Мы пересекли реку по очень временному деревянному мосту и въехали в то, что осталось от маленького городка Везель. Бомбардировочное Командование нанесло по нему удар за несколько часов до форсирования реки, и от города остались только руины. Здесь и там на углах «улиц» стояли группы подозрительных молодых оборванцев. Мы заподозрили, что еще совсем недавно они ходили совсем в другой одежде, но сейчас у нас были другие дела, и мы оставили немцев в покое.

Новый аэродром находился в местечке Дамме. Но и здесь земля совершенно раскисла от дождей, поэтому «Спитфайры» летать с такого аэродрома не могли. Следовало дождаться, пока он просохнет. Я позвонил командиру группы и сообщил, что аэродром непригоден. Он ответил:

«Не имеет значения. Армия только что захватила более хорошее место. Это Твенте в Голландии, совсем рядом с немецкой границей. Немедленно перебрасывайте свое крыло туда».

Мы свернули лагерь и помчались в Твенте. Аэродром раньше использовали Люфтваффе, но его бетонные полосы бомбились много раз и сейчас выглядели довольно подозрительно. Зато восточнее, на опушке леса, находился симпатичный зеленый лужок. Земля там была достаточно сухой, и я решил, что он послужит гораздо более хорошей полосой, чем развороченная бетонка.

Во второй половине дня я уже кружил над Твенте на своем «Спитфайре». Я тщательно осмотрелся, чтобы убедиться, что позади меня никого нет, перед тем, как сесть на луг. Мы находились слишком близко к линии фронта, и я не хотел, чтобы меня атаковали, когда у меня будут выпущены шасси и закрылки. Я благополучно сел, и механик показал мне, куда следует отрулить. Стоянку мы организовали возле центрального здания. Я выключил мотор и услышал знакомое потрескивание остывающего железа. Подошел механик, чтобы помочь мне выбраться из кабины.

«Ну и как вам…» — начал было я, но умолк на полуслове. В нескольких футах над головой промчался серый «Мессершмитт».

Фриц тоже увидел нас и над противоположным концом аэродрома начал разворачиваться, чтобы обстрелять. Я торопливо ударил по замку привязных ремней и пулей вылетел из кабины. Парашют волочился за мной, мешая бежать. Я рухнул на землю и заполз под брюхо «Спитфайра». Мы слышали, как приближается «мессер». Чертовски неудачное начало! Так глупо вляпаться после пяти лет войны, едва получив звание полковника.

Мы услышали два тяжелых удара, перекрывших шум мотора, а затем страшный взрыв, когда «Мессершмитт» врезался в землю. Мы поднялись на ноги. На противоположной стороне аэродрома поднимался столб жирного черного дыма. Мы с парнем посмотрели на грязные мундиры и дружно рассмеялись. Я сказал:

«Заправь его, сынок. Я хочу взлететь через полчаса».

Кто-то подогнал джип, и я поехал через аэродром, чтобы поблагодарить расчеты бофорсов, которые спасли нас от почти верной гибели. Зенитчики из состава полка КВВС суетились у орудий. Я пожал руку каждому и поздравил их:

«Прекрасная стрельба. Просто первый класс! Я пришлю вам ящик пива, как только мы здесь обоснуемся».

«Простите, сэр, но не могли бы вы подтвердить в документах, что мы сбили этого фрица?» — спросил юный капрал.

Ничего не понимая, я посмотрел на дымящиеся обломки в 20 ярдах от нас.

«А какие вам еще подтверждения нужны?» — неуверенно спросил я.

Капрал объяснил:

«Видите ли, сэр, начальство никогда не поверит, что мы сбили „мессер“ всего двумя выстрелами».

Я рассмеялся.

«Все нормально. Я позвоню полковнику Престону в штаб 83-й группы и скажу ему, чтобы он не сомневался».

Мы пробыли в Твенте всего несколько дней. Наша грунтовая полоса оставалась пригодной для полетов, но лишь благодаря постоянным усилиям аэродромных служб, которые ровняли ее катками, причем их таскали взмокшие люди — и офицеры, и рядовые. Как только в полетах выдавался перерыв, на поле вытаскивали катки. Наши солдаты понимали, что предстоит последний рывок, после чего они отправятся домой. Мы могли видеть это по их счастливым сияющим лицам. Затем мы получили приказ грузиться на машины и отправляться, как мы надеялись, в последнее путешествие. На этот раз мы должны были перебраться на аэродром в Целле, где в мирное время была база Люфтваффе. Он находился в нескольких милях севернее Ганновера. Мы испытывали некоторые сомнения, хватит ли длины полосы для наших «Спитфайров XIV», поэтому мы с Джорджем полетели туда. Пока мы рулили по траве к ангарам, затрещала дюжина бофорсов. Они попытались сбить 4 «Фокке-Вульфа», которые на большой скорости спикировали на аэродром и исчезли.

