Жизнь в городе так и бурлила - огромный рынок занимал всю улицу. Торговцы под яркими навесами выкликали свои товары:
      - Ленты, цветочки, брошки для вашей любезной!
      - Рыба, рыба, самые крупные на свете омары!
      - Перец и прочие специи из далекого Тиро!
      - Яблочки, дешевые яблочки, совсем немножко помятые. Если вашим детишкам такие не по вкусу, спеките сладкий пирог.
      Таул смотрел и слушал, глазея на товары и прикидывая, чем бы побаловать мальчика.
      Хват не переставал удивлять его с тех пор, как они стали путешествовать вместе. Энергия в этом мальчишке никогда не иссякала: утром он вставал раньше Таула, целый день бежал впереди и готов был болтать хоть всю ночь. Он желал знать все о прославленных героях, но любил только те рассказы, где витязь в конце концов обретал груду золота и драгоценностей. Слушая о героях, которые умирали в нищете или раздавали бедным все свои деньги, он только недоуменно качал головой.
      Он признался Таулу, что взял с убитых грабителей не только деньги, и достал из своей котомки большой зазубренный нож. Таул предложил научить его, как пользоваться ножом для самозащиты, но Хват сказал, что уже неплохо усвоил эту науку. Видя недоверие Таула, он проделал несколько весьма ловких приемов, чем рассеял все сомнения рыцаря.
      В одном ларьке продавались горячие, восхитительно пахнущие пирожки с крабовым мясом. Таул купил два, а третий продавщица вручила ему бесплатно.
      - Вы очень добры, сударыня, - с поклоном сказал Таул.
      - Пустяки, сударь. Вы нездешний, это сразу видно по вашим золотым волосам, а в Тулее всегда рады путникам. - Женщина ласково улыбнулась, Таул поблагодарил ее и повернулся, чтобы отдать пирожок Хвату, но того и след простыл. Таул подумал, что малый, возможно, решил покинуть его, оказавшись в городе. Что ж, все к лучшему. Пусть остается там, где вокруг люди и всегда можно найти пищу и кров. Таул уселся на широком парапете и съел два пирожка, а третий, завернув в тряпицу, оставил на потом.
      Он начал уже дремать на теплом полуденном солнце, когда что-то стукнуло его в висок. Он открыл глаз - мальчишка стоял рядом, ухмыляясь и примериваясь в него другим камешком.
      - Ага, поймал я тебя?
      Таул соскочил со стены и схватил мальчишку за ухо.
      - Чего это тебе вздумалось бросать меня? А если бы ты потерялся?
      - Я не упускал тебя из виду, - заверил, высвободившись, Хват.
      - И чем же ты при этом занимался?
      - Да так... промышлял.
      - Ну-ну, - тяжело вздохнул Таул. - И много напромышлял?
      - Много, в Тулее есть чем поживиться, доложу я тебе. У покупателей на этом рынке денег больше, чем им необходимо. Я просто снял сливки - излишки, так сказать.
      - Сколько всего?
      - Не вижу причины сообщать тебе это, мой друг. - Но заносчивая усмешка мигом покинула Хвата, когда Таул сгреб его за вихры.
      - Вот что, мой друг: пока мы путешествуем вместе, командую я.
      - Ладно, ладно, отпусти только. - Хват с большим достоинством поправил свою прическу. - Раз ты так настаиваешь, я тебе покажу. - Он приоткрыл свою котомку, Таул заглянул туда и увидел груду золотых и серебряных монет, а также несколько браслетов и колец. У него вырвался стон.
      - Надеюсь, ты хотя бы соблюдал осторожность, - в Тулее карманников кастрируют. - Таул не имел понятия, как наказывают карманников в Тулее на самом деле, он просто хотел напугать мальчишку.
      - Учить меня быть осторожным все равно что учить рыбу плавать. Притом я слышал, что здесь за это могут разве что выпороть. - Хват ухмыльнулся. Ну и как ты думаешь поступить с моей добычей?
      - Предлагаю снять комнату в скромной гостинице, просто, но сытно пообедать, а потом пойти и купить лошадей. Еще нам понадобятся седла, овес и припасы в дорогу.
