

Она оборвала себя на полуслове. Даже огромная боль и злость, владевшие ею, не могли заставить ее выразить словами все то, что было у нее сейчас на уме: Люк любил ее, нет, имел с ней половую связь без всякой любви, с единственной целью доказать, к какому типу женщин она принадлежит — к тому, что запросто могут соблазнить старика ради материальной выгоды.

— Люсинда Хьюитсон в курсе всего, что между нами произошло, и меня удивляет, почему она еще не отказалась выйти за тебя замуж. Но вы, наверно, два сапога пара, вы созданы друг для друга, — с презрением закончила она.

— Мелани, все совсем не так!

Она не могла поверить, она и представить себе не могла, что он наберется наглости отрицать то, что было очевидно.

— Разве? — устало спросила она. — Уж не будешь ли ты отрицать, что ты троюродный брат Джона Барроуса?

Помолчав, Люк хрипло признал:

— Не буду.

— Вот именно, — едва слышно заметила Мелани. — Ты не можешь этого отрицать.

— Мелани, мои родственные отношения с Джоном — факт. Что же до остального…

— Ты зря теряешь время. Люк, — опустошенно произнесла она. — Я ничего не хочу слышать.

— Неужели то, что произошло между нами сегодня, так мало для тебя значит, что ты даже не хочешь дать мне возможность объяснить?

У нее перехватило дыхание. Он продолжает ее мучить. Она не смогла скрыть от него боль и разочарование, промелькнувшие в ее глазах.

— Я намерена вычеркнуть этот день из своей жизни. И ни видеть, ни слышать тебя не хочу. Да, кстати, я сделаю так, чтобы дом Барроусов никогда не попал к тебе в руки. У твоего троюродного брата, видимо, были основания не оставлять его тебе. Он предпочел завещать его незнакомке. Скорее всего, он нашел мое имя в телефонном справочнике. Тебя это не наводит ни на какие размышления? Он предпочел оставить дом, который был ему дорог, чужому человеку, лишь бы только не тебе.

Ты был единственный его родственник и так хорошо заботился о старике, что он прозябал последние годы в полном одиночестве, среди такого запустения!

Люк раздраженно вздохнул.

— Мелани, все совсем не так. Джон был одинок только потому, что сам того захотел. Он перессорился со всеми своими знакомыми. Он даже…

Люк замолчал и нахмурился. И хотя он смотрел на Мелани, у нее было такое ощущение, что он ее просто не видит. Он что-то задумал, он хочет отобрать у нее дом. Ну ничего, если все пойдет хорошо, то очень скоро дом и земля будут проданы и она сможет уехать отсюда куда глаза глядят и жить своей жизнью.

— Уходи, Люк. Немедленно уходи. Или ты уйдешь, как твоя невеста: только после угрозы вызвать полицию?

— Что? — Он взглянул на нее. — Да, хорошо, я ухожу. Но только это не конец. Когда ты успокоишься и подумаешь… Я не могу отрицать, что обманул тебя, но не в главном.

Он даже не двинулся с места, он не собирался уходить.

— Что же касается Люсинды Хьюитсон, которая якобы является моей невестой…

Он помолчал, выдержав взгляд Мелани.

— Но она сама мне сказала…

— Мне наплевать, что она тебе сказала. Мы с ней не обручены, никогда не были и никогда не будем, — категорично заявил он. — И с отцом ее у меня нет никаких отношений.

— Не надо больше ничего говорить, Люк, — вставила нетвердым голосом Мелани, когда он замолчал на мгновенье, чтобы перевести дух. — Не хочу слышать лжи.

— Я не лгу, — резко заявил он. — Ну да, может, я что-то скрыл от тебя, но…

— Ты представился частным детективом, который расследует здесь какое-то дело, — горько прервала его Мелани. — Это правда?

Насмешка в ее голосе разозлила его, он даже покраснел.

— Нет, не совсем, — коротко согласился он. — Правда в том, что я не частный детектив. Вообще-то мы с партнером предоставляем услуги по безопасности. А дело, которым я занимался…

Он замолчал и посмотрел на нее.

Мелани не сразу поняла, о чем он, но когда поняла, то от возмущения даже порозовела.

— Ты хочешь сказать, ты занимался мной?! Я больше ничего не хочу слышать!

Я…

— Может, и не хочешь, но выслушаешь, — сказал он твердо, беря ее за плечи и почти насильно возвращая к камину.

Мелани не могла ему противиться. У нее для этого не осталось ни физических, ни моральных сил. Он мог раздавить ее как муху, и хотя в том, как он держал ее, не было жестокости, сопротивляться она не могла, потому что от одной мысли, что надо будет до него дотронуться, ей становилось дурно. Видимо, Люк прочитал все это в ее глазах, потому что, усадив ее в кресло, сказал:

— Что? Не хочешь пачкать руки о такого типа, как я? Да, не очень-то ты справедлива. Предпочитаешь верить всему плохому, тебе невозможно ничего объяснить.

— Да что ты можешь объяснить?!

Мелани хотела, чтобы слова эти прозвучали холодно и жестко, но голос ее предательски дрогнул, словно умоляя его распутать этот клубок из подлости и наветов.

— Когда я впервые услышал о том, что Джон оставил все, что имел, некой очень молодой и привлекательной особе, я и вправду подумал, что особа та должна быть весьма хитроумной. Я решил разобраться, почему он завещал все именно ей, и однажды, о чем теперь страшно сожалею, рассказал Люсинде Хьюитсон о своих намерениях. Но отнюдь не потому, что между нами что-то было или есть. Люсинда эгоистична, избалованна, аморальна и живет как паразит.