По аэродрому нас провез молодой офицер шотландского полка, который захватил это место всего день или два назад. Практически все постройки остались невредимы. Мы увидели великолепные казармы с центральным отоплением, прочные ангары, ремонтные мастерские, железнодорожную ветку, просторный кинозал и даже бассейн. Наконец мы осмотрели офицерское общежитие, которое должно было стать нашим новым домом. Это здание стояло несколько на отшибе. Обеденный зал был просто великолепен, имелась даже галерея для оркестра. В холле стояли бюсты Гитлера и Геринга. Внизу находился пивной погреб, стены которого были расписаны великолепными фресками, изображавшими историю Люфтваффе. Там было все — планеры, пилоты, тайно тренирующиеся в коммерческих летных школах, прелестные девушки и бомбы, сыплющиеся на испанские города. Наверное, немцы гордились тем, что сумели обмануть весь мир. Джордж подвел итог, недовольно проворчав:

«Мы могли бы закончить эту историю, написав пару картин!»

Рядом с пивным погребом находился туалет. Совершенно обычный, надо сказать, но там было кое-что, что нас сильно озадачило. Мы увидели несколько фарфоровых раковин, чуть меньше, чем обычная раковина для мытья рук. У них был широкий слив и хромированные ручки по сторонам, чтобы держаться за них.

«А что это такое?» — озадаченно спросил Джордж.

«Не знаю, — я пожал плечами, взявшись за ручки. — Не могут же они сюда блевать…»

«Вот именно, что могут! — воскликнул всезнающий шотландец. — Колбасники так и называют их блевательницами.Когда они перепьются пивом, то идут сюда. Еще римляне, обожравшись, щекотали в горле перышком, чтобы освободить место. Очень удобно».

«А потом снова нажраться», — сказал я.

«Ну, хватит», — оборвал канадец.

Я подумал, что нам никогда не понять народ, который считает необходимым устанавливать такие вещи в офицерском общежитии. Но если Целль был типичным довоенным гарнизоном, то становилось понятно, чем Гитлер привлек военных на свою сторону.

Мы перевели авиакрыло в Целль, и начались последние сражения войны. То, что осталось от Люфтваффе, летало с комплекса аэродромов восточнее Эльбы. Но эти эскадрильи гибли одна за другой под нашими ударами и от наступающих русских танков. Однако у противника еще оставалось достаточно самолетов, от грозных реактивных истребителей до легких связных. В последние две недели мы старались не дать им ни малейшей передышки, действуя от рассвета и до заката.

Для нас война в воздухе неожиданно стала более личным делом, чем раньше. Раньше мы считали уничтожение самолета таким же делом, как обстрел грузовика или укрепления. Когда сбитый «Мессершмитт» летел к земле, пилот либо успевал выбраться из него, либо нет. Если ему удавалось раскрыть парашют, мы спокойно позволяли ему опуститься на землю, не пытаясь обстреливать. Это был рыцарский жест, который мы унаследовали от своих отцов, сражавшихся в прошлой войне. У меня даже не возникало мысли расстрелять беспомощного летчика, висящего на стропах. Но когда «Мессершмитт» взрывался, упав на землю, мы совершенно не думали о находившемся в кабине человеке.

Теперь мы на все стали смотреть немного иначе, потому что жили в Германии и встречались с немцами. Мы посетили концентрационный лагерь в Бельзене. Это жуткое место находилось всего в нескольких милях от Целля. Мы видели жуткие печи, грязные коридоры в деревянных бараках, где уже нельзя было отличить мертвых от умирающих. Мы видели, как бульдозеры сгребают сотни трупов в братские могилы.

Мы слышали рассказы наших пленных, которых освободили наступающие русские. Эти англичане тысячами проходили через Целль. Они прибывали на любом способном двигаться транспорте — от роскошных «Мерседесов» до деревенских телег. Поэтому мой аэродром начал напоминать подозрительный табор, а каждый из пилотов ухитрился обзавестись собственным автомобилем. Отправить этих людей в Англию не составляло труда, так как многочисленные «Дакоты» прилетали к нам каждый день с грузом бензина и боеприпасов. Вместо того чтобы возвращаться пустыми, они принимали на борт бывших пленных.

