Джек понял, что Таул прав. Он должен пройти через это испытание — не только для того, чтобы завоевать доверие рыцарей, но и чтобы доказать самому себе, на что он способен.

— Что будет, если ты добьешься успеха?

— Сам не знаю, — пожал плечами Таул. — Никакого плана у меня нет. Я знаю только, что хочу помочь рыцарству вернуть утраченное. — Он помолчал и добавил: — Да и себе тоже. — Словно смущенный этим признанием, он быстро продолжил: — С упадком ордена рыцари лишились всякого идеала, превратившись в обыкновенных купцов и наемников. Когда-то слово «рыцарь» значило многое: чужие люди доверялись тебе, а старушки приглашали к себе в дом. Все без опаски обращались к нам за помощью. Теперь то же слово на севере означает «наемник», а на юге — «беглец». — Таул помолчал опять, глядя на озеро. — Я хочу вернуть прежние идеалы. И тем, кто дезертировал, и тем кто только подумывает об этом. Тем, кто нас сейчас окружает, и себе самому.

Джек никогда еще не слышал от Таула столь длинной и страстной речи и только теперь начал понимать глубину его чувств. Ничто не удержит его от прыжка — разве что связать его и одурманить. Мало ли безумств совершил сам Джек: он помог бежать золотоволосому незнакомцу, явился в ларнский храм с пригоршней камней вместо оружия, велел спустить шлюпку в разгар бури — однако благодаря всем этим безумствам они и дожили до нынешнего дня.

Они все время опирались на веру — в пророчество Марода, друг в друга и в то, что все возможно. Джек оттащил свою лошадь от клочка травы и продолжил восхождение. Можно ли упрекать Таула за то, что он задумал совершить еще один безумный прыжок?

Все выстроились на берегу полукругом — молча, с серьезными лицами, с обнаженными мечами и кольцами на обнаженных руках.

Таул посмотрел в глаза каждому и к каждому протянул незримую нить. Они смотрели на него с угрюмым уважением: водопады — наивысшее испытание для рыцаря. Этим испытывается не мастерство, но мужество и сердце. Если ты веришь во что-то настолько, чтобы прыгнуть в водопад, — будь ты хороший человек или дурной, в силе твоих убеждений никто не усомнится.

Этого и хотел Таул — доказать рыцарям, что он верит в себя.

Он шагнул назад, к потоку. Джек поднял руку — то ли прощаясь, то ли желая предостеречь. Увидев Джека издали, Таул еще раз подивился перемене в нем — тот выглядел теперь намного старше.

Хват стоял потупившись, сгорбив плечи и крепко стиснув кулаки. Темные волосы падали ему на глаза. Таулу хотелось сказать ему что-нибудь, как-то успокоить, но лживые обещания у водопадов неуместны. Джек обнял мальчика за плечи — придется Хвату обойтись этим.

Таул обернулся лицом к горной реке Виралай. Она бежала через долины, скалы и ущелья, раздуваясь во время весеннего таяния снегов и убывая зимой. Сейчас она обмелела до двух третей своего обычного уровня. Мелкая и холодная, она текла медленно до самого поворота перед водопадом. Там она, вильнув, уходила в ущелье между отвесными утесами, и те, кто стоял на берегу, не могли видеть водопад.

Они не увидят, как Таул перевалит через его порог. Они подождут, пока он не скроется из виду, а потом спустятся по тропе к озеру. Исчезнув за поворотом, Таул окажется совсем один. У них ушел почти час на то, чтобы подняться сюда, и не менее получаса потребуется, чтобы спуститься вниз, — к тому времени он либо выплывет на берег, либо утонет.

Таул снял кожаный камзол и тяжелые сапоги, отстегнул меч и сложил его на землю. Нож он хотел оставить тоже, но передумал и вернул его в ножны.

Не оглядываясь больше назад, он произнес: «Эс нил хесрл» — и прыгнул в реку.