Меня она нисколько не волнует, ни физически, ни эмоционально. А почему я ей рассказал о своих планах — потому, что она просила убедить тебя продать коттедж ее отцу.

Что же до остального, то я признаю, что мои предположения оказались совершенно неверными. И, если уж быть честным до конца, все дело тут в чувстве вины. Едва я тебя увидел… Скажем так, чувствам моим было очень нелегко принять то, что говорил рассудок. Ты была не похожа на хитроумную, расчетливую охотницу за богатством, какой я тебя представлял. И чем дальше, тем меньше мне в это верилось.

А чувство вины требовало от меня выяснить, почему Джон оставил все тебе, но не потому, что я был против его воли. Я не был против. Но в одном ты права: я его бросил. Я позволил гордости встать

между нами.

Джон был очень добр ко мне. До нового замужества матери мы жили неподалеку, и он во многом заменил мне отца, а я… — Люк помолчал и с горечью продолжил:

— Мы поругались, когда я решил уйти из армии. Все мужчины семьи Барроус были профессиональными военными. Джон сам воевал во время второй мировой войны и в отставку ушел по старости.

Я был единственным, кто мог продолжить его род и его дело, и мой отказ, как я теперь понимаю, лишил его последней надежды. Он вообще был горяч, упрям и неуступчив. Я пытался переубедить его, но он не захотел меня слушать, так что я поступил так, как он требовал, — оставил его в покое. Я тогда был моложе и сам был упрямым.

Мать говорила, что ему, видимо, меня сильно не хватает, хотя он не признается в этом ни за что на свете. Я приезжал к нему несколько раз. Он впускал меня в дом, а потом садился в кресло и молчал. Он ведь обещал, что больше не обмолвится со мной ни словом, пока я не вернусь в армию.

В то время как мать жила здесь, в Чешире, нас с ним еще что-то связывало, но когда она переехала… Наверно, мне надо было проявить заботу, но он был невероятно гордым и ничего не прощал. Когда он умер… Да, верно, он был уже старик, но для меня это все равно оказалось неожиданностью. Поняв, что больше никогда его не увижу, я был потрясен. Где-то в глубине души я всегда надеялся, что мы помиримся. И после его смерти мне было трудно поверить, что этого никогда не произойдет. Очень трудно. Но еще труднее было осознавать, что последние годы он прожил в одиночестве. В одиночестве, которое я мог и должен был скрасить.

Я этого не сделал по своей собственной вине. И именно поэтому мне хотелось как можно больше о тебе узнать. Может быть, я надеялся отыскать какую-то связь между вами. А мысль о том, чтобы оспорить завещание, ни разу не приходила мне в голову.

— Люсинда сказала… — начала было Мелани, но Люк не дал ей договорить.

— Мне наплевать, что говорила тут Люсинда. Она лгала. Ты можешь презирать меня, но по крайней мере презирай меня за дело. Жадность здесь ни при чем. Он натянуто улыбнулся. — Может, тебя это удивляет, но я вполне обеспечен.

Мой бизнес довольно прибыльный.

— Это ты был уверен, что мной руководит жадность, — поджав губы, сказала Мелани.

Люк задумчиво посмотрел на нее и мягко произнес:

— Не обязательно жадность. Когда я узнал о твоем прошлом, каким оно было тяжелым и лишенным радости, я понял, почему ты так бережлива. К примеру, я знал, что Джон оставил тебе какие-то деньги, а когда я предложил купить ковер для спальни, ты тут же возразила, что не можешь себе этого позволить.

Мелани даже побелела.

— Потому что я не считаю эти деньги своими и не могу позволить себе их тратить! — яростно заявила она. — Точно так же, как я не считаю этот дом своим…

Она замолчала и густо покраснела, сообразив, что слишком много сказала.

Люк, хмурясь, смотрел на нее.

— Что ты хочешь этим сказать? Они твои. Джон оставил их тебе.

Мелани покачала головой.

— Нет, не мне, — возразила она. — Не мне как личности, как человеку. Он оставил их постороннему человеку, которого выбрал наугад. — Глаза ее наполнились слезами. — Поначалу я все думала, что это какая-то ошибка, что адвокаты просто перепутали меня с какой-то другой мисс Фоуден, что он не мог оставить все: дом, деньги — абсолютно незнакомому человеку. Но потом, когда я поняла, насколько он был одинок, я нашла какую-то связь между нами и решила, что должна делать.

Я продам коттедж. Только не Дейвиду Хьюитсону. Я продам его человеку, который будет о нем заботиться и сделает из него настоящий дом. А деньги, которые я получу за него, плюс те, что твой троюродный брат оставил мне в банке, я передам в благотворительный фонд от его имени.

Она замолчала. Зачем она ему это рассказывает? Словно где-то в глубине души хочет оправдаться. Зачем, если вина целиком лежит на нем? Именно он жестоко и преднамеренно обманул ее!

— Как только я найду подходящего покупателя, я продам дом и уеду отсюда, — тусклым голосом закончила она. — Не думаю, что твой брат сделал мне одолжение, назначив меня своей единственной наследницей. — Она горько усмехнулась. — Если бы он этого не сделал, то по крайней мере я не встретила бы человека, которого… — Она опять замолчала и сердито прикусила губу, сообразив, что едва не призналась ему в любви. И попыталась исправить положение:

— Который так меня обманул и который так обо мне плохо думает. Ты меня удивил, честное слово. Люк. В наше время, когда никто не может быть застрахован от ужасных последствий случайных связей, ты рискнул связаться с женщиной, которая совратила старика ради его денег…

— Черт побери! — резко прервал ее Люк. — Я никогда так не думал. Тем более после того, как узнал тебя. Если даже и думал вначале, — уже спокойнее добавил он, — сейчас все это не имеет значения.

