Он покачал головой:
– Никто не пытался перехватить нас, но это вовсе не означает, что в Хаф-Мун слежки нет. Возможно, мы опережаем их.
– Но Лола в самом деле в безопасности?
Он кивнул:
– Да. С того момента, как сойдет с самолета. – Он сделал паузу. – Но для тебя опасность, соответственно, возрастает. Лола боялась, что ты окажешься под угрозой, если будешь с нею, но ей не пришло в голову, насколько ты сейчас уязвима. Ведь раз Лола вне досягаемости, ты – единственно возможное оружие Белстропа, с твоей помощью он может заставить ее молчать. – Он сжал губы. – И поэтому мы не будем дожидаться утра, как решила твоя дорогая мамочка. Я этой же ночью доставлю тебя в Сидней. Полетим в три ночи, и мы…
– Нет.
– Что?
Она спустила ноги на пол и встала.
– Я сказала «нет». Наш договор остается в силе. Мы уедем отсюда следующей ночью.
– Черта с два! – прорычал Кэм. – Я только что сказал тебе, что…
– Лола права, ты ведь вовсе не уверен, что Хаф-Мун прослеживается. Не знаешь, известно ли Белстропу, что я связана с Лолой. – Дамита спокойно встретила его взгляд. – Это вполне рассчитанный риск.
– Но зачем вообще рисковать? – вспылил. Кэм. – Зачем оставаться здесь, если безопаснее улететь сегодня ночью?
– Потому что нам нужно время. Разве ты не говорил мне это в Касмаре?
Кэм наморщил лоб:
– Тогда все было по-другому. Тогда я не знал, что Белстроп следит за нами.
– Ты и сейчас не знаешь этого наверняка. – Она облизнула губы. – Я никуда сейчас не намерена двигаться. До тех пор, пока не выясню кое-что очень для себя важное.
– Что именно?
Она глубоко вдохнула и сказала на одном дыхании:
– Люблю ли я тебя.
Его глаза расширились:
– Дамита…
– И в самом ли деле ты любишь меня. Ты говорил, что любишь, но после прошлой ночи я подумала, что нет, ну и я смущена и обижена…
– Дамита, что ты, черт возьми, такое говоришь?
Она нервно стиснула руки.
– Лола сказала мне: продумай все и постарайся быть честной с самой собой, ну вот, этим я и занималась, пока ты отсутствовал. – Ее губы дрожали, когда она улыбнулась ему. – Это было не самое приятное время в моей жизни. Плоды честности вовсе не сладки на вкус. Я обнаружила весьма неприятные черты в своем характере. Я отнюдь не сахар.
– Не согласен. Ты честная, ласковая и…
– Мы смотрим в разные зеркала, – прервала его Дамита. – Я вовсе не ласковая. Я острая, как колючий кустарник, с которым ты меня сравнил. Я воинственна и искренна до грубости. Мне казалось, что я, по крайней мере, честна, но увы, не обладаю даже этой добродетелью. Я врала себе о самом важном человеке в моей жизни.
– О Лоле?
Она резко кивнула:
– На самом деле мне было стыдно за нее. Меня устраивало то, что она скрывает свое материнство, потому что мне не хотелось быть дочерью Лолы Торрес. Я была настолько ограниченной, что не могла понять… Возможно, Лола сознавала это и именно потому не афишировала, что я ее дочь.
– Тебе незачем брать на себя ответственность за решения Лолы. И незачем упрекать себя за то, что ты чувствовала, будучи ребенком. Монахини дали тебе такой набор ценностей, с которым трудно принять прошлое Лолы.
– Она и сама себя упрекает, но и я достойна упреков. Мы обе совершили так много ошибок, – прошептала Дамита. – Я люблю ее, Кэм.
– Я знаю.
– И она любит меня.
– Да.
– Я хочу поговорить с ней. Я хочу сказать ей, что не собираюсь больше быть воинственной, что не буду больше защищаться. Я хочу сказать ей, какой я была глупой и как я горда тем, что она моя мать.
– Тогда, черт возьми, полетим сегодня!
Она покачала головой.
