Капрал поднял голову, открыл глаза и секунду бессмысленно смотрел в пустоту. Потом уставился на повара:
— Заткнись, ты! Можешь помолчать? Сам же орешь и другим спать мешаешь. Пусть ребята попьют кофе, только тихо.
— Много ты понимаешь, — огрызнулся повар. — Идите вы все! — И он снова растянулся на столе.
— Наливайте сами, — сказал капрал. — Только тихо. — Голова его снова медленно сползла на грудь, глаза закрылись, и он сладко заснул.
Кофе был еще горячий, и они пили его, стоя у теплой плиты.
— Лучше пойдем туда пораньше, — нетерпеливо шепнул Пятница. — А то он вернется, а нас нет. Еще подумает, мы насвистели.
— Хорошо, скоро пойдем. — Пруит блаженствовал в тепле кухни, ему не хотелось думать о том, как они будут спотыкаться в темноте, шагая без фонарика вдоль колючей проволоки, и отмахиваться от москитов, тучами взмывающих из травы при каждом шаге.
Они потягивали кофе в уютной тишине.
— Давай скорее, а то опоздаем, — беспокойно торопил Пятница.
Пруит поставил кружку на плиту.
— Ну пошли, пошли, — шепотом сказал он. — Черт нетерпеливый.
— Покажем ему, на что мы годимся, да, старик? — радостно затараторил Пятница, когда они вышли из палатки. — Сейчас еще Энди подъедет. Сыграем втроем так, что держись. Пусть парень знает, что такое пехота.
— Угу, — буркнул Пруит, спотыкаясь в темноте. — Одни ямы черт их побери!
Слейд уже ждал их.
— Я думал, вы не придете. Хотел уже плюнуть и уйти.
— Ты, парень, запомни, — сказал Пруит. — Если мы что пообещали, мы свое слово держим. Если с кем договорились, не подведем. Мы зря языком не треплем.
Слейд направил луч фонарика им под ноги.
— Я знаю. — Он улыбнулся. — Просто привык, что в авиации одни трепачи.
— Ты бы выключил фонарик, — сказал Пятница. — Был же приказ насчет светомаскировки.
— Да, да, конечно. — Слейд кивнул и выключил фонарик. — Вы, ребята, наверно, думаете, я совсем салага… А как мне через проволоку-то перелезть?
— Ты вернись немного назад. Там повыше проезд для грузовиков, — сказал Пруит.
— Понял, — улыбнулся Слейд. — Я мигом. Вы можете со мной не ходить. Я сам к вам приду. Вы для меня и так уже столько сделали.
— Нам все равно туда возвращаться, — быстро сказал Пятница и безнадежно помахал рукой, разгоняя москитов.
— У нас там кухня, — объяснил Пруит, когда, спотыкаясь о корни и наталкиваясь на низкие ветки, они двинулись втроем назад, к лагерю: Пятница с Пруитом по одну сторону проволоки, Слейд по другую.
— А что, москиты тебе на нервы не действуют? — спросил Пятница.
— Нет, — Слейд помолчал. — Они мне, в общем, даже нравятся.
— Нравятся?! — изумленно переспросил Пятница.
— Да. — Слейд смутился. — Не то чтобы нравятся, но… как бы это сказать… я хоть чувствую, что я в армии. Стоишь на посту, они тебя кусают, и вроде даже веришь, что ты настоящий солдат. Нет, конечно, москиты — ерунда, вам-то приходится терпеть и не такое, я знаю.
— Чего-то я все-таки не понимаю. — Пятница на секунду задумался. — Тебе что, правда нравится ходить в волдырях? Слушай, может, ты этот пост на болоте добровольно выбрал, а?
— Кончай, Пятница, хватит, — раздраженно оборвал его Пруит.
— Я понимаю, вы думаете, я ненормальный, — смущенно пробормотал Слейд. — Болото я, конечно, не сам выбирал. Я сначала у главных ворот стоял, а Фолет меня оттуда выпер и поставил сюда.
— Сколько служу в пехоте, ничего пакостнее этих паразитов не видел, — заявил Пятница и шлепнул себя по лбу.
— Не скажи, — Пруит тоже прихлопнул москита. — Бывает и хуже. Взять, к примеру, хотя бы зимние маневры в Майере… Кстати, — он повернулся к Слейду, — хочешь кофе? Может, выпьем по кружке? А потом пойдем на насыпь.
