26

Кэмрон смотрел на небо, пока не перестал видеть звезды. Потом отжимался от поросшей мхом земли, пока не перестал чувствовать собственные ноги и руки. Потом жадно вдыхал ночной воздух, упивался им, пока не заболели легкие.

Кэмрон ждал. Ждал в предрассветные часы на холме западнее гор Ворс и в полулиге на северо-восток от лагеря Изгарда. Сандор и его заместитель Бэланон разбили лагерь на другом холме, напротив. На них несколькими минутами раньше упадут первые лучи солнца. И в ту же секунду прозвучит сигнал к наступлению. Сандор чисто случайно разбил лагерь на обращенном на восток склоне. Ему просто понравилось, что оттуда хорошо просматриваются примыкающие к лагерю Изгарда земли и почти нет камней.

Сам вражеский лагерь виден не был. Изгард выбрал единственное на много лиг место, с трех сторон укрытое от посторонних взглядов скалами и утесами. С четвертой стороны лагерь замыкала река Кривуша и густой лес. В отличие от Сандора. Изгард продумал и пути к отступлению. Гэризонцы навели через реку понтонный мост. Если придется отступать, солдаты Изгарда спокойно перейдут через Кривушу, а затем разрушат это нехитрое временное сооружение.

Кэмрон лично обследовал вражеский лагерь. Он пошел на разведку один, потому что хотел подкрасться как можно ближе и не считал себя в праве заставлять кого-нибудь еще участвовать в столь рискованном предприятии. Гэризонская армия была в точности такой, как описывал ее Райвис Буранский: мощной и отлично организованной. Похоже, даже временный лагерь планировали лучшие инженеры страны. Ряды белых палаток окружали большой загон, в котором стояли лошади и пушки. Четыре сторожевые башни возвышались над лагерем, причем каждая была установлена на специальной тележке и могла переезжать с места на место. Отхожие места гэризонцы расположили ниже по течению реки, чтобы не отравить питьевую воду, а вокруг лагеря вырыли глубокие рвы.

Кэмрон с горечью рассматривал укрепления, считал палатки, кострища и боевых лошадей. Армия Гэризона подготовлена просто идеально. И наверное, главным образом благодаря усердию Райвиса Буранского.

Но сейчас, спустя восемнадцать часов после своей вылазки, весь в синяках после полудневного карабканья по отвесным скалам, с лицом, исцарапанным после неудачного приземления в колючий кустарник на границе лагеря Изгарда, Кэмрон и думать забыл о Райвисе и его прошлом.

Он думал об отце, о Берике Торнском. Как могло получиться, что он так многого хотел для своего сына, но ни словом не выдал себя? И — что гораздо важнее — как мог он, его сын, не догадаться о самом заветном желании отца, о его мечте?

Кэмрон потер виски. Голова раскалывалась, глаза устали смотреть в ночное небо. Он не находил ответов на свои вопросы и не знал, как жить дальше. Единственным указанием были слова Лианны, графини Мирлорской. Еще не поздно. Ты можешь сражаться за мечту своего отца. Даже сейчас еще не все потеряно.

Именно это предстоит ему сегодня на рассвете.

Кэмрон бросил взгляд на рейзский лагерь. На вершине холма уже начиналось какое-то движение. Сандор и его рыцари поднимаются после недолгого отдыха. Воины спали прямо в доспехах. Они воображают, что это экономит время, и хотят таким образом убедить себя, что готовы отразить неожиданное нападение. На самом же деле от этого наутро у них будут болеть спины, ноги, мускулы, кости, суставы.

Кэмрон поймал себя на том, что рассуждает в точности как Райвис Буранский. И — что самое странное — эта мысль больше не казалась ему такой уж оскорбительной. Кэмрон почувствовал себя предателем и, чтобы отделаться от лишних сейчас сомнений, целиком сосредоточился на собственном отряде.

