2.

Вокруг костра лежали люди, свернувшись под одеялами из овечьих шкур. Они крепко спали. Не спал только Джордан Дрейкен, он сидел у костра и смотрел на огонь.

Когда она вошла в круг света, отбрасываемого пламенем, он поднял голову и тихо проговорил:

— Ты долго думала. — Потом он повернулся к Алексу: — А ты посинел от холода, малыш. Подойди поближе к огню.

Алекс посмотрел на Марианну и, когда она кивнула, осторожно придвинулся к костру. Почувствовав жар пламени, он сбросил одеяло и протянул руки, блаженно вздохнув:

— Как приятно!

— Да, очень. Ночь холодная. — Джордан махнул рукой в сторону кипевшего над огнем котелка. — Тушеный кролик. Возьми миску и ложку и угощайся.

— Я ему положу. — Марианна шагнула вперед, но Дрейкен властным жестом остановил ее. — Он нездоров! — вызывающе сказала она.

— Раз он может стоять на ногах, может и управиться с половником. — Поднявшись, Джордан расстелил меховую подстилку неподалеку от своей собственной и снова сел. — Это ты еле держишься на ногах. Сядь.

Алекс уже быстро накладывал еду в деревянную миску, и она неохотно уселась на овечью подстилку. От костра веяло дивным теплом, ей захотелось так же блаженно вздохнуть, как только что вздохнул Алекс, прикрыть глаза и просто посидеть молча, ни о чем не думая. Но она, превозмогая себя, упрямо сказала:

— Я должна помочь Алексу.

— После того, как сама поешь.

— Я ему помогу. — Из темноты появилась огромная фигура Грегора. Великан не торопясь положил себе в миску еды и уселся по другую сторону костра. — Иди сюда, паренек, садись со мной. Мы поедим вместе. Я зверски голоден. А ты?

Он и был похож на дикого зверя — яростного и израненного в схватках. Марианна подумала, что Алекс ни за что к нему не подойдет.

Серьезно посмотрев на него, мальчик нерешительно проговорил:

— Ты очень странно одет.

Заметив изумление Марианны, Грегор ухмыльнулся:

— А! Ты думала, он меня испугается? Дети гораздо сообразительнее взрослых. Они доверяют своим инстинктам, а не глазам. — Он повернулся к Алексу. — И ты прав, мальчуган. Моя одежда отличается от других, а душа такая же. Но даже то, как я одет, кажется непривычным только в этих скучных долинах. У меня дома, в Кассане, это ты выглядел бы странно.

— В Кассане! — Марианна бросила взгляд на север, где высокие, серо-лиловые горы отделяли Монтавию от Кассана. Она еще никогда не встречала никого из этой дикой легендарной страны — и не только она. Кассан окружали горы, и, кроме того, по слухам, его обитатели были жестокими воинственными людьми, которые держались особняком и не любили гостей. Бабушка рассказывала ей, что, когда она вынуждена была бежать из России, ее путь лежал через Кассан, но на вопросы Марианны об этой стране отвечала очень туманно и неохотно. Кассан не торговал с Монтавией. Если они и вели с кем-то торговлю, то, может быть, только с Россией, своим северным соседом. Во время недавней войны между Небровым и королем Иозефом Кассан сохранял полный нейтралитет. И вдруг оказывается, что Грегор приехал из-за гор, из этой таинственной страны!

— А что вы тут делаете?

— Сейчас я пытаюсь уговорить вот этого паренька составить мне компанию, пока я буду есть. — Грегор скорчил печальную гримасу и тяжело вздохнул. — Ненавижу есть в одиночку. У меня от этого жутко болит живот.

Алекс рассмеялся, обошел вокруг костра и уселся на подстилку Грегора.

Грегор удовлетворенно кивнул.

— А что до того, почему я попал в вашу скучную страну… — Он проглотил ложку мяса и кивнул в сторону Джордана: — Я выполняю свой долг и слежу, чтобы Джордан не повредил себе, сражаясь с хрупкими девчушками. Ты и правда ударила его подсвечником в деликатное место? Я уверен, что найдется немало женщин, которые…

— Ешь, — недовольно прервал его Джордан. — И поменьше болтай, иначе отправишься нас охранять.

— Ты снова отошлешь меня на мороз? Какая жестокость!

Грегор вздохнул и принялся за еду, но с губ его не сходила лукавая усмешка.

— Где Нико? — спросил Дрейкен.

