Аликс надеялась, что найдется кто-нибудь, чтобы помочь ей с ребенком. В ее жизни рядом всегда был кто-то, кто помогал ей во всем: одна служанка одевала ее и причесывала, другая – разжигала огонь в камине зимой и открывала окна летом. После похорон мужа она одевалась сама. Самостоятельная укладка волос в прическу знаменовала собой начало новой жизни.
      Но если в случае необходимости она могла сама одеться и причесаться, то в уходе за ребенком у нее не было никакого опыта. Единственная дочь в семье, она была слишком юной, чтобы помнить годы, проведенные в Италии, где ее мать была деревенской колдуньей и где Аликс играла с другими детьми. Она уже забыла, как надо обращаться с детьми.
      Нельзя сказать, что добрые монахи совсем отвернулись от нее. Как-никак она была графиней и принадлежала к могущественному дому герцогов Бургундских. Но дело заключалось в том, что монахи не знали, из кого выйдет хорошая нянька, а из кого – нет. Суже де Монтбар, аббат благочестивый и хитрый, сам выбрал ей помощницу, но так как большинство были уже заняты на полях, готовя землю к посадкам, ему пришлось выбирать из тех, кто не работал в поле.
      Он выбрал набожную старую деву, которая охотно согласилась помочь леди Аликс в ее затруднительном положении. Женщина была полна благих намерений и очень послушна, чего, по мнению монахов, было вполне достаточно, чтобы с честью выйти из любой ситуации. То, что она ничего не знала о детях или откуда они берутся, она преодолеет с Божьей помощью.
      – Я Мария, – назвалась она, представ перед Аликс на следующее утро. – Я вас знаю.
      Она бросила огромный льняной узел на сухой чабрец, который монахи рассыпали по полу, чтобы он впитывал в себя зимой влагу, посмотрела на Аликс и широко улыбнулась, обнажив кривые зубы.
      В ответ Аликс тоже улыбнулась. Но как только она начала задавать вопросы, у нее возникли серьезные сомнения относительно компетенции Марии. Она покраснела и покачала головой, когда Аликс спросила, есть ли у нее муж; она покраснела еще гуще, когда вопрос коснулся ее возможных детей.
      – Как можно иметь детей, не имея мужа? – удивилась она.
      Аликс вздохнула и задала следующий вопрос – насчет возможных сестер или братьев. От этого вопроса Мария зашлась в кашле.
      Иврен, мирно спавший всю ночь, начал хныкать, как только Мария вошла в келью. Женщина посмотрела на маленький бочонок, где он лежал, затем на Аликс и снова на ребенка.
      – Ребенок плачет, – сказала она, не сделав ни малейшего движения, чтобы подойти к нему.
      – Полагаю, дети всегда плачут, когда проснутся, – ответила Аликс.
      Мария кивнула в знак согласия.
      – Это означает, что они чего-то хотят, – проговорила Аликс. – Мне кажется, он проголодался.
      Обе женщины смотрели на узел в руках Марии с таким видом, словно нашли священный грааль.
      Ну если не священный грааль, то хотя бы вьючную лошадь с бидоном молока на ней. Руки Аликс нащупали в узле глиняный кувшин, содержимое которого было еще теплым. Молоко, судя по всему, было от одной из коз, которые паслись на холмах, окружавших монастырь. Она мысленно поблагодарила монаха, который догадался прислать им такой ценный подарок.
      – Но здесь нет чашки, – огорчилась она. – Как он будет пить молоко без чашки?
      – Возможно, он еще слишком мал для чашки, – весело заметила Мария. – Не все дети умеют в младенчестве справляться с чашкой.
      Аликс была с ней согласна, но решила промолчать. Она заглянула в плетеную корзину и стала искать среди яблок, сыров, бутылок с водой и вином хоть что-нибудь, похожее на сосуд, но ничего не нашла. А тем временем Иврен продолжал голосить. Его лицо покраснело от плача.
      – Давай сначала его осмотрим, – предложила Аликс. Мария охотно согласилась.
