— Может быть, нам лучше расстаться? — тихо спросила Жанна.

— Слишком поздно, — медленно ответил Сэнтин, и Жанна почувствовала, как он прикоснулся к ее волосам легким скользящим поцелуем. — Остается лишь надеяться, что все это временно, — добавил он глухо. — Может быть, наваждение пройдет, рассеется.

Отстранив ее от себя, Сэнтин впился в лицо Жанны мрачным, серьезным взглядом.

— Остается только надеяться… — повторил он и, бессильно уронив руки вдоль туловища, отступил на шаг. Прежде чем Жанна успела что-то ответить, Сэнтин уже отвернулся к окну.

— Гроза собирается, — неожиданно сказал он незнакомым, чужим голосом. — Ну что ж, если уж быть грозе, так уж самой что ни на есть потрясающей!..

— Может быть, нам лучше вернуться в твой замок? — робко предложила Жанна. За окном действительно стремительно потемнело, а низкий западный горизонт был затянут плотными грозовыми облаками. — Или в такую погоду лететь на вертолете опасно?

— Торопиться незачем, — небрежно отозвался Сэнтин, обнимая ее за талию и слегка подталкивая к входной двери. — Грозовой фронт движется слишком медленно, так что время у нас есть. Может быть, мы даже успеем перекусить, прежде чем пойдет дождь. В полумиле отсюда находится одно очень живописное озеро, которое как нельзя лучше подходит для пикника. Идем скорее…

В окрестностях озера, о котором упоминал Сэнтин, в самом деле было очень красиво. Жанна поняла это почти сразу, когда через полчаса они вышли на отлогий, поросший ровной зеленой травой берег. Озеро было совсем маленьким, но на удивление чистым и прозрачным. Его ничем не замутненная поверхность все еще сверкала словно драгоценная жемчужина, в то время как небо наверху становилось все темнее, а дневной свет, заслоняемый тучами, убывал. В воде отражались высокие сосны и раскидистые дубы, росшие на его западном и северном берегах.

— Здесь действительно очень мило, — негромко сказала Жанна, расстилая на траве белую скатерть и раскладывая закуски, которые она достала из походной сумки Сэнтина. — Правду говорят, что, когда Бог создавал рай, он взял за образец Южную Калифорнию. Здесь есть почти все.

— Почти? — переспросил Сэнтин, насмешливо сморщив лоб. Всю дорогу до озера он нес сумку с продуктами и теперь с сознанием честно исполненного долга стоял на берегу, заложив руки в карманы и раскачиваясь с пятки на носок. — Я знаю немало коренных калифорнийцев, которые с тобой не согласятся.

Повернувшись, он сделал несколько шагов и уселся возле импровизированного стола, облокотившись спиной о торчащий из травы валун. Не успела Жанна оглянуться, как он уже захрустел поджаристым цыплячьим крылышком, которое стащил с самого большого блюда.

— Нет, честно, — сказала Жанна, стараясь отогнать от себя мысль о том, как сильно все это смахивает на настоящую супружескую идиллию. — Например, мне не хватает здесь разве что смены времен года. В наших краях в это время деревья уже щеголяют в багряных и золотых нарядах.

Она налила кофе из термоса в две пластиковых чашки и протянула одну из них Сэнтину. Вторую она поднесла к губам, но так и не отпила ни глоточка. Взор ее затуманили воспоминания.

— У нас на ферме есть один холм, который — лишь только листья пожелтеют — становится непередаваемо, волшебно красив. Когда светит солнце, он горит и переливается всеми оттенками оранжевого и золотого, так что порой на него становится просто больно смотреть. Каждую осень мы с бабушкой ходили туда и собирали полные корзины золотых листьев, чтобы украсить ими дом. Бабушка была великая мастерица по этой части…

Задумчивый взгляд Сэнтина остановился на лице Жанны.

— Вы с ней были очень близки, я правильно догадался? — спросил он. Жанна кивнула.

— Да, очень, — тихо сказала она. — Бабушка не просто заменила мне мать: она была моей подругой и моей наставницей с тех самых пор, как я научилась ходить. Я не представляю себя без нее. Наша связь была такой тесной, что частенько мы могли подолгу обходиться без слов.