Бойцы проснулись уже два часа назад. На них были надеты легкие кольчуги или нагрудники. У каждого за спиной висел лук.

На следующее после встречи с Лианной утро Кэмрон, как она велела, отправился к Бэланону. Он вручил этому, второму после Сандора полководцу рейзской армии, предмет, который дала ему графиня, и еще раз рассказал свою историю о битве в Долине Разбитых Камней. Бэланон слушал внимательно и часто перебивал Кэмрона вопросами о внешности гонцов, их вооружении и тактике. В отличие от Сандора он серьезно отнесся к услышанному. И хотя обещал только соблюдать осторожность, зато выделил Кэмрону отряд из ста человек и дал особое задание: подготовить основную часть армии к столкновению с гонцами. Кроме того, под командованием Кэмрона находились двенадцать его собственных рыцарей и, благодаря Сегуину Нэю, две дюжины лучников, вооруженных большими луками.

Однако Кэмрон не питал иллюзий относительно Бэланона. Военачальник выслушал его только благодаря талисману Лианны и позволил Кэмрону командовать отдельным отрядом лишь в уплату за оказанные ему услуги или просто чтобы угодить графине Мирлорской. И все же это было уже немало. Достаточно, чтобы Кэмрона перестало изводить сознание собственного бессилия. Достаточно, чтобы мысли об отце перестали ввергать его в бездну отчаяния.

— На северном склоне холма замечено какое-то движение, — услышал Кэмрон свистящий шепот одного из своих людей.

Сначала он ничего не увидел. Но потом сквозь листву деревьев разглядел извивающуюся по склону темную кривую линию. Сначала Кэмрон решил, что зрение обманывает его. Это невозможно. Восемь дюжин солдат охраняли лагерь с тыла. Цепь сторожевых постов тянулась по всему периметру лагеря. Часовые были разделены на группы из шести человек. Расстояние между ними не превышало пятьсот шагов. Все были хорошо вооружены. Каждой группе полагался хотя бы один горн, чтобы в случае опасности немедленно поднять тревогу.

Но в следующую секунду Кэмрон позабыл все доводы разума. У него волосы зашевелились от страха, во рту пересохло, сперло дыхание.

Гонцы вернулись.

Кэмрон увидел окровавленное тело отца. Увидел труп капитана стражи Хьюрина. Рифа Хэнистера, чье сердце еще билось в развороченной, искромсанной груди.

Кэмрона ужаснуло, какую власть над ним имеют эти воспоминания.

— Миллс, Токер, Станго, — рявкнул он, чтобы заставить себя вернуться к действительности, — возьмите каждый по нескольку человек. Спуститесь вниз — и поскорей. Когда отойдете на четверть лиги, поднимите тревогу.

— Почему не сейчас? Надо предупредить лагерь, — возразил Миллс, один из людей Бэланона.

— Пока что гонцы не знают, где мы находимся. Я хочу оставить их в неведении. — Кэмрон взглянул на Миллса и его товарищей, ожидая дальнейших возражений, и был почти что разочарован, когда таковых не последовало: вспышка гнева помогла бы ему снять напряжение. — Ступайте.

Все трое кинулись выполнять приказание. Да, люди Бэланона готовы сражаться, рвутся в бой. Но что с них взять? Ведь они еще не встречались с гонцами. Кэмрон одернул себя. Нельзя срывать свое настроение на ни в чем неповинных солдатах. Нельзя распускаться. Миллс подошел к нему и холодно спросил:

— Передать что-нибудь Бэланону?

Кэмрон покачал головой:

— Ничего.

Он не мог оторвать глаз от шевелящейся темной массы на горизонте. Гонцы всасывали в себя темноту ночи, заполняли все пространство, неумолимо надвигались на лагерь.

— Итак, — заговорил он наконец, — Изгард послал гонцов, чтобы обойти рейжан с тыла и вызвать панику. Он рассчитывает, что, пока наши солдаты будут разбираться, в чем дело, гэризонцы успеют занять выгодные позиции и перейти в наступление.

