Они закричали. Лишь услышав этот крик, я поняла, до чего же они нас ненавидят. Это было ужасно. Некоторые уже брели по воде к нашему дому, и теперь они бросились к нам. Звитт поскользнулся. Я от души понадеялась, что он утонет. Те, которые еще стояли на сухом месте, принялись вопить, тыкать в нас пальцами и сыпать проклятиями. А Кориб снова опустился на колено и натянул тетиву.
— Хэрн! — завопила я. — Он стреляет!
Хэрн в это время пытался увести нас с мелководья. Он тут же попытался спрятаться за лодкой. Лодку качнуло, и мы развернулись. Кориб выстрелил. Этот выстрел был не хуже предыдущего. Кориб убил бы Хэрна — но как раз в этот миг мы наконец-то добрались до прежнего русла Реки, и дно ушло у Хэрна из-под ног. Он нырнул по самое горлышко, и стрела ударила вместо его головы в руль. Кориб выхватил еще одну стрелу и снова приготовился стрелять.
У Хэрна хватило ума ухватиться за борт. Если бы он его выпустил, то наверняка бы утонул, потому что совсем потерял голову.
— У меня одежда тяжелая! — закричал он. — Меня тянет на дно!
Мы с Утенком, пытаясь помочь Хэрну залезть в лодку, забрались на беднягу Гулла. А Хэрн стал продвигаться вдоль борта, чтоб спрятаться от Кориба. Лодка опасно накренилась, и все старания Хэрна пропали впустую, потому что нас развернуло, и он снова оказался на виду у Кориба. Лодка начала вращаться. Всякий раз, как я видела берег, это оказывалось какое-то другое место. Кориб продолжал стрелять, причем не только в Хэрна, но и в нас с Утенком, но мы пытались втащить Хэрна в лодку, и нам некогда было бояться. Потом мы нашли шесть стрел, застрявших в покрывале — ну, и еще та, в руле.
В конце концов мы все-таки подняли Хэрна. Робин к этому времени вставила руль в гнездо и попыталась править, но лодку все равно вертело. Пристыженный Хэрн сел рядом с Гуллом и попытался обратить все в шутку.
— Ну, вы же сами понимаете, как-то трудно плавать, когда у тебя одежда намокла, — сказал он. — Она отчего-то весит целую тонну.
Мы заставили его переодеться в сухое.
К этому времени мы уже почти полностью миновали знакомую нам часть Реки и доплыли до густого леса. А потом нас понесло дальше. Я забрала руль у Робин и попыталась выровнять лодку. Это оказалось непросто. Течение было такое сильное, что если ты пытался разогнать лодку и при это брал хоть чуть-чуть вбок, она тут же начинала вертеться и описывала полный оборот прежде, чем ты успевал сосчитать до пяти. Мне потребовалась вся моя сноровка, но что бы там ни говорили мои братья, я — речник не хуже их.
— Это опасно, — сказал Утенок, наблюдая за моими стараниями. — Мы можем плыть только туда, куда хочет Река. А как же нам добраться до берега?
Прежде, чем я успела сказать Утенку, что я думаю по поводу подобных замечаний, Гулл вдруг сказал:
— Мы можем плыть туда, куда хочет Река.
Он сидел, привалившись к скамье, и вид у него был счастливый и мечтательный, совсем как в прежние времена, когда он выбирался порыбачить летним деньком. И мы решили, что ему и вправду становится лучше.
Тут до нас окончательно дошло, что Шеллинг остался далеко позади, и мы возрадовались. Думаю, никто из нас ни единого раза не пожалел о том, что мы оттуда уплыли. Мы смеялись. Мы болтали, обсуждая подробности нашего бегства, — мне кажется, мы никогда их не забудем, — а лодка стремительно, словно стриж, неслась по самой стремнине, и деревья на берегу уносились назад.
За этот день мы одолели множество лиг, и на протяжении всех этих лиг вдоль берега тянулся все тот же затопленный лес. Высокие голые деревья — лишь верхние ветви только-только начали покрываться зеленью, — и вода, струящаяся меж стволов. У деревьев был такой вид, будто они посерели от холода. Я, честно признаться, была разочарована. Такое частенько случается, когда долго ждешь чего-то нового — ждешь-ждешь, а оно оказывается не таким уж новым.