Мелани замерла, приподнявшись в кресле.

— То, что мы пережили сегодня, — мягко продолжал Люк, — для меня было так необычно, что я надеялся, я верил, что…

— Я не хочу об этом говорить, — резко заявила Мелани. Хотя на самом деле она не смела об этом говорить. Ей было страшно: если они об этом заговорят, то она совсем потеряет над собой контроль, а этого нельзя себе позволять. Он уже обманул ее однажды; и хотя объяснения его звучали вполне логично, она все еще находилась во власти пережитой обиды и унижения.

Она тяжело вздохнула.

— Мелани, ты понимаешь, о чем я? Да, может, то, что произошло между нами сегодня, было поспешным. Может быть, мы поставили телегу перед лошадью, но когда я увидел, как ты падаешь на стекляшку…

Он замолчал, и было заметно, как у него на шее пульсировала жилка, а глаза потемнели.

— Подобное потрясение лишает человека самообладания, а с тех пор, как я тебя встретил, мое самообладание подвергается тяжелым испытаниям.

— Если ты хочешь сказать, что у тебя была потребность в сексе… отважно начала Мелани, но он резко остановил ее:

— Нет, я вовсе не хочу сказать, что мне так уж срочно был нужен секс. Я хотел любить тебя, и хотя ты сейчас находишься в таком состоянии, что скорее отправишься босиком в ад, чем признаешь это, у меня была полная уверенность, что ты тоже этого хочешь. Я не принадлежу к той категории мужчин, для которых секс — непременное условие жизни.

Я тебя люблю и надеялся, что ты полюбишь меня тоже. Да, верно, может, я не был абсолютно честен с тобой, но, если ты помнишь, сегодня вечером я собирался рассказать тебе все. Одному Богу известно, почему Люсинде Хьюитсон вздумалось прийти сюда и сочинять небылицы о том, что мы с ней якобы помолвлены. Когда я был сегодня у ее отца, то попросил оставить тебя в покое и не настаивать на продаже дома… — Он замолчал, морщины на его лице разгладились. — А, так вот, наверное, в чем дело! — Он посмотрел ей прямо в глаза. — В обычных обстоятельствах я бы не стал об этом и упоминать, но теперь я должен все объяснить. Люсинда из тех женщин, которые не имеют привычки скрывать свои намерения. Не так давно она откровенно дала мне понять, что я ей нравлюсь. После этого я, конечно, стал избегать ее. И она, скорее всего, просто решила отомстить. Когда сегодня я был у ее отца, она слышала наш разговор и, боюсь, догадалась о моих чувствах к тебе.

— У нее было обручальное кольцо, — нетвердо возразила Мелани.

— Гм… А оно случайно не с безобразным сапфиром в алмазах?

Мелани кивнула, и он усмехнулся.

— Это подарок любящего отца на день рождения. По крайней мере так она сказала, когда показывала его мне сегодня днем. Только тогда оно было у нее на правой руке.

Мелани нахмурилась, вспомнив, что, действительно, кольцо слишком свободно сидело у Люсинды на пальце.

Люк сказал, что любит ее. Любит… Но можно ли ему верить? Разве есть у нее гарантия, что он и дальше будет любить ее? Нет, она не хочет рисковать, безумно бросаясь в неизвестное.

Мелани подняла глаза и окаменела. Люк приближался к ней. Если он к ней притронется, обнимет ее, поцелует… Она задрожала, осознав, как он ей нужен, как необходим, но встала, будто отгоняя его от себя, и сказала неуверенно:

— Не прикасайся ко мне, Люк. Только не сейчас. Я этого не перенесу.

При других обстоятельствах выражение его глаз заставило бы ее плакать. А сейчас она лишь вздрогнула и попыталась взять себя в руки, вспомнить о гордости, чтобы не броситься к нему в объятья и не закричать, что она тоже его любит и что, кроме этого, ничто больше не имеет значения в ее жизни. Но если она позволит себе сделать это, если позволит чувствам взять верх над разумом… Он обманул ее однажды, хотя весь обман сводился к некоторому умолчанию. Ей и в голову не приходило, что он троюродный брат Джона Барроуса, она и мысли не допускала, что он может сблизиться с ней из корыстных побуждений. Она была такой наивной, такой доверчивой, а он…

— Я знаю, тебе нужно время, — вдруг, словно сквозь туман, долетел до нее голос Люка. — Мне кажется, я хотя бы отчасти понимаю, что ты сейчас чувствуешь. Но поверь мне, Мелани, желая узнать тебя и понять, почему Джон назначил тебя наследницей, я и не думал о том, чтобы оспаривать завещание.

Мною двигало чувство собственной вины, а отнюдь не жадность.

— Ты мог сказать мне правду. Ты должен был сказать правду, — бесцветным голосом произнесла Мелани.

— Я так и хотел. Но чем дольше собирался, тем труднее это становилось. Но и ты, — он усмехнулся, — ты тоже могла бы сказать мне правду. По крайней мере почему не хочешь тратить деньги Джона. Но ты мне не доверяла. Мы оба скрывали что-то друг от друга и оба это чувствовали.

