13

Узорщик был один в скриптории. Горшочки из-под красок и кисти так и остались невымытыми, ставни — не закрытыми на ночь, а свисавшие с вбитого в потолочную балку крюка куски выделанной кожи напрасно ждали, что Эдериус наконец поднимется и разрежет их на аккуратные прямоугольники. Сколько он себя помнил, с самого детства — с первых восьми лет в Гэризоне и с двадцати — учения на Острове Посвященных — Эдериусу внушали, что лениться нехорошо. Его мать считала, что бездельника легче ввести во грех, а святые отцы убеждали мальчика, что всякий, кто ленится, неминуемо превратится в слабоумного дурачка. Но теперь Эдериус почти сожалел о своем всегдашнем трудолюбии. Разве не оно довело его до нынешнего состояния?

Эдериус вскочил, отпихнул стул и подошел к столику в другом конце комнаты. Там стояла бутыль со спиртом для промывки кистей. Несмотря ни на что, он не мог долго пребывать в бездействии. В одном его мать и святые отцы с Острова были абсолютно солидарны: от лени в голове заводятся лишние мысли.

Изгард сегодня еще не нанес обычный свой визит, и, наливая спирт в чашку, Эдериус поймал себя на том, что в ожидании шагов короля прислушивается к каждому звуку. Волчий вой далеко в горах заставил его подскочить на месте. Эдериус посмотрел на испаряющийся с пальцев разбрызганный спирт и попытался прогнать страх, пренебрежительно передернув плечами. Но боль пронзила сломанную ключицу, лицо писца жалобно сморщилось, он беспомощно покачал головой.

Скорей бы пришел Изгард. Он готов терпеть боль и побои — но это ожидание невыносимо. Оно превращает его в перепуганного, больного старика.

Эдериус схватил чашку со спиртом и так сжал ручку, что побелели костяшки пальцев. Он — узорщик, прошедший обучение у самих Посвященных. И об этом его никто не заставит забыть. Никто и ничто.

Твердой поступью он вернулся к своему столу, собрал все испачканные кисти и погрузил их в чашку — пусть хорошенько пропитаются спиртом, легче будет мыть.

И еще он не должен забывать, что сам этого хотел. Собственное честолюбие привело его к человеку, которого тогда называли Изгардом Альбрехским. Они встретились пять лет назад. Изгард устроил эту встречу в квартале Эрлиш в квадратной комнатке маленькой гостиницы. Через открытое окно в помещение проникали испарения и запахи Вейза.

— Вы должны работать со мной, Эдериус, — излагал свои планы Изгард. — Вы нужны мне. Гэмберон говорит, что вы лучший узорщик в Гэризоне, единственный, кто разбирается в старинных узорах и в секретах мастеров древности. Единственный, кто может помочь мне. Гэризон должен обрести былую мощь. На гэризонский престол вновь должен взойти король. Гэризон — великое государство, и наш народ — великий народ, но столько лет нас топтали ногами, что гэризонцы забыли свои победы, забыли свою гордость.

Изгард преклонил колени и взял Эдериуса за руку.

— Разве вы не любите свою страну, Эдериус? Разве не хотите возрождения Гэризона?

Никогда в жизни не забудет он выражение лица Изгарда в тот момент. Глаза будущего короля сияли, щеки пылали... Он был точно ангел, а прикосновение теплой руки — робким и просительным. Эдериус был тронут до глубины души. Этот блестящий юный вельможа действительно нуждался в нем. Услышав ответ, Изгард поднялся и поцеловал его руку.

Даже теперь при одном воспоминании о том дне у Эдериуса защемило сердце. Изгард тогда был совсем другим. Честолюбивым — да. Жестоким с врагами — безусловно, но и беспредельно великодушным с теми, кого любил. Эдериус до сих пор помнил свою болезнь в первый год их дружбы: он схватил простуду, долгими часами работая в холодных нетопленых комнатах. Изгард не отходил от него. Не давал никому другому заботиться о своем писце; дневал и ночевал у его изголовья, не спал три дня, пока у Эдериуса не прошла лихорадка. И первое, что увидел больной, очнувшись, — это склонившееся над своей кроватью лицо юноши с блестевшими от слез глазами.

— Господь услышал мои молитвы, — сказал он и нежно погладил Эдериуса по щеке, — я получил бесценный дар судьбы. Не знаю, что бы я стал делать без тебя.