      - Годится. Только я эти галеты видеть уже не могу - я слишком молод, чтоб остаться без зубов.
      - Ладно, купим взамен вяленой рыбы. - Теперь застонал Хват. - Не ропщи, Хват, - подмигнул Таул. - лучшего я тебе предложить не могу.
      Они отправились, и Таул попросил старую цветочницу указать им какую-нибудь приличную гостиницу. Вопрос порядком обидел ее.
      - У нас в Тулее, сударь, все гостиницы приличные. А вам, пожалуй, лучше всего подойдет "Вареная креветка".
      - А где она находится, сударыня?
      - У гавани, само собой, там же, где и все гостиницы. - И она ушла, прежде чем они успели спросить, как пройти к гавани.
      - Ничего, найдем сами. Пошли.
      - Таул, а хватит ли у нас, по-твоему, денег на двух хороших лошадей? Может, мне опять сходить на промысел?
      - Две хорошие лошади нам ни к чему, Хват. Мне хватит и одной, а ты поедешь на пони.
      - На пони? Я не для того трудился до седьмого пота, чтоб ехать на пони.
      - А ты раньше когда-нибудь ездил верхом?
      - Нет, но...
      - Поедешь на пони, и кончено.
      В конце концов они вышли к гавани, где царило кипучее движение: игроки кидали кости прямо на улице, продажные женщины предлагали свои услуги, грузчики таскали тяжелые ящики с рыбой. Скоро Таул углядел яркую вывеску с изображением креветки.
      Чистота и порядок в гостинице приятно удивили Таула. На полированных деревянных панелях, окаймленных медью, висели картинки, живописующие креветок и способы их ловли. К путникам вышла скромно одетая девушка.
      - Что угодно господам? - спросила она, присев перед Таулом и улыбнувшись Хвату.
      - Комнату на одну ночь для нас двоих и что-нибудь поесть. Что вы нам посоветуете?
      - Вареные креветки, разумеется. Сейчас я принесу вам целую миску и вкусный пирог, тоже с креветками. Что еще пожелаете?
      - А кроме креветок, у вас ничего нет? - спросил Хват. Таул лягнул его в голень.
      - Мы с удовольствием попробуем ваши креветки. Я попрошу еще кружку эля, - Таул коварно улыбнулся, - а мальчику дайте воды.
      Поев, они отправились на поиски торговца лошадьми и нашли его неподалеку от гавани. При входе в лавку зазвонил колокольчик, и торговец подскочил, словно захваченный врасплох.
      - Мы хотели бы купить лошадь и пони.
      - Прекрасно! У нас тут нечасто покупают лошадей. - Лошадник разглядывал их, близоруко щурясь.
      - Но у вас они есть?
      - Ясное дело, раз я ими торгую. Пошли. - Он проводил их в конюшню, где большинство стойл пустовало. - Вам жеребчика, сударь?
      - Покажите мне лучшее, что у вас есть.
      - Есть отличный жеребец, сударь, - раньше он принадлежал самому лорду Флейхаркелу...
      Но Таул уже не слушал торговца, углядев славную гнедую кобылу. Рассмотрев ее поближе, он оценил ее стройные сильные ноги и мускулистые бока. Она нуждалась в чистке, но была в неплохом состоянии. Хозяин, приметив интерес Таула, тут же перестроился:
      - Я вижу, сударь, что глаз у вас отменный. Чудная кобылка, принадлежала знаменитой госпоже Даранде...
      Таул пропускал его речи мимо ушей: лошадники - известные лгуны.
      - Сколько?
      - Десять золотых. - Таул повернулся и пошел прочь. - Восемь, - крикнул хозяин.
      - Семь и пони для мальчика в придачу.
      - Да ведь это все равно что даром отдать. Я заплатил за нее вдвое.
      - Как хотите, - стоял на своем Таул. - Вы не единственный торговец лошадьми в городе.
      - Хорошо, идет, хотя это настоящий грабеж.
      - Отлично. Еще нам нужны седла и овес. Расплачусь за все завтра утром, тогда и заберу товар. Всего хорошего, сударь.
