Варфоломеевская ярмарка

      Мункаф. Вам чего - эля или пива, мистер Артур?
      Оверду. Самого лучшего, что у вас найдется, отрок, самого лучшего; того, что пьет твоя хозяюшка и что сам ты потягиваешь по праздникам.
      Урсула. Принеси ему шестипенсовую бутылку эля. Говорят, что у дурака легкая рука.
      Оверду. Принеси две, дитя мое. (Усаживается в палатке.) Эль будет для Артура, а пиво для Бредли. Да еще эля для твоей тетушки, паренек!
      Мункаф уходит.
      (В сторону.) Результаты моей затеи превосходят мои ожидания. Я открою, таким образом, множество преступлений, и все-таки меня не узнают. Отлично! Я ведь именно и хотел казаться чем-то вроде дурачка или сумасшедшего.
      Входит Нокем.
      Нокем. Ну как, моя миленькая, маленькая Урсула? Медведица ты моя! Неужто ты еще жива со своим выводком свиней и хрюкаешь еще на этой Варфоломеевской ярмарке?
      Урсула. Небось удастся еще и подрыгать ногами после ярмарки, услышав, как ты будешь выть в телеге, когда тебя повезут на "холмик".
      Нокем. На Холборн,* ты хотела сказать? Да за что же, за что же, славненькая моя медведица?
      Урсула. За кражу пустых кошельков и ручных собачек на ярмарке.
      Нокем. Ловко сказано, Урса! Просто ловко сказано!
      Оверду (в сторону). Еще одно беззаконие: вор-карманник, а одет, как дворянин - при шпорах и в шляпе с пером! Запомню его приметы!
      Входит Мункаф с элем и прочим.
      Урсула. Не ты ли, коновал ты этакий, распустил слух, будто я померла на Тернбул-стрит,* опившись пивом и обожравшись потрохами?
      Нокем. Нет, чем-то получше, Урса; я говорил: коровьим выменем.
      Урсула. Ну, придет час, я еще с тобой расквитаюсь.
      Нокем. А как же ты это сделаешь? Отравишь меня, положив мне в пиво ящерицу? Или, может, подсунешь мне паука в трубку с табаком? А? Брось! Я тебя не боюсь: толстяки злыми не бывают! Я даже от твоего тощего Мункафа улизну. Давай-ка выпьем, добрейшая Урса, чтоб разогнать все заботы.
      Урсула уходит.
      Оверду. Послушай-ка, паренек. Вот тебе на эль, а сдачу возьми себе. Скажи, как честный шинкарь: кто этот хвастливый молодчик - рыцарь большой дороги? А?
      Мункаф. Что вы разумеете, мистер Артур?
      Оверду. Я разумею, что он носит на большом пальце роговой щиток, как все ему подобные добытчики, любители легкой наживы и чужих кошельков, вот что я разумею, паренек.
      Мункаф. Господи боже, сэр! Да ничего подобного! Это мистер Деньел Джордан Нокем, лесничий в Терн-буле; он торгует лошадьми.
      Оверду. Однако твоя милейшая хозяйка все-таки называла его вором-карманником.
      Мункаф. Это не удивительно, сэр. Она вам наговорит чего хотите за один час, только уши развесьте. Для нее это просто развлечение. Мало ли что втемяшится в ее сальную башку? Она от этого только жиреет.
      Оверду (в сторону). Вот! Я мог обмануться и оказался бы в дураках, если бы не проявил предусмотрительности.
      Входит Урсула, пыхтя и сопя.
      Нокем. Ах ты, бедная Урса! Трудное времечко для тебя!
      Урсула. Чтоб тебе повеситься, продажная тварь!
      Нокем. Ну, полно, Урса! Что это на тебя хандра напала? Или ветры в животе?
      Урсула. Ветры в животе! Экое сказал! Брось зубы скалить и хорохориться, Джордан. Давно ли тебя пороли? Будь ты хоть самым первым крикуном и пустомелей и дерись из-за каждого урыльника, - меня ты не запугаешь ни своим задранным носом, ни клыками. Ладно! Хватит! Кто не сыт, тот сердит. Иди-ка закуси свиной головой: это заткнет тебе рот и набьет живот.
      Нокем. Ну до чего же ты полоумная, моя Урса! Ей-богу, мне совестно дразнить тебя в такие горячие дни и в такую жаркую погоду. Боюсь, как бы ты не растопилась: тогда ведь ярмарка лишится одного из своих столпов. Садись-ка, пожалуйста, в кресло и успокойся; выпьем еще по бутылочке эля и выкурим по трубочке табаку: это прогонит хандру и ветры в желудке! Эх, девка! Дать бы тебе слабительного, чтоб тебя пронесло как следует, может, тогда и брюхо твое поубавится.
