21

— Снежок, Снежочек, дай-ка я посчитаю, сколько у тебя пальчиков. — Ангелина Хольмакская взяла своего никчемного песика за лапку и принялась пересчитывать его никудышные пальчики. Впрочем, она была не уверена, что у собак это тоже называется пальцами, но какая разница...

Снежку эта процедура не доставляла удовольствия, но он даже не пытался вырваться. Здесь, в военном лагере Изгарда, ни у песика, ни у его хозяйки не было других развлечений.

Им вообще запрещалось покидать королевский шатер. Герта сказала, что от одного вида золотистых волос Ангелины солдаты выйдут из повиновения. Ведь она тут единственная женщина. По словам Герты, ее саму и нескольких престарелых поварих можно не считать: все мужчины страдают особым видом слепоты — они в упор не замечают женщин старше определенного возраста. Ангелине это представлялось довольно странным. Она даже задумалась, нельзя ли найти лекарство от этого недуга.

Зато Ангелину они видели прекрасно. И все сходились на том, что, королева она или нет, а носа наружу ей лучше не высовывать.

И поделом мне, думала Ангелина. Если бы не идиотское желание погулять, она никогда бы не попала в такую скверную историю. Надо же, погулять ей захотелось! Ангелина словно слышала сердитый голос Герты. Старуха разоблачала бессовестных лгунов, которые пускаются на любые происки только потому, что им, видите ли, погулять приспичило.

Ангелина нахмурилась и прогнала Снежка с колен. Отец ненавидел врунов. Ангелина вспомнила, как он поймал на мошенничестве своего управляющего. «Этот человек — бессовестный лгун, — сказал тогда отец. — Свяжите его и порите, пока не подохнет».

Ангелина содрогнулась. Она тоже стала лгуньей.

Снежок сначала обиделся, что его столкнули на пол, но потом, поджав хвостик, прижался к ноге Ангелины и уставился на нее огромными глазищами. Но хозяйка не обращала на него внимания. Тогда песик перевернулся на спинку и тихонько заскулил.

Посмотри же на Снежка, посмотри!

Несмотря на все свои горести, Ангелина не могла удержаться от смеха. Снежок всегда умел развеселить ее.

Она нагнулась погладить собачку, но тут же сморщилась от боли в боку. Ангелина сжала губы и вонзила ногти в ладони. Она не должна кричать. Не должна, и все тут. Герта в соседней комнате, ее отделяет от госпожи лишь кусок материи не толще ушка Снежка. Даже слабый стон старая служанка воспримет как сигнал к боевым действиям. В этом смысле шатер Изгарда в подметки не годился крепости Серн. Иногда по ночам Ангелина слышала, как пукает Герта.

Ангелина прижала руку к синяку на боку и принялась осторожно массировать больное место. Изгард был очень груб с ней прошлой ночью.

Ангелина тряхнула головой, чтобы прогнать неприятные воспоминания, и подозвала Снежка.

— Ты не проголодался, малыш? — Ей самой вдруг захотелось есть. — Не пора ли нам поужинать?

Ясное дело, Снежок горячо одобрил это предложение. Никчемные собачонки всегда не прочь подкрепиться. Именно из-за этого они вечно шалят и совершают другие никудышные поступки.

Снежок подпрыгнул и изо всех сил завилял хвостом.

Снежок голоден. Снежок хочет кушать!

— Герта! — позвала Ангелина.

Герта взяла на себя заведование продовольственными запасами в шатре Изгарда. Сыр, фрукты, копченое мясо, хлеб, масло она хранила в огромном сундуке, всегда запертом на замок, и выдавала по мере надобности. Герта скучала вдали от привычного окружения и расторопных служанок, готовых выполнить любое ее распоряжение. Ей просто необходимо было хоть кем-то командовать. Обычно Ангелина не обращала внимание на такие мелочи, но последние дни ей все время хотелось есть, и поэтому немного раздражало, что каждый раз за этим приходится обращаться к Герте.

— Слушаю, госпожа. — Герта откинула материю и просунула в щель свою большую голову. — Вы хотите горячего молока?

— Не молока. И не я. — Ангелина поглядела на Снежка. — Снежок проголодался и хочет поужинать. — За сегодняшний день Герта уже два раза, сверх положенного, кормила ее. Третий может вызвать подозрения. Ангелина знала, что старые служанки бывают очень наблюдательны.