Кэмрон замолчал. Надо было решить, что делать дальше, но ему никак не удавалось сосредоточиться. Сто тридцать пар глаз смотрели на своего командира. Даже в темноте Кэмрон мог безошибочно отличить своих воинов от солдат Бэланона. Его люди знали, что такое гонцы, и знание это читалось в их глазах, словно подернутых мутной пленкой ужаса.

Кэмрон провел ладонью по лицу. Он должен думать. Думать. Должны ли они остановить гонцов? Или же спуститься в долину и задержать армию Изгарда? Следуя советам Райвиса, Кэмрон вооружил всех своих людей луками. Если не терять времени, они могут перестрелять гэризонских лошадей и разрушить порядок наступления передовых частей. А искусным лучникам Сегуина Нэя, возможно, удастся снять нескольких военачальников, возможно, даже самого Изгарда.

Но, честно говоря, могут ли одиннадцать человек, пусть и обученных стрельбе из больших луков, причинить сколько-нибудь существенный ущерб двадцатитысячной армии? Кэмрон сжал рукой подбородок, точно надеялся выдавить из себя ответ на мучивший его вопрос. Что же делать? И как бы поступил на его месте Райвис?

На этот раз ответ не заставил себя ждать. Райвис обошел бы гонцов и напал бы на них с тыла. Сыграл бы с врагом по им же предложенным правилам.

Ветер, который последние два часа дул им в спины, неожиданно изменил направление и принес с собой знакомый запах гонцов — запах мочи, отсыревшего меха, свежей крови, убийства. У Кэмрона судорогой свело желудок. Он машинально сделал шаг назад. И почувствовал, как кто-то коснулся его плеча. Кэмрон обернулся и увидел Брока Ломиса. Битва в Долине Разбитых Камней дорого обошлась юному рыцарю. Он лишился двух пальцев на правой руке, а раны на бедрах, руках и груди так и не зажили до конца. Кэмрон просил его остаться в Мир'Лоре, но Брок не послушался. Он сказал, что должен быть рядом со своим командиром. Тогда Кэмрон не знал, его или Сандора имеет в виду юноша. Но теперь, взглянув на лицо Брока, расплывчатым пятном белеющее в предрассветных сумерках, он понял, о ком говорил рыцарь.

Кэмрон вдруг почувствовал себя очень-очень старым, много пережившим и бесконечно уставшим от этой жизни.

Несмотря на свои раны, Брок не отставал от других. Любое дело отнимало у него вдвое больше сил, чем у здорового человека, но юноша не жаловался. Он ни разу не поморщился от боли, отдыхал только вместе с товарищами, довольствовался шестью часами сна. Кэмрон чувствовал себя в ответе за него. В ответе за всех, кто побывал в Долине Разбитых Камней. Он вел себя как последний идиот, не дал себе труда подумать, а они все равно пошли за ним. Он в долгу перед теми, кто пал в том бою.

Кэмрон снова взглянул на черную линию, как петлей захлестывающую лагерь. Гонцы были уже так близко, что до него доносился шум их шагов и дыхания. Но и только. Они не перекликались, не зажигали факелов. Они двигались, как одно тело, как стая саранчи, обуреваемая одним желанием, наделенная единым разумом.

Так что же делать? Обойти гонцов с тыла и вступить с ними в бой? Или спуститься в долину?

Сигнал горна разорвал тишину. Потом еще один. В воздух полетели горящие стрелы. Миллс, Токер и Станго подняли тревогу. Но Кэмрон почему-то не почувствовал облегчения.

Сразу вслед за сигналами горна в рейзском лагере поднялась суета. Заржали лошади, зажглись факелы, темные силуэты заметались между палатками. Со своего места Кэмрон даже услыхал бряцание оружия. Но каким же жалким, бессильным показалось оно ему...