Однажды я собирался отправиться в свою комнату, когда меня перехватил Вэрли и шепотом сообщил:

«Сэр, в вашей комнате один майор. Он из плена и хочет видеть вас. Очень хочет!»

Я молча вошел в спальню. На кровати лежал и спал молодой майор авиации. Его грязный мундир пестрел заплатами. Он мирно посапывал во сне. Однако он быстро проснулся и сказал мне, что должен попасть в министерство авиации уже сегодня. Может, я помню о массовом побеге из Шталаг Люфт 3, когда заключенные выкопали туннель? И разве я забыл, что немцы, снова поймав 50 пленных, тут же их расстреляли? У нас есть информация о преступниках, это сделавших, и ее следует как можно быстрее доставить в Лондон.

Отношение местных жителей к таким вещам приводило меня в бешенство. На аэродром каждый день приходили молодые уборщицы, которые мыли и чистили помещения. Они весело щебетали, когда мимо проходили наши пилоты. Разумеется, они ничего не знали о Бельзене и его печах! То же самое говорили и немцы постарше, хотя до концлагеря было рукой подать. Его комендант Крамер со своей любовницей, печально известной Ирмой Грезе (обоих потом повесили), часто посещал городок. Я принял меры, чтобы часть местных жителей побывала в концлагере, чтобы хоть как-то просветить их.

Во второй половине апреля мы довольно часто встречались в воздухе с немцами. В первый раз мы взлетали еще до рассвета, а садился последний патруль уже в полной темноте. Мы уничтожали истребители, бомбардировщики, транспортные самолеты, пикировщики, учебные самолеты и даже горстку гидросамолетов, которые обнаружили на одном из озер. Мы по-прежнему не могли бороться с реактивными самолетами, но мы знали, что они действуют из Любека на побережье Балтики. Мы обратили специальное внимание на эти аэродромы, стараясь перехватить Ме-262 во время взлета или посадки. Некоторые вражеские пилоты еще демонстрировали прежнее умение и агрессивность, но основная масса была уже не та.

При первой же возможности я повел свое авиакрыло к Берлину. Этот эпохальный эпизод стал нашей первой совместной операцией. Джордж возглавил эскадрилью, а Тони Гейз снова летел со мной. Впервые мы вместе летали еще в авиакрыле Бадера. Мы летели к Берлину на высоте около 2000 футов, над залитыми солнцем полями, озерами и лесами, вдоль совершенно пустого шоссе, которое оставалось справа от нас.

Трудно забыть те чувства, которые мы испытали, впервые увидев Берлин. Над немецкой столицей поднимались клубы дыма, что вынудило нас снизиться почти к самой земле. Дороги, ведущие на запад, были переполнены беженцами, покидающими город. Мы пролетели над пригородами, и под крылом замелькали берлинские кварталы, зияющие пустошами. Горели сотни домов, и внезапно нам вспомнился Фалез, потому что в воздухе витал тот же самый запах смерти. В этом была повинна русская артиллерия. Когда мы летели на восток, то видели вспышки выстрелов и столбы разрывов. Русские танки подходили к городу с востока. Тони сказал:

«Седой, более 50 на 2 часа. На той же высоте. Еще позади».

«Это фрицы, Тони?» — спросил я, старательно вглядываясь в приближающиеся самолеты.

«Не очень похожи, — ответил Тони. — Думаю, это русские».

Я сказал:

«Все нормально, парни. Сомкнуться и не дергаться».

А про себя подумал: что сейчас начнется, если мы столкнемся!

Яки начали медленно разворачиваться, чтобы зайти в хвост «Спитфайрам». Я не мог этого допустить и повернул крыло вправо, чтобы оказаться выше русских. Всего у них было около сотни самолетов.

«Еще самолеты над нами», — спокойно сообщил Тони.

«Сомкнуться. Не ломать строй», — приказал я.

Мы сделали пару кругов. Обе стороны проявляли осторожность и подозрительность. Наконец я сблизился с русскими, насколько хватило смелости. Когда русский лидер оказался напротив меня, я повернул самолет, показав опознавательные знаки. Я ожидал, что он сделает то же самое, но русский даже и не подумал. Потом он прекратил круги и повел свою растрепанную группу на восток.