      - А знаешь, Грифт, в твоих словах больше правды, чем мне казалось.
      - Ты о чем это, Боджер?
      - Помнишь, ты говорил, что знатные дамы не прочь помиловаться с простыми мужиками?
      - Помню, Боджер.
      - Так вот, я это видел собственными глазами. Караулил я ночью в саду и вдруг слышу какой-то шум у дровяного подвала. Я туда - и что же?
      - А что, Боджер?
      - Вижу, парочка милуется.
      - Лежа?
      - Нет пока, но видно, что к тому идет. Подхожу ближе и вижу благородная дама, а с ней самый что ни на есть мужлан. И говорит она мне: проваливай, дескать, отсюда.
      - Ты узнал ее, Боджер?
      - Я не уверен, Грифт, но, похоже, это была дочь лорда Мейбора, госпожа Меллиандра.
      - Брось заливать! Ведь она, говорят, сбежала! - И Грифт, видя недоумение Боджера, пояснил: - Кого, по-твоему, столько времени ищет королевская гвардия? Объявлено, конечно, что девица лежит в горячке, но я этому ни на грош не верю. А видел ты, с кем она была?
      - Нет, Грифт, он стоял, уткнувшись мордой ей в плечо.
      - Ну и ну. - Грифт надолго приложился к чаше. - А мне, Боджер, этой ночью счастье выпало.
      - Да что ты? И кто же тебя осчастливил?
      - Старая вдова Харпит. Я ее все-таки окрутил.
      - Я видел вдову Харпит вчера за ужином, Грифт, она была пьянехонька.
      - Ну, когда я с ней побаловался, она протрезвела.
      Оба стражника покатились со смеху и снова глотнули эля.
      - Похоже, прошлой ночью много народу любилось, Грифт. Даже принц Кайлок.
      - Да ну?
      - Я видел, он вел к себе девушку - далеко за полночь.
      - Кого это, Грифт?
      - Финдру-подавальщицу.
      У Грифта перехватило дыхание.
      - Я видел ее утром, Боджер. Лицо все в синяках и правая рука сломана.
      - Надо же, Грифт. А ночью вроде целехонька была.
      Стражники притихли и молча допили свой эль - они знали, о чем можно говорить, а о чем нет.
      Баралис шел к королеве, бесшумно ступая по коридорам, - даже пыль не поднималась за ним. Покрытое бледностью лицо выдавало изнеможение, а руки под плащом были скрючены, словно у старухи.
      Услышав о бегстве девушки, он пришел в ярость - Кроп и наемники боялись даже приближаться к нему. Всю ночь он рыскал по ходам и переходам, но лабиринт под замком был слишком обширен и запутан. Даже сам Баралис мог лишь догадываться, куда ведут некоторые коридоры. Он знал, что в подземелье есть места, недоступные даже для него: темные закоулки и хитро спрятанные комнаты, куда веками не ступала ничья нога.
      Поняв, что ни девушку, ни Джека в эту ночь найти не удастся, Баралис понемногу успокоился. Ярость - чувство полезное, но опасное: рассудок и хитрость уступают ее напору.
      Обретя ясность мысли, Баралис стал изыскивать способ найти девушку до того, как ее отыщет королевская гвардия. Утешительно было думать, что хотя бы Мейбор со своими людьми благополучно отбыл в восточные земли.
      Тем не менее ему придется соблюдать осторожность: банда наемников, рыщущая по дорогам, неминуемо привлечет внимание гвардейцев. Надо будет приказать наемникам действовать скрытно, а девушку он найдет своими средствами.
      Эти двое не могли уйти далеко. Последние дни погода стоит особенно скверная, и путникам придется несладко под беспрестанным дождем и сильным ветром. И когда девушку схватят опять, он примет надежные меры, чтобы она не сбежала.
      Королева встретила его, мерцая драгоценностями при свете свечей. Она благосклонно наклонила голову, но руки ему не подала.
      - Меня радует, лорд Баралис, что вы так быстро пришли на мой зов. Королева в последнее время старалась держаться с ним поучтивее, но ей никогда не удавалось полностью скрывать свою неприязнь к нему.