Когда настала ночь, я попыталась причалить к восточному берегу. (Шеллинг расположен на западном). Не то, чтобы мы боялись, что Звитт вышлет за нами погоню — но мы все равно еще долго устраивались ночевать на восточном берегу. Но в ту ночь мы чуть не утонули из-за этой предосторожности. На Реке было много водоворотов. Лодку опять принялось вертеть, и нам никак не удавалось ее остановить, хотя мы с Хэрном и Робин все вместе повисли на руле. Один лишь Гулл сидел спокойно. Утенок схватил Леди и прижал ее к груди. Потом течение с одного стороны усилилось, и лодка накренилась. Я схватилась было за Одного, но он бы такой холодный и твердый, что я положила его, а взамен взяла Младшего. Я до сих пор поражаюсь, как это мы тогда проплыли между деревьями и не потонули. Я уверена, что нам это удалось лишь благодаря нашим Бессмертным.
Мы отталкивались от деревьев, и так нам постепенно удалось подняться повыше. Мы выбрались на берег и достали немного углей из горшков. На ужин у нас была соленая форель — очень вкусная! Гулл уже настолько поправился, что смог сам поесть.
— Кажется, ему пошло на пользу возвращение к Реке, — сказал Хэрн.
Той ночью мы, после долгого скандала, решили спать в лодке. Хэрн с Утенком были за то, чтобы спать на берегу. Робин, у которой вдруг проснулся здравый смысл, сказала, что лучше заночевать в лодке — так, если шеллингцы нас найдут, нам достаточно будет лишь отвязать лодку. Утенок на это возразил, что мы можем с тем же успехом убежать в лес. В конце концов Робин сказала:
— Глава семьи теперь Гулл. Давайте спросим его. Гулл, где нам лучше лечь спать, на берегу или в лодке?
— В лодке, — ответил Гулл.
Посреди ночи мы проснулись оттого, что Гулл что-то говорил и время от времени вскрикивал. Робин сказала, что сперва он рассказывал про поражение и про варваров. Но когда я проснулась, Гулл как раз говорил: «Эти люди! Их так много, и все бегут! Я не хочу идти с ними! Помогите!»
А потом он стал кричать и звать папу, и я услышала, что он плачет.
Мы все сели, и Хэрн зажег маленький светильник. Гулл лежал и вроде как спал, но при этом говорил, и по лицу его текли слезы. Робин склонилась над ним и позвала:
— Гулл! Гулл, все хорошо. Ты с нами. Ты в безопасности.
— Где дядя Кестрел? — спросил Гулл.
— Он привел тебя к нам, потому что так было безопаснее, — сказала Робин.
— Я не в безопасности, — сказал Гулл. — Мне грозят несущиеся люди. И не надо мне говорить, чтобы я взял себя в руки и вел себя как мужчина. Они хотят забрать меня с собой.
Нам стало интересно, кто же это велел Гуллу взять себя в руки. Может, папа? Его не случайно прозвали Улиткой. Он не любил, когда люди много говорили о своих трудностях.
— Конечно же, мы не станем говорить тебе ничего такого, — сказала Робин. — Мы защитим тебя от всего.
— Я хочу к дяде Кестрелу, — сказал Гулл. — Эти люди несутся.
Это продолжалось довольно долго. Всякий раз, как нам начинало казаться, что Гулл прислушивается к Робин, и что ей удалось его успокоить, Гулл принимался звать дядю Кестрела и говорить про несущихся людей, которые хотят его забрать. Робин, похоже, начала отчаиваться. Мы с Хэрном придумывали, что бы еще такое сказать Гуллу, и подсказывали ей, но через час нам стало казаться, что на самом деле Гулл вовсе ее не слушает.
— Что же нам делать? — спросила Робин.
Утенок все это время сидел, скрестив ноги, и клевал носом, прижимая Леди к груди.
— Пусть подержит ее, — сказал он и протянул Леди Гуллу. И, конечно же, взял ее при этом за голову.
Это помогло. Гулл ухватился за Леди обеими руками и прижал ее к лицу.
