35

— Иди сюда, Снежок, сию минуту иди сюда. — Ангелина устала гоняться за своей никчемной собачонкой. Песик нашел в траве кузнечиков и с громким лаем носился за ним как бешеный, ощетинившись и лязгая зубами. Правда, не все кузнечики были настоящими, некоторые на поверку оказались всего лишь сухими листьями. Но Снежок нимало не огорчился: он был согласен играть с чем угодно — только бы предмет этот был меньше его и мог двигаться.

А вот и я, вот и Снежок.

Снежок, виляя хвостиком и высунув язык, подбежал к Ангелине. Она хотела отругать песика: он, негодник, выскочил из повозки раньше, чем поставили их шатер, и принялся носиться по лагерю в предрассветных сумерках. Но Снежок был такой уморительно-забавный, такой жизнерадостный, что у нее не хватило сил даже нахмурить брови. В конце концов, чего другого можно ожидать от никчемной собачонки? К тому же Ангелина давно уже не бывала на улице так рано утром и теперь тоже оживилась, глядя, как солдаты ставят палатки и разжигают костры.

Потом она заметила палатку Эдериуса — единственную среди груды шестов, мотков веревок и свернутого брезента, которым еще только предстояло стать лагерем, — и вспомнила, что прошлым вечером она оставила старику на земле чашку чая с медом и миндальным молоком. Нашел ли он ее? Выпил ли? Помогло ли ему испытанное средство? Ангелина решительно направилась к палатке писца, придерживая капюшон, чтобы не выставлять напоказ перед солдатами Изгарда свои золотистые кудри. Она знала, что король разозлится, если узнает, что она навещала Эдериуса. Но с каждым днем мнение мужа волновало Ангелину все меньше.

Снежок поймал еще несколько кузнечиков — просто чтобы показать им, кто тут главный, а потом побежал за хозяйкой, как обычно путаясь у нее в ногах.

Подойдя к палатке, Ангелина услышала кашель Эдериуса. Значит, старик все-таки разболелся. Его нельзя оставлять одного. Ангелина решительно откинула брезент.

И застыла на месте. Изгард был там, он сидел спиной к входу, рядом с Эдериусом. Перед ним на пьедестале стояла Корона с шипами.

— Хватит кашлять, — сказал Изгард Эдернусу. — Ты должен закончить начатое.

Снежок зарычал.

— Ш-ш-ш. — Ангелина погрозила ему пальцем, шагнула в палатку и опустила за собой брезент. Изгард не заметил ее появления — он смотрел только на Эдериуса. Пальцы его вцепились в спинку стула писца. Повернутая к Ангелине половина лица была освещена золотыми сиянием Короны. Приступ кашля все не проходил. Изгард наблюдал за Эдериусом, и с каждой секундой морщины по бокам его рта становились все глубже.

Ангелина почувствовала, что муж начинает гневаться, и мысленно приказала Эдериусу прекратить кашлять. Она боялась, что король может ударить старика.

Эдериус корчился на стуле, плечи его ходили ходуном, сухой, лающий кашель вырывался из груди. Смотреть на это было невыносимо. Ангелина закрыла лицо руками. Снежок притих у ее ног и вел себя так примерно, что она даже подумала, не спит ли песик с открытыми глаза— ми. Через несколько минут Эдериус наконец справился с кашлем и снова взялся за кисть. Ангелина вздохнула с облегчением и нагнулась погладить Снежка.

— А теперь, — со зловещей мягкостью обратился Изгард к писцу, — скажи мне, что такое ты увидел там, на пергаменте, что тебя напугало?

— Сир, что-то не так. — Голос Эдериуса был так тих и слаб, что у Ангелины защемило сердце. — Девушка рисует узор. Я чувствую, как она прикасается кистью к Венцу. Она хочет разорвать цепи, приковавшие Корону к Гэризону.

Ударом кулака Изгард расколол деревянную спинку стула Эдериуса.

— Уничтожь ее. Сожги кожу на ее руках, ладонях, лице.

