Глава 38

Челси намеревалась прийти к Синджину с особым предложением — разумным и ясным, от которого тот не сможет отказаться.

Если он не хочет детей, на то его воля, пусть. Она понимает. Все, что ей нужно, — это подарить ей две недели его времени. И если по прошествии этого времени Синджин все еще будет убежден в необходимости расторгнуть брак, она просто уйдет. , Ну разве мог он отказать ей в этих двух коротких неделях?

Синджину было нечего терять. Челси была из тех, кто играл в азартную игру со ставкой «счастье», и Синджин причинял ей больше боли, чем радости, живя и одновременно не живя с ней. Пока Челси была в Лондоне, он сопровождал ее всюду: в опере, на спектаклях, на балах и раутах и даже раз на завтраке по приглашению герцогини Девоншир. Такая демонстрация супружеской привязанности блистательного Синджина Сейнт Джона вызывала толки, но сам он никогда не переходил границу дружеской вежливости.

Они могли бы сойти за брата и сестру — настолько небрежной была его манера поведения с Челси. Та же была не в состоянии держать дистанцию. Притворяться больше не было сил. И Челси была готова рискнуть всем, чего уже достигла.

Она преподнесет свое предложение как пари. Убежденный и азартный игрок, Синджин наверняка будет заинтригован.

Однако у Челси не появилось возможности поговорить с ним. В то утро во время прогулки верхом в Гайд-парке Синджин известил ее и Бо о том, что на следующей неделе отправляется в Тунис. Это решение пришло к нему тем же утром. Наблюдая за восходом солнца в Бруксе, Синджин с раздражением отметил, что его неудержимо тянет к жене, несмотря на все благоразумные доводы. Опустошенная бутылка бренди добавила Синджину головную боль и еще большее раздражение. Если он поедет в Тунис, разлука даст ему возможность решить, достаточно ли похоти, вожделения к женщине для того, чтобы связать себя на всю жизнь. Кроме того, эта передышка поможет ему восстановить свои прежние взгляды на жизнь. Так он надеялся. И наконец, его заинтриговала некая совершенно особая порода лошадей, которую выращивают в пустынях племена, живущие к югу от Тозеуна. Так почему бы не успокоить свое воспаленное сознание хоть на время и одновременно пополнить конюшни?

Яхта Синджина всегда была готова к отплытию. Он отбудет завтра.

Челси не могла говорить в присутствии Бо, поэтому отреагировала на эту новость обычной вежливой чепухой, но в глубине души чувствовала, что ее улыбка вот-вот растает и обнажит ужасную боль.

— Ты всегда сможешь жить в Сет-Хаусе, — сказал Синджин, — и провести там конец сезона. Или поехать в Кингсвей, Оакхэм, да в любое из моих поместий.

Куда захочешь.

Тун и Мамелуке медленно, шагом, бок о бок двигались по усыпанной мелким гравием дорожке.

Синджин был, как всегда, вежлив, но Челси поняла истинный смысл, скрывающийся за этим приглашением: «Иди куда хочешь. Я не стану тебя удерживать».

— Пап, возьми меня с собой на яхту, — вмешался Бо, его физиономия светилась от возбуждения. — Ну, когда повезешь сегодня туда продовольствие.

Бо всегда принимал участие в сборах, когда узнавал об очередном отъезде отца в Тунис.

— И не забудь, ты обещал мне в этот раз черного жеребенка [Наблюдения Эмира Абд-эль-Кадера о масти лошадей: наиболее ценными являются черные лошади с белой звездой на лбу и белыми отметинами на ногах.

«Черный» — «эль кахаль», «эль дехеум». Черный цвет приносит удачу. «Лошадь должна быть черной, словно ночное небо, безлунное и беззвездное».].

— Будет у тебя черный-пречерный жеребенок, Бо, если только он существует в этой пустыне. Я даю тебе слово. А если поможешь мне с приготовлениями сегодня, я освобожу тебя от урока с доктором Бекеттом.

