15

Предрассветное небо радовало глаз всевозможными оттенками серого цвета. Райвис Буранский успел налюбоваться каждым из них. Сейчас, когда они ехали вдоль длинного известнякового утеса, небо было темное, как древесный уголь, а линию горизонта перерезала широкая серебристая полоса. От этого облака казались пепельно-серыми, деревья — свинцово-серыми, а горы — синевато-серыми. Серым был даже туман. Он поднимался с земли, клубился вокруг лошадиных копыт. От него все вокруг становилось сырым и скользким. Туман влажной пленкой покрывал лицо Райвиса, влагой просачивался между его бедрами и боками лошади, заползал в легкие. Он был везде и в то же время нигде. С ним невозможно было бороться. Хорошо еще, что непромокаемый плащ защищал от дождя.

— Город сразу за перевалом, — прошептал Кэмрон Торнский. — Нам осталось ехать меньше часа.

Райвис кивнул. Последние два часа они старались говорить как можно меньше. До этой долины, примыкающей к Торну с северо-запада, они добирались две ночи и день. Хотя большинство бойцов за это время не проспали и пяти часов, держались все молодцами. Даже теперь, в унылых предрассветных сумерках, окутанные туманом, солдаты не теряли бдительности. Спины всадников были выпрямлены, глаза настороженно шныряли по сторонам, руки лежали на рукоятках мечей.

Двое специально обученных истанианских разведчиков ехали на две лиги впереди отряда. Им выдали лошадей, голосовые связки которых были перерезаны при рождении, чтобы, случайно заржав в неподходящий момент, они не выдали своих всадников. Несколько минут назад Райвис заметил, что в одном месте разведчики остановились и спешились — земля на тропинке была вытоптана. По валявшемуся рядом лоскуту материи он определил причину задержки — они остановились, потому что сочли нужным немедленно перевязать копыта коней. Истанианцев что-то встревожило. А если что-то тревожит истанианского разведчика, значит, и у всех остальных есть веские причины нервничать.

Райвис натянул вожжи: его мерин попытался было свернуть из отбрасываемой утесом тени на более широкую и удобную для проезда тропу. Райвис похлопал его по шее и — восьмой раз за последний час — проверил, свободно ли выходит меч из ножен.

— Еще немного проедем и остановимся, — негромко сказал он Кэмрону, — подождем, какие новости принесут нам разведчики.

Кэмрон помотал головой. Он ехал чуть впереди, так близко, что их лошади иногда задевали друг друга.

— До рассвета остался всего час. Мы не можем зря терять время.

Не можем рисковать, подумал Райвис, но вслух ничего не сказал. В кустах у дороги что-то зашевелилось. Пара гусаков, рассекая крыльями туман, поднялась в небо. Райвис взглянул на Кэмрона.

— Возможно, там лежит, подстерегает нас один из гонцов Изгарда. — Он чувствовал, как с каждым словом мгла наполняет рот, касается его языка. На вкус туман был как земля, трава, лошадиный навоз. — Нам нужно до въезда в город знать, с чем придется иметь дело. Изгард мог оставить там несколько сот человек.

— Не понимаю зачем, — отпарировал Кэмрон. — Ведь никто из горожан не остался в живых. Скотину перерезали, зерно сожгли. Так скажи же мне ради бога, зачем Изгарду караулить развалины?

Райвис мог назвать несколько причин, но выбрал лишь одну, самую очевидную.

— Теперь Торн принадлежит ему. Судя по всему, так глубоко на территорию Рейза Изгард еще не забирался. И — помяни мое слово — он не намерен отдавать город без боя.

В тусклом неверном свете лицо Кэмрона серой маской выделялось на темном фоне утеса. Он слишком сильно натягивал вожжи. Костяшки пальцев от напряжения стали белее, чем белки глаз. Райвис понял, что зря тратит слова: Кэмрон слышал только взывающие об отмщении крики умирающих друзей.

Райвис пришпорил мерина и обогнал Кэмрона. Постепенно светало. За спиной он слышал ржание и тяжелое дыхание лошадей. С наступлением утра они начинали волноваться. Самые капризные кобылы уже беспокойно позвякивали сбруей и встряхивали гривами. Туман рассеивался. От затягивавших небо густых облаков остались лишь клочья, Да и те быстро относило на восток.

