XXXIII

Уже два дня Джек шел по населенной и холмистой местности. Ни то, ни другое обстоятельство его не устраивало. Под гору-то хорошо идти, даже и бегом можно, а вот в гору... Это совсем другое дело. Ляжки у него ныли, колени подгибались, и даже лодыжки вели себя неподобающе, ставя ноги не туда, куда надо, и причиняя боль на каждом шагу. Если бы мир создавал Джек, все дороги шли бы под гору.

Главное затруднение, однако, представляли люди. Укрыться от них не было никакой возможности, а лес так поредел, что приходилось перебегать от дерева к дереву в поисках укрытия, словно пауку. А самым верным способом привлечь к себе внимание, как убедился Джек, было идти через поле. За ним уже гнались двое крестьян с вилами, одна собака и целое стадо гусей. Гуси были всего хуже — они громко гоготали и норовили ущипнуть за самые сокровенные места. Джек предпочитал собак.

Заслышав, что по дороге едет телега, Джек припал к земле. Он шел вдоль большого тракта, окаймленного по краям кустами и буреломом. Телега, вместо того чтобы проехать мимо, замедлила ход и остановилась. Джек затаил дыхание. Неужто возница, его заметил? Он распластался на земле не шевелясь. Послышались мягкие шаги, и кусты рядом с Джеком зашевелились. Джеку показалось, что возница справляет нужду. Но как только шорох утих и Джек собрался вдохнуть полной грудью, кусты раздвинулись, и из них вышел человек с корзинкой в одной руке и серпом в другой. Увидев Джека, он замер на месте.

— Молодой человек, — приятным певучим голосом сказал он, вскинув серп, — если ты собираешься меня ограбить, то знай: у меня нет ничего, кроме трав в корзине и грибов в повозке. — Он широко улыбнулся. — Притом грибы ядовитые.

Джек лежал не двигаясь — серп показался ему самым страшным на свете оружием. Человек заметил, куда он смотрит:

— Я им травы срезаю.

— Прошу прощения, сударь, если испугал вас, — отважился заговорить Джек. — Я этого совсем не хотел. — Он старался говорить невнятно, чтобы не выдать себя своей речью.

Человек улыбнулся еще шире. Он был среднего роста, и седые волосы падали ему на плечи — еще не старик, но уже в годах. Он небрежно заткнул серп за пояс.

— Прежде всего, молодой человек, ты ничуть меня не испугал, да и не мог испугать: я, еще едучи мимо, знал, что ты здесь.

Джек рискнул сесть и стряхнул землю с груди.

— Вы видели, как я спрятался в кустах?

Человек взялся за чисто выбритый подбородок.

— Можно и так сказать. — Он протянул руку Джеку. — Приятно познакомиться — я Тихоня.

Джек осторожно принял руку, и незнакомец, точно был вдвое моложе, поднял его с земли.

— Не заметил тут поблизости никаких любовных трав, покуда лежал? — с хитрецой спросил он. Джек пожал плечами. Незнакомец поднес к глазам его ладонь. — Оно и неудивительно. Что может парень из Королевств понимать в аннисских травах, верно? — Джек отпрянул, а Тихоня рассмеялся. — Не бойся, я не гадальщик. Об этом мне сказала не твоя рука, а твой говор.

Чувствуя себя полным дураком, Джек пробормотал какое-то извинение. Он не мог переварить столько вещей зараз. Прежде всего ему не верилось, что он в Аннисе. Ну да, он уже несколько дней видел горы на горизонте, но не обращал на это особого внимания, думая, что они еще очень далеко. А в последние два дня облака так сгустились, что вовсе скрыли от него горы. Неужто он и правда столько отшагал? И так ли далеко было шагать? Он не имел понятия, в каком месте Халькуса стоит дом Роваса. А между тем граница была совсем близко — вот еще одна вещь, которую Тарисса скрыла от него.

