Своя ноша

Я уже начала отчаиваться, что этого никогда не случится. — Она с нежностью улыбнулась Джоан. — Том… ну, он был перекати-полем. А Эрвив, наоборот, врос корнями в семейный бизнес и стал настоящим трудоголиком. Но когда он пригласил тебя провести у нас какое-то время после похорон Тома, я подумала, что это знак свыше! Мне доставляло радость просто смотреть на тебя… и надеяться на будущее. Я видела, что происходит между вами. Да и кто бы этого не увидел? Я замечала, что вы пытаетесь сдерживать свои чувства, хотите получше узнать друг друга перед тем, как прийти к какому-то решению. Хотя Эрвин и я уже довольно много знали о тебе из рассказов Тома.

Мысль о том, что мой единственный оставшийся в живых сын встретил настоящую любовь, дала мне силы пережить ужасное горе. И вот, когда он позвонил несколько дней назад, чтобы узнать, как я себя чувствую, я попросила разрешить приехать к вам. Я не собираюсь оставаться надолго, — поспешно добавила Саманта. — У вас медовый месяц. Но я подумала, что, если увижу вас обоих, это укрепит мою веру в Божью справедливость. Ведь Он посылает нам как хорошее, так и плохое и дает силы, чтобы со всем справиться.

Улыбка Саманта сияла любовью и спокойствием, в то время как у Джоан сердце обливалось кровью. Как отважиться открыть правду и разрушить хрупкое счастье этой женщины, снова погрузить ее в темную пучину горя?

Эрвин решил, что они должны и дальше изображать счастливую семейную пару, поскольку знал: правда убьет Саманту. Джоан поняла это. То, что она раньше считала тираническим принуждением, теперь казалось ей разумным решением человека, который сознает свой долг перед матерью.

Бог свидетель, Джоан не собиралась соглашаться с мужем или оправдывать его. Она хотела навсегда вычеркнуть Эрвина из своей жизни, никогда больше не видеть его и не слышать о нем. И предвидела, что ей придется пройти долгий путь, чтобы окончательно избавиться от боли, которую она испытывала, осознав, что любовь Эрвина в одночасье превратилась в ненависть.

Не зная, что сказать Саманте, Джоан вновь наполнила ее бокал и сделала глоток из своего, все еще нетронутого. В этот момент послышался голос Эрвина:

— Ты уверена, что тебе можно пить? Ну как же, беременность и алкоголь несовместимы!

Ребенок Тома был еще одним существом, о котором ему предстояло теперь заботиться.

— Не сердись. Скоро будем ужинать. Лучше присоединяйся к нам! — ответила за невестку Саманта, не подозревавшая об истинной причине недовольства сына. Затем она подняла бокал, и в глазах ее блеснули гордость и материнская любовь.

Джоан поставила свой бокал на низкий сто лик, чувствуя, что руки у нее слегка дрожат. Затем украдкой взглянула на Эрвина. Тот улыбнулся матери и небрежной походкой вошел в комнату, засунув руки в карманы обтягивающих черных брюк. Белая шелковая рубашка мягко облегала широкие плечи.

Красоту его мужественного лица немного нарушали глубокие складки, залегшие в углах четко очерченного рта. Смуглая кожа приобрела нездоровый желтоватый оттенок. Джоан подумала, что эта неделя не прошла бесследно и для него, и неожиданно ощутила прилив сострадания. Если бы только он выслушал ее до конца, то поверил бы, что они с Томом никогда не были любовниками.

— Ну вот, теперь вы вместе, — начала Саманта, глядя на них сияющими глазами. Джоан удивилась: неужели эта умудренная жизнью женщина настолько ослеплена восторгом от увиденного, что даже не подозревает ничего плохого? — И я хочу вам сообщить, что приехала вовсе не за тем, чтобы изображать кумушку при молодоженах. Есть одна вещь, которую мне нужно обсудить с вами обоими. Конечно, я могла бы сказать об этом по телефону или написать, но я хотела, чтобы вы были рядом со мной…

Голос Саманты непроизвольно дрогнул, и Джоан поняла, что под ее внешней жизнерадостностью по-прежнему скрывается глубокая скорбь.