От холода у него захватило дух. Температура воды была близка к точке замерзания. Времени у него в обрез — скоро он окоченеет. Рубашка и штаны, бывшие на нем, промокли мигом, и вода обожгла кожу.

Течение подхватило его и унесло прочь от берега, затягивая в глубину. Вода плеснула в лицо, накрыла с головой. Таул оглянулся на берег. Рыцари сквозь зеленую пелену казались сборищем ведьм. Одолеваемый смертельным холодом, Таул закрыл глаза. Мшисто-зеленый свет сочился сквозь веки. Таул выставил голову из воды и вдохнул воздух. Течение тут же опять утянуло его под воду.

С возрастающей быстротой его тащило вперед и вниз. Поначалу Таул еще работал руками и ногами, стараясь не поддаться и удержаться на поверхности. Леденящий холод побуждал его свернуться в комок, но он упорно греб, одолевая пробиравшую его дрожь.

На излучине дрожь превратилась в тряску. Усилившееся течение сковывало его ледяным поясом и еще пуще тянуло в глубину. Таул напряг плечевые мускулы и замолотил руками по воде. Голова высунулась на поверхность — воздух согрел ему лоб и обжег легкие. Таул сделал два глубоких вдоха, и его снова увлекло вниз. Он отважился еще раз открыть глаза. Все было зеленым и вверху, и внизу — над ним рябила река, под ним клубились водоросли.

Внезапно его развернуло, и он ударился подбородком обо что-то твердое. Он порадовался этой боли — все, что угодно, лишь бы перебороть холод, сковывающий ум. Опаснее всего было бы лишиться сознания. Он не должен уступать.

Обрыв приближался. Мелкие водовороты в реке раскручивались, повинуясь непреодолимой тяге водопада. Таулу казалось, что его засасывает в большую воронку, расположенную впереди. В легкой панике он открыл глаза, стараясь определить, где находится. Рябь на поверхности преобразилась в прямые линии. Он плыл теперь очень быстро. Река впереди обрывалась прямо в серовато-зеленое небо.

Он нуждался в глотке воздуха, но руки плохо повиновались ему, и он не чувствовал пальцев. Вытянув шею насколько возможно, он заработал локтями, всплыл сквозь густую пелену наверх и дохнул. Так дышат ныряльщики перед погружением, наполняя легкие до отказа и выжимая из них воду. Вода, вылившаяся изо рта, отдавала медью и гвоздикой.

К зелени теперь примешивалась обильная белизна. Скалы пенили воду наверху, но внизу было все так же тускло.

Таул перестал шевелиться, боясь истощить свои силы. Этот последний глоток воздуха должен помочь ему преодолеть водопад.

Теперь он полностью ушел под воду. Течение перевернуло его на спину и несло ногами вперед. Паника оставила его, и он был спокоен. Теперь ему грозит только то, что за водопадом. Мелли проживет и без него, орден тоже, Джек управится с Кайлоком сам — всякая победа преходяща, кто бы ее ни одержал.

Гул наполнил уши Таула. Его засасывало в пустоту. Безвольное тело несло вперед, и между ним и небом неслась вода. Оно приоткрылось на миг, серо-зеленое небо, — и мир тут же вывернулся наизнанку.

Таул полетел вниз. Течения больше не было — он падал вместе с водой. Ветер свистел вокруг, он дул вверх, а вода влекла вниз.

Лучистый свет переливался всеми оттенками зелени, и вода сверкала ослепительными каплями.

Но какой холод, какой леденящий холод!

Таул рухнул вниз, в основание водопада.

Удар сотряс его до основания, запястья хрустнули, зубы лязгнули. Водопад вбивал его вниз, в озеро.

Зелень делалась все гуще, все тяжелее — и все холоднее. Свет померк. Таул погружался глубже, оставляя мир позади.