— Ты велел мне молчать. — Грегор проглотил еще ложку и только потом ответил: — Я отправил его осмотреть город. Улицы выглядят пустынными, но лучше удостовериться, что нас нигде не подстерегает засада. — Он решительно закутал худенькую фигурку Алекса в одеяло. — Заглатывай еду. Если не будешь как следует питаться, тебе никогда не вырасти таким большим и сильным, как я.

Алекс с сомнением покачал головой:

— Не думаю, чтобы я мог вырасти таким большим, даже если бы съел все мясо на свете!

Тем не менее он послушно запустил ложку в ароматную подливку.

Джордан наполнил еще одну миску и дал ее Марианне:

— Ну что, ты довольна?

Он думает, ее так легко успокоить? Но сейчас Марианне не хотелось вдаваться в объяснения, она только кивнула и жадно начала есть. Кролик оказался жестким, но горячая подливка была заправлена ароматными травами. Марианна почти не заметила, как еще один мужчина — Грегор называл его Нико — подошел к огню, наполнил себе миску едой и снова отошел. До нее доносился глубокий бас Грегора, о чем-то беседовавшего с Алексом. Слов она разобрать не могла, но по тону было слышно, что великан добродушно подшучивает над мальчиком, а тот в ответ весело смеется. Тепло и сытная еда оказали свое действие: щеки девушки порозовели, глаза заблестели. Впервые за много дней она не зябла от холода и сырости, не должна была прислушиваться к каждому шороху. С гор дул резкий ветер, но здесь, у костра, было так уютно.

— Еще? — спросил Дрейкен, когда она доела. Покачав головой, Марианна поставила миску. Она и так съела слишком много. Наполненный желудок дает человеку обманчивое спокойствие и уверенность. Она взглянула через костер: Алекс свернулся калачиком рядом с Грегором и уже спал. Конечно, ребенку нужна была бы кроватка, а не жесткая подстилка на земле, но, по крайней мере, ему тепло и огромная фигура Грегора защищает его от ветра. Подмигнув ей, Грегор устроился поудобнее, накрыв себя и Алекса общим одеялом. Несмотря на доброту великана, нужно быть рядом с Алексом, когда он проснется, подумала Марианна. Если спросонья увидеть это лицо со шрамом, немудрено перепугаться.

— Успокойся же наконец! С мальчиком ничего не случится, — резко сказал Дрейкен. — Не думай, что Тебя окружают злодеи. Ложись и спи. Ты вот-вот свалишься от усталости.

— Ничуть. — Она села прямее, стараясь не горбить плечи. — Нам надо поговорить… Я должна спросить…

— Я не собираюсь отвечать на твои вопросы.

— Я должна спросить об Окне, — упрямо повторила она и открыто посмотрела в глаза Дрейкену. — Ведь вы из-за него хотите взять меня с собой, да? Он ответил ей не сразу.

—Да.

— Вы думаете, я смогу его вам вернуть?

— Надеюсь, что сможешь.

— Но зачем оно вам?

Дрейкен испытующе посмотрел на нее, потом неожиданно спросил:

— Ты знаешь что-нибудь о Наполеоне Бонапарте? Наполеон. Французский император был для нее лишь далекой туманной фигурой. Она попыталась припомнить то, что папа говорил ей об этом человеке. Он восхищался гением императора, но мама сказала, что это чудовище не успокоится, пока не сожрет всю Европу. Два года назад он подходил к границам Монтавии: по стране поползли слухи, один страшнее другого, все жили в тревоге, пока он не двинулся дальше и угроза не миновала. Потом восстание Неброва повергло Монтавию в хаос, и о Наполеоне забыли.

— Я знаю, что он стремится к власти, так же как и все вы.

— Еще больше, чем все мы. Его надо остановить. И я знаю, как это сделать.

— Чтобы захватить все себе? Он игнорировал ее выпад.

— Пока он обошел стороной Монтавию и Кассан, но так долго не продлится. — Он посмотрел ей в глаза. — Когда он начнет задуманный им грандиозный поход, нужно будет сделать все возможное, чтобы Джедалар не попал ему в руки. — Она невольно содрогнулась. — Ты думала, что ценность Окна известна одному только Неброву?

Этого она и боялась. Значит, англичанин слышал о Джедаларе. Но, может быть, он знает не все?

— Ценность Окна в том, что оно было прекрасным произведением искусства и…

— Содержало сведения. — тихо договорил он. — Ты всего лишь девчушка, и тебе надо защищать брата. Не становись пешкой в чужой игре, цели которой даже не понимаешь. Дай мне то, что мне нужно, и я позабочусь о том, чтобы вы оба были в безопасности.

