47

Бирн все видел. И подхватил коврик с пола, едва Лайтоулер чиркнул спичкой. Повалив Элизабет на пол, он закатал ее в грубую ткань, моля, чтобы она выдержала. Казалось невозможным, что столь хрупкое, столь немолодое тело могло вытерпеть подобное обращение. Она задыхалась, древнее лицо напряглось и исказилось, глаза зажмурились.

Он развернул коврик. Ее одежда почти не пострадала, лишь шерсть и хлопок слегка обгорели по краям, но сама Элизабет чудесным образом осталась неприкосновенной. Открытые глаза ее снова смотрели на него, спокойные, мирные и прекрасные.

Он заметил Кейт, опустившуюся на колени возле старухи.

Но спички остались у Лайтоулера, бензин был повсюду. Он сочился по книжным полкам, стекал на пол. Ноги Кейт оставляли на дереве темные пятна.

Лайтоулер стоял со спичкой в одной руке и коробком в другой.

Бирн побежал к нему, но что-то ухватило его за плечи. Он ощутил запах тлена, гнилые руки когтями впились в его кожу, удерживая на месте.

Великая тяжесть повлекла его вниз, пригвоздила к полу. Кукольник лип к нему черным суккубом[56]. Конечности Бирна как будто превратились в воду. Он попытался перевернуться, но человек в черном прилип как банный лист, впился как пиявка. Бирн попытался предупредить Саймона, но тварь, расположившаяся на его спине, зажала ему рукой рот и нос.

Ногти — мертвая плоть — скребли по его лицу, мешая дыханию. Мерзкое прикосновение удушало могильным зловонием, не пропуская воздух и жизнь.

И пламя распространялось, расползалось по дереву, вспрыгивало на занавески, лезло по книгам.

Где-то вдали Том разбил окно. Даже в столь экстремальной ситуации Бирн подумал: Боже, он бежит, он выберется отсюда!

Ветерок из окна раздул пламя. Бирн попытался нащупать какое-то оружие, чтобы обратить его против создания, устроившегося на его спине, но ощутил лишь жгучий жар. Перила занялись как сухая растопка.

Упершись ногами в нижнюю ступеньку, он дернулся назад, чтобы упасть вместе с черным человеком, прилипнувшим к его спине возле стола, у которого в объятиях Кейт лежала Элизабет. На котором покоилась Алисия, покрытая кровавыми пятнами.

И кукольник отлетел. Его словно оторвало. Визг вспорол воздух. Бирн задыхался, он не видел, что происходит, потому что, как только исчезла тяжесть, он вновь направился к лестнице, думая лишь о том, что Питер Лайтоулер может подлить бензина.

Повсюду пламя лизало дерево. Охваченные пламенем ступени лестницы ломались под ногами Бирна. Он держался ближе к стене, подальше от поручней, хватаясь за подоконники, чтобы удержаться на рушащейся лестнице.

Он больше не видел, что происходит внизу, — только бледное лицо над собой, блеклые волосы, сверкающие злобой глаза.

— Слишком поздно, — сказал Питер Лайтоулер. — Ты всегда опаздывал.

Бирн успел. Он оказался рядом как раз вовремя, чтобы увидеть, как Саймон и его отец встретились наверху лестницы, как они обменялись взглядами — тайными, полными предельного понимания.

Он оглянулся назад и, словно одеревенев, застыл на месте, захваченный увиденным. Происходило нечто настолько непонятное, что разум его отказывался воспринимать. Такого просто не могло быть.

Они были вместе: Элизабет в старушечьем белом кардигане и платье, Кейт в маковом сарафане, будто впитывая энергию мертвой черной фигуры, оставшейся на столе позади них.

Огонь не прикасался к ним. Их окружал оазис зеленой листвы, словно в доме не было ни пламени, ни дыма. Легкими и непринужденными движениями Кейт собирала цветы, возникавшие из деревянного пола; бензиновой синевы пятилепестковые венчики были знакомы Бирну. Элизабет сидела за столом, брат ее стоял перед ней на коленях. Она плела из цветов веревку, удавка из листьев и цветков уже висела на его шее.

Он был ничем, блеклой памятью, подвешенной на гирлянде из барвинков, окруженный тремя женщинами: Кейт, Элизабет и Алисией.

Лицо Алисии было покрыто черной, как котел, тканью. Бирн понял, что смерть никогда не могла полностью овладеть поместьем, что здесь властвовали три силы; останки Родерика Банньера не найдут здесь милосердия в окружении женщины в черном, девушки в красном и старухи, белой от ясности приближающейся смерти.