      - Я всегда к услугам вашего величества, - с поклоном ответил Баралис, поддерживая ее игру. Королева промолчала, поэтому он продолжил: - Что угодно вашему величеству от ее покорного слуги? Ведь лекарство еще не должно было закончиться?
      - Вы знаете, сколько его осталось, вплоть до последней капли, лорд Баралис, - ведь вы отмеряете его с величайшей точностью. - Королева гордо выгнула бровь. - Я не так глупа, сударь, чтобы не заметить, что лекарство, данное вами в последний раз, гораздо слабее первоначальной дозы. - Баралис хотел возразить, но королева прервала его: - Не трудитесь отрицать, сударь. Я не по этому поводу вызвала вас к себе.
      - По какому же тогда, ваше величество? - с легким нетерпением спросил Баралис, не слишком заботясь о том, что она его разоблачила.
      - Я хотела обратиться к вам за помощью, - с хорошо разыгранной наивностью произнесла королева. - Я получила довольно тревожное известие. Королевские гвардейцы заметили в лесу отряд наемников, и начальник гвардии запросил моих указаний относительно того, как поступить с этими людьми. Я ответила ему, что, если наемники не уйдут оттуда до завтра, их следует истребить. - Легчайшая улыбка мелькнула на губах королевы. - Как вы думаете, лорд Баралис, правильно ли я поступила?
      - Не только правильно, но и мудро, ваше величество, - только и мог сказать Баралис, прекрасно понявший намек королевы. - Надеюсь, вы не забыли, что срок нашего маленького пари истекает?
      - Нет нужды напоминать мне об этом. Я ни на миг не забываю о нашем пари и верю, что девушка будет найдена в ближайшие несколько дней. Мне даже кажется отчего-то, что она может оказаться в той самой части леса, где нынешним утром были замечены наемники, - многозначительно произнесла королева и повернулась к Баралису спиной.
      Он вернулся к себе, невольно восхищаясь остротой ума королевы: она поняла, что его люди, разъезжая по лесу, скорее всего разыскивают дочь Мейбора, а стало быть, должны знать, где она. Надо действовать без промедления: королева собирается приказать гвардейцам более тщательно прочесать лес.
      Баралис тут же отослал Кропа к наемникам с наказом прекратить поиски.
      Оставшись один, лорд прошел в своей кабинет и приготовил нужное ему зелье. Он истолок в ступке лишайник и добавил выжимку из мха, растущего в темных подземельях замка. Подмешав туда еще несколько порошков и жидкостей, Баралис срезал кожу с кончика своего пальца. Из ранки алой бусиной выступила кровь, и Баралис уронил в чашу ровно три капли. И направил в смесь толику чародейской силы - совсем немного, чтобы ускорить процесс. Раствор взбурлил, словно размешанный невидимой рукой, и Баралис нанес каплю готового вещества себе на лоб. На коже вокруг тут же выступили пузырьки, и все тело покрылось холодным потом. Баралис поднес чашу к лицу и вдохнул пар. Все его естество противилось мерзостному смраду, но он принуждал себя вдыхать глубоко.
      Пары обожгли ноздри, затем легкие, и Баралис пошатнулся: дурманящая сила, пронизав ткани и жилы, проникла в мозг.
      Дела у беглецов шли не слишком ладно. Погода стояла такая, что они, не успев отойти далеко, уже промокли до костей. Провизия у них кончилась, и они уже два дня как не ели. Всего хуже были ночи: спать приходилось на мокрой земле, тесно прижавшись друг к другу, чтобы согреться.
      Джек хорошо понимал, что наемники ищут их, - лес просто кишел всадниками. Пока что им с Мелли удавалось прятаться - заслышав погоню, они сразу ныряли в кусты или канавы. Но Джек сознавал, что рано или поздно какой-нибудь зоркий наемник углядит их среди старых листьев.
      Но они все шли и шли, и дождь хлестал им в лицо, а ветер выдувал из-под одежды остатки тепла. Ноги ступали по мягкой подстилке гниющей листвы. Запах листьев нельзя было назвать неприятным - он говорил о весне и обновлении. Джек обнаружил, что стал лучше понимать лес, пожив у Фалька. Ему открылась красота голых крон и смирение кустарника и сухостоя, обреченных всегда жить в тени своих высоких сородичей.
