Глава 42

«Умираю», — смутно подумал Синджин. Сколько времени он уже привязан к этой стене? Сколько ночей прошло? Две? Три? Синджин попытался вспомнить, но как только необходимость ясно мыслить начинала давить на хрупкое восприятие действительности, он терял сознание. Ступни ног горели от сотен палочных ударов. Это было странное ощущение, будто мучительная боль, минуя конечности, вгрызалась прямо в мозг.

Язык распух от недостатка воды и заполнил собой весь рот. Кожа была сожжена до такой степени, что, когда он увидел свою руку она была пламенно-красного цвета. Наконец, Синджин в изнеможении закрыл глаза и когда вновь приподнял налитые свинцом веки, то не увидел ничего, кроме темноты. Синджин не мог сказать, сколько времени прошло — сутки или месяц.

Может быть, его слепота была частью всего этого кошмара и ощущение потери зрения после побоев было болезненным бредом? Синджин попытался было собраться с силами и заставить свой мозг выработать, некое подобие логической цепи событий, однако осознать это, похоже, было выше его сил. И если бы в его теле оставалась хоть капля влаги, Синджин закричал бы.

А потом сон, который поддерживал его волю к жизни, снова унес сознание назад по течению времени.., рай… Челси скачет на лошади по ярко-зеленому полю, где-то возле горизонта, вдали виднеется пруд, сквозь густую траву на лужайке бежит звенящий ручей… Ее чарующая, маняющая улыбка… Синджин произнес имя Челси, хотя прозвучало оно как хриплый звук, вырвавшийся из его пересохшего горла.

— Он еще жив, — небрежно произнес охранник.

Синджин лежал на полу и вместо ног чувствовал груду обугленной плоти. Он даже подумал о том, что аллах помог ему, ведь когда тюремщики отвязывали его от стены, он не издал ни звука.

— Возможно, министр вознаградит нас, — бодро заметил главный палач бея. Он также не думал, что пленный выживет.

— Но Махмуд сказал, что уже три дня…

— Белокожие ференджи никогда не протягивают трех дней, — хмуро заметил его товарищ. Махмуду лучше знать.

— Может, он не хотел, чтобы этот жил.

Эти слова произнес Имир, огромный турок. В них явственно сквозила растерянность. Ведь головы палачей держались на плечах лишь по прихоти бея и министра.

— Ты добросовестно исполнил свои обязанности, — Заметил подручный палача.

Турок некоторое время раздумывал, потом сказал:

— Отнесите его к врачу, а я пока доложу министру.

Врач сможет его убить гораздо быстрее и проще, чем я.

Министр же, как выяснилось, не только позволил Синджину жить, но позволил ему жить с комфортом.

Выздоравливающее тело его было поручено заботам целого сонма прислуги, пища доставлялась со стола самого бея, а отведенные комнаты отличались богатством и великолепием убранства, и, хотя Синджин не мог видеть, он Ощупью «осмотрел» их.

Синджин решил не думать о том, что пытками они все же достигли своей цели. В его первый день пребывания у врача, когда из-за острой боли он приходил в сознание лишь на несколько минут в сутки, министр двора задал ему вопрос, не изменил ли он своего решения за те дни, проведенные в застенке.

Будучи дипломатом, министр не стал открыто требовать у Синджина детального согласия на требование бея. Он просто спросил «да» или «нет». Синджин же прекрасно знал, что подоплека вопроса была, будет ли он жить или нет. И, ненавидя свою слабость и боязнь принять смерть, он ответил «да».

Синджин был еще очень молод, любил свою жену, и, несмотря на невероятную физическую беспомощность, крохотная надежда на будущую свободу теплилась в сердце.

Итак, он сказал «да».., скрывая в Душе лицемерие.

Он сказал «да», надеясь жить и возвратить свободу.

Он сказал «да».., безумно желая снова встретиться с женой.