      У графини де Мерсье возникло подозрение, что в данный момент Мария согласилась бы и с существованием единорога, если бы речь зашла о нем. Но она промолчала, опасаясь, что женщина может обидеться и оставить ее одну с плачущим ребенком. От одной этой мысли она пришла в ужас и постаралась улыбнуться как можно приветливее.
      Они подошли к импровизированной люльке и посмотрели на заходящегося в крике младенца.
      – Боже мой! – воскликнула Мария, осенив себя крестом.
      Аликс тоже захотелось перекреститься, а потом отругать себя за то, что она не додумалась взять с собой одну из Софи – мать или дочь.
      – Я ничего не знаю о детях, – жалобно протянула Аликс, забыв, что она леди де Мерсье. – Я уроню его, если возьму на руки.
      Специфический запах, наполнивший воздух, породил новую проблему.
      – Он сходил под себя, – изрекла Мария, с надеждой посмотрев, на свою новую хозяйку.
      В этом деле Аликс хоть что-то понимала. Она приказала Марии поискать в узле пеленки. Когда ничего похожего не было найдено, Аликс указала на свою висевшую на стуле нижнюю рубашку и попросила Марию разорвать ее. Когда рубашка была разорвана, Аликс вытащила запачканную пеленку из-под сучащего ногами Иврена и подмыла его водой из бутылки. Затем она протерла его попку апельсиново-гвоздичным маслом, которое привезла с собой. Иврену это понравилось, и он молчал все то время, пока она вытирала и пеленала его. Но вскоре он снова зашелся криком. Аликс была довольна своим первым шагом и уверенно, приступила ко второму.
      – Принеси мою чашку, – приказала она Марии, с восхищением смотревшей на нее. – Она из серебра, а не из дерева, но я думаю, что для ребенка в этом нет никакой разницы.
      Однако она не была в этом абсолютно уверена. Она подозревала, что существуют определенные правила по уходу за ребенком, и ей приходилось видеть – даже среди детей королевской семьи, – что они всегда пьют из маленьких деревянных чашечек. Она подозревала, что на это есть причина и эта причина связана с вредным воздействием серебра. Она не знала многих вещей и была совершенно невежественна в вопросе о детях и легко могла причинить зло, стараясь сделать как лучше. Но она уже не могла остановиться.
      – Принеси молоко, – приказала она. Мария снова охотно бросилась выполнять ее приказ. Аликс села на стул, на котором предыдущей ночью сидел Гаска, и положила младенца к себе на колени. Она поднесла чашку к его губам, и он начал жадно пить. Мария вздохнула с облегчением. Ребенок осушил чашку, но продолжал чмокать губами, и Аликс, почувствовав себя более уверенно, приказала Марии принести еще молока.
      – Его надо искупать, – авторитетно заявила Аликс. – Как только он допьет молоко, я этим займусь. Пожалуйста, Мария, принеси горячей воды.
      Служанка, быстро присев в реверансе, исчезла из дома еще до того, как слова Аликс растворились в воздухе.
      Утолив первый голод, ребенок стал пить медленнее. Он ближе придвинулся к Аликс и даже положил свою маленькую ручку поверх ее руки, державшей чашку. Аликс уткнулась носом в мягкие волосенки Иврена и крепко прижала его к себе. Он допил молоко до последней капли, и вскоре они оба погрузились в сон.
 
      Северин Бригант, известный своей дисциплиной и отвагой, не мог заставить себя выбросить. Аликс из головы. Он думал о ней так часто, что стал побаиваться за свою психику. Здравый смысл позволял ему управлять своей жизнью и своими поступками. Разумом он понимал, что она соврала ему о ребенке, и он должен отделаться от нее как можно скорее. Но он этого не сделал. Вместо этого он послушно сопроводил ее и монаха в монастырь. Он не спросил ее о причинах ее поступка. Он не разоблачил ее ложь. Никогда в жизни поцелуй не производил на него такого впечатления. Он был напуган этим фактом, потому что, как только закрывал глаза, видел ее перед собой и ощущал вкус этого поцелуя. Он все еще чувствовал нежные изгибы ее тела и его податливость в его руках. Она полностью завладела его умом, и он помнил о ней даже во время сражений.