      Мелли, внезапно остановившись, сказала: - Пойдем вон туда. - Джек посмотрел в сторону, куда она указывала, но ничего не увидел. - Вон за тем большим дубом. - Джек последовал за Мелли и скоро увидел то же, что и она: деревянную хижину. Она была почти незаметна в гуще деревьев и кустов, и плющ оплетал ее стены.
      Мелли и Джек осторожно приблизились к хижине. К ее порогу не вела тропинка, а вьющиеся побеги заплели даже дверь. Джек взглянул на Мелли она закивала и попробовала открыть дверь. Но дерево разбухло от многолетних дождей и петли заржавели - дверь лишь чуть приоткрылась и не желала сдвигаться дальше. Но Джеку с Мелли и этой узкой щели было довольно, чтобы протиснуться внутрь.
      В хижине пахло сыростью. Джек, как только его глаза привыкли к сумраку, понял, что они набрели на старый охотничий домик. Король Лескет до болезни проводил со своими людьми в лесу по многу дней, и эти домики позволяли им не возвращаться в замок на ночь. Здесь охотники отдыхали, хранили добычу и снаряжение до конца охоты. Когда король занемог, почти все эти хижины забросили.
      Джек не без труда закрыл дверь, и они с Мелли принялись обшаривать домик. Они нашли старые запыленные попоны и завернулись в них. Нашлась тут и целая куча охотничьего снаряжения: цепи, стрекала, копья, соколиные колпачки, даже помятый медный рог. В хижине были две деревянные скамьи и стол, украшенный пустой лампой и бренными останками лисицы. В углу виднелся расписной сундук.
      Джек поддел крышку острием копья. Внутри лежала мужская одежда: штаны, жилеты и камзолы. На самом дне, под одеялами и промасленными кожами, отыскалась старинная книга. Джек взял ее в руки. Переплет почти совсем отвалился, и плесень тронула пергамент. Джек осторожно раскрыл истончившиеся, хрупкие страницы.
      - Что это? - Мелли заглядывала ему через плечо. - Дай-ка мне. - Джек подал ей книгу, и она открыла титульный лист с изображениями созвездий. Книга Марода. Вот жалость какая! Я думала найти какие-нибудь занятные истории о предках нашего короля, а это всего лишь старый зануда Марод.
      - Кто это такой? - спросил Джек, ни разу не слыхавший о Мароде.
      - Я думала, его все знают. В детстве меня заставляли учить его стихи наизусть. Вообще-то это книга для священников и ученых - они без конца читают ее и толкуют. А по мне, так это сплошная чепуха. - Мелли перелистнула книгу. - И экземпляр незавидный - пергамент использован повторно. Вот, еще видны следы прежнего текста. - Мелли кинула книгу обратно в сундук. - Давай еще поищем - вдруг найдем что-нибудь съестное. Она принялась осматривать дощатый пол. - Помню, когда я была еще маленькая, отец однажды взял меня на охоту - не настоящую, конечно, а учебную, устроенную для братьев. - Став на четвереньки, она вглядывалась в щели между половицами. - Так вот, мы остановились в таком же домике. Мы устали и проголодались, а отец, к нашему удивлению, вдруг поднял половицу, и там, в погребе, оказалась еда. Ведь там она долго сохраняется, и звери не могут до нее добраться. Ага! - Мелли подняла доску. - Что у нас тут? - Она опустила руку в отверстие и достала закупоренную флягу. - Вино, - объявила она, вынув пробку.
      Джек взял у нее флягу: это действительно было вино. Он налил немного на ладонь и попробовал. Оно слегка прокисло, но еще вполне годилось.
      Мелли между тем извлекла из подпола мешочки с овсом и пшеницей и еще какие-то свертки, обернутые в полотно.
      - Похоже, охотники в былые дни заботились не столько о себе, сколько о своих лошадях. Нам овес и пшеница ни к чему.
      Но Джек, углядев в хижине кирпичную печурку, улыбнулся. Теперь бы только немного дров да какой-нибудь горшок. Среди охотничьего снаряжения он отыскал чугунный котелок, но дров в доме не оказалось.