— Чтобы вы воспользовались им, как вам вздумается? Вы, наверное, не лучше этого Наполеона. Почему я должна выбирать между вами?

— Судьба столкнула тебя именно со мной. У тебя нет другого выбора.

— Есть. Я выбираю не верить ни одному из вас, — яростно воскликнула она. — Я не позволю ни вам, ни этому Наполеону, ни герцогу Неброву сделать меня послушным инструментом в ваших руках. Я пойду своим путем и буду делать то, что сочту нужным.

Он, прищурив глаза, внимательно всмотрелся в ее лицо:

— И что ты сделаешь с Джедаларом?

— Использую его так, как это будет нужно мне! — Она бросила на него возмущенный взгляд. — И ни перед кем не буду отчитываться. Вы не имеете права спрашивать меня, как я поступлю с моей собственностью!

Он еще раз пристально посмотрел на нее и сказал:

— А что, если мы придем к соглашению? Давай забудем пока об Окне в Поднебесье.

— Не думайте, что я когда-нибудь переменю свое решение, — с отчаянием сказала она. — Вы не получите Джедалар, даже если прождете всю жизнь.

Он улыбнулся:

— Мы обсудим это позже.

Марианна замерла, глядя на него широко раскрытыми глазами. Почему она раньше не замечала, как красив этот человек? Или это улыбка волшебным образом изменила его обычно суровое, резкое лицо, придав очарование неправильным чертам? Чувственно изогнутые губы, взгляд, притягивающий как магнит. Марианна резко встряхнула головой, отгоняя наваждение.

Это Люцифер, подумала она: вечно меняющийся, притягательный и опасный. Против его чар почти невозможно устоять. Если ей суждено воссоздать когда-нибудь Окно в Поднебесье, это прекрасное и страшное лицо она сделает лицом Князя Тьмы.

Его улыбка погасла, и он снова стал смотреть в огонь.

— А тебе не приходило в голову, что герцог Небров может тебя искать?

Мысль об этом была частью кошмара, преследовавшего ее с той ночи.

— Я… По-моему, он не видел нас. Мы прятались в лесу — так велела мама. — И она добавила, уже тверже: — Нет, я уверена, он не знает, что мы там были.

— Небров не отступится, несмотря на смерть твоей матери. Он наверняка обыщет весь дом в поисках новых сведений, пошлет своих людей допросить соседей.

— Он слишком спешил убраться оттуда. Самда была в руках людей короля Иозефа, за голову Неброва назначили награду. Мама думала, что он не рискнет явиться к нам, но наш дом находился не в самом городе, а в нескольких милях от него. — Марианна содрогнулась. — Я слышала, как, уезжая, Небров ругался и сыпал проклятиями. Он был в ярости.

— Если он пошел на такой риск, ты можешь не сомневаться, что он вернется или пошлет кого-нибудь из своих людей расспрашивать всех, кто был с вами знаком. Твои соседи расскажут ему о тебе… и об Алексе. — Он помолчал. — Я воспользовался твоим братом, чтобы добиться от тебя того, что мне было нужно. Ты думаешь, Небров окажется добрее меня?

— Нет, — прошептала она. Липкий тошнотворный страх опять навалился на нее. Никто не может быть более жесток, чем это чудовище Небров. — Ох нет…

— И я могу тебя уверить: он будет так же решителен, как и безжалостен. Небров никогда не отступается.

Он говорил с такой уверенностью, что она спросила:

— Вы с ним встречались?

— Неоднократно. — Заметив, как она инстинктивно сжалась, он покачал головой, — Нет, я не вел с ним никаких дел. Но его земли граничат с Кассаном. Естественно, он приезжал оценить наши боевые возможности и пришел к выводу, что королевство его брата — более легкая добыча.

Марианна с ужасом устремила взгляд в темноту, скрывавшую развалины Таленки. Небров чуть не уничтожил Монтавию и ее народ, чтобы утолить свою жажду власти.

— Это страшный человек…

— Значит, ты согласна, что необходимо увезти Алекса подальше от Монтавии. — Она с недоумением взглянула на него, и он кивнул: — В Англию.

Англия. Эта чужая далекая страна, о которой ей иногда рассказывал отец. В его рассказах не было теплоты: он ненавидел Англию почти так же сильно, как любил Монтавию, ставшую ему вторым домом.