      Входит Эджуорт.
      Смотри-ка, вот и наш Иезекииль Эджуорт! Славный парень, не хуже других! И деньги у него всегда водятся, и всегда он под парами, и платит за все охотно.
      Эджуорт. Да, да, это правда. Охотно плачу, мистер Нокем. Принесите-ка мне табачку и пива!
      Мункаф уходит. Разные посетители ярмарки проходят по сцене.
      Лезерхед. Что желаете, джентльмены? Послушайте-ка, девушка! Купите лошадку для вашего мальчугана, чудесная лошадка: съедает корму в неделю на полгроша.
      Входит Найтингейл; с ним мозольный оператор и крысолов.
      Мозольный оператор. У кого мозоли! У кого мозоли!
      Крысолов. Купите мышеловку! Мышеловку или машинку для ловли блох!
      Треш. Пряники! Пряники! Покупайте пряники!
      Найтингейл. Покупайте песенки! Новые песенки!
      Эй, подходите, денежки доставайте,
      Что вам приглянулось, то и покупайте.
      Товар на все вкусы: не отойдешь от столика.
      Вот это - песенка про хорька и кролика,
      Вот средство от болезни, что от шлюхи получили,
      А вот еще песенка о черте и простофиле.
      Отличные подвязки; подтяжек больше дюжины;
      Красивые платочки, все разутюжены:
      Дешевые гостинцы в полтора аршина;
      А вот еще, глядите-ка, забавные картины.
      Ну? Что же вы покупаете?
      Вот ведьма мельницу разрушает с разгона,
      А вот святой Георг, поражающий дракона.
      Возвращается Мункаф с пивом и табаком.
      Эджуорт. Мистер Найтингейл! Идите-ка сюда! Оставьте на минутку вашу торговлю.
      Найтингейл. О мой секретарь! Что скажет мой секретарь?
      Они отходят в сторону.
      Оверду. Слуга бутылок и стаканов! Кто это? Кто это? (Показывает на Эджуорта.)
      Мункаф. Молодой столичный джентльмен, мистер Артур; постоянно водит компанию с гуляками и крикунами и тратит много денег. Но у него в кошельке всегда деньги водятся; он платит за всех, а они его знай похваливают. Ясное дело: им всем от этого выгода. Они все зовут его своим секретарем, но это пустые слова: он ни у кого не служит. А песеннику Найтингейлу он большой приятель - их водой не разольешь.
      Оверду. Как жаль, что такой воспитанный молодой человек водится с такой разнузданной компанией. Вот живой пример того, каким ядом заражена молодежь нашего времени. А на вид он из писцов - это заметно по его повадкам вероятно, работает быстро.
      Мункаф. О, работает-то он очень быстро, сэр! (Уходит.)
      Эджуорт (шепотом Найтингейлу и Урсуле). Все кошельки и всю добычу сегодняшнего дня, как мы уговорились, я буду переправлять сюда, к Урсуле. Ночью мы соберемся здесь, в ее берлоге, и учиним раздел. Смотри, Найтингейл, выбирай хорошее место, когда поешь.
      Урсула. Да, да, где побольше давки. И почаще переходи с места на место.
      Эджуорт. А когда поешь, смотри по сторонам ястребиным глазом. Умей точно определить, где у кого кошелек, - главное, с какой стороны, - и делай мне знак: либо носом поведи, либо голову склони в ту сторону, в лад песенке.
      Урсула. Ну, хватит разговоров об этом. Дружба наша, господа, не сегодня началась. Выпейте-ка да закусите за наш союз и за успех нашего дела - и пошли. Ярмарка наполняется, народ прибывает, а у меня еще ни одна свинья не зажарена.
      Нокем. Здорово сказано! Нальем по кружке и закурим, чтобы вся мельница заработала на славу!
      Эджуорт. Ну, а как насчет юбочек, Урсула? Для поднятия настроения, а?
      Урсула. Ишь ты! Всегда тебя позывает на разврат! Будь спокоен, если сводник Уит сдержит свое слово, тебе достанется самая хорошенькая из всех, какие только будут на ярмарке.
      Входит Мункаф.
      Ну, как поживают свиньи, Мункаф?
