Прошлым вечером она пыталась переубедить отца, умоляя его отказаться от мысли о помолвке. Он не стал се слушать, напоминая ей, что это ему принадлежит каждый клочок ткани, что на ней, каждое кольцо на ее пальцах и (этого он, правда, не сказал) каждое ее дыхание. Она только вещь - и теперь пришло время выставить ее на рынок.
      "Ну нет, - подумала Мелли, - не дам я распорядиться собой, словно мешком муки".
      Она убежит, вот что. Визит Кедрака оказался последней каплей. Брат заявил ей в своей снисходительной манере, что эта помолвка - большая честь для их семьи, большой успех, открывающий путь к приобретению новых земель и почестей. И ни слова о ней, Мелли. Он распространялся только о своем будущем, о своих возросших надеждах и возможностях. Она для брата ничто он видит в ней лишь средство для достижения новых высот. Так же, как и для отца. Одно то, что он прислал к ней Кедрака, вместо того чтобы прийти самому, показывает, как мало она для него значит.
      Мелли перевела дух. Решено: она уйдет из замка. Не будет больше покоряться отцу и братьям, не будет движимым имуществом, пешкой в их игре. Они недооценили ее, думая, что она станет их покорным орудием.
      Шагая по комнате, Мелли распаляла свой гнев - и он укреплял ее решимость самой распорядиться своей жизнью. Она подошла к окну, чтобы взглянуть на широкий мир - мир, который намеревалась выйти. Мир был темен и тих, моросил дождик, и ночная прохлада овевала лицо. Но Мелли не испытала ликования - вместо него пришел испуг: мир, хоть и манил, был неизведанным и полным опасностей. Мелли содрогнулась и задернула тяжелые парчовые шторы.
      Так нет же: она выполнит задуманное и покинет замок этой же ночью.
      Ее отвлекла от раздумий вошедшая горничная. Линии явилась, чтобы приготовить госпоже платье на вечер.
      - Вам лучше поторопиться, ваша милость, не то опоздаете к обеду.
      - Мне что-то нехорошо, Линии. Я съем холодный ужин у себя в комнате.
      - А вид у вас здоровый. Спускайтесь-ка вниз. Нынче будут гости из Ланхольта, и вам тоже следует быть.
      - Делай, что тебе говорят, - отрезала Мелли, и девушка вышла, с нарочитой наглостью покачивая бедрами.
      Мелли принялась перебирать вещи, решая, что взять с собой. Денег у нее не было, но ей разрешалось держать у себя кое-какие украшения, и она сложила их в матерчатый мешочек. Потом оглядела комнату. Теперь у нее имелось свое зеркало, и Мелли увидела в нем себя - маленькую и испуганную.
      Собрав свои прямые темные волосы, она перевязала их кожаным шнурком, подумав, что ей это идет куда больше, чем вычурные придворные прически. Надела самое простое шерстяное платье, обвязала мешочек с драгоценностями вокруг пояса и выбрала самый толстый свой плащ для верховой езды. Оставалось только дождаться, когда Линии принесет ужин, а потом Мелли уйдет, выбравшись из замка под покровом ночи. Уходить без ужина ей и в голову не приходило - это было бы глупо.
      Мелли забралась в постель, укрылась и стала ждать, думая, куда бы ей отправиться. Мать перед смертью говорила, что у нее в Аннисе есть родня, туда Мелли и решила идти.
      У лорда Мейбора выдался очень удачный день. Королева дала согласие на брак его дочери с Кайлоком, и Мейбор с легким сердцем приступил к ужину.
      Во время трапезы он оглядывал зал. Огромные гобелены на стенах изображали раскол Четырех Королевств в пору опустошительных войн за веру. Но нашелся человек, который сто лет спустя вновь собрал воедино раздробленные земли, бросив вызов Церкви. Четыре Королевства славились самой плодородной почвой на всем севере. Они были богаты пахотными наделами и лесом, народ выделялся крепостью и достатком, армию хорошо обучали и кормили. Харвелл Свирепый стал зачинателем войн за воссоединение благодаря ему зеленая изобильная страна вновь обрела целостность.