— Спасибо! — сказал он. А потом повернулся на бок и заснул, прижимаясь щекой к твердому дереву. Утенок сообразил, что остался без Леди, и вид у него сделался несчастный, но он промолчал.
@GLAVA = 4
С этого времени Гулл начал становиться все хуже и хуже.
Когда мы наутро проснулись, то обнаружили, что то место, где мы вечером жгли костер, уже ушло под воду. Дерево, к которому мы привязали лодку, оказалось в двадцати ярдах от берега. После этого мы всегда спали только в лодке. Гулл тоже проснулся. На щеке у него, там, где он прижимал к лицу Леди, остался отпечаток. Гулл не шевелился — до того самого момента, пока Хэрн не начал шестом подталкивать лодку к берегу. Тут Гулл сел и воскликнул:
— Куда ты? Нам надо плыть!
— Это еще зачем? — спросил Хэрн. Он не выспался, и потому был зол на весь белый свет.
— Мы должны спуститься к морю, и поскорее! — сказал Гулл, и по лицу его потекли слезы, прямо по вмятинке, оставленной изваянием Леди.
— Конечно-конечно! — поспешила утешить его Робин. — Хэрн, успокойся.
— Чего это я должен успокаиваться? Я первый раз слышу насчет какого-то там плаванья к морю, — сказал Хэрн. — Что это на него нашло на этот раз?
— Не знаю, — беспомощно отозвалась Робин.
Но идея, овладевшая Гуллом, не давала покоя ни ему, ни всем нам. Стоило нам где-нибудь остановиться, чтобы перекусить, как Гулл начинал плакать и торопить нас, чтобы мы поскорее плыли к морю. Когда мы останавливались на ночевку, он делался еще хуже. Он все твердил про варваров и про несущихся людей, кричал, что мы должны спешить к морю, и не давал нам спать. Я так уставала от этого всего, что у меня почти не оставалось сил смотреть на берега. А жалко — ведь вокруг все было новое и интересное. На второй день нашего путешествия Река потекла среди крутых холмов, поросших лесом всех оттенков, от тускло-зеленого до ярко-красного. Там было полным-полно птиц; они кружили над лесом, и небо было усеяно ими, словно высевками. А однажды мы увидели среди деревьев большой каменный дом с башней наподобие ветряной мельницы и маленькими окошками.
Хэрна очень заинтересовал этот дом. Он сказал, что такой дом легко оборонять, и если там никто не живет, то хорошо бы нам в нем поселиться.
— Нам нельзя останавливаться здесь! — тут же закричал Гулл.
— Дурень, я просто предложил! — огрызнулся Хэрн.
Хэрн вообще стал все чаще и чаще огрызаться на Гулла. Винить его за это было трудно — Гулл кого хочешь мог довести. Из-за холмов Река сделалась узкой, и мы неслись по этому узкому руслу с совершенно чудовищной скоростью — но Гуллу все казалось, будто мы медлим.
— Если бы я мог, я бы вышел к морю хоть завтра, только чтобы не слушать твоего нытья! — сказал ему Хэрн.
Утенок в тот день вел себя не лучше Хэрна. Он вздыхал с ехидным видом, когда Гулл говорил, что нам нужно спешить. Они с Хэрном смеялись и дурачились, вместо того, чтобы помогать нам присматривать за Гуллом. Я несколько раз дала Утенку по уху. И Хэрну тоже бы дала, если бы смогла. Тем вечером я еще раз врезала Утенку, хоть Робин на меня и наорала, — за то, что он не отдал Гуллу Леди.
Утенок соскочил на берег, прижимая Леди к груди. Ему здорово повезло, что он не свалился в воду. Мы в тот раз привязали лодку к невысоким коричневым кустам, росшим на скользком склоне. Это вообще трудно было назвать берегом. Река то прибивала нашу лодку к кустам, то относила в сторону.
— Леди моя! — крикнул Утенок, карабкаясь вверх по склону и оскальзываясь. — Она мне нужна! Отдайте Гуллу Одного! Он сильнее!
Я так разозлилась, что чуть было не погналась за ним. Но лодку как раз отнесло от кустов, а Робин успела поймать меня за край накидки и втащить обратно.