Гонцы тоже услыхали горн. Их черная масса напоминала Кэмрону тень от крыла огромной птицы, бесшумно скользящую по склону холма, подбирающуюся все ближе и ближе.

— Кэмрон. — Брок произнес его имя с мягким нажимом. Кэмрон очнулся, оглянулся на рыцаря — и впервые заметил, что у того из-под туники высовывается воротничок ярко-желтой шелковой рубашки. Кэмрон улыбнулся — или почти улыбнулся. Сестрица Брока явно помогала старшему брату укладывать вещи. — Мы ждем твоих приказаний, — напомнил молодой рыцарь.

Кэмрон посмотрел на своих людей. Имеет ли он право посылать их сражаться с гонцами? Сможет ли он сам сражаться с этими чудовищами после того, что произошло в Долине Разбитых Камней? Они не покроют себя славой в этом бою. Их не ждет красивая смерть героев, им не упиться сладостью победы. Они попадут в кровавую мясорубку — и скорее всего погибнут в ней. Но какова альтернатива? Атаковать армию Изгарда с флангов? Позволить страху одержать над собой верх и не сделать того единственного, что может принести реальную пользу?

Кэмрон положил руку на рукоятку меча. Взглянул в глаза Броку. Рыцарь верит ему и поддержит любое решение своего командира. И Кэмрон принял решение.

— Мы попытаемся остановить гонцов, — объявил он. — Обойдем их и атакуем с тыла.

Повинуясь его приказу, сто тридцать человек немедленно двинулись вниз по склону холма. Кэмрон замешкался на минуту. Он хотел в последний раз встретиться глазами с Броком Ломисом. Юный рыцарь кивнул ему. Он понял и одобрил выбор Кэмрона: главное оружие гонцов — страх. Отказаться от столкновения с ними — значит признать свое поражение.

Кэмрон отвернулся от Брока и начал спускаться вслед за своими людьми.

Ее разбудил запах, пронзительный, как вой сирены, и надоедливый, как шум дождя. Тесса открыла глаза, поморгала, прищурилась. Над ней нависал камень темно-красного цвета. Она хотела потянуться — и чуть не потеряла сознание от боли, и едва успела свеситься со своего каменного ложа — ее вырвало соленой водой, смешанной с желчью.

Тесса подняла руку, чтобы вытереть губы, и машинально проверила, на месте ли кольцо. Это движение уже вошло у нее в привычку. Но на сей раз она искала напрасно — кольца не было. В панике Тесса с трудом приподнялась и огляделась. Господи, куда она попала?

— Не эту ли вещь ты ищешь, девушка?

Тесса подняла глаза. Старый-престарый человек с совершенно седыми волосами, одетый в грязную коричневую тунику, смотрел на нее. Тень улыбки блуждала по его изможденному морщинистому лицу. В руке он держал какой-то предмет.

Тесса попыталась встать. Она должна вернуть кольцо. Приступ тошноты заставил ее согнуться пополам. Ноги подогнулись, она снова опустилась на лежанку.

Старик хмыкнул и бросил ей кольцо:

— Держи его крепче, береги пуще зеницы ока, но в конце концов ты все равно лишишься этого кольца, милая девушка.

Кольцо упало на камень рядом с Тессой. Она схватила его, зажала в кулаке золотой кружочек. Кольцо было теплым, точно долго лежало на солнце. Вернув его, Тесса немного успокоилась, у нее словно прибавилось сил. Она уколола палец золотым шипом, зная уже по опыту, что это помогает бороться с дурнотой.

Только сейчас она почувствовала, что совсем одеревенела от холода, и прижала колени к груди. На ней была надета грубая шерстяная туника, доходившая почти до пят. На коже огнем горели свежие царапины, порезы и следы укусов. Тесса содрогнулась.