— Ну уж нет, эта собака от меня не получит ни кусочка! — Герта перешла в комнату Ангелины. Даже в столь поздний час она была во всеоружии: пинцеты, ножницы, щетки — трех видов, вязальные крючки и щипцы для завивки позвякивали у нее на поясе. Изо рта, правда, не торчали булавки. Наверное, она успела их выплюнуть.

Ангелина сделала жалобные, как у Снежка, глаза и постаралась не думать о наказании, ожидающем бессовестных лгунов.

— Пожалуйста, Герта. Кусочек холодного цыпленка и колбаски. Снежок грустит, что его не выпускают наружу. Мне так хочется дать ему в утешение что-нибудь вкусненькое. — Носком туфельки Ангелина подтолкнула Снежка.

Никудышный пес понял намек и душераздирающе заскулил.

Две пары умоляющих синих глаз смогли бы растопить даже каменное сердце. Герта сдалась. Она, кряхтя, держась на поясницу и причитая что-то о старых костях, поковыляла к себе в комнату, к заветному сундуку.

Ангелина чувствовала себя хуже некуда. Ей вовсе не нравилось обманывать старую служанку. Герта любила свою госпожу, и Ангелина отвечала ей тем же. Но в какой-то момент невинная поначалу маленькая ложь вышла из-под контроля. Ангелина уже не могла остановиться. За первой ложью последовала вторая, за второй — третья. Они вырастали одна за другой, как грибы после дождя. Стоило ей открыть рот, и к списку прежних грехов прибавлялся еще один. Она обманывала, когда Герта беспокоилась о ее самочувствии, обманывала, чтобы объяснить, почему не хочет слишком туго затягивать шнуровку на платье, обманывала по всякому поводу и так часто, что почти перестала отличать ложь от правды. И вот теперь она выклянчивает дополнительную порцию для Снежка, а съесть ее собирается сама.

Ангелина вздохнула и пощекотала Снежка. Надо же было уродиться такой дурочкой! Женщина поумней давно бы придумала какой-нибудь выход.

Особенно осложняло ее положение поведение Изгарда. Он изменился. Стал еще холодней, чем в Серне. Взгляд его выражал скуку, а если приглядеться повнимательней — нечто куда более страшное.

Он ни капельки не интересовался Ангелиной. Она была не нужна ему ни как женщина, ни как жена. Его мысли поглощала война. Целые дни Изгард разъезжал верхом вместе со своими полководцами, а ночью разбирал карты, разрабатывал стратегию и совещался с писцом. Герта говорила, что гэризонская армия успешно продвигается вперед и практически не встречает организованного сопротивления. Изгард захватил множество городов, и лагерь переместился на северо-запад. При каждом переезде Ангелине приходилось кутаться в теплые плащи и шали.

Ангелина не могла отделаться от мысли, что Изгард послал за ней, только чтобы соблюсти приличия. Он ни разу не поцеловал ее, а от прикосновений жены его передергивало. Она сама виновата в том, что произошло прошлой ночью. Умная женщина должна знать, когда остановиться. Ангелина покачала головой. Да уж, умной ее не назовешь. Она вообразила, что стоит ей прижаться к Изгарду, и он забудет свои карты и манускрипты и станет таким, как раньше, до коронации. Но она заблуждалась.

Ангелина ощупала синяк на боку и поморщилась. Глубоко заблуждалась.

Беда в том, что она не могла оставить попыток соблазнить Изгарда. Единственный способ выпутаться из этой передряги — притвориться, что она забеременела уже здесь, в лагере. Тогда она сможет не скрывать больше недомогание, тошноту, не стесняться, что краснеет без всякого повода. Тогда одна ложь перестанет громоздиться на другую. Но Изгард больше не хочет ее, и Герта своим носом опытной старой служанки скоро учует неладное.

Рука Ангелины переместилась на живот. Никаких видимых признаков беременности еще не было, но Ангелина чувствовала, что ребенок там, внутри. Герта как-то сказала: «Женщина всегда знает такие вещи» — и была права. Ангелина знала. Знала хотя бы потому, что любовь переполняла ее.

Такое же чувство — только не такое сильное — она испытала, когда впервые увидела Снежка. Любовь сладкой болью отдавалась в сердце. Она очень хотела этого ребенка, с каждым днем все больше и больше. Когда Изгард прошлой ночью толкнул ее на стол, она чуть было не дала ему сдачи. На минуту-другую она так разозлилась, что забыла все уроки и предостережения Герты, забыла, как следует вести себя с мужем. Единственное, чего ей хотелось, — отплатить Изгарду, сделать ему так же больно, как он сделал ей. Она сжала кулачки и готова была броситься на него.