Райвис прикусил обезображенную шрамом губу. Не нравилось ему это — скакать вслепую по вражеской территории, не представляя себе, с какими силами противника придется столкнуться, и не остановиться послушать, что скажут разведчики. У них даже четкой цели не было. Во всяком случае, они с Кэмроном так и не пришли к соглашению. Вообще-то говоря, отряд такой численности годился только для разведки, в крайнем случае для небольшой вылазки. Но, судя по лицу Кэмрона и сжимавшим вожжи побелевшим пальцам, он не собирался размениваться на мелочи. Он жаждал битвы.

И, насколько Райвис знал Изгарда, битвы им не избежать.

Райвис приподнялся на стременах, обернулся и оглядел колонну, растянувшуюся по крайней мере на три четверти лиги. За четырьмя дюжинами всадников на породистых скакунах, еле видные в полусвете утра, тянулись наемники и лучники Сегуина Нэя. Кэмрон и его люди не хотели ехать рядом с ними. Райвис знал, что в этом вопросе может настоять на своем, но решил, что не стоит. Наемники были именно там, где им следовало быть: защищали их небольшое войско с тыла.

Райвис снова повернулся в седле — и в тот момент далеко на горизонте появилась тоненькая струйка дыма. А секундой позже он почувствовал вкус древесного дыма во рту. Древесного дыма — и чего-то еще.

— Кто-то готовит завтрак, — прошептал Кэмрон.

Райвис кивнул. По правде сказать, он сомневался, что этот дым имеет отношение к мирному приготовлению пищи. Взглянув вниз, на тропинку, он заметил на ней следы, оставленные лошадьми разведчиков. Свет с каждой минутой становился ярче, и следы копыт, обернутых толстой материей, были ясно различимы в дорожной пыли. Но Райвису лишь чуть-чуть полегчало. Он не мог отделаться от чувства, что они едут прямиком в ловушку.

Они приблизились на лигу к предположительно занятому врагом городу и не наткнулись ни на какие признаки присутствия здесь солдат: ни кострищ на месте лагеря, ни самого лагеря, ни сторожевых постов — никаких следов. И вдруг на горизонте, невесть откуда появляется загадочный дымок. Райвис был почти уверен, что их пытаются сбить с толку, но Кэмрон натянул вожжи и уверенно повернул своего коня точно в сторону предполагаемого костра. Остальные, не задавая вопросов, последовали за своим командиром.

Райвис посторонился и дал обогнать себя. Он слышал учащенное дыхание солдат, видел их блестевшие от пота лица и неестественно прямые спины. Сидеть в таком положении, наверное, чертовски неудобно. Все эти тяжеленные доспехи: человека словно запирают в металлическую клетку с толстыми прутьями; не только любое движение, но и дыхание требует дополнительных усилий, а выступающему на лице поту некуда деваться, и он заливает глаза, противной пленкой покрывает щеки. Пока еще прохладно, но небо совсем очистилось, а туман стремительно уходил в землю. Через несколько часов солнце засияет вовсю. Вот тогда-то закованным в железо рыцарям Кэмрона станет по-настоящему жарко. Да они просто выкипят, испарятся, как вода из котелка!

Среди ночи они сделали небольшой привал. В их мрачном лагере не разжигали костров, не переговаривались, не ставили палаток, чтобы защитить себя от сырости. Некоторые из бойцов решили вздремнуть, другие просто молча сидели, точили и полировали свои мечи, готовые по первому сигналу снова натянуть латы и двигаться дальше, на восток. Наемники разбили отдельный лагерь у дальнего конца известнякового утеса. Райвис навестил их. Пустив по рукам фляжку берриака, еще теплого от соприкосновения с боками лошади, он еще раз проинструктировал людей. Когда он вернулся к основной части отряда, пора было выступать.

Положив руку на рукоять меча, Райвис всматривался в даль. Непонятно, откуда идет этот дым: источник его мог находиться как по ту, так и по эту сторону гряды. При таком освещении было трудно определить точнее.

Напоследок, прежде чем пуститься догонять Кэмрона, Райвис оглянулся на утес. Взгляд его остановился на скалистом выступе на самом верху. Именно там должен сидеть часовой. Во всяком случае, там бы его посадил он, Райвис из Бурано, если бы решил поймать кого-либо в западню.

Но Райвис видел только пики гор и тучи над ними. Пожав плечами, он пришпорил мерина и поскакал вдогонку за отрядом.

Тесса втирала порошок в пергамент с помощью маленькой деревянной чурки. Но под ногти все равно забились крошки угля и хлеба. Эмит предложил помочь ей — ведь готовить пергамент к рисованию считалось обязанностью помощника. Писец не должен выполнять грязную работу. И все же Тесса отказалась. Это будет ее первый настоящий узор. И крайне важно, чтобы все, что сможет, она сделала самостоятельно.