Питер Лайтоулер шагнул в сторону разбитых перил. Бирн увидел, как он взглянул вниз, впивая происходящее. Руки его открылись и на лице появилась странная улыбка.

— Я ждал вас, — проговорил он, — хотя никогда не понимал, что вы такое.

— Иди же. — И они увлекли его в свой сад цветов.

Танцующим шагом по собственной воле он ступил сквозь разрыв в перилах. Питер падал без шума и напряжения. Лиственный покров принял его тело, удерживая.

Они окружили его. Они присутствовали при начале его жизни, при расцвете его сил и при конце. Самое важное, при его конце.

Они всегда были здесь.

Лайтоулеру нечего было противопоставить им. Поверхностный ум, некоторая физическая сила, небольшое умение использовать возможности разума — все было бесполезно. Кроме злой воли у него ничего не было.

Он не мог выстоять против них и не мог выжить. Взяв горящие ветви, они обложили ими лежащего.

Питер сгорел как сплетенная из прутьев фигура. Пламя выплеснулось из его глаз и рта, пробежало по длинным конечностям, и облако дыма помешало Бирну увидеть дальнейшее. Он припал к стене, задыхаясь, руки его зажимали слезящиеся глаза.

48

Сквозь клочья дыма он увидел Саймона.

Еще один убийца, подумал Бирн. Следующий в роду. Они ждут его. Я как никто знаю, что он способен на насилие, подобно своему отцу и деду. Он убивает и потому дом не выпустит его.

Под ними, за разрушенной лестницей, вспыхивали яркие краски. Синие цветки и тускло-зеленые листья душили пламя. Листья проходили сквозь дым.

— Пойдемте, — сказал Бирн. — На этот раз нам действительно пора уходить.

— Оставьте меня, — проговорил Саймон, припадая к стене так, словно он хотел раствориться в штукатурке. — Это и моя судьба.

— Вы уже заплатили свой долг и делали это все долгие годы. Вот почему Лягушка-брехушка никогда не оставляла вас в одиночестве, и вы не могли выйти отсюда. А теперь идите за мной.

— У меня… у меня не было выбора. — Саймон беспомощно посмотрел на него. — Что я мог сделать? Все вращалось вокруг любви… Рут была… есть… часть меня. Мы были воспитаны как брат и сестра, но это ничего не значило. Тем не менее, отправившись в университет, она оставила меня и завела новых друзей, и все пошло прахом. Она бросила меня, когда на карту было поставлено все. Как могла она сделать это, как она посмела оставить меня?

— И Френсис помешал. И я тоже.

— Да. Из-за этого и началась, последняя ссора с Рут. Или вы не поняли?

— Да, я знаю, — ответил Бирн. — Я присутствовал при этом.

Саймон казался незнакомцем. Исхудалый, уничтоженный, он ничем не напоминал того усталого циника, которого Бирн едва не назвал своим другом. Губы его были стиснуты, жестокие глаза косили. Полное преображение.

Бирн вспомнил выражение на лице Питера Лайтоулера и понял, что особой разницы между ними в сущности нет. Оба были безжалостны: Питер Лайтоулер в поступках, а его сын — в словах и делах.

— Да, порода есть порода, — сказал Бирн. — И вы, и ваш отец, и дед, все трое. — Он ощущал скорее скорбь.

— Я пытался бежать. — В голосе Саймона прозвучала визгливая нотка. — Но дом не выпускал меня. Потом я любил Рут, вам придется поверить тому, что я любил ее.

Бирн просто не мог смотреть на него. Вдали в коридоре хлопнула дверь. И пришептывая — чуть слышно за другими жуткими шумами, — кресло на колесах покатило по голым доскам в их сторону.

На решение ушла секунда. Бирн поднял Саймона на ноги. Волна едкого аммиака охватила его.

— Ага, все при деле, — безрадостным голосом буркнул Саймон. — Все эффекты в стиле восемнадцатого столетия: колокола, запахи и прочая гадость. — Он оторвался от Бирна и крикнул: — Ступайте же! Убирайтесь отсюда, спасайте себя!

Он развел руки, и Бирн снова увидел, как Саймон смотрит на него глазами Дэвида — с той же немой и беспомощной просьбой. Чего же ты ждешь?

— Пошли, — сказал Бирн и повернулся к лестнице.

На ее месте осталась пустая яма. Зелень задушила огонь, но спуститься было нельзя.