С таким выводом Мелани была полностью согласна.

— И вот еще что, — продолжал Люк. — Об этом напомнила мне мать. Я хотел поговорить с тобой, но…

— Что бы это ни было, я не хочу ничего слышать, — устало сказала Мелани.

Больше объяснений она не выдержит. Ей становилось все труднее и труднее сохранять спокойствие и не разрыдаться прямо при нем.

— Прошу тебя, уходи. Люк.

Голос ее звучал вяло и без всякого чувства. Он сделал шаг к ней, но она съежилась, и он остановился, плотно сжав губы.

— Хорошо, Мелани, — сказал он. — Я уйду, но обещаю: я вернусь и тогда заставлю тебя понять: что бы между нами ни произошло, наши жизни связаны. И нас ждет хорошее будущее. Я не позволю себе повторить ошибку, которую допустил с Джоном. Я не позволю простой ссоре, обиде, чем бы она ни оправдывалась, встать между нами. Я люблю тебя, а таких слов я никому еще не говорил. Я люблю тебя и хочу, чтобы ты была в моей жизни. Сейчас и на все времена.

Когда он ушел, Мелани подумала: почему его прощальные слова прозвучали скорее как угроза, нежели как обещание? Почему они звенят у нее в ушах обреченно, как похоронный звон?

Она любит его. Этого она отрицать не может, но она больше не в состоянии принимать всей душой и лелеять эту любовь.

Она не обладает душевными силами, которые позволили бы ей продолжать отношения с человеком, в искренности чувств которого она не уверена. Как бы она ни любила Люка, сколько бы он ни говорил, что любит ее, она не верит в то, что у их любви есть будущее.

Позже, уже засыпая, она решила, что завтра утром первым делом поедет выставлять дом на продажу. Только освободившись от этого бремени, она сможет спокойно разговаривать с Люком.

Глава 10

Все, дело сделано. Дом передан в руки агента по недвижимости, который надеялся довольно быстро найти покупателя, даже несмотря на установленные ограничения.

В Натсфорде было много народу и много машин, но людей она хотела видеть меньше всего. Неожиданно для себя Мелани поняла, что ей хочется побыть одной, подальше от всех, в своем доме.

Не желая ложиться в постель, в которой она была с Люком, Мелани провела ночь перед камином в гостиной, завернувшись в одеяло, и потому сейчас у нее все болело и ей очень хотелось спать.

Подъехав к дому, она припарковала машину и вышла. С тех пор как Люк ушел накануне вечером, она думала только о нем. Она пыталась убедить себя, что этого делать нельзя, а в ушах все звучали слова Люка: «Я люблю тебя». И чем больше она убеждала себя, что он ее обманул, тем громче звучали эти слова.

Она сделала несколько шагов к дому и тут услышала шум приближающейся машины.

Мелани поспешила назад, к воротам, открыла их и даже вышла на дорогу.

Но это был не Люк, если только он не попросил на время «ВМW» у Дейвида Хьюитсона. Машина мчалась по узенькой улочке. На пожар, что ли? — подумала Мелани, отворачиваясь, чтобы закрыть ворота.

Позже она не могла точно сказать, что, собственно, произошло. Может, она неосмотрительно ступила на дорогу, а может, Дейвид Хьюитсон неожиданно прибавил скорость и специально или случайно вильнул в ее сторону. Все, что она знала наверняка, так это то, что, обернувшись, она вдруг увидела, что «ВМW» мчится прямо на нее.

Машина со скрежетом ударила ее в бок, и она, вскрикнув, полетела на обочину.

Позже она узнала, что ее нашли двое прохожих, которые тут же обратились за помощью, как и следовало ожидать, в ближайший дом, в котором жил Люк.

Он вызвал врачей и настоял на том, чтобы ему разрешили поехать с ней в больницу; он стоял у ее койки до тех пор, пока не убедился, что ничего серьезного с ней не произошло. Люк расспросил прохожих, но так ничего от них и не добился, а когда она пришла в себя, Люк стоял возле нее, осунувшийся от беспокойства.

— Люк…

Он наклонился и нежно взял ее за руки.

— Что случилось? — тревожно спросила она. — Что я здесь делаю?

— Мы бы все хотели это знать, — хмуро сказал он. — Тебя нашли без сознания у обочины. Как ты там оказалась?

Туман постепенно рассеивался у нее в голове.

— Это был Дейвид Хьюитсон, — невыразительно сказала она и с дрожью в голосе объяснила, что произошло.

— Он преднамеренно на тебя наехал? — спросил Люк, хмурясь, но, как ни странно, не очень удивленный.

— Я… не знаю. Я не уверена. Мне показалось… — Она облизала пересохшие губы. — Мне показалось, что он прибавил газа. Я пыталась увернуться, но не успела. Нога еще…

— Надо заявить в полицию, — с серьезным видом заключил Люк. — Он просто маньяк.

Мелани вцепилась ему в рукав.

— Не надо, Люк, прошу тебя! Я не выдержу… Он злится, что я не продала ему дом. Вряд ли он сделал это специально, просто…

— Мелани, ведь он же мог тебя убить!

— Но не убил же, — устало заметила она. — Пожалуйста, пообещай, что ничего не будешь предпринимать. Ведь я даже не уверена, что он сам был за рулем.

— Ты, может быть, и не уверена, — хмуро сказал Люк. — Но не все такие благородные. Уж я — точно не такой. Все знают, что Хьюитсон очень вспыльчив.