— Мы очень рады, что ты приехала, — мягко произнес Эрвин и слегка сжал плечо матери. — Я сам еще ничего здесь толком не осмотрел, так что теперь у нас будет прекрасная возможность делать это вместе. Моя жена очень хочет показать нам все свои любимые места.

На самом деле Джоан и не подозревала о таком своем намерении. Роль преданной жены, которая с увлечением таскает мужа и его мать на долгие экскурсии вдоль побережья, окончательно подорвет ее силы. Она пришла в такое замешательство, что, когда Эрвин спросил: «Так что же ты хотела с нами обсудить, ма? — поспешно встала и сказала первое, что взбрело на ум:

— Пора готовить ужин. Вы наверняка проголодались, Саманта. Может, расскажете нам обо всем за едой?

Джоан взяла свой бокал, пошла в кухню и опять плотно закрыла за собой дверь. Сердце ее бешено колотилось. Саманта сказала, что погостит у них совсем недолго. Но все равно это будут мучительные дни. Неужели она считает их с Эрвином счастливыми новобрачными? Но в то же время, какие у нее могли быть поводы для подозрений? Джоан не хотела еще сильнее омрачать жизнь этой и без того несчастной женщины, но понимала, что дальше так продолжаться не может. Теперешняя ситуация уже сей час была почти невыносима для нее.

Она выплеснула в раковину остатки вина. Эр-вин прав: ей лучше воздерживаться от спиртного.

— Я рад, что ты согласилась с моим решением, — услышала Джоан за спиной все тот же холодный голос.

От неожиданности она вздрогнула. Эрвин неслышно вошел в кухню, и сейчас, после его слов, у нее появилось ощущение, словно ее неожиданно окатили холодной водой. Неужели он забыл, чем они были друг для друга еще совсем недавно?.. И разве мне не следует сделать то же самое? — подумала Джоан и отвернулась.

— На этот раз ты оказался прав. Но ты тоже можешь ошибаться, и тебе следует об этом по мнить.

Ей было все равно, задумается ли Эрвин над ее словами или нет. Он отказался выслушать ее историю и пресекал все попытки заговорить на эту тему. Что до нее, Джоан не собиралась постоянно подвергаться унижениям.

— Почему бы тебе не занять Саманту, пока я готовлю ужин?

Конечно, она многое могла бы сказать ему. Но сейчас ей хотелось одного: чтобы он со своим каменным лицом и холодными нравоучениями оставил ее в покое. Все ее чувства и без того были в беспорядке с тех пор, как она узнала, что беременна, а теперь, когда Эрвин вернулся и привез с собой мать, они грозили совсем выйти из-под контроля.

Джоан знала, что долго не выдержит, и даже не собиралась прилагать особых усилий. Но у Эрвина, похоже, были другие планы.

— Мама сейчас на террасе, наслаждается солнцем и вином. Она ведь уже немолода, и путешествие ее сильно утомило.

— Тогда ей вообще не следовало приезжать! — Джоан резко повернулась и оказалась лицом к лицу с Эрвином. — Как ты думаешь, что я почувствовала, когда увидела вас обоих? Ты мог, по крайней мере, позвонить и предупредить меня! — Едва произнеся эти слова, Джоан пожалела, что дала им сорваться с языка. Бедной женщине нужна была эта поездка, чтобы восстановить душевные силы, ненадолго позабыть о своем горе и обрести покой и счастье. Присутствие Эрвина было настолько тяжело для Джо ан, что она даже толком не понимала, о чем говорит.

— Я и не подозревал, что ты такая эгоистка. — На этот раз Эрвин взглянул на нее с откровенной неприязнью и, секунду помедлив, добавил: — Ты выглядишь нездоровой. Иди подыши свежим воздухом, ужин я приготовлю сам. И держи себя с моей матерью как подобает. Если ты хоть чем-то расстроишь ее, я заставлю тебя…

Джоан стремглав выбежала из кухни, даже не дослушав угроз. Когда она оказалась в своей комнате, ее сердце готово было выпрыгнуть из груди. Как он посмел обращаться с ней как с последней тварью? Как он мог?

