5

Кори, должно быть, снились кошмары, потому что когда она открыла глаза, то сразу ощутила жгучее чувство тревоги.

– Майкл… – Она рывком уселась на кровати, оглядываясь в тщетной надежде разглядеть во тьме что-либо. – Майкл!

– С Майклом все в порядке. – Голос Дэймона донесся из дальнего угла комнаты. Теперь она увидела его – он стоял у одного из окон с кружевными ставнями и вглядывался в ночную темноту сквозь замысловато вырезанное отверстие в узоре. – Тебе, наверное, приснился страшный сон.

Нет, это был не сон, подумала она, приходя в себя. Когда она проснулась, то почувствовала, как ее захлестывает чувство жалости, переходящее в настоящую эмоциональную агонию. Ее материнский инстинкт автоматически связал было это с Майклом, но сейчас она поняла, что эти волны печали исходили от Дэймона.

Она откинула волосы с лица и посмотрела на него. Он снова был одет в рубашку защитного цвета и светлые джинсы; ей были видны очертания его мускулистой широкоплечей фигуры на фоне белых ставен. Спина Дэймона застыла от напряжения, которое казалось просто невыносимым.

– На что ты смотришь?

– Ни на что. – Он дотронулся пальцем до гладкого внутреннего краешка резьбы; это был один из узоров, изображавших пальму. – Не очень-то много можно увидеть через такое окно, правда? Какие-то участки неба, фрагменты пейзажа…

– Наверное, так и было задумано, – отозвалась Кори. – Наверное, если бы женщине, которая жила здесь, позволили увидеть все, а не фрагменты мира, то она ни за что не захотела бы остаться здесь, та роскошном плену.

– Может быть… – Дэймон не поворачивался. – А может быть, ей хватало как раз небольших фрагментов. Иногда это очень удобно – видеть не больше того, что ты хочешь…

Он говорил о чем-то большем, чем просто вид из окна, догадалась Кори. Волны страдания, исходившие от него, усиливались, и она ощущала их столь интенсивно, что это напугало ее саму. Раньше она могла чувствовать такую тесную эмоциональную связь только с Майклом.

Это все абсолютно ничего не значит, быстро уверила она себя. Наверное, таковы последствия того, что ей пришлось признать Дэймона такой же частью Майкла, как и она сама. С другой стороны, раз уж эта связь существовала, то можно было попытаться уменьшить его страдания.

– Ты хочешь поговорить? – тихо спросила она. – Иногда это помогает.

– Не сейчас. Еще не все закончилось. – Он умолк на некоторое время, а потом продолжил:

– Спасибо, что не стала меня выгонять.

– А ты бы ушел?

– Наверное, нет. Мне нельзя было оставаться одному… – Он снова помолчал. – Но так это было лучше.

– Почему ты снова не ляжешь в постель?

– Я не могу расслабиться. – Он беспокойно пошевелился. – Ты лучше спи.

Она беспомощно посмотрела на него и снова опустила голову на подушку. Устроившись поудобнее, чтобы можно было видеть его, она легла на бок, подложив руку под голову. Она снова ощутила мучительное напряжение, исходящее от его тела. Кори знала, что тоже не сможет заснуть. Не сможет, потому что рядом стоит Дэймон, такой печальный и одинокий. Ждущий чего-то…

Стук в дверь раздался вскоре после того, как первые сероватые отблески рассвета пробились сквозь темноту за окном.

– Это Селим. – Дэймон резко отвернулся от окна. – Он единственный может потревожить меня здесь.

Кори показалось, что Дэймон в один прыжок пересек комнату и рывком распахнул дверь.

Свет из коридора очертил контуры худощавой фигуры Селима. Кори порывисто села в кровати и инстинктивно натянула на себя покрывало, чтобы прикрыть наготу.

Это оказалось абсолютно напрасной тратой сил. Селим даже не взглянул на нее. Его глаза неотрывно смотрели на Дэймона.

– Все кончено.

– Когда?

– Три часа назад. – Голос Селима был еле слышен. – Рабан просил передать тебе кое-что…

Дэймон словно окаменел.

– Он сказал, что передает тебе свою любовь, но не понимание.

– О Господи! – прошептал Дэймон. Он пошатнулся, словно от удара. Лицо его застыло, будто каменное, глаза заволокло пеленой боли.

– Мне передать что-нибудь Мараину? – осторожно спросил Селим.

Дэймон молча стоял, глядя перед собой невидящими глазами.

– Я понял, – кивнул Селим. – Послания не будет. По-другому, пожалуй, и не могло быть. – Он повернулся, чтобы уйти.

– Нет, погоди, – окликнул его Дэймон срывающимся голосом. – Передай ему, что он поступил… правильно. Скажи ему, что я… – Он сглотнул и выждал некоторое время, прежде чем закончить:

-…удовлетворен.