Она находилась в глубокой пещере. Дневной свет проникал сюда через невидное ей отверстие где-то наверху, за спиной старика. Свод пещеры так низко нависал над ними, что казалось, вот-вот раздавит, а потом резко поднимался вверх и терялся где-то в темноте; сталактиты свисали с него, как канделябры. Цвет каменных стен колебался от красного до темно-коричневого и песочно-желтого. Попадался даже серый, но с кроваво-красными прожилками. Где-то мерно капала вода. Тесса протянула руку и потрогала влажную стену. Запахов было много, но внимание ее привлек лишь один — острый запах кислого молока, какой бывает в сыроварнях. Только сейчас Тесса заметила, что пещера завалена какими-то желтовато-белыми круглыми предметами. Они лежали на циновках, сплетенных, как предположила Тесса, из водорослей.

— Это сыр, — пояснил старик, проследив за ее взглядом. — Здесь делаются лучшие монастырские сыры. — Он небрежно махнул рукой. — Влажный воздух, водоросли, морская соль, сами камни благоприятно влияют на их вкус.

Если бы не далекий шум прибоя и не легкий мэйрибейнский акцент старика, Тесса решила бы, что кольцо снова перенесло ее в какой-то другой, третий мир.

— Как я сюда попала?

Старик вздохнул:

— Конечно, конечно, мне следовало сразу рассказать тебе. — Он глянул на Тессу и быстро отвел глаза. — Но сперва скажи, как ты себя чувствуешь?

— Прекрасно, — солгала Тесса. Ей не терпелось услышать ответ.

— Правда? — Старик недоверчиво приподнял бровь. — Ну что ж, тебе видней.

Тесса слегка покраснела.

Перешагнув через залежи сыра, старик подошел к ней. Он был небольшого роста, ниже Тессы, но плотного сложения.

— Пожалуйста, выпей вот это. — Старик нагнулся над ней с чашкой в руках. — Конечно, здоровому человеку, а ты уверяешь, что здорова, лекарства ни к чему, но я варил это зелье целый час и не хочу, чтобы оно пропало зазря.

Еле сдерживаясь, Тесса взяла у него теплую на ощупь чашку. Когда старик протянул руку, она заметила, что большой палец его как-то странно искривлен и неподвижен. Ему перерезали сухожилие на большем платье правой руки — чтобы он не мог больше держать перо,вспомнились ей слова матушки Эмита. Тесса растерянно переводила взгляд с руки старика на его лицо.

— Брат Аввакус? — спросила она.

— А если и так? Что из этого?

Тессу била дрожь. И виной тому была не низкая температура в пещере. Холод шел откуда-то изнутри. Она поднесла чашку к губам, отпила немного.

— Мне сказали, что вы умерли.

— Кто сказал?

— Отец Иссасис.

Удивление старика показалось ей вполне искренним.

— Иссаснс так сказал? — Он покачал головой. — Господь его покарает. Нехорошо так обманывать человека, прибывшего к нам из другой страны. Это на него не похоже.

— Мне он солгал не моргнув глазом, как будто для него это дело привычное, — возразила Тесса и тут же пожалела о своей резкости. Зелье — черт знает из чего оно было приготовлено — сразу же ударило ей в голову. Она отставила чашку подальше. — Почему отец Иссасис не хотел, чтобы мы встретились?

— В самом деле, почему? — Старик — теперь Тесса была практически уверена, что перед ней брат Аввакус, — уселся на пол и скрестил руки на груди. — Иссасис вообще не хочет, чтобы я с кем-либо встречался. Поэтому он держит меня здесь, в пещере. Двадцать один год, сезон за сезоном, месяц за месяцем я варю сыр — и ничего больше.

Какое-то поскрипывание привлекло внимание Тессы. Она увидела карабкающегося по стене краба и щелчком направила его в другую сторону — чтобы он не задел чашку.

— Вы так и не ответили на мой вопрос.

Яркие, живые глаза Аввакуса удивленно моргнули.

— Какой именно? Впрочем, я вроде бы ни на какие вопросы еще не отвечал.