— Заметив выражение ее лица, он тихо сказал:

— Ну ладно, как хочешь. Так, значит, ты выставила дом на продажу? — спросил он, меняя тему разговора.

Мелани кивнула.

— Да, мне показалось, так будет лучше.

— Врачи считают, что тебе незачем оставаться здесь на ночь, — заметил он сухо. — Тебя еще раз осмотрят и отправят домой.

Мелани молчала, едва сдерживая слезы. Ей стало страшно… очень страшно оставаться одной. Сейчас ей меньше всего хотелось возвращаться в пустой дом.

Но не из страха перед Дейвидом Хьюитсоном. Она была уверена, что если он сшиб ее преднамеренно, то это было импульсивное решение, просто не сдержался. Он не планировал этого заранее, несмотря на все его угрозы.

Через полчаса, как и говорил Люк, появился врач, осмотрел ее и поздравил с тем, что она отделалась синяками.

— За вами может кто-нибудь приехать?

— Я отвезу ее домой, — вмешался Люк и, не дав Мелани возразить, спокойно добавил:

— Я на машине. И не надо спорить, Мелани.

Спорить у нее сейчас и сил не было. Врач сказал, что она еще не совсем оправилась от шока, а в этом состоянии лучше, если кто-то будет ухаживать за ней.

И Мелани даже не стала возражать против того, чтобы Люк донес ее до машины на руках. Пораненная нога сильно болела — видимо, Мелани упала прямо на нее, и кровотечение возобновилось.

Пристегнув ее ремнем безопасности, Люк сел на место водителя.

— Спи, если хочешь, — посоветовал он, подрегулировал подголовник и откинул спинку сиденья.

Может быть, это было вызвано шоком, она не знала, только она даже вздрогнула, когда он над ней наклонился. Она остро ощущала его близость. Не просто силу и рост, а запах тела и дыхание, а закрыв глаза, легко представила себе его без одежды, вспомнила ощущение от прикосновения пальцев к его коже, его живое тепло.

Она содрогнулась, и Люк замер, с беспокойством глядя на нее.

— Мелани, ты как?

К горлу у нее подкатил ком. Разве может она сказать ему правду? Что ей очень нужно, чтобы он обнял ее и заставил забыть все плохое, что их разделяет.

— Нормально, — солгала она, отворачиваясь и глядя невидящим взором в окно.

Несчастный случай окончательно выбил ее из колеи. Ей с трудом верилось, что еще день и до вечера далеко. Было такое чувство, что за последние несколько дней она прожила несколько жизней и ее силы, умственные и физические, полностью истощились.

Когда они подъехали к коттеджу. Люк не дал ей и рта раскрыть, а просто подхватил на руки и понес вверх по лестнице в спальню, где осторожно положил на кровать.

Да что я, собственно, могу ему возразить? — горько подумала она. Что не хочу спать на этой кровати? А почему?

— Я отойду ненадолго, — сказал он, укутывая ее в одеяло. — И скоро вернусь.

— В этом нет никакой необходимости.

— Никакой необходимости?! Если ты думаешь, что я оставлю тебя одну…

Сердце ее бешено колотилось.

— Но ты не можешь здесь остаться, — возразила она. — Где ты будешь спать?

Та кровать сломалась, а…

— Я буду спать в гостиной, — не дал ей договорить Люк. — Я не оставлю тебя одну, Мелани!

Она была слишком слаба, чтобы спорить. Люк приготовил ей чашку чая, но, когда поднялся в спальню, она уже спала.

Люк долго смотрел на нее сверху вниз, а затем осторожно коснулся кончиками пальцев ее щеки.

Во сне она вздохнула и повернулась, коснувшись губами его пальцев. Тело его мгновенно наполнилось любовью и желанием. Сколько бы ему ни понадобилось времени, он убедит ее, что их чувства друг к другу слишком ценны и важны, чтобы ставить их в зависимость от недопонимания.

Но сейчас у него есть дела, надо кое-что узнать. Вчера вечером, когда она грустно сказала, что, видимо, Джон наугад ткнул пальцем в ее имя в телефонном справочнике, ему в голову пришла мысль, которая с тех пор не давала покоя.

Джон Барроус не был импульсивен, по крайней мере не настолько, чтобы отдать все, накопленное поколениями его семьи, случайному человеку. Семья.

Вот где ключ к этой загадочной истории.

Надо убедить Мелани, что она очень много для него значит. Бессмысленно клясть судьбу за то, что он тогда, как полный дурак, проболтался Люсинде Хьюитсон. Увидев Мелани в первый раз, он сразу понял, что она не могла обмануть и соблазнить одинокого старика. Он понимал это, но не хотел признавать, как не хотел признавать и любовь к ней, пока не понял, что лишает себя самого великого дара жизни. Но было уже поздно, к тому времени Люсинда уже успела сделать свое черное дело.

Он вздохнул и нежно поцеловал Мелани в полураскрытые губы. Ничего, он пробьется сквозь барьеры, которые она воздвигает между ними.

— Мне сегодня утром звонили. Агент по недвижимости нашел покупателя, готового соблюсти все условия.

— Ты все еще намерена его продать?

Прошло три дня после несчастного случая, и в то утро Люк впервые разрешил ей встать с постели и спуститься вниз.

День был солнечный, но ветер дул холодный, и Люк настоял на том, чтобы она села перед камином.

Рано утром он вышел и привез целую пачку экстравагантных, дорогих, в блестящих обложках журналов, пару новых книг, которые она как-то выразила желание прочитать, и свежих фруктов.