– Не могу. Потому что есть проблемы, которые я должна решить здесь. – Она сделала шаг к нему. – Возможно, я представляю собой коллекцию комплексов, но я собираюсь преодолеть их. Мне это не так-то просто. Понимаешь, я никогда всерьез не доверяла отношениям между мужчиной и женщиной. Я думала, большинство мужчин просто используют женщин.
– Понятно, учитывая, что ты знала о жизни Лолы в трущобах, – Кэм криво улыбнулся. – И я не сделал ничего, чтобы изменить это мнение.
Дамита удивленно посмотрела на него.
– Нет, ты сделал. Ты, Кэм, не похож на тех мужчин, которые вынудили Лолу жить такой жизнью. Я думала было прошлой ночью, что ты вроде них, но нутром чуяла, что это неправда. И мне надо все точно выяснить. – Она глубоко вздохнула. – Я сделала что-то такое, что разочаровало тебя?
– Нет, – сухо сказал он. – Конечно, нет, ты была…
– Тогда почему ты отталкиваешь меня и держишься на расстоянии? – спросила она прямо. – Надеюсь, твоя реакция не связана с тем, что я никогда раньше…
– Ради бога, я же практически изнасиловал тебя, – хрипло сказал он. – Я обещал себе быть терпеливым, и я нарушил обещание, черт возьми. Ты была девственницей, и потому я обязан был быть с тобой особенно нежным и дать тебе время привыкнуть к себе, а я все испортил. Неудивительно, что ты мне не отвечала.
– Не отвечала? – Дамита смотрела на него в недоумении. – Но мне казалось… По крайней мере, я думала, что отвечала. – Она попыталась вспомнить, но смогла вспомнить только жар, полноту ощущений и бурную страсть. – Я мало знала о хитростях того, что мы делали, но чувствовала, что отвечаю. Я же определенно не боролась с тобой.
– Ты не боролась со мной, – угрюмо согласился он. – И это невероятно, принимая во внимание, что я применил грубую силу. Я вел себя как животное.
– Ты вовсе не применял силу, – слова ее прозвучали немного неуверенно, Дамита напряженно смотрела на Кэма. – Ты чувствуешь себя виноватым?
– Ты совершенно права, я чувствую себя виноватым. Я собирался быть благородным, а потом запаниковал и действовал, как… Почему ты смеешься?
–Я успокоилась. Ведь я-то думала, что причина во мне. – Улыбка все еще играла на ее губах. – Ты был так холоден сегодня утром, что я в этом уверилась.
– Ты – ни при чем. Все дело во мне. Но не беспокойся, – продолжал он торопливо. – Когда мы приедем в Англию, у тебя будет масса времени, чтобы привыкнуть ко мне. Я даже не прикоснусь к тебе, пока ты не почувствуешь, что тебе легко со мной.
– Не прикоснешься? – В ее взгляде была смесь гнева и изумления. – Разве я говорила, что мне нелегко с тобой?
– Но ты же смущена и обижена. Сама только что это сказала. – Он в раздумье смотрел на нее. – Возможно, нам даже не стоит обсуждать, пока ты в таком состоянии.
– Ни в каком я не в «состоянии», и я не комнатный цветок, за которым надо ухаживать. Ты меня недооцениваешь. Лола сказала, что мы оба увязли по шею, но я думаю, это не так уж плохо. Хорошо, что я решила остаться здесь. В обществе всех этих людей в Лондоне мы не сможем ничего прояснить. И ты опять что-нибудь придумаешь.
– Никаких недоразумений не будет. – В голосе Кэма все еще звучали нотки прежней угрюмости. – Как только ты будешь в безопасности, я начну вести себя иначе.
– Ты начнешь? – Дамита покачала головой. – Нет уж, это было, возможно, самое важное решение в моей жизни, и я не хочу, чтобы ты или кто угодно… – Она внезапно прикусила нижнюю губу. – О боже, это звучит воинственно, да?
Он улыбнулся:
– Еще как!
– Ну, ты заслужил это, – вызывающе сказала она. – Нельзя же ожидать от меня полной перемены в мгновенье ока.
– Я был бы разочарован, если бы все твои острые грани вдруг исчезли. Мне уже почти нравится твоя внешняя колючесть. Видимо, во мне есть что-то от мазохиста.
