Глава 29

Солнце легло Таулу на лицо, и он проснулся освеженным. Ставни были приотворены — он не помнил, как открывал их, — и комнату выстудило. Вскочив с постели, Таул закрыл окно и бросил мимолетный взгляд наружу. День был на редкость хорош: солнце сияло с ярко-синего неба, отражаясь от снега.

Таул чувствовал какое-то странное успокоение. Он правильно сделал, заехав к Бевлину. С его плеч точно свалился тяжкий груз. Грядущее, казавшееся прежде таким унылым, теперь сулило надежду — он сильный, и нет для него ничего невозможного — он непременно найдет того, кого ищет.

Таул с легким чувством вины вспомнил, что солгал мудрецу. Сегодня он без утайки скажет Бевлину, куда и почему едет. Ларн внезапно потерял над ним свою власть. Таул расскажет Бевлину о своей поездке туда, и вдвоем они, быть может, придумают, как остановить творящиеся на острове ужасы.

Таул смочил свой мыльный камень и побрился. Зеркала не было, и он проделал это на ощупь. Потом ополоснул лицо, рассмеявшись, когда вода ожгла его холодом. И достал из котомки новый камзол, чтобы оказать честь хозяину дома.

Было совсем еще рано. Если удастся, он потихоньку проберется на кухню и приготовит завтрак, прежде чем Бевлин с мальчиком проснутся. Таул сохранил живейшее воспоминание о стряпне Бевлина — уж лучше он сам будет готовить, покуда они здесь. От стариковской жареной утки с души воротит.

Таул открыл дверь и поморщился от громкого скрипа — вышел потихоньку, называется. Он спустился на кухню. Бевлин еще не вставал, и очаг, к досаде Таула, угас — придется разводить огонь заново. Дрова лежали в углу. На пути к ним Таул краем глаза заметил нечто необычное и обернулся.

Кровь — темная, застывшая кровь. Таул замер на месте. Бевлин лежал на скамье в окровавленной одежде. Таул, охваченный страхом, заставил себя подойти к нему. Он коснулся мудреца — тот давно уже окоченел. «Нет, — беззвучно выдохнул Таул. — Нет».

В кухне стоял тяжкий запах крови. Таул обнял старика и прижал к груди, отчаянно пытаясь его отогреть. Какой Бевлин легкий, какой хрупкий! Таул баюкал его, как ребенка, и слезы катились по щекам рыцаря, падая на тело старика. «Нет. Нет. Нет», — шептал Таул, сотрясаясь от рыданий. Он знал твердо: это сделал он. Это не подлежало сомнению. Демоны ввергли его в пропасть, и тяжесть вины убыстряла падение.

На болотах стоял дивный летний день. Камыш зеленел, и над ним кружили бабочки. Таул рад был вернуться домой. Три года прошло с его ухода. За эти три года он получил два кольца — рука еще болела от свежего ожога. Разумнее было бы перевязать рану, но гордость не позволяла. Пусть все видят, что он — рыцарь Вальдиса, только что пожалованный вторым кольцом.

Скоро он отправится на дальний юг в поисках сокровищ. Если удача поможет ему, он найдет золото. Если небо поможет ему, он приобретет заслугу перед Богом. Будущее зависело только от него, и Таулу не терпелось начать.

Конь поднялся на пригорок, и Таул увидел внизу свою деревню. Волнение охватило его — радостное, лишенное тревоги: вот он и дома. Все тут по-прежнему: амбар старого Хокера все так же угрожает завалиться, выгон так же запущен. Мальчишки по-прежнему крутятся у околицы — ищут, с кем бы подраться, или девчонок высматривают.

Таул пришпорил коня. Женщины оглядывались на него — на болотах не часто встретишь верхового. В ответ на эти взгляды он учтиво склонял голову, как учили его в Вальдисе. Его красивый плащ тоже обращал на себе внимание, а в сапоги можно было глядеться, как в зеркало. Но никто не проявлял особого дружелюбия — вероятно, люди не узнавали Таула.