— Танакви, да оставь ты его в покое, пусть бежит, — сказала Робин. — Хоть ты не вредничай! Пусть Гулл попробует подержать Одного.
Мы дали Гуллу темное блестящее изваяние Одного, но Гулл принялся плакать и дрожать.
— Он холодный! Он тянет. Давайте поплывем дальше!
— Гулл, ты не поверишь, но некоторым иногда нужно и поспать, — сказала я. Я тогда разозлилась не хуже Хэрна. Я дала Гуллу Младшего вместо Одного, но Гулл и его не хотел. В общем, ночь выдалась кошмарная.
Наутро Утенок отдал Леди Гуллу; вид у него был слегка пристыженный. Но к этому времени Гулл не хотел уже даже и Леди. Он хотел лишь одного: чтобы мы отвязали лодку и поплыли дальше.
— Нечего сказать, приятная дорога к морю! — сказал Хэрн. — Чего ему еще надо?
— Я не думаю, что он уйдет в море, — сказал Утенок.
— Ой, ну хоть ты не начинай! — сказал Хэрн. — Почему это ты так не думаешь?
— Леди не хочет, чтобы он туда уходил, — пояснил Утенок.
— Когда это она тебе такое сказала? — язвительно поинтересовался Хэрн.
— Она не говорила, — сказал Утенок. — Я просто это знаю. Ну, чувствую.
В результате Хэрн чуть ли не все утро насмехался над Утенком и его чувствованиями. В конце концов Робин наорала на Хэрна, а я — на Утенка. Мы все очень устали.
В тот день мы приплыли к озеру. Холмы по обоим берегам Реки словно расступились в стороны, и мы, прежде чем успели сообразить, что к чему, оказались в начале длинного, извилистого озера. Говорят, будто обычно оно намного меньше, но тогда из-за половодья озеро заняло всю долину. Мы видели его впереди — издалека оно казалось белым и протянулось от одной горы до другой. Кажется, это уже были настоящие горы. Они были такие высокие, что на вершинах у них лежали серые облака, а сами они были синие, и серые, и фиолетовые — точь в точь такие, как рассказывал дядя Кестрел. Мы еще никогда в жизни не видели столько воды, как в этом озере. В другое время нам наверняка стало бы очень интересно. Но вода, когда ее так много, делается беспокойной. Она была серой, и по ней шли волны, а за волнами тянулись ленты пены. Дул пронизывающий ветер.
— Ну и ветрюган! — сказал Утенок. Он свернулся калачиком на дне лодки, прижимая к себе свою драгоценную Леди.
Хэрн с отвращением произнес:
— Тут же мили и мили! И как нам, спрашивается, их одолеть?
Я бы, наверное, и сама сказала что-нибудь в этом роде, если бы успела подумать. Нам с Хэрном это озеро показалось чересчур большим. А Гулл подхватился и огляделся по сторонам.
— Почему мы остановились? — спросил он.
Мы вовсе не останавливались, но в озере течение ослабело, и к тому же, кажется, лодка немного сошла со стремнины. По озеру шла рябь, и там, где Река вливалась в озеро, вода была скорее желтой, чем серой.
— Поставь парус, — сказала я.
— Нечего тут мной командовать! — огрызнулся Хэрн. — Утенок, вставай и давай помогай!
— И не подумаю, — сказал Утенок. Видите, какие злые мы тогда были?
Хэрн шагнул к мачте, но тут Гулл снова подал голос.
— Что ты делаешь? Почему мы не плывем дальше?
— Да плывем мы, плывем, дурак безмозглый! — заорал Хэрн. — Я ставлю парус! А теперь заткнись!
По-моему, Гулл его просто не услышал. Зато услышала Робин.
— Хэрн, ну неужели тебе ни капельки не жалко несчастного Гулла?!
— Жалко! — огрызнулся Хэрн. — Но я не собираюсь притворяться, будто в таком виде он мне нравится. Если я тебе мешаю, сделай как-нибудь, чтобы он помалкивал.