– Ты заставляешь меня чувствовать такое… Никогда прежде со мной ничего подобного не было. Это должно означать, что… – Она понизила голос почти до шепота. – Я не знаю. Я все-таки запуталась.
Он стоял, выжидая.
– Но я хочу понять это. – Она решительно сжала губы. – И пойму. Мы никуда не поедем, пока я не разберусь с этим.
– И неважно, что я скажу или сделаю?
– Мы остаемся.
– Я должен был знать, что спорить с тобой бесполезно, – он грустно улыбнулся. – Ты так же упряма, как Лола.
– Яблочко от яблони… – подтвердила Дамита. – И я ужасно горжусь тем, что похожа на нее. Раз уж мы договорились, почему бы нам не устроиться удобнее? Ты что-нибудь ел?
– Перехватил сандвич в аэропорту.
– Кофе? Надеюсь, я сумею справиться с этой чудовищной печкой.
– Уже за полночь. После кофе мы оба не заснем. – Он внезапна стал мрачным, когда его взгляд упал на кровать у стены. – Кстати, как быть? Одна кровать на двоих.
– Никаких проблем, – Дамита отвела взгляд. – Мы поделим ее.
– Ни за что, – возразил Кэм со сдерживаемой горячностью.
– Почему бы и нет? Ты сказал, что тебе было приятно. Я, правда, слышала, что секс искажает эмоции, но все же думаю, это будет хороший способ узнать, что я чувствую к тебе.
– Боже мой, ты говоришь, как исследователь, препарирующий лягушку, – сказал Кэм с отвращением.
Он злится, поняла Дамита. Губы Кэма сжались в одну линию, лицо было напряжено, а глаза сверкали, когда он смотрел на нее.
– Я вовсе не хотела быть такого рода аналитиком. Просто немного нервничаю, а потому выражаюсь неуклюже. Я чем-то расстроила тебя?
– Нет, не расстроила… – Он замолчал. – Ты думаешь, это так просто для меня? Я хочу тебя, черт возьми. – Его голос был хриплым. – Я хочу утащить тебя в кровать и ворваться в тебя. Я хочу видеть твое лицо, когда я буду двигаться… Я хочу….
– Тогда сделай это. – Она почувствовала жар, краска залила ее щеки. – По-моему, очень хорошая идея.
– Этого недостаточно. Всему свое время. – Он нетерпеливо махнул рукой. – Никаких скороспелых решений. Я обманул тебя. И не хочу обманывать снова. Обстановка должна соответствовать…
Горло Дамиты сжалось от мучительной нежности, наполнившей ее радостью. Если это не любовь, то что это?
– Ты не позволишь мне отговорить тебя?
Он покачал головой.
– Тогда можно спросить, где ты собираешься спать?
– Я подгоню джип поближе к дому и лягу в нем. – Он повернулся к двери. – Увидимся утром.
Она неожиданно засмеялась, и он обернулся через плечо, нахмурясь.
– Что здесь смешного?
– Я вдруг подумала о тысячах кроватей в тысячах спален во всех твоих гостиницах. – Ее глаза играли. – И вот теперь тебе, бедняге, негде преклонить усталую голову.
– Чему ты радуешься?
– Я не радуюсь. Я думаю, что ты полный идиот. Отказываешься от комфортабельной ночи.
– Спасибо. – Кэм открыл дверь. – Уверяю тебя, я слишком устал и настолько жалок, что не смогу доставить удовольствие даже тебе.
Нежность, гнев и странная, пронзительная радость спорили в ней, когда она смотрела, как за ним закрывается дверь. И если Кэм вел себя как идиот, она оказалась ничуть не лучше. Соблазнительницей была никудышной, говорила все невпопад, мысли свои выражала неуклюже, как маленькое дитя. По сути, она была до глубины души тронута рыцарским отношением Кэма, но даже не дала ему этого понять. Дамита с глубоким отвращением к себе вспомнила, как только что смеялась над тем, что ему негде преклонить голову. Невообразимо, что при этом она еще и нравится ему!
Да она не сможет жить дальше без любви Кэма!
Осознание этого ослепило ее внезапностью и ошеломляющей силой. О боже, ведь он, кажется, любит ее! Но за что? С момента их встречи она не выказывала ему ничего, кроме воинственности и дерзости. В самом деле надо быть мазохистом, чтобы находить какое-то удовольствие в ее обществе.