Мы смотрели, как они улетают. Похоже, русские не признавали ни дисциплины, ни порядка. Самолеты клубились, как рой пчел, постоянно меняющий форму. Они лениво фланировали над пылающим городом. Иногда от роя отделялась группа самолетов, которая спускалась к земле и что-то обстреливала среди груд кирпича и бревен.

(Я вспомнил об этом несколько лет спустя, когда воевал в Корее рядом с американцами, и над рекой Ялу появились первые эскадрильи хорошо обученных и дисциплинированных МиГ-15. Коммунисты многому научились за эти несколько лет.)

Больше нам не разрешали летать к Берлину. Наверное, это было вполне разумно, так как мы легко могли столкнуться с русскими, особенно в плохую погоду с минимальной видимостью. На высшем уровне было принято решение остановить наши армии на Эльбе, поэтому мы патрулировали между Целле и побережьем Балтики.

Огонь немецких зениток был точным, как всегда. Их артиллеристы не испытывали нехватки боеприпасов и каждый раз обстреливали нас, едва мы оказывались в пределах досягаемости. В последние дни войны мы обнаружили, что противник не забыл, как заманить невнимательного пилота истребителя в зенитную ловушку.

Мы получили приказ уделить особое внимание судоходству в Балтийском море. Однажды наша бельгийская эскадрилья, которой командовал англичанин Терри Спенсер, обнаружила танкер в бухте Висмар. Так как вокруг рвались снаряды зениток, Терри приказал двум четверкам держаться повыше, а третью повел в атаку на высоте мачт.

Бельгийцы видели, что самолет командира эскадрильи взорвался, когда пролетал над танкером. Крылья и фюзеляж упали в бухте на мелководье, а пылающий мотор по инерции пролетел дальше и взорвался на берегу. 11 «Спитфайров» вернулись в Целле, и старший из пилотов прибыл ко мне с этой печальной историей. Даже если сделать скидку на драматические преувеличения, у нас не осталось надежды на спасение Терри. Мы остро переживали его потерю, так как он был хорошим человеком и способным командиром. Бельгийцы были очень преданы ему.

Однажды вечером Джордж повел свою эскадрилью к Эльбе. Я со своей четверкой прикрывал его сзади. Мы собирались поохотиться за реактивными истребителями и потому предполагали посетить как можно больше немецких аэродромов.

Мы полетели к аэродрому, который немцы постарались спрятать в густом лесу. На нас сразу обрушились тяжелые зенитки. Перед тем как повернуть назад, я глянул на летное поле и увидел, что эскадрилья «Мессершмиттов» выруливает на взлет. Лидер и его ведомый уже стояли в начале полосы, а остальные теснились сзади на рулежных дорожках. Я вызвал Джорджа:

«Дюжина „мессеров“ внизу, Джордж. Готовятся взлететь».

«О'кей, Седой. Я их видел. Мы вернемся через пару минут».

Через 5 минут мы вернулись и спикировали на аэродром со стороны солнца. «Мессеры» все еще стояли на земле. Однако зенитки были наготове, и к тяжелым орудиям сразу присоединились сотни легких. Немцы довели действия системы ПВО до совершенства. Иногда им удавалось удержать наши самолеты поодаль, пока их собственные садятся на аэродром.

Мое сердце екнуло, когда я увидел зенитки. Вероятно, то же самое почувствовали и все остальные. Война должна закончиться через несколько дней. Пилоты на аэродроме побросали «мессеры», их моторы остановились. Есть ли шансы прорваться сквозь огневой заслон, который поставят зенитки? Я насчитал около 55 орудий. Внезапно Джордж сказал:

«Седой, я намерен атаковать со своим ведомым. Прикроешь?»

Я хотел сказать: «Да стоит ли, Джордж?» или: «Армия все равно захватит это место завтра», но вместо этого лишь пробормотал:

«О'кей, Джордж».

Я бросил свой «Спитфайр» в крутой вираж и стал смотреть, как вторая пара понеслась вниз, к соединению рулежной дорожки и взлетной полосы. Джордж решил пройтись вдоль обходной дорожки, чтобы уничтожить побольше «Мессершмиттов», и потому отказался от преимущества захода от солнца.

