XXXIV

— Не называй его Гербертом. Никакой он не Герберт.

— А кто ж он тогда? — Няня Грил покачала мальчика, и он, к немалому раздражению Мелли, тут же утих и принялся ворковать.

— Кто? — Мелли никак не могла придумать подходящее имя. Гарон, в честь его отца? Нет, слишком уж вызывающе — Мелли хотелось бы, чтобы имя ее сына звучало более нежно. Потеснив няню Грил, она заглянула в его личико. Истина заключалась в том — хотя Мелли не желала в этом сознаваться, — что имя «Герберт» очень ему шло. И это раздражало ее еще сильнее. — Я сама подберу ему имя, когда сочту нужным, — и кончен разговор.

Мелли толкнула Грил, выхватила у нее ребенка и перешла на другую сторону комнаты.

— Мелли, не будь с ней так сурова.

Таул. И откуда он взялся?

— Ведь она спасла твое дитя. Прятала его от Баралиса и заботилась о нем как о родном. Ты благодарить ее должна, а не шпынять.

— С каких это пор ты стал святым, Таул? — Мелли тут же и пожалела о своих словах — но она уже произнесла их и не собиралась брать обратно. Таул, к ее удивлению, улыбнулся в ответ.

— Святым я стану в тот самый день, когда ты научишься думать, прежде чем говорить. — Он бережно отвел непослушный локон с ее лица. — Нет, серьезно: если ты не можешь быть добра к няне Грил, то хотя бы не нападай на нее. Ей было очень трудно сознаться, чей это ребенок, и отдать его мне.

Няня Грил! Мелли не сумела подавить негодующее фырканье.

— Не знаю, как ты, а уж она к тебе определенно неравнодушна. Только и слышно: Таул то да Таул се. Если в окостенелой душе этой бабы сохранилось хоть одно мягкое местечко, то тебе посчастливилось его найти.

Таул, смеясь, обнял ее вместе с ребенком и крепко прижал к себе обоих.

— Как же я рад, что ты ничуть не изменилась!

Они покинули город утром, ближе к полудню. Мелли поспала всего пару часов, обнимая свое дитя и прижавшись головой к груди Таула. Проснувшись, она увидела, что Таула больше нет рядом: он говорил о чем-то с рыцарями. Он понизил голос, но по его лицу Мелли поняла, что он рассказывает им о событиях прошедшей ночи. Рыцари слушали с мрачными лицами, опустив глаза, и жилы на их руках и шеях напряглись. Порой их губы шевелились, и Мелли, хотя не слышала ни звука, знала, что они поминают Баралиса.

А потом все пошло очень быстро. Берлин наложил ей новый лубок, гораздо больше прежнего, сказав, что теперь не время вправлять кость — надо уезжать. Вокруг кипела суета: рыцари седлали лошадей, переодевались, завтракали на скорую руку, укладывались, а высланные вперед разведчики сообщали о дорогах, свободных от стражи.

Пока все это происходило, Мелли возилась с малышом, чувствуя себя полной дурочкой: она ничегошеньки не смыслила в уходе за младенцами. Молоко у нее кончилось четыре дня назад, и она не знала, чем его кормить. Мальчик отвечал сердитым криком на все ее попытки успокоить его, злобно пускал слюни, когда она давала ему палец, и брыкался что есть мочи, когда она поила его с ложки овечьим молоком. Новоявленная няня предложила свою помощь, но Мелли прогнала ее прочь. Та, отойдя на безопасное расстояние, предложила намочить тряпочку в разбавленном молоке и дать ребенку пососать. Мелли велела ей замолчать, но через пять минут, когда дитя совсем зашлось от голода, принуждена была сдаться.

Няня Грил, обращаясь с ребенком нежно, но твердо, успокоила его, накормила и убаюкала. Мелли, видя это, так расстроилась, что хотела тут же выгнать Грил на улицу. Это ее ребенок!

Таул, вмешавшись, прямо-таки заставил ее успокоиться. Мелли видела, что его тревожит предстоящее бегство из города, и потому не стала пока спорить.

И они отправились в путь. Таул раздробил отряд: одни, переодетые купцами, шли через восточные ворота, другие — под видом крестьян и наемников — через южные, сам же Таул и Мелли с ребенком прошли под стеной. Все было так, как при бегстве из дворца: ледяная вода, вонь и кромешная тьма, но каждый шаг доставлял Мелли радость. Свободна! Свободна от Кайлока, Баралиса, от своей тесной комнатушки. Счастьем было идти рука об руку с Таулом, а малыш спал у нее за спиной в перевязи, которую Хват смастерил из одеяла.