      Северин знал, что без этого поцелуя он бы никогда не покинул замок Мерсье, оставив его в руках де Гини. Герцогу это не понравится. Он приказал ему не спускать с де Гини глаз. То, что де Гини так часто уезжал молиться к уединенной гробнице, не одобрили бы даже монахи. Он был уверен, что де Гини ускользал совершать зло – но против кого и зачем? – и это не давало ему покоя.
      Но он знал, что непременно узнает секрет де Гини, и не сомневался, что тот догадывается об этом.
      – Но он определенно не посмеет составлять заговор против своего брата, – шептал Северин, направляясь к аббату Суже. – Он не осмелится сделать это.
      Аббат ждал его в маленькой комнате рядом с трапезной, где монахи в молчании принимали пищу. Аббат был маленьким подвижным человеком, хорошо известным своей ученостью и умением плести интриги. В отличие от многих религиозных современников он достиг своего высокого положения, поддерживая людей, способных изобрести что-то необычное. Он был одним из первых, кто одобрил идею закрепления круглых линз в стальные оправы, чтобы улучшить зрение близоруких. Это сооружение сидело у него на голове, когда он при появлении Северина заставил свои округлые формы принять стоячее положение. Рыцарь Бригант не был подготовлен к такому крепкому объятию, каким его встретил аббат.
      – Какой величайший сюрприз для меня видеть тебя здесь, сын мой! – воскликнул священник.
      – И для меня тоже, – ответил Северин, освобождаясь из объятий и прикладываясь к железному кольцу на руке прелата. – Мы так давно не виделись.
      – Так давно, что я даже не могу вспомнить, – ответил Суже, указывая головой на кожаное кресло. – Но эти годы пошли тебе на пользу. Я слышал, что ты преуспел с тех пор, как мы виделись при дворе короля Карла.
      – Я возглавляю «Золотую армию», – ответил Северин.
      – Ах да, армию твоего дяди.
      Северин обвел взглядом простую комнату с полированным полом и покрытыми известью стенами и вспомнил искусно выложенные изразцами полы и камин, украшенный сложным рисунком, во дворце Мерсье.
      – Жизнь рыцаря очень похожа на жизнь монаха, – улыбнулся Суже. – Ты не находишь?
      – Пожалуй, это соответствует действительности. Мы живем простой жизнью, спим на жестких постелях, проводим многие годы вдали от дома. Вы правы: во многом наши жизни схожи.
      – И в каждой из наших жизней есть собственная борьба, которую мы вынуждены вести. А сейчас расскажи мне, что происходит в этой войне, которую Бургундия нам навязала.
      – Генрих Английский сообщает, что с наступлением весны он переправится через канал, – ответил Северин. – Жану Бургундскому еще только предстоит приехать в Мерсье, чтобы стать его законным лордом, но это случится очень скоро. Он не сможет проигнорировать тот факт, что его брат занял замок.
      Обычно добродушное лицо аббата стало жестким, но, когда он заговорил, его голос остался тихим и приветливым:
      – Герцог очень обязан своему старшему брату, и не только потому, что он завоевал Мерсье. Разве не сэр Ланселот спас жизнь герцогу Жану в битве при Никополе?
      – Рыцарь де Гини сформировал часть охраны своего брата. Отец герцога Филипп Смелый навязал Франции крестовый поход, а его сын возглавил его, хотя в то время еще не был посвящен в рыцари. Жан Бургундский получил свои золотые шпоры спустя несколько недель после начала похода. Рыцарю де Гини было приказано добыть победу любой ценой. На поле сражения, когда победа была уже предопределена, султан Баязид должен был убить герцога Жана, но Ланселот де Гини не позволил ему это сделать.
      – И его награда за этот великий подвиг – ничего?