Он баловал ее, а она, как круглая дура, вместо того чтобы прогнать, позволяла ему себя лелеять, не в силах признать явное — что она хранит каждое воспоминание о нем, что, как бы это ни было глупо с ее стороны, она не может его разлюбить. Более того…

Более того, любовь к нему разрослась настолько, что пронизала собой всю ее жизнь…

— Да, я все еще намерена его продать, — подтвердила она и едва слышно вздохнула. — А это значит, что мне придется подниматься на чердак и разбираться в бумагах.

— В бумагах? В каких бумагах? — тут же спросил Люк.

— Сама не знаю. Адвокат сказал, что у мистера Барроуса был целый архив и что все бумаги, которые они нашли после его смерти, были упакованы и отнесены на чердак. Поскольку он не давал указаний относительно этих бумаг, они просто оставили их для меня. Но я так и не смогла прикоснуться к ним. Мелани неуверенно посмотрела на Люка. — Мне кажется, что поскольку он был тебе троюродным братом, то, с точки зрения моральной, ты имеешь больше оснований в них копаться.

— Значит, ты не будешь возражать, если я на них взгляну? — Люк хмуро улыбнулся. — Не беспокойся, я не надеюсь найти другое завещание.

Эта тема была для нее еще слишком болезненной, и Мелани покраснела и натянуто заметила:

— Я об этом и не думала.

Вчера вечером он попросил дать ему хоть один шанс и обещал, что не разочарует ее.

— Просто поверить тебе на слово? — спросила она тогда горько, и надежда и страсть умерли в его глазах, уступив место отчаянию.

Мелани хотела верить ему, она жаждала этого всей душой, но боль сиротского детства останавливала ее. Где-то в глубине души она, как ребенок, была уверена, что родители нарочно оставили ее одну.

Конечно, она понимала, что это не так; конечно, это был несчастный случай. Она знала, что они ни в чем не виноваты, но ощущение того, что ее предали, что ее отвергли, все еще мучило ее.

Возможно, виновата была она сама — слишком многого требовала от жизни, слишком многого хотела.

Мелани охватила мелкая дрожь, и она нервно заерзала в кресле. Сколько она ни говорила Люку, что оставаться ему незачем, он не уходил. А она понимала, что и сама хочет, чтобы он остался.

— Так, значит, ты не возражаешь, если я поднимусь на чердак и покопаюсь в бумагах? — переспросил Люк.

Она пожала плечами.

— Конечно, нет.

— Я не собираюсь сдаваться, — мягко сказал он.

Она посмотрела на него и покраснела.

— Люк…

— Ты знаешь, о чем я говорю. Я буду за нас драться, Мелани. Я люблю тебя.

И хочу, чтобы мы поженились.

Если он и услышал ее предательский вздох, то не подал виду.

— Чего бы это мне ни стоило и как бы долго это ни продолжалось. Ты убедишься, что нам будет хорошо вместе. Что наша жизнь будет необычайно счастливой.

— Не надо. Люк, — в отчаянии произнесла она, вставая. — Это ни к чему не приведет.

Она собиралась повернуться и выйти, но больная нога затекла, и она покачнулась. Люк поддержал ее, и они опять оказались так близко, что у Мелани перехватило дыхание.

Она не могла сдержаться и посмотрела на его лицо, глаза, губы. Потом тяжело вздохнула и понурилась.

— Мелани, Мелани, я так тебя люблю!

Она понимала, что сейчас он ее поцелует, и глухо запротестовала:

— Не надо. Люк, пожалуйста.

Но было уже поздно. Губы их соприкоснулись.

Она пыталась сопротивляться ему, сопротивляться себе, но это было бесполезно.

Люк целовал ее, поддерживая под затылок, и между поцелуями все повторял и повторял ее имя и говорил, как сильно ее любит, как она ему дорога.

Когда он наконец отпустил ее, Мелани так дрожала, что едва держалась на ногах.

— Люк, я больше этого не перенесу, — нетвердо произнесла она. — Сколько бы ты ни говорил, что любишь, я не могу забыть, не могу поверить. Я не могу доверять тебе, — добавила она, с трудом выговаривая слова. — Я не переживу, если ты меня оставишь. Ты мне так нужен! Может быть, я все преувеличиваю, не знаю. Но из-за смерти родителей, из-за того, что я росла одна, во мне слишком сильна эта потребность…

— Мне кажется, я понимаю, что ты хочешь сказать, — мягко прервал ее он. Мелани, ты можешь мне доверять.

Она грустно улыбнулась.

— Как бы я этого хотела, Люк! Кстати, я уже одна могу обойтись…

— Ты хочешь, чтобы я ушел?

Она не могла поднять на него глаза, но и пытку такую она больше выносить не могла. Ей будет легче справиться со своими чувствами, если он уйдет.

— Да, хочу.

Он долго молчал, а затем тихо произнес:

— Хорошо, я уйду. Завтра тебя устроит?

Завтра… Острая боль пронзила ей сердце. Ею овладел ужас. Нет, она не может его отпустить, не может!

— Да, — прошептала она. — Завтра меня устроит.

Ухаживая за Мелани, Люк взял на себя все заботы по дому и дал ей возможность отдохнуть. Вот и теперь, после того как они поели, он убрал со стола и попросил разрешения подняться на чердак.

— Если уж завтра я все равно уезжаю, — глухо добавил он.

— Да, да, иди, конечно.

Его не было долго. Внизу без него стало совсем тихо. Тихо и очень одиноко. Мелани дрожала. Вот так она и закончит свои дни. Правильно ли она поступает или просто трусит и мучает и себя, и его только потому, что не готова рискнуть и поверить?