      Мункаф. Отлично, хозяйка: у одной уже вытек глаз. А вот мистер Артур из Бредли, как я посмотрю, что-то загрустил; никто с ним не разговаривает. Не хотите ли табачку, мистер Артур?
      Оверду. Нет, паренек, предоставь меня моим размышлениям.
      Мункаф. Он готовится к проповеди.
      Оверду (в сторону). Если только я смогу ценой труда всего дня и силой всей моей хитрости спасти этого юношу из рук развратных людей и этой непотребной женщины, я скажу себе вечером, подобно любезному моему Овидию: "Jamque opus exegi, quod nec Jovis ira, nec ignis". {Я уже сотворил дело, которого не разрушат ни гнев Юпитера, ни огонь. (Лат.).}
      Нокем. Иезекииль, за здоровье Урсулы и за успех! У тебя, верно, в кошельке порядочно деньжат? И как это ты умудряешься всегда иметь деньги? А ну, поднакачай-ка своих ребят, да покрепче!
      Эджуорт. Половина того, что я имею, мистер Ден Нокем, всегда в вашем распоряжении. (Вытаскивает кошелек из кармана.)
      Оверду (в сторону). Ах! Что за прекрасная душа у этого юноши! Ну какой ястреб мог бы броситься на такого ягненка?
      Нокем. Посмотрим, что тут есть, Иезекииль, и посчитаем. Налей-ка и ему: пусть выпьет за мое здоровье!
      Входят Уинуайф и Куорлос.
      Уинуайф. Мы, кажется, пришли сюда раньше, чем они.
      Куорлос. Тем лучше. Сейчас мы их встретим.
      Лезерхед. Что прикажете, джентльмены? Чего вы желаете? Вот отличная лошадь. Вот лев. Вот собака, вот кошка. А вот замечательно красивая варфоломеевская птица. Или, быть может, вам нужен какой-нибудь инструмент? Чего желаете?
      Куорлос. Ах, растуды его! Вот еще выискался Орфей среди зверей! Со скрипкой - все, как полагается.
      Треш. Не желаете ли купить отличный хлебец, джентльмены?
      Куорлос. Смотри-ка! Вот тебе и Церера, продающая свою дочь во образе пряников.
      Уинуайф. Неужели все они так глупы, что считают нас своими покупателями? Неужели, судя по нашему виду, можно подумать, что мы способны купить пряник или игрушечную лошадку?
      Куорлос. А что же особенного? Их товар кажется им самым лучшим, а все, проходящие мимо, кажутся им покупателями. Уж одно то, что мы с тобою здесь, позволяет любому обращаться к нам, как ко всем остальным. Вот кабы пришел Коукс - это уж был бы настоящий покупатель: как раз по ним!
      Нокем (Эджуарту). Сколько? Тридцать шиллингов? Кто это? Нед Уинуайф и Том Куорлос, по-моему. Да, да, они самые. Предоставь все мне. Предоставь все мне. Мистер Уинуайф! Мистер Куорлос! Раскурите трубочку с нами! Дай-ка мне деньги, Иезекииль.
      Эджуорт подает ему свой кошелек.
      Уинуайф (Куорлосу). Не связывайся с ним: это барышник, забияка, крикун и хвастун. Прошу тебя, не связывайся с ним! Идем!
      Куорлос. А почему же мне с ним не связываться, растуды его? Если он крикун, я покричу вместе с ним, хотя бы он ревел, как Нептун. Ну, пойдем же!
      Уинуайф. Ты вовлечешь меня в неприятности.
      Куорлос. Ах, убирайся ты ко всем чертям! Ну, идем! Нам ведь, в сущности, делать-то нечего, только развлекаться.
      Они подходят к палатке.
      Нокем. Добро пожаловать, мистер Куорлос и мистер Уинуайф. Не хотите ли выпить и покурить с нами?
      Куорлос. Да, сэр; но, простите, я что-то не припомню, чтобы мы были с вами знакомы настолько...
      Нокем. Настолько, чтобы что, сэр?
      Куорлос. Настолько, чтобы получить такое приглашение выпить и закурить.
      Нокем. Ну, что там! Мы ведь под парами. Присаживайтесь, сэр. Это владения старой Урсулы. Как вам нравится ее келья? Здесь вы можете получить и шлюшку, и хрюшку, и обеих с пылу с жару.
      Куорлос. Я предпочитаю шлюшку в холодном виде, сэр.
      Оверду (в сторону). Вот это для меня: новые беззакония! Шлюхи и свиньи!
      Урсула (из палатки). Эй, Мункаф! Безделшшк!