— Ух ты! Здорово! Я буду пахать как лошадь, пап!

Гораздо веселее помогать тебе с погрузкой, чем учить спряжения латинских глаголов.

И весь оставшийся путь их разговор был лишь б необходимых приготовлениях к поездке в Тунис. По возвращении в Сет-Хаус Синджин помог Челси сойти с лошади и тут же извинился за свое вероятное отсутствие на завтраке, объясняя это как всегда нехваткой времени перед отплытием.

— Мой управляющий всегда к твоим услугам, — сказал Синджин Челси, снова садясь в кресло. Бо ждал его на внутреннем дворе.

— Ты можешь чувствовать себя, совершенно свободной и положиться на него во всем, когда понадобится. — Взмахнув рукой на прощание, Синджин пришпорил коня.

«Не думаю я, что мистер Бактори способен удовлетворить все мои запросы», — мрачно подумала Челси, и тут же ей стало жалко, очень жалко себя. Ведь как близко она подошла к возможному «выздоровлению» своего «больного» замужества! Но она проиграла…

И Челси сломя голову помчалась в дом вверх по парадной лестнице в безопасный уголок — в свою комнату. Она старалась успеть добежать до своей двери, пока слезы, наполнившие глаза, не ринулись наружу.

По сути, Синджин сказал ей: «Делай что хочешь, иди куда желаешь, живи как знаешь». Он потерял всякий интерес к ней, и его самоустранение было окончательным. Синджин собирался уехать. И он ясно дал понять Челси, что хотел сказать.

Челси поняла, что не осилит обязательной приятной улыбки в тот вечер, поэтому принесла свои извинения Дэмиену и Марии, которые хотели, чтобы она сопровождала их в оперу. Сославшись на головную боль, Челси весь день просидела у себя в комнатах.

Сердце ее буквально разбилось на тысячу мелких осколков, и она не желала, чтобы ее отчаянное состояние послужило предметом сплетен. Светские дамы никогда не демонстрируют чувств. Они улыбаются даже тогда, когда осколки их разбитого сердца сыплются к ногам.

Всеми силами стараясь привлечь к себе внимание Синджина, она была принуждена играть весьма опасную роль «признанной красавицы», звонко смеяться, флиртовать, искрометно шутить; Челси приходилось танцевать с мужчинами, равнодушными к ней, и нести «светскую чушь» в таком количестве, что, в конце концов, она стала задумываться, осталась ли хоть одна здравая мысль в ее голове. Естественно, что после бесчисленных обедов, балов, праздников Челси чувствовала себя утомленной и раздраженной, люди казались ей мелкими, жалкими, а беседа — скучной, когда все реплики расписаны заранее и выучены наизусть. Челси обнаружила, что ее не интересовали любовные связи знакомых, в особенности если в сплетнях могло фигурировать имя ее мужа. В равной степени безразличны были и едкие комментарии по поводу тряпок, негласное соревнование причесок, политические сплетни. А этикет требовал, чтобы Челси съела «еще одну ягоду клубники, или побольше зеленого горошка, или еще одну меренгу с лимонным кремом». И Челси понимала, что еще немного, и она превратится в настоящую «леди высшего света», с отсутствием всякого вкуса, перенявшую словечко «крайне», одержимую костюмным кодексом и ветчиной Воксхолла.

Несмотря на все старания, муж Челси покидал ее.

Все усилия пропали даром. И вот теперь ей хотелось лишь плакать, плакать и плакать.

К вечеру, однако, слезы вдруг кончились, ее знаменитый здравый смысл, унаследованный от отца, вернулся. Чуть успокоившись, Челси подумала, что, быть может, Синджин вынужден был уехать. Возможно, его решение об отъезде не было вызвано антипатией к ней.

Может статься, ей следует жить хотя бы для того, чтобы в один прекрасный день улыбнуться, с удовольствием встретить восход солнца, прокатиться на Туне.