— Класс! — восхитился Слейд. — Вам даже ночью кофе дают? И это на полевых! А мы живем в настоящей казарме, и все равно ночью никакого кофе не дают.
— Не дают кофе? — удивился Пятница. — Во гады! Кто заступает ночью в караул, тому кофе давать обязаны.
— Конечно, обязаны, — согласился Слейд. — У нас в комнате отдыха есть кофеварка, мы бы сами могли кофе варить. Но ночью не разрешают, гонят оттуда. Вот вам и авиация.
— Так ты, может, и сэндвич съешь? — спросил Пруит.
— Пру, послушай, — забеспокоился Пятница. — Ты насчет сэндвича не…
— Вам и сэндвичи дают? — поразился Слейд. — Даже ночью? Ну, ребята, вы живете просто как у Христа за пазухой.
— А то! — улыбнулся Пруит. — Какой интерес, когда только кофе? Вот если в придачу горячий сэндвич, тогда другое дело.
— Еще и горячие? — продолжал изумляться Слейд.
— Пру, послушай… — повторил Пятница.
— Конечно. У нас в роте начальник столовки что надо, — похвастался Пруит.
— Да я уж вижу, — кивнул Слейд.
— Он понимает, что, если солдат ночью гоняют в караул, о них надо заботиться особо. А когда в роте есть такой человек, то и служится легче.
— Пру, послушай же меня, — снова попробовал вмешаться Пятница.
— Потом. Мы почти пришли.
Через оставленный для грузовиков проход Слейд перешел на территорию лагеря, и они втроем круто повернули назад, к кухне. Пруит шагал впереди. За то время, что их здесь не было, в кухне ничего не изменилось, капрал и повар по-прежнему спали. Когда они вошли, повар рывком сел на столе.
— Чего опять приперлись? — заорал он. — Какого черта? Вам здесь, что санаторий? Кого это вы еще привели?
— Это наш друг из авиации, — сказал Пруит, подходя ближе к плите. — Он бы не отказался от кружки кофе.
Пятница остановился в проеме палатки и, прислонясь к брезентовой стене, старался не привлекать внимания.
— Ах, ему кружку кофе? — оскалился повар. — Может, он думает, здесь Красный Крест?
— И еще хорошо бы сэндвич, — упрямо продолжал Пруит.
— Сэндвич?! Ах, еще и сэндвич!
— Конечно, — не сдавался Пруит. — К кофе.
— Матерь божья! — Повар закатил глаза. — Ему еще и сэндвич подавай!
— Да вон же у тебя там все разложено, и мясо, и сыр. Мы сами все сделаем, тебя никто работать не заставляет.
— Ну уж нет! Это, сэр, не про вашу честь. Вы тут хоть на уши встаньте, ничего я вам не дам. Черта лысого! Это только для третьей смены.
— А Пятница как раз в третьей смене.
Капрал выпрямился в кресле и с ненавистью оглядел их всех.
— Что за гвалт? Вы что, на вокзале? Отдохнуть человеку не дадут. Ну вас к черту! Пойду лучше посты проверю. — Он локтем отпихнул Пятницу и вышел из палатки.
— Ты бы, Пруит, еще весь Хикемский аэродром сюда припер, — зло сказал повар. — Додумался.
— Да у тебя полно жратвы, — настаивал Пруит.
— Разбежался! Дай вам сейчас сэндвич, так потом каждый ублюдок начнет водить сюда среди ночи свою бабушку, и ей тоже сэндвич подавай! А спать мне, значит, не надо?
— У тебя же завтра выходной, — не отступал Пруит. — Завтра и отоспишься. Хоть весь день дрыхни. А нам в карауле стоять.
— Я завтра в город еду.
— Поварешка, что это ты вдруг? Ты же раньше не был таким сквалыгой.
— Чего? — Повар обалдело уставился на Пруита.
— Конечно. Что о тебе будут думать наши друзья из авиации? Как с цепи сорвался. А я еще расхвастался — говорю, у нас на кухне отличные ребята.
— Разбежался! — Повар уже пришел в себя. — Я тебе сказал: никаких сэндвичей вам не будет. Совсем обнаглели! Приходят сюда, как какие-нибудь вонючие офицеры, и еще сэндвичи требуют. Для справки могу добавить, что кофе вам тоже не будет. Понятно? Вы кофе только что пили, с вас хватит.