Два «Спитфайра» становились все меньше и меньше. Их серо-зеленый камуфляж сливался с молодой листвой на земле, и на какую-то секунду я даже потерял их. Но зенитчики на земле видели их, и весь аэродром озарился вспышками выстрелов. Тяжелые орудия и легкие орудия. Одиночные и спарки. Счетверенные установки. Они стреляли отовсюду. С крыш ангаров, с контрольной вышки, даже с деревьев. Под нами расстелилось целое полотно разрывов. Желтые разрывы, черные разрывы, белые разрывы и разноцветные трассы.

Мы видели, как истребители подошли к границе аэродрома. Потом мы увидели, как засверкали выстрелы пушек Джорджа, и от бетонной дорожки полетели искры. Я крикнул в микрофон:

«Немного выше, Джордж, ты недотягиваешь!»

Затем его снаряды попали в последний из «Мессершмиттов», и тот вспыхнул. Затем на нем взорвались боеприпасы, а пушечная очередь пропорола следующий «мессер». Через несколько секунд пылали почти все немецкие истребители. Над аэродромом поднялся столб белого дыма.

«Ты в порядке, Джордж?» — спросил я.

«Прекрасно, Седой. Я поднимаюсь».

«Красный-2?» — спросил я.

«В меня попали, но машина летит нормально».

«Веди его домой, Джордж, я вас прикрою», — приказал я.

Потом я в последний раз оглянулся на аэродром. Все «Мессершмитты» горели, и дым поднялся уже на высоту 2000 футов. Это был самый великолепный обстрел, какой я когда-либо видел. И наверняка самый смелый.

«Прекрасная работа, Джордж, — сказал я. — Ты поджег чертовски много!»

«Сколько их было, Седой?» — спросил Джордж.

«Ровно 11, я подсчитал».

Мы попытались поставить рекорд, сбив 100 фрицев за месяц, но после завершения последнего вылета 30 апреля выяснилось, что мы недобрали 3 штуки. В эти весенние дни крыло совершило рекордное число самолето-вылетов.

Помимо вражеских самолетов мы уничтожили около 1000 единиц транспорта и более 100 поездов. Мы также обстреляли несколько танков, но вряд ли наши пушки причинили им хоть какой-то вред. Мы также топили баржи и буксиры на реках и каналах, обстреливали скопления войск, где только их замечали. Это был бурный месяц.

Уже поползли разговоры о прекращении огня, но бои продолжались и в мае. Как-то вечером внезапный ливень заставил нас завершить полеты раньше обычного, и Джордж отозвал «Спитфайры». После того как все сели, мы с Джорджем отправились немного выпить перед обедом. Внезапно поднялся страшный шум. Это могло быть только окончание войны, которого мы ждали в ближайшие часы. Мы не планировали ничего официального на сей случай. Это случилось само собой. Бельгийцы начали петь, пробки от шампанского захлопали в потолок, и в пивную набились пилоты и офицеры наземных служб, так и не снявшие рабочие комбинезоны. Внезапно пение смолкло, и прекратились всякие разговоры. А потом бельгийцы радостно завопили. Джордж крикнул мне в ухо:

«Это Терри Спенсер!»

Его лицо обгорело, он сильно хромал и передвигался только с помощью палки. Мы сразу вручили ему бокал шампанского. А теперь я постараюсь пересказать его историю.

«Я помню, что собирался атаковать танкер с бреющего полета. На нем было много легких зениток, и следующее, что я сообразил, это то, что я шлепнулся в воду и парашют накрыл меня. Рядом я увидел хвост моего „Спитфайра“. После этого мне пришлось выбираться из-под парашюта, который мог задушить меня».

Терри прервал рассказ и начал смеяться.

«Продолжай, что было дальше?» — потребовали мы.

«Хорошо. Я избавился от парашюта и поплыл к берегу. Он казался очень далеким, и я потерял уверенность. Но внезапно мои ноги коснулись дна, и я обнаружил, что стою в море глубиной 4 фута!»

Мы все весело рассмеялись. Терри продолжил:

«Немцы были удивлены не меньше меня. Они видели, что „Спитфайр“ взорвался, видели парашют, но высота была такой маленькой, что они не видели меня. Они отправили меня в госпиталь в Висмаре, и вот я здесь! А где мое шампанское?»

Я вышел и сразу позвонил командиру группы. Гарри Бродхерст лично выбрал Спенсера в качестве командира бельгийской эскадрильи и очень обрадовался, когда услышал приятную новость. Он спросил:

«Вы представили его к Кресту за летные заслуги как раз перед тем, как он пропал?»