— А отец? — спросил Сэнтин. — Были ли вы близки с ним?

По лицу Жанны пробежала легкая тень.

— Нет. Не сказала бы… Конечно, после того, как умерла мама, он пытался как-то заменить ее, но он никогда не понимал ни меня, ни бабушку до конца. — Жанна пожала плечами. — Может быть, он не очень этого хотел. Теперь я многое понимаю… И мне кажется, он стыдился того, что его мать была индианкой чероки. Даже в наше время полукровкам приходится очень нелегко. Ни белые, ни краснокожие не признают их своими.

— Боюсь, твоей бабушке пришлось еще труднее, чем ему, — задумчиво сказал Сэнтин. — Удивительно, как она решилась оставить свой народ и выйти замуж за твоего деда.

Жанна поспешно опустила ресницы, стараясь скрыть охватившую ее печаль.

— О, бабушке всегда было не занимать мужества, — негромко ответила она. — Она — самая храбрая женщина из всех, кого я знала. Впрочем, для того чтобы вырваться из резервации, особого мужества, я думаю, не требовалось, — с горечью добавила Жанна, поднимая на Сэнтина взгляд. — Тебе не приходилось бывать в индейской резервации?

Он отрицательно покачал головой, и Жанна продолжила почти спокойно:

— А вот мне приходилось. Когда я была маленькой, бабушка взяла меня туда, где она выросла. Не знаю, может быть, где-то все устроено по-другому, но эта резервация была похожа на концентрационный лагерь. Она даже отгорожена от всего мира забором из колючей проволоки! Для меня до сих пор загадка, как можно такое вынести… — Жанна вздрогнула и снова погрузилась в воспоминания. — Бабушка не выносила, когда что-то ограничивало ее свободу. Сколько я себя помню, она даже спала на открытой задней веранде, пока позволяла погода. Она говорила, что в закрытом помещении ей бывает трудно дышать. Если бы ей пришлось остаться в резервации, бабушка, наверное, умерла бы…

Сэнтин осторожно потянулся. Глубокая морщина пересекла его лоб, а губы плотно сжались.

— Не слишком ли ты драматизируешь? — спросил он, отбрасывая в сторону недоеденное цыплячье крылышко. — Если твоя бабушка — такая сильная и мужественная леди, то она вполне могла приспособиться к отсутствию свободы и даже — я этого не исключаю — чувствовать себя вполне счастливой. Почему ты так уверена, что она не сумела бы найти что-то, что компенсировало бы ей сомнительную прелесть жизни в резервации?

Он произнес эти слова с таким бешеным напором, с таким желанием спорить, что глаза Жанны непроизвольно расширились. «Почему он сердится?» — недоумевала она.

— Просто я ее знаю, — ответила Жанна после некоторого колебания. — Ничто не могло возместить ей того, что она при этом потеряла бы.

— Но ты не можешь быть уверена на сто процентов, — мрачно подвел итог Сэнтин и, беспокойно поглядев на насупленное небо, которое на глазах становилось из серого черно-свинцовым, неожиданно заторопился.

— Давай скорее, — сказал он и, встав на колени, принялся как попало швырять в сумку остатки их трапезы. — Гроза может вот-вот начаться, а нам надо еще найти какое-нибудь укрытие.

Они успели преодолеть только половину пути до фермы, когда с неба упали первые тяжелые капли. Не прошло и минуты, как пошел настоящий ливень, который в считанные мгновения промочил их насквозь. Подхватив Жанну под локоть, Раф заставил ее двигаться быстрее, и вскоре сквозь пелену дождя замаячило здание фермы. Но, вместо того чтобы поспешить туда, Сэнтин неожиданно свернул к ближайшему амбару и втолкнул Жанну внутрь.

В амбаре было полутемно. Сильно пахло пылью, прелой соломой и мышами. С подозрением потянув носом воздух, Жанна вопросительно поглядела на своего спутника.