Ангелина вздрогнула. Снежок вцепился зубами в подол ее платья и потащил к выходу из палатки.

Давай уйдем отсюда. Ну пошли же!

Ангелина вырвала у него подол. Снежок прав. Лучше им уйти. Но Эдериус болен, Изгард в ярости, а она уже не маленькая девочка и не намерена обращаться в бегство.

Работа над первой частью узора близилась к концу. Все тело Тессы постепенно изменялось. Дыхание становилось менее глубоким, сердце билось все медленнее, струйки пота больше не стекали по спине и шее. Во рту пересохло, а чувства притупились, она почти ничего не ощущала — только тяжесть кисточки в руке.

Она стала как бурдюк с водой, тяжелой и неповоротливой. Краски медленно, точно с неохотой стекали с кисти на страницу. Где-то высоко, на башне, Кэмрон и Райвис боролись за свою и ее жизнь. Их окружали дюжины чудовищ со злобными горящими глазками и оскаленными зубами. Они сражались плечом к плечу, воодушевленные одной целью, и казалось, что легче убить обоих разом, чем разъединить их. Тесса чувствовала исходящую от них силу, впитывала ее и переносила на пергамент.

Когда она наносила последние штрихи, во рту вдруг появился какой-то странный вкус. Кольцо — Тесса так и не сняла его — туго сжимало палец. Но боли она не чувствовала, только все усиливавшееся давление. Готовый узор вибрировал от напряжения, как сжатая пружина. Краски еще не высохли. Перед ней была абсолютно точная копия копии.

— Эмит, мне нужен ваш нож для скобления кожи. — Тесса не говорила, а выталкивала изо рта каждое слово, как огромный булыжник. На пальце, там, где шипы кольца прокололи кожу, выступили капельки крови. — И чистая кисточка.

Эмит немедленно выполнил просьбу и протянул ей самую лучшую — из собольего волоса — кисточку из своих запасов. Все время, что Тесса рисовала, он смешивал краски и, используя исключительно растительные и животные красители, ухитрился в точности воссоздать цветовую гамму Илфейлена.

Но разорвать сковавшие Корону цепи Тесса собиралась собственной кровью.

Копия Илфейлена была мертва как камень. Даже желтовато-голубоватый цвет пергамента напоминал кожу трупа. Чтобы разрушить оковы Короны с шипами, она должна вдохнуть жизнь в свой узор.

Тесса подняла свинцовой тяжестью налившуюся руку, взяла нож и склонилась над пергаментом. Золотые шипы кольца все глубже погружались в ее плоть, кровь лилась по пальцам, по запястью. Но боль все не приходила. Это новое тело было совсем другим, не ощущало то, что ощущало прежде, не было больше ее собственным телом.

Занеся нож над пергаментом, Тесса пыталась нащупать основную нить, артерию узора и боролась с почти непреодолимым желанием опустить руку. Как бы ей хотелось наверняка знать, что она делает, не терзаться сомнениями!

Эта часть узора состояла из одного-единственного, замысловато закрученного толстого каната, сплетенного из разных нитей. Но хотя цветов было довольно много, основная тяжесть, безусловно, приходилась на черную нить.

Тесса начала медленно, постепенно перерубать ее лезвием ножа. Когда на пути попадались красные и золотые нити, она перерезала и их; когда линии сплетались в тугой клубок, она методично распутывала его и расправлялась с каждой нитью отдельно. Как хирург вскрывает тело больного на операционном столе, разрезает кожу и обнажает внутренности, так она вскрывала свой узор. Пергамент еще не просох, и черная краска стекала в разрезы, впитывалась в кожу. Но в центре, в сердцевине узла, там, где кончик лезвия проник наиболее глубоко, нож отколупнул от страницы тонкую полоску высохшей уже краски.

Тело Тессы — мышцы, жилы, сосуды, кости — сжалось, как кулак. Вместе с воздухом она втянула в себя запах красок и мела.

Наконец она ощутила присутствие Короны с шипами.