Но она может измениться; она научится говорить ласково. Она отбросит свои колючие шипы. Она должна измениться.
Отсутствующим взглядом Дамита уставилась на мерцающие огоньки свечей в канделябре на столе. Не так-то просто будет сгладить свои острые углы.
Но ведь она так хочет измениться!
Но ведь Кэм так любит ее!
Глава 8
Дамита быстро шла через низкий кустарник, ее теннисные туфли почти бесшумно ступали по лиственному ковру. Кэм сказал, что подгонит джип поближе, но она шла уже целую вечность, а его все не было видно. Впрочем, из-за того, что нервы были на пределе, ей, вероятно, только казалось, что…
– Стой! – Голос Кэма прозвучал внезапно и угрожающе, как удар хлыста. Фары джипа внезапно ослепительно вспыхнули в темноте, заставив ее застыть на месте.
Дамита услышала его сдавленные ругательства.
– Боже, что ты здесь делаешь?
– Испугалась собственных мыслей, – резко ответила она. – Сначала ты оглушил меня, а теперь пытаешься ослепить фарами. – Она подняла руку, прикрывая глаза. – Ты не можешь их выключитъ?
Свет немедленно погас, и Дамита вздохнула с облегчением.
– Так-то лучше. А то я уж подумала, что ты мне сейчас устроишь допрос с применением пыток.
– Обязательно. – Голос Кэма был мрачным. – Какого черта ты бродишь одна по лесу? Я пытаюсь охранять тебя от головорезов Белстропа, а ты решаешься выйти из дома на ночную прогулку. У тебя что, совсем отсутствует инстинкт самосохранения?
Она направилась к неясному силуэту джипа.
– Я не прогуливаюсь. Прогулка – это что-то бесцельное, а у меня есть цель. Что же касается самосохранения… – Она остановилась рядом с джипом, пытаясь разглядеть лицо Кэма, но под сенью деревьев было слишком темно, и она ощутила только, что он напряжен. – Это часть моего замысла.
– Дамита, сейчас не время выражаться так загадочно.
Она нервно засмеялась:
– Никогда в жизни не была загадочной. И не хочу быть. Если мне что и свойственно, так это излишняя прямота. И я не намерена что-то таить от тебя, Кэм. – Она сделала паузу. – Совсем ничего.
– Снаружи холодно. Залезай в машину.
– Мне не холодно. Я хочу поговорить с тобой.
– Мы можем поговорить утром. Хватит разговоров на одну ночь.
Судя по голосу, он ужасно устал; Дамита почувствовала внезапный порыв нежности.
– Хорошо, мы не будем говорить. – Она обошла джип, открыла дверь и села справа от него. – Я просто посижу здесь с тобой. – Она откинулась на спинку сиденья. – Прохладно, правда? Вчера на террасе воздух был такой приятный, я и не знала, что ночью может быть холодно.
– Еще бы не холодно, когда ты разгуливаешь в одном халате. Что ты от меня хочешъ, Дамита? Я же сказал, что не позволю тебе… – Он прервался и глубоко вздохнул. – Мы не в игрушки играем.
– Я знаю. – Голос у нее был неровный. – Я никогда в жизни не была еще так серьезна. И не защищайся, я не пытаюсь соблазнить тебя. Честно говоря, я даже не знаю, как это делается. Просто мне хотелось быть с тобой. Я лежала в кровати и думала о тебе, и вспоминала, что ты сказал о той жалкой ночи, и какой нечуткой и холодной я должна была тебе показаться.
Кэм молча слушал. Она хотела бы видеть его лицо. Тогда говорить было бы легче.
– И я поняла, что не хочу лежать в этой удобной постели, когда ты здесь. Не хочу, чтобы мне было тепло, когда тебе холодно, не хочу быть сытой, если ты голоден. Я не смогла вынести это. Поэтому я и сижу здесь рядом с тобой, и если ты предпочитаешь молчать – прекрасно. Я тоже не очень хочу разговаривать.
– Для того, кто не хочет разговаривать, ты говоришь слишком много, – мягко заметил Кэм.