Но какой-то чудной огонек в тусклых серых глазах остановил ее. Ангелине снова почудилось, что скука — лишь прикрытие, за которым, как зверь в клетке, притаилось нечто ужасное. И она испугалась. Изгард ударил ее, но может он зайти и гораздо дальше. Ангелина прочла это в глазах мужа.

Губы ее дрожали. Ангелина беззвучно всхлипнула. Если бы папочка был здесь. Он бы помог своей дочурке, он бы исправил все ее ошибки.

Отец любил детей. Он всегда целовал их и гладил по головкам. Иногда он поднимал их своими большими грубыми руками и показывал Ангелине. «Смотри, дочка, — весело говорил он, — в один прекрасный день ты родишь своему папе такую же красивую внучку, чтоб ему было с кем нянчиться на старости лет».

Ангелина закусила губку и медленно покачала головой. Папа не оставил бы ее здесь на растерзание Изгарду. Он бы забрал ее в замок Хольмак, баловал и нежил там до самых родов. Ангелина топнула ножкой по застеленному ковром полу шатра. Отец баловал бы ее и после родов.

— Вот, госпожа, — в комнату вплыла тарелка, а вслед за ней и сама Герта, — я нашла несколько куриных косточек и кожицу. Более чем достаточно для вашей никчемной собачонки.

— О! — У Ангелины вытянулось лицо. Она-то надеялась на колбасу или кусочек грудинки. Но, по легенде, еда предназначалась Снежку, поэтому она заставила себя кивнуть. — Спасибо, Герта. Можешь идти.

Герта вытаращила на нее глаза. Ангелина никогда еще не отсылала ее.

— Могу идти?

— Да, ступай. Я сама переоденусь на ночь.

— Но, госпожа, ваши волосы...

— Ступай же, Герта! — Ангелина как могла точно скопировала тон, которым Герта отдавала отрывистые приказания служанкам в крепости Серн. Это возымело свое действие, во всяком случае, Герта поджала губы и слегка наклонила голову.

— Слушаюсь, госпожа, — пробормотала она, поставила тарелку на полку и с оскорбленным видом отступила в свою комнату. Услышав обиженное сопение верной старухи, Ангелина чуть было не позвала ее обратно. Она терпеть не могла приказывать. И, по правде сказать, у нее это плохо получалось.

— Иди сюда, Снежок, — позвала она, подходя к тарелке. — Вот наш ужин.

Косточки были холодные и жирные, но Ангелина набросилась на них с изумившей ее саму жадностью. Она не сомневалась, что придворные дамы в Вейзахе не опускаются до того, чтобы глодать кости. Снежок согласился отведать куриную кожицу исключительно из чувства долга: он знал, что в соседней комнате есть мясо. Потом Ангелина заставила его служить, кататься по полу и высоко подпрыгивать, чтобы получить косточку. В конце концов Снежку надоела эта игра, он надулся и забился в угол. Но провести Ангелину ему не удалось. Уж она-то наизусть знала все уловки и фокусы своей никчемной собачонки.

Из соседней комнаты раздался знакомый шум. Ангелина затаила дыхание. Звук повторился. Прекрасно. Герта уже храпит. Старая служанка всегда быстро засыпала.

— Оставайся здесь, малыш, — прошептала Ангелина, кутаясь в плащ. — Не успеешь оглянуться, я уже вернусь. Только проведаю Эдериуса.

Снежок валялся на своей подушке, пузом вверх. Он объелся куриными костями и не в силах был протестовать. Ангелина погладила никчемного песика по бестолковой головенке и выскользнула в темноту.

В лагере пахло лошадьми и дымом. Легкий ветерок заставлял Ангелину придерживать капюшон плаща. Чтобы не угодить в грязь, приходилось смотреть под ноги. Двое стражников у шатра насторожились при виде ее. Не узнав никого из них, Ангелина приободрилась и небрежно махнула им рукой. Ей легче было вести себя по-королевски с незнакомыми людьми.

Ночь была холодная, но это не смутило Ангелину. Она родилась и выросла в Хольмаке. Ее не испугаешь прохладой и восточным ветерком. Отец говаривал, что если уж речь зайдет о настоящей морозной зиме, ни одно поместье во всем Гэризоне не сравнится с Хольмаком. Однажды — Ангелина была еще совсем маленькая — она прибежала к отцу в слезах. Уже несколько недель непрерывно валил снег, она устала от холода и скуки. «Мы должны благодарить богов за наши снежные зимы, Ангелина, — ответил ей отец. — Они закаляют нас, приучают быть сильными. Снег делает наших людей твердыми и несокрушимыми, как сталь».