Действительно, до сих пор он только болтал всякую ерунду о сыроварении. Мысли путались. Холод измучил ее. Тесса вспомнила, как боролась с приливом, как ледяные волны захлестывали ее.

— Скажи же, что случилось со мной?! — закричала она. — Как я сюда попала?

Аввакус невозмутимо посмотрел на нее:

— Я тебя принес. Я греб к дамбе, увидел потерявшую сознание девушку, втащил ее в лодку н принес домой. — Он улыбнулся. — Вряд ли ты выбралась бы сама. Кстати, еще немного — и тебя принесло бы обратно к монастырю. Замечательно, просто замечательно.

Тесса не находила в этом ничего замечательного. Она была раздражена и выбита из колеи.

— Вы знали, что я там уже побывала?

Брат Аввакус развел руками:

— Как тебе сказать... Я предполагал.

— Может, у вас есть предположения и насчет цели моего приезда на Остров? — резко спросила Тесса.

— Наверное, есть... — Его красное обветренное лицо сохраняло безмятежное выражение. — Но мы оба сэкономим время, если ты сама мне расскажешь.

Тесса протерла глаза. Несмотря на тихий голос и мягкие манеры, этот старик тверд как сталь.

— Я приехала сюда, потому что мой друг, Эмит, сказал, что вы владеете древним искусством рисования узоров. Я должна выполнить одну работу, но не знаю, как за нее взяться, и нуждаюсь в помощи. Я хочу остановить Изгарда Гэризонского, помешать ему превращать своих гонцов в чудовищ.

Аввакус едва заметно кивнул. Похоже, слова Тессы вызывали у него не больше интереса, чем разговоры о погоде или о том, что подадут на обед. Тесса была разочарована. Она собиралась изложить свои цели в более резких выражениях, но старик опередил ее:

— Ты знаешь, что носишь на шее эфемеру?

Тесса начинала терять терпение.

— Мое кольцо — эфемера? Ни черта не понимаю.

— Реликт древней эпохи, времен, когда существовал единый и единственный мир. Это было очень, очень давно, до того, как начался Распад, зашатались основы мироздания и время и пространство провалились в образовавшуюся расщелину. И тогда из каждого осколка былой вселенной возник новый мир. — Аввакус говорил очень тихо, глаза его были устремлены куда-то вдаль. — Ты носишь кольцо, и этого достаточно. Я знаю все, что нужно знать.

У Тессы голова пошла кругом. Новые миры? Распад? Она разжала кулак, подняла кольцо к свету.

— Почему вы сказали, что я рано или поздно потеряю его? Что вы имели в виду?

— Да. Потеряешь. Такая уж это вещь. — Аввакус заворочался на полу, устраиваясь поудобнее. Тессу снова поразила плотность, основательность его фигуры. Даже здесь, в пещере, при бледном, рассеянном свете старик отбрасывал густо-черную, удивительно четко очерченную тень. — С эфемерами всегда так бывает. Они создаются с определенной целью, переходят из рук в руки, из века в век, из мира в мир, попадают в ту или иную страну, к тем или иным людям и исчезают, когда сочтут нужным. Как бы крепко ты ни сжимала свое кольцо, все равно не удержишь. Следи за ним день и ночь, все равно однажды утром ты проснешься и обнаружишь, что его нет.

Тесса не сводила глаз с кольца. Золотой ободок словно лукаво подмигивал ей, как бывалый ловелас очередной любовнице.

Аввакус продолжал, и голос его негромким эхом разносился по пещере.

— Эфемеры никогда подолгу не задерживаются на одном месте. Они как падающие звезды, как порыв ветра. Они могут столетиями витать в необитаемых пространствах между мирами, никем не обнаруженные, не опознанные, и ждать своего часа. А потом появляться там, где они нужны, где о них молят и к ним взывают. Эфемеры возбуждают конфликты, изменяют жизни людей. В них заключена особая сила. Они всегда там, где свет встречается с тьмой, там, где сходятся разные миры, а время замедляет свой ход, как стрелка сломанных часов.