В течение последующей недели бей часто справлялся о здоровье своего пленника. Его нетерпение объяснялось недавно полученной новостью о том, что его брата Хамета видели в Кайруане. Кайруан был древней столицей и религиозным центром Регентства, и Хамет пытался утвердить свои позиции и права на трон Хамонды. И хотя Коран утверждал наследование престола старшим из братьев, за последние два века в мусульманском мире было сделано много исключений из этого правила. Хамонда предпочитал видеть в качестве наследника трона своего сына, а не брата.

И ференджи-лорд, появившийся словно дар аллаха, станет оружием в уничтожении Хамета. И хотя лорд был человеком изрядной физической силы, аллах намеренно ослепил его в день его приезда.

Не это ли лучший знак, ниспосланный аллахом, указывающий на всемогущее благословение плана Хамонды? Не это ли самое ясное одобрение Всемогущего?

Ференджи будет оплодотворять его гарем — слепой, который не посмеет нарушить законы его дома, будучи окруженным зрячими и женщинами. Ференджи будет служить поддержкой его трона против брата.

Этот ференджи ниспослан самим аллахом.

Бей Хамонда предпочел, однако, не обращать внимания на тот факт, что помощь аллаха не понадобилась бы, если бы он не стал импотентом от чрезмерного потребления опиума.

Ни одна живая душа в Кзар-Саиде не отвечала на вопросы Челси, никто не разделял ее гнева — ни женщины в гареме, понимающие всю его бесполезность, ни евнухи, которые, служа бею, оставались равнодушными к ее переживаниям.

Женщины существовали лишь для того, чтобы служить мужчинам, и этому быстро обучали непокорных в гареме. Евнухи обильно добавляли наркотики в еду, с тем чтобы унять раздражение Челси. И уже через две недели Челси пребывала в состоянии летаргического полусна, и сознание почти не повиновалось ей.

Все расспросы генерального консула и Вивиани в Дар-эль-Бее натолкнулись на глухую стену. В странах, где царил ислам, в случае исчезновения человека ни одно официальное лицо не имело права осматривать гарем, поэтому обыск был невозможен. Любого человека могли заточить там на всю жизнь. Приняв во внимание мудрый опыт прошлых лет, генеральный консул и Вивиани повели осторожные переговоры о возможном выкупе.

Саар и Сенека, разведав с помощью Али Ахмеда все окрестности Бардо, обнаружили, что Синджин все еще жив, и отправили на юг курьера с тем, чтобы собрать необходимое количество людей для штурма сераля. А пока, в ожидании войска, они обдумывали план вызволения Синджина из плена. Будучи людьми военными, они не признавали затяжки времени, требуемого для уплаты выкупа. Слишком много пленных томилось в заключении в Тунисе долгие годы, пока переговоры продвигались черепашьим темпом [Государства Североафриканского побережья регулярно захватывали суда в Средиземном море и продавали пассажиров и команду на невольничьих рынках. И даже если государству и отдельным людям предлагали заплатить выкуп за пленников, те могли провести остаток жизни в заключении либо их ждала преждевременная смерть от непосильных трудов, пыток и болезней.

Как только Соединенные Штаты отделились от Великобритании и на них перестали распространяться соглашения между Северной Африкой и Англией, суда Америки превратились в забаву для морских разбойников. И будучи тогда молодой и бедной нацией. Соединенные Штаты часто не могли позволить себе предложить пиратам выкуп за своих граждан. Крупнейшие страны Европы, платили дань Североафриканским государствам с целью защитить свои суда и не сильно желали иметь молодое государство США в качестве конкурента, торгующего под своим собственным флагом на богатых рынках Средиземноморья. В книге Джона Росса рассказывается о ста девятнадцати американцах, содержавшихся в плену в Алжире. Автор был в их числе. Пленники часто призывали свои семьи, друзей, политиков и духовных лип прийти им на помощь, так как они не выдерживали жестокого обращения. Узники слали петиции в надежде на возможный выкуп. В 1792 году группа пленных американцев направила открытое послание конгрессу США, умоляя сенаторов понять, «какие муки они терпят вот уже в течение почти семи лет».]. Синджин был вправе рассчитывать на быстрые действия.

Он поступил бы на их месте точно так же.