По узкой тропке он ехал к своему дому, и на сердце было легко. Он вез сестрам подарки: Саре — шелковое платье, Анне — бисерный браслет. А малыш получит игрушечный кораблик с настоящими парусами. Как они все удивятся — и как обрадуются! Они задушат брата поцелуями. Таул улыбнулся, и что-то стиснуло ему горло — слишком долго он не был дома.

Как ни странно, он не узнавал родных мест. Уже его хижина должна была показаться. Таул галопом пустился вперед, забрызгав грязью сапоги, — и натянул поводья, увидев перед собой пожарище. На обгорелой земле громоздились черные остатки стен и стропил. Только каменный очаг уцелел.

Таулу стало дурно от ужаса. Это его дом — и похоже, что сгорел он уже давно. Таул развернул коня и поскакал обратно в деревню, где остановил первую же встреченую женщину:

— Что случилось с хижиной на болоте?

Женщина хлопнула себя по губам — на болотах этим знаком отводят беду.

— Сгорела дотла — и все трое детишек вместе с ней. Бросили их, бедняжек.

Все поплыло перед Таулом. Он намотал поводья на кулак.

— Кто погиб?

Женщина смотрела на его руку — из-под ремня выступила кровь.

— Да ты здоров ли, молодой человек?

— Кто погиб?

— Две сестрички, красивые обе девчушки, и малыш. Старший-то брат их кинул — живите, мол, как знаете. Это ведь ты и есть, верно? Я тебя по волосам признала. — Она грустно покачала головой. У Таула так сжалось горло, что он не мог говорить.

— Я оставил их на отца, — вымолвил он наконец — не столько женщине, сколько себе.

— Да что с него проку, с негодника? Поболтался тут еще пару недель после твоего ухода да подался в Ланхольт. С тех пор мы его и не видели. Да ты, парень, не убивайся так. И я хороша — выложила тебе все напрямик.

— Как это случилось?

— Толком никто не знает, но голова думает, что одна из девочек, младшая, поди, подлила в огонь гусиного жира. Денег-то на топливо у них не было, а все, что было, они уже сожгли. От жира-то пожар и приключился.

Кровь уже капала из руки Таула на гриву коня.

— Ты отпустил бы поводья, парень.

— Когда случился пожар? — едва слышно прошептал он.

— Да уж года три будет — вот ушел ты, а через пару месяцев дом и сгорел. Я вспомнила теперь — ты тогда в рыцари подался.

Почти три года назад! Все это время он думал, что его сестры благополучно живут на болотах, а их уже не было в живых. Какая боль! Анна и Сара погибли, и ради чего? Ради этих вот двух колец на коже.

Всего несколько часов назад эти метины были для него всем на свете — теперь они обратились в позорное клеймо. За них его сестры расплатились жизнью.

Таул выхватил меч — и женщина, снова коснувшись губ, шарахнулась прочь. Таул поднял клинок, ничего не видя из-за слез, и рубанул им по руке, прямо по кольцам. Приняв боль как должное, он отшвырнул от себя меч, тряхнул поводьями и умчался прочь, как демон.

Мейбор, проснувшись, ощутил рядом тепло служаночки Бонни. Она спала, сомкнув губы, и казалась краше теперь, когда кривых зубов не было видно. Мейбору не хотелось больше любви, и он растолкал ее:

— Вставай-ка, девушка, и убирайся.

Она всполошилась и послушно принялась натягивать на себя одежду. Мейбор, обычно любивший смотреть, как женщина одевается, равнодушно отвернулся. Девушка оделась и кашлянула, что бы привлечь его внимание, — ждет, поди, когда он ей что-нибудь подарит или назначит новое свидание. Но Мейбор не хотел больше ее видеть — ведь она стала свидетельницей его слабости. Он швырнул ей золотой, проследив с отвращением, как жадно она схватила монету.