Она отшвырнула туфли в угол, стянула хлопчатобумажную рубашку и шорты, в которых работала в саду, и решительно направилась в ванную.

Через десять минут Джоан вышла оттуда, завернувшись в махровое полотенце. Она знала теперь, что делать. Ради своего будущего ребенка ей следовало оставаться спокойной. И не опускаться до уровня Эрвина: не говорить жестоких и несправедливых вещей и ни на ком не срывать зло, не приходить в бешенство и не ломать вещей.

Джоан надела бирюзовое шелковое платье, не доходящее до колен и оставляющее полностью открытыми ее слегка загорелые руки. Цвет платья оттенял голубизну глаз, а тонкая ткань выгодно подчеркивала каждый изгиб тела. Скоро ей придется носить бесформенные балахоны, а после рождения ребенка она наверняка превратится в почтенную матрону. Так отчего бы сейчас не показать себя с самой лучшей стороны и не подчеркнуть свою привлекательность? Кто сможет ей это запретить? Во всяком случае, не этот наглый тип, который считается ее мужем.

С одобрением взглянув на свои длинные полуобнаженные ноги и на обтянутые нежным, ласкающим кожу шелком грудь и бедра, Джоан откинула волосы назад и слегка надушила шею лавандовой водой.

Да, она хороша собой и сексуальна! И если человек, которого она любила, так быстро охладел к ней, то уж теперь у нее хватит ума больше никогда не влюбляться. С этим покончено!

— Ты выглядишь потрясающе! — воскликнула Саманта, когда Джоан вышла во внутренний дворик, где Эрвин уже расставлял салаты на столе.

— Спасибо. — Джоан улыбнулась в ответ и села в плетеное кресло напротив гостьи. Она заметила, что своим появлением привлекла внимание Эрвина, но упорно отказывалась встретиться с ним взглядом. Каждый раз, когда он смотрел на нее сегодня, она не видела в его глазах ничего, кроме гнева или пренебрежения. Хватит с нее!

— Веришь или нет, но когда-то я была очень стройной. А потом появились сыновья, и вот что со мной стало! — Глаза Саманты весело блесну ли. А Джоан подумала: Боже мой, в один пре красный день ей предстоит узнать, что она скоро станет бабушкой… ребенка Тома.

Джоан сжала виски кончиками пальцев. Как Саманта встретит эту новость? Кажется, ей суждено, едва лишь придя в себя после одного по трясения, пережить другое, не менее тяжелое. Кто бы мог поверить, что решение, которое они с Томом приняли когда-то, породит такую цепь совершенно неожиданных последствий…

— Думаю, мне нужно переодеться к ужину, — прервала ее мысли Саманта. — Я отлучусь ненадолго, чтобы привести себя в порядок?

— Нет-нет, — поспешно сказала Джоан, которой не хотелось оставаться наедине с Эрвином.

Она чувствовала, что пока еще остается уязвимой для его обидных замечаний. Сейчас он снова ушел в кухню, но мог вернуться с минуты на минуту, а вместе с ним и все то плохое, что доставляло ей столько мук.

Джоан сделала над собой усилие и улыбнулась:

— Вы прекрасно выглядите, правда! Лучше останьтесь и мы поболтаем.

Они говорили до тех пор, пока Эрвин не появился из кухни с блюдом пасты, приправ ленной оливковым маслом и чесноком.

— Наши съестные припасы подходят к концу, — сообщил он без малейшего, намека на упрек. — Придется удовольствоваться пастой и салатами.

Да, так и должно было случиться. За последнюю неделю Джоан ни разу не выбралась в магазин, потому что чувствовала отвращение к еде и почти ничего не ела. То, что Эрвин сказал «у нас», опять на словах показывая, что они — одна семья, вызвало у нее раздражение.

— Ужасно, не правда ли, Саманта? — Улыбка Джоан была столь же ослепительна, как и ее наряд. — Мы все никак не можем выбраться в окружающий мир. Даже за едой!