      Мункаф. Кстати, бутылка уже допита, хозяйка; тут ведь мистер Артур.
      Урсула (из палатки). Эх, и разгоню же я вас, тебя и твоего обшарпанного приятеля, если вы сами не расстанетесь!
      Нокем. Мистер Уинуайф, вы, сдается мне, очень гордый - не разговариваете с нами, не пьете... Чем это вы так гордитесь?
      Уинуайф. Во всяком случае, ни компанией, ни местом, где я нахожусь, гордиться не приходится.
      Нокем. Вы что же, исключаете себя из компании? Да? У вас что же, припадок ипохондрии, сэр?
      Мункаф. Нет уж, пожалуйста, мистер Деньел Нокем, уважайте келью моей хозяйки, как вы изволите выражаться; пощадите нашу лавку и уж, пожалуйста, никаких ипохондрий не заводите!
      Входит Урсула с пылающей головней.
      Урсула (тихо Мункафу). Ты что это, паршивая тощая тварь? Им вздумалось повздорить, а ты им мешаешь? Ты почем знаешь, гад ползучий, может, кто-нибудь из них потерял сумку или плащ, или другую какую безделку? Ты тут будешь мне разводить мир и благоволение, когда я там, около печки, терзаюсь от жара? Ишь, хорек вонючий!
      Мункаф. Хозяюшка, я только опасался за вашу палатку.
      Урсула. А что бы с ней сделалось, с палаткой-то, кабы они подрались? Что она, загорелась бы, что ли? Иди в кухню, мошенник, жарь свиней да следи за огнем, чтобы он не спадал, а то я воткну тебя на вертел и зажарю так, что у тебя тоже глаза полопаются. Оставь бутылку здесь, проклятущий!
      Мункаф уходит.
      Куорлос. Что я вижу! Пресвятая богородица! Прародительница всяких ярмарочных непотребств!
      Нокем. Нет, она только прародительница всех свиней, сэр, прародительница свиней.
      Уинуайф. Пожалуй, она в родстве с фуриями, судя по головне.
      Куорлос. Нет, для фурии она слишком жирна; вернее всего, это просто двуногая сальная свинья.
      Уинуайф. Да, в нее собрали остатки жира со всех кастрюль.
      Куорлос. Она бы очень пригодилась возчикам из Смитфилда для смазки колес.
      Урсула тем временем пьет.
      Урсула. Ладно уж, ладно, зубоскалы! Издевайтесь над бедной, жирной, мягкотелой девкой из простого звания за то, что она здорова и в самом соку! Вам нужен другой товар: дохленькие бабенки, перетянутые в талии собачьим ошейником, этакие длинные зашнурованные морские угри, стоящие торчком, с зеленым пером на манер пучка укропа, воткнутого сверху.
      Нокем. Славно сказано, Урса! Чудесная моя медведица! Выпьем за них, Урса!
      Куорлос. Ну и болото же здесь, Деньел Нокем! Это ваша родная трясина!
      Найтингейл. Сейчас будет ссора!
      Нокем. Что? Болото? Трясина? Ах ты...
      Куорлос. Да тот, кто отважится иметь с ней дело, увязнет, как в трясине, и затонет на добрую неделю, если поблизости не окажется приятеля, который его вытащит.
      Уинуайф. После чего он снова погрузится на две недели.
      Куорлос. Это все равно, что влезть в огромную бадью с маслом; пожалуй, его потом иначе как цугом и не вытащить!
      Нокем. Ответь им как следует, Урса; где же твое варфоломеевское остроумие, Урса? Ну-ка? Где же оно?
      Урсула. Чтоб им повеситься, паскудным подлым брехунам! Чтоб их чума забрала! Дурная болезнь у них уже давно есть, будьте уверены, так что этого им и желать не приходится. Чтоб им околеть вместе с их тощими курицами, у которых гузка, что туз пиковый или острие бердыша, а ребра - что зубья пилы. Этакая и ляжками, и плечами кожу сдерет; с нею лечь - все равно что с бороной.
      Куорлос. Ишь ты, как она старается! А вспотела-то как! Да на нее только посмотришь - и то заболеешь.
      Урсула. Ну и черт с тобой! Смотри в сторону. Подумаешь: на морде пластырь, на штанах заплаты. Хоть и яркие штаны, а все в заплатах. Я немало видала таких красавчиков: на вид богачи, а по два раза в неделю таскают вшивые тряпки в лоскутный ряд - закладывать!
      Куорлос. Как ты думаешь, нельзя ли достать здесь на ярмарке хорошее смирительное кресло для буйно помешанных? Да основательных размеров, чтобы она вся поместилась.