Но наступил день, когда всадники пустыни все еще собирались возле Дженейена, а Синджин был уже вполне здоров, чтобы исполнять те обязанности, из-за которых бей продлил ему жизнь. И, попав в первую ночь в первую же комнату, он пришел в ярость, словно взбешенный языческий бог. Эта дикость чрезвычайно, как никогда в жизни, взволновала бея, который вел скучный образ жизни.

И Синджин Сейнт Джон, «заместитель» Хамонды, его величества бея, владыки королевства Тунис, стал предметом фанатического и болезненного интереса и еженощным развлечением всемогущего правителя.

Глава 43

Синджин стоял в комнате. Он услышал тихий звук закрываемой за ним двери и понял, что его эскорт дворцовой стражи остался за ней. К этому моменту гнев Синджина достиг предельных границ, жар негодования, возмущения надетым на него «ярмом» пронизывал тело. Гордость, честь его были уязвлены, и каждый раз, «обслуживая» гарем бея, Синджин проклинал свое рабство.

Ярость его вскоре перешла в буйство, беспокойную горячку, которую бей использовал в своих целях. И паша Хамонда всякий раз, когда Синджина привозили для «ознакомления» с его ночными обязанностями, коварно, исподтишка подстрекал Синджина. Его подавленное, загнанное внутрь сопротивление благодаря искусной плети Имира, оборачивалось огромной пользой для наложниц бея, так как Синджин исполнял свою обязанность с неистовой силой, энергией и доводил истосковавшихся по мужчине обитательниц сераля до лихорадочного безумия.

Другими словами, Хамонда понимал, что «выведенный» им ференджи, «племенной жеребец», произведет на свет сильных сыновей.

Челси услышала, как открылась и вновь закрылась дверь, зазвучала тихая поступь шагов. Это был мужчина.

Запуганная смертельными угрозами, Челси все же сдалась наконец, вынужденная это сделать, так как у нее не было другого выхода, если она хотела выжить.

И теперь она полулежала на шелковых подушках бея, словно вещь, подарок. Душа Челси больше не принадлежала ей самой. Ее предупредили о том, что она не должна разговаривать, это был приказ бея. По слухам, тем глупышкам, которые осмеливались говорить, на губы ставили клеймо раскаленным железом. До Челси также уже дошли слухи о появлении во дворце ференджи милорда, этакого бычка с фигурой античных статуй и потрясающими физическими возможностями. Но когда Челси попыталась порасспросить о нем других наложниц, они лишь улыбались или хихикали. И тогда она решила, что это лишь женские сплетни лишенных общения с мужчинами, за исключением их «хозяина».

Сегодня вечером пришла ее очередь, она должна была принять «господина», и от страха ее била крупная дрожь. Бей был очень решительно настроен на рождение наследника, поэтому в течение последнего месяца «пользовал» своих наложниц, отдавая предпочтение самым юным и свежим.

Весь день избранницу готовили для ночных удовольствий бея. Челси пропарили в бане и долго скребли щеткой; затем ее кожу намазали специальным составом, который удалил все волосы на теле. Иметь волосы на отдельных частях тела считалось грехом, поэтому женщины в гареме уничтожали их не только на ногах и подмышках, но и на лобке, и даже в носу.

После того как рабыни тщательно вымыли Челси, ее привели в бассейн, где сделали массаж и выскребли пемзой все тело. Затем в последний раз окатили благоухающей водой, и порозовевшая кожа Челси стала бархатистой и гладкой. После этого Челси немного отдохнула, пока рабыня вплетала в ее волосы жемчужные нити и брызгала на них духами.

Вскоре принесли пищу, сладости, щербет с нежным запахом и тонко нарезанную дыню. После еды руки Челси ополоснули розовой водой. И, утомленная жаркими ваннами, она погрузилась в дремоту, лежа под сиреневым атласным покрывалом.

И теперь Челси была жертвой ночи, благоухающая и нежная, жертвой бея, которому нужен был сын, наследник. «Женщина — это словно надел земли, собственность мужа, которую тот может использовать или пренебрегать ею, как считает нужным», — гласит Коран.