Корона висела на натянутых, словно тетива лука, цепях, как посаженное на привязь божество. Она сверкала, как кусок льда, исполненная абсолютного, безграничного холода, не ведающая добра и зла.

Она была старше, чем оба известные Тессе мира. Невероятная мощь была заключена в ней. Одна-единственная цель двигала ею, питала ее. Один образ — пусть во многих личинах, но один — отражался в этом куске чистого золота.

У Тессы сердце рвалось из груди, боль скручивала внутренности.

Корона с шипами должна покинуть землю.

Войны, кровопролитные сражения, стремление захватывать новые и новые территории — все, чем прославили себя короли Гэризона, все это ничто по сравнению с тем, на что способна Корона с шипами. Она подчинит себе весь мир — и уничтожит его.

Рука Тессы стала настолько тяжелой, что уже не могла дрожать. Она взяла соболиную кисточку Эмита и намочила ее в крови, выступившей вокруг кольца на пальце. А потом быстрым, как молния, движением метнулась обратно к листу пергамента и погрузила кисть в обнажившееся пятнышко посреди черного поля.

Все, что было заключено в теле Тессы, хранилось в тайных уголках ее души, выплеснулось наружу вместе с кровью: сила, любовь и братские чувства, которые получила она от Кэмрона и Райвиса, тоска по матушке Эмита и чувство вины перед Аввакусом, которого не сумела спасти; гнев на Дэверика, вторгшегося в ее жизнь своими узорами; раздражение, боль, одиночество, которые заставил ее испытать неотвязный недуг — звон в ушах.

И узор ожил; ее горячая кровь вдохнула в него жизнь.

Потрескивал, словно в огне, пергамент; с шипением испарялась черная краска. Кровь Тессы заполняла страницу, расползалась по ней, проникала в самое сердце узора, омывала каждую линию, каждую петлю, каждую спираль. Горячая, яростная сила исходила из ее тела, стекала с кисти, струилась по листу, разрушала созданные Илфейленом оковы.

А потом точно лопнула натянутая струна.

Оглушительный вой разорвал тишину внезапно и мгновенно, как мгновенно вонзается в плоть выпущенная из лука стрела. Пещера задрожала, камни посыпались со стен. В ушах Тессы зазвенели тысячи крошечных колокольчиков, неведомая сила прижала ее к земле. А потом все смолкло.

Первая цепь была разорвана. Освобождение Колючей Короны началось.

— Мисс, мисс! Назад!

Тесса не сразу сообразила, откуда исходит этот голос. Обернувшись, она увидела, что Эмит стоит у входа в пещеру. Кто-то пытался ворваться внутрь. В дверь просунулась толстая когтистая лапа. Потом она услышала глухой звук удара, и под ноги Эмиту упало несколько камней. Стена над дверью треснула, но тот, кто пытался проникнуть в пещеру, был слишком велик и не мог пролезть через образовавшееся отверстие. Тесса охнула. Знакомый запах ударил ей в нос. Так пахло чудовище, напавшее на нее в монастыре.

— Мисс! Немедленно уходите, станьте у той стены, немедленно!!

Тесса вскочила и попятилась. Впервые на ее памяти Эмит повысил голос.

Стена разваливалась, градом сыпались камни — чудовище проламывало себе ход. Лапа его уже просунулась в отверстие. Тесса вскрикнула.

В этой окровавленной туше — огромной и бесформенной — не было ничего человеческого. Монстр провел когтями по груди Эмита.

— Эмит! Уходите же!

Эмит покачал головой. Кровавые полосы появились на его тунике.

— Нет, мисс. Его надо остановить.

Чудовище всей своей тяжестью навалилось на стену. У Тессы зубы стучали от страха. Огромная каменная глыба обрушилась на пол. Тесса попыталась стать на ноги. Она должна помочь Эмиту.

— Стойте на месте! — закричал Эмит, роясь в одной из своих сумок. — Оно не причинит вам вреда. Я не позволю.