Челси прерывисто вздохнула, но на душе у нее стало легче.

Синджина не было целый день, его дворецкий упаковывал чемоданы в спальне. Челси пообедала в одиночестве, волнения ее потихоньку улеглись. Она надеялась, что Синджин все-таки вернется вечером и она сможет хотя бы попрощаться с ним. «Как взрослая светская дама», — улыбнулась про себя Челси. Ну, а если он не вернется сегодня вечером, она намеревалась лечь спать в его постели — с тем чтобы, по крайней мере, представить себе его присутствие. Одно дело — прагматично, трезво принять его уход, согласиться с тем, чтоб их брак — полнейшая неудача. Но совсем другое дело — просто перестать любить его. И здесь рассудок тонет во всепоглощающем бешеном желании.

И ничего плохого не случится, если она поспит в его постели, — ведь это не изменит его решения.

Самое худшее, что может произойти, — Синджин вернется и прогонит ее. Но все равно, более одинокой, чем сейчас, Челси не будет. Если же Синджин не вернется, она проведет одинокую ночь, воображая, что он с ней, рядом. Будет ощущать знакомый запах его туалетной воды на подушках, смотреть на все те мелочи, которые напоминают о его присутствии — туфли, арапник, акварели, изображающие лошадей, портреты Бо, книги, бутылки с любимыми напитками, — весь этот беспорядок, окружавший ее, напоминал о Синджине.

После отплытия его в Тунис Челси не останется в Лондоне. У нее не было конкретного плана, лишь хаос эмоций царил в душе, но Челси подумывала о том, чтобы вернуться домой в Аиршир и зажить прежней жизнью.

Челси не хитрила, решив провести ночь в постели Синджина. Эта мысль совершенно неожиданно пришла к ней в голову, помимо всего прочего. Она знала, что от ее поступка ничего плохого не произойдет, как и ничего хорошего, — ведь завтра утром он уезжает. Челси была нужна хоть капля утешения после долгих двух недель отчуждения. Понимая, что искренняя любовь к супругу расценивалась как нечто глупое, неловкое, она делала попытки укротить свои чувства до пассивного подчинения, как того требовал свет, но, к сожалению, ее любовь не могла быть просто забыта, убрана с дороги, несмотря не жестокое, холодное отношение к ней Синджина.

Челси не в состоянии просто так взять и разлюбить его. И если бы за внешней сдержанностью Челси не скрывалась глубокая печаль, наверное, она уже давно превратилась бы в настоящую фурию из-за его раздражающей небрежности. Но искренняя сердечная боль за Синджина перевешивала все обиды и злость.

Челси улыбнулась, вспомнив первый день их знакомства, когда в Ньюмаркете Синджин открыл дверь своей кареты. Тогда он отказал ей, и все же ему трудно было подавить свою подсознательную чувственность, и это было заметно.

Сумерки сгустились, незаметно пришел вечер. Челси сидела у окна и смотрела в сад, а мысли ее витали возле мужа. Она думала о его порочной красоте, вспоминая великолепную улыбку, которая появлялась на его лице как бы исподтишка, сияющие глаза, даже в темноте, в которых всегда был вызов. Они представлялись ей чем-то вроде открытой двери в его мятежную душу, из которой исходило голубое сияние. Челси вспомнила, в какое трепетное возбуждение приводил ее лишь мимоходом брошенный взгляд Синджина, вспоминала его стройную мускулистую фигуру, руки, такие сильные при объятиях.., и ни с чем не сравнимое удовольствие любви, будто Синджин открывал ей двери к высшему наслаждению…

«Нет, нет, нельзя просто так покорно удалиться», — подумала Челси, когда сладкая волна воспоминаний нахлынула на нее, и чувства полились через край. Она хотела его, хотела, чтобы он любил ее, желала увидеться с ним до отъезда, этой же ночью, ощутить острую близость Синджина. Челси чувствовала себя заброшенной и несчастной и все еще была безумно влюблена — это тоже одна из причин ее острого желания. И Челси не требовалось, чтобы Синджин говорил ей о любви, ей не нужно затасканных фраз «вечно преданный тебе», «люблю безумно», ей только хотелось быть рядом.