Они встречаются во всех мирах, эти Граали, магические кольца и священные бриллианты. Люди воображают, что находят их. Но на самом деле эфемера сама выбирает того, кому суждено ее найти. Эфемера — не игрушка, не драгоценность, которую нужно спрятать в шкатулку и запереть на замок. Эфемера — тяжкое бремя, суровый надсмотрщик, диктующий свою волю.

Тесса постепенно согревалась — точно она холодной дождливой ночью стояла под дверью, мечтая о домашнем тепле и уюте, и наконец ей разрешили войти. Но ее по-прежнему била дрожь.

— Вы хотите сказать, что я не случайно нашла это кольцо, что ему предназначено сыграть какую-то важную роль?

Аввакус задрал голову и с минуту с отсутствующим видом глядел в потолок, но потом решительно кивнул:

— Ну конечно. Когда имеешь дело с эфемерами, случайности исключаются. У них всегда есть какая-то цель. Иногда благая, иногда нет, иногда покрупней, иногда помельче. Порой такие, что одной человеческой жизни для их осуществления недостаточно. Тогда эфемера порождает события на первый взгляд не очень значительные — смерть наследника престола, возникновение какой-либо идеи или отмирание какой-либо древней традиции. И только десятилетия — или же столетия — спустя становится явным истинный смысл происшедшего.

Эфемеры — катализаторы перемен. Неизвестно, откуда они берутся, куда исчезают, но никогда они не покидают мир, оставив его таким, как прежде. — Аввакус вздохнул, тело его обмякло. — И ты, милая моя девочка, во власти одной из них.

Взгляды Тессы и Аввакуса встретились. Зажатое в руке кольцо вдруг показалось ей непомерно тяжелым, на мгновение она пожалела, что не может одним щелчком отбросить его прочь — как краба. Но какая-то часть ее воспротивилась самой мысли об этом. Это ее кольцо, ей его и носить. Аввакус наблюдал за ней. Лицо его оставалось непроницаемым. Тесса ни на секунду не усомнилась в словах старика. С первого дня, еще там, в лесу, она знала, что у этого кольца — особое предназначение.

— В нем заключена магическая сила? — спросила Тесса.

— И да и нет. — Аввакус улыбнулся. Зубы у него были такого же желтоватого оттенка, как сыры, которые он варил.

— Эфемеры действуют только через людей. Те, кто получает их, получает и какую-то силу. Но сами по себе эфемеры не могут ничего.

— Это кольцо попало мне в руки из-за гонцов Изгарда. Мне кажется, я здесь, чтобы противостоять им.

— В самом деле? — Аввакус почесал гладко выбритый подбородок. Глядя на его обнаженные руки, Тесса подумала, что, несмотря на возраст, старик, должно быть, еще силен. Ни капли жира, одни мускулы.

Она ждала, чтобы Аввакус подтвердил то, в чем она была н без того уверена. Но он хранил молчание. Свет становился все более тусклым. Все в пещере, даже тени, приобрело зловещий кроваво-красный оттенок. Откуда-то снова вылез краб. Вода перестала капать. Запах сыра смешивался с горьковатым запахом морской соли. Хотя Тесса лежала у стены пещеры, она внезапно почувствовала себя так, словно ее тащит на середину. Это благодаря кольцу. Куда она, Тесса, ни пойдет, где бы ни окажется, все равно попадет точно в центр, в самую гущу событий.

Молчание длилось целую вечность.

Тесса размышляла. Перебирала в уме все, что знала о Дэверике, о гонцах, об Изгарде Гэризонском. Мысленно возвращалась назад, в прошлое, проверяя, не упустила ли чего. В тот день на кухне у матушки Эмита, рисуя узор, она не сомневалась, что призвана уничтожить гонцов. Она разглядывала причудливо изогнутый золотой ободок на ладони. Может быть, дело не в самих гонцах и не только с ними ей предстоит бороться. Возможно, главный ее противник — сам Изгард. Неожиданно мысли ее снова обратились к Райвису и Кэмрону. Оба они считают своим долгом способствовать низвержению гэризонского короля. Может быть, это и ее обязанность тоже? Ведь не зря же все они были сведены судьбой именно в тот день, когда она нашла кольцо.