      - Может, сожжем эту старую книгу? - предложила Мелли, разворачивая пакеты.
      - Нет. - Работая писцом у Баралиса, он приучился уважать книги и не хотел жечь одну из них, тем более такую старинную. - Сожжем лучше сундук он хорошо будет гореть. - Джек вынул книгу и перелистал ее, при этом из нее выпал какой-то листок. Джек подобрал его - это было письмо. Мелли подскочила и выхватила листок у Джека.
      - Подписано большой буквой "Л" с завитушками - это подпись короля Лескета. - И Мелли прочла вслух: "Любовь моя, я не могу больше видеться с тобой в этом домике. Королева ждет ребенка, поэтому наши встречи должны прекратиться. Возьми себе эту книгу - она твоя, ведь ты так любишь читать ее. Пусть это будет моим прощальным подарком. Л.".
      По лицу Мелли Джек видел, что она испытывает то же, что и он: стыд. Они невольно проникли в чужую тайну. Джек взял у Мелли письмо и снова вложил его в книгу. Им не следовало его читать - оно не предназначалось для чужих глаз. Джек поставил книгу на полку, а сундук разломал на дрова.
      Снаружи быстро темнело, и у Джека на душе стало спокойнее: наемникам придется прервать свои розыски до утра. Хижину согревал пылающий в печурке огонь и наполнял запах стряпни. Джек сварил овсянку, приправив ее кусочком вяленого мяса. Он не был уверен, годится ли оно еще в пищу, но рискнул. Мелли сперва воротила от овсянки нос, но голод заставил ее переменить мнение. Сняв пробу, она прикончила весь котелок, съев куда больше Джека, а потом свернулась клубочком около печки и уснула.
      Джек посидел еще немного, обдумывая, как им быть завтра. Мысль о том, чтобы провести еще сутки в хижине, была очень соблазнительна. Снаружи выл ветер и лил дождь, и Джек решил, что утро вечера мудренее.
      Он парил высоко над облаками, и небосвод мерцал холодными огнями тысячелетий. Никогда еще небеса не казались ему столь прекрасными и столь устрашающими: они дразнили его своей близостью. Он летел, освобожденный от тела и души, - струйка дыма, облачко атомов, несомый лишь силой собственной воли.
      Настало время спуститься на землю: небеса карают безумием тех, кто смотрит в них слишком долго. Он устремился вниз, оставив позади звезды и мрак Вселенной. Он пронизал облака, и влага, насыщавшая их, не задела его. Он спускался все ниже и ниже, к черневшей под ним земле.
      Он различал уже серый четырехугольник замка, смутное пятно городка. На юге черной стеной стоял лес - место его охоты.
      Ниже, еще ниже - и лес, казавшийся с высоты сплошным монолитом, начал обретать очертания. Из мрака выступали деревья, кусты, молодая поросль. Ему открывалось свечение живых форм - от огромного оленя, стоящего во всей красе на травянистом склоне, до ничтожного червячка, прокладывающего себе дорогу в затвердевшей земле. Природа представала перед ним во всем своем многообразии, живая и обильная.
      Поиск вел его в глубину леса. Он мчался между стволами, и голые ветви колыхались, когда он пролетал мимо. Вдали блеснуло что-то, привлекшее его, и он свернул в ту сторону. Там чувствовалось творение человеческих рук какое-то строение, почти невидимое в густой чаще. Он плавно слетел вниз и проник в трещину между бревнами хижины.
      Его подозрения оправдались - девушка и парень спали около печки, где едва теплился огонь. Он проплыл над ними, и оба зашевелились во сне, но не проснулись.
      Довольный своим успехом, он удалился, велев своему теневому существу вернуться в тело. И снова полетел между деревьями, равнодушный к их красе. Его время было ограничено, и он подвергался опасности остаться бестелесным на веки вечные.
      Он снизился над замком и пронизал многочисленные слои камня, торопясь воссоединиться со своей плотью. Вот и оно, его тело. Как слабо оно дышит, как бледна кожа! Он проник внутрь, в мягкие серые сумерки, ощутил великую слабость и изнеможение и провалился в забытье.
