Глава 11

Она почувствовала цветочный запах сразу же, как открыла дверь своей спальни, потому что был не сезон для роз в эти бурные мартовские дни, все еще хранившие признаки зимы. Держась одной рукой за дверную задвижку, она медленно окинула взглядом спальню.

Маленький букет белых торфяных роз, поставленный на столик рядом с кроватью, привлек ее внимание во мраке комнаты.

Когда она подошла ближе, ее охватило знакомое чувство, словно поставленные белые розы принесли в ее комнату присутствие самого дарителя. Карточка, хотя в ней не было нужды, торчала в пушистой зеленой ветке, глубоко в букете:

«Я считаю дни до понедельника».

Под коротким посланием не было подписи, но герцогский герб был достаточной уликой.

«Как хорошо, — подумала она с благодарной улыбкой, — что красивый Сейнт Джон не потерял интереса».

Она вела аскетическую жизнь, без роскоши, но мысль помочь отцу таким приятным образом имела для нее определенное очарование. Если бы она бывала в обществе, если бы ее с детства учили думать о культурных ограничениях чувственности молодой леди, если бы она понимала, что чувственность молодой леди, по сути, не существовала в утонченном мире благородных молодых мисс, она бы с меньшей радостью думала о своем предприятии.

К счастью, ее не учили, и она заснула со счастливой улыбкой.

Ночные удовольствия герцога Сетского были не менее радостны, хотя он не спал, и это не имело прямой связи с блаженными снами красивой дочери графа Дамфрисского… Тем не менее действие происходило в его спальне. Он со своими распутными друзьями проводил традиционную ночь в разного рода сексуальных играх, развлекаясь в данный момент тем, что опускал золотые гинеи в «медовый горшочек» акробатической молодой леди, стоящей на голове.

Рекорд был поставлен среди громких криков и восклицаний, а молодая леди вдохновляла на дальнейшие пожертвования сладострастным отчетом о своих ощущениях.

— Ты устал? — прошептала молодая леди, сидевшая на коленях у Синджина, ее щеки с ямочками и розовые губы находились лишь в нескольких сантиметрах от него. Он был заметно невнимателен к ней и разгульному развлечению, был невероятно спокоен весь вечер.

Он посмотрел на нее непонимающим взглядом, услышав ее слова, но не обратив на них внимания, предавался приятным размышлениям. Но он улыбнулся, когда до него дошел их смысл, и сказал:

— Да.., очень.

— Может быть, пойдем спать? — В ее голосе звучало теплое предложение; ее руки, обхватывающие его шею, слегка сжались, и она подняла хорошенькие губки для поцелуев.

Инстинктивно Синджин наклонился, чтобы поцеловать ее, но ему вдруг не понравились ее губы. Подняв голову, секунду смотрел на нее с удивлением, словно ожидая увидеть другое лицо.

— Я, действительно, устал, — прошептал он, слегка встряхнув головой. — Прости меня, дорогая, — добавил он с изящной улыбкой, — но сегодня я ухожу спать один.

— Я согрею тебя, — мягко выдохнула она.

— Может быть, потом, Молли, сладкая… — сказал Синджин, отстранив ее с легким усилием. — Сейчас я предпочитаю остаться один, — и, поднявшись с обитого шезлонга, он поздравил Люси, которая сидела, считая свои гинеи, и пожелал гостям спокойной ночи.

— Нет, ты так не сделаешь. Еще только полночь, — запротестовал его двоюродный брат Руперт, спавший до двух каждый день.

— Я верю в хороший ночной сон, — шутливо сказал Синджин.

— Хорошее ночное траханье, ты хочешь сказать, — поправил его двоюродный брат с усмешкой.

— Веселье только начинается, — запротестовал еще один молодой денди, когда Синджин направился к двери.

— Веселитесь без меня, — весело отозвался Синджин и захлопнул дверь с решительной твердостью.

— Что это было? — заметил Ворвик, уставившись на закрытую дверь спальни Синджина. — Святой никогда не спит один.

— Он весь уставший, — сказала леди, которую он отставил в сторону. — Человек никогда не спит во время скачек.

— Что имеется в виду, — мягко сказал герцог Ворвик.

— Что Святой не человек? — лениво протянул кто-то.

И когда все завращали глазами, чтобы рассмотреть праздную фигуру в неосвещенной арке окна, епископ Хэтфилдский наклонил слегка голову и улыбнулся.

— Не похоже, Ратлэдж, — резко сказал наследник йоркширского царства.