А кресло приближалось с каждым мгновением. Оно набирало скорость.

Бирн толкнул Саймона к лифту. Заржавевшие металлические двери сопротивлялись, но он ухитрился раздвинуть их.

— Сюда!

Бирн видел, что Саймон отстал, словно завороженный прилипнув к перилам. Кресло было почти невидимым, его окружал желтый пар. Но теперь оно было уже перед спальнями.

— Ради Христа! — Бирн ухватил плечи Саймона с такой силой, что оба они повалились на пол лифта, а потом дотянулся до кнопки.

Ничего не произошло.

— Закройте дверь, или вы не знаете этого? — Слова Саймона скрывали глубокое отчаяние и безрассудство.

— Дерьмо. — Бирн схватился со скрипучим металлом, но левая рука его была слабой и беспомощной. — Помогите же! — рявкнул он на Саймона.

Кресло достигло площадки, распространяя вокруг испарения. Оба закашлялись. На них глядело лицо в противогазе, проволочные руки тянулись вперед.

— Я не могу больше терпеть, — проговорил Саймон буквально на грани истерии. — Я действительно-не-могу-больше-терпеть.

Двери, звякнув, закрылись. Но прежде чем лифт успел тронуться с места, между прутьями железной клетки протянулись ладони и схватили Саймона за руки. Тот завопил. Бирн попытался удержать его отчаянным движением, но услышал треск ткани и собственный крик. Газ окутал их, густой, отвратительный запах заставил Бирна ослабить хватку и забиться в приступе кашля.

А Саймона эти руки потянули сквозь прутья, сквозь эту тонкую металлическую сетку, но Бирн ничего не видел, глаза его были зажмурены, из них лились слезы, неспособные снять боль. Он рухнул на колени, задыхаясь, как вытащенная на берег рыба. Бирну казалось, что его легкие сгорели, но это было не самое худшее. В панике он забился в уголок лифта, стараясь хотя бы отчасти отделить себя от того, что происходило у дверей.

Визг усилился до предела, наполняя поместье, пронзая все потаенные уголки, погребенные тайны истории, слухи… вспарывая прошлое, настоящее и будущее, отделяя их друг от друга.

И наступила благословенная утомленная тишина. Лифт медленно дернулся, заскрипели блоки, спуск на первый этаж занял, наверное, целую жизнь.

Какое-то мгновение Бирн не мог ничего сделать. Он не смел обернуться. Он почти плакал, почти задыхался, но, когда миновало неопределенное время и вопль Саймона угас в воздухе, что-то вокруг переменилось.

Он понял, что ему стало легче дышать. Смертоносная вонь исчезла, уступая место втекавшему откуда-то чистому воздуху. Легкое прикосновение ветерка холодило кожу. Бирн подумал, не взглянуть ли, но глаза его до сих пор были полны слез; казалось, что их набили иголками, сплавившимися от слез и лишившими его зрения.

Но не знать еще хуже. Бирн осторожно поднял руки, чтобы защитить глаза, и, моргая, открыл их. Едва он увидел двери лифта, его вывернуло наизнанку. По решетке стекала кровь, окровавленные лохмотья и куски плоти липли к сочленениям.

Эти двери, отделявшие его от холла, были закрыты. Он не мог прикоснуться к ним, не мог представить себе, как выбраться из ловушки.

Однако поблизости что-то шевельнулось. Гибкая ветвь плюща обвила металл, движением преднамеренным, разумным и плавным, похожим на змеиное. Потянув за дверцу, Листовик распахнул ее.

Бирн вывалился на пол, еще раз извергнув содержимое желудка на каменные плиты.

Поглядев на терновую изгородь, он понял, что теперь домом распоряжается Листовик. Он окружил зал, соединив все колонны плотным пологом. Происходившее в центре холла было теперь скрыто от взгляда Бирна.

Туда ему нельзя было входить. Бирн встал на ноги и, двигаясь вокруг Листовика, понял, что не один остался снаружи.

Между изгородью и входной дверью находился Том, по его бледному лицу бежала кровь. Трудно было ошибиться в том, что произошло с ним. На лице молодого человека Листовик оставил свою метку: рану, тянущуюся от глаз ко рту. Проклятие намеревалось перейти на четвертое поколение. Бирн не собирался допускать это. Он сказал:

— Убирайтесь отсюда, немедленно. Пока еще можете.

— Там внутри… — Глаза Тома были широко открыты. — Боже, я… Кейт и эта тварь … эта старуха, я не могу смотреть…

— Забудьте всех, уезжайте. Здесь совсем небезопасно.