Ангелина нахмурилась. Сейчас она вовсе не чувствовала себя стальной леди.

Штабная палатка была ярко освещена. Вокруг сновали десятки темных фигур. Ангелина не заметила Изгарда, но не сомневалась, что он там.

Избегая встречи со стражниками, Ангелина поспешно нырнула в темноту и повернула в другую сторону. Она направлялась в самую тихую часть лагеря, где жили врачи и священники. Там же находилась и палатка Эдериуса. Она сразу бросалась в глаза: только у писца горел свет. Изгард заставлял его трудиться день и ночь. Даже во время переездов, верхом на лошади, Эдериус набрасывал что-то в блокноте, который всегда носил на поясе.

— Эдериус! — негромко предупредила она и проскользнула в палатку. — Это я — Ангелина. — Она не хотела мешкать снаружи: ее могли заметить.

Эдериус поднял склоненную над книгой голову.

— Миледи? — В голосе его было больше изумления, чем гнева. Седые волосы висели космами, точно он с утра забыл причесаться. Воздух в палатке был затхлый, а манускрипты и баночки с красками разбросаны по полу.

Ангелина откинула капюшон.

— Я пришла проведать тебя. — Она пыталась говорить властным голосом, для чего вызвала в памяти образ Герты, распекающей нерадивых посудомоек.

— Вы не должны приходить сюда, миледи. — Эдериус тревожно прислушался. — Вам придется уйти. Немедленно. Не подобает королеве...

— Ш-ш-ш, — зашикала на него Ангелина. — Я пришла посмотреть, как ты устроился, и не уйду, пока ты мне все не покажешь и не расскажешь. — Весьма довольная собой, она вышла на середину комнаты и окинула взглядом самый огромный из сундуков Эдериуса. Он был сделан из атласного дерева, покрыт лаком и начищен до блеска.

— Как ты, Эдериус? Почему ты такой бледный?

— Все хорошо, госпожа.

Но Ангелину не убедили слова узорщика.

— Изгард совсем тебя заездил?

Эдериус примирился с тем, что Ангелина не уйдет, пока не задаст несколько вопросов, и отложил манускрипт.

— Я — слуга короля, миледи, и подчиняюсь его приказам.

— И он приказывает тебе читать книги ночи напролет?

Эдериус кивнул было, но потом помотал головой:

— Я сам решил поработать ночью, госпожа. Мне надо кое-что изучить.

— Какие-нибудь узоры?

— Да, узоры.

Ангелина наморщила лоб. Эдериус и вправду выглядел совсем больным. И голос у него был как у больного. Такой голос стал у отца за год до смерти. Она погладила старика по щеке. Эдериус вздрогнул и отшатнулся, но в следующую секунду покаянно опустил голову:

— Простите меня, госпожа. Нервы совсем сдали.

Так вздрагивали от любого прикосновения некоторые собаки на псарне у ее отца. Собаки, которых часто били за трусость и глупость. Ангелина не успела подумать, слова сами сорвались с губ:

— Изгард тебя тоже бьет?

Эдериус долго молча смотрел на нее и только потом ответил:

— Госпожа, — лицо его было печально, лежавшая на колене рука приподнялась и опустилась снова, точно он хотел прикоснуться к Ангелине, но не посмел, — обещайте мне никогда не сердить короля. Постарайтесь не говорить ничего, что может огорчить или возбудить его, а если увидите, что Изгард разгневан, не подходите к нему и немедленно бегите к Герте.

— Но...

— Обещайте.

Ангелина никогда не видела Эдериуса таким серьезным и настойчивым. Это напомнило ей, как отец строго-настрого запретил во время верховых прогулок выезжать за границы поместья Хольмак. «На дорогах полно разбойников, — сказал он, — и я не желаю, чтобы моя любимая дочка рисковала своей бесценной жизнью».

Почему-то Ангелина не могла заставить себя посмотреть в лицо Эдериусу. Глаза защипало. Она опустила голову и прошептала:

— Обещаю.

Она знала, что не сможет выполнить свое обещание. В последнее время Изгард стал совершенно непредсказуем и сердится по всякому поводу. Он мог вспылить от любого, даже самого безобидного, слова, любого взгляда. Но Ангелине было приятно, что Эдериус заставил ее дать это обещание. Отец поступил бы в точности так же.