Синджин, подходя к ложу, смог почувствовать теплый ночной воздух, проникающий в комнату через оконные стекла филигранной обработки. С тех пор как он потерял зрение, остальные чувства восприятия резко обострились. Поэтому Синджин сумел различить сквозь густой аромат жасмина, мускуса запах свежайшей кожи, запах, который он еще ни разу не встречал в гареме. Он точно знал, сколько шагов от двери комнаты до постели, поэтому внезапно остановился, выпрямился и поднял голову. Но уже в следующую секунду этот загадочный запах улетучился и ему в ноздри ударила волна амбры и ладана.

Синджин сбросил на пол свое одеяние, ткань мягко зашуршала. Он стоял и терпеливо ждал всех приготовлений, которые обычно предваряли выполнение им приказов бея. Он уже был не в силах бороться, после того как бей применил особые методы убеждения. И на спине появились шрамы, оставшиеся от пыток противостоять мучителям; а когда Синджин вновь стал размышлять о бунте, в его ушах эхом отдавалась негромко сказанная фраза бея:

— Время терпит, мой английский красавчик, а палач любит свою работу. Когда ты будешь готов повиноваться моей воле.., передай это моему управляющему.

И после недели борьбы Синджину пришлось уступить.

Как правило, сама женщина, которую он был обязан «обслужить», возбуждала его. Но в этот раз все было иначе. В эту ночь женщина опустилась перед ним на колени, и сначала он почувствовал прикосновение рук, а потом и губ у себя между ног. Синджин закрыл глаза, и тело его полностью подчинилось ее талантливым ласкам. — — Ты готов, мой господин, — произнес на арабском мягкий голос. Он услышал, как женщина поднялась с колен. Нежная рука повернула его лицом к ложу, и как только ноги его коснулись края дивана, обложенного подушками, он в свою очередь встал на колени и потянулся к женщине, ожидая встретить ответные жаркие объятия. Наложницы бея вследствие долговременного полового воздержания всегда приходили в невероятное возбуждение от Синджина. Бей нуждался в «отдохновении», которое давал ему только опиум. И опиум же сделал его импотентом. И когда Синджин стал «заместителем» паши, затянувшееся ожидание многочисленного гарема повлекло за собой бешеное нетерпение.

Но в этот раз объятий не последовало. Синджин протянул руку, нащупывая тело этой первой по счету на сегодняшнюю ночь женщины с тем, чтобы определить для себя ее позу. И когда его руки скользнули по ее плечам, Синджин понял, что она лежит в большом напряжении — мускулы были твердыми, неподатливыми, а руки раскинуты в стороны. Раздумывая об этом сопротивлении, тогда как обычно его встречали с нетерпеливой готовностью, Синджин провел" пальцами вдоль ее рук. И тут в изумлении обнаружил, что девушка была связана. Шелковые шнуры охватывали ее запястья. Непокорная наложница! Странно. Она, должно быть, очень молода и новичок в кареме. Но Синджин не осмелился сказать ей что-нибудь, чтобы немного успокоить ее. Плеть Имира и застенки преподали ему хороший урок молчания.

Челси едва дышала, чувствуя, как мужская рука скользила по ней. Нервы ее были взвинчены, отвращение овладело всеми эмоциями, а в ушах звенело равнодушное требование бея: «Сегодня ночью ты мне понадобишься. В восемь за тобой придут евнухи». Бей сказал ей эти слова, как только она вышла из ванной.

Он был в сопровождении чернокожих евнухов. Взгляд его темных глаз был оценивающим, но совершенно бесчувственным. Остаток дня ее готовили к ночи, одевая и украшая шелками и жемчугом. Потом Челси заставили проглотить какую-то жидкость, от которой, говорили, она обязательно забеременеет и «семя бея» не пропадет даром.

Челси попыталась сдержаться, но все же приглушенно всхлипнула. Она представила себе жирное расплывшееся тело бея, его холодный, сумрачный взгляд, и в ее душу вселился ужас. Как она сможет вынести его прикосновение? И как это другие женщины могли преспокойно улыбаться, возвращаясь от бея? Боже, какое это унижение — быть связанной, быть рабыней плотских капризов старика! Однако игнорировать порядки в гареме было слишком опасно, поэтому Челси подавила едва не вырвавшийся из груди крик и съежилась от страха под прохладным шелком покрывала.