      Рыцарь Бригант молчал. С полей до них доносились песнопения работающих там монахов.
      – Они оба были молоды, – нарушил наконец молчание Бригант. – Возможно, рыцарь де Гини что-нибудь и получил бы, когда наступило более подходящее время. Бургундия уже и без того опустошена – она заплатила выкуп за жизнь Жана, который потребовал от нее Баязид. Тогда не было богатых свободных земель, чтобы откупиться от него. Когда старый герцог умер, Жан стал править королевством вместо него. Он странный человек, его называют Жаном Бесстрашным. Это человек, которого нельзя назвать ни хорошим, ни плохим, но он действительно не ведает страха и делает все, чтобы возвеличить себя и узаконить свое положение. Возможно, Ланселот де Гини и является его сводным братом. Возможно, герцог обязан ему жизнью. Но Жан не считает себя обязанным ему. Он верит, что сам Господь возвел его на престол.
      – Очевидно, он не хочет привлекать внимание к порочащему его родству, – заметил аббат Суже.
      – Трудно сказать, – пожал плечами Северин.
      – Но они будут по одну сторону в этой войне?
      – Очевидно, так, – ответил Северин и ловко переключился на другую тему, которая, как Он знал, тоже весьма интересовала аббата Суже: – У аббатства достаточно запасов продовольствия на случай войны?
      Суже, заметив уловку Северина, понимающе улыбнулся, хотя ему и не хотелось уходить от темы, которая, разумеется, была слишком деликатной для человека, выполняющего поручение герцога Жана.
      – Аббатство подготовилось, насколько это было возможно, – ответил он. – Мы уже приступили к первым посадкам, хотя погода еще не устоялась. Господь не в первый раз удивляет нас морозом после дня весеннего равноденствия. Но мы надеемся и молимся, чтобы он послал нам хороший урожай. Если придет Генрих Английский – вернее будет сказать, когда он придет, – ни аббатство, ни прилегающая к нему деревня не будут испытывать нужды. Хочу надеяться, что война обойдет нас стороной, хотя бы до тех пор, пока мы не снимем первый урожай.
      – Советую вам как следует подготовиться, – произнес Северин. – От-Флер расположен на дороге, ведущей из Кале в Париж.
      – Падре Гаска сказал мне, что через несколько недель вы поедете этой дорогой.
      – Я отправлюсь в Рим, когда герцог Жан освободит меня от моих теперешних обязанностей. Италия – моя родина.
      – Больше, чем Англия?
      – Я никогда не был в Англии, – ответил Северин. – Я ничего о ней не знаю. Но так как Бургундия является союзницей Англии в этой войне за трон, герцог считает, что ему нужно заручиться поддержкой папы.
      – Папе римскому, который противостоит папе, сидящему в Авиньоне…
      – …и известному как французский папа, так как он пасет души тех, кто служит королю Франции.
      – В этом бренном мире нет ничего святого, – пробурчал аббат, машинально поглаживая болевший локоть. – И очень много зла. Жак де Моле, последний из великих магистров тамплиеров, проклял Филиппа Красивого и его прихвостня Климента Шестого, пока его поджаривали на костре. Ты помнишь эту историю?
      – Как можно ее не помнить? Это проклятие и положило начало войне, которая нам предстоит.
      – И которая может продлиться сто лет, – заключил старый аббат. – Когда Филиппу взбрело в голову напасть на тамплиеров и стереть их с лица земли, его просили пощадить Великого магистра. Жак де Моле ведь был крестным отцом единственной дочери короля Изабеллы. Они с королем были друзьями. Но Великий магистр отказался от спасения ради ордена, и, когда пламя костра охватило его, он проклял папу и короля до тринадцатого колена. Он кричал, что через год встретится с папой и королем на Божьем суде.
      Северин подхватил тему, поднятую аббатом:
      – Против тамплиеров было выдвинуто обвинение в колдовстве, и их пытали, чтобы добиться признания. Мой отец читал документ, написанный учителем падре Гаской из Парижского университета. Вы когда-нибудь видели его?