Эдериус поднялся:

— Прекрасно. А теперь вы должны уйти, миледи. Несколько минут назад я послал к королю и попросил его посетить мою палатку. Он сейчас будет здесь.

— Но...

— Никаких «но», Ангелина. Вспомните ваше обещание: ни в коем случае не сердить короля.

Ангелина прикусила язык. Эдериус поймал ее на слове. Но, взглянув на старика, она поняла, что ему не до шуток.

— Хорошо, я уйду.

Она подумала было, что надо взять такое же обещание и с узорщика, но не решилась и спросила только:

— А на тебя Изгард сегодня будет сердиться?

— Нет, — ответил Эдериус, — наоборот. Я только что нашел одну вещь, которая его очень обрадует.

— Какую?

— Узор, с помощью которого можно найти человека даже в полной темноте.

Ангелина зябко передернула плечами. Ей не понравилось выражение лица Эдериуса. Она надвинула капюшон на глаза и выскользнула из палатки.

По дороге к королевскому шатру она чуть не наткнулась на Изгарда. Он был буквально в трех шагах, но каким-то чудом не заметил ее. Король не видел ничего вокруг, взгляд его был обращен внутрь, в собственную душу.

Изгард оглянулся через плечо и заметил растаявший в темноте силуэт. В любое другое время он бы выследил и поймал неизвестного, выяснил бы, кто и зачем разгуливает по лагерю в столь поздний час. Но мелочи значили для него все меньше и меньше. Четыре часа король провел на военном совете, и все, что не имело прямого отношения к стратегии и тактике боевых действий, сейчас не занимало его.

Изгард откинул брезент и вошел в палатку Эдериуса. Каллиграф неподвижно застыл в золотистом круге света. Перо покачивалось в его руке. На какую-то долю секунды Изгард растерялся — таким слабым, изможденным выглядел узорщик. Неужели он всегда был таким бледным? А эти мешки под глазами — давно ли они появились? Изгард тряхнул головой, прогоняя прочь ненужные мысли, и спросил:

— Какие новости ты хотел сообщить мне, старик?

Эдериус подошел к своему столу.

— Я просмотрел старые манускрипты Гэмберона, сир, и нашел узоры, определенную последовательность узоров, которые позволяют выслеживать людей, находясь на значительном расстоянии от них.

— Каких именно людей?

— Тех, что проделывают рискованные эксперименты с красками и чернилами.

— Ты имеешь в виду писцов?

Эдериус покачал головой и пододвинул поближе к себе большую коробку с красками. Изгарду показалось, что старик пытается отгородиться от него, возводит защитные укрепления.

— Не всех писцов, сир, — ответил узорщик. — Только тех, кто распутывает старинные узоры и пробуждает к жизни силы чернил и пергамента.

— Ты о той девице?

Эдериус кивнул:

— Я уверен, что разыщу ее. Тот, кто хоть раз побывал по ту сторону пергамента, впредь всегда будет оставлять за собой особый след, сияние. Магическая сила выдает своего хозяина. Я увижу ее путь и нарисую его.

Вне себя от возбуждения, Изгард порывисто шагнул к писцу. Эдериус отшатнулся.

— Ты хорошо поработал, мой друг, — сказал Изгард. — Среди всей этой своры, что окружает меня, я только тебя люблю, только тебе доверяю.

Эдериус печально улыбнулся:

— Знаю, сир.

Изгард заметил, как затрепетало все тело старика, как старается он держаться подальше от своего повелителя. Неужели писец теперь всегда будет бояться его?

— Завтра я найду эту девушку, — услышал Изгард голос Эдериуса.

— И пошлешь к ней гонцов?

— Если она все еще в окрестностях Бей'Зелла.

— А если нет? Если гонцам уже не достать ее?

Эдериус сдернул покрывало, накинутое на Венец с шипами.

— Тогда я воспользуюсь другими средствами.

Глаза Изгарда были прикованы к Короне. Он забыл все сомнения, все заботы о здоровье и состоянии Эдериуса.

— Ты не только гонцов можешь подчинять своей воле и обращать в чудовищ?

— В Короне с шипами заключены и другие демоны, куда более страшные, чем те, которых я напускаю на гонцов.

— Какие?

— Глотуны.

Глотуны — воплощение зла, исчадия ада. Эдериус подробно описал их — и Изгард содрогнулся.

— Убей ее как можно быстрей, но будь осторожен. — С этими словами король покинул палатку узорщика. Холодок ужаса, который он ощутил во время рассказа Эдериуса, проник в легкие Изгарда и обратил в белое туманное облачко выдыхаемый им воздух.