– Потому что нервничаю. Когда я была еще маленькой, Лола часто говорила, что из меня слова не вытянешь, а когда я нервничаю, то, наоборот, – не замолкаю.
– Из-за чего ты нервничала?
– Из-за многих вещей. Когда я сомневалась, правильно ли написала контрольную работу, или когда мне казалось, что какая-нибудь монахиня на меня рассержена. И всегда нервничала перед приездом Лолы. – Она удивленно остановилась. – Ты знаешь, я ведь никогда раньше этого не понимала. Ну, про Лолу. Я полагала, что волнуюсь, но я ведь и нервничала тоже. Она была всегда такая красивая и умная, и все пытались ей угодить. Я, наверно, тоже беспокоилась, как бы доставить ей удовольствие. – Она замолчала, а потом заговорила почти шепотом: – И теперь я беспокоюсь о том, как доставить удовольствие тебе.
– Но ты же доставляешь мне удовольствие! – Он сел и, согнувшись над рулем, сжал его. – Дьявол! – Он притянул ее в свои объятия, прижимая ее голову к своей груди с грубоватой нежностью. – И я не собираюсь давать тебе контрольные или заставлять тебя чувствовать… – Он замолчал, продолжая ласково гладить ее по волосам. – Ты доставляешь мне удовольствие, Дамита.
– Хорошо. – Она устроилась поудобнее. – Я не хотела бы выглядеть мелодраматично. У меня было счастливое детство.
–Ты это уже говорила.
– Но это правда, – Она подвинулась на сиденье. – Эти кресла такие жесткие.
– У джипов есть другие достоинства.
– Я вообще не понимаю, как ты собрался ночевать здесь.
– Я боялся, что не смогу заснуть вовсе не из-за того, что сиденья жесткие, – сухо сказал он. – Я спал всего несколько часов с тех пор, как ты ворвалась в мой номер в гостинице.
– Ну, у тебя было бы больше шансов заснуть на кровати в доме, а не здесь. Ты ведешь себя глупо, и я не понимаю… О, черт, я снова за свое. Перестань смеяться, черт тебя побери.
– Ничего не могу поделать. – Смех перекатывался в груди Кэма под ее ухом. – Скажи, зачем ты так упорно пытаешься влезть в чужую кожу? Мне нравится Дамита Шонесси такой, какая она есть.
– Тогда ты сумасшедший, – сердито сказала она. И, снова услышав его смех, смирилась и вздохнула: – Вот видишь. В течение всего одной минуты я назвала тебя глупым и сумасшедшим. Это ли не доказательство моего отвратительного характера?
– Но, с другой стороны, ты покинула свою постель и составляешь мне компанию. И ты позволяешь мне касаться тебя и обнимать тебя. – Он продолжал гладить ее волосы. – Я ведь говорил, как приятно тебя обнимать. С тобой так хорошо и уютно.
– Выходит, я похожа на плюшевого мишку, – проворчала она.
– Уверяю тебя, плюшевые медведи никогда так на меня не воздействовали.
– Я думаю, что получаю гораздо больше, чем ты. – Она внезапно выпрямилась. – А я так не хочу. Я здесь для того, чтобы было как раз наоборот. Я тоже могу быть тихой гаванью в бурю. Попробуй.
– С удовольствием. Но есть одна трудность.
– Какая?
– Ты и есть буря, милая. – Он снова засмеялся и начал тихонько покачивать ее. – Я заключу с тобой сделку. Мы по очереди будем работать страховкой, хорошо?
У него были такие сильные руки, а сердце билось под ее ухом.
– Нет, не согласна. – Ее голос звучал приглушенно. – Ты работал вне очереди и с Дэймоном, и с Лолой, и бог знает со сколькими еще людьми, о которых я не знаю.
Его губы коснулись ее виска.
– Кто считает?
– Я. Но я придумаю, как это уравновесить.
– И как же? – спросил Кэм.
Давать дары дарителю, уют тому, кто создает уют, солнечный свет солнцу.
– Придумаю. – Ее руки нежно обвились вокруг него. – Давай лучше попробуем заснуть. Бог знает, удастся ли на этих жестких сиденьях.