      Мейбор тешил себя мыслью, что и в нем есть что-то от Харвелла - и еще до конца года род Мейборов сольется с королевским. Он, Мейбор, станет тестем короля! Его распирало от радостного возбуждения.
      Он видел, что многих вельмож, сидящих с ним за столом озадачивает его непривычно хорошее настроение, и его занимала мысль, что они ничего не знают о его будущем возвышении. Благожелательность переполняла его - он велел подать еще оленины и эля и даже похвалил менестрелей, в которых обыкновенно кидал овощи и куриные кости.
      Короля нужно будет заставить отречься, думал он. Лескет - пустое место и не может занимать трон Четырех Королевств. Стране нужен новый правитель Кайлок, его будущий зять. Правда, Кайлок молод, но как раз эту молодость Мейбор и намеревался использовать в своих интересах, пестуя нового короля и направляя его решения. Он, Мейбор, станет истинной властью за троном.
      Мысль о принце Кайлоке нарушила восторженные мечты Мейбора. Было в этом юноше нечто вселявшее в Мейбора дрожь. "Но ничего, - подумал он, - из него выйдет славный король, если я буду руководить им". Меллиандра, неблагодарная, строптивая дочь, заявила, что не пойдет за принца, - ну да теперь поздно бунтовать. Он сам выбьет из нее дурь, если понадобится.
      Первое, на что он подвигнет нового короля, - это раз и навсегда прекратить войну с Халькусом. Ему надоело, что на его землях разбивают лагеря и ведут бои. Как только война кончится, он потребует себе местность к востоку от реки Нестор: там хорошо выращивать яблоки на сидр.
      Помимо личных, имеются и другие мотивы для быстрой и решительной победы. Брен замышляет недоброе. Герцог уже начал прибирать к рукам земли на юго-востоке, и пройдет немного времени, прежде чем его взгляд устремится на запад. Высокий Град и Аннис сильны и хорошо вооружены. Королевства же столь заняты войной с Халькусом, что сами напрашиваются на вторжение. Не важно, что они далеко от Брена, - предкам герцога некогда принадлежали земли к западу от Нестора, а прежние права, какими бы сомнительными они ни были, испокон веку служили захватчикам поводом для показного негодования. Мейбор осушил кубок. Становилось поздно, и он простился с сотрапезниками, нетвердо держась на ногах после выпитого эля. Когда он вернулся к себе, ему хотелось одного: пропустить стаканчик лобанфернского красного для улучшения пищеварения и завалиться спать.
      - Келс, бездельник, - крикнул он входя, - постели-ка постель да подбрось дров в огонь! Холод стоит собачий. - Мейбор удивился, не услышав торопливого шарканья ног: обычно Келс сразу откликался на зов. Должно быть, слуга уже в спальне и греет простыни горячими кирпичами.
      В покоях было холодно - огонь погас.
      - Черт! - выругался Мейбор. - Келс, куда ты подевался, во имя Борка? Мейбор подошел к столу, где стоял кувшин с его любимым вином, щедрой рукой наполнил чашу и двинулся в спальню.
      Поднеся чашу к губам, он увидел тело на полу у кровати. Это был его слуга Келс. В недоумении Мейбор отставил чашу и хлопнул лежащего по щеке.
      - Эй ты, пьяница проклятый, проснись сей же час, не то, клянусь, я выпущу тебе кишки! - Келс не отвечал и не шевелился, и Мейбор встревожился. - Что за чертовщина? - Рядом с Келсом валялся перевернутый кубок. Мейбор понюхал его: лобанфернское красное. Безжизненное тело слуги уже остыло. Яд!
      У Мейбора поднялись дыбом волосы. Сомнений не было: яд предназначался для него. Злосчастный Келс украл стакан хозяйского вина и поплатился за это жизнью. Мейбор мрачно улыбнулся. Келс, сам того не зная, оказал ему величайшую услугу: спас его жизнь ценой своей. Мейбор содрогнулся при мысли, что было бы, если бы отравленное вино выпил он. Это он лежал бы сейчас на холодных плитах мертвым. Он знал, чьих рук это дело.
      - Баралис, - чуть слышно прошептал он. Он почти ожидал того, подметив много месяцев назад ненависть во взгляде Баралиса. У них обоих были счеты друг к другу, и, похоже, королевский советник решил первым уладить свой.