      Урсула. Для матки своей достань его, стервец! А ну-ка, убирайся отсюда, мошенник ты этакий! Ишь, пройдоха! Шалопай! Потаскун! Ублюдок паршивый!
      Куорлос. Ха-ха-ха-ха!
      Урсула. Еще зубы скалишь, собачья харя? Хвост ощипанный! Да ты посмотри на себя: сразу видно, какой кобель тебя впопыхах под забором смастерил. Иди, иди! Обнюхивай другую суку! Поищи гнилого товару! Я тебя сразу по платью узнала. Небось, оно скоро пообтреплется.
      Нокем. Потише, Урса, потише! Они тебя убьют, как бедного кита, и перетопят на сало! Прошу тебя, уходи!
      Урсула. Не уйду, пока не увижу, как их болячка заберет. Чтоб им пропасть. Чтоб им трижды пропасть!
      Уинуайф. Пойдем отсюда, слишком уж у нее сальный язык! Хуже, чем у свиньи.
      Урсула. Ах, вот как, сопляк? Батюшки мои! Еще и этот нос задирает! Да тебя матка-попрошайка в сарае зачала, когда твой плешивый родитель был еще тепленький.
      Уинуайф. Прошу тебя, пойдем отсюда!
      Куорлос. Нет, уж теперь я, ей-богу, хочу дослушать все до конца. Долго она говорить не может. Я уж вижу по ее ухмылке, что злость ее пошла на убыль.
      Урсула. Ты так думаешь? А вот я тебе покажу! Сейчас! Погоди маленько! Как возьму я свою сковородку, да как огрею вас... (Уходит.)
      Нокем. Джентльмены! Ну к чему эти грубости? Зря, право же, зря...
      Куорлос. Вы весьма глубокомысленный осел, могу вас уверить!
      Нокем. Гм! Осел и глубокомысленный! Нет, тогда уж простите мне и мой нрав. У меня вздорный нрав, джентльмены, и того, кто осмелится назвать меня ослом, того, сэр, хоть вы и драчун, так сказать...
      Куорлос. Ну так что же, мистер Урыльник, так сказать?
      Нокем. Того я, не задумываясь, назову брехуном.
      Куорлос. В самом деле? А я вот любому, кто, не задумываясь, обзовет меня брехуном, - не задумываясь, отвечаю... вот так. (Бьет его.)
      Нокем. Ах, так? Ну, кто кого!
      Они дерутся.
      Входит Урсула с раскаленной сковородой.
      Эджуорт и Найтингейл (вместе). Берегись! Сковорода! Сковорода! Она несет сковороду, джентльмены!
      Урсула падает со сковородой.
      Ах, господи!
      Урсула. О-о-о-о-о!
      Куорлос и Уинуайф уходят.
      Треш (вбегает). Что, что случилось?
      Оверду. Вот добрая женщина!
      Мункаф. Хозяйка!
      Урсула. Будь проклят тот час, когда я увидела этих извергов! Ой, нога, нога, нога! Я обожгла себе ногу! Ногу, ногу! На службе своей пострадала! Беги за сметаной и прованским маслом! Живее! Чего на меня уставился, павиан? Да сдерите же с меня панталоны! Ой, поскорее! сдерите с меня панталоны! Кто тут есть? Люди, люди добрые!
      Мункаф. Сбегайте-ка за сметаной, матушка Треш. А я тут присмотрю за вашей корзинкой!
      Треш уходит.
      Лезерхед. Лучше сядь на стул, Урсула. Помогите-ка мне, джентльмены.
      Нокем. Не падай духом, Урса, медведица моя! Зато ты помешала мне отдубасить этих двух жеребцов, которые издевались над первейшей сводней Смитфилда. Они ушли как раз вовремя!
      Найтингейл (тихо Эджуорту). Когда появилась сковорода и все заметались... Ей-богу, это была очень удобная минута, кабы ты рискнул.
      Эджуорт. Ничего подобного! Они оба слишком ловкие парни, чтобы носить при себе много денег.
      Нокем. Найтингейл! Ну-ка, помоги мне высвободить ее ногу. Сними-ка ее башмаки. Ух ты! Вот так ноги! Тут тебе и синяки, и подсед, и мокрые лишаи, как у лошади!
      Урсула. Фу ты пропасть! И чего это вам вздумалось обсуждать мои ноги? Я и так уж извиваюсь от боли. Вам что, захотелось поскорей спровадить меня в больницу?