Эдериус закрыл глаза. Много воды утекло с тех пор. Тогда были только они трое — Изгард, Гэмберон и он. Каллиграф, ученый и тот, кому предстояло взойти на престол. Четыре безмятежных года — а потом все изменилось. Гэмберон ощутил какую-то тревогу. Это продолжалось много месяцев. Чем дольше он изучал Колючую Корону и ее историю, тем сильней становилась эта тревога. И однажды ночью Гэмберон ворвался в спальню Эдериуса и, плюясь от возбуждения слюной, заявил:

— Мы не можем позволить Изгарду завладеть Венцом. Мы должны, не медля ни минуты, идти в Сирабеюс; ты поможешь мне уничтожить Корону еще до следующего захода солнца.

Эдериус выдернул кисти из чашки со спиртом. Жидкость окрасилась в красный цвет. Он принялся чистить кисти, с непривычной резкостью теребя и дергая их.

Он любил Гэмберона как брата, но Изгард был для него как сын. Выбор оказался на удивление легким. Гэмберон сразу же ушел — один. Час Эдериус сидел в темноте, отсчитывая секунды, потом пошел будить Изгарда.

— Поторопись! Ты должен немедленно ехать в Сирабеюс, — сказал он, — Гэмберон на пути туда, он хочет уничтожить Корону.

Эдериус прокашлялся. То была самая длинная ночь в его жизни. Он сидел на постели Изгарда. Мочевой пузырь готов был лопнуть, но, не в силах пошевелиться, почти не дыша, он сидел и ждал.

Рассвело, прошло полдня — и лишь тогда Изгард вернулся. Колючую Корону он нес под мышкой. С шипов еще свисали обрывки одежды Гэмберона. Эдериус вспомнил, что удивился, как это Изгард ухитрился пронести Венец от самого монастыря и не пораниться. Изгард молча вошел в комнату, молча поставил Корону с шипами на полку, молча подошел к Эдериусу, ударил его кулаком в лицо и повернулся к двери.

— Ты не сразу пришел ко мне, — прошипел он, скрываясь в темноте за порогом, — ты дал ему целый час форы.

Эдериус поднес руку к правой щеке. Тогда Изгард ударил его в первый раз — в ночь, когда завладел Короной с шипами.

Дверь со скрипом распахнулась. В комнату вошел Изгард. Погрузившись в воспоминания, Эдериус не услышал шагов своего короля.

— Эдериус, — спокойно заговорил Изгард, отталкивая свисавшие с потолка шкуры и подходя к столу узорщика, — я рад, что ты еще на рабочем месте. Мы должны обсудить мои планы касательно Торна.

Эдериус кивнул, отнял руку от щеки и приготовился внимательно слушать. Быть может, если повезет, король не изобьет его нынче ночью.

— Взгляните, — говорил Эмит, протягивая Тессе полоску материи, — краска сделана из хрозофоры. Как видите, она розового цвета, но это растение способно давать и разнообразные оттенки пурпура.

Тесса взяла клочок материи. На ощупь тряпочка была жесткой, и от прикосновения к ней пальцы окрасились в темно-розовый цвет.

— Материя окрашена довольно небрежно, краску не закрепили как следует, — заметила она.

Эмит удивленно приподнял бровь.

— Это и есть краска, — ответил он. — Таким способом ее обычно доставляют из заморских стран. Теперь мне стоит лишь оставить материю на ночь в растворе с яичным белком — и на следующее утро я получу готовую розовую краску для глазури или для добавления в любые смеси.

— Вот как, — только и могла вымолвить Тесса. Теперь она смотрела на клочок материи другими глазами. Сколько ей еще предстоит узнать.

Эмит вернулся с рынка, нагруженный образчиками красителей, которые намеревался продемонстрировать ей. Сегодня вечером он решил показать своей ученице, как готовить чернила и краски для узоров. Эмит придавал этому уроку такое значение, что не поскупился и зажег две настоящих толстых свечи; от них шел приятный сладковатый запах, и они совсем не коптили. Матушка Эмита отдыхала на своем стуле. Ужин был съеден, посуда вымыта, в очаге горели отличные сухие дрова, и капли дождя бились в ставни, как мотыльки о стекло лампы.