Она смотрела на Эрвина и видела, что ее слова — соль на открытую рану. Рот его сжался, мышцы лица напряглись, в глазах мелькнула боль. Джоан сказала себе, что ей наплевать. Он может разложить свою обиду по полочкам, но не сможет смириться с ней. А если даже и сможет, подумала она, глядя, как Эрвин ухаживает за матерью, то все равно ему будет чертовски неприятно.

— Ну вот, а теперь, — произнесла Саманта умиротворенным и в то же время немного торжественным тоном, — я расскажу вам о том, ради чего приехала. — Она слегка провела по губам бумажной салфеткой и продолжила: — Как ты помнишь, Джоан, твоя мать помогала мне с подготовкой к вашей свадьбе и оставалась в Каслстоуве, когда ты уезжала сюда, чтобы закончить работу, а Эрвин улаживал деловые проблемы в Эдинбурге. Одним словом, за это время мы с ней очень сдружились. И сейчас… — Она перевела взгляд на сына. — Не знаю, может быть, я тороплю события, но я надеюсь, что вы вернетесь в Каслстоув и он станет вашим домом. Я бы хотела, чтобы ваши дети выросли там. Этот дом был нашим семейным гнездом вот уже много лет.

Джоан поймала предостерегающий взгляд серо-стальных глаз и изо всех сил прикусила нижнюю губу, чтобы сдержать возглас протеста.

— Ты уверена? — спросил Эрвин, слегка на клонившись вперед, для того чтобы лучше раз глядеть выражение лица матери в сумерках. — Я не хочу, чтобы ты потом раскаялась в своем решении.

Джоан недоверчиво взглянула на него. Но Эр-вин, казалось, говорил совершенно серьезно.

— Ты ведь так любишь свой дом — все твои воспоминания связаны с ним. Я уж не говорю о саде, которым ты так гордишься.

— Ну, после того как я сегодня побывала в саду Джоан, я могу быть спокойна за свой. — Саманта улыбнулась и слегка дотронулась рукой до руки сына. — Тома больше нет, да и при жизни он не стремился к оседлости. Каслстоув принадлежит вам.

— Даже если так, — возразил Эрвин, — я не хочу слишком резко вторгаться в твою жизнь. Не сейчас… — Его голос прервался, и Джоан против воли была тронута его внимательным отношением к матери. Мне бы хватило и десятой доли такого участия, подумала она.

— Обо мне не беспокойтесь! — Саманта улыбнулась им обоим. — То, что я на самом деле собиралась вам сказать, заключается в следующем: я не хочу оставаться одна! Даже не знаю, кому впервые пришла в голову эта идея, мне или Карен, но мы решили, что нужно собрать всю семью вместе. Неподалеку от нашего дома продается коттедж. Ты помнишь чету Сноу, Эрвин? Так вот, они решили перебраться на юг, поближе к дочери и внукам. И сейчас, когда я рас сказываю вам об этом, Карен уже наверняка договаривается с агентом о покупке их дома, а свой собственный выставляет на продажу. Ну, что вы об этом думаете?

Джоан словно онемела. Эрвин, кажется, сказал что-то, но она не расслышала его слов. Ее мать ничего не говорила ей о продаже их маленького домика в Ковентри, где Джоан родилась. И это глубоко ее задело.

— С тех пор как я поселилась здесь, я много раз просила маму переехать ко мне. А она все время твердила, что это слишком далеко от родных корней. Но, выходит, ее намерения изменились.

Джоан с трудом поднялась на ноги. Звезда ярко сияли на темном бархате неба, легкий ветерок доносил с гор запах свежей травы и цветов. Ночь была такой прекрасной, а она испытывала смятение, боль и гнев одновременно.

— Извините меня, Саманта, я пойду к себе. — Джоан собрала тарелки со стола, сложила их в; стопку и через силу улыбнулась: — Если вам что-нибудь понадобится, спросите у Эрвина.

4

— Как ты можешь быть такой грубой с ней?

Дверь спальни бесшумно затворилась за ним, и Джоан поспешно натянула мягкую льняную простыню до подбородка. В сузившихся глазах Эрвина вновь мелькнуло презрение. Это было больше, чем Джоан могла вынести.