— Не понимаю, чего ты вдруг распсиховался, — озадаченно сказал Пруит. — Раньше ты нам никогда не отказывал.
Пятница прыснул и закашлялся.
— Да что ты говоришь! — осклабился повар, не позволяя еще раз купить себя. — Не будет вам никаких сэндвичей.
— Просят сэндвичи, значит, дашь им сэндвичи, — непререкаемо, как судьба, провозгласил хриплый голос у них за спиной.
Слейд, Пруит и даже Пятница как по команде повернулись и увидели то, на что, не веря своим глазам, уже глядел повар.
Мейлон Старк стоял в проеме палатки, точно герой мелодрамы, который появляется в последнюю секунду последней сцены последнего акта и спасает положение. Багровые обводы вокруг глубоко запавших глаз со сна припухли, и все лицо тоже опухло, стало толстым, одутловатым. Голос спросонья звучал хрипло, форма была как жеваная. В руке болталась бутылка.
— Мейлон, ты? Привет. — Повар осторожно улыбнулся. — Чего не спишь?
— Пока столовой командую я, сэндвичи и кофе будут выдаваться часовым в любое время ночи по первому требованию, — прохрипел Старк, не обращаясь ни к кому в отдельности.
— И я с тобой совершенно согласен, — убежденно подхватил повар. — На все сто процентов. Для тех, кто заступает или сменился, — всегда пожалуйста. Но эти-то сейчас должны спать, а они все шляются. И один вообще не из роты. С аэродрома. Если мне еще весь Хикемский аэродром кормить, я и пяти минут не посплю.
— А тебе спать не положено, — хрипло сказал Старк. Важно огляделся по сторонам, потом, прямой как столб, прошагал к парусиновому креслу, тяжело опустился в него и уставился в пустоту. В палатке запахло перегаром. — Тебе спать не положено, и ты спать не будешь. На то тебе завтра и дают выходной, чтобы сегодня всю ночь не спал. А хочешь спать — спи, только завтра снова будешь работать.
Повернув голову, он мрачно глядел на повара. Повар молчал.
— Ну так что? — медленно произнес Старк. — Как ты решил, поварешка? Хочешь спать — валяй. Иди дрыхни. Я за тебя отдежурю. А ты выходи с утра.
— Мейлон, я же не про то, — начал объяснять повар. — Я только сказал, что…
— А если не про то, тогда заткнись.
— Хорошо, Мейлон! Но я…
— Я сказал — заткнись!
Он отвернулся от повара и невидящими глазами посмотрел на Пруита. Казалось, он смотрит сквозь него, на стенку за его спиной.
— Хотите сэндвичей — будут вам сэндвичи. Солдат нужно кормить, — сказал Старк. — Пусть они убивают друг друга хоть целый день, но тех, кто уцелеет, все равно надо кормить. И это закон. Пока жив хоть один, его обязаны кормить, — хрипло закончил он.
Все молчали.
— Приготовь ребятам сэндвичи, зараза, — сказал Старк, глядя на стенку за спиной у Пруита.
— Хорошо, Мейлон, — отозвался повар. — Как скажешь.
— Тогда давай шевелись, — хрипло приказал Старк.
— Да ладно, Мейлон, мы сами все сделаем, — примирительно сказал Пруит. — Зачем его беспокоить.
— Он ленивый боров, — ни к кому не обращаясь, заявил Старк. — Ему за то и платят, чтобы он сэндвичи готовил. Хотите, чтобы сделал вам сэндвичи, — сделает.
— Конечно, — сказал повар. — Почему ж не сделать.
— А ты, зараза, заткнись.
— Давай я лучше сам сделаю, — неловко предложил Пруит. — Нам всего-то по сэндвичу и по кружке кофе. Мы здесь есть не будем, пойдем на насыпь, чтобы никому не мешать. А он пусть спит.
— Ничего, не сдохнет, — сказал Старк. — Здесь столовка, а не спальня. Хотите есть здесь — ешьте здесь. А эта зараза пусть только пикнет — убью. Я и так решил заменить его, надо подыскать кого-нибудь получше.
— Если не возражаешь, мы возьмем с собой, — смущенно сказал Пруит.