Потом встал и подошел к зеркалу, как повелось у него чуть ли не каждое утро с кануна зимы. Язвы на лице почти все зажили, осталась только легкая краснота. Да, снаружи яд почти не оставил следов, но Мейбор знал, что его горло и легкие никогда уже не станут прежними. Он дышал теперь со свистом, точно старик.

Крандл подал завтрак: теплые рогалики с маслом и копченую селедку. Это была любимая утренняя еда Мейбора — слуга, видно, решил его побаловать: Крандл знает, что его хозяин хотел выдать Меллиандру за принца Кайлока. Хорошо, что об этом известно лишь немногим, — какое унижение испытал бы Мейбор, если б весь двор знал о его неудавшейся попытке выдать дочь за наследника!

— Ее величество желает сей же час видеть вас у себя, ваша милость.

— Хорошо.

Ишь как ей не терпится: ведь солнце только что встало. Мейбор знал наперед: королева пококетничает немного, спросит, удобно ли ему в новой кровати, а после попросит не лишать ее преданности и поддержки. Мейбор положил селедку на хлеб, вдыхая аппетитный запах. Ну нет, он ей не лакей, и никаких обещаний она от него не услышит. Пусть помучается — он не собирается оставаться у нее на побегушках.

— Крандл, принеси мне еще селедки да приготовь ванну.

— Но королева ждет, ваша милость.

— Ничего, подождет, — отрезал Мейбор, и слуга послушно удалился.

Плотно поев и помывшись, Мейбор не спеша направился к королеве. Он тщательно обдумал свой наряд. Баралис вчера надел свою цепь — Мейбор не занимал при дворе никакой должности, зато владел самым большим в Четырех Королевствах собранием драгоценностей. Сегодня он надел на шею крученый золотой обруч с двумя парными сапфирами — огромными и синими, как ночь. При одном лишь взгляде было ясно, что им нет цены: и один такой камень мог стоить целое состояние, а стоимость двух, да еще парных, не укладывалась в воображении. Как известно, королева предпочитает сапфиры всем остальным камням — вот и пускай полюбуется.

— Рада видеть вас у себя, лорд Мейбор. — Королева протянула ему руку для поцелуя, ничем не показав своего недовольства, хотя он и заставил ее ждать. Мейбор взял ее руку, но не поднес к губам. Их глаза встретились, и королева первая отвела взгляд. Отступив немного назад, она сказала: — Мое вчерашнее объявление должно было вызвать у вас некоторую досаду. — Мейбор ничем не возразил на это, и ей пришлось добавить: — Мне жаль, что вы услышали о предстоящем событии вот так, прилюдно.

— Вы, помнится, обещали мне, что я узнаю об этом первым.

— Да, обещала, — кротко созналась она. — И могу сказать в свою защиту лишь то, что все произошло слишком быстро.

— Да, вы не замедлили найти замену моей дочери, — огрызнулся Мейбор, не видя больше смысла в учтивых манерах.

— Лорд Мейбор, вы, думается мне, забыли, что это ваша же дочь навлекла на вас несчастье. Если бы ей не вздумалось убегать из дома, все для нас обоих обернулось бы совсем по-иному.

— Ведь это лорд Баралис придумал, — сказал Мейбор, намеренно пропустив ее слова мимо ушей, — поженить Кайлока с Катериной Бренской? — Королева опустила глаза — иного ответа ему и не нужно было. — Он принудил вас к этому?

— Ничего подобного, лорд Мейбор, — отчеканила королева. — Если предложение исходило от лорда Баралиса, то решение приняла я сама.

Мейбор не сомневался, что она верит в то, что говорит, но он знал, как Баралис умеет добиваться своего, внушая людям, что так им же будет лучше. Кто знает, что нашептал советник на ухо королеве?

— Я пригласила вас не для того, чтобы оспаривать мое решение, — с мягким упреком сказала она. Но Мейбор не имел охоты вести окольные речи.