      – Когда-то давно падре Гаска был настолько любезен, что показал его мне. Но совсем недавно я снова прочитал его, и меня охватила тревога. Я увидел в нем знамение.
      – Знамение?
      – Это ужасная легенда, – неохотно сказал Суже. – Через месяц после смерти Моле умер папа Климент. Спустя шесть месяцев за ним последовал король. Он простудился на охоте и умер, хотя до этого никогда не болел.
      – Но он оставил троих сыновей, которые по очереди занимали трон! – удивился Северин.
      – И быстро умирали, – закончил Суже. – Людовик Десятый, Филипп Пятый и Карл Четвертый сходили в могилу один за другим. Один из них умер в возрасте двадцати семи лет, второй – двадцати восьми и третий – тридцати трех лет. Осталась единственная дочь короля, Изабелла, которая, по слухам, была колдуньей. – Суже поежился словно от холода. Его лицо исказила гримаса. – Она была колдуньей, – повторил аббат.
      Северин никогда не слышал об этом, но слова аббата не прошли мимо его сознания. Сколько раз его семью обвиняли в колдовстве и пособничестве тамплиерам!
      – Изабелла Французская? – уточнил Северин.
      – Раньше она была Изабелла Английская, – ответил улыбаясь аббат. – Она была совсем юной, когда вышла замуж за Эдуарда Второго, короля Англии, и была обвинена в его убийстве, совершенном ее любовником. Она была женщиной, которую боялись и ненавидели, и считали, что она оказывает плохое влияние на сына, который потом занял трон и стал называться Эдуардом Третьим. Под его влиянием Изабелла стала претендовать на французский престол, но принцы и пэры Франции, а также Французский университет были против того, чтобы на троне сидела женщина, и корона была отдана Филиппу Валуа. Народ ненавидел его.
      В общем, Северин был доволен временем, проведенным с аббатом. Ему доставил удовольствие разговор с ним, и ему удалось, несмотря на осторожность аббата, выведать у него больше, чем он рассчитывал. Это было одной из причин его радостного настроения. Но были и другие причины. Из-за грядущей войны, о которой они говорили, ему удалось выкинуть из головы все посторонние мысли. Он больше не думал об Аликс, и аромат ее духов больше не преследовал его.
      Однажды отец, как всегда пьяный, шепнул ему, что женщина, которая носит мальтийскую звезду, – это Магдалена, богиня тамплиеров, колдунья, накликающая войну.
      Северин никогда не придавал значения пьяному лепету отца.
      Сейчас он задумался, не околдовали ли его.

      – Это мистическое место! – воскликнула Аликс. Она бы громко захлопала в ладоши, если бы не держала на руках Иврена. – Никогда в жизни я не видела такого чудесного снега.
      – Для этих мест снег нормальное явление, – проворчала Мария. – Эта земля благословенна, и на нее не влияют даже законы природы. Снег в апреле у нас не впервые, так же как и цветы в декабре.
      – Цветы? – Аликс с сомнением посмотрела на женщину.
      – Цветы под снегом, – уточнила Мария. – Маленькие фиолетовые цветочки. Если хотите, можете увидеть их сами. Они растут на берегу ручья. Я видела их однажды или дважды, но они расцветают только под весенним снегом.
      Аликс понравились и цветы и сказка о них.
      – Но они не могут расти сейчас, – усомнилась она, желая, чтобы ее убедили в обратном.
      – Кто бы мог вчера поверить, что снег покроет землю в апреле? Идите на берег ручья, если вы мне не верите. Я не сомневаюсь, что вы найдете там цветы.
      Аликс испытывала большое искушение. Ее жизнь в стенах замка не позволяла ей путешествовать и делать открытия. Если Робер когда и замечал ее, то хвалил ее за страсть к чтению, музыке и рисованию, и она, чтобы завоевать его расположение, старалась развивать именно эти качества. У него не было интереса к цветущим под снегом цветам – во всяком случае, он не делился с ней этим открытием, – а она сама его не проявляла.