      Нокем. Терпенье, Урса, не падай духом! Пузырь от ожога есть, но небольшой - величиной с лошадиное копыто. Я его живо вылечу. Дай мне только яичный белок, немножко меду и свиного сала. Я твою лапу хорошенько намажу да забинтую, и завтра ты у меня танцевать будешь. За твоей лавкой я присмотрю и пока что вместо тебя поработаю, а ты сиди в кресле, распоряжайся и сияй, как Большая Медведица!
      Нокем и Мункаф уходят, унося Урсулу в кресле.
      Оверду. Вот плоды табака и пива! Пена и дым! (Тихо Эджуорту.) Подожди, юноша. Не пренебрегай мудростью человека, волосы которого поседели от тревоги за тебе подобных.
      Эджуорт. Найтингейл, подождем немножко. Право, мне охота послушать, что он будет говорить.
      Входит Коукс со шкатулкой, Уосп, миссис Оверду и Грейс.
      Коукс. Иди сюда, Нампс! Иди сюда! Где же ты? Ну вот! Добро пожаловать на ярмарку, мисс Грейс!
      Эджуорт. Ловко, черт возьми! Вот увидишь, он тут соберет целую компанию и даст нам подзаработать.
      Оверду. Не увлекайся элем, этим пенистым напитком, предрасполагающим к суесловию. Ибо кто знает, откупоривая бутылку, что в бутылке этой находится? Там могут быть паук или улитка, или даже ящерица. Не увлекайся спиртными напитками, юноша! Не увлекайся ими!
      Коукс. Смотри-ка, Нампс, какой он славный! Давай послушаем его!
      Уосп. Ах, батюшки! Ну чем это он славный? Что вам в нем понравилось? Может, его одеяние? Не желаете ли обменяться с ним? Что ж, разоблачайтесь и приступайте к обмену: с вас это станется. И с какой стати нам его слушать? Ну, какая причина? Разве вот только то, что он осел, значит, вашему семейству, как и всем придурковатым, доводится, быть может, родственником.
      Коукс. Ах, Нампс, голубчик!
      Оверду. И не льститесь на бурую траву, именуемую табаком.
      Коукс. Отлично сказано!
      Оверду. Ибо цвет его подобен цвету индейцев, его породивших.
      Коукс. Ну разве не отлично сказано, сестрица?
      Оверду. И, кто знает, быть может, когда трава эта произрастает в полях, аллигатор приходит на нее мочиться!
      Уосп. Ах, господи! Ну отлично сказано, пускай будет по-вашему! Ну, пускай даже это самые отличные слова, какие вы только слышали! Что же из этого? Уйдете вы все-таки или нет? Неужто вы еще не наслушались всласть? Мисс Грейс! Пойдемте же! Прошу вас! Уж вы-то хоть не потворствуйте ему. Ей-богу, сэр, если вы, слушая эти побасенки, потеряете свое брачное свидетельство или еще что-нибудь, так помните, что старый Нампс вам это предсказывал! От всей души говорю вам!
      Коукс. Отстань от меня со своими увещаниями, Нампс!
      Оверду. Ни срезая этот вредоносный злак, ни суша его, ни сожигая его, мы не уничтожаем и никоим образом не умаляем опасности таящегося в нем яда лукавого змия; так поучают нас проповедники.
      Коукс. Ну, ей-богу же, отлично! Правда, сестрица?
      Оверду. Потому-то у курильщиков табака легкие испорчены, печенка пятниста, а мозг прокопчен, как стены этой вот лавки, принадлежащей торговке свининой, и все их внутренности черны, как сковорода, которую вы только что видели.
      Коукс. Замечательное сравнение, сэр! Вы видели эту сковороду?
      Эджуорт. Да, сэр!
      Оверду. Потому-то у некоторых любителей табачного зелья нос проваливается, образуя как бы третью ноздрю для выхода табачного дыма, и лица их становятся похожи на трефовый туз, или, вернее, на лилию. И происходит это от табака, исключительно от табака. И напрасно злостно клевещут на дурную болезнь, будто она всему причиной: дурная болезнь -невинная болезнь по сравнению с табаком.
      Коукс. Ну можно ли было упустить такое развлечение, сестрица? Это любому понравится!
      Миссис Оверду. Кроме Нампса, пожалуй.
      Коукс. Он не может этого понять.
      Эджуорт (вытаскивая кошелек из кармана Коукса, в сторону). А ты можешь это понять?
      Коукс. Что вы хотите, сестрица, от человека, который вообще ничего не смыслит. Есть ведь и такие, которые ни о чем и думать-то не могут, как о своей шпаге.