— Берите. Идете на гитаре играть? — без всякого интереса спросил Старк.
— Да, — ответил Пруит от плиты, раскладывая мясо.
— О'кей, — прохрипел Старк. — Ну ты, зараза, ложись, дрыхни.
— Я не хочу спать, — сказал повар.
— Кому говорят, ложись! — прогремел голос судьбы.
— Ладно. — Виновато замолчав, повар тихонько улегся на столе.
Старк не глядел на повара. Он ни на кого не глядел. Отвернув колпачок бутылки, хлебнул виски, потом снова завинтил колпачок, и рука с зажатой бутылкой безвольно упала с подлокотника кресла. Больше он не сказал ни слова.
Пруит приготовил и раздал сэндвичи. В пронзительной тишине, плотным туманом сгущавшейся вокруг Старка, ребята торопливо налили себе кофе и, выбравшись на цыпочках из кухни, вздохнули с облегчением, словно их эвакуировали из зоны приближения урагана и позади осталась полоса штиля, своей гнетущей неподвижностью пугающая больше, чем любая буря. Выходя, Пруит задержался и поблагодарил Старка. Тот даже не повернулся к нему и продолжал сидеть, глядя в пустоту.
— Солдат нужно кормить, — сказал он с мрачным упорством атеиста, который решил убедить себя, что бог есть, и, глядя на алтарь, истово твердит: «Верую!»
С насыпи был виден весь Хикемский аэродром, мерцание его огней подсвечивало ночное небо. Тренировочные полеты проводились каждую ночь, и ангары были похожи на залитые светом пустые кинотеатры. В вышине над головой мигали красные, синие и зеленые огоньки самолетов, цепочка огней опоясывала высокий муравейник командно-диспетчерской башни. Луч прожектора щекотал снизу пузатые тучи.
Чтобы приблизить учения к условиям боевой обстановки, на полосе в ста ярдах от главных ворот стояли выкаченные из ангаров бомбардировщики «В—18», неблагодарные подопечные, ради которых и была затеяна вся эта канитель. Они приземисто нахохлились в укрытиях-капонирах, как птицы в гнездах, недовольные своей ролью бутафорского реквизита. Левее, далеко на дороге, с трудом можно было различить часового, сменившего Слейда.
— Как тебе наш начальник столовки? — спросил Пруит, с хрустом вгрызаясь в сэндвич. — Я тебе говорил, он отличный мужик.
— Я его представлял себе немного другим, — осторожно сказал Слейд.
— Он командует кухней, как диктатор.
— Это я понял.
— Сегодня он, конечно, слегка перебрал.
— Мне показалось, он не очень-то доволен жизнью, — робко заметил Слейд.
— Кто? Старк? Да он самый счастливый человек на свете.
— Может, пока ждем Энди, сбацаем «Тысячу миль»? — предложил Пятница, настраивая гитару.
— Блюз? Отлично! — обрадовался Слейд, довольный, что сменили тему. — Я блюзы люблю.
— Тогда вы с Энди подружитесь, — сказал Пятница. — Он сейчас подойдет.
Двигавшийся по дороге грузовик свернул к лагерю, включил фары, и с насыпи было слышно, как, пыхтя на второй скорости, он въезжает в проход между столбами ограждения. Потом он остановился, от темного пятна отделилась стайка огоньков, и, приплясывая, огоньки дружно двинулись в сторону кухни.
— Вы вроде говорили, у вас затемнение, — сказал Слейд.
— Так это ж лейтенант, — объяснил Пруит.
— Понятно.
Вскоре один огонек вынырнул из палатки — без других огоньков он казался крохотным и очень одиноким — и стал приближаться к ним по тропинке. Из темноты возник Энди с гитарой.
— Старк все на кухне сидит? — спросил его Пруит.
— Ага.
— Он еще при бутылке или уже дососал?
— А черт его знает. По нему не видно. Он спал. Может, и не спал, но глаза закрыты.
— Да он не очень-то и напился, — сказал Пруит.
— И я тоже не очень. Зато смотри, что я принес. — Энди расстегнул рубашку и вытащил из-за пазухи бутылку.
— Ишь ты! — восхитился Пятница. — Откуда?
— Нужно иметь связи.
— Не свисти, — сказал Пруит. — Где достал?