Мелли ненадолго позабыла о прошлом, но, когда Таул спросил ее, как она чувствует себя в темноте, ответила:

— Это что — видел бы ты то подземелье, где мы с Джеком...

Она сказала это и осеклась. Нет больше «нас с Джеком», Джек, освободивший ее, убит Баралисом. Крепко зажмурившись, Мелли не дала воли слезам. Таул в темноте нашел ее руку. Она понимала, что он хочет утешить ее, но от его участия стало только хуже. Они с Таулом спаслись, и дитя ее тоже спасено — но нет справедливости в том, что они благополучно бежали из дворца, оставив там мертвого Джека.

Ребенок расплакался, и Мелли вопреки предостережению Таула, что ей понадобятся обе руки, взяла его и прижала к себе. Ей необходимо было чувствовать его тепло здесь, у сердца.

Андрис ждал их по ту сторону стены с запасной лошадью — он вручил Таулу поводья и сразу уехал. Мелли ехала верхом, а Таул вел коня в поводу, как заботливый муж, роль которого он и играл.

Дорога до Ясных Дубов заняла у них три часа. Иногда, когда они поднимались на взгорья, Мелли видела Берлина. Кряжистый лучник двигался по соседней дороге вровень с ними, готовый прикрыть их метким выстрелом в случае надобности. Но надобности не возникало. Им встречались только усталые путники, отощавшие крестьяне да наемники. Никто не обращал внимания на оборванного батрака и его страхолюдину жену.

В конце концов они прибыли в Ясные Дубы — деревушку, где имелись гостиница, кузня и портняжная мастерская. Там их встретили двое рыцарей, которых Мелли прежде не видела, и проводили прямо в гостиницу. Таул сперва воспротивился, но после спора, в котором Мелли не участвовала, неохотно дал согласие.

Еще никогда в жизни Мелли не оказывали столь теплого приема, как в этой гостинице. Хозяин, его жена, три хорошенькие дочки, кухарка, конюх и старик, который всем им годился в деды, — все склонились перед ней, когда она вошла в дом. Мелли смутилась. Что им такое наговорили?

— Питья и еды госпоже! Быстро! — Хозяин хлопнул в пухлые ладоши, и самая красивая из дочек бросилась исполнять приказание.

Подвинув стул поближе к огню, хозяин обмахнул его рукавом.

— Соблаговолите присесть, госпожа.

На нее никто не смотрел — все смотрели на то, что она несла на руках.

Ребенок заплакал, и все забеспокоились. Таул тронул Мелли за рукав.

— Андрис приехал сюда раньше нас, — шепотом сказал он, — и счел необходимым рассказать всем, чей это ребенок.

Мелли не знала, как быть. Все явно ждали от нее чего-то.

— Нельзя ли мне взглянуть на дитя, госпожа? — спросила, выйдя вперед, самая младшая дочь.

Мелли подняла глаза на Таула. Тот едва заметно кивнул, и Мелли отдала ребенка девушке. Сперва все отнеслись к малышу с большим почтением и говорили только шепотом, но почтение мало-помалу уступило более теплым чувствам. Люди гладили малыша по головке, любовно смеялись тому, как он машет кулачками, обменивались советами по уходу за ним и вспоминали собственных детей. Все рвались что-то сделать для него: кухарка побежала согреть молока, хозяйка принесла самое мягкое свое одеяло из шерсти молодых овечек, конюх отправился поискать какую-нибудь люльку, старик мурлыкал колыбельную, а все три дочки ринулись наверх, чтобы сделать предназначенную для малыша комнату как можно теплее.

У Мелли на глаза навернулись слезы. Она так долго ни от кого не видела добра, что ласка этих чужих людей казалась ей драгоценным даром. Она знала, что они подвергаются смертельной опасности, давая приют герцогскому сыну — Кайлок расправился бы со всяким, кто оказывает помощь его единственному сопернику, — и отвечала им полным доверием: она отдала дитя хозяйке, а сама прикорнула у огня.