— Для чего же тогда? Чтобы увериться в моей преданности? Моей поддержке? Или попытаться купить их, пожаловав мне еще одну красивую кровать?

— Лорд Мейбор, я понимаю вашу горечь, но все же выслушайте меня, прежде чем обвинять. Вы присутствовали при том, как я назначила Баралиса послом Кайлока. Но вторым послом я хочу назначить вас. Вы будете представлять в Брене меня и короля, будете вести переговоры о помолвке. Мне нет нужды говорить вам, как мало я доверяю Баралису. У меня будет легче на душе, если вы присмотрите за ним. — Королева помолчала, дав Мейбору время оценить ее предложение. Он постарался не выказать никаких чувств. — И разумеется, вы в качестве посла короны будете стоять выше лорда Баралиса. — Слабая улыбка тронула бледные губы королевы.

Вот так неожиданность, подумал Мейбор. Да, королеве не откажешь в изобретательности. Одним-единственным ходом она хочет вернуть его преданность и взять под надзор Баралиса — а кто знает, может, и Баралису предложено надзирать за ним? Это большое искушение: поехать в Брен, оказаться во главе событий и притом стать бельмом на глазу у Баралиса — тому, уж верно, придется не по вкусу и присутствие Мейбора, и его главенство.

Королева, видя, что он молчит, решила, что он колеблется.

— Должна предупредить вас, лорд Мейбор: я назначу вас послом короны лишь в том случае, если вы пообещаете мне, что враждебные чувства не повлияют на ясность вашего суждения. Мне нужно, чтобы этот брак состоялся, и я не потерплю никаких попыток помешать ему.

— Ваше величество оказывает мне великую честь, — смиренно, чтобы рассеять подозрения, сказал Мейбор.

— Какой же ответ вы дадите мне, Мейбор? — дружески, опустив титул, спросила она.

— Я с радостью поеду в Брен послом короны, — с легким поклоном ответил он, и она нежно поцеловала его в щеку.

— Я рада, что вы согласились, — с неподдельным облегчением сказала она: ей снова удалось прибрать его к рукам. — Взгляните на свою будущую королеву, — сказала она, подав ему какую-то вещицу. Мейбор увидел перед собой миниатюрный портрет златокудрой девушки — красивой, бесспорно, но не столь живой, как его дочь. Он вернул портрет, так и не сумев выжать из себя похвалу.

— Когда нам предстоит отправиться в Брен?

— Не позже чем через десять дней. Баралис уже занялся приготовлениями.

— Путешествие будет трудным. Погода очень плохая, и нам придется пересечь Халькус. — Мыслями Мейбор уже был в пути. Придется королеве разрешить ему взять в поход его собственных людей. Ему будет спокойнее по ночам в окружении преданных воинов.

— Вас будет сопровождать сотня королевских гвардейцев.

— Для пущей верности я бы взял два десятка своих.

— В добрый час! — Королева, показав в улыбке мелкие белые зубы, перешла к столику, где ожидал штоф с вином и два бокала. Значит, она была уверена в успехе? Королева перехватила взгляд, брошенный Мейбором на два бокала. — Можно ли упрекать женщину за то, что она надеется? — сказала она, разливая вино, и подала Мейбору бокал. — За Брен, — провозгласила она, подняв свой. — И за то, чтобы он стал самым выгодным нашим союзником.

— За Брен, — отозвался Мейбор.

Джек не знал спокойного сна после того, что случилось у охотничьего домика, а в последние две ночи стало совсем худо. Его беспрестанно осаждали кошмары. Ему виделось, как один человек закалывает другого при лунном свете. Даже днем, на бледном зимнем солнце, Джек содрогался, вспоминая свой сон.

Много дней подряд они шли по восточной дороге. Джек начинал уже думать, что их преследователи сдались — на дороге не попадалось никого, кроме крестьян, лудильщиков да торговцев. Грязь сменилась утоптанным снегом, и Джек с Мелли, расхрабрившись, шагали по ней, а не по лесу. Но по-прежнему ныряли в ров или в кусты, заслышав стук копыт.