Теперь все стало на место — стало быть, и форт, о назначении которого Джек не имел представления, был поставлен для защиты границы между Халькусом и Аннисом. И дело Роваса процветало как раз благодаря близости большого торгового города.

— Далеко ли отсюда до города? — спросил он.

— Аннис в двенадцати лигах к востоку, — роясь в корзинке, ответил Тихоня. — Доехать можно за одно утро, а ежели пешком, то целый день идти. Ага! Я так и знал, что она у меня есть, — вскричал он, вытащив на свет какую-то сухую кору.

— Что это?

— Ивовая кора, чтобы снять твою лихорадку, и ореховая, чтобы очистить рану.

— Но... — Джек растерянно поднес руку к груди.

— Гниль я чую на расстоянии. Твоя рана требует лечения, парень. Просто чудо, что тебе удалось уйти так далеко.

— Почем вы знаете, далеко или нет, — резче, чем намеревался, ответил Джек.

Надо быть осторожным — незачем этому человеку знать, что Джек идет из форта. О пожаре скорее всего известно в Аннисе каждому жителю.

— Зато я знаю, куда ты идешь, — улыбнулся Тихоня.

Джек заглянул ему в глаза — тот был старше, чем казалось на первый взгляд. Голубую радужку окружали широкие черные кольца.

— И куда же? — спросил Джек.

— Ко мне домой, — подмигнул Тихоня. Этого Джек не ожидал.

— Зачем?

— Что, не пойдешь, коли не скажу? Ладно, — медленно кивнул Тихоня. — Выехав утром на дорогу, я сразу учуял тебя, а потом уж просто следовал за твоим запахом, пока не добрался до этого места.

— И чем же таким от меня пахнет? — Джек заранее знал, что ответ ему не понравится.

— Колдовством, парень, — посерьезнел Тихоня. — Отзвуки твоего последнего деяния следуют за тобой.

Джек почувствовал, что бледнеет, но ничего не мог с этим поделать.

— Не понимаю я, о чем вы толкуете. Мне пора.

Тихоня схватил его за руку — отнюдь не ласково.

— Не дури, парень. Тебе нужна помощь, вот я ее тебе и предлагаю. Было бы очень глупо отвергнуть ее. — Голос из певучего стал тихим и настойчивым.

Джек высвободился.

— Кто вы такой, чтобы решать, что глупо, а что нет?

Тихоня вперил в него тяжелый взгляд.

— Я тот, кому известно, что Аннис кишит халькусскими солдатами — они ищут человека, который поджег их форт.

Не Ровас ли сказал им, куда Джек направился? Джек пнул ногой землю. Тарисса спросила его, куда он идет, и он ответил, что на восток. Нетрудно было догадаться, что он отправится туда, куда они уговаривались идти вместе. Надолго ли ее хватило, чтобы не сказать об этом Ровасу? Как видно, ненадолго, раз хальки опередили Джека.

Он покосился на Тихоню. Как знать, правду ли говорит этот человек? И много ли известно ему о событиях в форте?

— Мне не из-за чего бояться хальков, — сказал Джек.

— Они весь город оповестили о приметах человека, которого ищут. Высокий, каштановые волосы, говорит как уроженец Королевств. Аннис сейчас очень дружен с Халькусом — похоже, скоро мы будем сражаться в одном лагере, — и нет такого, чего Аннис бы не сделал для будущего союзника. Особенно приятно было бы ему выдать халькам опаснейшего военного преступника.

— Военного преступника? — с нескрываемым удивлением повторил Джек.

— Да. Кайлок только что подошел к Хелчу. Сожженный форт должен был отправить на помощь столице войска и припасы. Но теперь, поскольку все припасы погибли и налицо большие потери в людях, подкрепление не сможет выступить. Поговаривают, что пожар произошел по указке Кайлока. Не знаю, так ли это, но ясно одно: Хелч падет скоро. Очень скоро.