      Эджуорт (передавая кошелек Найтингейлу, в сторону). Шпарь к Урсуле, Найтингейл, и снеси ей все это в утешение. Мигом. Сама судьба послала нам этого молодчика для доброго почина.
      Найтингейл уходит.
      Оверду. Но к чему я говорю о телесных недугах с вами, любителями ярмарочных забав?
      Коукс. Это ведь он о нас, сестрица! Ей-богу, здорово!
      Оверду. Внемлите, сыны и дщери Смитфилда! Узнайте, какими болезнями табак поражает разум. Он порождает сварливость, он порождает чванство, он порождает досаду и злобу, а порою даже и побои!
      Миссис Оверду. По-моему, братец, он напоминает чем-то мистера Оверду.
      Коукс. И мне так показалось, сестрица. Он очень даже напоминает мистера Оверду - особенно, когда говорит.
      Оверду. Загляните в любой уголок города, в трущобы Стрейта или в Бермуды,* где люди научаются склокам и сварам, посмотрите, чем они наполняют дни свои - табаком и пивом! Ибо даже если ученики и наставники далеки друг от друга, то посредником всегда оказывается бутылка пива и табак: им в угоду поучает наставник, за них платят новообращенные. Тридцать фунтов в неделю за пиво! Сорок за табак! А потом вдесятеро больше - опять за пиво! Сперва пьют по одному разу, потом - по второму, потом - по третьему, потом - по четвертому. И так пивная бутылка закабаляет человека, а табак одуряет его.
      Уосп. С ума сойти! Да вы приросли тут, что ли? Уйдете вы когда-нибудь или нет? Что вы нашли путного в этом завывании? Да если его слушать, он бог весть что о себе возомнит! Вы что же, сэр, обосновались тут надолго? Лавочку хотите открыть?
      Оверду. Я сейчас закончу...
      Уосп. Замолчи ты, горластый мошенник, а то я тебе скулы сверну! Уж, право, лучше бы вы, сэр, построили здесь для него лавочку! Ну, напишите-ка завещание и сделайте его своим наследником. Клянусь головой, никогда не думал, чтобы эта белиберда могла вам так понравиться. Ей-богу, если вы не уйдете по доброй воле, я унесу вас на спине! (Сажает Коукса себе на спину.)
      Коукс. Постой, Нампс, постой! Отпусти меня! Я потерял кошелек, Нампс. Ах, какая жалость! Пропал один из лучших моих кошельков!
      Миссис Оверду. Да неужели, братец?
      Коукс. Ну да, клянусь честью. Ведь не сам же я себя обокрал! Ах, чума их забери, проклятых карманников! (Обшаривает все свои карманы.)
      Уосп. Благослови их бог! Вот уж говорю от чистого сердца: спасибо им! Прямо скажу, как истинный христианин: я только радуюсь этому! Да, да, радуюсь, сэр! Не я ли предостерегал вас, не я ли советовал вам не слушать его рацей? Куда там! Я ведь пентюх! Я ведь ничего не смыслю! Что, не поделом вам, скажите по совести? Это и тому, кто украл, на пользу, и вам тоже. От чистого сердца говорю, ей-богу!
      Эджуорт (в сторону). Этот старикан что-то очень щедр! Вот кабы и у него такой же кошелечек! Впрочем, не будем увлекаться, чтобы не засыпаться.
      Коукс. Ах, нет, Нампс! Лучший-то кошелек, оказывается, цел!
      Уосп. Ах, лучший цел? Жаль, сэр, жаль. Да вообще-то пропало ли что-нибудь, объясните толком?
      Коукс. Почти ничего не пропало, Нампс. Золото цело. Видишь, сколько, сестрица! (Потряхивает кошельком.)
      Уосп. Вот он весь тут: как дитя малое...
      Миссис Оверду. Прошу вас, братец, уж этот-то поберегите.
      Коукс. Уж конечно! Можешь быть уверена! Хотел бы я посмотреть, как это у меня его украдут! Пусть попробуют!
      Уосп. Так, так, так! Так, так, так! Очень хорошо!
      Коукс. Хотел бы я знать, как это они сунутся! Сестрица! Сейчас вы увидите забавную штуку. Вот я кладу этот кошелек туда же, где был первый, и, если нам повезет, он окажется отличной приманкой для карманников. Посмотрим, клюнут ли они.
      Эджуорт (в сторону). Клюнут, клюнут. Не успеешь ты с ярмарки уйти.