Джек полагал, что погоню за ними затрудняет снег: все следы засыпало, и даже собаки не могли учуять беглецов.

К несчастью, из-за того же снега им все труднее становилось находить места для ночевки. Ночлег на снегу грозил обморожением, да к тому же на белом их могли заметить еще издали. Прошлой ночью они забрались в чей-то хлев и спали на сене с коровами. Мелли, проснувшись рано, обнаружила хозяйский запас сыров — и красные круги ввели ее в соблазн. Джек не хотел ничего брать, но Мелли настояла, сказав, что ее и так уже ославили конокрадкой, — если она украдет еще и сыр, большой разницы не будет. Джек не нашел, что на это возразить, и его котомка стала немного тяжелее.

Вчера им на пути попалась деревня. Они увидели дым над деревьями за поворотом, и Джек предложил зайти в селение, чтобы купить еды, в которой они крайне нуждались, но Мелли упросила его не делать этого. Она боялась — не столько за себя, подозревал Джек, сколько за него. Случай с наемниками потряс ее до глубины души. Джек то и дело ловил на себе ее настороженный взгляд.

Что она должна думать о нем? Что она чувствует? Страх? Вряд ли. Не такая она девушка, чтобы бояться какого-то пекарского ученика. Правда, он не простой пекарский ученик — Мелли тоже понимала это и после происшествия с наемниками относилась к нему по-другому. Почти с уважением.

Такое уважение испытывает охотник перед пойманным в капкан медведем. Джек улыбнулся. Вот кем, значит, он кажется благодаря своей силе — опасным зверем? А все-таки хорошо что Мелли больше не пренебрегает им. И вообще дела обстоят не так уж плохо: он начал новую жизнь, став на путь приключений; возможно, ему удастся узнать что-нибудь о матери, он избавился от вздорного мастера Фраллита, и рядом с ним шагает красивая девушка.

Джек рассмеялся вслух: прямо герой из книги Баралиса, да и только. Кто-то, пожалуй, даже позавидует ему.

Мелли, набиравшая воду в ручье, бегом вернулась обратно, услышав его смех.

— Что с тобой?

— Я буду единственным героем, знающим, сколько жира подмешивать в тесто. — Мелли, похоже, опасалась за его рассудок, и Джек заставил себя перестать смеяться. — Ничего, все в порядке. Я просто думал о том, какой я счастливчик.

Мелли недоверчиво взглянула на него.

— Когда ты задумаешься об этом в следующий раз, не хохочи так громко. Я из-за тебя всю воду пролила. — Она заглянула во фляжку и лучезарно улыбнулась. — Уж твою-то порцию точно. — Стряхнув снег с поваленного дерева, она села и достала ломоть сыра. — Мы уже перешли границу Халькуса?

— До реки Нестор еще пара дней ходу — я так думаю. — Джек имел смутное представление о том, где они находятся, но не показывал этого Мелли. — И когда мы пересечем ее, надо будет держаться начеку.

— Мы ведь сейчас к юго-востоку от Харвелла? — Джек кивнул. — Бои, насколько я слышала, идут в основном на северо-востоке.

— Ведь у твоего отца где-то тут земли? — В замке все знали об огромных владениях лорда Мейбора.

— Меня не удивило бы, если б оказалось, что мы уже идем по его земле. Многие думают, что ему принадлежит только то, что вдоль реки, — так оно и было раньше, но он уже несколько лет втайне скупает земли к востоку от Нестора. И не только яблочные сады, но и леса, и луга, и поля. — Мелли сделала широкий жест обеими руками, и Джек уловил гордость в ее голосе.

— Твой отец очень богат.

— Богаче всех, — просто сказала Мелли.

— И ты не жалеешь, что ушла из Харвелла, лишившись всего этого? Я — другое дело: у меня никогда не было ничего своего.