— Вы хотите взять нас в Англию?

— Я сомневаюсь, чтобы даже Неброву пришло в голову искать вас на другом конце света. Алекс будет в безопасности.

Она поняла: он не говорит, что она будет в безопасности. Ему не позволяет сказать это та честность, лежащая в глубине его существа, которая так ее удивила. Он не обещает ей безопасности потому, что угроза исходит от него самого.

— Утро вечера мудренее, — снова улыбнулся Джордан. — Я уверен: когда ты отдохнешь, то примешь правильное решение. А сейчас пора спать. — И он мягко, но решительно заставил ее улечься на меховую подстилку и укрыл сверху одеялом. — Спи.

Марианна горько улыбнулась. Как она может уснуть после всего, что он наговорил ей? Давний страх перед Небровым охватил ее с новой силой, но, пожалуй, не меньше пугал ее выход, предложенный Дрейкеном. Оказаться одной в чужой незнакомой стране в полной зависимости от этого странного человека? И опять решение зависит только от нее самой…

Дрейкен улегся поблизости, тоже укрывшись одеялом из овечьих шкур.

Единственным звуком, раздававшимся в тишине, было потрескивание горящих дров.

— Ради Бога, перестань трястись, — вдруг резко проговорил Дрейкен.

Она и не заметила, что дрожит. Теперь она постаралась напрячь все силы, чтобы унять дрожь, но та не проходила.

— По-моему, я замерзла.

— По-моему, ты лжешь. — Он снова сел на своей подстилке. — Я стерпел это в церкви, но мне очень надоело видеть, как ты притворяешься такой же сильной, как Грегор.

Внезапно Джордан оказался рядом с ней, и Марианна ощутила его горячие сильные руки на своих плечах.

На секунду она застыла от неожиданности, а потом попыталась его оттолкнуть.

— Лежи спокойно, — грубовато приказал он, прижимая ее к себе. — Я ничего плохого тебе не сделаю. — Несмотря на то, что голос его звучал резко, руки, отводившие волосы с ее лица, были удивительно нежными. — Наоборот, я хочу помочь тебе, хочу, чтобы ты забыла свой страх.

— Нет! — Едва сдерживая слезы, Марианна упрямо покачала головой. Если она хочет уберечь Алекса и сохранить тайну Джедалара, страх — ее единственная защита. Но Боже, как это тяжело — постоянно быть настороже, не верить никому и ничему. Дрожь превратилась в продолжительные судороги, сотрясавшие ее тело. Она с силой прикусила нижнюю губу. — Извините… Я не понимаю… почему… Я не… с той самой ночи…

Он опустился рядом с ней на подстилку и властно привлек ее к себе. Марианна в ужасе рванулась прочь, но он сжал ее в своих объятиях:

— Посмотри на меня, черт подери Я причиняю тебе зло?

Она отчаянно всмотрелась в его лицо. Его бледно-зеленые глаза сверкали, гипнотизируя ее, приказывая поверить ему. Она и правда ему поверила — и медленно покачала головой.

— Успокойся. — прошептал он. — Ты измучилась и перепугалась, и это нормально. Просто успокойся. Забудь обо всем.

От него пахло кожей, мускусом и хвойным дымом костра.

И Марианну вдруг охватило чувство покоя и умиротворенности. Ей хотелось закрыть глаза и ни о чем не думать.

— Хорошо. — Его голос согревал ее, опьянял, убаюкивал. Она всегда считала, что у голосов есть цвет. У его голоса был цвет темного бургундского. — Отдыхай. Ни о чем не беспокойся. Разреши мне позаботиться о тебе.

Надо стряхнуть с себя это оцепенение, туманно подумала она. Близость этого человека опасна не потому, что он может поступить с ней так, как те поступили с ее матерью, но потому, что у нее появилось такое странное чувство, словно она с ним сливается.

Нельзя бороться с противником, если станешь его частью.

Но она не пошевелилась. Она будет бороться завтра, когда восстановит силы. Сейчас она в безопасности. Странно думать о безопасности в связи с Джорданом Дрейкеном, — но не более странно, чем все, что произошло сегодня вечером…

Нет!

Марианна резко приподнялась и села, прижав одеяло к груди, тяжело дыша, готовая защищаться.

— Ты упорно стараешься все себе осложнить, — спокойно, даже равнодушно произнес Джордан.

Все еще с трудом переводя дыхание, она облизнула пересохшие губы.