«Да, сэр».

«Его сбивают во второй раз, и он выходит с вражеской территории?»

«Да, сэр. В первый раз он вернулся примерно месяц назад».

«Хорошо, — сказал командир группы. — Тогда я немедленно вручу ему Крест. Поздравьте его от моего имени и скажите, что приказ будет готов завтра».

Я побежал назад, чтобы обрадовать Гарри, но опоздал. Его раны, обратное путешествие, возбуждение и вино одолели его. Под присмотром Джорджа мы отнесли его в постель. В спальне я сообщил всем о награде. Кто-то сразу нашел орденскую ленточку и кусок картона. Мы вырезали из картона крест, и я написал на нем: «Крест за летные заслуги». Затем мы выключили свет и пошли праздновать дальше.

Вскоре после этого мы поднялись в воздух в последний раз. Нам было приказано патрулировать к югу от Киля до 8.00, а потом вернуться в Целль. Если мы увидим вражеские самолеты, их следует провести к британскому аэродрому и посадить. Если они проявят враждебность — действовать обычными способами.

Вскоре мы заметили двухмоторный транспортный самолет. Он попытался уклониться от нас и повернул на север, за что и заплатил. Затем пилоты «Спитфайров» заметили четверку «Фокке-Вульфов». Фрицы покачали крыльями и тут же выпустили шасси. «Спитфайры» пристроились к ним с обеих сторон, и эта странная процессия пересекла линию фронта. Мои парни радостно обсуждали, как будут делить пистолеты «Люгер» и фотокамеры «Лейка». Но «фоккеры» сели на первом же замеченном британском аэродроме, оставив наших пилотов с носом. На следующее утро нас впервые не разбудил мощный рев моторов «Спитфайров», которые прогревались перед взлетом. И тогда мы поняли, что война действительно закончилась.

Спустя несколько недель я обедал вместе с несколькими датскими бизнесменами, которые интересовались полетами. Мы долго беседовали о самолетах, пилотировании и воздушной войне. Меня спросили, видел ли я великолепные результаты налета наших бомбардировщиков? Дело в том, что в марте 1945 года «Москито» атаковали здание гестапо в Копенгагене. В здании находились арестованные члены датского Сопротивления, и бомбы были положены так аккуратно, что они сумели бежать, не пострадав при взрывах. Я ответил, что не знал об этом. Но я с удовольствием посмотрел бы на результаты атаки. Хорошо, после ленча мы поедем к штаб-квартире гестапо и осмотрим его.

Бомбардировка действительно показала, что летчики 2-й группы стали настоящими снайперами. Боб Бейтсон водил эти 18 «Москито» к Копенгагену. Хотя здание гестапо стояло в жилом квартале, соседние дома практически не пострадали. Мы слышали несколько рассказов об этом рейде. Мы знали, что в налете принимал участие легендарный Бэзил Эмбри.

Когда мы проходили мимо опустевшего здания гестапо, датчане умолкли, и воздухе повисло какое-то напряжение. Хозяева внезапно перешли на датский. Я спросил, в чем дело.

Сначала они заколебались, а потом рассказали. Самолеты летели над Копенгагеном над самыми крышами, и один из «Москито» головного звена зацепил флагшток. В результате бомбардировщик врезался в соседнюю школу. Здание вспыхнуло, и потом произошло самое худшее. Следующие «Москито», летевшие на большой скорости, не разобрались в ситуации и сбросили бомбы на школу вместо гестапо. Много детей погибло, многие остались инвалидами на всю жизнь. Но, как меланхолично сказали датчане, война — это война.

Выражения сожаления и соболезнования прозвучали неубедительно. Я решил рассказать Бэзилу Эмбри об этом промахе. Он наверняка прилетит в Копенгаген, чтобы лично встретиться с пострадавшими (как потом и произошло).

По дороге в Каструп датчане говорили, что неплохо бы открыть аэродром для публики, чтобы она могла осмотреть наши «Спитфайры». Ради этого очень многие придут на аэродром.

Я вдруг задумался. А почему бы и нет? Тройка «Спитфайров» для группового пилотажа. «Метеор» покажет, на что способен реактивный самолет. «Тайфуны» выпустят ракеты в Балтийское море, которое служит восточной границей аэродрома. Пролет целым крылом. Может быть, Бэзил Эмбри позволит «Москито» Боба Бейтсона показать имитацию атаки на бреющем. И почему бы не брать небольшую плату за вход, скажем, 2 кроны (4 шиллинга). А потом отдать собранные деньги пострадавшим детям.