— Амбар был ближе, — пояснил Сэнтин, в свою очередь оглядываясь по сторонам. — К тому же рабочие, похоже, сюда еще не заглядывали, следовательно, у нас есть шанс найти какое-нибудь старое одеяло или брошенную одежду, чтобы вытереться как следует.

Посмотрев на Жанну, Сэнтин нахмурился.

— Ты вся промокла!

— Ты тоже, — откликнулась Жанна, пытаясь отдышаться после пробежки под дождем. — Но, думаю, что мы оба выживем. Лично я чувствую себя очень хорошо.

И Жанна счастливо улыбнулась. Бег под холодным дождем разогнал по жилам застоявшуюся кровь, и теперь она ощущала во всем теле легкое покалывание, которое, в свою очередь, заставляло подумать о том, что жизнь прекрасна. И это праздничное настроение не мог испортить даже тот факт, что вода продолжала ручьями стекать с нее, словно она купалась в одежде.

Сэнтин приложил ладонь к ее щеке.

— Ты замерзла, — безапелляционно заявил он, рассматривая внутренность амбара. — Стоит тебе отдышаться, и ты сама это почувствуешь. Нужно тебя высушить…

Опустив руку, он быстро пошел между стойлами.

— Открой входную дверь, — крикнул он откуда-то из темноты. — Здесь темно как в аду!

Жанна послушно повернулась и, налегая всем весом на широкие двойные ворота амбара, отворила их настежь. Внутри заметно посветлело, и она поспешила следом за Сэнтином, но догнала его только у дальней стены. Судя по выражению его лица, Сэнтин не нашел того, что искал.

— Пусто, — с досадой сказал он. — Как шаром покати. Я нашел только старую конскую попону, которую насквозь проела моль. Похоже, здесь нет ничего подходящего.

— Говорю тебе, это не важно! — перебила Жанна. — Давай рванем к вертолету и переждем там.

— Ну да, чтобы к тому времени, когда погода прояснится, ты промерзла до костей и простудилась, — возразил Сэнтин, продолжая оглядываться по сторонам. Взгляд его неожиданно упал на лестницу, ведущую на сеновал.

— Нашел! — воскликнул он радостно и похлопал Жанну по промокшей спине. — Давай наверх, я сейчас.

И он быстро зашагал к дверям амбара.

Поглядев ему вслед, Жанна недоуменно передернула плечами и начала карабкаться на сеновал. Раф вернулся быстро — не успела она подняться на самый верх, как он уже взялся за нижнюю перекладину лестницы. В руке он держал сумку, которую бросил у ворот.

Стоя на коленях на мягком, чуть подопрелом сене, Жанна наблюдала, как он роется в содержимом сумки.

— Придется обойтись тем, что имеется в наличии, — пояснил Сэнтин и скорчил недовольную гримасу. — Дьявол, их едва хватит…

Жанна невольно улыбнулась.

— Но это же всего-навсего корзинка с едой, а не комплект предметов первой необходимости для людей, уцелевших после ядерной бомбардировки, — сказала она и сверкнула глазами, довольная своим остроумием.

— Очень смешно! — сухо отозвался Сэнтин. — Посмотрим, как ты будешь веселиться, когда подхватишь насморк или ангину.

Достав из сумки ворох каких-то тряпок, он закрыл ее и отложил в сторону.

— Одно одеяло, одна скатерть, восемь салфеток и четыре бумажных полотенца, — подвел он итог. — Не Бог весть что, но жить можно.

— По-моему, это просто великолепно, — возразила Жанна. — Малый джентльменский набор миллиардера. В моих корзинках для пикника обычно нет ничего, кроме пары бутербродов в промасленной бумаге.

— Иди сюда, — властно приказал Сэнтин.

Жанна послушно придвинулась поближе, и Сэнтин, взяв в руку белую салфетку в золотисто-коричневую клетку, стал вытирать ей лицо.

— Тебе-то, конечно, этого хватало, — заметил он с неодобрением. — Ничего лишнего, ничего, что бы отягощало тебя в пути. Поела и побежала дальше к своим драгоценным кроликам или оленям. Повернись-ка…

Она повернулась, и Сэнтин начал ловко расплетать ей косу.