Робин на это ничего не сказала. Мы поставили мачту и парус, а Утенок снизошел до того, что опустил киль. Киль изобрел папа, и это его самое лучшее изобретение; с таким килем речная лодка-плоскодонка отлично ходит под парусом. Теперь она, накренившись, неслась по серым водам озера. Гулл тихо лежал на дне. Утенок пел. Когда он принимается петь, сразу становится ясно, за что его прозвали Утенком. Хэрн так ему и сказал. Они снова сцепились, но тут до меня дошло, что Робин за все это время так и не сказала ни слова. Она сидела белая, как мел, и заламывала руки.
— Эй, с тобой все в порядке? — спросила я. Робин начала меня раздражать.
— Я боюсь, что мы утонем! — отозвалась Робин. — Озеро такое большое и такое глубокое! Только глянь, какие здесь волны!
Если бы я к тому моменту уже успела повидать море, я бы только посмеялась над страхами Робин. Но сейчас лодка кренилась, а вода бурлила. До берегов было по несколько миль — столько не проплывешь. И озеро и вправду казалось глубоким. Мне тоже стало страшно. Хэрн промолчал, но не стал выводить лодку на середину озера, на стремнину. Он и до того держался от нее в стороне, а теперь взял еще ближе к берегу. Вскоре мы добрались до мыса, поросшего деревьями. Деревья спускались по склону и уходили в воду. Мы проплыли над верхушками их затопленных собратьев. Робин краем глаза заметила их и опять заверещала насчет того, какое озеро глубокое. Она даже потянулась было к Одному. Но Робин слишком сильно почитала Одного, чтобы вот так вот взять и схватить его. Потому она шарила по сторонам, пока не нащупала Младшего. И вцепилась в него, да так, что костяшки побелели. Мы миновали много подобных мысов и затопленных деревьев, и в конце концов вошли в широкий залив — в этом месте озеро проникло даже в соседнюю долину. Вдали, на берегу виднелся зеленый луг. Он нам показался вполне подходящим местечком. Хэрн направил лодку к нему.
Гулл тут же вскочил и принялся кричать на Хэрна, и требовать, чтобы тот никуда не сворачивал. Хэрн выразительно посмотрел на меня, и мы поплыли дальше.
На дальней стороне залива обнаружился остров — крохотный клочок земли с купой ив, склонившихся над болотистым берегом. Гулл позволил нам причалить там, потому что островок находился прямо по курсу. Наверное, этот островок всегда был болотистым — какая-нибудь заболоченная впадина на склоне, — потому что его со всех сторон окружал тростник. Правда, сейчас из-под воды торчали лишь верхушки. В основном здесь рос высокий танакви, и сейчас он храбро пытался цвести — ведь уже наступила весна! Воздух был напоен его ароматом. Лодка вошла в тростники, распугивая болотных птиц.
Хэрн рассмеялся.
— Вы только гляньте на эту малышню!
И он указал на цепочку утят, которые деловито плыли следом за матерью куда-то под ивы. Утенок тут же повернулся к Хэрну спиной и надулся. Должно быть, именно этого Хэрн и добивался. Нет, от моих братьев свихнуться можно.
Мы высадились на берег, развели костерок — он сильно дымил, — и поели. Гулл есть не стал. Он просто сидел с куском хлеба в руках. Робин попыталась сунуть хлеб ему в рот, но Гулл так и не начал жевать.
— Гулл, я уже просто не знаю, что нам с тобой делать! — в отчаяньи воскликнула Робин. Вскоре после этого она уснула, прислонившись спиной к стволу ивы и положив Младшего на колени. А Гулл сидел рядом с ней и смотрел куда-то невидящим взглядом. Утенок продолжал дуться. Мы с Хэрном пошли побродить по островку, но не вместе, а по отдельности. Он пошел в одну строну, а я в другую, и в тот момент мне было совершенно наплевать, встретимся мы хоть когда-нибудь, или нет.
Я ненавидела этот островок. Ветви ив шелестели на ветру, как будто кто-то стучал зубами. Они были усыпаны ярко-желтыми почками, и на фоне серой воды этот цвет выглядел на редкость уныло. А эта самая серая вода все плескалась в тростниках и несла с собой их запах. Я смотрела под ноги, на здешнюю жирную грязь. Потом я подняла голову и посмотрела на фиолетовую полосу — виднеющийся вдали берег. И я почувствовала себя глубоко несчастной.