Но когда Синджин нежно прикоснулся к ее лицу и кончиками пальцев как бы «осмотрел» его черты, Челси вскрикнула. Ее глаза были завязаны, как и у всех других женщин, чтобы поддержать иллюзию присутствия самого бея. Пальцы Синджина провели по ее бровям, нащупали виски, под их кожей бешено пульсировала кровь. А потом скользнули по нежной мягкой коже щек. Затем его пальцы дотронулись до ее полусраскрытых губ, из которых вырывалось частое от страха дыхание.

Нежное прикосновение озадачило Челси. Она была буквально поражена этим вопиющим несоответствием.

Бей не был нежным; выросший в обществе, где все достигалось физической силой или силой оружия, бей Хамонда, казалось, был просто неспособен на подобные ласки. И за недели пребывания в плену Челси видела, как с поразительным равнодушием Хамонда послал двух человек на смерть.

Синджин вновь ощутил знакомый аромат и, словно зверь, наклонил голову поближе и глубоко вздохнул.

Как все это может быть?

Нет.., конечно, нет, этого нет. Его жена в Неаполе, за сотни миль отсюда. В последнее время он слишком часто думал о ней, и разум сыграл" с ним этакую «шутку». Делая над собой усилие и отбрасывая в сторону мысли о невозможном, Синджин цинично напомнил сам себе, что он находится в этой комнате в качестве «заместителя» бея, и, если он не исполнит требуемого, плеть Имира «пришпорит» чувство ответственности.

Он должен был исполнять то, что должен.

Бей наблюдал за ним со своего обычного удобного места, скрытого резным золоченым экраном. И Синджин знал об этом, так как на их ежедневных встречах бей давал комментарии различным деталям увиденного. Поэтому Синджин поприветствовал бея — небольшая и единственная дерзость, которую он мог себе позволить, так как турки были всегда готовы усмирить «наглеца».

А потом он отступил на шаг от постели и принялся развязывать узлы на руках девушки.

«Прирученного» Синджина очень хорошо обслуживали, словно дорогого племенного жеребца в табуне.

С особым вниманием относились к его питанию. Пища была богата яйцами, зеленым горошком, свежими побегами аспарагуса и верблюжьим молоком с медом.

Синджину позволяли отдыхать столько, сколько он захочет, и у него была своя свита. Кожа на спине, руках и ногах зажила после ожогов и плети, лишь оставшиеся шрамы напоминали о его недавнем упорстве. И теперь Синджин стоял, выпрямившись в свете ламп, высокий, сильный, красивый, длинные черные волосы ниспадали на плечи… Идеальный по формам и выносливости «экземпляр» для того, чтобы обрюхатить женщин в гареме. Каждую ночь его ждали три женщины, и он ни разу не «ломался».

Нащупав концы веревок, Синджин обнаружил, что они были закреплены за вделанные в стену кольца позади кровати. Он быстро развязал женщине руки.

Двигаясь к противоположному краю ложа, Синджин понял, что ноги ее тоже были привязаны, как он и подозревал.

Легкое движение, услышанное Синджином после того, как он освободил ее от пут, свидетельствовало. о том, что женщина поменяла позу. Секунду спустя Синджин опустился на небольшой диванчик и обнаружил, что она сидит, прижавшись к стене.

«Эта леди — новичок, и ее следует подготовить», — предупреждали Синджина, но он и представить себе не мог, насколько «новенькой» она была и насколько упорной. Бею Хамонде, должно быть, очень хочется увидеть ее в постели; он не выделил абсолютно никакого времени своим подручным в гареме для обучения этой девушки ее роли.

Но Синджин был обязан «развлечь» ее, если только это слово применимо к запуганной до ужаса женщине.

Никаких извинений не принималось, к тому же его ждали еще две женщины, поэтому нельзя было тянуть время. Синджин обхватил Челси за плечи, он хотел привлечь ее к себе и с усилием подтянул поближе.