Селим пристально посмотрел на него, молча повернулся и растворился в глубине коридора.

– Дэймон, – робко позвала Кори.

Он не обернулся. Кори показалось, что он даже не слышал ее.

Она решила попробовать еще раз:

– Дэймон! Я могу сделать что-нибудь?

Он обернулся и посмотрел на нее поверх плеча; ей едва удалось подавить невольный вздох: мертвенно-серое, как у трупа, лицо, а глаза… Она никогда не видела такой муки.

– Нет, – ровным, безжизненным тоном ответил он. – Все уже сделано.

Двигаясь какими-то судорожными рывками, словно кукла-марионетка в неуклюжих детских руках, он направился к двери. Через мгновение его уже не было в комнате. Он даже не потрудился закрыть за собой дверь. Интересно, заметил ли он ее вообще в окутавшем его тумане боли и отчаяния, подумала Кори. Господи, что же должно было случиться, чтобы он так выглядел?

Кори откинула покрывало и опустила ноги на пол. Она больше не могла находиться в состоянии беспомощного неведения. Ей нужно было знать, в чем дело. Сейчас она оденется, отыщет Селима и выяснит, что, черт возьми, здесь происходит.

При этом она старательно избегала задавать себе вопрос, зачем ей, собственно, это так срочно понадобилось…

Кори нашла Селима в библиотеке. Он сидел в кожаном кресле для посетителей, обитом медными гвоздиками, со стаканом бренди в руках. Вокруг рта у него залегли глубокие морщины – следы изнурительных суток, проведенных на ногах.

Услышав ее шаги, он поднял голову и безрадостно улыбнулся.

– Думаю, нет смысла желать тебе доброго утра. Это утро явно недоброе для всех нас. – Он глотнул бренди. – А ночь была еще хуже.

– Что вообще происходит, Селим? – Кори подошла к нему и стала у стола. – Я будто блуждаю в кромешной тьме.

– Иногда и тьма может быть благословенной…

– Слушай, Селим, мне сейчас не до ваших восточных загадок, – устало сказала она. – Просто расскажи мне все, что произошло. Я хочу понять, в чем дело. Мне что, нужно задавать вопросы? Хорошо, тогда начнем с этого Рабана.

Селим сделал еще один глоток.

– Ты выбрала не очень удачное начало для расспросов. Рабана больше нет с нами. Кори широко открыла глаза.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Рабан мертв.

– Не может быть! – прошептала она. – Тогда понятно, почему Дэймон так расстроен. Ты ведь говорил, что он любил Рабана.

– Любил. – Селим всмотрелся в янтарные глубины бренди в своем бокале. – И продолжает любить…

– Что же произошло?

– Рабан совершил преступление. Он был казнен.

– Но я не понимаю… – Кори глядела на него в совершенном недоумении. – Мы видели его только вчера. Он не был под стражей, смеялся и выглядел счастливым.

– А его и не нужно было заключать под стражу. Рабан никуда бы не убежал. Он не мог быть счастлив нигде, кроме Эль-Зобара. Вся его жизнь прошла здесь. – Селим плеснул себе еще бренди. – Даже если бы он не был уверен в любви Дэймона к нему, он бы все равно остался.

– А при чем тут Дэймон?

– При всем, – просто сказал Селим. – Он – Бардоно.

– Бардоно… – медленно повторила Кори. Она давно ломала голову над тем, что значит это слово, но сейчас, кажется, начинала догадываться. Неожиданно ей расхотелось уточнять. Она чувствовала, что это принесет слишком много боли.

– Бардоно означает в Эль-Зобаре "судья". Именно Дэймон вынес Рабану смертный приговор, – пояснил Селим.

– О Господи! – Кори пошатнулась и схватилась за стол. – Как он мог это сделать?!

– А никто другой сделать это был не в состоянии. Это одна из обязанностей Дэймона, и, возможно, самая важная. Система правосудия Эль-Зобара требует, чтобы все важнейшие судебные решения принимались лично шейхом. Именно поэтому шейх и наделен абсолютной властью. Когда решение вынесено, его никто уже не может подвергать сомнению.

– Но ведь Рабан был его другом!!!

– Более чем другом. – Голос Селима звучал хрипло и измученно. – Но он был еще и виновен в убийстве.

– В убийстве? Селим кивнул.

– Он убил собственного ребенка. Кори почувствовала, что ноги ее слабеют, и опустилась на край стола.

– Но он не выглядел как… – Она запнулась. На самом деле, убийцы не обязательно носят на лице Каинову печать. По роду своей работы ей приходилось видеть многих людей, повинных в самых ужасных преступлениях, которые выглядели совершенно обычными людьми, а некоторые были даже обаятельными. – Но почему?