А потом мне послышался мамин голос.
— Танакви, малышка, ну возьми же себя в руки, ради всего святого! — сказала она. — Неужели ты настолько разозлилась, что у тебя отшибло всякое соображение?
Я, конечно же, мгновенно обернулась. Но позади была лишь ивовая роща, да маячащая среди деревьев спина Хэрна, и другой фиолетовый берег — этот был расположен поближе, но точно так же нагонял тоску.
А потом мне снова послышался из-за спины мамин голос — хотя на этот раз я понимала, что все это мне чудится. Ведь не могла же она стоять в воде, среди тростника?
— Танакви, ты не должна подпускать Гулла к морю, — сказала мама. — Разве ты не видишь? Пообещай мне, что остановишь его.
Я снова обернулась, и, конечно же, позади опять ничего не было.
— Я с тем же успехом могу пытаться остановить Реку, — сказала я, просто на всякий случай. Вдруг она меня слышит? — Его же несет!
А потом я вдруг поняла, какая я дура. И чуть не заплакала, но все-таки не заплакала. Вместо этого я вернулась к костру.
Гулла там не было. На мгновение я перепугалась до дрожи. Но потом я заметила, что он забрался обратно в лодку и лежит, глядя в серое небо.
— Вот здесь и лежи, ладно? — сказала я ему. А сама пошла взглянуть на Робин. Робин по-прежнему спала. Если посмотреть на Робин со стороны, как будто ты с ней незнаком, она кажется очень хорошенькой. Лицо у нее продолговатое, но округлое, а брови темные. Она всегда говорит про свои волосы, что они желтые и вьющиеся, но мне кажется, что именно такие волосы люди называют золотыми кудрями. Глаза у Робин большие и голубые. Даже сейчас, с закрытыми глазами и с розовато-лиловыми тенями под глазами, Робин была хорошенькая.
Она почувствовала мой взгляд и проснулась.
— Что ты смотришь? Что-то случилось?
— Гулл вернулся обратно в лодку, — сказала я.
— Что — сам? — удивилась Робин. — О боги! Танакви, да что же с ним такое?
— Ему сильно досталось на войне, — сказала я.
Тут откуда-то пришлепал Утенок. Он нес с собой Леди — как обычно, за голову.
— Дело вовсе не в этом, — сказал он. — Дядя Кестрел же вам говорил. Варвары заколдовали Гулла, и теперь они хотят, чтобы он шел к морю.
— Утенок, золотце, я в это не верю, — сказала Робин, но вид у нее был обеспокоенный. — Танакви, мне приснился сон…
Но в тот раз я так и не узнала, что же такого приснилось Робин, потому что как раз в этот момент и вернулся Хэрн и заговорил насчет того, что хорошо бы к вечеру добраться до конца озера. И Робин, должно быть, забыла про свой сон. Но что бы это ни был за сон, ей он пошел на пользу. После этого озеро уже не внушало ей такого страха.
Но озеро было и вправду огромное. Мы плыли по нему целый день, и еще полдня. За островом озеро принялось расширяться и в конце концов стало таким широким, что противоположный берег был еле виден. Теперь его усеивали островки, но мы быстро усвоили, что к ним нельзя подплывать близко — наш киль так и норовил зацепиться за какое-нибудь затопленное дерево или куст, которые когда-то, до половодья, росли у берегов. Один раз нам удалось успешно увернуться от куста, и еще раз — от большого расщепленного сука, который несло течением. Из-за паруса я не разглядела его вовремя.
Наверное, до прихода варваров на берегах этого озера жило много народу. Нам попадались плавающие доски, и нарубленные на зиму поленья, и клетки для куриц, и бочки, и стулья. Утенок видел двух утонувших кошек, а я — собаку. И все мы, кроме Гулла, видели труп человека. Это было ужасно. Мы подплыли поближе, потому что Робин показалось, будто этот человек еще жив. Но потом, когда мы подплыли к нему вплотную, оказалось, что его колышут волны. То есть, ее. Нам показалось, что это все-таки девочка. Но она была такая маленькая, а одежда у нее — такая странная, что точно сказать было нельзя. Может, это все-таки был мальчик. Длинные волосы утопленника потемнели от воды, но мы все-таки разглядели, что они были светлые и вьющиеся.