      Глава 21
      Мелли повернулась, стараясь устроиться поудобнее на твердом полу, и сквозь полуоткрытые веки заметила, что уже светает. Вставать не хотелось, не хотелось возвращаться из сказочного мира сновидений. Пробуждение означало новый день, когда опять надо бежать и прятаться от наемников Баралиса и людей отца. Снова терпеть голод и холод, страх и усталость. Как хорошо лежать здесь, у остывающей печки, и притворяться, что никаких страхов не существует!
      Но нет, притворяться больше нельзя: непрошеные воспоминания уже вторглись в ее покой, смущая душу. Воспоминания о бичевании, о заточении в тесной каморке и - тревожнее всех - о пальцах Баралиса, бегущих по ее спине. Мелли содрогнулась от омерзения, сознавая при этом, что не совсем честна с собой: был миг, когда эта ласка показалась ей приятной, даже желанной. Она позволяла Баралису трогать себя, и какая-то часть ее при этом испытывала сладостный трепет. Баралис считался заядлым соблазнителем, но Мелли никогда не думала, что сама может подпасть под его чары. Скорее бы уйти подальше от замка Харвелл, оставив позади все тревоги и душевную смуту.
      До ее слуха донесся какой-то слабый звук. Мелли насторожила уши и узнала топот скачущих лошадей. Опасность скрутила желудок узлом. Джек тоже проснулся, вскочил и начал совать какую-то еду в дерюжный мешок.
      - Да брось ты все, - крикнула Мелли, - они совсем близко! - Она дергала дверь, но та не поддавалась. - Джек, помоги скорее! - Вдвоем они осилили дверь и протиснулись наружу.
      Деревья бешено раскачивались под ветром, вихрем кружились опавшие листья, и дождь хлестал в лицо. Копыта гремели совсем рядом, и слышно было, что всадников много. Мелли схватила Джека за руку, и они бросились в лес.
      Погоня приближалась, и треск ломаемого подлеска вселял страх в сердце Мелли. На этот раз им не удастся спрятаться. Джек изо всех сил тянул ее за собой, борясь с ветром, а тот свирепствовал, делая мучительно трудным каждый шаг.
      Позади послышались крики: их заметили. Ветер сорвал с Мелли шаль и унес ее прочь. Но она не обращала внимания ни на мигом промокшее платье, ни на растрепавшиеся волосы. Только бы уйти от погони - она не вынесет, если ее схватят снова.
      Мелли оглянулась и увидела всадников с копьями наперевес, а мрачное лицо Джека только усилило ее страх: этих людей послали не схватить беглецов, а убить - заколоть, словно диких зверей.
      Стрела просвистела на палец от ее щеки, и Мелли остановилась в ужасе, но Джек снова поволок ее вперед. Она обомлела, увидев, что стрела вонзилась ему в плечо. Он не вскрикнул, но его лицо исказилось от боли. Всадники ринулись вперед. Беглецы из последних сил карабкались на скользкий от дождя пригорок. Мелли ощутила острую боль в руке и завопила - в ее предплечье тоже торчала стрела. Силы покинули ее, и она лишь усилием воли удержала себя от обморока. Кровь лилась ей на платье, и слезы жгли глаза. Джек, видя, что с ней происходит, внес ее на пригорок. Она приникла к нему, ища опоры, а он внезапно повернулся лицом к погоне.
      Лицо его сделалось пепельным от боли и гнева. Стрелы свистели вокруг, и одна оцарапала Мелли ухо. Она вскинула руку, чтобы ощупать ранку, и почувствовала какое-то движение в воздухе. Время будто замедлило своей бег: ветер на миг утих, и лошади наемников попятились в страхе. Мерцающий воздух сгустился и сбил всадников наземь. Опавшие листья взвились с земли, молодые деревца вырвало с корнем, а с больших посыпались ветки.