— А как насчет Саймона? Моего… отца?

— Теперь вы ничем не можете помочь ему. — Бирн глотнул. — Саймон мертв. Том, убирайтесь отсюда, ради бога, убирайтесь.

— Что? И оставить вас здесь, садовник? Оставить вам дом? — В глазах его бегали искры безумия… знакомое наваждение.

— С чего бы? — Бирн взял его за руку. — Я тоже ухожу.

Тогда, наконец, Том позволил вывести себя через дверь в сад, где белые розы Айсберг кивали самому легкому из ветерков.

49

Они сели в принадлежащий Рут «эскорт», машину вел Том. Оба не оборачивались. Надавив на акселератор, Том спросил бесцветным голосом:

— Куда мы едем?

— В Эппинг, — ответил Бирн. — В госпиталь св.Маргариты, проведаем Рут.

Том кивнул. Они нечего не сказали друг другу на всем протяжении Эппингского шоссе, где движение практически стояло. Длинная очередь оставлявших город машин подпитывалась на каждом перекрестке местными жителями.

В машине было жарко и душно. Откинувшись назад, Бирн с закрытыми глазами зажимал невыносимо болевшую левую руку. Растяжение, решил он, не перелом, хотя, наверное, надо сделать рентген. Последствий газовой атаки вроде бы не наблюдалось. Судя по лицу Тома, ему следовало наложить несколько стежков. Но раны Бирна могли подождать. Ему нужно было увидеть Рут, побыть возле нее в прохладной тишине.

Остановив машину, Том пустым взглядом уставился поверх рулевого колеса.

— Как по-вашему, что сейчас происходит в поместье? — спросил он.

— Я… решительно не хочу думать об этом, во всяком случае, здесь и сейчас. Мы вырвались оттуда. — Бирн умолк. Том не шевельнулся. — Но если вы хотите знать мое мнение, не сомневаюсь, что там сейчас сущий ад.

На мгновение их взгляды встретились.

— Я подожду вас здесь, — сказал Том.

— Лучше сходите, чтобы вас залатали, — посоветовал Бирн, выбираясь из машины. — Вам еще не приводилось заглядывать в зеркало?

Поправив зеркало на крыле, Том простонал.

— Вот и доказательство, не так ли? — блеклым голосом сказал он, ощупывая повреждения. Он дернулся. — Каков отец, таков и сын.

— Дом отпустил вас. Насколько можно судить, он больше не имеет к вам претензий.

— Но я вообще не сделал ничего плохого.

— Я это знаю. — Бирн почти мог ощущать жалость к нему. — Идите подлечитесь, встретимся позже… — Он не мог представить, когда. — Здесь. Но я не знаю, сколько пробуду у нее.

— Конечно. А что будет потом?

Бирн медленно проговорил:

— Вернемся в поместье, там Кейт и Элизабет. Мне нужно вернуться назад…

Его не хотели пускать к Рут. Сиделка с характерным для кокни[57] акцентом решительно загнала его в гостиную напротив реанимации.

На столе лежали журналы, в углу можно было заварить чай. Но Бирн не мог успокоиться.

Сперва он расхаживал по комнате, а потом высунул голову в коридор. Дверь напротив вдруг распахнулась, и мужчина в белом халате быстро направился по коридору.

Бирн догнал его.

— Вы не скажете мне, как себя чувствует Рут Банньер?

Врач был еще так молод. Застыв на месте, он хмуро посмотрел на Бирна.

— А кем вы ей приходитесь?..

— Друг, близкий друг.

— Ну хорошо. — Тот деловито уставился в свои записи. — Однако я не считаю…

— У нее нет родственников. А дочь сейчас не может прийти сюда… пожалуйста, скажите мне, как она.

— Ей лучше. — Мальчишка, казалось, был очень доволен собой. — Да, я могу уверенно сказать: ей лучше.

Бирн ощутил, как все краски оставили его лицо и вернулись обратно.

— Она не… мне ведь говорили, что это вопрос времени.

Доктор был смущен.

— Э… э, да. — Налицо его выразилось облегчение, когда из палаты вышел мужчина постарше в костюме-тройке. Дверь закрылась позади него. — Доктор Шервин, это э…

— Бирн. Физекерли Бирн.

— Мистер Бирн хочет узнать о состоянии миссис Банньер.

Старший мужчина внимательно посмотрел ему в лицо.