— А это что такое? — Тесса показала на небольшую, заткнутую пробкой бутылочку, которую Эмит только что достал из сумки. С каждым днем ее интерес к ремеслу — и искусству — узорщиков возрастал. Ей хотелось знать все больше и больше — больше подробностей, деталей.

Эмит поднес бутылку к свету.

— Пурпур. Более сильный краситель, чем хрозофора, но и более дорогой. Он делается из тепловодных моллюсков.

— Моллюсков? — Тесса вынула пробку из бутылки и капнула жидкость на тыльную сторону ладони. Оказалось, что чернила действительно темно-пурпурного цвета.

— Из моллюсков, — подтвердил Эмит. — Красящее вещество получают также из чернильного мешка каракатицы.

Тесса протянула свободную руку — и Эмит не разочаровал ее: он порылся в сумке и извлек вторую бутылочку, в точности такую же, как первая.

— Из каракатиц добывают чернила, а из чернил — светло-коричневую краску. Она называется сепия, хороша для глазури или для прорисовки фона.

На сей раз Тесса решила поверить ему на слово. Чернила из моллюсков и так въелись в кожу, точно татуировка. Пока она терла пятно на руке, Эмит извлекал свои трофеи — желтый порошок из тычинок крокуса; темно-бордовую пасту — смесь хны и индиго; красную краску кермес, приготовленную из высушенных жучков, пойманных на вечнозеленых дубах; золотисто-серебряный порошок для чернил, которыми рисовали самые яркие, праздничные и затейливые узоры; желтую и оранжевую охру, изготовленную из богатой железом почвы; ярь-медянку — сине-зеленый порошок, получаемый путем окисления меди или бронзы; красный, желтый и белый свинцовые порошки — Эмит предупредил, что их нельзя трогать руками. Наконец он добрался до крошечного, размером не больше наперстка, перламутрового ящичка.

— А вот, — провозгласил он, ногтем открывая крышечку, — ляпис-лазурь, редчайший из красителей. За эту коробочку я отдал золота вдвое больше против ее веса.

Не смея вздохнуть, Тесса наклонилась рассмотреть содержимое драгоценного ящичка. Ярко-синий блестящий порошок искрился в белоснежно-белой жемчужине. Так вот что привело вдову Фербиш в такое возбуждение. Краситель цвета морской воды. Тесса смотрела на порошок, а перед глазами вставали другие картины. Она откинулась на спинку стула и поспешила задать первый пришедший в голову вопрос — что-то о том, как из этого вещества получают краску. Но Тессе никак не удавалось прогнать страшное видение — вдова Фербиш, как она видела ее в последний раз: распростертое на пороге собственного дома окровавленное тело. Нет, лучше не думать об этом. Особенно сегодня, после рассказа Эмита: то же самое гонцы Изгарда сотворили с населением целого города. Родного города Кэмрона Торнского. Нетрудно догадаться, куда нынче ночью направится Кэмрон, и не один — вместе с Райвисом.

Тесса отчаянно терла пятно на руке, отлично понимая, что оно все равно не сойдет. Суждено ли ей снова увидеться с Райвисом? Она не знала ответа на этот вопрос. Безотчетным движением пальцы Тессы нащупали кольцо на шее. Когда бы она ни подумала о прошлом или о будущем, рука непроизвольно тянулась к кольцу.

Эмит расставлял на столе коллекцию горшочков. Содержимое некоторых из них уже было знакомо Тессе — например, обычно хранившийся в кладовой горшок с яичным белком для закрепления красок. Но в основном все это было внове для нее. До сих пор она рисовала только пером, макая его в черные или коричневые чернила. Эмит впервые показывал ей, как смешивать краски.

Вместо палитры Эмит использовал раковины — устриц или моллюсков, в зависимости от консистенции изготовляемой краски. Для начала он наливал немного яичного белка; затем добавлял красящее вещество — в виде порошка или жидкости, размешивал его тоненькой жесткой кисточкой до получения однородного оттенка, а потом докладывал другие составляющие. Порой, чтобы краска получилась пожиже, он капал в нее чуть-чуть воды или, чтобы она лучше приставала к странице, рыбьего клея. Мел подсыпался для придания новых оттенков или для осветления и меньшей прозрачности. В некоторых случаях мел можно было заменить толченой яичной скорлупой.