Они бодрствовали почти всю ночь. Эмит наскоро проходил с ней основные правила и приемы рисования узоров. Странно, оказалось, что все сводится к нескольким простым постулатам. Нельзя соединять в одном орнаменте растительные и животные образы. Если узор состоит из фигурок зверей, каждая, даже самая замысловатая линия, в конечном счете должна превращаться в какую-либо часть животного. Какое бы чудище ни породила фантазия художника, он не имеет права отклоняться от законов природы: у его творения должно быть два глаза, четыре ноги, один хвост. Растения не могут появляться в любом месте страницы, по произволу художника — как и в действительности, они должны где-то пустить корни, расти из земли или цветочного горшка. Цвета берутся только естественные, имеющие аналоги в природе; некоторые фигуры требуют симметричного отражения на другой стороне страницы, другие должны повторяться определенное число раз.

Тесса молча слушала Эмита, иногда кивала, повторяя про себя каждое его слово, чтобы ничего не упустить.

Жировка вскоре догорела, но ни ей, ни Эмиту не пришло в голову прерваться, чтобы зажечь новую. Поэтому несколько часов они просидели в полной темноте. Тесса слушала Эмита, а перед глазами вставали магические фигуры с рисунков Дэверика. На черном фоне она видела зеленые спирали, желтые ленты, золотых змей, серебристую штриховку. Ее жизнь была заключена в эту геометрически выверенную клетку. И с каждой минутой, пока узоры старого писца проходили перед ней в погруженной во мрак комнате, Тесса укреплялась в решимости узнать правду — вытащить ее на свет с помощью пера и чернил.

Она должна узнать, зачем ее перенесли сюда, в этот чужой мир.

— Вы хотите сначала закрасить пергамент или будете рисовать прямо так? — извиняющимся тоном — он точно почувствовал, что мысли ее витают где-то далеко, — спросил Эмит.

Тесса взглянула на ровную, теперь почти белую поверхность пергамента. Мел и хлебные крошки приподняли ворсинки, и теперь кожа будет хорошо впитывать чернила. Но порошок для грунтовки Эмит приготовил на скорую руку, в нем попадались слишком крупные зернышки, раздражавшие кожу. Кончики пальцев у Тессы покраснели, один кровоточил.

Девственно-белая поверхность вдруг показалась ей чересчур чистенькой и новенькой, как детская раскраска. Тессе захотелось чего-то более необычного. Захотелось, чтобы каждый элемент этого узора был целиком и полностью ее созданием.

Она взглянула в окно, на серенький рассвет, на скучное небо. Кровь пульсировала в висках, кожа на голове словно натянулась. Она чувствовала какое-то странное покалывание в затылке, почти боль.

— Серый... — прошептала Тесса. — Фон будет пепельно-серым.

Только через сорок минут они добрались до места, откуда поднимался замеченный ими дым. Сначала пришлось проехать через выжженные виноградники. Обуглившиеся лозы торчали из земли, как чудовищные насекомые-многоножки. Затем спустились вниз по пересохшему и заросшему тростником руслу ручья.

Кэмрон знал здесь каждую скалу, хребет, кустик, козью тропинку. Он знал, как выглядит земля, как солнце освещает деревья, мог по вкусу отличить вино из разных виноградников. Это была его родина и, проезжая мимо разрушенных молочных ферм и виноделен, вытоптанных полей и разлагающихся трупов коров, Кэмрон чувствовал, как ярость точно раскаленный свинец жжет его внутренности. Изгард Гэризонский разрушил его дом, убил друзей и родных. Ему незачем больше жить, не за кого сражаться — только за их память и за себя самого.

Дальний его конец был завален огромными валунами. Оттуда-то и поднималась тонкая струйка дыма. Тут было по-прежнему темно. Поросшие сосновым лесом скалистые стены ущелья, казалось, вот-вот сомкнутся над головой. Ветви деревьев почти не пропускали солнечного света. Земля под ногами была сухой и твердой.

Странно, теперь, когда они были совсем рядом с кострищем, запах дыма и готовящейся еды почти не чувствовался. Может, ветер изменил направление? Но нет, струйка дыма поднималась прямо вверх, как в безветренную погоду.

В мозгу Кэмрона всплыли слова Райвиса, сказанные четверть часа назад: «Раскрой глаза наконец. Мы спускаемся с возвышенности в низину, сворачиваем с открытой дороги и углубляемся в горы. Это ловушка. Мы поступаем как последние идиоты».