Вода тяжелым плащом одела плечи. Холод усыплял. Таул отдался ледяной мгле, отрешившись от всех своих мыслей, мечтаний и клятв. В его легких больше не было воздуха, и будущее утратило власть над его сердцем.

Таул уходил в глубину озера Ормон, и память неслась впереди, озаряя ему путь своим факелом. Вот Сара и Анна — они раскрывают ему объятия, и водоросли запутались у них в волосах. Скользнула мимо мать — молодая и прекрасная, с улыбкой, предназначенной для него одного. А вот и Бевлин — морщины на его лице соперничают с водяной рябью. Все они исполняют приветственный обряд. Наконец-то его впустили домой, в хижину на болотах.

Радость теснила грудь Таула. Это все, чего он хотел.

Он протянул руку к Саре, но тут ему в глаза бросилась темно-зеленая тень. Две тени, почти черные, маячили за спинами его родных словно разбойники, готовые нанести удар. Таул предостерегающе крикнул, но вода заглушила крик. Темная тень оскалила хищные зубы, и родные Таула разлетелись в разные стороны, словно призраки перед рассветом. Тень вскинула мощную руку, и Таул, еще не успев разглядеть, понял, что на ней выжжены знаки Вальдиса — три кольца. Ими все начиналось, ими и кончится.

Таул присмотрелся к тени, и трепет узнавания прошел у него по спине. Нет, это не водяное чудовище, всплывшее из глубин, — это его собственный демон.

Он принес его с собой в глубину.

Демон останется с ним до самого конца.

Если только...

Таул забил ногами, поддерживаемый одной лишь силой воли. Руки взлетели над головой, вытянувшись вверх, к миру света. Его жизнь не кончена, его судьба не завершена — Таул, поднимаясь наверх, твердо знал, что должен делать.

Тавалиск ел пурпурные анютины глазки.

Повар сказал ему, что цветы улучшают пищеварение, помогают от икоты и служат украшением для блюд. Анютины глазки присутствовали как раз в качестве украшения, но неудобоваримость основного блюда — угрей, запеченных в свиных кишках, — побудила архиепископа взяться и за них. Он сам не знал, по вкусу они ему или нет, — они напоминали мокрый бархат, политый дешевыми духами, зато были под стать угрям.

Тавалиск уже подумывал, не попросить ли повара их обжарить, когда вошел Гамил. Виноватое выражение, почти не покидающее последнее время лицо секретаря, сменилось застывшей маской смерти.

— Ты великолепно выглядишь сегодня, Гамил. Это остолбенелое выражение тебе решительно идет. — Архиепископ поднялся с места. — Не хочешь ли попробовать анютины глазки?

— Войско Кайлока идет на Камле, ваше преосвященство.

Цветы полетели на пол, и архиепископ ухватился за стол.

Сердце его застучало словно град по ставням.

— Не на Несс?

— Они свернули у озера Герри.

Тавалиск закрыл глаза. Конечно, свернули. Как он раньше до этого не додумался? Он знает Баралиса и научился ценить Кайлока по достоинству — как же он упустил из виду возможность такого хода? Не полагаясь больше на свои ноги, он сел. Жирное тело бессильно обвисло. Впервые за многие годы он испугался по-настоящему. Северная империя перестала быть отвлеченным понятием: она стоит у порога и вот-вот ворвется в дом.

Камле. Ворота Юга. Кайлок расширяет свои границы, и кто знает, где он остановится. Тавалиск растопырил на столе свои пухлые пальцы.

— Когда войско подойдет к городу?

— Новости запоздали, ваше преосвященство. Враг может быть там уже через неделю.

— Какова его численность?

— По трезвой оценке тысяч шесть, ваше преосвященство, но очевидцы уверяют, что не менее девяти. Все селения на пути подвергаются разорению и поджигаются. Эта армия, словно стая саранчи, оставляет за собой черный след.

Архиепископ протяжно вздохнул.

— Кайлок сам идет во главе?