Она была еще очень молода, влюблена, а Синджин покидал ее — быть может, навсегда.

Путешествовать по землям, кишащим разбойниками и грабителями, было небезопасно. Северная Африка, в которой правили военные династии, также представляла определенную опасность. Кроме того, власти Туниса наверняка не одобрят желание Синджина заняться куплей-продажей лошадей. Формально Регентство запрещало продажу лошадей иностранцам.

Буквально в какие-то секунды ночь приступом взяла город, окрасив сад в темно-серые тона. На высоких потолках в комнате Челси заплясали тени. Смутное предчувствие и тоска по Синджину вдруг обрели четкий образ, и Челси ощутила шквал возбуждения, как только план дальнейших действий возник у нее в голове. Нужно использовать последний, безумный шанс, это — как последний бросок костей, как безумный всплеск внутренних сил перед смертью. И, будучи неисправимой авантюристкой, Челси предчувствовала азарт, успех, возможность одержать победу, словно на скачках. Ум ее охватило лихорадочное возбуждение, с удвоенной энергией заработало воображение.

Допустим, Синджин вернется. Как лучше всего привлечь его внимание? Нужно продумать все детали.

Челси улыбнулась и направилась в гардеробную.

Мужчину, известного своей слабостью к женскому полу, нетрудно соблазнить…

Хорошо отрепетированные процедуры, предпринимаемые женщинами для обольщения мужчин, Челси начала с наполнения ванны [С 1581 года в некоторые районы Сити вода доставлялась из Темзы посредством водяных колес-насосов. С 1650 года — в другие районы Лондона в радиусе 93 футов. Последнее — заслуга гениального изобретателя сэра Эдварда Форда.

В конце XVII века идея использования пара для добывания энергии, впервые высказанная в 1650 году маркизом Уорчестером, была с успехом приведена в жизнь Томасом Савери. Савери применял так называемые «огневые двигатели» (вскоре усовершенствованные Томасом Ньюконеном) для отопления ряда домов в первой половине XVIII века.

Например, в 1712 году насос, разработанный Савери, был установлен в Кэмден-Хаус в Кенсингтоне. Этот насос мог перекачать триста галлонов за час в цистерну, расположенную в верхней части дома на высоте 58 футов.

Компания «Йорк Уотер» перекачивала воду Темзы наверх в новый район Северного Лондона Кавендиш-Харлей, используя паровой двигатель Ньюконена. В то время, когда Селия Финнес путешествовала по Англии (конец XVII — начало XVIII века), водой уже снабжались домашние фонтаны, ванные комнаты и туалеты, однако она описала это как новинку.]. Она хорошо усвоила недавние уроки лондонской моды. Она выкупалась в розовой воде, вымыла волосы пахучим французским мылом, напудрила тело так, что при прикосновении кожа казалась шелковой, побрызгала себя самыми дорогими духами. И вскоре ее кожа, соблазнительные изгибы тела стали напоминать букет из роз и лилий, прекрасный, как любовный стих.

Напудренная, ароматная и великолепная в своей наготе, Челси вошла в комнату Синджина и вспомнила, что нужно было принять хоть и менее соблазнительную, но более практичную меру предосторожности и добавить немного возбуждающего в графин с коньяком.

Челси давно заметила эту маленькую стеклянную бутылочку с коричневой жидкостью, которую сейчас держала в руках. Обычно бутылочка эта стояла на антикварном столике Синджина. Челси немного поразмышляла на тему «этично-неэтично», но через несколько секунд ее моральная дилемма была благополучно решена: «В любви и войне все средства хороши». Челси надломила восковую пробку. «Вообще-то, — подумала она не без удовольствия. — Синджин и безо всяких возбуждающих средств с успехом удовлетворяет свои сексуальные запросы». Эта мысль прибавила ей уверенности, как бы подталкивая ее, когда она добавляла жидкость в коньяк.