Движения Эмита были движениями хирурга, уверенного в себе, опытного и элегантного. Тессе казалось, что она видит его в первый раз. Куда подевался опрятный пожилой коротышка, до того вежливый и предупредительный, что за месяц их знакомства ни разу не обратился к ней просто по имени? Перед ней был искусный мастер со скупыми жестами, точным глазом, строго сжатыми губами.

Это его стихия. Приготовление красителей и смешивание красок — область, в которой помощник писца может развернуться по-настоящему, показать все, на что способен. Тесса представила себе, как Дэверик рисует свой последний узор, а за спиной у него, на заднем плане орудует Эмит, готовый по первому требованию мастера подать ему нужную краску.

Если хочешь придать оранжевой охре матовый оттенок — в нее нужно добавить ложку меда; красный кермес можно довести до гелевой консистенции с помощью ушной серы, а синее индиго сделать более жидким и светлым с помощью коровьей мочи — Тесса не стала спрашивать, в чьи обязанности входит пополнять ее запасы. Акациевая камедь, молочный клей казеин, розовая глина, галловая кислота, зеленые и бирюзовые сульфаты, копоть, сажа, красное вино, белое вино, костяная мука, синий краситель из вайды, гипс — все шло в ход и помогало получать новые оттенки красок, делать их гуще, темнее, светлее, более блестящими или более тусклыми...

Весь стол уже был уставлен дюжинами раковинок, и разноцветные краски гнездились в их сердцевинах, как диковинные дары морской пучины. На основе примерно десяти красителей Эмит создал целую палитру. Тут были оттенки на любой вкус — от нежно-розового до кроваво-красного, от светло-серого до темно-синего.

Пестрота красок ослепила Тессу. Каждая была бесценной жемчужиной, заманчиво сверкавшей в своем переливчатом гнездышке. От открывшихся перед ней возможностей у девушки голова пошла кругом. Она уже видела красочные разводы на странице, вкрапления серебра, золотые и красные нити, отсветы темного пурпура на черном, как ночь, фоне. Рука сама потянулась к кисти. Но Эмит перехватил ее на полпути.

— Вы еще не готовы использовать всю палитру. — Он бережно положил руку Тессы обратно на стол. — Сначала нужно узнать, что какой цвет означает, научиться правильно выбирать краски.

Тесса с любопытством посмотрела на Эмита. Что же ему все-таки известно о работах мастера Дэверика? По-видимому, Эмит все же подозревает, что искусство его кумира не так уж безобидно. Иначе с чего бы это он избегает ее взгляда?

Эмит извлек из складок одежды небольшой прямоугольник тонкого пергамента.

— Иногда, особенно при копировании, чрезвычайно важно правильно подобрать цвета.

Он положил пергамент на стол в круг света. Тесса увидела узор, вроде бы совсем обыкновенный — просто окруженный спиралями медальон. Но сочетания цветов — зеленого, золотистого, желтого и горчичного — придавали ему своеобразную изысканность.

— Некоторые краски бывает невозможно достать, — продолжал Эмит. — Возьмем этот желтый цвет. Краска получена из очень редкого растения — коровяка. Он встречается только высоко в горах, далеко отсюда, в Дрохо. Ничего особенного в этом красителе нет, шафран куда лучше, но в глуши писцам не приходится привередничать. Состав красителей разный в разных местностях, меняется в зависимости от традиции и природных ресурсов. Даже здесь, в Бей'Зелле, можно встретить узорщиков, которые всем видам пурпура предпочитают хрозофорный: на севере его легче всего получить, а значит, и стоит он меньше.

Тесса кивнула и притянула к себе страницу с узором.

— Как помощник писца я обязан добиться максимального сходства в составе красителей. Узорщики прежних времен, например Дэверик, в своих картинах всегда шли от древних образцов. Они воссоздавали уже существующие модели, а не малевали, что в голову придет. Иногда делали точную копию, иногда вносили поправки. Другое дело нынешние писаки — они все хотят нарисовать что-то совершенно новое, оригинальное.

Тесса заметила в пергаменте одну странность. Она разглядела на странице тысячи крошечных сквозных дырочек. Именно дырочек, а не точек, как при обычной разметке. Тесса поднесла картинку к пламени свечи. Четкие, золотистые лучики пронизывали узор.