Ее мать так и не простила ей того, что она в свое время развелась с Барни. Мать всегда восхищалась зятем и даже после того, как узнали всю правду, все же спросила дочь: «Возможно, ты довела его до этого, дорогая? »

Собственный брак Карен принес ей сплошные разочарования. Отец Джоан, мужчина из себя видный, не пропускал ни одной юбки и окончательно исчез, когда ей исполнилось четырнадцать. Разумеется, Карен мечтала увидеть свою дочь счастливой в замужестве. Теперь, когда она узнает, что второй брак Джоан оказался еще менее удачным, чем первый, она будет в пол ном отчаянии.

— Убирайся! — бросила она. — У меня нет на строения для разговоров.

На самом деле ей нужно было очень многое сказать Эрвину. Хотя бы то, какое она приняла решение, а заодно попытаться еще раз рассказать свою историю. Ей следовало поступить так гораздо раньше, как только она поняла, что между ними происходит. Но смерть Тома еще не отошла в прошлое, и Эрвин настолько тяжело переживал ее, что Джоан не хотела усугублять его страдания. И решила, что лучше подождать. Тогда она уже считала, что идея с искусственным оплодотворением была ошибкой. Или, по крайней мере, ей хотелось верить, что это так. Сейчас Джоан раскаивалась в том, что тянула с объяснениями в надежде, что время залечит душевную рану Эрвина.

Да, ей было что сказать ему, но нервный стресс, длившийся всю последнюю неделю, окончательно подорвал ее силы, высосал из нее последние остатки энергии.

— Ах, у тебя нет настроения! Звучит убедительно, ничего не скажешь. — Эрвин приблизился к кровати, медленно расстегивая пуговицы рубашки. — Твое «я» слишком много значит для тебя, чтобы считаться с окружающими, не так ли? Твои проблемы — это единственное, что важно. Ты согласилась выйти за меня замуж, начисто «позабыв» о том, что вы с Томом были любовниками, потому что это показалось тебе подходящей возможностью вырастить его ребенка. А потом, когда я сказал, что у меня на этот счет другие планы, ты пришла в бешенство.

Он снял рубашку и бросил ее на кресло. Его смуглая кожа казалась атласной в мягком рассеянном свете ночника. Рот слегка дернулся, когда Эрвин заговорил снова:

— А сегодня ты так резко обошлась с Самантой только из-за того, что твоя мать — удивительно, не правда ли? — предпочла ее общество твоему.

Джоан зажмурилась, изо всех сил стараясь не расплакаться. Никогда еще она не ощущала с такой силой всю тщетность своих попыток устроить собственную жизнь. Ей не было и девятнадцати, когда Барни Бленнер, со своими дорогими костюмами, роскошным автомобилем и ослепительной улыбкой, совершенно вскружил ей голову. А всего лишь год спустя ее радужные надежды раз веялись как дым, потому что она поняла, что вышла замуж едва ли не за преступника.

Тогда, собрав остатки сил, Джоан построила новую жизнь на обломках старой. Но сейчас, похоже, сил уже не осталось. Она полностью утратила способность бороться. Так что теперь…

Внезапно она услышала шорох сбрасываемой одежды совсем близко.

— Что ты собираешься делать? — воскликнула она, обернувшись к Эрвину.

— А как ты думаешь? — Брюки последовали за рубашкой.

При виде знакомого мускулистого тела Джо ан непроизвольно вздрогнула.

— Ты не можешь здесь спать! — Джоан была в панике. — Ведь мы больше не муж и жена!

— Так и есть, — холодно ответил Эрвин. — Но не беспокойся, я смогу преодолеть соблазны которые ты так щедро расточаешь. Зачем тебе понадобилось сегодня надевать то платье? Чтобы показать, чего я лишился? Извини, на меня это не подействовало. Дай мне лечь.

— Нет — Джоан снова закрыла глаза, поскольку сейчас Эрвин стоял перед ней уже обнаженным. Она еще крепче вцепилась в простыню, укрывавшую ее до подбородка, потому что на ней самой тоже ничего не было.