— Конечно, это очень удобно, когда путешествуешь одна, — беспечно согласилась Жанна.

Сэнтин, не отвечая, провел по ее распущенным волосам пальцами, расчесывая и расправляя густые темно-каштановые локоны.

— Волосы почти не намокли, — сообщил он с притворным равнодушием и, отбросив в сторону влажную салфетку, взял в руки другую. Отделив одну длинную прядь, он начал промокать ее тканью. — Хорошо, что они были заплетены в косу. Это тебя спасло.

Пока он вытирал таким образом ее волосы, Жанна сидела неподвижно и молчала. Внимание и забота, столь неожиданно проявленные Сэнтином, заставили ее почувствовать себя маленькой девочкой, которую любят и оберегают, и она, хотя бы и в ущерб принципам, не спешила отстаивать свою независимость. Неожиданно она увидела каплю дождевой воды, сбежавшую на лицо Сэнтина с его мокрых волос, и это зрелище заставило ее испытать угрызения совести. Ведь это он недавно болел, вспомнила она. С ее стороны было верхом эгоизма позабыть об этом и позволить ему ухаживать за собой, как бы приятно это ни было.

Схватив еще одну салфетку, Жанна придвинулась еще ближе к нему.

— Теперь моя очередь, — заявила она не терпящим возражений тоном и стала осторожно вытирать его лицо мягкой тканью. — Ты промок гораздо больше, чем я.

Сосредоточенно насупясь, Жанна вытерла его густые баки, которые сразу же распушились, и в них блеснули серебряные нити.

— У тебя седина, — с удивлением заметила Жанна. — Я раньше этого не замечала.

— Это недавнее приобретение, — отозвался Сэнтин. — Я уверен, что до тех пор, пока ты не появилась в моей жизни, у меня не было ни одного седого волоска.

Интонация его показалась Жанне странной, и она громко рассмеялась, чтобы скрыть свое замешательство. Помимо собственной воли она бросила взгляд на лицо Сэнтина. На лице его отражалось столь много чувств, что Жанна замерла от неожиданности и даже на секунду перестала водить салфеткой по его влажным взъерошенным волосам. В следующее мгновение она осознала, что вот уже некоторое время ощущает исходящий от него трепетный жар, и окончательно стушевалась. Их разделяли считанные дюймы, а руки Жанны касались его головы.

— Может быть, ты сам закончишь? — спросила она, делая попытку опустить руки.

— Ну уж нет, — негромко ответил Сэнтин, обхватив ее запястья. Его взгляд гипнотизировал, сковывал ее волю, и Жанна поспешно опустила глаза.

— Продолжай, пожалуйста. Мне нравится, как ты это делаешь.

По-прежнему не глядя на него, Жанна снова стала медленно водить тряпкой по его волосам, почти не понимая, что делает. Она видела только мерное движение его груди, поднимавшейся и опускавшейся с каждым вдохом, и чувствовала биение его пульса. Ноздри ее щекотал легкий травяной запах его одеколона и мускусный запах прелого сена, а легкие наполняла дождевая свежесть. Если не считать шороха крупных капель по крыше амбара да еле слышного дыхания, ни один звук не нарушал царившей на сеновале тишины. Поначалу эта совершенная тишина заставляла Жанну напряженно прислушиваться, однако вскоре ее настороженность превратилась в почти сверхъестественную чувствительность. Казалось, что даже через ткань джинсов она способна ощущать каждую соломинку в душистой массе старого сена, на котором они расположились. Груди ее, которые невзначай прикасались к Сэнтину каждый раз, когда она взмахивала руками с зажатой в них салфеткой, тоже потяжелели и набрякли.

— Достаточно, — сказал Сэнтин, низким голосом, и руки Жанны медленно опустились. Взгляд ее встретился с горящими глазами Сэнтина, и она невольно облизала пересохшие губы.

— Ты считаешь, что ты… достаточно высох?

Сэнтин невесело усмехнулся.