      Яд - как раз тот трусливый способ, который подобает Баралису. Мейбор, прославленный боец, ветеран многих войн, погнушался бы действовать вот так, исподтишка. Уж если он решился убить - а после этой ночи решиться, как видно, придется, нельзя же спускать просто так покушение на твою жизнь, он прибегнет к более привычным средствам. Нож в глотку пристойнее и надежнее, чем кувшин отравленного вина.
      - В эту ночь удача изменила тебе, - тихо промолвил Мейбор. - Спи спокойно в своей постели, Баралис, лорд и советник, - не так уж много ночей тебе, возможно, осталось.
      Джек встал, как всегда, в четыре утра. Ему уже не надо было всю ночь топить печь - на эту работу поставили парнишку помоложе. Теперь он выпекал первую порцию хлеба, и, когда мальчик-истопник уходил, кухня на какой-то час оставалась в его полном распоряжении до прихода Фраллита и прочих пекарей.
      Джек быстро оделся - холод в комнате способствовал этому. Он с удовлетворением отметил, что штаны, сшитые четыре месяца назад, сидят на нем точно так же, как в первый день, - наконец-то он перестал расти. Да и пора бы. Не слишком приятно вымахать длиннее всех на кухне. Из-за этого ему каждый раз поручают обметать паутину и гонять мушек из сохнущих под потолком трав.
      Натянув легкий камзол, Джек почувствовал, что от него попахивает потом. Он надеялся попозже зацепить где-нибудь подавальщицу Финдру, а девушки, как он не так давно заметил, не любят, когда от парня несет. Грифт, правда, уверял, что отсутствие запаха хуже всякой вони. "Бабы выбирают мужика носом, поэтому твой запах должен говорить о твоих намерениях", - любил повторять стражник. Решив потом обсыпаться мукой, чтобы обрести нужное для ухажерства равновесие, Джек отправился на кухню.
      Первым делом он добавил в печь пахучих дров. Фраллит утверждал, что есть только два вида дерева: одно для топки, другое для стряпни. Всю ночь печь топилась дубом или ясенем, но, когда начиналась выпечка хлеба, в печь подкладывались боярышник, орешник и каштан. "Они придают тесту аромат, который потом преобразуется во вкус", - говаривал мастер.
      Добавив дров, Джек достал тесто с полки над печью. Там, в тепле, оно за ночь хорошо подходило. Он снял с подноса влажное полотно и привычно, не думая, обмял и замесил каждую порцию. Уложив хлебы ровными рядами на каменные противни, он открыл огромную чугунную заслонку печи, и в лицо ему дохнул знакомый жар - в прошлом Джек не раз опаливал себе волосы. Он поставил противни в печь и закрыл ее. Потом плеснул в печь воды: пар сделает корочку хрустящей. Покончив с этим, Джек принялся замешивать "дневные хлебы" - Для третьей и четвертой выпечки. Население замка Харвелл было столь велико, что хлебы приходилось закладывать в печь в течение всего дня. Первый, утренний хлеб выпекался из смеси ржаной и пшеничной муки - его потребляли и знатные господа, и слуги. Следующая закладка зачастую зависела от тех, кто гостил в замке. Если присутствовали чужестранные вельможи или послы, мастер пек для них хлеб и булки, принятые в тех краях. Позже, когда крендели и плюшки еще остывали, Фраллит пользовался, как он это называл, своей пекарской привилегий.
      Харвелл, как и большинство городков, имел несколько общественных пекарен, куда женщины носили свое тесто для выпечки. Плату брали по медяку за буханку. Для этой цели Фраллит приспособился использовать и замковую печь. С ловкостью умелого дельца мастер предлагал женщинам одну бесплатную буханку за дюжину и получал неплохой побочный приработок. Ключник и главный повар негласно получали свою долю. Джеку за молчание не полагалось ничего, кроме угрозы выпороть, ежели проболтается.
      Замесив дневные хлебы и поставив закваску, Джек освободился и получил возможность перекусить. Когда подходили дрожжи, он обычно отправлялся в людскую за меркой эля и миской чего-нибудь, что осталось со вчерашнего дня. Но в эту ночь Баралис задержал его допоздна, и Джеку хотелось одного: немного посидеть и отдохнуть.