Матрац прогнулся под его тяжестью, и Джо ан пробрал озноб. Чувствовать, что Эрвин так близко, было для нее самой настоящей пыткой.

— Я тоже от этого не в восторге, — сухо заметил Эрвин, гася ночник. — Но Саманта всегда просыпается очень рано. Чуть свет, она уже встает и принимается хлопотать по дому. — Джоан почувствовала, как Эрвин набросил на себя другой край простыни. — Если увидит, что мы спим в разных комнатах, она поймет, что что-то неладно.

— И в этом все дело? — не удержавшись, с иронией спросила Джоан. Неужели он совсем не подозревает о ее чувствах?

— На данный момент именно в этом. — Голос Эрвина, доносящийся из темноты, по-прежнему звучал ровно. — Она только недавно начала приходить в себя, и я не хочу причинять ей боль. Том всегда был ее любимцем. Но, разумеется, она одинаково тяжело переживала бы потерю любого из нас. Теперь я остался один, и чувство вины не позволяет мне причинять ей хоть малейшее огорчение. А сейчас будем спать, хорошо?

Он повернулся к ней спиной, позаботившись о том, чтобы между ними осталось достаточное расстояние. Джоан продолжала лежать неподвижно, глядя в темноту.

То, что Эрвин упомянул о чувстве вины, казалось ей нелепым. Разве не так? Или было еще что-то в их отношениях с братом, о чем она и не подозревала? Что-то, что могло объяснить неожиданное и резкое превращение любящего мужа, верного друга и духовно близкого ей человека в грубого и безжалостного эгоиста.

Но что бы там ни было, наверняка для Эрвина это было тяжелым воспоминанием, потому что начисто отсекло все прежние чувства к ней с неумолимостью хирурга, орудующего ост рым скальпелем…

Размеренное дыхание Эрвина заставляло каждый нерв Джоан болезненно натягиваться и трепетать. Она постаралась улечься почти на самом краю большой двуспальной кровати, но, несмотря на это, чувствовала, что все ее тело ломит от мучительного напряжения.

Как он мог спать таким крепким, безмятежным сном? И почему она сама не в силах сделать то же самое? Почему должна лежать без сна и ощущать, как все мысли в голове перемешались, а каждая клеточка тела исступленно жаждет его прикосновения? Почему бы ей просто не позабыть о нем и не продолжить жить собственной жизнью? Так, как поступил он сам по отношению к ней…

Если бы Эрвин по-настоящему любил ее, он бы согласился ее выслушать и поверил бы ей. Но он этого не сделал. Значит, он не любил ее. Почему бы и ей не перестать любить его?

Неразрешимые вопросы вихрем проносились в мозгу Джоан, лишь напрасно мучая ее. Но стоило ей подумать о том, чтобы спуститься в рабочий кабинет и просмотреть наконец телеграммы, присланные агентом, как ее тут же сморил тяжелый, беспокойный сон. Проснувшись, она обнаружила, что лежит, почти вплотную прижавшись к обнаженному телу Эрвина.

Едва осмеливаясь вздохнуть, Джоан осторожно приоткрыла глаза. Серый предрассветный сумрак заливал комнату, и Джоан увидела, что, сами того не желая, они ночью придвинулись друг к другу. Кто из них проявил при этом большую инициативу, было уже неважно. Оставалось решить, что делать дальше. рука Эрвина покоилась на ее плече, ладонь касалась спины. Джоан лежала, обнимая его за талию. Сердце ее заколотилось, тело горячей волной окатило желание, неподвластное никаким доводам разума.

Эрвин крепко спал, грудь его равномерно вздымалась и опускалась. Джоан постаралась обуздать нахлынувшие чувства, но это ей не удалось. А когда попыталась выровнять учащенное дыхание, ей показалось, что ее легкие сейчас разорвутся.

Она понимала, что должна высвободиться из объятий Эрвина, но сделать это следовало как можно осторожнее, чтобы не разбудить спящего. Но ее тело, казалось, налилось свинцом и все глубже погружалось в мягкий матрац, одно временно крепче прижимаясь к телу Эрвина. Джоан чувствовала, как словно невидимые электрические искры пробегают между ними, пробуждая знакомые импульсы в самой глубине ее существа. Кожа стала влажной от выступившей испарины и на ощупь походила на скользкий шелк.