И сейчас, вглядываясь в нагромождение скал и в заслоняющие небо деревья, Кэмрон готов был согласиться с Райвисом. Ему даже хотелось, чтобы тот оказался прав. Честно говоря, он решился ехать на дым именно потому, что знал — там их подстерегает засада. Он на земле Торнов. Он пришел сюда, чтобы сражаться. И все советы, планы и стратегические расчеты Райвиса могут лишь оттянуть неизбежное.

Здесь погибли люди, хорошие, честные люди, мужчины и женщины, которые любили эту страну, обрабатывали ее землю, растили детей в страхе Божьем и могли гордиться своей жизнью. И Кэмрону вдруг показалось святотатством красться на место их гибели в полумраке, прячась в тени скал, да еще в сопровождении стражников и наемников. Люди Торна заслужили большее. Истинные рыцари, храбрые воины должны пролить за них свою кровь.

— Сюда! — Предрассветную тишину разорвал чей-то крик. — Сюда! Я нашел огонь!

Кэмрон, прищурившись, посмотрел на видневшиеся впереди скалы и редкий кустарник. Он не знал, что кто-то из рыцарей опередил его, и теперь испытывал мрачное удовлетворение. Значит, не он один рвется в бой.

Чей-то не то всхлип, не то стон эхом пронесся по ущелью. А через несколько секунд они услышали приглушенный звук падающего тела. Кэмрон пустил лошадь в галоп. Рыцари не отставали от него. Никто больше не старался соблюдать тишину. Позвякивали доспехи и сбруя, ржали лошади, выхваченные из ножен мечи со свистом рассекали воздух, на головы врагов сыпались проклятия и брань. Кэмрон почувствовал, как напряглись его мускулы. Во рту пересохло. Слова Райвиса как жужжание докучливых насекомых звучали в ушах: Это ловушка. Мы ведем себя как последние идиоты. Почти не сознавая, что делает, Кэмрон покачал головой. Не идиоты, нет. Истинные рыцари, храбрые воины.

От этой мысли Кэмрон немного приободрился, но глаза его тревожно шарили по горным склонам, высматривая противника.

Непривязанный конь опередившего их рыцаря бродил у подножия высокого известнякового утеса. Хозяина его видно не было. Дым — теперь струйка стала тонкой, как проволока, — поднимался из центра стоявших полукругом скал. Верхом до этого места не добраться. Коснувшись ногами земли, Кэмрон огляделся, высматривая в толпе воинов лицо Райвиса. Он почти надеялся, что тот подаст голос, скажет, что это чистой воды безумие — спешиваться сейчас, когда они даже не знают, с чем имеют дело. Но никто не остановил его. Кэмрон напрасно искал глазами Райвиса.

Двенадцать человек спешились вслед за Кэмроном, отстегнули щиты от кожаных седельных сумок, вытащили из ножен кинжалы, проверили, легко ли вынимается меч. Один из рыцарей шептал про себя молитву. Другой тронул Кэмрона за руку, спросил, нельзя ли ему пойти вперед отряда, навстречу опасности.

— Нет, — Кэмрон не сразу нашел слова, точно выражающие его чувства, — нет, сейчас мы должны быть вместе — все как один.

Рыцарь кивнул и стал рядом с ним. Кэмрон повернулся к конной части отряда.

— Рассыпьтесь по ущелью, спрячьтесь за валунами и до нашего возвращения просто наблюдайте за окрестностями. Никто не должен слишком отрываться от остальных. Нужно, чтобы каждый видел своего товарища спереди и сзади.

Кэмрон подождал, пока рыцари кивками выразят свое согласие с приказом. Вглядевшись в лица воинов, он понял, что за последние несколько минут их настроение изменилось. Напряженное ожидание сменилось готовностью — готовностью ринуться в бой. Без лишних слов и обсуждений все они поняли, что час сражения приближается.

— Да поможет нам Бог, — провозгласил Кэмрон. Слова застревали в горле. — Пусть Он придаст нам силы и озарит Своим светом.

Обычная молитва, которую каждое утро произносили торнские крестьяне, отправляясь в поле, которую каждую ночь шептали своим детям торнские женщины. Но Кэмрону показалось, что он слышит голос отца. Это он благословлял их из могилы.

Он отвернулся. Он не мог больше говорить. Словно почувствовав состояние командира, молоденький рыцарь, что вызывался один идти в горы, подал сигнал к выступлению.