Дамита заснула примерно через полчаса. Кэм крепче прижал ее к себе, когда дыхание ее замедлилось, и она расслабилась, как довольный маленький котенок. Ему показалось невероятным, что она смогла заснуть в подобных условиях, впрочем, она сказала ему еще в ту первую ночь в гостинице в Марасефе, что спит всегда крепко. Какой далекой казалась теперь эта ночь! За короткое время они так много нового узнали о себе самих и друг о друге.
Ему никогда и в голову не приходило, что он способен испытывать столь сложные эмоции. Плотское желание заставляло болеть его тело, но при этом он ощущал какую-то теплую нежность. Кэм улыбнулся, вспомнив, как Дамита сочла обидным для себя сравнение с плюшевым мишкой. Она не подозревала, что это сравнение задело какую-то чувствительную струну его души. Ведь в этих игрушках есть что-то волшебное. Они навсегда остаются любимыми друзьями, их можно обнимать во сне, с ними делятся слезами и радостями детства и, даже вырастая, о них хранят добрую память.
Дамита шевельнулась рядом с ним и что-то пробормотала сквозь сон.
Ночной бриз усилился, стало холоднее. С внезапным беспокойством Кэм подумал, что Дамите в ее тонком шелковом халате нельзя здесь оставаться: он должен был настоять на ее возвращении в дом. Кэм грустно улыбнулся. Он очень хорошо знал, что она ни за что не ушла бы. У нее была безумная идея во что бы то ни стало разделять с ним неудобства. Безумная, но удивительно трогательная, возвышающая нежность.
И он знал, что она не уйдет, если он сейчас разбудит ее и велит ей уйти.
А раз так, другого выхода нет, покорно подумал он.
Дамита почувствовала сквозь сон, что ее несут. Куда? Впрочем, какая разница? Ведь рядом она слышала успокаивающее биение сердца Кэма. Ничего плохого не случится, пока она в объятиях Кэма. Но, может, все же проснуться и спросить у него…
– Кэм, куда…
– Тсс… Все хорошо. – Он осторожно уложил ее в кровать, Дамита почувствовала внезапное беспокойство. Это было слишком знакомо.
– Ты уже говорил это, – в полусне она с трудом шевелила губами. – Но все было не так. Ты ушел…
– Я должен был. – Он снял с нее теннисные туфли и бросил на пол.
– Не уходи, – прошептала она.
– Не уйду. – В его синих глазах отражался свет свечей.
– Хорошо, – ее веки трепетали, закрываясь. – Я должна была пойти за тобой, и я так устала.
– Приятно слышать. – Он лег рядом с ней и обнял ее. – Ни о чем не беспокойся. Я никуда не уйду. Просто расслабься. Я здесь и останусь здесь. – Его губы коснулись кончика ее носа. – Можешь представить себе, что я твой любимый плюшевый медведь.
Проваливаясь в теплую темноту сна, Дамита удовлетворенно подумала: он здесь, она это чувствует. Что еще он сказал? Ах да, что-то о плюшевом мишке…
Забрезжил рассвет, когда Дамита стала пробуждаться. Она сонно открыла глаза и внезапно окончательно проснулась. Кэм. Спящий. Рядом с ней.
Она с нежностью смотрела на него. Темные волосы Кэма были взъерошены, он выглядел моложе и более уязвимым, чем обычно. Но даже во сне в складках кожи вокруг его рта чувствовалось напряжение.
Она тому причиной, подумала Дамита, ощутив угрызения совести. Она же понимала, что он хотел ее этой ночью в джипе. Но вместо того, чтобы удовлетворить его желание, она заснула, и он с его галантностью был вынужден отнести ее в дом и, положив на кровать, лежать рядом с ней всю ночь.
Нет, не в этом дело, подумала Дамита с нежностью. Он не стал предаваться с ней усладам любви, потому что вбил себе в голову, что виноват перед нею.
Обстановка должна соответствовать, сказал Кэм. Что он имел в виду? Свечи, романтическая атмосфера, цветы…
Дамита замерла, когда ее вдруг осенило. А почему бы ей самой не создать достойную ее, как он полагает, обстановку и при этом дать ему то, что так ему необходимо?
Дамита поднялась с узкой кровати, двигаясь медленно и осторожно, чтобы не разбудить Кэма. Затем завязала пояс халата, подобрала теннисные туфли и тихо скользнула к двери. Медленно открыла ее. Петли заскрипели, и Дамита обернулась.