— Нет, войско ведет Кедрак, старший сын Мейбора. Он одержал окончательную победу над Халькусом, и теперь ему доверено представлять Кайлока.

— А что Тирен со своими мечеными? Тоже намерен всадить нож в бок соседу?

— С войском действительно идет батальон рыцарей, ваше преосвященство, но сам Тирен остался в Брене. После разгрома высокоградцев он поставил свой лагерь за городом и ведет с Кайлоком переговоры.

— Насколько я знаю Тирена, он добивается своей доли военной добычи. Он получил ее в Хелче и надеется, я полагаю, получить ее в Высоком Граде по весне, когда стает снег. — Архиепископ потным пальцем начертил на столе кольца и стер их. — Тирен — всего лишь жадная пешка. Баралис с Кайлоком используют его как башмаки на ногах.

— За долю высокоградской добычи стоит побороться, ваше преосвященство. Тирен скорее слон, чем пешка.

— Пешки! Слоны! Кони! Избавь меня от шахматных метафор, Гамил. Ты слуга, а не странствующий менестрель. — Тавалиск забарабанил пальцами по столу в состоянии, близком к истерике. — Мне нужны достоверные сведения, Гамил. Дошли уже до Камле какие-нибудь из наших грузов? Как у них обстоят дела с обороной? Сколько они смогут продержаться?

— Кое-что дошло, ваше преосвященство: и провизия, и оружие. Однако людей мы туда не посылали. Никто не ожидал, что город подвергнется нападению так скоро. — Гамил потеребил завязки камзола. — Сам Камле будет застигнут врасплох. Они не успели подготовиться к осаде, их укрепления оставляют желать лучшего, а армия состоит в основном из новобранцев. По моим расчетам, больше месяца им не продержаться.

Тавалиск снова обмяк на стуле. Итак, Кайлок добьется своего: уведет Камле у южан из-под носа. И остановить его нельзя. Юг будет слать туда припасы и наемников, но войска послать не отважится. Южные города славятся своим себялюбием и скорее поберегут свои шеи, чем соберутся вместе и пойдут спасать кого-то еще. Кроме того, Камле на особом положении: южане считают его северным городом, а северяне — южным.

Кайлок верно рассчитал и время, и цель.

До сих пор Тавалиск надеялся, что зрелище сплоченного Юга удержит короля от подобного шага, но Кайлок, как видно, уже понял, что сплоченность эта показная. Сплоченность — это одно, а сила — совсем другое.

Тавалиск понимал, что руки у него связаны. Добрые рорнцы пока еще любят его — но, стоит ему хотя бы намекнуть, что он хочет втянуть город в чужую войну, его вышибут отсюда, не дав вымолвить: «А ведь потом может настать и наш черед». Так же обстоит дело и с прочими южными правителями.

Гамил позволил себе кашлянуть.

— Каковы будут указания вашего преосвященства?

Указания? Тавалиск ощущал непривычную пустоту в голове.

Нет у него никаких указаний. Семнадцать лет он был архиепископом в Рорне и никогда еще не испытывал недостатка в замыслах. Он плел интриги столь же естественно, как другие дышат. У него всегда имелся наготове заговор, маневр, ловкий обман. А теперь — ничего. Он не в силах придумать ничего такого, что помешало бы Кайлоку запустить когти в Камле.

У него, у избранника, ничего не осталось в запасе.

Солнце зашло за тучу, и серая тень окутала комнату. Тавалиск вздрогнул. Неужели это — начало конца?

Что-то острое кололо ему горло.

— Поднимайся.

Еще укол, потом пинок — и что-то теплое на щеке. Таул открыл глаза и увидел Скейса, вытирающего рот после плевка.

— Вставай, ублюдок.

