Глава 16

Кристине так и не удалось уснуть в эту ночь. Макс тоже не сомкнул глаз: встреча с германским атташе затянулась едва не до утра. Да и Гансу, пребывавшему в объятиях очередной пассии, было не до отдыха.

На следующее утро по дороге на вокзал князь, утомленный ночными похождениями, держался сухо и отчужденно. Кристина старалась забиться в самый утолок кареты, чтобы ненароком не коснуться мужа. Но он почти не замечал ее, время от времени клюя носом в уголке противоположного сиденья, и когда они прибыли на место, Кристина поспешно вышла и направилась к поезду. Только бы не видеть мужа!

Оставалось надеяться, что путешествие не займет много времени.

Однако за ней неотступно следовали двое: должно быть, Ганс не желал рисковать. Можно подумать, она сбежит, оставив детей!

— Цветы, миледи? Десять пенсов за фиалки! — окликнула ее молоденькая цветочница. Кристина обернулась к ней. До чего же очаровательная девочка, несмотря на поношенное платье, явно с чужого плеча. И когда цветочница протянула ей букетик, Кристина сунула в маленькую ладонь гинею.

— У меня сдачи нет, мэм.

— Не нужно, дитя мое. Это все для тебя.

Кристина поднесла букет к носу, вдыхая нежный аромат.

— Посмотрите на обертку, — неожиданно прошептала девочка и, отвернувшись, звонко выкрикнула: — Десять пенсов за фиалки! Свежие фиалки!

Сердце Кристины тревожно забилось, но она поспешно отошла, боясь привлечь внимание к себе и девочке. Она украдкой огляделась, но не заметила ничего необычного. А в душе уже бурлила радость. Он здесь! Здесь!

Куда девались тоска и усталость после долгой бессонной ночи! А что, если его рука касалась этих фиалок? Да, конечно, ведь цветочница намекнула на записку…

Кристина, улыбаясь, прижала к щеке бархатистые лепестки.

Наблюдавший за ней Макс словно ощутил прикосновение ее губ, и у него отлегло от сердца. Скоро она вернется к нему!

Ганс немедленно отправился в спальню их личного вагона, а Кристина, облегченно вздохнув, пошла к себе, заперла дверь и только тогда развязала белую ленточку, прижимавшую к стебелькам крошечный листочек бумаги. Расправив его, она прочла несколько слов, написанных уверенным размашистым почерком.

«Привезу свой рождественский подарок сам. Моя любовь и тысяча поцелуев. Макс».

Он не должен! Ей следует отговорить его! Такая безоглядная дерзость опасна!

Но мысль о новом свидании придала ей сил. Она чувствовала только лихорадочное, радостное возбуждение.

Если они увидятся на Рождество, значит, год будет счастливым.

И она в самом деле поверит в чудеса.

Когда они добрались до замка Цейс, выяснилось, что мальчики уже приехали на каникулы. Обнимая их и слушая взволнованный рассказ о волке, повстречавшемся им по пути со станции, Кристина понимала, что ее место здесь. Дети нуждаются в ней, а она — в них. Они связаны нерасторжимыми узами, более крепкими, чем в других семьях, где отцы любят детей. А в девять и одиннадцать лет они еще слишком малы, чтобы обойтись без материнской ласки.

Этим вечером она засиделась с детьми допоздна, расспрашивая о школе, друзьях и играх, любимых и нелюбимых учителях и предметах. В этом году они начали заниматься фехтованием — грустное напоминание о том, как быстро проходит юность.

— Не хочу, чтобы вы приезжали домой, разукрашенные шрамами, — шутила она.

— Это уже позже, мама, в университете, когда вступим в клубы дуэлянтов… станем буршами.

— Пожалуйста… Фриц… даже тогда.

— Но, мама, тут ничего не поделать, — серьезно заметил Ганс-младший, которого, однако, все звали Джонни. — Шрам — знак доблести. Даже император одобряет дуэли.

— И очень жаль, — вздохнула Кристина.

Два года назад император одним махом уничтожил многолетние старания запретить дуэли в Германии, превознося клубы дуэлянтов как «дающие лучшее образование, которое только может получить молодой человек на всю будущую жизнь».

— Мама, это всего лишь шрам. Еще никто не погиб на дуэли, — попытался утешить ее Фриц. — А Джонни уже лучший в своем классе. И герр Андерс говорит, что, если я буду лучше работать запястьем, через два года его догоню.

Время не стоит на месте…

Кристина снова вздохнула, рассеянно слушая, как дети сравнивают приемы фехтования и оружейных мастеров. Через несколько лет они станут студентами, а она будет одиноко пить свой шоколад долгими зимними вечерами. Ужасная мысль. Бог знает, где будет носить Ганса. Даже сегодня, впервые встретившись с детьми после долгой разлуки, он не нашел для них добрых слов и, пожурив за шумливость и чрезмерную резвость, удалился в свои покои.