Он запустил в чудовище чем-то маленьким и темным. Тесса не сразу поняла, что это чернильница. Черная жидкость потекла по плечу и руке чудовища, кислота разъедала и без того обожженную кожу. Монстр завопил. Эмит схватил с пола брошенный Тессой нож и принялся наносить врагу удар за ударом, колоть и кромсать его, не обращая внимания на сыпавшиеся на голову камни. Из глаз помощника писцов брызнули слезы, а губы шептали какие-то слова, которые Тесса не могла разобрать.

Он дрожал всем телом — от страха и ярости, и Тесса поняла, что Эмит уже не в пещере, а в доме своей матушки, что эта схватка для него — запоздалая попытка спасти жизнь той, которую уже не вернуть.

Чудовище попятилось, Эмит рванулся следом. Грудь его сотрясалась от рыданий. Монстр обратился в бегство. Тессе казалось, что этого достаточно, но Эмит думал иначе. Он бросился в погоню.

Тесса больше не видела их, слышала только топот ног по каменному полу, звуки борьбы, прерывистое дыхание, захлебывающиеся рыдания и звериный вой. А потом вновь наступила тишина. Прошло несколько минут. Тесса напряженно прислушивалась, и наконец Эмит появился на пороге. В руке он сжимал нож с искривленным, погнутым о камни лезвием. Его лицо и руки были покрыты темной кровью, туника разорвана, волосы запорошены пылью.

— Оно не причинит вам вреда, мисс, — сказал он тихим, почти безмятежным голосом. — Обещаю.

Тесса закрыла лицо руками, плечи ее вздрагивали.

— Пожалуйста, не плачьте, мисс. Все будет хорошо. — Эмит подошел к ней, опустился рядом на колени. — Простите меня. Я, наверное, напугал вас.

Тесса не могла говорить. Нельзя объяснить словами, что все, через что ей до сих пор пришлось пройти, — ничто по сравнению с впечатлением, которое произвел на нее Эмит с окровавленным ножом в руках.

— Вот, мисс, вытрите глаза. — Эмит протянул ей клочок материи. Он старался скрыть, что у него дрожат руки. — Не расстраивайтесь, мисс, вам нельзя расстраиваться.

Тесса подняла голову:

— Это вы меня простите, Эмит. Простите за все.

Эмит слабо улыбнулся и похлопал ее по руке:

— Все хорошо, мисс. Правда хорошо.

Тесса заметила, что на лезвии его ножа уже нет крови. Буквально за несколько секунд, пока она сидела, закрыв лицо, Эмит успел обтереть его. Это в его духе: ведь Эмит не терпит беспорядка.

Это маленькое наблюдение немного успокоило Тессу, и через несколько минут она с помощью Эмита смогла вернуться к своим краскам и узору.

Погнутым, зазубрившимся лезвием она снова принялась надрезать пергамент. И снова вокруг кольца на пальце выступила кровь. Тесса обмакнула в нее кисть и мазнула по самой толстой из красных линий. И снова ее горячая кровь, ее сила заструилась по странице, проникая внутрь пергамента.

Но в ту же секунду жар опалил руку, и пара волчьих глаз уставилась на нее с той стороны узора. Тесса отшатнулась. Жгучая боль пронзила ее. Запахло паленым мясом. Эмит умолял ее бросить кисть, но Тесса не желала сдаваться. Кто-то должен поплатиться за то, что произошло сегодня. Никто не имел права заставлять Эмита убивать. Он не создан для этого. Не такой он человек, совсем не такой. Он добрый и нежный и всегда старался хорошо думать о людях. А теперь матушка его умерла, а вся жизнь переменилась, и кто-то погиб от его руки. Этого не должно было случиться. Это ее битва — ее, а не Эмита. Тесса сжала губы. Что ж, она начинает охоту. И затаившийся внутри пергамента волк не уйдет от возмездия.

Эдериус закричал и выпустил кисть. Земля содрогнулась у них под ногами. На этот раз толчок был сильнее, чем полчаса назад. Ангелина машинально взглянула на Корону с шипами. После первого толчка Корона покачнулась, зыбь прошла по ней: так бывает, когда в знойный день все вокруг подернуто дымчатым маревом. На этот раз золото ее потускнело, на секунду Ангелине почудилось, что нечто чудовищное отразилось в нем. Она прищурилась, всмотрелась, но ничего уже не увидела.