Затем, приняв во внимание то, что это, возможно, ее последний шанс соблазнить мужа, размышляя о неизбежной поездке и о своей жалкой роли в его жизни, Челси поднесла графин к свету, помедлила и добавила в коньяк еще немного жидкости.

Поставив графин на столик, она поместила рядом с ним стакан и новый букмекерский список пари так, чтобы он был под рукой. Отступив на шаг, она полюбовалась эффектом и изяществом ее приготовлений, удовлетворенно кивнула головой, и отправилась в свою комнату с тем, чтобы выбрать облачение, наиболее подходящее для обольщения Синджина. Многие в свете заявили бы, что такового не существует, однако Челси по молодости своей надеялась. С таким настроением она перебирала свои наряды.

Выбрав дезабилье, купленное Синджином ей в подарок на сезонной распродаже у мадам Дюбэй, Челси скользнула в кружевную прозрачную сорочку и испытывала наслаждение от мягкого движения белой ткани по коже. Да, умение мадам Дюбэй выбирать и моделировать женское белье трудно было переоценить. Челси смотрела на себя в высокие псише [8]. Пышное и в то же время элегантное кружево ручной работы, два серебристых банта на корсаже, узенькие бретельки-ленты, также завязанные в банты. Может быть, многолетний сексуальный опыт Синджина обусловливал такой утонченный дизайн.

Однако все эти изящные предметы соблазнения, почти произведения искусства, не имели применения с тех пор, как Синджин перестал приходить в спальню жены. Наверное, он по ошибке сказал мадам Дюбэй «как обычно», и самая популярная лондонская модистка включила это бесполезное дезабилье в гардероб его жены.

Забрать ли ей волосы наверх или распустить по плечам? Стоя перед высоким зеркалом в мягком колеблющемся свете свечей, Челси собрала облако своих золотистых волос на затылке и повернула голову в одну сторону, потом в другую, решив, что такая прическа выгоднее подчеркивает тициановские серьги, сделанные на контрасте белого и черного — точную копию бесподобных каплевидных серег Венеры с венецианского портрета.

Возможно, эти серьги придадут ей сегодня вечером божественную силу Венеры. Челси требовался ряд очень хитрых уловок — ведь муж был с ней холоден.

Она принесла в спальню Синджина свои шкатулки с драгоценностями и, бегло осмотрев их содержимое, решила, что будет вполне достаточно легкого колье или подвески.

То, что сейчас перед ее взором переливалось всеми цветами радуги, было лишь крохотной частицей фамильных драгоценностей семьи Сет, и все это было небрежно предложено Челси по приезде в Лондон.

— Вот, возьми, — сказал тогда Синджин, вручая ей ключ от кладовой, — тебе понадобятся украшения, если будешь выезжать.

И теперь Челси кое-что примерила, слегка ощущая себя актрисой, готовящейся к спектаклю. И в конце концов остановила свой выбор на нитке жемчуга «Венера», втайне надеясь, что дух богини принесет ей удачу.

Полуобнаженная, благоухающая, сверкая украшениями, Челси удобно расположилась на подушках, в спальне Синджина и стала ждать, питая смутную надежду на его приход.

В это же самое время Синджин, уже завершив свой вояж по клубам и попрощавшись с друзьями, сидел в будуаре у Хариет и в задумчивости созерцал бокал с бренди.

— С тех пор как ты вернулся в Лондон, дорогой, ты не взглянул ни на одну женщину. Должно быть, она что-то значит для тебя. Так почему бы тебе не пойти домой и не попрощаться с ней?