— Не знаю, Джек, — с глубоким вздохом сказала она. — Да, у меня было все, если говорить о красивых платьях и вкусной еде, — но свободы я не знала. Мне даже в саду запрещалось гулять одной, без провожатых.

Видя ее улыбку, где веселье смешалось с горечью, Джек решился спросить ее о том, что давно не давало ему покоя:

— А за кого тебя хотели выдать замуж?

Мелли немного поколебалась и ответила:

— За принца Кайлока. — Она потупилась, чертя пальцем круги на снегу. — Потому-то Баралис и гонялся за мной.

— Чтобы выдать тебя замуж насильно?

— Нет, — засмеялась Мелли. — Чтобы помешать мне выйти за Кайлока. — Видя недоумение Джека, она пояснила: — Баралис ненавидит моего отца и готов на все, чтобы не дать ему приблизиться к трону.

— Ты могла бы стать королевой. — Джеку с трудом верилось в это: у девушки, сидевшей рядом с ним на заснеженном бревне, был совсем не царственный вид.

— Ну, теперь-то мне ею не бывать, — деловито заверила Мелли. — И я не очень-то сожалею об этом. Кайлок — не тот, кого я хотела бы видеть своим мужем. Да, он красив, умен, мастерски владеет мечом, и многие женщины, возможно, от него без ума. Но мне всегда казалось, что ему чего-то не хватает. — Мелли ненадолго задумалась. — Чего-то главного — доброты, человечности. Он всегда держал себя безупречно учтиво, но я чувствовала себя так, будто... — Она умолкла, не находя слов.

— Мне кажется, я тебя понимаю.

— Ты видел его в замке? — удивилась Мелли.

— Да, он иногда заходил к Баралису.

— Баралис дружен с Кайлоком? В это трудно поверить. — И Мелли задумчиво поднесла руку к лицу. — А впрочем, как сказать... Между ними есть какое-то сходство.

Джек поразмыслил над ее словами.

— Ты права. Они оба... — он помолчал, подыскивая нужное слово, — что-то скрывают.

— Я об этом не думала. Я имела в виду внешность. Они оба высокие и темные. А зачем Кайлок заходил к Баралису?

— Ему нужны были птички и зверьки. — Джек опустил голову. Он знал, что Мелли ждет продолжения, но не хотел рассказывать дальше. Иногда он приходил к лорду-советнику раньше обычного и заставал Баралиса с Кайлоком у клеток. Джека тошнило от того, что принц вытворял с животными. Кайлоку нравилось изучать, долго ли можно мучить живое существо, прежде чем оно умрет. Бывало, он раз за разом пронзал иглой голубя или медленно душил мышку в кулаке. Но самым страшным во всем этом было то, что Баралис смотрел и кивал, словно снисходительный отец.

Хорошо, что они с Мелли ушли из замка.

Мелли, словно догадавшись, что делал у Баралиса Кайлок, спросила:

— Теперь ты не упрекаешь меня за то, что я убежала?

Джек видел, что она ищет его одобрения.

— Нет, — сказал он, положив ладонь ей на руку. — На твоем месте я бы сделал то же самое.

Мелли нежно улыбнулась ему и встала.

— Пора в дорогу. Я сейчас, только наберу в мех воды, — и ее фигурка в темном плаще исчезла за деревьями.

Джек собрал котомку, перекинул ее через плечо — и его пронзила боль. Он позабыл о своей ране. Он присел на минуту, радуясь, что Мелли нет, — он не хотел показывать ей, что все еще чувствует себя неважно. Ее раны быстро зажили, и она думала, что с ним дело обстоит так же. Но он был ранен более тяжко: стрела вошла глубоко в тело, оцарапав кость. Джек осторожно ощупал плечо. Хорошо, что хоть крови нет, — старуха на славу поработала иглой. Он снова встал и перевесил котомку на другое плечо.