— Пусть это тебя не беспокоит, — коротко сказал он. — В настоящее время мое тело вырабатывает столько тепла, что его хватит, чтобы превратить весь этот лес в настоящую пустыню Сахару.

Он прерывисто вздохнул, и его взгляд обежал ее с ног до головы, задержавшись на обтянутой мокрой блузкой груди и на бедрах.

— Жаль, что ты не дала мне вытереть тебя до конца, — сказал он, и губы его поползли вбок. — Твое решение отплатить мне тем же было весьма несвоевременным. Как ты все запутала, Покахонтас! Ладно, давай посмотрим, насколько еще меня хватит, прежде чем я разложу тебя на сене и поступлю с тобой по-своему.

— К чему тебе затрудняться? — ответила Жанна тонким прерывистым голосом, осторожно отодвигаясь от него. — Я уже достаточно обсохла. А вот ты недавно болел, и тебе надо…

— Ш-ш-ш!.. — перебил ее Сэнтин. — Сиди смирно!

Подавшись вперед, он отвел с ее лица длинную прядь шелковистых волос.

— Неужели тебе никто никогда не говорил, что ничто так не действует на мужские охотничьи инстинкты, как бегущая газель? Не бойся ты меня, ради Бога, я не сделаю тебе больно… — Его глаза неожиданно еще больше потемнели от беспокойства. — Ведь я не сделал тебе больно вчера, правда?

Жанна почувствовала, как краска прихлынула к щекам и лицо запылало.

— Нет. — Она затрясла головой. — Нисколько…

— Это очень хорошо, — тихо сказал Сэнтин, и на лице его отразилось облегчение. — Когда я обнаружил, что ты еще девственница, я хотел обойтись с тобой помягче, но ты была такой милой, такой сладкой, что я как будто немного сошел с ума.

И не только ты, подумала Жанна, когда Сэнтин принялся вытирать ее шею. В те мгновения она и сама позабыла о стыдливости, о сдержанности и нежности, подчиняясь одному только грохочущему в ушах неистовому ритму, в котором для нее сосредоточился весь смысл существования вселенной.

Одного воспоминания об этом моменте оказалось достаточно, чтобы Жанна ощутила в низу живота уже знакомую жаркую тяжесть. Соски ее тоже напряглись и натянули мокрую ткань блузки.

Раф тотчас заметил этот безусловный признак владеющего ею возбуждения. Жанна услышала, как он с присвистом втянул воздух. Взгляд его сам собой опустился и остановился на ее набухшей груди.

— Помоги мне, Господи, — прошептал он и начал медленно расстегивать пуговицы на ее блузке. Лицо Сэнтина словно было составлено из одних лишь резких контуров и застывших, как лед, плоскостей, и только губы его оставались восхитительно чувственными, а глаза еще больше потемнели от растущего желания. Пальцы его чуть дрожали от вожделения — Жанна почувствовала это в тот момент, когда он стянул с ее плеч мокрую бежевую рубашку и взялся за застежку полупрозрачного лифчика. Справившись с ней, он на некоторое время замер в восхищении, и только глаза его сверкали, как раскаленные угли.

— Господи, что за вид! — прошептал он. — Во всем мире нет ничего прекраснее, чем женские груди, умоляющие о прикосновении!..

Он поднял руку с зажатой в ней салфеткой и осторожно коснулся ею напряженных сосков Жанны. От прикосновения грубой ткани по телу ее побежали быстрые мурашки, а дыхание на мгновение перехватило.

Прежде чем она успела опомниться, Сэнтин провел скомканной салфеткой по ее шее, потом по затылку, так что теперь Жанна полулежала на сгибе его руки. Груди ее были прижаты к телу Сэнтина, но он продолжал все сильнее притягивать Жанну к себе и стал медленно водить салфеткой по ее обнаженной спине.

— Похоже, ты сейчас опять будешь мокрой, — заметил он и, на мгновение выпустив ее, быстро снял через голову свой кремовый пуловер. — Так на чем мы остановились? — спросил он, отбрасывая его в сторону и снова заключая Жанну в свои объятия.