      Вихрь нес наемников назад. Одного ударило о ствол, и он сломал себе шею, другой проткнул себя своим же копьем. На третьего упада его лошадь; отчаянно барахтаясь на земле, животное снесло копытом череп всаднику. Мелли вцепилась в руку Джека - рука была холодная и твердая, как дерево. Мелли потянула его прочь, но не смогла сдвинуть с места. В испуге она затрясла его:
      - Джек, пойдем скорей отсюда. - Ответа не было. Он стоял неподвижно, уставясь вперед, и лицо его блестело от пота. - Джек, прошу тебя, очнись! Она тряхнула его что было сил, несмотря на боль в руке. Он повернулся к ней, и она испытала великое облегчение. - Пойдем, Джек, пойдем. - Он смотрел на нее пустым взглядом, как будто не узнавал ее. Мелли, торопливо увлекая его за собой, все же не утерпела и оглянулась: люди и кони лежали на земле мертвые или истекающие кровью. Один уползал прочь, волоча за собой неподвижную ногу. Ветер совершенно утих, только дождь лил не переставая. Мелли дрожала, не желая думать о случившемся и о том, почему убийственный вихрь не тронул их с Джеком.
      Держа Джека за руку, она стала спускаться с ним вниз. Его куртка насквозь пропиталась кровью. Мелли решила идти к восточной дороге - им требовались помощь и пристанище, которых они не могли найти в лесу. Мелли сознавала, что это опасно, - но только там, на дороге, кто-то мог их спасти.
      Тавалиск облачался в свой самый торжественный наряд. Изгнание им рыцарей встретило столь широкое одобрение, что город устроил шествие в его честь. Рорнцы обожали всяческие зрелища и ожидали от своих владык подобающей пышности в торжественные дни. Когда-то давно Весней, тогдашний первый министр, вышел к народу в простом сером платье, без всяких украшений и даже без шапки. Рорнцы восприняли это как смертельную обиду - ведь они-то вырядились в свои лучшие одежды. Министр своим будничным нарядом показал им, сколь мало ценит их мнение. Негодующая толпа стащила злосчастного Веснея с коня и забила насмерть.
      Самое смешное заключалось в том, что Весней думал польстить горожанам, выказав себя человеком бережливым и дав понять, что он не тратит выплачиваемые ими налоги на никчемные безделушки. Тавалиск лучше понимал рорнцев. От своих вождей они требовали только одного: чтобы те блистали роскошью и великолепием, уделяя горожанам часть своего блеска. Рорн был богатейшим городом Обитаемых Земель, и народ желал, чтобы его правители олицетворяли собой это богатство.
      Швея делала последние стежки, зашивая на архиепископе камзол ярко-желтого шелка, а Тавалиск тем временем заглядывал ей за вырез. Тут в дверь постучали, и вошел Гамил.
      - А, Гамил! Я как раз думал, когда же ты принесешь крошку Коми навестить меня. - Тавалиск недавно завел себе кошку. Это коварное существо занимало его целиком, поэтому собачку он отдал Гамилу - у архиепископа хватало в сердце места лишь на одного любимца. Но он сильно подозревал, что секретарь либо убил собачку, либо выбросил ее на улицу, и виноватый вид Гамила только усугубил подозрение.
      - Я принесу его, как только он поправится, ваше преосвященство, - он прихворнул.
      - Непременно, Гамил, - я тебе напомню об этом через несколько дней. Мне отрадно думать, что мой милый Коми обрел хозяина, который так хорошо о нем заботится. Не так туго, девушка! Я не хочу походить на колбасу, которая вот-вот лопнет. После шествия будет пир, надо и для него оставить место. Ну, Гамил, какие новости ты принес мне сегодня?
      - Весть о том, что вы изгнали рыцарей, дошла до Марльса.
      - И как же сей злополучный город воспринял эту весть?
      - Народ вышел на улицы, ваше преосвященство, требуя от своих властей последовать вашему примеру. Марльс тоже не питает любви к рыцарям Вальдиса.
      - Превосходно, Гамил. И неудивительно - уже давно поговаривают, что это рыцари занесли в Марльс чуму.
      - Ваше преосвященство проявили большую предусмотрительность, распространив этот слух.
      - Это разумнее всего - натравить своих соперников друг на друга. Я бы сам с большим удовольствием посеял в Марльсе чуму, если б мог.