      Коукс. Мисс Грейс, что это вы грустите? Полно! Не огорчайтесь из-за моей маленькой неудачи. Она не стоит того, уверяю вас, дорогая.
      Грейс. Да я не об этом думаю, сэр.
      Коукс. В кошельке была мелочь. Черт с нею! Пусть вор ею подавится! У меня хватит золота, чтобы накупить вам всякой всячины. Меня одно только злит, - что никого тут близко не было похожего на вора; разве вот только Нампс...
      Уосп. Как? Я? Я похож на вора? Смертушка моя! Ну тогда и сестрица ваша воровка, и матушка, и батюшка ваш, и вся ваша родня воры! А вот кто настоящий мошенник! Вот кто карманникам помогает! Его-то я для начала и отлуплю! (Набрасывается на Оверду.)
      Оверду. Удержи руку свою, сын порока! Не возрождай силой своей ярости дня избиения младенцев и французского празднества злобы, именуемого ночью святого Варфоломея,* прародителя всяческих кровопролитий!
      Коукс. Нампс, Нампс!
      Миссис Оверду. Полно, полно, мистер Хемфри!
      Уосп. Ах, вы, значит, проповедник, вот как? Предводитель карманников! Вы ведаете дележом, сэр! Так поделитесь-ка с ними и вот этим! (Тузит Оверду.) Что, у вас опять приступ проповеднической горячки? Так я вас полечу! (Бьет снова.)
      Оверду. Убивают! Убивают! Убивают!
      Уходят.
      АКТ ТРЕТИЙ
      СЦЕНА ПЕРВАЯ
      Ленторн Лезерхед, Джоан Треш и другие сидят около своих лотков, как в предыдущей сцене. Входят Велентайн Каттинг, капитан Уит, полицейские Хеггиз
      и Брисл.
      Капитан Уит. Нет, тепегь {Уит не выговаривает буквы "р".} все пгопало! Это потому, что вы не приходите вовгемя, господа офицегы, блюстители погядка. И не газбигаетесь ни в чем. Не умеете смотгеть за погядком. Я понимаю, вы пгебываете в дгугом миге, в миге кгасоты. Я понимаю: одной их бгошки достаточно, чтобы пгокогмить нас тги месяца! Я пгекгасно понимаю. Вы стагаетесь ловить бгодяг и попгошаек и у вас не остается вгемени для погядочных небогатых джентльменов!
      Хеггиз. Ведь говорил же я тебе, Деви Брисл!
      Брисл. Да полно, что за вздор говорил ты мне, Тоби Хеггиз! Чепуха все это. И я уверен, что ничего из всего этого не вышло бы. Правда, ты говорил мне: пойдем к Урсуле, но тут мы набрели на человека, который показывал чудовищ, и тебя уж было не оттащить. До сих пор ты, старый дуралей, охоч до зрелищ.
      Хеггиз. Да кто бы мог подумать, что драки начнутся в такую рань? Очень уж быстро пиво ударило в головы!
      Капитан Уит. А котогый тепегь час, как вы пгедполагаете?
      Xеггиз. Не могу знать.
      Капитан Уит. Ну, так вы плохой стгаж.
      Xеггиз. А хотел бы я знать, кто к кому должен приноравливаться: часовые к часам или часы к часовым?
      Брисл. Вообще-то говоря, приноравливаться они должны друг к другу, если хотят работать хорошо.
      Капитан Уит. Вот тепегь ты пгав! Когда ты встгечал хогошего часового, котогый не знает вгемени? Хогоший стгаж знает вгемя своей габоты.
      Брисл. Это уж точно: хороший часовой всегда знает, который час.
      Капитан Уит. И когда он бодгствует, и когда он не бодгствует! Хогоший часовой аккугатен, как башенные часы или как молоточек, котогый на них отбивает вгемя.
      Брисл. Давай-ка спросим, который час, у мистера Лезерхеда или у Джоан Треш. Эй, вы там! Мистер Лезерхед! Вы слышите? Мистер Лезерхед! Кожаная голова!
      Капитан Уит. Если у него кожаная голова, так из кгепкой, хогошей кожи, потому что она пегеносит весь этот шум и ггохот, не моггнув глазом.
      Лезерхед. Я занят делом, голубчики, не мешайте мне.
      Капитан Уит. Смотгите! Обгядился в гасшитую шляпу и багхатную кугтку и загогдился! Я видел тебя пгежде в кожаном пегеднике, хозяин иггушечных лошадок. Твои иггушки покгасивее тебя.