Тесса шла и шла, пока не заболели ноги, не одеревенели мускулы, а темнота не сменилась предрассветной мглой. Она не знала, куда и зачем идет. Несколько раз ее окликали какие-то люди, в основном мужчины, но в общем жители Килгрима не беспокоили одинокую путницу. Наверное, она мало чем отличалась от них. Ее плащ волочился по земле, платье было разорвано, а левое плечо она в давке у выхода из гостиницы до крови ободрала о торчавший из двери гвоздь.

Килгрим оказался мрачным сырым лабиринтом. Вода бурлила в дренажных канавах, пересекавших булыжные мостовые; влага оседала на стенах; с крыш и труб капало. Стоило Тессе зайти под арку, на спину ей обрушивались потоки мутной жидкости; каждая выбоина на дороге превращалась в глубокую лужу.

Дождь моросил по крайней мере до полуночи. Сначала Тесса радовалась этому: холодный душ немного освежил ее, улицы опустели. Но потом она промокла и озябла. Тесса уже собиралась отправиться на поиски какого-нибудь укрытия, но тут дождь перестал, решимость ее иссякла, и она бесцельно побрела дальше.

В какой-то момент она обнаружила, что стоит рядом с той самой гостиницей, в которую привела их Виоланта Араззо. Теперь в здании было очень тихо, все огни потушены. Тесса подошла к двери и хотела было постучать, но почувствовала запах фиалок. Прошло несколько часов, а в воздухе до сих пор пахло духами Виоланты. Непонятная нерешительность напала на Тессу, она повернулась и зашагала прочь.

После этого она придумала новую игру — все время идти по новой улице, не повторяться и ни в коем случае не возвращаться той же дорогой, что пришла. Тесса так увлеклась, что несколько раз, лишь бы не нарушить правила, не позволяла себе уклониться от встречи с подозрительным прохожим.

Постепенно правила усложнялись. Теперь Тесса стала считать шаги и запретила себе проходить под арками.

Она понимала, что ведет себя как сумасшедшая, но не могла и не хотела остановиться. Игра помогла ей забыться, отвлечься от мыслей о Райвисе.

Райвис. Тесса наугад свернула в переулок, хоть и опасалась, что он кончится тупиком. Нет, она не будет думать о нем.

У Тессы запершило в горле, она прокашлялась и углубилась в переулок. Игра вновь захватила ее.

Рана на плече ныла все сильней, и Тесса старалась двигаться перебежками между двумя приступами боли. Почему-то чем светлей становилось на улицах, тем быстрее она шла. Теперь она сворачивала не на каждую улицу, а выбирала самые узкие, извивающиеся между поросшими мхом стенами; ныряла в самые темные переулки, точно убегала от рассвета.

Но на этот раз она действительно уперлась в тупик; стена высотой в два ее роста преграждала путь. У Тессы упало сердце. Игра проиграна. Ей придется — в нарушение всех правил — вернуться той же дорогой.

Тесса прислонилась к стене и, медленно сползая по ней, опустилась на землю. Ныла каждая косточка, каждая мышца на спине, ногах и руках. Снова заболело горло, и, сколько она не пыталась прокашляться, ничего не помогало.

Небо светлело с каждой секундой; свинцово-серые тучи плыли по нему, подгоняемые ветром. Похоже, опять собирался дождь. Тесса невесело усмехнулась. Матушка Эмита не зря говорила, что Мэйрибейн — мокрое и унылое место.

Тесса прижала колени к груди, вздохнула. Что же ей теперь делать? Игра окончена, скоро рассветет. Надо уезжать из Килгрима. Здесь небезопасно. Тессу начинала бить дрожь, сухой кашель сотрясал тело.

Что сталось с Райнисом, как он?

Тесса прижала ладонь ко лбу. Все произошло слишком быстро — в залу гостиницы ворвались вооруженные люди, стали спрашивать, где сейчас Райвис Буранский; потом на пороге появился он сам — и первым делом предупредил об опасности Виоланту Араззо. У Тессы комок стоял в горле. Райвис беспокоился о Виоланте, а не о ней.

Тесса пожала плечами. А чего она, собственно, хотела? Они с Райвисом знакомы всего несколько недель. Судя по поведению Виоланты, она знает Райвиса много лет. У них была назначена встреча в Майзерико. И потом — Виоланта настоящая красавица... Тесса покачала головой. С такой женщиной ей тягаться не под силу.