— Скажите, чего бы вам больше всего хотелось на Рождество? — перебила она, пытаясь еще немного удержать при себе детей и не желая думать о своем будущем тоскливом существовании. — Надеюсь, вы еще не слишком взрослые для игрушек?

— Только не я! — взвизгнул Фриц. — Хочу новые вагоны к моему поезду, и микроскоп побольше, и еще химический набор для опытов, с такими штуками, которые взрываются!

— При условии, что все свои опыты ты станешь проводить под надзором взрослых, — с улыбкой предупредила Кристина. Прошлым летом Фриц, чересчур увлекавшийся химией, поджег сарай для садового инвентаря. — А ты, Джонни? Тебе игрушки уже не интересны? Или еще осталось то, чего бы ты хотел?

Мальчик немного подумал.

— Новую удочку, для ловли лососей в Шотландии. Тетя Шарлотта пообещала, что летом мы целый месяц проведем в их рыбачьем домике! А у Чарлза и Эдварда лучшие удочки, от Осборна.

Кристина уже все купила, но сейчас с деланной озабоченностью заметила:

— Не уверена, что мы сможем найти такие же удочки, как у твоих кузенов, за столь короткий срок.

— Не важно, мама. Ты всегда даришь нам чудесные подарки!

Старший сын изъяснялся с рассудительной учтивостью, неизменно печалившей Кристину. Мальчик словно боялся быть естественным. Может, он вел бы себя по-другому, будь ее брак счастливым? К счастью, Фриц пока еще не замечал душной атмосферы, пропитанной взаимной неприязнью, но его брат прекрасно видел, что творится в доме.

— Ты хорошо провела время в Англии?

Резкость вопроса удивила Кристину. Удивила и напугала. Неужели до Джонни дошли слухи? Или Ганс без ее ведома говорил с мальчиками?

— Я знаю, что ты всегда любишь гостить у тети Шарлотты.

— Верно, — поспешно согласилась она, радуясь, что все обошлось. — В Англии было очень весело. Может, после каникул мы сумеем ненадолго поехать в Лондон, до начала занятий. Вдруг Осборн согласится сделать тебе удочку!

Она улыбнулась старшему сыну и обратилась к младшему:

— И я знаю, кто делает лучшие игрушечные поезда во всей Англии.

— Ур-ра!!! И кухарка может дать нам с собой мои любимые сандвичи со сливовым конфитюром, а я, если повезет, сумею посидеть в кабине машиниста!

— Могу гарантировать только сандвичи, — засмеялась Кристина. — И если прибудем достаточно рано, машинист, возможно, и позволит тебе донимать его минут этак пять.

— Чарлз и Эдвард вернутся в Итон не раньше середины января, — сообщил Джонни. — Чарлз мне писал.

— В таком случае можно начинать строить планы. Я пошлю письмо тете Шарлотте.

И если судьба улыбнется ей, если можно будет сбежать от сторожевых псов мужа, если Ганс, как это часто бывало, отправится после Рождества кататься на лыжах, она может улучить несколько часов для свиданий с Максом. О, какая заманчивая мысль!

А в это время Том Лоусон прилагал все усилия, чтобы завербовать сторонников среди служителей закона Зелена-Гуры. К сожалению, особых успехов он не добился. Во времена Бисмарка внешняя политика Германии мягкостью не отличалась. Дипломаты были не в чести, а государственные мужи предпочитали бряцать оружием, чему способствовал воинственный дух молодого императора. К несчастью, мишенью их шовинистических выпадов была Британия. Вряд ли англичанка, считающая себя несчастной в браке с немцем, найдет защитников в германском суде!

— Хотелось бы иметь для вас более обнадеживающие новости, — со вздохом сказал Том, глядя в угрюмое лицо Макса. — Фон Талер вроде бы соглашался нам помочь, но, очевидно, изменил свое мнение. Как вы уже знаете, слабых мест в брачном контракте найти не удалось. Ни единой лазейки. Ганс получает безоговорочную опеку над детьми в случае развода, и даже развод весьма сомнителен, поскольку в этой стране женщины не имеют права обращаться в суд с подобными заявлениями. Даже если будет доказано, что Ганс ее бьет, судьи и в этом случае крайне консервативны. Для вынесения обвинительного приговора нужно иметь веские улики того, что муж постоянно издевается над женой. Я имею в виду не синяк и не рассеченную губу.

— Иисусе! — проворчал Макс. — Можно подумать, на дворе мрачное средневековье! В конце концов, она не крепостная!