      Сейчас в ней проснулся интерес.
      – Фиолетовые цветочки? – переспросила она. – Под снегом?
      Мария кивнула.
      Передав Иврена Марии, Аликс поплотнее закуталась в бархатную накидку. С неба падал густой снег. Березы и ели были окутаны снежным покровом и сияли под ярким солнцем. Было похоже, что снег будет идти весь день.
      – Если снег растает, то и цветы исчезнут, – прошептала Аликс.
      Мария указала ей нужное направление, и Аликс, накинув на голову капюшон, шагнула в новый для нее мир снега и тишины.
      Хотя аббат Суже не пришел к ней сам, он передал ей через падре Гаску письмо, в котором сообщал, что просит короля оказать помощь ребенку Робера. Он считал, что лучше просить помощи непосредственно из Парижа, чем из столицы Бургундии Дижона, особенно при тех обстоятельствах, что сложились в замке Мерсье. Никто пока не знал планов герцога, хотя полагали, что у него уже сложилось мнение об измене Робера, а потому аббат решил обратиться к человеку, который мог посочувствовать графу.
      В эти тревожные времена то, что считалось нелояльностью по отношению к одному лорду, могло рассматриваться как лояльность к другому. Чтобы помешать планам герцога, королю придется отдать Иврена какому-нибудь могущественному человеку, желательно сильному пэру с Юга, но не человеку из Бургундии. Предатель граф Мерсье или не предатель, в его ребенке течет кровь Мерсье, и он может еще пригодиться. Король может использовать его, если пожелает отобрать у Ланселота де Гини замок Мерсье. Аликс улыбнулась, пробираясь через снег. Она выполнила свой долг перед мужем. Она сдержала свое слово и нашла Иврену безопасное место.
      – Теперь мне осталось только ждать, – проговорила она. Ее слова разорвали тишину, и эхо прокатилось по лесу.
      Но ждать чего?
      Определенно не замка Мерсье. Какое бы решение ни было принято, ясно одно – замок перестал быть ее домом. Это она поняла. Так сказал ей рыцарь де Гини. Она была неудобной женщиной, а судьба таких женщин чаще всего приводит в монастырь.
      Этот факт был неопровержимым и таким же известным, как то, что земля плоская. Скоро – и даже очень скоро – она покинет чудесный замок Мерсье. Она покинет свой дом.
      Словно он никогда и не был ее домом.
      Аликс шла к ручью, уверенная, что сейчас она на правильном пути, хотя сама не знала, откуда в ней возникла такая уверенность. Она снова вспомнила о поцелуе Северина Бриганта. Она ощущала, вкус этого поцелуя, чуяла запах, исходивший от рыцаря. Она слышала его голос: «Вы поменяете одну одинокую постель на другую».
      Не сейчас. Пока этот момент еще не наступил.
      У нее есть Магдалена, чтобы указывать ей путь.
      Аликс все еще не имела ясного представления о Магдалене и ее силе – если, конечно, согласно легенде у нее была какая-то сила, – но она чувствовала эту силу в себе.
      Она поцеловала Северина Бриганта, и ей понравился этот поцелуй. Северин не был похож на Робера. В нем не было той утонченности, которая так пленила Аликс, когда ее будущий муж шел к ней через толпу придворных императора Сигизмунда. Северин Бригант был широким в кости и узким в знаниях. В нем не было ничего сверкающего. Его волосы напоминали цвет золотистой пшеницы, а не золотую нить; его глаза были скорее цвета земли, а не оникса. Но все это уже не заботило Аликс. Драгоценные камни могут быть холодными. Они могут быть хрупкими. Брак с Робером де Мерсье убедил ее в этом.
      «Ты влюбилась в человека, который не может тебя полюбить. Он совсем не похож на твоего мужа, и его поведение совеем другое, но, несмотря на эти различия, он такой же мужчина, как и все. В его жизни нет для тебя места. Берегись!» – говорил ей внутренний голос.