— Это кто-то из варваров, — сказал Утенок. Он взял шест и перевернул девочку. У нее было перерезано горло. Утенок быстренько отпихнул труп подальше, а потом его стошнило. Нам всем сделалось плохо. Никто ничего не сказал, но мы все поняли, что теперь не сможем даже приблизиться к собственным соотечественникам. Мертвая девочка выглядела в точности так же, как и мы.
Мы проплыли через все озеро и не увидели ни единой живой души. Пару раз мы вроде бы видели еще трупы, но не стали к ним подплывать. Ни одной лодки, кроме нашей, на озере не было. Ближе к вечеру пошел дождь. Над нами повисла большая фиолетовая туча — очень низкая, куда ниже всех прочих, — и из нее хлынуло. Позади озеро серебрилось под солнцем, а впереди встала огромная радуга. Она перекинулась через мыс, заросший темно-зелеными соснами, а концы ее уходили в озеро. Деревья просвечивали через радугу и тоже казались разноцветными. А ровнехноько над нами висела дождевая туча.
— Ну что ты скажешь! Опять нам не везет! — уныло протянул Утенок.
До соснового мыса было далеко. К тому времени, как мы доплыли до него, уже настал вечер, и мы решили заночевать там. Гулл принялся возражать, но к этому мы уже привыкли.
— Гулл, мне очень жаль, но нам нужно остановиться здесь, — сказала Робин. Для Робин это просто-таки небывало суровая отповедь.
Гулл не стал выходить из лодки. Мы попытались его вытащить, но он не двинулся с места. В конце концов нам пришлось подогнать лодку к такому месту, где она оказалась бы укрыта от ветра, и там вытащить ее из воды, вместе с сидящим в ней Гуллом. Мы боялись, как бы он не уплыл один, пока мы будем ужинать. Место, в котором мы причалили, оказалось низиной, и здесь тек ручеек с болотистыми берегами. Озеру пришлось изрядно подняться, чтобы добраться сюда, но вообще-то местность и без того была влажная. Тут в изобилии рос разнообразный тростник; а еще из воды поднимались ирисы, и уже вовсю зеленели. В воздухе стоял аромат танакви и запах дыма. Робин никак не удавалось разжечь костер.
— Ой, гляньте! — воскликнул Утенок, указывая куда-то в тростники. Там стояла цапля и, склонив голову набок, высматривала рыбу. — Гляньте! Ноги — как ходули, в точности как у Хэрна.
Это Утенок решил припомнить Хэрну ту его дразнилку с утиным выводком.
Хэрн взревел и кинулся на Утенка.
Утенок нырнул в тростники, прихватив Леди с собой.
— И еще длинный нос! — крикнул он через плечо. Хэрн с воплями понесся за ним.
— Танакви, останови их! — воскликнула Робин. Она склонилась над костром и все пыталась его раздуть.
Я с ворчанием двинулась следом за братьями. Я до сих пор думаю, что это было свинство с их стороны. Я видела, где прошел Хэрн — за ним оставалась полоса примятого тростника и глубокие отпечатки ног, которые заполнялись маслянистой водой, — но хотя уже и темнело, я была совершенно уверена, что Утенок нырнул куда-нибудь в сторонку и залег. Когда я дошла до озера, вода была самым светлым пятном, а Хэрн — разьяренным черным силуэтом на ее фоне. Он стоял, чуть склоним голову, и обшаривал взглядом мокрый склон. За ручьем и озером виднелся мыс, поросший соснами.
Хэрн был так похож на цаплю, что я, еле сдерживая смех, сказала:
— Утенок здесь не проходил.
Хэрн обернулся, заметил, что я смеюсь, и замахнулся на меня. Я бросилась наутек.
То есть, собралась. Но мы не успели сделать ни единого шага, потому что в этот момент раздался мамин голос.
— Хэрн! Танакви!