Шелест шелкового покрывала как бы подчеркнул полнейшую тишину, царящую в комнате.

Синджину захотелось как-то утешить ее, если это вообще было возможно в тех уродливых и" неестественных обстоятельствах. Однако оба помнили приказ молчать. Бей не любил, когда посторонние звуки, помимо звуков, присущих занятиям любовью, прерывали его развлечения. И разумеется, подобный запрет исключал всякую возможность возникновения дружеских отношений между «племенным жеребцом» и наложницами.

И хотя вводить другого мужчину в гарем значит противоречить устоям, бею очень нужен был наследник, в противном случае его ненавистный братец одержит верх [Согласно мусульманскому закону, наследником правителя является старший после него мужчина в семье, а не старший сын, поэтому часто имело место братоубийство с целью устранить угрозу со стороны братьев и их притязания на трон возникающие в будущем. В попытке избежать опасности будущих притязаний и споров Магомет Завоеватель (1451 — 1481) перешел Занан-намех.

Большинство ученых мужей, ведающих законом, объявило, что те «мои славные дети и внуки, которые взойдут на трон, должны иметь право казнить их братьев с тем, чтобы утвердить мир и спокойствие». В 1603 году, когда султан Ахмед I взошел на престол, он основал кары (или клетки), борясь против варварского обычая братоубийства. И в течение последующих двух веков со сменой султана возможные претенденты на престол не убивались, но заключались в тюрьму, к ним приставлялась глухонемая прислуга и бесплодные женщины в качестве наложниц.

Однако существует множество исключений из правила: братья, сумевшие бежать, возвращались на трон во главе армии; принцы, которых сажали на престол их матери; высокопоставленные военные, смещавшие султанов и пашей силой оружия.]. И если бы не этот возможный и печальный исход дела, бей сам намеревался получить наследника.

А то, что Синджин был слеп, некоторым образом смягчало нерушимое табу для посторонних мужчин глазеть на женщин бея.

«Боже мой, ну сколько времени мне нужно потратить, чтобы ласково, терпеливо привести эту сжимающуюся от ужаса женщину в необходимое состояние?» — подумал про себя Синджин. Но потом цинично решил, что бей «внес» эту девушку в ночной «репертуар», возможно, для того, чтобы раззадорить самого себя, вновь разбудить пресыщенный и изможденный инстинкт.

Проклятие! Это не «любовь на досуге» в дамском будуаре, где у Синджина было сколько угодно времени для соблазнения. Быть может, бей предвкушал изнасилование? Надеялся увидеть сцену надругательства? Синджин позволил себе тихонько и горестно вздохнуть и мысленно признал, что это, должно быть, кара Господня. Он расплачивался за все свои прежние плотские грехи этими уродливыми, унизительными и оскорбительными для него экзерсисами.

Но запуганная до смерти девушка не обязана страдать за его грехопадения. И Синджин ладонями обхватил ее лицо и наклонился к нему с поцелуем. По крайней мере, он мог сделать попытку смягчить и рассеять ее страхи хотя бы видимостью нежности. Челси попыталась уклониться, но он крепко держал ее. Поцеловав ее рот, Синджин ощутил вкус ванили — сладкий вкус эликсира, который ей дали выпить. Он узнал этот аромат и быстро представил себе, что эта упорная, сопротивляющаяся женщина может родить от него ребенка.

Прошло всего две недели «ночных игр», две недели, как Синджин превратился в «стадного племенного жеребца» в гареме, поэтому он не мог знать, было ли задуманное беем предприятие успешным. Но он вскоре узнает об этом, если ему вообще скажут; Синджин ожидал, что, как только родятся так необходимые бею сыновья, он станет бесполезным и никому не нужным.

Много раз до этого он не спал, лежа в своих апартаментах, и размышлял. Раз уж он решил не умирать от изощрений Имира и его заставили принять это чудовищное решение, Синджин обнаружил, что очень хочет жить.., и этот импульс, стремление выжить, был сильнее пагубных требований бея, сильнее сознания «непристойности» его поведения. И укрепляла его чертовски живучая надежда, несбыточная мечта вновь соединиться с Челси. И теперь, когда было уже слишком поздно, Синджин вдруг понял — с простотой и ясностью, которая шла вразрез с его светским воспитанием, — как сильно он любит свою жену.