— В каком-то смысле именно крепостная. Особенно в случаях, подобных этому, когда влияние и богатство так неравны. И хотя с вашими деньгами можно добиться развода, опека — дело другое. Когда откроется, что здесь замешан другой мужчина, то есть вы, пусть речь и не идет об алиментах, судьи склонны осуждать поведение матери и считают ее падшей женщиной.

— Значит, надежды нет?

Том едва заметно усмехнулся:

— Надежда есть всегда.

— Ну сообщите мне хотя бы одну ободряющую новость, потому что я вот уже десять дней не видел Кристину. Знаете, какой это долгий срок, когда умираешь от тоски? К вашему сведению, это восемьсот шестьдесят четыре тысячи секунд.

Брови адвоката недоверчиво приподнялись. И это тот маркиз, который всего месяц назад презрительно фыркал при одном слове «любовь»! Потрясающие перемены!

— Мой детектив едет в Силезию, — сжалился он наконец, — хотя я опасаюсь что-то обещать.

— Понимаю, — вздохнул Макс. — Но все равно говорите. Я, как утопающий, хватаюсь за соломинку.

— Могу подбросить вам еще одну. Помните, Берт писал нам о Марлене, кузине Ганса?

— Той, у которой когда-то была связь с Гансом? И какое это имеет значение? С тех пор у него перебывали сотни любовниц.

— Мой человек проверяет церковные записи в Легнице. Похоже, эта кузина все еще там живет.

— И?

— Больше пока ничего не известно. Но если верить Берту, Ганс регулярно ее навещает.

— Какую же, черт возьми, власть она имеет над ним? Судя по всему, он ни одной женщине не был верен больше недели.

— Мы не знаем. Но в нашем случае ничем пренебрегать нельзя.

— Особенно учитывая то, что пока у нас нет ни малейшей зацепки, — буркнул Макс, бессильно обмякнув в кресле.

— В качестве последнего довода вы можете предложить Гансу права частичной опеки.

— То есть заплатить за детей? Марками или фунтами?

— Если понадобится.

Макс сел прямее и восхищенно уставился на Тома.

— Если понадобится, значит, заплатим.

— Кстати, вы виделись с княгиней после ее отъезда из Лондона? Откуда вы знаете, что она испытывает к вам прежние чувства? — Поверенный поджал губы, хлопотливо передвинул бумаги и неловко откашлялся. — Хочу сказать… то есть… Что, если она передумала?

Бедняге, очевидно, было так не по себе, что Макс улыбнулся, впервые за весь день.

— Кто ей позволит!

— Значит, в атаку? — хмыкнул Том.

— Чертовски верно, и я намерен победить! — воскликнул Макс, энергично вскакивая. — Плевать мне на препятствия и законы! Я не проигрываю!

Выйдя из конторы, Макс снова осознал, что впереди ждет долгая борьба. Долгая и тяжелая.

Он побрел по Пиккадилли, равнодушный к холоду и резкому ветру, снова перебирая в памяти полученные сведения, пытаясь найти выход из тупика и обойти непрошибаемые брачные законы.

Он телеграфировал семье в тот же день, когда Кристина покинула Лондон, и коротко объяснил причину своего решения остаться в Англии. С тех пор он часто отправлял более подробные письма и получал такие же длинные ответы.

«Если ты любишь ее, значит, полюбим и мы, — писала его мать. — А если тебе нужна наша помощь, мы с Селией и Тедом приедем в Англию».

«Нам будет не хватать тебя на Рождество», — гласила последняя телеграмма, и на следующий день в его дом доставили дюжину свертков. Все они валялись на полу в его кабинете: настроение было непраздничным; Макс так и не поставил елку, тем более что он все равно собирался в Силезию на Рождество. Но сегодняшние новости Тома были особенно обескураживающими. Все это время они считали, что один из местных судей может отнестись благосклонно к их делу. И вот теперь тот пошел на попятный.

Макс так глубоко задумался, что очнулся, только когда кто-то дернул его за рукав. Оглянувшись, Макс увидел маленького грязного оборванца, жалобно на него смотревшего.

— У вас туфли запылились, сэр. Всего два пенни, и я отполирую как зеркало!

Парнишка дрожал от холода в своих лохмотьях. Разбитые башмаки были подвязаны веревочками.

— Сколько тебе лет? — осторожно спросил Макс, тронутый видом ребенка, почему-то напомнившего ему детей Кристины. Они, вероятно, одного возраста, хотя фортуна отнеслась к ним по-разному.

— Я не какой-то несмышленыш, сэр. Достаточно вырос, чтобы работать.

Он увидел страх в детских глазах.

— Здесь ужасно дует, — стараясь говорить спокойно, заметил Макс и показал на церковь в нескольких ярдах от того места, где они стояли. — Там и почистишь мне туфли.

Тяжелые резные двери по крайней мере защищали от порывов ветра, и Макс попытался разговорить мальчишку:

— Как сегодня бизнес?