— А я не доставал. — Энди ухмыльнулся. — Это Цербер откуда-то приволок. Я у него перекупил. Этот пройдоха и на необитаемом острове бутылку отыщет. Пьяный в стельку. Вместе с нами приехал.
— А лейтенант что? Ничего ему не сказал?
— Лейтенант? Ты будто не знаешь. Лейтенант при Цербере и пикнуть боится.
— Кто такой Цербер? — спросил Слейд.
— Наш старшина, — объяснил Пруит. — Первый сержант Тербер. Мы его зовем Цербер. — Познакомив Слейда с Энди, он протянул Слейду бутылку.
— Вот они, — Энди показал вниз. Огоньки, выскользнув из кухонной палатки, двинулись проверять посты. — Что-то их только трое. Цербер, наверно, с ними не пошел.
— В любом случае у нас еще целый час, — сказал Пруит.
— Дай-ка мне «соль», я настроюсь, — попросил Энди Пятницу.
— А ты мне дай вот это, — Пруит взял у Энди бутылку. — Слейд, хочешь еще выпить?
— Черт! — просиял Слейд. — Класс! Ну, ребята, у вас и жизнь!
— Тебе нравится? Вот и отлично. — Пруит улыбнулся. — А Церберу-то чего здесь надо? — недоуменно сказал он, помолчав.
30
Милт Тербер и сам толком не знал, зачем его сюда принесло. С КП он уехал по пьянке — сел на первую подвернувшуюся машину и уехал, потому что на КП ему не нравилось и надоело видеть перед собой морду капитана Хомса, которая день ото дня круглела и теряла аристократичность. И, не успев еще протрезветь, он очутился в этой богом забытой, кишащей москитами дыре, да еще в компании с молодым Колпеппером. И теперь Тербер не мог решить, чья морда ему противнее — Хомса или Колпеппера.
У него давно возникло ощущение, что капитан Хомс тайком над ним подсмеивается, будто знает про него какую-то смешную и не очень приличную историю. Милт Тербер вовсе не хотел влюбляться в жену капитана Хомса, он хотел только свести с Хомсом счеты за то, что тот, видите ли, офицер. А что влюбился — это как снег на голову, хотя, если разобраться, Хомс сам виноват, в последнее время Милт все больше укреплялся в этой нелепой теории. Обращался бы, сволочь, с женой по-человечески, ничего бы и не случилось. И Милт Тербер не влюбился бы по уши, жил бы себе припеваючи и горя не знал.
После дня получки он встречался с Карен дважды. Один раз они снова провели ночь в «Моане». А в следующую встречу сняли номер в отеле «Александр Янг», решив, что менять гостиницы безопаснее. И оба раза все кончалось запальчивым спором о том, что же им делать дальше. Продолжаться так не может, и он, и она с этим согласны. Это любовь, и им от нее никуда не уйти, с этим они тоже были согласны. Карен наконец нашла выход: Милт должен записаться на какие-нибудь курсы, которых после объявления призыва развелось множество, кончить их и стать офицером.
Если он станет офицером, сказала она, его автоматически откомандируют назад в Штаты и переведут в новую часть, где никто его не знает. И тогда она поедет вместе с ним. Если он станет офицером, она разведется и выйдет за него замуж, а Хомсу оставит его наследника. Но обо всем этом нечего и думать, пока он лишь сержант и к тому же служит под началом Хомса. Она считает, что из Милта выйдет замечательный, прекрасный офицер.
Милт Тербер был не просто ошарашен, он был оскорблен. Не в том дело, что он не хочет пойти ей навстречу. Он готов на любые разумные уступки, но то, что она придумала, было уж слишком. И потому он в десятый раз дал себе слово больше с ней не встречаться. Отчасти из-за этого он так и напился.
— Зайдем перекусим, — распорядился лейтенант Колпеппер, когда рядовой первого класса Рассел вытащил ключ из замка зажигания. Лейтенант включил свой фонарик. Это было сигналом для остальных, они тоже включили фонарики. — В этой гнусной дыре только посты и проверять, — с досадой сказал Колпеппер. — Могли бы прислать и нам пару младших офицеров. Пополнение же все время прибывает.