Изящно потянувшись, Хариет приветственно подняла бокал, наполненный до краев шампанским.

Синджин поднял глаза на Хариет, великолепную рыжеволосую женщину, которая долгие годы была его любовницей и другом.

— Сколько лет я прихожу сюда? — тихо произнес он, отвечая вопросом на вопрос.

— С шестнадцати лет, дорогой. Я прекрасно помню тот день, когда твой отец представил нас друг другу. Ты был самым очаровательным мужчиной из всех, которых я когда-либо встречала. — Она улыбнулась. — И припоминаю, гораздо более опытным, чем предполагал отец.

Седьмой герцог Сет привел тогда своего юного наследника к Хариет в самый дорогой публичный дом с целью обучить его всем тонкостям любви. И Хариет решила заняться мальчиком персонально, пораженная его чувственной красотой. Тогда, в свои двадцать три года, она была уже преуспевающей деловой женщиной на протяжении шести лет, с момента смерти старого маркиза Ходдингтона, который оставил ей достаточно денег, чтобы открыть дело. И до знакомства с Синджином мало кто из мужчин привлекал ее внимание. Они почему-то немедленно становились ее друзьями.

— И на протяжении всех этих лет я сильно изменил свой образ жизни?.. Кроме случая с Катариной, разумеется. — При этом скулы Синджина напряглись.

— Нет, дорогой, — прошептала Хариет, которая была рядом с ним в то несчастное время. — Но, может быть, твоя молодая жена уже начала менять ее. Хариет мягко сделала акцент на этих словах.

— А я, может быть, не хочу, чтобы моя жизнь менялась!

— А может быть, у тебя нет выбора? — Голос ее звучал мягко, как бы в тон аппликации из марабу, украшавшей шелковый халат кремового цвета. В зеленых глазах читалось беспокойство. Хариет наблюдала за Синджином уже в течение двух недель и заметила, что тот избегал преследовавших его женщин. Многие из них, будучи незнакомыми с тем, что Сейнт Джон отказался от будуарных удовольствий, пытались оказать давление на Синджина с тем, чтобы он изменил свое мнение и поведение, но тот не удостоил своим посещением ни одной женской спальни со времени своего возвращения. Он был уже не тем. С тех пор, как уехал в марте на север, на скачки в Ньюмаркет.

— Всегда есть выбор. — Голос Синджина звучал глухо и неопределенно, как и его слова.

— Да, но какова его цена? Ты явно в дурном настроении сегодня, как, впрочем, и последние две недели.

— Я не желаю быть женатым мужчиной, — вздохнул Синджин и, сев поудобнее, откинул голову на спинку кресла, обитую дорогой материей с ручной вышивкой.

— Многие из твоих друзей подтвердят, что ничего страшного в этом нет. — Дружеская улыбка Хариет напомнила ему о нравах света по отношению к браку.

Синджин бросил на нее короткий взгляд из-под темных ресниц. Его яркие голубые глаза странно светились.

— Нахожу, что на мой брак будет трудно смотреть сквозь пальцы, как это делают другие.

— Тебе нужна эта женщина… В противном случае можешь безнаказанно игнорировать свои супружеские узы, — спокойно ответила Хариет. Как его искренний друг, она желала Синджину счастья, но в то же время она теряла любовника. Никто еще не мог завладеть его сердцем после Катарины.

Синджин, прежде чем ответить, наполнил бокал.

Слова Хариет наиболее четко выражали его беспорядочные чувства.

— Дьявольщина! — он тихо выругался, сделал большой глоток бренди и еще свободнее развалился в кресле, которое Хариет держала специально для него.

Синджин улыбнулся:

— Ты для меня как священник для исповедуемого вот уже…

— Вот уже две недели, — перебила Хариет, — и это очень важные две недели, дорогой мой Синджин.

Ее улыбка, добрая и сочувственная, демонстрировала привязанность к мальчику, выросшему в настоящего мужчину и.., близкого друга.