Но Жанна уже не слушала его. Вытянув вперед руку, она осторожно коснулась жестких курчавых волос, росших на широкой груди Сэнтина. Они приятно щекотали мягкую кожу ее ладони, и Жанна не удержалась и погладила их. Она чувствовала, как от ее прикосновения Сэнтин сначала напрягся, а потом и вовсе застыл — словно закаменел, — но она была слишком увлечена своим исследованием, чтобы обратить на это серьезное внимание. Ее пальцы медленно скользнули по выпуклой поверхности его могучих мышц, чуть трепещущих под упругой и гладкой кожей, и неожиданно наткнулись на крошечный мужской сосок.

Здесь Жанна задержалась. Интересно, будут ли его соски реагировать на ласку так же сильно, как и ее, лениво подумала она, и внезапно почувствовала жгучее любопытство. Наклонившись вперед, Жанна прильнула губами к его груди и легко коснулась языком маленького твердого соска.

Ответ на занимавший ее вопрос она получила незамедлительно. Раф негромко ахнул, и Жанна, почувствовав необычайную уверенность, перешла к другому соску. И снова ее ждал успех.

— Ты, несомненно, знаешь, что сводишь меня с ума, — проговорил Сэнтин дрожащим голосом, когда ее руки принялись ласково поглаживать рельефные мускулы его плоского живота.

Вместо ответа Жанна несильно укусила его за грудь, а ее пальцы перекочевали на поясницу Сэнтина и стали ритмично поглаживать тугие мышцы спины. Кожа у Сэнтина была изумительно гладкой, и прикасаться к ней было упоительно.

Жанна смутно осознавала, что ее ласки возбуждают Сэнтина все сильнее и сильнее, и мысль об этом наполняла ее той же простой и примитивной радостью, которую она испытала накануне. Ей нравилось чувствовать под пальцами напряженную дрожь этого большого, сильного тела, которая становилась еще заметнее, когда она сжимала зубами его сосок, касалась языком шеи или щекотала лицо прядями своих распущенных волос. Ей нравилось, как он резко втягивал воздух каждый раз, когда она прикасалась к его телу, а частый стук сердца, который Жанна слышала, прижимаясь ухом к его широкой груди, убеждал ее в том, что она все делает правильно. Жанна знала, что это она заставила его сердце стучать бешено и громко, и мысль об этом наполняла ее торжеством.

— Достаточно, маленькая чертовка! — простонал Сэнтин, отталкивая ее чуть ли не с отчаянием. — Я читал, что именно индейские женщины проявляли особую изобретательность, когда нужно было пытать бледнолицых пленников, и теперь я знаю, что это — чистая правда.

Жанна подняла на него взгляд и счастливо улыбнулась.

— Тебе не нравится? — спросила она, жмурясь от наслаждения. В том, какой эффект возымели на Сэнтина ее ласки, сомневаться не приходилось; О да, они нравились ему, и еще как!

Сэнтин поглядел на нее и прищурился, заметив на ее лице выражение безмятежного блаженства.

— Ты же знаешь, что нравится, — коротко сказал он. — И ты, похоже, слишком довольна этим обстоятельством, чтобы я мог спокойно это выносить.

С этими словами он бросился на Жанну, сорвал с нее джинсы вместе с трусиками, и она, лежа перед ним обнаженной на мягком ложе из душистого сена, неожиданно почувствовала себя беззащитной и уязвимой.

— Похоже, мне придется немного сбить с тебя спесь, Жанна.

Сэнтин спокойно снимал с себя последнюю одежду, и Жанна растерянно поглядела на него снизу вверх. В том, что его возбуждение достигло пика, сомневаться не приходилось. Физическое подтверждение этому было заметно не только в том, как напряглись, свиваясь в узлы, могучие мускулы его тела, но и в голодном блеске его глаз, горевших жарким огнем на вытянутом, заострившемся лице.

Жанна потянулась к нему, но Сэнтин, заметив, что она пытается приподняться, снова легонько толкнул ее на мягкое сено.