Изгард схватил кисть, сунул ее в руку Эдериусу:

— Давай же, рисуй! Останови ее!

Эдериус подул на ладонь. Даже издалека Ангелина видела, что рука у него сильно обожжена. Он тяжело, учащенно дышал.

— Сир, я не могу...

Кулак Изгарда снова опустился на расщепленную уже спинку стула. Щепки полетели в Эдериуса, одна заноза попала прямо в обоженную руку.

— Останови ее! ОСТАНОВИ!!!

Ангелина отпрянула. Снежок спрятался в складках ее юбки.

Эдериус закашлялся, глаза его увлажнились, кожа блестела от пота, все тело сотрясалось. Но он покорно взялся за кисть. Ангелина зажмурилась. Ведь он же не хотел продолжать! Эдериус погрузил кисть в стоявшую рядом банку с краской.

Ангелина вцепилась пальцами в материю на платье, мяла ее, собирала в горсть. Старик совсем болен. Как Изгард смеет заставлять его работать?

Одной рукой писец прижимал ко рту носовой платок, а другой водил по пергаменту. Линии получались жирными и неуклюжими. Уже не кашель, а хриплый лай вырывался из его груди. Краска кляксой растеклась по странице.

Изгард опустил в нее палец, а потом сунул испачканный ноготь под нос Эдериусу.

— Это что еще такое? — прорычал он, вырывая у писца носовой платок. — Возьми себя в руки. РИСУЙ!!!

Эдериус старался изо всех сил, но ярость Изгарда совсем расстроила его. Старик склонился над столом, плечи его вздрагивали. Ангелина так рванула подол юбки, что материя затрещала. Если бы Изгард дал ему хоть минутку, чтобы прийти в себя... Но беспомощность старика только разжигала ярость короля. Он ударил кулаком по столу. Эдериус ловил ртом воздух. Брызги слюны полетели на пергамент. Только эта слюна была почему-то красного цвета... как кровь.

Изгард снова закричал, приказывая писцу перестать кашлять.

Ангелина охнула, шагнула вперед.

Снежок зарычал: Стой.

Лицо Эдериуса посинело. На губах выступила кровавая пена. Он все кашлял и кашлял.

Ангелина больше не могла сдерживаться. Она кинулась к столу, сжала кулачки и ударила Изгарда в челюсть.

— Прекрати! — визжала она. — Оставь его в покое!

Голова Изгарда мотнулась назад. В уголке рта показалась кровь, он вытер ее кулаком. Глаза его метали молнии. Золотые молнии.

Ангелина вся съежилась, у нее перехватило дыхание, сердце, казалось, остановилось. Она слышала, как за спиной у нее у входа повизгивает Снежок.

Бежим! Скорее!

Ангелина повернулась — но в ту же секунду что-то схватило, завертело ее. Из глаз посыпались искры, затрещали ребра. Она попыталась вырваться, но какая-то темная тень мелькнула перед ней — кулак Изгарда зажал ей рот. У Ангелины лязгнули зубы, из рассеченной нижней губы полилась кровь. Комната начала вращаться все быстрей и быстрей. Ангелина уже не знала, где верх, где низ. Она повалилась на бок, инстинктивно прикрывая руками живот.

Пожалуйста, молилась она, пожалуйста, пусть с ребеночком моим ничего не случится.

Кашель Эдериуса стал слабее, тише и каким-то более влажным. Ангелина с трудом перевернулась на живот и рискнула поднять почти ослепшие от слез и боли глаза. Тело старика медленно сползало на пол.

Где-то далеко, у выхода из палатки, подвывал Снежок.

Бежим же! Бежим!

— Я проучу тебя. Будешь знать, как поднимать руку на своего мужа.