— Думаю, что уже можно — с оговорками, для уверенности еще рано — предсказывать благополучный исход. Миссис Банньер поправляется удивительно быстро. — Он улыбнулся Бирну. — Хорошие вести приятно сообщать. Гематома вдруг сама собой рассосалась самым необычным образом. Быть может, вы хотите увидеть ее? Только недолго, всего несколько минут.

Бирн судорожно вздохнул.

— Да, мне бы хотелось увидеть ее.

— Тогда вам сюда. — Старший доктор повернулся к дверям и открыл их перед Бирном.

Рут лежала на одной из тех высоких наклонных постелей, подсоединенная к машинам, капельницам и мониторам. Волосы скрывала белая повязка, левая рука была в лубках. Но когда он появился в комнате и пошел к ней, она посмотрела на него и чуть улыбнулась.

— Рут, дорогая моя… — Он взял ее за руку и пригнулся к голове с нежным поцелуем.

Она негромко сказала, так что слышал лишь он:

— Бирн… я так рада, что это вы.

— Ш-ш-ш! Вам не следует говорить.

— Но я хочу кое-что сказать вам. Я думала…

Бирн знал, что должен остановить ее, велеть не напрягаться, но он видел, что у него не получится. Рут что-то тревожило. Свободной рукой она теребила простыню. Ей надо было выговориться. И он промолчал.

— Понимаете. Я… наверное, я была слепа. Я никогда не замечала, что происходило в поместье. И всегда отрицала, что там творится нечто плохое. Я никогда не хотела признавать свою слепоту и участвовала во лжи. Я обманывала Кейт…

— В каком отношении?

— Я так и не рассказала ей об отце, Френсисе. Мне было так горько, что он бросил меня.

Бирн понял, что тревожит ее.

— Нет, Френсис не бросал вас. Разве вы не знаете, что он погиб? Он пытался пробраться в поместье, чтобы повидать вас, но на шоссе с ним произошел несчастный случай.

— О том, что его нет в живых, я узнала потом… годы спустя. Но я не знала, что он шел ко мне. Мне было так горько и больно, когда он не пришел, что я никогда не называла его имя Кейт.

Бирн видел слезы в уголках ее глаз.

— Все эти годы, потраченные на презрение и гнев, я была неправа. Жестокая ошибка. Мне следовало давно рассказать обо всем Кейт.

— Сделать это еще не поздно.

— Где она? — Рут поглядела мимо него. — Что происходит?

— Рут, мне нужно столько сказать вам, что я даже не знаю, с чего начать.

— А Кейт? — снова спросила она.

— С ней все в порядке, — ответил он, надеясь, что не ошибается. Как объяснить ей, что произошло с Кейт?

— Привезите ее ко мне поскорей, — сказала Рут уже не столь настоятельным тоном. Она была утомлена. — Только не уходите, посидите рядом со мной, пока я не усну.

Он сел возле ее постели и взял ее за руку. Через несколько минут Рут уснула.

Как и он сам.

Сиделка разбудила его какое-то время спустя. Она улыбалась.

— Мы не хотели будить вас, но не хорошо, когда в палате спят посетители.

— Спасибо, — ответил он с благодарностью. Бирн встал и поглядел на Рут. Слабый румянец на ее щеках казался совершенно здоровым, дыхание было ровным. — С ней будет все в порядке?

— Завтра мы наверняка переведем ее в одну из женских палат, после того как консультант посмотрит ее. — Сиделка возилась с монитором. — Но я думаю, что у вас нет оснований для беспокойства.

Он оставил госпиталь, едва веря случившемуся. На улице начинало темнеть. Он проспал дольше, чем предполагал.

Том ожидал его на стоянке. Рану его перетянули несколько легких стежков.

— Что-то вы поздновато, — сказал он коротко. И только тут обратил внимание на лицо Бирна. — Ну, как она?

— Врачи считают, что все будет в порядке.

— А что вы намереваетесь рассказать ей?

Бирн обратил внимание на глагол.

— Мы еще не знаем, чем все закончилось, правда? Вы готовы?

— Возвратиться в поместье? — Рот Тома напрягся. — Я решил принять ваш совет. И не поеду с вами.

Бирн проговорил:

— А как насчет Кейт? Она вам не дорога?

— Это не так. Но у меня не хватит сил вновь увидеть это… место. — Том посмотрел Бирну в глаза. — В поместье я не смогу доверять себе. Дом слишком силен. Я не хочу видеть его снова, я хочу забыть о нем. Буду считать эту неделю как бы не существовавшей.