Джоан с усилием разжала руки, заставляя их выпустить все, что она по праву считала своим до того ужасного дня, который разбил ее жизнь. Нельзя поддаваться неугасающему желанию. Физически Эрвин все еще оставался привлекательным для нее, но духовно они уже совсем чужие друг другу…

Джоан уловила момент его пробуждения по глубокому, прерывистому вздоху. Затем рука Эрвина скользнула по обнаженной женской груди. Это мгновенно заставило его сбросить остатки сна.

Значит, уже поздно думать о том, как бы отстраниться, не разбудив его. Слишком поздно. Джоан с трудом перевела дыхание, и ее глаза наполнились слезами.

Нет смысла отрицать, что они все еще хоте ли друг друга. Но стал бы он заниматься с ней любовью? А если бы и стал, было ли это просто страстью без любви или знаком того, Что он изменил своё отношение к ней, отбросил презрение и недоверие и захотел разобраться в том, что случилось?

Но, может, ей самой стоит попытаться убедить его в своем желании начать все сначала, в том, что ее любовь не угасла даже после всех жестоких, несправедливых слов, которые ей пришлось от него услышать?

Джоан уже собиралась потянуться к мужу, прошептать, как она любит его и раскаивается в случившемся, но в этот момент Эрвин рывком поднялся с кровати и, собрав разбросанную как попало одежду, направился в ванную.

Она со стоном зарылась головой в подушку и крепко стиснула руки. Судя по тому, с какой быстротой Эрвин отстранился от нее, можно было подумать, что он обнаружил в постели рядом с собой гремучую змею?

Когда боль немного утихла, Джоан вытерла глаза, несколько раз глубоко вздохнула и, свесив ноги с кровати, потянулась за халатом. Накинув его, она подошла к высокому, во всю стену зеркалу. Ее волосы были растрепаны, полупрозрачная ткань почти не скрывала наготы Но Джоан это совершенно не заботило. В нынешней ситуации ложная скромность была абсолютно неуместна. За всю эту долгую ужасную неделю она поняла, что, несмотря на все свои старания, так и не смогла разлюбить Эрвина. Она лишь обманывала себя, утверждая, будто ей это удалось. Но у нее осталась гордость.

Джоан подошла к стеклянным дверям ванной, стараясь не смотреть на смутные очертания обнаженного тела Эрвина под струями воды.

— Тебе не кажется, что все это невыносимо? — спросила она громко, чтобы заглушить шум льющейся воды.

— Я тоже не в восторге, — донесся до нее голос Эрвина. Затем он выключил душ и в следующее мгновение оказался лицом к лицу с Джоан. Бедра его были обмотаны полотенцем, мокрые пряди волос прилипли ко лбу, на сильном, мускулистом теле поблескивали капли воды.

Джоан невольно стиснула руки, с трудом преодолевая желание прикоснуться к нему.

— Тогда сделай что-нибудь! — резко сказала она. — Или я сама этим займусь!

Эрвин принялся вытирать волосы краем полотенца, и оно съехало набок.

— Что это значит? — Он испытующе взглянул на нее.

Джоан вызывающе вскинула голову. После того как она потеряла его любовь, ее уже ничто не испугает.

— Для начала тебе придется выслушать меня. Я хочу рассказать, что именно произошло между мною и Томом.

— Нет! — В его глазах промелькнуло знакомое раздражение. — Я не желаю выслушивать твои россказни, которыми ты надеешься оправдать себя. Меня от них тошнит заранее.

Нет, мне не убедить его, безнадежно подумала Джоан. Даже если встать перед ним на колени и умолять выслушать ее, результат будет тот же самый.