Мы оба дружно развернулись и уставились на залив, уже окутанный сумерками. Хэрн тоже остнановился и развернулся, так что я точно знаю: он слышал то же самое, что и я. И что бы там ни твердил Хэрн, но я совершенно уверена, что видела в тумане над водой какой-то силуэт. Темная фигура, и пятно посветлее — лицо и волосы. Мамин голос произнес:
— Прекратите ссориться и присмотрите за Гуллом. Делайте что хотите, но не допустите, чтобы он дошел до моря. Заберите его к месту встречи вод.
— Куда-куда? — переспросила я. — Мама, что творится с Гуллом?
Тут Хэрн громко рассмеялся.
— И чего ты нашел смешного? — рассердилась я.
— Ты стоишь и болтаешь с деревьями и камнями, и с половиной лодки, — сказал Хэрн. — Да ты присмотрись!
Я присмотрелась и увидела, что он говорит правду. Корма лодки выглядывала из тростников — и она-то и образовала нижнюю часть той темной фигуры. Верхней частью был ствол сосны, росшей почти в точности над лодкой. А за сосной на возвышении рос куст, окруживший какой-то светлый камень — это и было лицо и волосы.
— Но был же еще голос! — сказала я. — Ты тоже его слышал!
— Какой голос — цапли? — поинтересовался Хэрн.
И вправду, откуда-то донесся крик цапли. Я прислушалась. Крик сделался тише, а потом раздалось хлопанье крыльев.
— Мы все устали, — сказал Хэрн. — Потому я и сорвался. Я просто надеялся, что Гулл хоть сегодня даст нам поспать спокойно — а то скоро мы станем не лучше его.
— Непохоже, чтобы это было от усталости, — сказала я. Я чувствовала себя совершенно по-дурацки.
— Ну, как бы там ни было, это говорила не мама, — сказал Хэрн. — Она умерла. Да, правда, мне тоже на секунду почудился ее голос. Но давай мы лучше не будем рассказывать про это Робин, ладно? Она разволнуется, да и все.
Я согласилась. Робин нетрудно взволновать. Мы вернулись обратно и помогли Робин приготовить ужин. Утенок появился только тогда, когда еда была уже готова. Хэрн мрачно посмотрел на него, но ничего не сказал. Утенок уселся, прижимая к себе Леди, и тоже не стал ничего говорить.
Гулл есть не стал. Он лежал в лодке, становился все холоднее и только повторял: «Почему мы не плывем дальше?» Робин закутала его во все одеяла, сколько их у нас было, но Гулл не согревался. Утром он тоже не поел. Но, по крайней мере, этой ночью он вел себя тихо. Утенок, не дожидаясь просьб, отдал Гуллу Леди, и мы наконец смогли выспаться.
На следующий день мы поплыли дальше по озеру. К середине утра мы увидели, как впереди встает высокий фиолетовый берег, и подумали, что озеро заканчивается. Но мы никак не могли найти, где же Река вытекает из него. Хэрн сказал, что она обязательно должна отсюда вытекать, поскольку течение в середине озера оставалось все таким же сильным. Мы договорились, что пообедаем где-нибудь на холмистом фиолетовом берегу, а потом поищем, куда же задевалась Река. Потому, когда берег приблизился, Хэрн спустил парус — он хотел подойти к прибрежным скалам на веслах. Вообще-то мы хорошо знали Реку — но тут мы попали впросак. Озеро казалось тихим и спокойным, а маячащие впереди скалы были настолько большими, что мы поняли, насколько быстро движемся, лишь после того, как спустили парус. Да и то потому, что увидели, что лодка и не думает останавливаться. Бочки, всяческие ящики и стволы деревьев продолжали плыть рядом с нами, с прежней скоростью, а горы неслись нам навстречу.
— Ой, как хорошо! — воскликнул Гулл, лежавший на дне лодки. — Наконец-то мы поплыли побыстрее!
— Я сейчас ему врежу! — оскалившись, заорал Хэрн. — Вот ей же ей, врежу!
Он втянул весла обратно в лодку, потому что проку с них не было никакого — только лодка из-за них начала вертеться, — и попытался снова поднять парус.