Ангелина не успела даже понять, что он говорит. Первый удар пришелся ей по затылку. Краем глаза она заметила, что Изгард вновь поднял над головой окровавленную доску — сиденье от разломанного им стула. Смотреть на это орудие убийства было все же не так страшно, как на почерневшее от ярости лицо мужа. Да, он не остановится, пока не убьет ее.

Доска снова и снова опускалась на ее плечи, руки, ребра. Платье промокло от крови. А потом Изгард повернул доску ребром и замахнулся так, чтобы ударить ее по животу. Ангелина замерла. Она пыталась молиться, но слова не шли с языка. Свет померк в ее глазах.

Крошечные лапки с крошечными коготками застучали по полу. Что-то белое, пушистое с грозным рычанием, оскалив зубки, метнулось к руке Изгарда.

— Снежок... — простонала Ангелина, с трудом разлепляя разбитые губы.

Шерстка Снежка поднялась дыбом, хвостик был поджат, глаза горели решимостью. Челюсти сомкнулись на руке Изгарда. Отчаянно мотая головой, песик вонзал зубы все глубже и глубже в королевскую плоть.

Изгард выронил доску и завопил от злости.

Ангелина кричала, звала Снежка. На ее теле не осталось ни одного живого места, но ничто больше не имело значения. Только Снежок.

Изгард отступил к столу, задергал рукой. Но Снежок вцепился в него мертвой хваткой — и радостно завилял хвостом в ответ на призыв хозяйки.

Снежок здесь, с тобой.

Изгард выругался. Лицо его стало красным как рак. Он отвел назад окровавленную руку и с размаху опустил ее на стол Эдериуса.

— Нет, — пробормотала Ангелина.

Тельце Снежка шлепнулось о деревянную столешницу, хрустнули крошечные косточки, песик жалобно взвизгнул, разжал челюсти и свалился на пол. Прошло несколько секунд. Снежок так и не поднялся. Голова его стала до странности плоской, а из правого ушка выступила какая-то жидкость.

Рядом с никчемной собачонкой неподвижно лежал Эдериус.

— Снежок? — прошептала Ангелина. — Эдериус?

Никто ей не ответил.

Изгард прижал к груди прокушенную руку, машинально вытер ее носовым платком писца. Взор его был прикован к Короне с шипами. Она как-то уменьшилась и казалась почти невесомой. Изгард схватил свое сокровище и, не глядя на Ангелину, выбежал из палатки.

Ангелина уронила голову на пол. Она хотела закрыть глаза, но слезы лились и из-под сомкнутых век.

— Снежок! — позвала она, просто чтобы чем-то заполнить гробовую тишину. — Снежок!

Ангелина знала, что ответа не будет, но не могла не надеяться. Она сжимала живот обеими руками и ждала, ждала... Но Снежок не двигался. Что же это? Такой глупенький, такой непослушный, такой отчаянный, такой никудышный песик. И она так любила его. Он разорвал ей сердце.

Ангелина заставила себя подняться на ноги и подойти к столу. Болело все тело — спина, руки, ноги, сломанные кости, — она даже не могла определить, что сильнее. Сначала она склонилась над Эдериусом, прижала ладонь ко рту старика — проверить, дышит ли он. Но он не дышал. Тогда Ангелина закрыла ему глаза, сложила руки на груди и попросила простить ее за все. Лицо узорщика было удивительно красивым и молодым — таким Ангелина ни разу его не видела. Она хотела поцеловать старика в щеку, но губы ее были разбиты и кровоточили. Нет, не стоит пачкать его. Эдериус всегда был таким аккуратным.

Ангелина выпрямилась, несколько раз глубоко вздохнула, чтобы успокоиться хоть немного, и повернулась к Снежку.

Никчемный песик выглядел спящим. Ангелина взяла его на руки и прижала к груди. Он больше не был Снежком, скорее просто маленькой подушечкой, набитой костями. Но тельце еще не остыло, а розово-черные десна по-прежнему были влажными. Что-то зеленое застряло между зубами. Кузнечик? Нет, поправила себя Ангелина, всего лишь сухой лист.