Тербер вылез из грузовика и свирепо ощерился на лейтенанта. Колпеппер отвел глаза в сторону и двинулся к кухонной палатке. Он понятия не имел, какого черта старшина увязался с ними. Колпеппер не любил общества Тербера, оно его угнетало. Иногда у него закрадывалось смущающее его самого подозрение, что первый сержант Милтон Энтони Тербер — сумасшедший. Казалось, Терберу на все наплевать.
Тербер подождал, пока Колпеппер и Эндерсон отойдут подальше, потом схватил Рассела за плечо и потянул его назад к грузовику.
— Слушай, ты, падла, — злобно прошипел он. — Если до вашего отъезда я не вернусь, приедешь за мной в два часа. Понял?
— Да ты что, старшой! — запротестовал Рассел, которому совсем не улыбалось полночи сидеть без она в своей палатке и поглядывать на часы.
— Отставить разговорчики! Слышал, что я сказал?
— Тебе же здесь нечего делать.
Тербер хитро улыбнулся одними бровями.
— Тут ни женщин, ни… вообще ничего, — сказал Рассел.
Тербер снова улыбнулся.
— Тогда дай хоть выпить, — сдался Рассел.
Тербер достал из-под сиденья спрятанную бутылку.
— Может, я успею и уеду вместе с вами, — сказал он, пока Рассел пил. — Это я на всякий случай. Но если не вернусь, а ты за мной не приедешь, я тебе печенку вырву. Понял? — И для убедительности хрякнул Рассела по плечу своей здоровенной ручищей.
— Ой! Ладно, я же тебе обещал, — сонно сказал Рассел. — Приеду. Держи свою бутылку.
— То-то же. — Тербер улыбнулся. — Смотри не забудь. А теперь вали. Пошел! — И он увесисто хлопнул Рассела по заду. Едва Рассел скрылся в темноте, Тербер спрятал бутылку в корнях киавы и пошел следом.
Когда они с Расселом вошли в кухонную палатку, Старк сидел в парусиновом кресле. Повар у плиты разговаривал с лейтенантом и готовил сэндвичи. Вставать и уступать кресло лейтенанту Старк не собирался.
— Привет, — свирепо улыбнулся ему Тербер.
— Привет, — вяло отозвался Старк, и за все время, что они там пробыли, не сказал больше ни слова. Он ни на кого не глядел, руки его безжизненно свисали с деревянных подлокотников.
Энди ушел первым. В одной руке он нес гитару, в другой — взятый про запас сэндвич. Потом ушли лейтенант, Рассел и капрал: эти отправились проверять посты. Тербер остался в палатке. Повар снова улегся на стол.
— Эй, ты, — сказал Старк.
— Ты это мне? — спросил повар, приподнимаясь.
— Тебе. А ты думал кому?
— Чего еще? Чего ты от меня хочешь?
Старк мотнул головой:
— Убирайся отсюда. Катись. А то смотрю на тебя — и блевать охота.
— Куда же мне идти?
— Спать иди. А то вот-вот сдохнешь. Смотреть тошно. Я за тебя додежурю. Все лучше, чем на твою рожу смотреть.
— А мой выходной?
— Получишь ты свой выходной. Никуда он от тебя не денется. Боров ленивый. Катись к чертовой матери.
— Хорошо. — Повар попытался изобразить огорчение. — Раз ты меня посылаешь… — И мгновенно смылся из палатки.
— Что это с тобой? — спросил Тербер.
— Ничего. — В тоне Старка звучала угроза. — А с тобой что?
— Ну ты суров! Уж если накажешь так накажешь, — сказал Тербер. — На черта тебе не спать всю ночь? Мог бы спокойно дрыхнуть.
— А может, мне нравится не спать. Тебе-то что?.
— Ты же пьяный.
— Ты тоже.
— Точно, — Тербер хищно оскалился. — И сейчас напьюсь еще больше. Где твоя бутылка?
— Может, я его не просто так выгнал. Может, у меня на то причина есть, — зловеще намекнул Старк. Откинувшись в кресле, он вытянул бутылку из щели между низким кухонным шкафом и стенкой палатки и кинул ее Терберу. — А твоя бутылка где?
— На КП осталась, — соврал Тербер. — Пустая.
— Пустая? — мрачно повторил Старк. — Глотни из моей.
— Спасибо. Глотну.
— Да уж выпей, а то у меня к тебе разговор есть.