— Может быть, я должна противостоять не только гонцам, но и тому, кто стоит за ними.

Аввакус прищелкнул пальцами:

— Да. Нет. Возможно.

У Тессы вновь возникло ощущение, что она надоедает старику пустой болтовней.

— Если вам известен ответ, почему бы не сказать мне? — не без раздражения спросила она. — Я проделала долгий путь только для того, чтобы повидаться с вами. На меня напали, меня преследовали и чуть было не прикончили. Я покинула друзей, которых люблю и о которых беспокоюсь, а вы сидите тут, молчите как пень и напускаете на себя таинственный вид. Распадающиеся миры, какие-то никому не понятные цели, эфемеры — расскажите же мне, наконец, в чем дело! — Она даже не успела договорить, а задор ее почему-то пропал. На Тессу навалилась смертельная усталость. Против воли она снова вспомнила Райвиса, таким, каким видела его в последний раз в килгримской гостинице. Все ссадины и порезы на теле вдруг заболели, да так сильно, что на глаза навернулись слезы.

Когда Тесса заговорила опять, голос ее звучал совершенно спокойно, словно она взяла себя в руки.

— Пожалуйста. Это кольцо привело меня сюда из совершенно иного мира, возможно, одного из тех, что откололись во время Распада. Не знаю. Знаю одно: я перенесена сюда с какой-то целью. Дэверик вызвал меня. Мне надо выяснить зачем. До сегодняшнего дня я думала, что должна победить гонцов и узорщика, который превращает их в чудовищ. А теперь вы, по-видимому, хотите сказать, что я ошибаюсь. В чем же дело? Если я упустила какую-то деталь в этом узоре — поправьте меня. Пожалуйста.

Аввакус сидел очень тихо. Когда замолкли последние отзвуки пылкой Тессиной речи, он несколько раз моргнул, так медленно, точно веки его вдруг налились свинцом. Потом глубоко, очень глубоко, вздохнул и заговорил:

— Мне восемьдесят два года, милая девушка. Восемьдесят два. И семьдесят из них я считал Остров Посвященных своим домом. Впервые я попал сюда мальчонкой — учиться писать. Так поступали многие. Святые отцы учили ребят грамоте. В те дни у меня и в мыслях не было становиться узорщиком. Ничего подобного. Я хотел быть астрономом, смотреть в подзорную трубу и рисовать карты ночного неба. — Аввакус с неподдельным участием и теплотой улыбнулся Тессе. — Моим мечтам не суждено было осуществиться. Как только святые отцы обнаружили, что у их ученика есть способности к этой возни с перьями, чернилами и пергаментом, они решили, что не отпустят меня. Мне на роду написано стать великим каллиграфом, сказали они. Узорщиком, не уступающим Фаскариусу, Мавеллоку и Илфейлену. Мне пришлось остаться, пройти обучение, принять монашеские обеты. — Улыбка на лице Аввакуса увяла. — Мы обладаем значительной властью на этом острове и, если считаем, что человек нам подходит, превращаем его в свою собственность.

Тесса посмотрела на изуродованный палец Аввакуса. Старик заметил ее взгляд, но не сделал ни малейшей попытки спрятать руку.

— Святые отцы преисполнены любви и страха, — продолжал он. — То есть не только они — все обитатели монастыря, но они особенно. Если сейчас ты вернешься в обитель, то скорее всего найдешь отца Иссасиса распростертым на полу храма. Он вымаливает у Господа прощение за то, что солгал тебе. Во многих отношениях он неплохой человек. И сравнительно честный.