Кэм не пошевелился.
Она облегченно вздохнула и тихо закрыла за собой дверь.
* * *
– Просыпайся, Кэм.
Кэм открыл глаза и увидел улыбающуюся ему Дамиту. Она была все в том же темно-синем халате и теннисных туфлях, но волосы ее были тщательно причесаны, и Кэм уловил свежий аромат мыла.
Она села на кровать рядом с ним и протянула дымящуюся кружку с кофе.
– Я только что сварила. Придешь в себя перед душем. Впрочем, душ тебя уж точно разбудит. Горячей воды нет.
– Я знаю. Нет генератора. Это была одна из главных жалоб Лолы. – Он взял кружку и поднес к губам, глядя поверх нее на Дамиту. – У тебя горят глаза, и ты выглядишь очень живо.
Более чем живо, подумал он. Ее щеки пылали, как в горячке, темные глаза блестели. Может быть, у нее и правда жар, подумал он озабоченно. Ведь бродила по лесу холодной ночью.
– Ты хорошо себя чувствуешь?
Дамита энергично кивнула:
– Прекрасно! Никогда в жизни не чувствовала себя лучше. Иди прими душ. А я пойду прогуляюсь. Я уже выходила раньше, в этом лесу, кажется, растут все дикие цветы, какие есть на свете.
– По-моему, ты уже обобрала окрестности.
Кэм, сев в кровати, оглядел комнату. Цветы были повсюду. Они стояли не только во всех вазах, но и в стаканах, кастрюлях, чашках; комната была до краев заполнена симфонией розовых, желтых и кремовых цветов.
– Зачем так много?
Дамита, не глядя на него, наливала себе чашку кофе.
– Я люблю цветы. – Она взяла чашку. – Поспеши, пожалуйста.
– Уже иду. – Он встал, допил кофе, поставил чашку на ротанговый стол и прошел в крошечную ванную.
– Десять минут.
Дверь закрылась за ним, и через мгновение Дамита услышала шум воды в душе.
Руки ее, державшие чашку, дрожали. Да и всю ее трясло с силой восемь баллов по шкале Рихтера. Она набрала в легкие воздух, пытаясь успокоиться, и закрыла глаза. Посчитай до пяти, сказала она себе, вспомнив, как, бывало, в детстве успокаивала нервы. Один, два, три…
Дамита резко открыла глаза, досадуя на себя. Это не помогает. Надо просто взять себя в руки и делать то, что считаешь нужным.
Она с громким стуком поставила чашку на стол и направилась к ванной, развязывая по дороге пояс халата. Распахнула дверь душевой кабинки и сбросила халат, позволяя ему упасть на пол.
И застыла, глядя на Кэма.
Его глаза расширились.
– Дамита, какого черта?..
Мощные мускулы его обнаженного тела блестели под струей воды. Он выглядел сильным, мужественным и безумно красивым, и Дамита снова начала дрожать. Затем она забралась в крошечную кабинку, и ледяная струя острыми иглами впилась в нее, почти лишив хрупкого самоконтроля. К этому она не была готова. Как можно ожидать, что мужчина будет возбужден, когда он стоит под струей ледяной воды? Как могла она забыть, по какому поводу мужчины обычно принимают холодный душ?
– Я пытаюсь тебя соблазнить, разве не понятно?
Она обняла его и спрятала лицо у него на груди, в жестких волосах.
– Только вода ледяная вместо теплой, и я ужасно выгляжу с мокрыми волосами, и я до смерти напугана. – Слезы текли по ее щекам. – А ты упрям, как осел, и, возможно, совсем меня не хочешь.
Взглянув на свои ноги, она воскликнула:
– И еще я забыла снять туфли!
Кэм ошеломленно опустил глаза и начал безудержно хохотать.
– Перестань смеяться. Ничего смешного.
– Не могу. – Он открыл дверь и вышел из кабинки. – Наверное, это истерика. – Он вытащил ее из душевой. – Тебе удалось все же вытолкнуть меня за границу между разумом и безумием.