      Он устроился на пекарской скамье, опустив голову на спинку. Глаза у него слипались. Ночью он урвал для сна всего три часа и устал до предела. Сам того не заметив, он уплыл в легкий, без видений, сон.
      Когда он снова открыл глаза, из печи валил зловещий черный дым.
      - Батюшки-светы! - вскричал он, тут же поняв, что уснул, пока хлеб пекся. Он бросился к печи, но его нос еще прежде глаз сказал ему о непоправимом: хлебы сгорели. Все сто шестьдесят штук. Джек похолодел. За это Фраллит уж точно его убьет.
      Половина утренней выпечки превратилась в уголья. И как его только угораздило уснуть?
      Джек в панике взирал на почерневшие хлебы. Мастер Фрадлит уже спустил однажды шкуру с мальчишки, который сжег хлеб, - с тех пор того на кухне не видели. Не далее как на этой неделе мастер указывал Джеку, что он работает спустя рукава, и грозил выгнать из замка, если он не исправится. Одно дело - мечтать об уходе, а другое - быть выгнанным вон.
      Что же делать! Мастер Фраллит вот-вот появится. Если бы можно было что-то изменить, опять превратить эти хлебы в тесто! Лицо Джека сморщилось в отчаянной гримасе, и острая боль пронзила голову. Слабость вдруг охватила его, все вокруг закружилось, и он в беспамятстве свалился на пол.
      Баралис не спал всю ночь, думая о том, что подслушал у покоев Мейбора. Стало быть, королева пустилась в интриги и желает упрочить свою позицию, женив сына на дочери Мейбора. Но дура она, если думает, что союз с Мейбором защитит короля. Первое, что сделает Мейбор, - это сместит короля и посадит на трон Кайлока, полагая, что сможет управлять зеленым, неопытным юношей.
      Да только этой свадьбе не бывать: со смертью Мейбора королева перестанет считать прелестную Меллиандру столь уж выгодной для принца невестой. Баралис улыбнулся, блеснув зубами при свете очага. У него для Кайлока на примете есть более блестящая партия. Не то что дочь какого-то лорда. Пора уже Королевствам занять более достойное место в цивилизованном мире.
      Баралис ворочался на постели в бледном утреннем свете, с восторгом представляя, что принесет ему грядущий день. Наконец-то эта злокозненная гадина, Мейбор, уберется с его пути! Однако надо будет как следует натаскать Кропа, чтобы затвердил: вчера, мол, они вместе с хозяином ходили собирать лекарственные травы. Отчасти это и правда: Баралис отрядил Кропа в лес нарвать цветов. Мейбору на могилку.
      И вдруг Баралис безошибочно ощутил, что в замке кто-то ворожит ворожит грубо и неумело. Недоброе предчувствие овладело им. Чародей был силен, но, как ни странно, совсем неучен. Баралис, заострясь точно бритва, напрягся - следовало отыскать источник ворожбы.
      - Джек, Джек, проснись! С чего это тебе вздумалось спать, когда хлеб стоит в печи? - увещевала Тилли. - Чудо еще, что он не сгорел, не то досталось бы тебе от Фраллита!
      Джек вздрогнул и сел.
      - Но ведь хлеб правда сгорел, Тилли. Я...
      - Тихо ты, дурачок. Тебе это приснилось, должно быть. Хлеб только подрумянился - сам гляди.
      Джек заглянул в предназначенную для наблюдения отдушину и с испугом убедился, что Тилли права - хлебы не сгорели. Кто-то, наверное, заменил горелые буханки сырыми, пока он лежал без памяти. Джек встал, и его затошнило.
      Он сосчитал противни с тестом. Их было столько же, сколько и прежде, если бы кто-то посадил в печь новую порцию, они были бы пусты. Джек принюхался. Да, гарью хотя и слабо, но пахло - случившееся не приснилось ему. Он бросился к огромным мусорным чанам, но и там не нашел горелого хлеба.
      Тилли смотрела на него как на безумного. Но он был уверен, что это не сон: хлеб на самом деле сгорел. Как же все это сделалось? Джек помнил только, что ему перед потерей сознания стадо дурно и что-то давило голову изнутри.