Когда она проснулась, здесь собрались уже все рыцари, Хват и няня Грил. Судя по количеству зажженных свечей, уже пару часов как стемнело. Мальчик вопил, требуя еды, и все женщины суетились вокруг, стараясь его успокоить. Няня Грил опять-таки оказалась единственной, кому это удалось. Стоило малышу услышать ее скрипучий голос, как он стал тихим будто ягненок.

Теперь маленький Герберт спокойно лежал на руках у Мелли, а Таул обнимал их обоих. Мелли испытывала чувство счастливой безопасности. Ее сынишка жив и здоров, а Таул не даст их в обиду.

— Таул! — крикнул кто-то снаружи. — Они тут! Люди Мейбора пришли.

Все мысли вылетели у Мелли из головы при звуке отцовского имени. Она подняла глаза на Таула.

— И отец с ними? — Она уже предвкушала, как Мейбор примет своего внука. Он, конечно, сразу заявит, что мальчик похож на него!

Таул потемнел.

— Мелли...

— Нет, — прошептала она. — Нет!

Взгляд Таула пугал ее, и внутренний голос подсказывал: не слушай дальше. Она хотела отстраниться, но Таул не пустил ее.

— Мейбор скончался две недели назад. Он провел месяц в горах, скрываясь от Кайлока, и подхватил там воспаление легких. — Таул бережно гладил Мелли по щеке. — Когда он спустился вниз, было уже поздно.

Ноги подкосились под Мелли. Она упала бы, если б не Таул. У нее не укладывалось в голове, что отец ее умер. Такой кипучий, полный жизни человек...

Кто-то взял у нее сына — Мелли не видела кто. Таул поднял ее на руки и отнес к очагу. Чаша с вином оказалась у самых ее губ, и Мелли нехотя отпила глоток. Вино имело вкус крови.

— Откуда тебе это известно? — спросила она Таула.

— Мы с Джеком виделись с ним в ту ночь, когда он умер. Он сказал, что очень любит тебя. — Таул стоял перед ней на коленях, глядя на нее с бесконечной любовью и пониманием. — Мне следовало бы сказать тебе об этом раньше, но все происходило так быстро, и я хотел дождаться подходящего случая.

Две недели. Уже две недели, как его нет, а она ничего не знала. Мелли чувствовала себя предательницей.

— Но кто эти люди — те, что пришли сюда?

— Высокоградцы — он увел их в горы с поля битвы и тем спас им жизнь.

— Зачем они здесь?

— Чтобы помочь нам захватить лагерь Тирена. — Таул взял ее за руку. — Мейбор свел их вниз, чтобы дать им возможность сразиться.

Мелли кивнула — эта мысль уже сменилась другой.

— Он очень страдал?

— Если и страдал, то не показывал виду. Когда я видел его, он был в ясном уме и бодр — почти такой, как прежде.

— Как он выглядел?

— Как всегда. Причесан, чисто выбрит, даже надушен.

Мелли улыбнулась. Она так и видела, как отец лежит среди склянок с душистыми маслами и следит в зеркале за тем, как его бреют. В глубине души она понимала, что Таул о многом умалчивает — от легочной горячки без боли не умирают, — и знала, что Таул расскажет ей все без утайки, если она попросит. Но тот же голос, который запрещал ей слушать Таула, теперь побуждал ее остановиться на этом. Лучше полуправда, чем безжалостная истина, которая будет преследовать ее всю жизнь. Она никогда не примирилась бы с тем, что отец мучился перед смертью.

— Тебе лучше пойти наверх и прилечь, — сказал Таул. — Я попрошу хозяйку принести ребенка, чтобы ты могла отдохнуть рядом с ним.

Мелли встала. Как ни странно, ей ничуть не хотелось плакать. Пока еще нет. Плачут, когда что-то кончается, а перед нею еще долгий путь.

— Нет, — мягко сказала она. — Я не хочу отдыхать. Я хочу выйти к людям моего отца и показать им ребенка.

Так она и сделала. Она здоровалась с каждым, говорила с ними, целовала их усталые лица, шутила по поводу отцовского упрямства и показывала всем его внука. Она проследила за тем, чтобы их хорошо разместили и накормили, велела подать им горячей воды для мытья и браги, чтобы крепче спалось. Она отправила кухарку стряпать, велела хозяйским дочкам чинить одежду, Таулу с Берлином — врачевать, а няню Грил поставила на черную работу — к примеру, соскребать грязь с сапог.