У Джека кровь застыла в жилах. Неужто его преступлениям не будет конца? Перед ним точно разверзлась глубокая яма, и он не решался заглянуть в нее. Выложенная его виной, она угрожала втянуть его в свою страшную пророческую глубь. Нет, не хочет он туда. Он заговорил, чтобы отогнать мелькнувшую у него мысль, но она только приобрела более четкую форму.

— Кайлок выиграет войну. — Джек хотел задать вопрос, а получилось утверждение. Рука Тихони легла ему на плечо.

— Пойдем со мной. Клянусь — под моим кровом с тобой ничего не случится.

В его настойчивости не было угрозы — скорее в ней чувствовались сила и спокойствие. Яма закрылась, и Джек не испытывал больше страха — только растерянность.

— Почему вы хотите помочь мне? — спросил он. Тихоня ответил, увлекая его за собой к дороге:

— Потому что свояк свояка видит издалека. — Голос его снова журчал — не для того ли, чтобы скрыть темный смысл слов? — Ш-ш! — прошипел вдруг он, прежде чем Джек успел ответить. По дороге ехали конные, и оба спрятались в кустах, пропуская их. Когда дорога опустела, Тихоня подвел Джека к задку своей повозки и поднял промасленный верх. — Полезай, живо. — Джек влез. В повозке пахло плесенью. Тихоня укрыл его, сел на козлы и прошептал: — Ешь грибы, если охота. Я соврал — они не ядовитые.

Герцог полагал, что они встретятся в покоях Мелли, но Таул не хотел, чтобы она слышала, о чем они говорят. Поэтому они условились побеседовать здесь, во дворике дамского крыла.

— Здравствуй, друг, — сказал герцог, подходя и пожимая Таулу руку. — Все прошло хорошо, не так ли?

— Мел... — Таул осекся. — Ваша невеста выказала недюжинную силу духа и грацию.

Герцог кинул.

— Она была великолепна, правда? — Он помолчал с весьма довольным видом. — И отец ее тоже. Он завоевал больше сердец тем, что бросился к дочери и разрыдался, чем золотом, которое посулил Брену. Я бы и сам лучше не придумал.

Слова герцога почему-то вызвали у Таула раздражение.

— Вы уже слышали новость о Хелче? — спросил он, намеренно меняя разговор.

— Нет. Все утро я принимал одного довольного лорда за другим. После ночных событий двор явно спокойнее уснул в своих постелях.

— Кайлок прорвал оборону Хелча и вступил в город — теперь от полной победы его отделяют только стены замка.

Герцог затаил дыхание и потянулся рукой к мечу.

— Будь он проклят! Когда это произошло?

— Два дня назад.

— Замок Хелч — мощная крепость. Она может держаться месяцами — были бы люди.

— Вы забываете, что Кайлок хорошо осведомлен. Рыцари снабдили его сведениями о хелчских укреплениях. Потому-то, вероятно, он и ворвался в город так скоро.

— Да, это дурная весть, — проворчал герцог. Некоторое время он расхаживал по двору, потом снова повернулся к Таулу: — Чем скорее я женюсь на Меллиандре, тем лучше. Двору я сказал, что свадьба состоится через месяц, но так долго ждать опасно. Я вместе с Бреном должен отмежеваться от того, что творит Кайлок в Хелче. Как только город падет, Высокий Град и Аннис возьмутся за оружие — и, если их не разуверить в том, что Кайлок когда-нибудь будет править Бреном, они не поколеблются выступить против нас.

— К вечеру они уже получат известие о ваших брачных планах.

— Одних планов недостаточно. Нужно скорее обвенчаться и зачать ребенка — только так я отведу угрозу от Брена.

Таул понимал, что герцог прав, но ему не нравилось, как тот говорит о Мелли.

— А сама дама? Она тоже под угрозой.

— Что ты имеешь в виду?