— Я очень устала. Мне можно лечь? Он улыбнулся и немного подвинулся.

— Я буду в восторге. Я никогда не отказы…

— Тут он встретился с ней взглядом, и его улыбка исчезла. — Не смотри на меня так, черт подери. Я просто забыл. В определенных обстоятельствах слова произносятся бездумно.

Марианна знала, какие обстоятельства он имеет в виду. Сколько постелей и женщин сделали такую реакцию инстинктивной?

Он тихо сказал:

— Секунду назад ты знала, что тебе ничто не угрожает. Что же изменилось? — Он перешел на свою подстилку и сел. — Я предложил тебе заботу и дружеское участие, но ты глупо отказываешься от того, что тебе так необходимо.

Ничего не ответив, Марианна легла и закуталась в одеяло.

— Ты будешь тут молча лежать, и думать, и беспокоиться, а потом снова затрясешься.

— Это была мимолетная слабость. Я же сказала: я немного устала. Сейчас уже все прошло.

— Черта с два!

Она опять не ответила.

— Расскажи мне, как работают со стеклом, — неожиданно попросил Джордан. Она снова напряглась, но он нетерпеливо добавил: — Не про Окно в Поднебесье. Мы договорились о нем не упоминать. Расскажи мне о твоей работе.

— Зачем? Вам это неинтересно.

— Тебе нравится этим заниматься?

— Конечно, что за глупости!

— И как ты себя при этом чувствуешь? Марианна поняла, что никогда над этим не задумывалась. Работа просто всегда была в ее жизни, была частью ее самой, — и это нельзя отделить, как нельзя отделить цвет от пластины стекла.

— Хорошо. Плохо. Иногда я злюсь.

— Почему?

— Вам не понять.

— Совершенно верно. Не понять, если ты мне не объяснишь.

Почему бы ей не ответить ему? Тема вполне невинная.

— Иногда возникает образ, а воплотить его невозможно: руки недостаточно умелые, или цвет неудачный, или стекло слишком толстое и не служит солнцу.

— Не служит солнцу?

— Ведь это солнечный свет, струящийся сквозь окно, оживляет стекло. Зачем бы мы создавали окна, если не для того, чтобы служить солнцу?

— Ты говоришь так, словно почитаешь бога солнца.

Она нахмурилась:

— Я не язычница.

— Я в этом не уверен. А что ты испытываешь, когда работа удается?

Как ей описать это, когда таких слов не существует?

— Такое ощущение… как будто внутри у меня что-то разбивается.

— Правда? Как неприятно.

— Ничуть. Пока ты работаешь, у тебя словно лихорадка, тебя охватывает жгучее нетерпение, хочется поскорее закончить, а потом наступает удивительное чувство умиротворения. — Она беспомощно встряхнула головой. — Я же говорила, что вы не поймете.

— Наоборот, ты описала состояние, с которым я хорошо знаком. — Он помолчал, а потом, искренне рассмеявшись, повторил: — Да, очень хорошо знаком.

Она озадаченно нахмурилась:

— Вы художник или мастер?

— Без ложной скромности могу сказать, что в определенной области я достиг высот настоящего искусства. Расскажи про свою первую работу.

— Это были цветы. — Она закрыла глаза, стараясь лучше их вспомнить. — Маленький витраж, очень простой, с желтыми нарциссами. Бабушка любила цветы.

— Тебя обучала твоя бабушка?

— Бабушка и мама.

Снова нахлынула боль. Мама…

— Расскажи мне про нарциссы, — быстро проговорил он. — Они служили солнцу?

Свет, струящийся сквозь ярко-желтые цветы и ложащийся узором на пол, выстланный тростником. Бабушка, гордо улыбающаяся ей…

— О да, — прошептала она. — Они были прекрасны. В тот день все казалось прекрасным. — У нарциссов были листья?

— Конечно. Мне исполнилось только четыре года, но я не забыла про листья. Бледно-зеленые… Цвет получился не такой удачный, как желтый, но не слишком плохой… Бабушке они понравились. Она любила всякие цветы. Я это уже говорила, да?

— Не помню.

— На следующий год к ее дню рождения я сделала витраж с розами. Розовыми розами… Когда сквозь него светило солнце, края лепестков были, казалось, очерчены золотом. Это, конечно, была ошибка в составе, но бабушка притворилась, что так и нужно было сделать. Через год я подарила ей новый витраж, правильный, но, по-моему, первый ей нравился больше.