— Новый повод для сплетен, — сказала одна из дам Хариет.

— Первая одинокая ночь, по крайней мере с шестнадцати лет, и никто из вас, мужчины, не держал пари на это в книге Брукеса.

— Кто мог подумать, что это возможно? — сказал новичок с некоторым благоговением в голосе. — Популярность Синджина среди женщин делала его личность героической, которую боготворили все молодые головы.

— Пусть спит, — сказала Молли. — Что, человек не может устать?

Как он устал, Синджин понял, повалившись на кровать. Он думал о том, как страшно было видеть Джорджа Прайна, присоединившегося к его вечеринке сегодня.

Не враги, но и не друзья, они, конечно, знали друг друга, потому что аристократический мир титулованных пэров был немногочислен. Все-таки почему он пришел?

Вопрос задержался у него в сознании, когда он засыпал. Это было нежелательным добавлением к его приятным мечтам о Челси. От этого его брови нахмурились, его обычно глубокий сон прервался, вздрогнув, он проснулся.

Ужасный епископ Хэтфилдский стоял там с ушами и хвостом Люцифера, смеясь над ним.

Глава 12

Воздух был бодрящим и холодным, лужи во дворе перед конюшней покрылись тонким блестящим льдом.

Солнце скоро прогонит легкий мороз, но тепло уже покрыло румянцем, неприличествующим леди, лицо Челси, которая энергично терла Туна после его утренней пробежки.

— Сегодня на тебя будут смотреть, мой красавец, — прошептала она своему любимцу, начищая щеткой до блеска мягкую шкуру. — Поэтому мы вплетем красивые ленты в твою гриву. И, увидишь, все денди захотят, чтобы ты был их.

Тун заржал, словно поняв, и вскинул голову, показывая свой замечательный профиль.

— Если ты выиграешь у лошадей красивого герцога, ты принесешь немного золота для кредиторов папы… — «Но сможет ли он», — подумала она, и ее бровь вздернулась, образовав складку на лбу: восемьдесят тысяч долга были постоянно у нее в голове.

Как можно обратиться к герцогу по поводу такой огромной суммы? Каков был обычный тариф за неделю.., ну, интимности, и посылался ли чек или договаривались заранее? Насколько возмутительной будет выглядеть ее просьба? Будут ли восемьдесят тысяч маленькой суммой для самого богатого пэра Англии?

Она, конечно, надеялась, но все же сомневалась, что кто-либо, независимо от богатства, сочтет сумму в восемьдесят тысяч фунтов пустяком. Небольшие монархии, наверное, содержали двор на меньшую сумму.

Занятая этими мыслями, она не заметила, как во двор конюшни вошел епископ Хэтфилдский, пока Тун не повернул голову.

Этот человек имел привычку подкрадываться.

— Я думал, что найду вас.., с вашими лошадьми, — сказал виконт, его колебания лишь подчеркивали тот факт, что они были одни.

Встав раньше своей семьи, она вывела Туна прежде, чем остальные лошади отправились на свои утренние разминки, и она была, действительно, одна, хотя отец, братья и конюхи должны были скоро вернуться. И хотя она в общем-то не боялась Джорджа Прайна, его общество все же вызывало в ней чувство неловкости.

Его глаза были холодными, расчетливо злыми и внимательными, без признака теплоты, словно у кошки, преследующей мышь. Зачем такому человеку, как епископ Хэтфилдский.., жена? Почему он хотел предложить такую сумму в брачном контракте, если в его отчужденных серых глазах не светилось и намека на расположение или дружбу? И что он делал здесь, сейчас, так рано.., после того, как отец официально отклонил его предложение?

— Вы рано встали, — сказала она, заметив его взлохмаченный вид. — Или не ложились совсем?

— Я думал сделать маленький крюк по дороге домой, возвращаясь от Сейнт Джона из Сикс-Майл-Ботом, и пожелать вам доброго утра.

— Доброе утро тогда. — Она стояла настороженная, держа Туна за повод. Его уши были прижаты, словно при приближении Хэтфилда он почувствовал опасность. Был ли он вообще другом Синджина?

— Синджин шлет вам привет, — сказал он, словно читая ее мысли. Его голос был мягким. Он стоял не более чем в нескольких ярдах, смотря на нее. Совершенно случайно он видел их за оградой для переодевания вчера после скачек и наблюдал, как они обнимались, шептали что-то друг другу, их нежный поцелуй.