— Я думаю, что лорд Баралис попытается расправиться с ней в ближайшие дни. Я наблюдал за ним прошедшей ночью — он был вне себя. — Произнося это, Таул думал, сказать о Катерине или не говорить? — У меня есть причина полагать, что он способен покуситься на ее жизнь. — У него не поворачивался язык сказать герцогу, что собственная дочь злоумышляет против него, и он продолжил, не дав герцогу времени спросить, что это за причина. — Так что вам и вправду лучше обвенчаться поскорее. Ее будет куда легче уберечь, когда она поселится в ваших покоях.

— Верно, — медленно кивнул герцог. — Нынче утром я уже получил благословение духовенства. Церковь не имеет никаких возражений, и я волен жениться когда захочу. Но все, конечно, полагают, что я выжду хотя бы пару недель.

— Лучше, если церемония будет скромной.

— Ты прав. — Герцог достал меч из-за пояса и стал всматриваться в клинок, подставив его под солнечный свет. — А всего лучше, пожалуй, обвенчаться тайно и объявить об этом лишь на следующий день — тогда возражать будет поздно. — Он вбросил меч обратно в петлю. — И ни лорд Баралис, ни двор ничего не смогут поделать.

Таул признавал, что это разумно, но какая-то часть его души противилась слишком скорой свадьбе. Быть может, он не хотел ее вовсе. Он привязался к Мелли, и его злило то, как герцог распоряжается ею в своих политических целях. Но ему приходилось скрывать эти чувства: его первый долг — верность герцогу.

— Не могут ли возникнуть сомнения в законности брака, если он будет тайным?

— Нет, если при венчании будут все подобающие духовные лица, архиепископ и достаточное число уважаемых свидетелей. Мой прадед тоже венчался тайно. Он женился на дочери мелкого лорда, будучи уже глубоким стариком. Все возмущались, и в городе несколько месяцев продолжались волнения, но это ни к чему не привело, поскольку брак был благословлен Церковью. — Герцог улыбнулся краями губ. — А чтоб не было уж никаких сомнений в законности моего брака, я прикажу Катерине присутствовать при венчании.

Этого Таул уж никак не мог допустить. Как только Катерина узнает о венчании, она тут же побежит к Баралису. Тщательно выбирая слова, Таул сказал:

— Ваша дочь прошлой ночью была очень расстроена. Как бы она не совершила чего-нибудь неразумного.

Герцог небрежно махнул рукой:

— Пусть тебя не беспокоят ее девичьи капризы. Задета ее гордость, только и всего. Я украл у нее ее торжество и вряд ли могу ее упрекать.

— И вы намерены сказать ей о вашем скором венчании?

— Непременно. Прошлая ночь показала, что я и так чересчур много скрывал от своей дочери. Если я приглашу ее на церемонию, она больше не будет чувствовать себя отверженной.

— Прекрасно, — сохраняя невозмутимость, ответил Таул. — Когда же состоится венчание?

— Думаю, через два дня. — Герцог размышлял вслух. — Да. Старый архиепископ как раз успеет стряхнуть пыль со своих риз. Мы обвенчаемся здесь, во дворце, в дамской часовне.

— В той, что внизу?

— Нет. Та предназначена для слуг. Дамская часовня больше подходит к случаю и расположена в более укромном месте.

Таул кивнул. Да, людская часовня ненадежна. Туда может зайти кто угодно, и охраняют ее двое полупьяных солдат.

— Я позабочусь о безопасности. Сегодня не говорите о вашем намерении никому, кроме архиепископа. Всех остальных уведомьте в утро свадьбы. — Таул думал прежде всего о Катерине.

— Хорошо. — Теперь, когда герцог принял решение, ему не терпелось приступить к действиям. — Зайду сперва к архиепископу, потом к Меллиандре, потом к Катерине.

— Но...