Кэм схватил полотенце, наскоро вытерся им и обмотал его вокруг головы Дамиты, затем протянул руку за другим полотенцем и начал вытирать ее тщательно, как ребенка, тер махровым полотенцем ее плечи, груди, ягодицы. Затем окутал ее им, на манер сари, и осторожно завязал концы у нее на груди.
– Послушай меня, Дамита. Это было…
– Нет. – Она вытерла глаза тыльной стороной ладони. – Я не собираюсь слушать тебя, потому что то, что ты говоришь, не имеет смысла. – Она резко развернулась и вышла из ванной. – Иди сюда, я хочу тебе кое-что показать.
– Дамита… – Он медленно последовал за ней в комнату.
Ее глаза сверкали.
– Ты сказал, что должна быть соответствующая обстановка. – Она ткнула пальцем в вазу с цветами. – Разве плохо? Здесь больше цветов, чем в каком-нибудь цветочном магазине. И еще мы можем зажечь свечи, правда, сейчас светло, и это будет выглядеть нелепо. Разве ты не понимаешь, насколько глупо ты себя ведешь?
Кэм нахмурился:
– Это не то, что я имел в виду.
– Потому что не ты окружил меня цветами? А тебе никогда не приходило в голову, что мне тоже очень бы хотелось что-то сделать для тебя? Раньше мне некому было дарить подарки. Так почему я не могу создать для тебя обстановку, которую ты так ценишь?
– Потому что я должен…
– Ничего ты не должен! Давай проясним это раз и навсегда. Я прошу прощения за то, что не отвечала тебе так, как бы ты хотел, но я наслаждалась тем, что происходило между нами. Ясно? Возможно, ты бы понял блаженное мое состояние, если бы не слишком задумывался над тем, почему я такой замерзшей была с тобой в Касмаре.
Он сжал губы:
– Ты не права. Я вообще ничего не замечал, когда предавался с тобой любви. Единственное, что мной руководило, – как я тебя хочу.
– Ну и что же? Мне это тоже понравилось.
Лицо его выразило удивление.
– Правда?
Дамита кивнула.
– Ты сказал тогда, что все правильно. И это действительно было правильно, Кэм. А вот в Касмаре не было бы правильно, потому что я хоть и хотела тебя, но еще тебе не доверяла, думала, что ты намерен только использовать меня. А ты немедленно сделал из этого вывод, что я просто набита комплексами, которые вынесла из моего, так сказать, полного лишений детства. – Она перевела дыхание. – Но вот в чем ты прав, так это в том, что обманул меня. Но не тогда, когда ты думаешь.
Взгляд Кэма снова стал напряженным.
– Когда же?
– Потом. Когда оставил меня в одиночестве воображать всякую чепуху в то время, как мне хотелось, чтобы мне давали чувствовать, что я любима. – Ее глаза заблестели от слез. – И это был единственный раз, когда я ощутила себя обманутой или использованной. Когда ты ушел…
– Не плачь, – хрипло сказал он. – Ради бога, не плачь.
– Я буду плакать, если это повторится. – Дамита опять вытерла глаза тыльной стороной ладони. – И сейчас именно так себя и чувствую. Стою тут, с красными глазами и в мокрых туфлях, отвратительно выгляжу, а я так хотела, чтобы все было красиво.
– Но ведь все красиво, – мягко сказал Кэм. – Ты красивая, Дамита.
– Нет, я… Что ты делаешь?
Он сжал ее руку и повел через комнату.
– Попытаюсь возместить…
– Ты не слышал меня? Я не хочу ничего такого. Ты не должен…
– Ты можешь успокоиться, милая? – спросил Кэм. – Очевидно, что нужен компромисс, который удовлетворил бы нас обоих. – Он легонько толкнул ее на кровать и встал на колени, чтобы снять с нее теннисные туфли. Его голос понизился до бархатной мягкости. – Такой компромисс, который доставил бы нам обоим удовольствие.
– Ты имеешь в виду… – Дамита почувствовала, что ей не хватает воздуха. – Ты это делаешь не потому, что жалеешь меня?
– Нет. – Он грустно улыбнулся. – Боюсь, что делаю это из жалости к самому себе. – Одним пальцем он распустил полотенце у нее на груди, обнажив ее до талии. – Слишком трудно быть благородным.