Поверить… собственно, все дело свелось теперь только к этому. Мелани была уверена, что не сможет доверять Люку, ведь он так плохо о ней думал.

Но, с другой стороны, это было до того, как он ее узнал… И сейчас она, быть может, совершенно не права, осуждая его почти безо всяких на то оснований.

Прислушиваясь к своему сердцу, она не могла взять в толк, почему Люк так долго не спускается.

Долго! Его не было каких-то пару часов, а ей уже казалось, что прошла целая вечность. Что же будет, когда он уйдет и она останется одна? Всю жизнь одна? Без него?

Ощущение невыносимого одиночества придавливало ее, иссушало горечью.

Но вот наконец послышались шаги Люка.

Он ворвался в гостиную и бросился к ней с тяжелой пачкой бумаг.

— Я кое-что нашел, — объявил он. — Это может тебя потрясти.

Мелани смотрела на него широко раскрытыми глазами. Так, значит, все-таки свершилось: он нашел другое завещание. В общем, она уже была к этому готова, она все время чувствовала, что здесь что-то не так, произошла какая-то ошибка.

— Ну что же, это справедливо. По крайней мере к деньгам я не притрагивалась… Вернее, я истратила совсем немного.

— К черту деньги! — прервал Люк. — И ради Бога, забудь о завещании, я не собираюсь его оспаривать. Если кто и вправе здесь распоряжаться, так это только ты, — добавил он нежно.

Мелани смотрела на него, ничего не понимая.

— Я? Почему?

Она все еще сидела в кресле. Люк положил на пол бумаги и опустился на колени, взяв ее за руки.

— Мелани, мне нелегко тебе об этом говорить. Вообще-то, я должен был раньше догадаться. Но мне и в голову не приходило, к тому же я плохо знал Джеймса. Когда я родился, он уже ходил в школу, а оттуда прямиком отправился в армию. Возможно, я и видел его, когда он приезжал в отпуск, но не помню. И уж конечно, после их ссоры Джон никому не позволял при себе произносить его имя. Позже, когда он объявил, что Джеймс умер, мать рассказала мне, что Джон спрятал все его вещи, все, что так или иначе могло напомнить о нем.

— Джеймс?.. О ком ты говоришь? — прервала его Мелани в полном замешательстве.

— О сыне Джона. — Люк замолчал, а затем, крепко сжав ее руки, посмотрел ей в глаза и мягко добавил:

— И твоем отце.

Она не сразу поняла, о чем речь, но когда поняла, замотала головой:

— Нет! Моего отца звали Томас… Томас Фоуден. Это записано в моем свидетельстве о рождении и в свидетельстве о браке родителей.

— Да, да, я знаю. Но я тебя заверяю, твой отец — Джеймс Барроус. Вот здесь документы. Послушай, и я попытаюсь объяснить все как можно доходчивее.

Твой отец, Джеймс, судя по тому, что рассказывала мне о нем мать, был застенчивым тихим мальчиком и мечтал стать учителем. Но отец этому противился, он хотел, чтобы его сын стал военным. В то время служба в армии была еще всеобщей обязанностью, и твой отец попал, видимо, в один из последних наборов. И как только отслужил срочную, демобилизовался и заявил отцу, что будет учителем. Джон рассвирепел. Он хотел, чтобы Джеймс сделал военную карьеру.

Джеймс возражал, что, если бы даже и захотел продолжать службу в армии, он там

никому не нужен. Между ними произошла жуткая ссора. Джон вышел из себя — хотя, впрочем, когда он не выходил из себя? — и заявил: ты мне больше не сын. Джеймс всегда был тихим, застенчивым человеком, и старик, видимо, хотел его просто запугать. Он был уверен, что Джеймс сдастся и вернется в армию. Но получилось иначе: Джеймс вышел из дома и больше не вернулся.

Что с ним было дальше, так никто и не узнал. А теперь я нашел в этой папке документы. Все логично. Уйдя из дома, Джеймс сменил имя. Почему он взял себе имя Томас Фоуден, не могу сказать. Фамилия совершенно не похожа на нашу. Но Джон его нашел. Хотя и не сразу. Вот по этим бумагам можно судить, что он много лет искал сына, а когда все-таки отыскал, было уже поздно:

Джеймс, твой отец, погиб в автомобильной катастрофе.

Мелани не могла переварить все это сразу. Она изумленно смотрела на Люка и наконец, набравшись сил, спросила:

— Но если он все время знал, что я его внучка, почему он…

— Не отыскал тебя?.. Почему оставил тебя в приюте? — Люк покачал головой.

— Не знаю, дорогая. Он был очень странным человеком, очень одиноким, очень упрямым и гордым. — Грустная улыбка тронула губы Люка. — Видимо, и ты унаследовала его характер.

Люк коснулся ее лица.

— Я не могу ответить на все твои вопросы, Мелани. Боюсь, что ответы на большинство из них умерли вместе с Джоном. Все, что я могу тебе сказать, это что ты совершенно точно его внучка. Вот ответ на вопрос, почему он завещал все тебе.

— После стольких лет…

По щекам у нее текли слезы, но не от горечи. Это были слезы очищения, это были слезы грусти — не по себе самой, а по человеку, который прожил такую одинокую, такую горькую жизнь, на какую она чуть сама себя не обрекла. Она глубоко вздохнула. Люк встал, взял ее на руки и сел в кресло, держа ее на коленях, как ребенка.