Нежно улыбаясь, Ангелина опустила Снежка на пол и обхватила руками свой живот. Она думала, что без верного песика в жизни ее образуется зияющая пустота. Но она ошибалась, Снежок не умер, он с ней, он всегда будет рядом.

Она закусила разбитую губу и, стараясь быть сильной, как учил ее отец, направилась к выходу из палатки.

36

Засохшая кровь зловонной коркой покрывала тело Райвиса. Левый глаз заплыл. Водяная мозоль на натертой рукояткой меча руке прорвалась, и жидкий гной вытекал из раны.

Они с Кэмроном стояли на крыше башни, выше было только синее предрассветное небо. У их ног издыхало чудовище с разрубленной напополам головой. Кэмрон окунул носок сапога в кровь монстра и провел по каменным плитам черту, как бы отмечая их с Райвисом территорию. Это вполне могла бы быть его, Райниса, кровь. Зажатый в угол, безоружный, задыхающийся, он уже видел собственное отражение в занесенном над ним металлическом клинке. И тут подоспел Кэмрон — он задержался на лестнице, чтобы собрать оружие убитых, — и опустил свой топор на череп чудовища.

Райвис взглянул на своего спасителя. Распухшее лицо Кэмрона было исцарапано когтями, покрыто синяками, ссадинами и кровоподтеками. Он перехватил взгляд Райвиса и укоризненно показал на свой испачканный кровью сапог:

— Опять ворон считаешь, Бурано.

Райвис усмехнулся, хотя не мог позволить себе такую роскошь: две только-только затянувшиеся раны на лице тут же открылись снова. Но ради Кэмрона Торнского он готов был потерпеть. Кэмрон стоил этого.

Ветер свистел в ушах, далеко внизу шумело море, и еще один — третий — звук доносился до них. Звук тяжелых шагов по зубчатой стене крепости. Чудовища приближались к башне.

Кэмрон подошел и встал рядом с Райвисом. Оба подняли топоры. Райвис не знал, сколько еще посланцев Изгарда осталось в живых, — после первой дюжины он перестал считать убитых. Не знал, как вооружены враги, ранены они или полны сил. Но чувствовал он себя прекрасно. Ведь в подземелье этой же крепости находилась женщина, за которую стоило сражаться, а бок о бок с ним — мужчина, вместе с которым не страшно было и умереть.

У него было все, что нужно для счастья.

Возможно, Мэлрей был прав. Он — прирожденный боец, солдат, и ничего больше. И, в конце концов, не так уж это плохо.

Не исключено, что, когда все кончится, он пошлет Мэлрею письмо и предложит заключить перемирие.

Чудовища Изгарда вышибли калитку, ведущую со стены на крышу башни. Вместе с ними туда, казалось, пришла сама ночь. Даже свежий морской ветер не мог ничего поделать с их вонью — вонью разлагающихся трупов.

Райвис и Кэмрон, не сговариваясь, дождались, пока чудовища переступят кровавую черту, а потом шагнули им навстречу.

Тесса размазала последнюю капельку крови по последней, четвертой части узора. Она зажмурилась и напряженно ждала, когда пещера содрогнется в последний раз, когда Корона с шипами вырвется на свободу.

Ничего не изменилось. Только один камешек свалился на пол.

Тесса почесала в затылке, недоуменно пожала плечами:

— Не понимаю. Все четыре цепи разорваны. В письме Илфейлена сказано, что я должна побывать в четырех местах. И я там была. Но Корона с шипами все еще здесь. Я чувствую ее присутствие.

Эмит задумчиво почмокал губами.

— Может быть, вы где-то допустили ошибку, мисс? Или сила покинула вас?

Но Тесса чувствовала эту силу, ею был напоен сам воздух пещеры. Она не знала, где сейчас Райвис и Кэмрон, но то, что они испытывали, было столь сильным и значительным, что исходящая от них энергия охраняла ее от всех опасностей и неожиданностей, как предохраняет теплая шуба от зимней стужи. Появился и новый источник силы. Другой человек — далеко и одновременно совсем близко от нее — сражался, менялся сам и изменял окружающий его мир.