Если бы Синджин знал, он бы понял появление виконта у себя на вечеринке прошлым вечером.

— Синджин? — Челси уклончиво поинтересовалась, пытаясь понять, как много он знал.

— Я видел вас вместе на скачках. — Его медленная кривая хищническая улыбка наполнила ее ужасом.

— Вы, должно быть, ошиблись. — Ей удалось контролировать свой голос, хотя нервы ощетинились, словно шерсть на шее и спине у ее любимой охотничьей собаки.

— На вас был плащ цвета бургундского, я полагаю, а на Сейнт Джоне его обычный варварский наряд.

— Должно быть, это был кто-нибудь еще, епископ, — ответила Челси холодным ровным тоном. Не оставалось другого выхода, как нагло все отрицать; признаться в их интимности, поцелуе, ухаживаниях Синджина… У нее учащенно забилось сердце оттого, что их разговор мог кто-то услышать. Этот человек со стальными глазами знает о пари? Слышал ли он, как они обсуждали выплату долга? Или, может быть, Синджину нельзя доверять, и он в конце концов насплетничал о… Нет, вдруг решила она. По крайней мере, не Ратлэджу.

— А-а… — Мягкий звук означал размышление, несогласие. Задумчиво уставившись на нее, он ответил с ехидно поднятой бровью и очевидной лживой сердечностью:

— Мои извинения, леди Челси, за мою ошибку. — Его голос упал до совершенного шепота:

— Значит, герцог Сетский не является вашим другом?

— Я только слышала о нем.

— Так же, как весь свет. — Должно быть, ее раздражение стало заметным, потому что его голос приобрел располагающую мягкость.

— Да, конечно, — уклончиво пробормотала она. — Если вы хотите видеть моего отца или братьев, — продолжала она, решив закончить дальнейшие разговоры о герцоге Сетском с человеком, которого презирала, — они скоро вернутся с утренних бегов. Миссис Макаулай будет счастлива приготовить для вас кофе или чай, но боюсь, что Тун не может дольше стоять спокойно. Простите меня. — Требуемые обязанности хозяйки были выполнены, и она дернула за повод Туна и направилась в сторону выгула перед конюшней.

— Вы очень красивы, мисс Фергасон.

Небольшая угроза прозвучала в его голосе в солнечном утреннем воздухе, плохо согласуясь с мирным деревенским пейзажем, но явная и ощутимая из-за своего несоответствия. Она обернулась к нему, стараясь скрыть свою тревогу, и обнаружила, как нелогично думает о том, как возбуждающе действовали те же самые слова, сказанные Синджином. Какая порочность скрывалась за ледяными серыми глазами Ратлэджа, заставляющая ее вздрогнуть при этих простых словах?

Стоя прямо, чувствуя себя спокойно рядом с огромным Туном, она сказала с минимальной вежливостью:

— Спасибо.

— Ваш отец сказал, что вы не хотите выходить замуж в ближайшее время?

— Мой отец решил подождать до следующего сезона, прежде чем начать вывозить меня.

— Жаль. Сейнт Джон это знает? — Он спросил тихо, почти шепотом.

Ей вдруг захотелось бежать от этого человека, чувствуя себя преследуемой, загнанной в угол. Его острые черты были зловещими, кожа еще белее при солнечном свете, а массивное тело угрожающим.

— Вы ведете себя дерзко, сэр, — раздраженно сказала она, отказываясь показывать страх перед английским позером-епископом, получившим свои доходные синекуры из-за того, что его семья обладала политической властью.

— А у вас дьявольски замечательный характер, моя прекрасная. Горячий, побуждающий… — Он приблизился на шаг. — Очаровательный… — когда он протянул руку, чтобы дотронуться до нее, она попятилась, быстро оглянулась и, не увидев никого, крепко схватила за повод Туна и вскочила на него.

Огромный чалый сделал быстрый поворот от неожиданности, но Челси уселась на его спине и забрала повод. Затем, в ответ на ее пришпоривание, он развернулся, разбрасывая гравий, и ускакал прочь, оставив епископа Хэтфилдского в одиночестве.

«Мне не следовало убегать, — думала она, пустив лошадь кентером по склонам, — нужно было стоять на своем. Но он почти дотронулся до меня своими ледяными руками».

— Ну, — сказала она вслух Туну, — ты тоже это почувствовал, не правда ли, мое дорогое животное?

Этот человек холодный, как труп.