Для мужчин из высшего света это было потрясающим откровением, а если принять во внимание плен и возможное будущее — откровением пугающим и неприятным.

Но воспоминания о счастливых временах поддерживали его и помогали ему даже в самые черные часы отчаяния, а редкие вспышки света перед глазами позволяли надеяться, что зрение может восстановиться.

Если удар по голове вызвал такую реакцию, то почему бы и не случиться обратному, с противоположным результатом? Синджин питал эту надежду, как маленький ребенок желает несбыточного, — с верой, твердой уверенностью.

Челси бил озноб от его прикосновений. Губы были влажными, а ее ужас словно превратился в нечто осязаемое, что можно было ощутить. «Успокойся, — хотел сказать Синджин, — я не сделаю тебе ничего дурного».

Но он не мог так сказать, поэтому пытался поцелуем утешить ее и смягчить настроение. Слегка приоткрыв рот, Синджин кончиком языка провел по ее верхней губе, затем нижней и только потом прижался губами к ее рту. Это был «поцелуи бабочки», так целуются совсем юные мальчики. Руки его пробежали по шелковистым волосам Челси, дотронулись до вплетенных в них жемчужных нитей, и Синджин обвил слегка пряди ее волос вокруг руки.

Ощутив прикосновение к ее нежной коже на спине, которую скрывала масса тончайших, словно паутина волос, Синджина поразило смутное чувство, словно эта женщина была ему знакома. В гаремах чаще всего встречались девушки восточного типа, с тяжелыми темными волосами, а у этой, будто у ангела, волосы на ощупь были просто невесомыми и очень, очень тонкими… Но Синджин тут же отогнал эти сумасбродные мысли, быстро поднял ее на руки и посадил к себе на колени. Так было легче возбудить ее.

Челси вздрогнула и отпрянула, когда бедром слегка коснулась его напряженного члена, и Синджин подумал, не была ли она еще ребенком, подростком. И если это так, он не мог «испортить» ее, несмотря на наказание Имира. Синджину было необходимо узнать, какую еще дьявольскую шутку задумал бей, поэтому его руки быстро ощупала плечи и соскользнули вниз, к груди Челси. Погладив ее с боков, Синджин на мгновение сжал ее грудь обеими руками, словно взвешивая, а потом отпустил. Нет, это не девочка и не подросток.

У нее была грудь женщины, полная, упругая, с мягкой и шелковистой кожей на ощупь.

«Чьи это руки?» — неожиданно подумала Челси.

Их нежность была такой знакомой. И чьи сильные ноги она ощущала под собой, сидя словно в колыбели?

Бей был низенький, старый, обрюзгший от опиума.

Неужели то, о чем шептались женщины в гареме, было правдой? Неужели это был тот самый ференджи? И хотя факт этот и не успокоил ее, так как она знала, что все же была лишь пленницей мужчины, пусть другого, однако Челси ощутила внутри внезапное облегчение.

«Кто угодно, только не бей», — поспешно подумала она, словно ее должны были казнить и вдруг отложили казнь. Подобное нелепое утешение противоречило воспитанию и образу мыслей Челси, но потом она решила, что в сложившихся обстоятельствах ей следует утешаться тем, что есть, тем, чем можно утешиться.

Соблюдение приличий не спасет ее ни от необходимости повиновения, ни от плена. Челси почувствовала себя одинокой, она была одна в целом свете.

Внезапно ею овладело любопытство, и, если бы не рассказы о палачах бея, Челси сорвала бы повязку с глаз. Тут ее поразила догадка. Если бы этим мужчиной был бей, то с какой стати он стал бы настаивать на завязывании глаз? Правитель Туниса часто заходил в гарем, совершенно открыто, и его все видели.

Синджин почувствовал, как пальцы женщины прикоснулись к его лицу, и застыл в удивлении. Они едва двигались. И он, мысленно благословив Господа, позволил ей продолжать это своеобразное исследование.