Мелли хлопотала, пока усталость не подкосила ее вконец. Ближе к полуночи Таул взял ее за руку и сказал, чтобы она шла спать. Она заспорила было — ей не удалось пока даже словом перемолвиться с Грифтом, — но что-то в лице Таула удержало ее. В дальнем углу она увидела Андриса и Берлина — они совещались с несколькими высокоградцами.

— Пойду, если ты скажешь мне, что тут происходит.

— Мы собираемся перед рассветом напасть на лагерь Тирена.

— Так скоро? — ахнула Мелли. — Ведь они только что с дороги.

— Я знаю и предпочел бы дать им выспаться как следует, но у нас нет выбора. Раз Кайлок и Тирен уже знают, что мы здесь, приходится действовать быстро. Мы и так уже дали им целый день на то, чтобы подготовиться. — Таул сел рядом, и Мелли заметила, какой усталый у него вид. — Для того чтобы вернуть твоему сыну его законное место, нам понадобится поддержка рыцарей. Без них мы обречены на провал. Нельзя входить в город с неполной сотней людей — это было бы самоубийством.

— Вам вовсе не нужно входить в город. — Мелли очень не хотелось расставаться с Таулом так скоро. — Мы могли бы уйти на юг...

— Нет, — отрезал Таул. — Не стану я этого делать. Слишком много людей полегло, слишком много жизней загублено — не могу я спасаться бегством.

— А вдруг тебя убьют? Ты не можешь сражаться, ты ранен в правую руку — она у тебя висит как плеть.

Таул, удивленный тем, что она это заметила, покрутил немного плечом.

— Ничего, все будет в порядке.

— А как же мы с мальчиком? — Мелли впала в гнев, как всегда, когда тревожилась. — Что будет с нами, если ты не вернешься? Или ты полагаешь, что уже выполнил свой долг перед нами?

Мелли спохватилась, видя, как поморщился Таул, и хотела извиниться, но он прервал ее:

— С тобой останутся Берлин и несколько отборных бойцов — если мы потерпим неудачу, вас увезут в Несс, а оттуда на юг. — Таул наклонился к ней. — Но если ты так беспокоишься, я сделаю по-другому — сам останусь с тобой. Защищать тебя и ребенка всегда будет первым моим долгом, и ты не должна сомневаться в этом.

Мелли внезапно растерялась. В голосе Таула было что-то непонятное ей, что-то близкое к отчаянию. Она знала, что должна отпустить его, но не понимала почему. Она глубоко вздохнула и сказала:

— Не надо. Берлин — человек надежный. Я буду спокойна, если он останется с нами в твое отсутствие.

Таул улыбнулся ей — он все понял.

— Ты самая замечательная женщина из всех, кого я знал.

Мелли улыбнулась в ответ.

— Вернувшись, ты скажешь мне, надеюсь, зачем тебе так нужно было уйти.

— Вернувшись, я расскажу тебе все.

Он легонько поцеловал ее в щеку, проводил до спальни — а когда Мелли утром проснулась, его уже не было.

Таул сосчитал палатки и костры. Шел последний час перед рассветом, и мир обретал очертания. В свете костров хорошо были видны десять обычных палаток, одна лекарская, одна командная и шатер Тирена.

— Мне сдается, их тут не больше трехсот.

Таул кивнул. Они с Андрисом прятались в маленькой рощице к юго-востоку от лагеря. Город Брен чернел на горизонте, и гряда Хребта едва начала проступать из мрака ночи. Падал снег, и ветер сносил его неспешные, невесомые хлопья. Было очень холодно.

Таул взглянул на восточный небосклон.

— Как, по-твоему, сколько нужно времени, чтобы все стали по местам?

— Сорок минут, — ответил Андрис. — Мафри и Корвис дадут сигнал, когда будут готовы.

— Хорошо бы они сделали это одновременно. Как только кто-то из них зажжет факел, рыцари сразу смекнут, что дело нечисто.

Таул был неспокоен. Жаль, что у них недостало времени, чтобы обдумать план как следует. Им слишком мало известно о лагере, о числе и вооружении рыцарей. Таул чувствовал себя неуютно в роли слепого вождя.

— Фоллис и двое высокоградских лучников займут позицию быстро и снимут охрану, как только увидят сигнал.

— Но под силу ли это трем лучникам? Сколько рыцарей обыкновенно назначается в дозор в лагере такого размера?