— В другой раз, — поднеся бутылку ко рту, сказал Тербер. — У меня выходной. И не то настроение, чтобы слушать про ваши кухонные склоки. Вы тут с поварами беситесь, как старые девы от климакса. Никаких деловых разговоров, понял? — И он отдал ему бутылку.
— А это не деловой разговор, — с угрозой сказал Старк. — Это — личный. Ты, я слышал, завел себе новую подругу, — после паузы добавил он.
Тербер в это время шел к деревянной колоде для разделки мяса, куда он нацелился сесть. Он не остановился. Даже не замедлил шаг. Дошел до колоды, небрежно сел, но внутри у него словно что-то щелкнуло, как будто вдруг включился радиоприемник. Он чувствовал, как старый верный друг локатор оживает в его мозгу, нагревается и уже подает сигналы, но они с трудом пробивают себе дорогу сквозь помехи, сквозь разряды статического электричества, весь вечер застилавшие его разум красной пеленой ярости. Он закурил, прикидывая с холодным любопытством, что же победит: рассудок или гнев. Потом устроился поудобнее, закинул ногу на ногу и лениво протянул:
— Да-а? И где же ты это слышал?
Старк смотрел на него все тай же мрачно.
— Неважно, — уклончиво сказал он. — У меня свои источники информации.
— Да? А ты бы спросил у этих твоих источников, может, тебе лучше на эту тему не возникать и заткнуться?
— А может, я не хочу затыкаться. — Не вставая, Старк качнул правой рукой и швырнул бутылку. Тербер поймал ее.
— Заткнешься как миленький. — Тербер с сомнением поглядел на длинную коричневую бутылку, потом поднес ее к губам, отхлебнул, закрутил колпачок и брезгливо швырнул бутылку назад Старку. — Как ты узнал?
Все так же неподвижно сидя в кресле, Старк медленно поднял руку и поймал бутылку на лету. Потом рука его расслабленно упала с подлокотника, и он опустил бутылку на пол.
— Неважно, — язык у Старка заплетался. — Узнал — и все. Главное, что знаю… И странно, что еще не весь гарнизон знает. Предупреждал же тебя: держись от этой дряни подальше, а то обожжешься. Я ведь тебе рассказывал. У меня с ней тоже… было. В Блиссе.
— Ну и как? — рассеянно спросил Тербер. — Понравилось?
— Нет. А может, да. Не знаю… Я тогда зеленый еще был, не с чем было сравнивать. Но дело не в этом. Дело в том… — Он запнулся и помотал головой. — Дело в том… Я думал, ты умный мужик.
Тербер встал, шагнул за кресло — оно стояло рядом с колодой — и нагнулся взять с пола бутылку. Выход есть. Выход всегда есть. Надо только действовать осторожно. Но до чего устаешь вечно осторожничать, вечно обходить углы.
— Как ты узнал, я тебя спрашиваю! — вдруг взревел он прямо над ухом Старка.
— Видел вас в центре. Вы в «Александр Янг» шли, — спокойно сказал Старк. — Дней пять-шесть назад. И не я один видел. Думаю, вас весь гарнизон засек, все десять тысяч. Ты, наверно, спятил.
— Наверно. — Тербер хищно улыбнулся и отступил от кресла. Бутылка болталась у него в руке. В левой. — Что же ты предлагаешь? Или еще не решил?
— Ага, значит, не отрицаешь?
— А на черта мне отрицать? Ты же меня видел.
Старк пьяно выпрямился в кресле, пытаясь принять официальный вид, и мутными глазами уставился на Тербера.
— Нет, я-то решил, что делать. Ты меня с курса не сшибешь, не пытайся.
— А я пока и не пытаюсь.
— Не поможет… Ты, старшой, лучше не рыпайся. Не можешь разобраться в своих делах сам, значит, другие за тебя разберутся. Я так понимаю, эта честь выпала мне…
Готовясь вынести приговор, Старк торжественно сложил руки на груди.
— Старшой, ты не выйдешь отсюда, пока не дашь мне честное слово солдата, что порвешь с этой курвой.
— Чего-чего? — Тербер фыркнул. — Честное слово солдата?! А больше ничего не хочешь?
— Ты что, совсем себя не уважаешь? И армию, значит, не уважаешь? Ты же… солдатскую форму позоришь. Стыдно! А еще первый сержант!