      Все еще впереди, думала она, возражая этому голосу. Она жива, а Робер мертв, и ее жизнь с ним осталась позади. Она выбрала свою судьбу, отказавшись вернуться под кров своих родителей. И хотя она знала, что они любят ее, их любовь друг к другу была настолько велика, что ей не было там места. Чтобы не чувствовать себя лишней, она не вернется в Венгрию, а уйдет в монастырь, ведь монастырь – это еще не могила.
      «И у тебя всегда есть Бельведер, – нашептывала ей Магдалена. – Пусть будет что будет, но Бельведер у тебя есть».
      Она была одинока и беззащитна, а Бельведер был далеко. К тому же скоро начнется война, в которую будут вовлечены Англия, Франция и Италия. Так было во времена ее матери и ее бабушки. Она не знала почему, но с приходом Магдалены всегда начиналась война. Ей не суждено вернуться домой. Лучше об этом и не думать. Лучше сдаться без борьбы и остаться в монастыре. Она может оказаться там полезной.
      Внезапно ее взгляду предстала картина: ручей и двое животных, пьющих из него.
      Аликс замерла, глядя на олениху и олененка.
      – Молчите, – услышала она тихий голос Северина. – И не двигайтесь.
      Его голос, внезапно раздавшийся за спиной, должен был бы ее испугать, но этого не случилось. Аликс застыла, сдерживая дыхание. Она, знала, что то, что она увидела, было колдовством и его совершила Магдалена.
      Аликс наблюдала, как олениха и олененок опустили свои изящные мордочки в воду ручья. Затем малыш поднял голову вверх и потряс ею, разбрызгивая сверкающие капли воды. Его мать заботливо обнюхала детеныша. Шаги за спиной приближались. Аликс чуть-чуть повернула голову на звук шагов.
      – Не разговаривайте.
      Он был за ее спиной. Она видела клубы его дыхания на морозном воздухе и чувствовала его тепло на своей щеке. Он стоял совсем близко. Она вдыхала его чистый мужской запах, смешанный с запахом сосен и горящих дров, которыми был пропитан утренний воздух, закрыв глаза и не шевелясь. В ее голове не было ни единой мысли. У нее еще будет время подумать, когда она останется одна в стенах монастыря. Она может провести там всю жизнь; предаваясь размышлениям.
      Но сейчас она не в монастыре.
      Сейчас рядом с ней Северин.
      И вокруг нее раскинулся сверкающий чистый мир, эти два милых животных и шепот мужчины у нее за спиной. Она, замужняя женщина, никогда не чувствовала дыхание мужчины так близко, за исключением тех случаев, когда он приходил к ней, разгоряченный вином или влекомый чувством долга.
      Но то был Робер, а Робер остался в прошлом. Как монастырь в будущем, но не сейчас. Сейчас был другой мужчина и другое место, и все это было далеко от Мерсье. Сейчас рядом был человек, который мог научить ее вещам, которые ей, возможно, давно бы стоило узнать.
      «Если у тебя хватит мужества узнать их».
      Луч солнца упал на мальтийскую звезду, висевшую у нее на шее, и ее яркий свет отразился на снегу. Олененок с матерью увидели это отражение, и олениха, подняв голову, посмотрела на Аликс большими красивыми глазами. Она совсем не испугалась людей. Аликс стояла словно заколдованная. Ей хотелось перекреститься и помолиться святому архангелу Михаилу, но она не сделала ни того, ни другого. Если это было колдовство, то она предпочитала его магию грубой реальности своей жизни.
      И кроме того, рядом был Северин.
      – Посмотри, они приближаются, – прошептала Аликс.
      Олененок поднял мордочку и понюхал воздух.
      – Он кое-что чует, потому и приближается, – тихо ответил он. – Сними перчатку и дай ему это.
      Аликс послушно стянула с руки кожаную перчатку. Немного поколебавшись, она протянула Северину руку. Он вложил в нее какой-то песок. Струйка этого песка просочилась сквозь пальцы и засверкала на снегу.