Память и чувства сразу вернулись к Таулу. Он лежал на поросшем травой берегу — мокрый, холодный и дрожащий. Озеро Ормон омывало его ступни, а в горло уперся окровавленный нож. Он, должно быть, потерял сознание, когда выполз из воды. Но долго ли он был без памяти? Таул посмотрел вокруг. Небо стало чуть темнее, чем раньше. Прошло минут десять, от силы двадцать. Джек и остальные еще только на середине пути.

Попробовав пошевелиться, он убедился, что совсем окоченел. Ему понадобится время, чтобы восстановить силы и обрести телесное тепло. Слабый и сбитый с толку Таул попытался припомнить способы подготовки к бою, которым его в свое время обучали, — и телесные, и умственные. Ритмически напрягая мускулы ниже пояса, чтобы усилить кровоток, Таул сосредоточился на сердце и заставил его биться быстрее обычного, бодрее качать кровь. Дышал он быстро и глубоко, наполняя легкие воздухом. Подвинув немного бедро, он ощутил тяжесть ножа.

— Давай доставай его. — Скейс пнул по поясу с ножом. — Вставай и вынимай свой нож.

Таул понял, что надо быть начеку, — Скейс замечает все.

— Мы с тобой будем на равных, — сказал Скейс, отходя немного назад. — У меня нога хромая и плечо повреждено, а у тебя твоя легкая простуда.

Пока он говорил, Таул усиленно накачивал кровь в свои посиневшие ноги и руки. Хотя сердце у него и билось быстрее, чем всегда, он все еще чувствовал себя обессиленным — нужно было потянуть время. Приподнявшись и сев, он сказал:

— Я сожалею о том, что случилось с Блейзом. Мне следовало бы вовремя остановиться.

— Следовало бы. — Скейс ступил к нему и ударил его по лицу. — А ну вставай!

Таул выразил это сожаление лишь ради того, чтобы выиграть время, но вдруг понял, что говорил искренне. Он совершил в жизни немало страшного, и это тяготило его. Иногда он поступал так по собственному неверному выбору, иногда выбора вовсе не оставалось. Но сегодня, в зеленых глубинах озера Ормон, он наконец-то сделал правильный выбор. Он выбрал искупление. Теперь перед ним лежит ясный путь, который разветвляется надвое: по одну сторону Мелли и его клятва защищать ее, по другую — Вальдис и его долг перед своими собратьями.

Он должен спасти Мелли ради себя самого.

Он должен спасти орден ради своих родных.

Девять лет назад он бросил своих сестер ради славы, что сияла ему за воротами Вальдиса. Но он не снискал себе славы, и выходит, что сестры погибли зря. Он бросил свою семью ради ложных посулов — вот она, суть его демона, вот что привиделось ему там, внизу, в ледяной воде. Вот оно, чудище, которое гложет тебя и в могиле.

И единственный способ освободиться от него состоит в том, чтобы вернуть рыцарству былую славу. Ради Анны, ради Сары, ради малыша.

Таул встал. Не для того он выбрал путь искупления, чтобы выйти из игры так рано. Его время далеко еще не истекло, и он не позволит чьей-то мстительной злобе помешать его судьбе.

Он достал нож. Ноги под ним подкашивались, мускулы ныли, и он не совсем твердо держал равновесие. Но пока он составлял в уме список своих недомоганий, его тело уже приняло боевую стойку: ноги врозь, колени слегка согнуты, правая рука у пояса, нож лезвием вверх.

— Скейс, — сказал он, чуть-чуть покачиваясь с пятки на носок, — мне не хотелось бы сегодня никого убивать. Предлагаю тебе сложить оружие, принять мое искреннее раскаяние и уйти с миром. Иначе ты умрешь от моей руки, и душа твоя отправится прямиком в ад, а кровь вольется в озеро.

Скейс вскинул нож.

— Как я могу принять подобное предложение от человека, который не дал выбора моему брату? — И он бросился вперед, сделав косой взмах ножом.