— Давай-ка меньше пены! — прорычал Тербер.
Старк покачал головой:
— Последний раз тебе говорю. Я все решил. Пока не дашь мне слово, отсюда не уйдешь. Старшой, последний раз предупреждаю.
Тербер фыркнул:
— Последний раз, ха! Угрожаешь, что ли?
— Ты хоть понимаешь, что она за дрянь? — внезапно заорал Старк во весь голос, размахивая руками. — Хоть понимаешь, до чего она тебя доведет? Она же страшный человек! — вопил он. — Подлюга она! Ты, старшой, ее еще не знаешь. А я знаю! Шлюха она самая настоящая. Хуже, чем шлюха… Развратная баба. Денег полно, вот и бесится с жиру. Сама не знает, чего бы еще придумать. Один раз даже хотела… — Он вдруг осекся, плотно сжал губы и снова сложил руки на груди. — Но я не позволил, — договорил он. — Последний раз тебе предлагаю, старшой, дай мне слово, а не то…
— А не то?
— Поосторожнее, старшой. Ты со мной в игры не играй. Я тебя насквозь вижу. Меня еще Прим предупреждал. Но я с тобой справлюсь. Таких, как ты, уламывают только одним способом. Я этот способ знаю. — И с видом человека, принявшего окончательное решение, он поудобнее скрестил руки на груди и замер. — Я жду, старшой. Дай слово.
Тербер сосредоточенно глядел на него и молчал. Старк пьян, он проспится и завтра ни о чем не вспомнит. А Милт Тербер будет и завтра видеть все ту же победно ухмыляющуюся морду, которая смотрела на него со стены в тот день, когда он расшиб об нее руку.
— Слово тебе дать?! — взревел он. — Подонок! Да как ты смеешь так говорить про женщину, которую я люблю?!
В радостном предвкушении он шагнул вперед и, с наслаждением вложив в кулак всю тяжесть своего тела, всю свою силу, ударил Старка, сидевшего со сложенными на груди руками.
Руки Старка взметнулись в воздух, он опрокинулся назад, вылетел из кресла, грохнулся вверх ногами между шкафом и колодой и тотчас же — казалось, он не успел еще коснуться земли — стал неуклюже подниматься. Одной рукой он оперся о колоду, другой о шкаф, подтянулся, пружинисто, как мячик, подпрыгнул и задрыгал ногами, запутавшимися в парусине кресла. Из его раскрытого рта несся нечленораздельный дикий рев.
Выдернув из колоды секач, он медленно, как грозовая туча, с ревом надвигался на Тербера. Гневный, бессмысленный, дикий, этот рев наполнял палатку, как газ наполняет воздушный шар.
Тербер радостно отступил на шаг и швырнул в Старка бутылку, все еще болтавшуюся у него в левой руке. Старк — глаза выпучены, рот разинут — тотчас пригнулся и бросился вперед. Бутылка ударилась о колоду и разлетелась вдребезги.
Тербер выскочил из кухни и побежал. Пущенный ему вслед секач пропорол стенку палатки, звук был такой, будто рывком расстегнули молнию. Он мчался по тропинке, перебирая ногами в темноте как заведенный, пока не стукнулся лбом о низкую ветку и не почувствовал, что ноги бегут дальше уже без него, сами по себе. В следующее мгновение оказалось, что он лежит на спине и пытается накачать воздуху в пустые, парализованные легкие. Ему было слышно, как Старк рычит, матерится и шарит по земле, отыскивая секач.
По-пластунски, как под огнем противника, Тербер отполз в кусты сбоку от тропинки. Вот и доигрался, сказал он себе, чуть отдышавшись. Допрыгался. В кои-то веки в роте появился настоящий повар, так ты и его прошляпил. Не говоря уж о том, что другого такого начальника столовки тоже не найти. Но все равно его душил смех. У этого болвана был такой дурацкий, удивленный вид, когда он стоял с секачом и ревел, точно выхолощенный бык!
Он лежал в кустах, еле удерживаясь, чтобы не расхохотаться, и слушал, как Старк потерянно мечется с тропки на тропку, ищет его, ревет, матерится и рубит ветки. То, что он выкрикивал, было почти непонятно, сливалось в бессвязную мешанину, как у Пита, когда тот вынимал зубы.