И когда Тун вскинул голову в ответ, она засмеялась, чувствуя облегчение оттого, что она далеко, радуясь красивому весеннем утру, своему избавлению и ощущению своего любимого коня под собой. Она ехала без седла, без удил. Тун был так натренирован, что легкого сжатия шеи было достаточно, чтобы направлять его. И от истинного наслаждения ездой верхом в прохладное весеннее утро, когда ветер развевает волосы, от благоухающего запаха молодой травы, разлитого в воздухе, бодрящей скорости, такой же приятной, как безоблачное голубое небо, состояние испуга от присутствия епископа Хэтфилдского постепенно ушло.

Они уедут на скачки в Йорк после Ньюмаркета.

Челси улыбнулась, она была довольна своей жизнью и чувствовала себя легко. Ее радостные чувства слились с воспоминаниями о других счастливых чувствах, открытых лишь недавно; эти воспоминания были связаны с красивым мужчиной, с ангельским прикосновением, дразнящими глазами и молодым божественным телом… И она громко засмеялась от восторга.

Это было время социальных изменений, философии Руссо, Лона и Бурке влияли на воображение и культуру (чем отчасти объяснялась бесстыдная широта взглядов Челси), время, когда тори пришлось защищать старую линию политического консерватизма, десятилетие, когда революционные доктрины демократии вырывали колониальную империю из британских лап. Романтизм находился в стадии куколки в литературе, поэзии, садоводстве и искусстве; стадии, на которой культ индивидуальности и концепция личной свободы затрагивали каждую часть общества.

Отец Челси получил образование во Франции, как и многие шотландские дворяне этого столетия. Поэтому, когда его жена умерла при рождении Колина, он повез свою семью за границу, чтобы избежать мучительных воспоминаний. Они прожили во Франции четыре года, прежде чем он нашел мужество вернуться в дом, который делил со своей любимой женой. Учителя тоже вернулись с ними: несколько французов, несколько шотландцев, а также итальянский доктор из Болоньи. Челси хорошо знала новую литературу, одновременно получая классическое образование, так же как и братья.

Она была продуктом своего времени, но аномалией, усиленно сознавая новые виды свободы.

И все же она была женщиной, воспитанной в мужском мире, а независимый дух был позволен только мужчинам, отдающим время мужским занятиям.

Поэтому для нее было естественно пренебрегать запретами, которым подчинялись женщины, менее сильные духом.

— Он очень красивый, Тун, мой дорогой, как могучий древний полководец, — мягко прошептала она, словно исповедуясь коню в своих чувствах. — С голубыми, как небо глазами… — Она наклонилась вперед, обвив руками огромную сильную шею Туна, словно дитя. — И он заставляет меня смеяться.

Проехав несколько миль, она остановила Туна на гребне холма, чтобы дать ему отдохнуть, и откинулась назад на его широкий круп; она смотрела на деревенский ландшафт.

«Словно пастушеский пейзаж Клода или Лорена, может быть, чуть больше возвышенностей», — мысленно оценила она очень насыщенный зеленый цвет, какой бывает только в ландшафтах Англии весной, все купается в великолепном солнечном сиянии. Она позволила миру и спокойствию успокоить ее чувства и наслаждалась ощущением безопасности и глубокого удовлетворения.

Скоро она уедет из Ньюмаркета, прочь от нежелательной фамильярности виконта Ратлэджского.

Тун обещал несколько прибыльных побед сегодня днем; герцог Сетский, без сомнения, одолжит ей денег, хотя пятьдесят тысяч едва ли можно было ожидать.

И все вместе рисовало будущее в розовом свете.

Рожденная и воспитанная в поместье, где занимались разведением лошадей, она мерила жизнь более земными мерками, чем большинство очаровательных юных мисс. Она всегда считала это физическим актом, хотя Синджин Сейнт Джон очень убедительно изменил эти ее приземленные представления. Она поняла вдруг, почему столетиями поэзия восторгалась этим актом и восхищалась изяществом происходящего. Действительно, можно было много сказать об этих изяществах, и паршивец Синджин Сейнт Джон, кажется, был сведущ в них более, чем любой поэт.

И маленький вздох о приятных воспоминаниях слетел с ее губ, когда вдалеке показался наездник — маленькая движущаяся фигура внизу холма. Но когда фигура приблизилась, Челси узнала коня, у нее был хорошо натренированный глаз на лошадей, и, когда огромный гнедой и наездник начали подниматься в гору, она заметила блеск бисера на кожаном костюме наездника.

Она решила подождать, потому что ей нужно было кое-что у него спросить.