— Нет, Таул. Я не могу уведомлять дочь о своей свадьбе всего за несколько часов до венчания. Она может подумать, что я ей не доверяю. — Таул понял по его взгляду, что больше говорить об этом не следует. — Я пришлю к тебе Бэйлора — договорись обо всем с ним. В часовне должны быть цветы и все прочее, подобающее случаю. Я не хочу ни в чем разочаровывать Меллиандру.

— Я обо всем позабочусь, — поклонился Таул.

— Хорошо. Я полагаюсь на тебя. — Герцог повернулся на каблуках и удалился, а Таул еще немного задержался во дворе. Полуденное солнце светило ему в спину, отбрасывая короткую, но густую тень.

Кроп поспешно пробирался по улицам рыночного квартала. Он терпеть не мог выходить в город днем, особенно когда светило солнце. Все пялили на него глаза, мужчины смеялись, а дети бросались камнями и палками. Он старался пониже опускать капюшон, но в такие ясные теплые дни это только привлекало к нему еще больше внимания. Он смахивал на палача. Не будь здесь столько народу, он поглядел бы как следует на всю живность в клетках, которая продавалась тут: на куропаток, на поросят и на сов. А так он даже около сов едва дерзал останавливаться, боясь, как бы торговцы не обругали его за то, что он отпугивает покупателей. Раньше его постоянно за это ругали.

Но у него было свое утешение. В сумке у пояса он повсюду таскал с собой крысу, которую звал Большим Томом. Большой Том родился от одной из хозяйских подопытных крыс, и одной ноги у него недоставало. Хозяин велел утопить крысенка, но у Кропа рука не поднялась. Глазки-бусинки Большого Тома напоминали ему о матери, притом крысенок успешно ковылял на трех лапках. Так что последние несколько месяцев Большой Том жил при нем — Кроп боялся, как бы хозяин не узнал, что он ослушался приказа. Кроп даже головой потряс при мысли об этом. Нет, такое ему совсем ни к чему.

У ларька с травами, стараясь вспомнить в точности, что наказывал ему хозяин, Кроп нащупал за пазухой свое второе сокровище: расписную коробочку. Даже потрогать ее и то было радостно. Коробочка была самым давним и самым драгоценным его утешением. Ему подарила ее много лет назад одна прекрасная дама. Дама эта была его другом. Они оба любили животных, а птиц особенно. На коробочке изображены ее любимые чайки — она говорила, что они напоминают ей о родине.

Тут Кропа толкнули, и он отвлекся от воспоминаний.

— С дороги, увалень! — крикнул дурно пахнущий человечек, в одной руке несший отрезы ткани, в другой — булавки и ножницы. Портной, видно. Кроп хотел извиниться. Но тот уже ушел. Кроп посмотрел, как портной проталкивается сквозь толпу, и утешился тем, что не ему одному досталось. Портной не щадил ни женщин, ни стариков, ни торговцев — но в конце концов и он нарвался. Он пихнул локтем какого-то высокого чернявого мужчину, а тот повернулся и двинул ему кулаком в лицо. Ткани и булавки полетели в разные стороны. Высокий пнул разок упавшего, плюнул на него и пошел дальше, не обращая внимания на враждебный ропот толпы.

Сердце Кропа забилось. Он узнал этого человека: это был Трафф, наемник хозяина. Трафф исчез в толпе, и Кроп последовал за ним.

— Хозяин будет доволен, — взволнованно шепнул он, погладив Большого Тома.

— Я очень доволен тобой, Кроп, — сказал Баралис. — Ты правильно поступил.

Кроп просиял.

— Я хорошо приметил, хозяин, куда он вошел.

— И куда же?

— В очень приятный дом — там из всех окон смотрели дамы.

— В бордель, стало быть. Это на улице Веселых Домов, что ли? — Видя тупой взгляд Кропа, Баралис попробовал снова: — Из других домов поблизости тоже смотрели дамы?

— Да, хозяин. Полна улица красоток.