      – Это соль, – пояснил Северин. – Они приходят сюда за ней.
      Нюхая воздух, олени приближались.
      Очень медленно и с большой осторожностью графиня де Мерсье, не связанная рамками условности своего титула, протянула к ним обнаженную руку.
 
      – Ты следил за мной? – спросила Аликс два дня спустя, когда они ехали по извилистой дороге, возвращаясь в Мерсье. – Иначе как ты мог оказаться в лесу?
      Задавая эти вопросы, она смотрела не на Северина, а на поводья в руке, на вылетающий из-под копыт сверкающий снег, пытаясь вычислить, как долго они еще будут ехать в полном одиночестве, прежде чем выедут на главную дорогу пилигримов, ведущую на Север.
      – Ты следил за мной? – повторила она, не получив ответа. – Иначе как бы ты оказался в лесу?
      Северин в ответ громко рассмеялся, спугнув при этом стаю скворцов, которая сорвалась с дерева и взмыла высоко в небо. Его дыхание было морозным, и это напомнило Аликс, и лес, и ручей, и время волшебства. Она снова ощутила шершавость языка молодого олененка на своей ладони. Эти воспоминания, заставили ее покраснеть и заерзать в седле.
      – Я не думал найти тебя там, – ответил Северин. – Но я ничуть не удивился, когда увидел тебя.
      – Не удивился? Я была в самой гуще леса. Почему же ты не удивился?
      – А ты удивилась, увидев меня?
      – Нет.
      Они не смотрели друг на друга.
      – Монахи не разрешают там охотиться, – произнес Северин. – Они считают эту землю святой, где может без страха жить любая Божья тварь. Животные там никогда не знали зла и поэтому ничего не боятся. Олененок подошел к тебе, потому что надеялся получить соль. Это всем хорошо известно.
      Аликс снова вспомнила олененка и внезапно подумала, как было бы хорошо, если бы вместо него по ее ладони водил языком Северин. Мысль в ее голове вспыхнула и погасла, но потрясение осталось.
      – О Господи, – прошептала она, густо покраснев, – я совсем заблудилась.
      – Заблудились? Уверяю вас, миледи, мы на правильном пути. Мы приедем в замок еще до темноты, задолго до звона колоколов, созывающих к вечере.
      – Что вы намереваетесь делать, когда мы вернемся в Мерсье? – быстро спросила Аликс, меняя тему разговора.
      – Герцог посылает меня в Рим с посланием для папы. Я выполню его приказ, а затем вернусь домой.
      – Вы считаете Италию своим домом?
      – Это и есть мой дом. Так же, как и ваш, – добавил он, подумав.
      – Пожалуй, вы правы, – ответила она. – У меня там замок. Мой отец подарил мне его в качестве приданого. Он лично мой и не входит в состояние Мерсье. Я считаю Бельведер своим домом. Я никогда раньше не думала об Италии как о своем доме.
      – И однако, это ваша родина, – вздохнул Северин. – Так же, как и моя.
      Аликс задумалась.
      – Мы с вами в родстве, – вдруг выпалила она. – Сестра моего отца замужем за Бельденом Арнонкуром. Она ваша тетя по браку.
      – Я это знаю, – кивнул Северин, глядя вперед.
      – У них четверо здоровых сыновей, – продолжала она.
      – И это я тоже знаю, – ответил он, не глядя на нее. Аликс тоже не смотрела на него. – Я слышал о Бельдене Арнонкуре и его делах. Он известный человек. Он был советником короля Генриха. Я часто думал о его сыновьях, моих кузенах, и размышлял, что это значит – иметь семью? Я был у моих родителей единственным ребенком.
      – Я тоже.
      – И все же мы в родстве. Можно сказать, что мы семья.
      – Но мы не связаны кровным родством. В нашем поцелуе нет ничего предосудительного. – Как только эти слова сорвались с ее губ, Аликс густо покраснела.