Солнце уже почти встало. Освещение менялось каждую минуту. Кто-то окликнул рыцаря, который нашел костер. Ответа не последовало.

Вблизи скалы оказались выше, чем предполагал Кэмрон. Они точно башни высились кругом. Густые тени падали и на без того темную землю. Воины брели, как в дремучем лесу, не видя, что впереди. Острые каменные осколки торчали из земли. Приходилось смотреть под ноги, чтобы не задеть их и не сорвать подметки. Где-то вдалеке на камень мерно капала вода. Этот звук пробудил воспоминания. Кэмрон понял, что бывал здесь раньше. Двадцать лет назад, еще совсем юным. Долина Разбитых Камней.

Это случилось посреди зимы, и снега навалило чуть ли не по пояс. Буран начался неожиданно, и в горах осталось целое стадо овец Длинного Энгрима. Все жители Торна — от Кэмрона и его отца до часовщика Стерри и деревенского пьяницы по прозвищу Кривоножка — отправились на поиски. И это вовсе не значило, что к Энгриму как-то особенно хорошо относились. В горах люди не могут не помогать друг другу. Из трех дюжин пропавших овец тридцать вскоре нашлись. Они сбились в кучу на высокогорном пастбище. Не прошло и часа, как люди услышали их испуганное блеянье. Утро тянулось бесконечно. Поиски переместились к западу, в дикую скалистую местность. Четырех овец заметили на высоченном, покрытом снегом утесе. Еще одна, совершенно одуревшая от страха, брела по берегу замерзшего горного озера.

К сумеркам в стаде Энгрима не хватало всего одной овцы. Любой другой на его месте счел бы, что ему повезло, вознес бы благодарственную молитву мученику Асситусу — легендарному покровителю пастухов, который погиб, защищая свое стадо, — и повернул бы к дому. Но Длинный Энгрим заявил, что не вернется, пока не отыщет последнюю овечку.

Темнело. Солнце постепенно скрывалось за известковыми утесами. Поисковый отряд начал спускаться в долину. Они с трудом пробирались через сугробы шага в три глубиной — и тут Длинный Энгрим услышал блеянье. Он относился к своим овцам как к любимым детям и не мог спокойно слушать этот жалобный плач.

— Сейчас, сейчас папочка придет за тобой, — закричал он и побежал к скалам.

Потом говорили, что Энгрима погубил снег. Намело такие сугробы, что взрослый мужчина мог по плечи провалиться в них. Они закрывали даже самые огромные валуны. Острые выступы были незаметны под мягким белым одеялом. В ушах Длинного Энгрима неотступно звучал плач его потерянной овечки. Он шел не думая, надеясь, что наст выдержит его. И ошибся. Снег оказался рыхлым, ноздреватым. Сугроб осел под тяжестью Энгрима, и тело его обрушилось вниз, на острую, как копье, скалу. Он разбил голову и сломал позвоночник. Когда они добрались до того места, Энгрим уже умер. Потерянная овца стояла рядом с трупом и нежно обнюхивала волосы хозяина.

Отец не подпустил Кэмрона к телу. Но мальчик был достаточно близко и слышал, как кровь Длинного Энгрима, капля за каплей, падает на камень.

Даже тогда Кэмрон понимал, что крестьяне утаивают истинную причину смерти Энгрима. Не снег погубил его, а камни.

Кэмрон передернул плечами и вскарабкался на большой, скользкий камень.

— Риф! — позвал он пропавшего рыцаря. — Риф!

Впрочем, он не сомневался, что ответа не будет.

Кэмрон и его двенадцать спутников углублялись все дальше в скалы. Он в очередной раз перебрался с одного валуна на другой — и вдруг запах горящего дерева защекотал ноздри. Присмотревшись, Кэмрон заметил дым, поднимавшийся из-за груды покрытых лишайником камней. И никаких следов Рифа. Кэмрон озадаченно почесал лоб рукояткой меча, глубоко вздохнул и — почти что против воли — снова оглянулся в надежде увидеть Райвиса Буранского. Этот человек был глубоко несимпатичен Кэмрону. Но юноша ценил его и знал, что к мнению Райвиса стоит прислушаться. Именно сейчас, в этой безобидной на первый взгляд, но, как подсказывал инстинкт, чрезвычайно опасной ситуации, Кэмрон как никогда нуждался в совете наемника-дрошанина.

Но Райвиса не было видно. Кэмрон снова передернул плечами, перепрыгнул через булыжник и пошел дальше — к камням в зеленых пятнах лишайника.