— Прости, любовь моя, — приговаривал он, утешая. — Нельзя было на тебя сразу все это взваливать… Надо было постепенно.

— Нет-нет, я плачу не по себе, — призналась она. — Я плачу по нему, по моему деду. Ах, Люк, ему, видимо, было так одиноко… он был так несчастлив… — Дрожь пробежала по ее телу, и она прошептала неуверенно: Люк, пожалуйста, прижми меня к себе… Сильнее… сильнее.

— Что с тобой? — с беспокойством пробормотал он, дыша ей в волосы.

— Ничего… уже прошло. Я просто подумала… вдруг сообразила, что я тоже могла кончить так, как мистер… как мой дед.

Она почувствовала, что он напрягся:

— Могла? Значит ли это, что…

— Это значит, что ты прав. Что я действительно тебя люблю и что ради любви стоит рисковать, — страстно произнесла она.

Он медленно выдохнул.

— Никакого риска, — заверил он. — Я никогда не причиню тебе боли. В чем, в чем, но в этом ты можешь быть уверена, любовь моя: я всегда буду с тобой, что бы ни случилось. Всегда.

Губы его были так близко к ней, что она не удержалась и притронулась к ним, сначала пальцами, а потом губами, застенчиво скользнув по ним языком.

Из груди его вырвался тихий стон, и он прижался к ней с такой страстью, что ей оставалось только ответить ему тем же.

— Значит… больше никаких сомнений? — спросил он, когда наконец оторвался от ее губ.

— Никаких, — подтвердила Мелани.

По лицу ее пробежала тень, и он шутливо произнес:

— Если ты думаешь, что я тебя отпущу, не получив согласия выйти за меня…

Мелани рассмеялась и ответила шуткой на шутку:

— Если ты думаешь, что я за тебя не выйду!..

— Тогда почему ты хмурилась?

— Я просто подумала о доме. Жаль, что я так поторопилась. Может, я слишком сентиментальна, но я уже к нему привязалась. Когда у нас будут дети…

— Ага. Боюсь, теперь мне надо признаваться. Дом у тебя покупаю я.

У нее было такое лицо, что ему пришлось ее встряхнуть.

— Послушай, неужели ты думаешь, что я могу позволить кому-то другому жить здесь, спать в комнате, где я впервые тебя поцеловал, где впервые мы были вместе? — Он покачал головой. — Нет, я решил, что если уж ты не будешь моей, то хотя бы дом будет моим, он и воспоминания…

— Тебе незачем теперь покупать дом.

— Есть зачем, — мягко напомнил он ей. — Деньги, которые завещал тебе Джон, и деньги, которые можно получить от продажи дома. Ты ведь хотела передать их в фонд детских приютов.

Мелани посмотрела на него.

— Я думала, что он так одинок, что ему так не хватало детей и внуков, и решила… — Она покраснела, а затем с вызовом посмотрела на него:

— Мне казалось, что это каким-то образом…

— Искупит его вину, — закончил Люк. — Я понимаю, почему ты это хотела сделать, дорогая. В память о своем отце… Так много подростков уходят из дому из-за неладов с родителями, их ждет только одиночество и трудности…

Очень хочется им помочь.

— Да, — согласилась Мелани. — Да, мне бы хотелось это сделать.

— Ну что, нравится тебе, как они распорядились твоим щедрым подарком?

— Твоим щедрым подарком, — поправила Мелани мужа, слегка поворачиваясь на сиденье и бросая прощальный взгляд на здание, от которого они отъезжали.

Это был новый, только что построенный на окраине Манчестера детский приют, спальни, ванные комнаты и кухни которого были обставлены и оборудованы на деньги Джона Барроуса.

— Надеюсь, мы поступили правильно, — сказала Мелани и добавила:

— Бедные!

Ты знаешь, мне всегда казалось: самое худшее, что может произойти с ребенком, — это потерять родителей. Но оказалось, что это не так. Самое худшее, что может произойти с ребенком, — это иметь родителей, которые не могут или не хотят его любить.

— Чего только не случается в жизни! Бывает, что нельзя винить ни детей, ни родителей. Люди страдают от болезней, от нужды…

— Но этого не должно произойти с нашим ребенком, — убежденно сказала Мелани, непроизвольно опуская руку на живот.

— Ни за что! Ведь, помимо любви, мы дадим ему уважение, свободу и доброе отношение, чтобы он рос как личность, а не как наша с тобой собственность.

Уважение и доверие — вот главное. Не будем повторять ошибок прошлого.

— Не будем, — согласилась она мягко. Ей не нужно больше убеждать себя в его искренности. Любовь Люка сделала ее свободной, позволила ей стать цельной натурой и смотреть на мир открыто, уверенно и радостно.

Люк примирил ее с прошлым, научил принимать его и жить с ним. Да, чего только не случается в жизни! И потерять родителей — это еще не самое страшное.

Теперь у нее есть Люк и его любовь, а в ней самой живет ребенок Люка. Она улыбнулась себе. Первый из нескольких. Люк уже думает, как перевести свое дело из Лондона в Чешир и навсегда переехать в семейное гнездо Барроусов. А после того, как они его расширят, на что уже есть разрешение, там хватит места даже на полдюжины детей.

Мелани улыбнулась. Когда она думала обо всем этом, сердце начинало трепетать и грудь распирало от ощущения необычайной радости и счастья.

— Чему ты улыбаешься? — спросил Люк с обычной подозрительностью мужа.

— Так, — тихо ответила Мелани. — Так просто.