      В его судьбе произошел поворот. Здесь случилось нечто противное законам естества, нечто ужасное - и совершил это он. Он дрожал, и ноги под ним подгибались. Нужно было лечь, уснуть, забыться.
      - Тилли, мне нехорошо. Я должен отдохнуть.
      Тилли, видя, что парень и правда не в себе, смягчилась.
      - Ладно уж, прикрою тебя перед Фраллитом. Иди.
      Баралис, уловив, что выплеск пришел снизу, оборотился в гончую, идущую по следу. Он быстро оделся и кликнул Кропа. Простофиля-великан явился, и они вдвоем сошли в нижние пределы замка.
      Впервые за многие годы Баралис испытал страх. Он не выносил неизвестности, всегда тщательно, вплоть до мелочей, продумывая свои планы. Ничто не вызывало в нем такую тревогу, как неожиданность. Чародеев на свете мало, и живут они далеко друг от друга, особенно здесь, на севере, потому-то Баралис тут и поселился. Он хотел быть при дворе Четырех Королевств единственным, владеющим дьявольской наукой. Ибо эти профаны и считают ворожбу даром дьявола. Пусть думают что хотят. Баралис давно убедился, что всеобщее невежество служит ему самой надежной опорой. В замке его боялись. Шептали за спиной, что он демон, колдун, безумец. Его вполне устраивали и эти пересуды, и страх, который он внушал.
      Мысль о том, что кто-то еще в замке черпает из того же источника, придавала поспешности его шагам.
      Он подходил все ближе к месту выплеска, а Кроп тащился за ним по пятам. Кухня! Выплеск определенно произошел на кухне. Баралис не обращал внимания на слуг и стражников, которые поспешно расступались, давая ему дорогу.
      Оказавшись на громадной замковой кухне, он ощутил, как отзвуки покалывают кожу. Не сказав ни слова всполошившейся челяди, он прошел из поварни в пекарню. Это здесь - каждый волосок на его теле убеждал его в этом. Он приблизился к огромной печи, и отзвуки ворожбы заплескались вокруг, как волны. Это произошло здесь. Он дико озирался, не замечая ни мастеров, ни Тилли. Рядом с печью на большом деревянном столе остывали хлебы. Вот что было предметом ворожбы: хлебы!
      Безумие какое-то! Кто бы стал тратить чародейскую силу на сто шестьдесят буханок хлеба? Баралис в раздумье потер подбородок. Потом взглянул на пекаря и Тилли: ни один из этих перепуганных людишек этого, уж конечно, не делал. Подскочив к Тилли, Баралис заломил ей руку за спину.
      - Что, девонька, - спросил он сладким голосом, противоречащим действию, - ты, никак, боишься моего Кропа? - Он заломил руку еще сильнее. - Правильно боишься - Кроп у меня человек опасный, правда, Кроп? - Кроп старательно закивал. - А ну-ка отвечай: что тут случилось нынче утром?
      - Ничего, ваша милость, - со слезами на глазах прошептала растерянная Тилли.
      - Кто был на кухне в это утро? - Баралис вздернул руку еще выше.
      - Да никого не было, ваша милость, - только я, мастер Фраллит да Джек.
      - Больше никого? Ты уверена?
      - Да я и сама-то только что пришла. Спросите лучше Джека - он пришел раньше.
      - А где же теперь Джек? - Голос Баралиса был мягок, как шелк.
      - Прилечь пошел. Сказал, что ему неможется.
      Баралис отпустил Тилли, начиная что-то понимать.
      - Что с ним стряслось?
      - Да он, ваша милость, какой-то нынче чудной. Когда я пришла, он крепко спал на полу, а потом брякнул, что хлеб, мол, сгорел - а хлеб-то целехонек... Ну а после уж сказал, что ему неможется.
      -Где его комната?
      - На южной стороне крыла для слуг, на самом верху. Баралис помолчал, глядя на печь.
      - Все эти хлебы следует уничтожить.
      - Да ведь тут половина утренней выпечки...