— А Трафф не заметил, что ты идешь за ним?

— Нет, хозяин, но он мог услышать, как одна дама гнала меня прочь.

— Какая еще дама?

— У нее передних зубов нету. Она увидела меня у дома и сказала... — Кроп помолчал, припоминая, — сказала, чтобы я убирался обратно в пещеру, из который вылез.

— Ну довольно, ступай, — замахал руками Баралис. Слуга вышел из комнаты, и хозяин глубоко вздохнул. Кроп нашел очень полезного человека. Как раз того, кого нужно.

Болеутоляющее, которое Баралис собирался принять перед приходом Кропа, стояло на столе. Он швырнул флакон в огонь. Снадобье вспыхнуло ярким белым пламенем. Теперь оно ему не понадобится.

В дверь тихо постучали. Он сразу понял, кто это, и, распахнув дверь, сказал:

— Катерина, я же запретил вам приходить сюда. — Он посмотрел в обе стороны вдоль коридора и только тогда впустил ее.

— Не считайте меня дурочкой, лорд Баралис, — сказала она, заметив его предосторожность. — Я не пришла бы сюда, не убедившись, что за мной никто не следит. — Ее лицо пылало — она только что выпила вина.

Закрыв дверь, Баралис прошел к столу и налил ей еще — не мешало подпоить ее немного. Подавая ей бокал, он провел пальцами по ее запястью и сделал голос таким же густым и пьянящим, как это вино.

— Простите мне мою резкость, дражайшая Катерина. Просто я очень беспокоюсь за вас.

Ее розовые губы дрогнули и смягчились.

— Ах, если бы мой отец относился ко мне с такой же заботой!

Баралис нежно улыбался ей. Она еще ребенок — ребенок, играющий во взрослые игры. Он подвел ее к кровати, усадил и бережно тронул ее золотые локоны — им руководил расчет, ничего более.

— Выпейте, дражайшая моя Катерина, и расскажите, что привело вас сюда.

Глотнув вина, она сказала:

— Отец хочет жениться на этой женщине тайно. Через два дня.

— Он сам сказал вам об этом? — Баралис не позволил себе проявить ни малейшего удивления.

— Да. Он хочет, чтобы на церемонии я стояла рядом с его невестой. Надеется подружить нас. — Голос Катерины сделался пронзительным. — И как ему не совестно? Отнимает у меня право престолонаследия и при этом полагает, что я подружусь с женщиной, которая за это ответственна!

Баралис почти не слушал ее. Он лихорадочно размышлял. Удар придется нанести скорее, чем ему представлялось. Очень скоро. Герцога нужно убить, и Брен должен достаться Кайлоку.

Десятилетиями Баралис вынашивал свои планы и никому не позволит стать у себя на пути. Север будет принадлежать ему. Он стал у огня, чтобы согреться, и спросил:

— Как можно тайно проникнуть к вашему отцу?

Катерина колебалась не больше мгновения.

— Есть потайной ход — он ведет из людской часовни в его покои. Его охраняет только один часовой. Этим путем к отцу водят женщин низкого звания. Вход спрятан за средней створкой алтаря.

Баралис заметил ее колебание и понял его причину: Катерина только делает вид, что готова на все. Какой-то частью души она все еще предана отцу. Надо действовать по-иному. Нельзя допустить, чтобы она выкинула что-нибудь неподобающее, например, побежала к отцу. Она опасна: ночью, когда стражники собрались вывести ее из-за стола, она чуть не прибегла к чарам. В большом зале, на глазах всего бренского двора, Катерина вознамерилась разделаться с Меллиандрой. Он остановил ее, разумеется. Эта глупая девчонка совсем не умеет держать себя в руках. Если бы ее поймали на ворожбе, отец вынужден был бы тут же отречься от нее. На Севере колдунам не дают поблажки. Поэтому говорить с ней следует осторожно — полагаться на нее нельзя.