Не зная о ее мыслях, Синджин пришпорил коня, впервые заметив сияющее золото ее волос на вершине холма. И он добивался большей скорости от своего жеребца, боясь, что она ускачет.

Но она не ускакала.

И когда она не сделала этого, он почувствовал… она решила, где и когда. Будучи закоренелым реалистом, он подумал, какова же будет ее цена, потому что еще с ранней юности усвоил, что все женщины имеют свою цену. По сути, она уже назначила свою до скачек, вспомнил он и улыбнулся, как бы обдумывая необычную сумму ее оценки. Хотя он полагал, что цена за девственность дочери графа будет выше.

Когда он подъехал к ней и придержал Мамелуке, она сразу же сказала, опуская все светские любезности:

— Следующая неделя вас устроит?

Он бы отказался от оставшихся дней скачек, если бы она сказала «завтра», и такое невиданное нетерпение удивило его. Но он не показал своих чувств и сказал:

— Следующая неделя.

— Ваше жилище в Сикс-Майл-Ботом подойдет?

Она, конечно, говорила простым языком, но он предпочитал находиться подальше от семьи. Ее три брата и отец вполне были способны на возмездие.

«Более осмотрительно выбранное место действия будет менее сдерживающим», — решил он.

— У меня есть маленький охотничий домик в Оакхэме, который, возможно, будет менее.., подозрительным.

— Моя семья уедет в Йорк на скачки, поэтому Сикс-Майл-Ботом тоже подойдет. Я предпочла бы не путешествовать и рискую, что меня могут увидеть.

— Что вы им скажете? — спросил он, неуверенный, что официальная вежливость позволяла ему интересоваться этим.

— Что я поеду навещать двоюродную сестру в Апингем.

— — Почему бы тогда не поехать в мой охотничий домик? Мы можем ехать ночью, чтобы не быть замеченными.

Челси прикусила нижнюю губу, и он решил, что она обдумывает его предложение. Вместо этого она обдумывала, как начать обсуждение денежного вопроса. Пятидесяти тысяч, если быть точной. Смиренно точной. Но когда она вспомнила о десятке или примерно таком количестве женщин в Сикс-Майл-Ботоме, привезенных из Лондона, она решила, что герцог знаком с ценами на удовольствие. Тем не менее она, немного заикаясь, проговорила:

— Если вы предпочитаете ваш.., охотничий домик.., я подчиняюсь, но я.., думала, что… — Она глубоко вздохнула, посмотрела на панораму Кембриджшира перед собой, прежде чем обратить взгляд на Синджина, и быстро, пока не потеряла смелости, выпалила:

— Возможно ли считать это деловым соглашением?

— Сколько? — сказал он с легкой предвидящей это улыбкой, знакомый с «деловыми соглашениями» и позабавленный ее неожиданным волнением. Какой очаровательной она выглядела, покрасневшая и возбужденная, сидящая без седла в поношенной рубашке и мальчишеской куртке, с выглядывающими из-под юбки обутыми в ботинки ногами; а до ее розового колена можно было достать рукой.

Она выдохнула и на секунду задержала дыхание, пока он любовался полнотой ее груди, стесненной зеленоватой бархатной мальчишеской курткой. Затем, сделав глубокий выдох, она призналась:

— Я не могу сказать этого.

— Пятьдесят тысяч? — любезно предложил он.

Она резко посмотрела вверх.

— Откуда вы знаете?

— Пари, дорогая. Очевидно, вы нуждаетесь в пятидесяти тысячах.

— Я — нет, — быстро вставила она, — но мой отец нуждается, и видите ли… — И затем все закружилось в ее голове: восемьдесят тысяч, которые он должен; надежды на продажу Туна, если он выиграет завтра; скидка на эту надежду; затем оставшаяся часть, которую она надеялась получить за…

— Деловое соглашение, — мягко предложил Синджин, когда она не знала, что ответить.

— Я была бы так признательна, — трогательно добавила она, и на долю секунды Синджин подумал о том, чтобы дать ей деньги, как сделал бы джентльмен, не требуя ее общества на неделю.

Доли секунды прошли, и вмешались более эгоистичные мотивы: рядом с ним находилась чарующая Молодая женщина, с розовыми щеками, золотыми, развевающимися на ветру волосами, неземной красоты, теплая одухотворенная натура, которая обольщала смелее, чем самые знаменитые красавицы света.

Она будет его. На неджентльменских условиях. За любую цену.