      - Делайте, как я сказал! - Баралис вперил взгляд в мастера уверившись, что тот выполнит приказ, повернулся и пошел прочь, сопровождаемый Кропом.
      Джек решил не подниматься к себе, а лучше подышать воздухом. Голова была тяжелая, как будто он перебрал эля.
      Он сел на траву - ноги его не держали. Вдалеке показалась фигура, которую он не спутал бы ни с кем: Баралис. За ним шел Кроп, и оба направлялись к людскому крылу. А вышли они из кухни. Глядя на темный плащ Баралиса, трепещущий на ветру, Джек почему-то встревожился.
      Хотя эти двое были далеко, Джек угадал решимость в силуэте Баралиса и содрогнулся. Он не сомневался, что они ищут его.
      Джек попытался собраться с мыслями. Утром он сделал нечто ужасное, преступил какой-то незыблемый закон. И теперь Баралис, единственный, по слухам, в замке, кто разбирается в таких вещах, узнал об этом. Баралис и Кроп ищут его, чтобы наказать, - и хорошо, если они не замышляют чего-то худшего. Он изменил ход событий, пошел против естества... В этих краях за такое побивают камнями.
      Каждому известно, что в мире есть явления, объяснить которые невозможно, но никто не любит о них говорить. Упомянуть о колдовстве значит упомянуть о дьяволе. Грифт сто раз говорил это Джеку, а всякий знает, как опасно поминать дьявола. Но Джек почему-то не чувствовал себя таким уж страшным грешником. Иногда он мешкал в работе и не выказывал должного уважения мастеру Фраллиту - но разве это настолько грешно?
      Облака то и дело закрывали солнце, погружая Джека в тень, Нет, он грешен - если не в поступках, то в мыслях. Он питает лютую ненависть к тому, кто зачал его, а потом бросил, - он желал бы видеть этого человека мертвым. Впервые Джек признался себе в собственных чувствах. Раньше он обманывал себя, притворяясь, будто ему нет никакого дела до того, кто был его отцом. Но после событий этого утра Джек почему-то перестал притворяться перед самим собой. Его мать, как известно, не была святой, но она не заслуживала, чтобы ее бросили, - ни она, ни Джек.
      Ему казалось, что все это как-то связано: хлебы, мать и отец. Он старался нащупать эту связь, но она ускользала от него, а после совсем пропала.
      Джек вернулся к суровой действительности. Ему предстояло решить, что делать: остаться в замке, рискуя подвергнуться гневу Баралиса и осуждению друзей, или уйти и попытать счастья где-то еще?
      Быть может, потому, что тень сродни ночи, Джек склонился к тому, что уйдет. Если бы солнце светило, жизнь его, возможно, повернулась бы по-другому.
      Приняв решение, Джек успокоился. Возможно, все к лучшему - теперь он совершит то, о чем только мечтал. Быстро, не оглядываясь назад, Джек двинулся к окружающей замок стене. Каждый шаг укреплял его решимость, и, выйдя за ворота, он обрел уверенность, что сделал правильный выбор.
      Глава 3
      Лорд Мейбор проснулся поздно и сразу почувствовал себя счастливым естественно для человека, спасшегося от верной смерти. Была у него и другая причина для счастья: его дочь будет королевой.
      Когда он станет королем - то есть не он, а его зять, - при харвеллском дворе произойдут большие перемены. В Обитаемых Землях неспокойно проклятые вальдисские рыцари с их высокими идеалами и нетерпимостью к другим только и знают, что сеют смуту. Проиграв южные рынки Рорну, они стремятся закрепиться на севере. Он, Мейбор, этого не потерпит. Он слышал, что рыцари до смешного честны, а честность, как известно, в торговом деле черта опасная. За Бреном тоже нужен глаз да глаз: надо, пожалуй, заключить мирный договор кое с какими из северных держав, чтобы честолюбивый герцог выкинул из головы завоевательские планы. Да, Мейбору многое предстоит сделать, стоя за троном.
      Он быстро оделся, осторожно обходя мертвого слугу. В это утро ему хотелось одеться как можно торжественнее, и он выбрал пышный наряд из густо-красного шелка. Кто знает - вдруг придется принимать чужестранных посланников. Не проходит ни дня без того, чтобы к воротам замка не явилась какая-нибудь значительная персона.