Таулу пришлось отскочить назад, и его ноги едва выдержали. Описав ножом широкую дугу, он удержал Скейса на расстоянии и восстановил свою стойку. Скейс наседал, загоняя его в озеро. Таул стоял по щиколотку в воде. Кляня свои ноющие мускулы, он всячески уворачивался от вражеского ножа, но Скейс был упорен и не уступал ни пяди.

Заметив, что Скейс больше опирается на левую ногу, Таул метнулся вправо, стремясь лишить противника равновесия, — но тот, видимо, давно уже приспособился к подобным атакам и сразу переместился вбок, поставив левую ногу назад в качестве опоры. Таул отступил еще дальше в озеро. В его теперешнем состоянии ему нипочем не побить Скейса в честном бою. Тот быстрее его и сильнее. Надо что-то придумать.

Вода — вот его единственный козырь. Озеро Ормон своих не выдает, и Таул полагал, что и он теперь стал своим. Он добрался до медленно бьющегося сердца Ормона, побывал в его тайных зеленых гротах и причастился его водам.

Отступая вбок и одновременно назад, Таул завлек Скейса в озеро. Зайдя по колени, Скейс вынужден был соблюдать осторожность — стоило ему неверно ступить правой ногой, и озеро поглотило бы его. Таул пятился все дальше, грозя противнику ножом и ощупывая дно пальцами ног.

Берег резко сходил в глубину. Протянутая назад нога Таула не нашла опоры. Он стоял совсем близко от обрыва. Он двинулся вправо, маня за собой Скейса, и нарочно открылся ему. Скейс, поддавшись на эту уловку, ринулся вперед и задел ножом грудь Таула. Рыцарь снова переместился вправо, вынудив Скейса стать спиной к обрыву. Противники поменялись местами.

Таул скрипнул зубами, прыгнул на Скейса и ударил его в грудь. Сила удара вынудила Скейса отступить на шаг. Стараясь опереться на здоровую левую ногу, он выдвинул правую назад. Правая была чуть короче, и Скейс привык мерить все левой.

Правая нога не нашла опоры, но Скейс, полагая, что она лишь немного не достает до дна, сделал роковой шаг, и озеро всосало его в себя. Скейс пытался восстановить равновесие, но он слишком резко ступил и слишком поздно спохватился.

Таул отошел к берегу и с ножом наготове стал следить, как его противник пытается выбраться из воды. Скейс в панике глотал воду и молотил руками как бешеный. Когда он все-таки станет ногами на дно, настанет черед Таула и его ножа.

Озеро сегодня все же получит чью-то жизнь.

Таул на миг прикрыл глаза. Он был очень слаб. Завернуться бы в теплые одеяла, лечь у пылающего огня, проспать до рассвета и увидеть во сне сестер. Таул не хотел убивать Скейса. Не здесь, не сейчас, не так. Нынче он получил подарок, и только справедливо было бы поделиться им.

Таул уронил нож. Тот плеснул, отразив свет угасающего дня, и пропал в глубине. Таул повернулся и побрел к берегу. У Скейса есть возможность дожить до следующего боя.

У самой кромки воды Таул услышал плеск. Он обернулся. Скейс бежал за ним с ножом в руке, шевеля губами в безмолвной ярости.

У Таула осталась лишь доля мгновения, чтобы раскаяться в своем порыве, но тут Скейс остановился, качнулся назад и рухнул в воду со стрелой в груди.

У Таула тоже заболела грудь и голова закружилась. Он принуждал себя сделать несколько последних шагов до берега, но сознание уже изменяло ему: вокруг стало темно, и озеро взмыло навстречу. Подоспевший Джек вынес его на берег, где ожидали рыцари. Хват бросился к Таулу. Берлин убрал свой лук. Все столпились вокруг, улыбаясь и спеша оказать помощь. Таул хотел сказать что-то, объяснить, что произошло, заверить, что с ним все в порядке, но его сердце отяжелело от любви и боли.