Жанна ждала, что он упадет вместе с ней, и они вместе отправятся в восхитительное страстное путешествие, которым она наслаждалась прошлой ночью. Теперь ей стало очевидно, что именно это было у Сэнтина на уме весь день, и, не вмешайся дождь, он все равно нашел бы способ уединиться с нею. Скорее всего все произошло бы на берегу живописного озера, которое он так расхваливал. И вот теперь, когда он по какой-то причине мешкал, Жанна почувствовала, что разрывается между предвкушением и острым разочарованием.

Ум ее еще не до конца освоился со всеми обстоятельствами, но, несмотря на некоторые побочные соображения, Жанна хотела, чтобы Сэнтин обладал ее телом. Она еще не готова была признаться себе в этом желании, но сила его была для нее очевидной. И Сэнтин тоже хотел ее, хотел, черт побери! Так почему же он медлит? Почему он не спешит расстаться со своей одеждой, почему так аккуратно складывает ее в сторонке, вместо того чтобы швырнуть ее куда попало и заключить ее в свои сильные объятия? И зачем, черт побери, ему понадобилась еще одна салфетка?!

— Что ты делаешь? — с негодованием поинтересовалась Жанна.

— У меня репутация человека, который всегда доводит начатое дело до конца, — спокойно ответил Сэнтин, слегка раздвигая ей ноги и устраиваясь между ними. — Разве ты этого не знала? Ты еще не до конца обсохла, дорогая. Вот здесь у тебя мокро… и здесь.

И он снова начал вытирать ее, поднимаясь от пальцев ног к изгибу лилейных бедер с такой методичной тщательностью, что уже через минуту Жанна застонала от невыносимой муки неутоленного желания. Голова ее беспокойно заметалась из стороны в сторону, а тело выгнулось дугой навстречу тому, в чем он так упорно ей отказывал.

— Раф! — пронзительно выкрикнула Жанна, и в этом коротком резком вскрике смешались такая глубокая ярость и страдание, что Сэнтин невольно поднял голову, и она увидела на его лице довольную ухмылку, в которой было что-то тигриное.

— Еще рано, Жанна, — отозвался он почти спокойно. — Я хочу, чтобы ты — как и я — была без ума от страсти и желания.

Он протянул руку и, вытащив из кучи тряпок скатерть, одним движением расстелил ее на сене.

— Перекатись-ка сюда, дорогая, — сказал он, привставая на колени. — Я не хочу, чтобы ты исколола соломой свои прелестные грудки.

Его крепкие руки помогли Жанне перевернуться на живот. В следующее мгновение он снова оказался у нее между ногами. Теперь он вытирал ей спину и ягодицы, и эта медленная ласка едва не свела Жанну с ума. Она словно погружалась в горячий туман, и ее тело плавилось и текло под его руками. Почему-то теперь, когда она не могла видеть, что он с ней делает, ласки Сэнтина стали еще более эротичными, и Жанна бессильно корчилась от острой тянущей боли в животе, чувствуя властные прикосновения его рук и почти незрячий взгляд его темных глаз, затуманенных острым желанием. Между тем дыхание Сэнтина стало лихорадочно-быстрым, и Жанна поняла, что он тоже доведен до предела этой любовной игрой. «Боже, — взмолилась Жанна, сжимая руки в кулаки и впиваясь ногтями в мякоть ладоней. — Скорее! Скорее же!..» Ей казалось, что еще немного, и она не выдержит этой пытки.

Сэнтин мягкими движениями стряхивал прилипшие к ее влажной спине сухие травинки.

— Я так и знал, что ты поцарапаешься, — сдавленно шепнул он. — У тебя такая тонкая, такая нежная кожа…

Его палец скользнул вниз вдоль ее позвоночника, коснулся поясницы и соскользнул в мягкую впадинку между ягодицами.

— Вот здесь у тебя маленькая царапинка…

Она почувствовала на спине его горячее дыхание, и губы Сэнтина прижались к означенному месту легким, как паутина, поцелуем, который обжег Жанну, словно удар электрического тока.