      Мейбор чувствовал себя слегка виноватым за то, что позавчера вечером ударил дочь. Теперь, когда его будущее обеспечено он будет добрее к ней, и она постепенно смирится. Он купит ей подарок. Точно: купит ей красивый и баснословно дорогой подарок. Недавно Мейбор слышал о редком и необыкновенном драгоценном камне, привезенном из-за Сухих Степей, - звался тот камень "Иссльт". Говорили, будто он сияет собственным светом, будучи синим, как море, - в цвет глаз Меллиандры. Как раз то, что нужно. Мейбор не посчитается с расходами. Дочь получит этот камень, будь он хоть с кулак величиной. Мейбор сегодня же отдаст нужные распоряжения.
      В то время как он любовался своей статной фигурой в зеркале, в дверь постучали.
      - Войдите. - Мейбор удивился, увидев горничную дочери, Линии, и приосанился, предположив, что эта вострушка будет не прочь позабавиться с ним. - Чего тебе, красотка? - У девушки был испуганный вид. - Говори, не бойся - многие женщины предпочитают мужчин постарше, стыдиться тут нечего.
      Линии вспыхнула под стать одеянию Мейбора.
      - Я не за этим, ваша милость. - Линии помедлила и добавила, прищурив глаза: - Хотя мужчина вы необыкновенно красивый.
      - Да, зеркало говорит мне об этом каждый день. Однако к делу. Говори, зачем пришла, а потом мы можем прилечь ненадолго, ежели ты не против.
      - Я-то не против, ваша милость, но боюсь, что после моих слов вам самому не захочется.
      - А что стряслось-то? Или госпоже Меллиандре надеть нечего? - Мейбор снисходительно улыбнулся. Женские заботы известны: либо гребенка пропала, либо медальон сломался, либо башмачок жмет.
      - Госпожа Меллиандра пропала, - потупясь, сказала девушка.
      Мейбор похолодел.
      - Как пропала? Куда пропала?
      Девушка, не глядя ему в глаза, нервно сплетала пальцы.
      - Утром я вошла к ней, как обычно, а ее нет.
      - Так, может, она вышла погулять или навестить подругу?
      - Она мне сказала бы, ваша милость.
      Мейбор в порыве гнева встряхнул девушку за хрупкие плечи.
      - Уж нет ли у нее любовника?
      - Нет, ваша милость, - дрожащим голосом ответила Линии.
      - Если ты мне лжешь, я велю вырвать тебе язык.
      - Да нет же, она невинна - я уверена.
      Мейбор зашел с другой стороны:
      - А ночь она провела в своей постели?
      - Покрывало немного помято, ваша милость, но, по-моему, госпожа там не спала.
      - Пойдем со мной! - Мейбор схватил Линии за руку и потащил в комнату Мелли. Баралис! Если этот демон и тут приложил руку, он умрет еще до исхода дня.
      Входя к дочери, Мейбор уже кипел от гнева. Мелли исчезла бесследно. На глаза ему попался ларец слоновой кости, где она держала свои расхожие украшения. Ларец был пуст!
      - Погляди, все ли ее платья на месте... Живо! - рявкнул Мейбор на Линии, а сам взял хрупкий ларец в руки, растерянно качая головой.
      Горничная выбежала из гардеробной.
      - Нет одного шерстяного платья и толстого дорожного плаща. Мейбор обезумел. Что будет с дочерью? Тысяча опасностей подстерегает молодую девушку за стенами замка. Меллиандра не имеет никакого понятия о внешнем мире, ни малейшего. Она точно ягненок, которого гонят под нож.
      - Черт! - Мейбор швырнул ларец, разбив его о стену. - Ведь она совсем еще дитя! - Глянув на осколки слоновой кости, он остыл и промолвил скорее себе, чем служанке: - Надо ее вернуть. Она не могла уйти далеко. А ты, сказал он Линии, - молись, чтобы она нашлась, не то я тебя призову к ответу. Ты за ней недоглядела. - Линии тряслась с головы до пят. - Куда она могла пойти? Думай как следует, девушка.
      - Понятия не имею, ваша милость.