Датчане пришли в восторг. Они возьмут на себя рекламу, печатание билетов и сбор денег. Немедленно был сформирован комитет по организации воздушного шоу. Мне оставалось только получить разрешение Гарри Бродхерста, достать побольше самолетов и принять меры по обеспечению безопасности. А также уговорить Бэзила Эмбри! Я пошел звонить командиру группы. Пришлось рассказать ему о гестапо и пострадавших детях, об энтузиазме датчан. Он осторожно согласился, что идея выглядит неплохой. Но опыт довоенных шоу показывает, что требуется тщательная организация. Я должен все проверить и перепроверить.

Началось составление планов. Шоу должно быть неформальным — вроде представления с оркестром и чаепитием, которые я помнил.

Была проведена репетиция, найдены мишени для «Тайфунов». Это были несколько гидросамолетов «Блом и Фосс», поставленные у самого берега. «Москито» будут участвовать, и поведет их Боб Бейтсон. Бэзил Эмбри, который тоже решил лететь, сказал, что возьмет к себе датского главнокомандующего. Мы понадеялись, что генерал не попортит своими шпорами самолет. Комитет ожидал, что придет около 50000 зрителей, что принесет детям неплохую сумму.

Воздушное шоу было назначено на вторую половину дня в воскресенье. Накануне в моем офисе зазвонил телефон. Звонили из королевского дворца. Телефонистка сообщила, что со мной желает поговорить фрейлина королевы Дании. Наконец она подошла к телефону. Королева слышала о предстоящем шоу в Каструпе. Ее это очень заинтересовало, и она хотела бы посмотреть. Возможно ли это? Я объяснил, что шоу будет довольно скромным. Всего несколько самолетов. Все будет совершенно неформально, и не будет соответствовать королевской чести. Возможно, погода вообще все сорвет. Меня вежливо поблагодарили за информацию. Фрейлина переговорит с королевой и перезвонит. Я положил трубку и попытался сообразить, чем нам это грозит.

Телефон зазвонил через несколько минут. Королева понимает, что шоу организовано на скорую руку и носит неофициальный характер. Однако она решила посмотреть представление. Поэтому она вместе с кронпринцем прибудет в Каструп за несколько минут до начала.

Был уже субботний вечер. У нас оставалось менее суток, чтобы показать Королевские ВВС в наилучшем свете. К счастью, к нам прибыла группа девушек из оркестра Вспомогательной службы, которые знали национальные гимны. Из состава Полка КВВС был спешно сформирован почетный караул. Но как быть с дипломатическим протоколом и тому подобным? Всего лишь полковник — и то временный! — явно не соответствует первой леди страны. Следует немедленно сообщить командованию. Я позвонил командиру группы и изложил ситуацию. Он молча выслушал меня, а потом сказал, что об этом думает. Он полагал, что не следует позволить ситуации вырваться из-под контроля. Однако она это сделала. Он свяжется с главнокомандующим и перезвонит мне. Может быть, тот отменит все представление. Я содрогнулся при мысли, что проданы уже 100000 билетов, и еще больше датчан заплатят завтра при входе. Останавливать разогнавшийся маховик было уже поздно.

Через час позвонил Гарри Бродхерст. Главнокомандующий распорядился, чтобы все шло своим чередом. В Копенгаген немедленно вылетает первый подвернувшийся из генералов, который будет встречать королеву и проверит, все ли будет нормально. До завтра!

Все прошло великолепно. Солнце сияло. Маленькие девушки из Вспомогательной службы КВВС играли, как могли. Были поднесены букеты и проведен смотр почетного караула. 3 «Спитфайра» 41-й эскадрильи показали групповой пилотаж. «Тайфуны» потопили баржу, а Тони Гейз промчался на «Метеоре» над взлетной полосой, как умел только он. На горизонте уже начали собираться тучи, когда «Москито» Боба Бейтсона пролетели на малой высоте над аэродромом, на котором собралось около четверти миллиона зрителей.

Деньги были собраны, и детям-инвалидам был выписан солидный чек. Последовала еще одна церемония, но я в ней уже не участвовал. Из Германии прилетел главнокомандующий и передал чек королю Дании. Будущее этих детей было обеспечено. Полагаю, что это может служить самым хорошим концом моей истории.