На этом ее долгое ожидание закончилось. Раф издал громкий, протяжный стон и, не заботясь более о том, чтобы действовать нежно и ласково, двумя быстрыми движениями перевернул ее на спину и улегся рядом с ней на импровизированном покрывале. Рот Сэнтина с жадностью прижался к ее губам, а его руки с лихорадочной поспешностью забегали вверх и вниз по ее спине. Из горла Сэнтина рвались короткие глухие стоны, которым вторил гортанный голос Жанны.

Все внутри ее уже давно было охвачено таким жарким огнем, что ей казалось — еще немного, и она заживо сгорит в этом пламени, если Раф не даст ей того, чего ей так отчаянно хочется. Она не могла бы сказать, кто первым сделал шаг навстречу другому, но это было уже не важно. Самое главное, что они вдруг оказались слиты в одно. Жанна впилась пальцами в его крутые плечи, а лицо Рафа исказила гримаса яростного блаженства.

В следующее мгновение, действуя с непостижимой быстротой, которая застала Жанну врасплох, Сэнтин перекатился на спину так, что она оказалась на нем. Встретив вопросительный, слегка растерянный взгляд ее расширенных глаз, он сильнее нажал руками на ее бедра, добиваясь того, чтобы восхитительный контакт между их телами стал еще более глубоким и чувственным.

— Я должен видеть твое лицо, — хрипло пояснил Сэнтин, и Жанна почувствовала, как его бедра под ней поднимаются вверх, опускаются, снова поднимаются, атакуя с силой и яростью, от которых у нее сразу же захватило дух. — Я хочу видеть твое лицо, — повторил Сэнтин, — и знать, что его выражение вызвано тем, что я с тобой делаю.

Он поднял руки и накрыл ладонями ее подпрыгивающие в такт его движениям груди.

— И я хочу держать тебя вот так…

Жанне показалось, что она вот-вот взорвется, рассыплется миллионами горячих искр, и она задвигалась в такт той же бешеной и напористой мелодии, которая вела за собой Рафа. На его выпады она отвечала с не меньшей энергией и силой, и их тела производили странный сухой звук, хотя оба уже были мокры от пота. Темп и сила их яростных движений были столь близки к своему максимуму, что Жанна поняла: еще немного, и они оба сгорят в одной ослепительной вспышке — точь-в-точь как ворвавшийся в атмосферу метеорит, летящий с космической скоростью в неизведанных пространствах.

И действительно, прошло всего несколько неправдоподобно коротких, неповторимых мгновений, и бушующий гейзер их обоюдной страсти иссяк, оставив их — мокрых, дрожащих, задыхающихся, — лежать в объятиях друг друга. Вершина осталась позади, но руки Сэнтина не потеряли своей властной силы, и Жанна — слишком ослабевшая и утомленная — только крепче прильнула к нему, стараясь поглубже уйти в его уютное тепло.

Так, в полудреме-полузабытьи, прошло несколько минут или, быть может, несколько часов. Потом горячие губы Сэнтина прижались к ее виску и запечатлели на нем такой легкий поцелуй, что он показался Жанне совершенно бесплотным — особенно после предшествовавшего ему буйного пира страстей. Пальцы его осторожно убрали с лица Жанны рассыпавшиеся в беспорядке волосы.

— Бог мой, это было что-то потрясающее! — негромко сказал он. — Я чуть было не потерял голову. Поверь, я еще никогда не встречал таких женщин, как ты. А ведь ты только делаешь свои первые шаги на этом поприще… и я жду не дождусь, когда ты наберешься достаточно сексуального опыта! — Он усмехнулся негромко и как-то смущенно. — И, по правде говоря, я сам не прочь заняться практической стороной твоего обучения!

— Так или иначе заниматься этим придется именно тебе, — томно отозвалась Жанна, поудобнее устраиваясь у него на плече. — После сегодняшнего я вряд ли когда-нибудь сумею двигаться без посторонней помощи.

— Бедняжка… — без тени насмешки протянул Сэнтин, снова касаясь губами ее лба. — Ты пока еще новичок в игре. Неудивительно, что ты так вымоталась. Впрочем, сама виновата — не нужно было быть такой обольстительной и сексуальной. Тебе известно, что, когда я вижу тебя, я начинаю сходить с ума от желания?