— А что вам нужно знать?

Парнишка настороженно отступил.

— Я ничего плохого тебе не сделаю.

— Бизнес как бизнес. Ни шатко ни валко, — проворчал он.

Джонни, по словам Кристины, было одиннадцать, Фрицу — девять. Первый серьезный, второй — настоящий озорник. У этого же мальчишки вряд ли есть время для забав.

— У тебя есть семья?

— А зачем вам?

Макс пожал плечами:

— Просто так.

Может, это меланхолия так на него действует, поэтому он вдруг озаботился судьбой нищих детей.

Парнишка поколебался, решая, стоит ли откровенничать, но, пораженный неподдельной добротой, светившейся в глазах Макса, все же ответил:

— Моя мама дома с младшими.

— А отец?

Станет ли он когда-либо прежним, удивлялся Макс. Ничего не скажешь, новые ощущения для человека, для которого сама мысль об отцовстве была неприемлема.

— Не помню, когда его и видел, — пренебрежительно бросил мальчик. — Да это ничего. Я сам могу позаботиться о маме и малышах куда лучше, чем он.

— Бьюсь об заклад, так оно и есть.

Неожиданно на глазах парнишки выступили слезы. Он поспешно отвернулся.

— Мне тоже приходилось себя жалеть, — заметил Макс, вынимая из кармана платок и протягивая ему. — Так что я хорошо тебя понимаю.

— У шикарного джента вроде вас нет причин кукситься, — пробормотал парень, вытирая слезы грязными руками и оставляя на щеках причудливые разводы.

«Устами младенца», — подумал Макс.

— Ты прав, действительно нет.

— Так что, почистить вам туфли? — резко спросил мальчик, застыдившись своей слабости.

— Валяй, — кивнул Макс, ставя ногу на небольшой ящик.

Парнишка работал быстро. Тощие ручонки оказались на удивление сильными. Закончив, он выпрямился и объявил:

— С вас два пенса.

Макс вручил ему гинею. Они вышли на тротуар под студеный ветер. Макс, видя безысходную тоску в глазах мальчика, вспомнил о своем большом уютном доме, о приближавшемся Рождестве.

— Хочешь работать у меня? — вдруг спросил он.

— А что требуется делать?

Снова эта настороженность!

— Мне нужен человек, который помогал бы моему камердинеру чистить обувь. Пять фунтов в неделю плюс жилье для твоей семьи.

— Вы ведь насмехаетесь, верно? Пять фунтов! Неслыханно!

Макс покачал головой:

— Я серьезно. Мой камердинер Дэнни был еще моложе тебя, когда стал у меня работать. Над конюшней есть помещение, которое как раз подойдет для твоей семьи. Сколько у тебя братьев и сестер?

— Шестеро.

Но мальчик все еще колебался, не веря такому великодушию.

— Никто ничего не дает просто так.

— Я ничего и не даю просто так. Придется отрабатывать свое жалованье.

— Работы я не боюсь, — заверил мальчик, с подозрением взирая на Макса.

— Вот и хорошо. Пойдем со мной, я познакомлю тебя с Дэнни и остальными слугами.

— Мама ждет меня дома.

Значит, хочет предупредить, что его хватятся, на случай если Макс имеет на него какие-то гнусные виды.

— Я живу недалеко отсюда и предлагаю тебе работу, только и всего.

— Пожалуй, можно поглядеть…

Его осмотрительность была вполне понятна: в этом мире чудес не бывает.

Но Рождество — время чудес, и после того, как Дэнни взял юного Неда под свое крыло, а кухарка накормила его до отвала, после того, как Макс и Дэнни отправились в темный подвал, служивший домом для восьмерых бедняг, и после того, как рыдающих благодарных Оуэнов в экипаже Макса перевезли на новую квартиру над конюшней, даже Нед поверил в чудеса.

Гораздо позже, когда Оуэны наконец устроились на новом месте, Макс сидел в кабинете, пил и думал о Кристине — с некоторых пор его обычное занятие по ночам. Не в силах уснуть, он отправился на прогулку и, добравшись до церкви, где встретил Неда, открыл дверь и ступил внутрь. Неожиданный покой снизошел на него, словно этот полутемный дом Господа предлагал немедленное спасение для его мятущейся души.

Макс поразился тому, что с ним происходило. Высокие, взметнувшиеся к небу своды, ряды цветных витражей в готических окнах казались мистическими и нереальными в лунном свете. Будто сама вечность говорила с ним.

Вдалеке, у самого алтаря что-то сверкнуло. Макс направился туда, влекомый крохотным огоньком. Подойдя ближе, он увидел одинокую свечу, горевшую среди уже успевших погаснуть. Да и ее пламя колебалось, готовое вот-вот исчезнуть.