Стараясь справиться с растущим в душе отчаянием, Джоан ровным тоном произнесла:

— Что ж, если ты хочешь решить проблему таким способом, — дело твое. И раз ты продолжаешь оставаться таким бесчувственным и упрямым, то, вероятно, ты никогда по-настоящему не любил меня. Я не собираюсь все время унижаться перед тобой. Но предупреждаю, я больше не собираюсь играть роль счастливой новобрачной. Я не поеду с тобой в Каслстоув, чтобы там продолжать ломать эту комедию. И я считаю, что нужно рассказать обо всем Саманте, пока она сама не заподозрила неладное. А она заподозрит рано или поздно.

Глаза Эрвина недобро сверкнули.

— Чем позднее это случится, тем лучше. И ты прекрасно знаешь почему! Или ты настолько занята своими переживаниями, что чувства других для тебя ничего не значат?

Удар снова попал в цель. Сердце Джоан мучительно заныло. Конечно же она не хочет причинять несчастной женщине новые горести. Значит, Эрвин и в самом деле никогда не любил и не понимал ее, если считает способной на такую низость.

Джоан крепко зажмурилась, чтобы скрыть подступающие слезы, и услышала холодный голос Эрвина:

— На то время, что мама гостит здесь, тебе придется играть свою роль. Ты хорошо справилась с ней сегодня утром, так что, думаю, продолжать в том же духе при свете дня не составит для тебя особой трудности.

Джоан широко раскрыла глаза и задохнулась от возмущения. Как он смеет? То, что произошло утром, было чистой случайностью, и она ни в коей мере не провоцировала его возбуждения. Если он хотел ее…

А он действительно хотел ее! Джоан догадалась об этом по тому, как чуть дрогнули его ноздри, по напряженной челюсти и слабому румянцу, выступившему на скулах. Быстрый взгляд, брошенный на ее полуобнаженное тело, тоже был достаточно красноречив. Какой-то темный вихрь взметнулся в груди Джоан. Возможно, Эрвин больше не любит меня, но продолжает хотеть, в этом нет сомнения, торжествующе подумала она. Желание угасает медленнее, чем любовь.

— У тебя явно больше проблем, — не удержавшись, ехидно заметила она и добавила: — Я оденусь в ванной.

Эрвин отступил, давая ей пройти. Но сделал это недостаточно быстро, подумала Джоан, развязывая пояс халата. Возможно, он ненавидит себя за то, что продолжает желать ее, но не в силах ничего с этим поделать.

Должно быть, она бессознательно стремилась отплатить ему за боль и унижение, что испытала по его вине. Спустившись во дворик, где Эр-вин вместе с матерью уже сидели за столом и завтракали, она заметила, как его лицо напряглось, а рот превратится в узкую прямую линию Значит, она не зря надела лимонно — желтые шелковые шорты и облегающий топик того же цвета.

— Ты похожа на утренний луч солнца, — с улыбкой заметила Саманта, вероятно позабыв о том, как внезапно и, пожалуй, невежливо невестка оставила ее накануне вечером.

— Спасибо. — Джоан улыбнулась в ответ, испытывая непритворную радость. Что ж, пока есть достойная публика, она подыграет Эрвину, и даже не без удовольствия! Она докажет ему, а главное себе, — что совсем не сломлена и жизнь в ней по-прежнему бьет ключом.

Джоан пододвинула себе стул и села боком к столу, выставив напоказ длинные стройные ноги. Мускул на щеке Эрвина дернулся, взгляд буквально за считанную долю секунды скользнул по ее ногам вверх, к округлых бедрам и тонкой талии, и на мгновение остановился на грудях, соблазнительно выступающих под светлым шелком.

Джоан почувствовала, как ее соски твердеют, и, очевидно, Эрвин тоже это заметил, по тому что резко поднялся и направился к дому, бросив на ходу:

— Я принесу кофе!

— Бог мой, я и не думала, что доживу до того дня, когда Эрвин решит сделать что-то по хозяйству! — воскликнула Саманта. — Ты хорошо влияешь на него.

Да, но не так, как вам кажется, с иронией подумала Джоан. Саманта отложила свой при бор и взяла салфетку.

— Он даже предлагал мне поджарить; яичницу, хотя все знают, что я сижу на строжайшей диете. Можно выпить чего-нибудь безалкогольного?