      Мейбор смерил девушку взглядом. Она была слишком глупа, чтобы что-то скрывать от него.
      - Придешь ко мне нынче вечером, - распорядился он и выбежал прочь, не дожидаясь ее согласия.
      Значит, дочь сбежала! Строптивая, упрямая девчонка, больше похожая на него, чем все его сыновья, самое дорогое его сокровище и самая крупная карта - сбежала из замка. Надо снарядить людей на ее розыски. Он вызовет сыновей, и они возглавят отряд. Найти ее в их интересах. Мейбор внезапно стал как вкопанный. Королева! Нельзя, чтобы королева узнала о побеге Меллиандры. Аринальда горда и способна отменить брак, ежели решит, что девица его не желает. Надо действовать осторожно. Он не станет оповещать гвардию - обойдется своими людьми.
      Проносясь по замку, Мейбор встретил Баралисова дурака Кропа и отвесил ему насмешливо-учтивый поклон.
      - Передай своему господину мои наилучшие пожелания, да смотри не забудь. - Мейбору в его несчастье осталось одно утешение: не только его планы сегодня потерпели крах.
      - Выпей горячего сбитня. Тебе станет лучше. - Меган протянула Таулу чашу пряного дымящегося напитка, и Таул вспомнил, что раньше ему тоже давали питье, от которого становилось легче. Как же оно называлось?
      - Лакус, - произнес он вслух.
      Меган, недоуменно взглянув на него, спросила:
      - Это место, откуда ты родом?
      Таул улыбнулся и даже засмеялся, хотя и слабо.
      - Нет, лакус - это напиток, которым когда-то поил меня один мудрый старец. Он говорил, что лакус излечивает почти все болезни.
      - Жаль, что его нет у нас теперь. - Меган весело улыбнулась, блеснув зелеными глазами, и Таул впервые заметил, как она хороша.
      - Отчего ты решила помочь мне? Проще было бы оставить меня умирать.
      - Кто его знает? - пожала плечами Меган. - Мне и самой непонятно. Может, из-за твоих золотых волос. Тут у нас такие не часто встретишь. Девушка казалась смущенной, и Таул не стал продолжать этот разговор. Сбитень немного облегчил боль в руках, и Таул стал припоминать, что с ним случилось.
      - Какой это город?
      - Рорн, какой же еще. Самый большой город на востоке. Таул снисходительно улыбнулся гордости, с которой она это сказала. "Рорн, подумал он. - Какая нелегкая занесла меня в Рорн?"
      Меган, приведя молодого человека ночью в свою жалкую каморку, окружила его нежной заботой - вымыла, покормила, Натерла целебными маслами и укутала в теплые одеяла.
      Таул, чувствуя под одеялами голую кожу, догадался, что раздет донага. Меган, увидев, что он это понял, сверкнула улыбкой.
      - Неужто ты такой скромник? - Таул на самом деле был стыдлив и хотел ей об этом сказать, но она перебила: - Я такое каждый день вижу, при моем-то занятии. - Вызывающе взглянув Таулу в глаза и не дождавшись ответа, Меган сказала: - Тебя это коробит.
      - Не столько коробит, сколько вызывает жалость!
      - Спасибо, только не нуждаюсь я в твоей жалости! - Меган поджала свои красивые губы и добавила с иронией: - Пожалеть следует скорее того, кого бросают умирать в темном переулке. - Но, сказав это, она тут же раскаялась. - Прости, Таул, я знаю, ты не хотел меня обидеть. - Она набросила на себя плащ. - Пойду куплю чего-нибудь поесть, и потом, тебе понадобится новая одежда. Старую я выкинула на улицу. Я скоро, не скучай. - Она взмахнула каштановыми локонами и исчезла.
      Таул пригубил свое питье. Оно унимало боль и проясняло мысли. Он начал вспоминать, как оказался здесь. Он - рыцарь Вальдиса, посланный к мудрецу Бевлину, который, в свою очередь, отправил его разыскивать неизвестного мальчика. Память вернулась, нахлынув волной. Пять лет Таул разыскивал того, кто не имел ни имени, ни лица. Он вспомнил все города, где бывал, всех людей, с которыми говорил, все эти годы, истраченные по милости живущего в глуши старца.