– Это была девочка. Она родилась слепой, да к тому же калекой. О ней пришлось бы заботиться всему племени, а когда она бы выросла, ни один мужчина не дал бы калым за такую жену.

– И поэтому он убил ее? – Кори почувствовала, что ее начинает тошнить от всего этого восточного средневековья.

– Согласно тем законам, при которых он вырос, Рабан имел полное право так поступить. Жена или ребенок являлись такой же его собственностью, как палатка или лошадь. Дэймон некоторое время назад издал закон, запрещающий подобную практику, но до сих пор многие традиционалисты считают, что новые порядки – не для них. И Рабан был одним из таких.

– Но это же ужасно!

– Такова традиция, – пожал плечами Селим. – В прошлом только самые здоровые могли выжить и вести тяжелую жизнь бедуина в пустыне. Всех слабых приходилось уничтожать, иначе из-за них могло пострадать целое племя. Когда рождался больной ребенок, родители оставляли его в пустыне умирать.

– Так случилось и на этот раз?

Селим кивнул.

– Мараин обнаружил это только спустя четыре дня. Племя меняло место для лагеря, и Рабан оставил ребенка где-то по дороге. Мараин уведомил Дэймона об исчезновении девочки, и они отправили поисковую группу, чтобы найти ребенка, но оказалось уже слишком поздно. Девочка была мертва, когда они нашли ее.

– И Дэймон знал, что должен будет приговорить Рабана к смерти?

– В приговоре не могло быть сомнений, – ответил Селим. – Если бы он помиловал Рабана, это стало бы зеленым светом для любого, у кого родится ребенок-калека. Он должен был показать им, что в его глазах каждый ребенок имеет ценность и что любое преступление будет наказано в соответствии с его тяжестью.

– Жизнь за жизнь?

– Эль-Зобар в каком-то смысле еще очень примитивное общество. Здесь понимают, к сожалению, только такой язык.

Тут Кори вспомнила кое-что еще.

– Дэймон передал Мараину, что тот все сделал правильно. Что это значит?

– Окончательное одобрение, – объяснил Селим. – Такова традиция. Это признание того, что ответственность за смерть казненного полностью лежит на Бардоно. Я не ожидал, что Дэймон сможет на этот раз сказать это.

Она вообще не понимала, как кто-то может быть способным на такой поступок. Дэймон корчился от душевной боли и при этом нашел в себе силы произнести слова одобрения и тем самым освободить членов племени от чувства вины за казнь, приняв все на свои плечи.

– Но это же несправедливо – заставлять его делать это! – неожиданно взорвалась Кори. – Они что, не понимали, что это для него значит? Они просто умыли руки и заставили Дэймона пройти через такой ад в одиночку! Это несправедливо, черт возьми! – Селим открыл было рот, чтобы что-то ответить, но она жестом заставила его замолчать. – Вся эта ваша система правосудия хреновая! Почему Дэймон должен был проходить через это? Почему не мог Мараин или…

– Это сознательный выбор Дэймона, Кори, – прервал ее Селим. – Его готовили к такой роли с самого раннего детства. Это его обязанность.

– Тогда он должен быть совершенно сумасшедшим, чтобы позволять выделывать такое с собой.

– Он любит их, Кори.

– Почему? Я видела, как к нему относились в том поселении. Он шел как пария, как изгой…

– Они тоже его любят. Но они не могут относиться к нему как к равному, он же Бардоно, от его решения зависит их жизнь. – На лице Селима промелькнула тень. – А в случаях вроде этого даже решение о том, когда ее отнять.

Кори сжала кулаки так, что ее ногти впились в собственные ладони.

– Но это жестоко по отношению к нему, Селим. Он не должен быть обязан делать подобное.

Селим кивнул.

– Но он не мог сделать ничего другого. Только так он может помочь Эль-Зобару.

– А если что-то подобное произойдет еще раз? – не унималась Кори.

– Он снова вынесет приговор.

– Господи, как это просто у тебя звучит! Почему ты не поможешь ему? – Теперь Кори просто ненавидела этого симпатичного, как ей вначале показалось, парня.

– Здесь я ничего не могу поделать. – Он поднял на нее глаза. – А почему не поможешь ему ты? Дэймон вряд ли примет слова утешения от меня, но ты – другое дело.

Кори почувствовала легкий шок, немедленно сменившийся паникой. Было бы огромной ошибкой с ее стороны отправиться сейчас к Дэймону. Она чувствовала себя слишком уязвимой…

– Но это не мое дело, – неуверенно возразила она.

Селим печально улыбнулся.

– Ты тоже не хочешь ответственности, тоже умываешь руки. Кори? Тогда он остается совсем один, ты не находишь?

Во имя одиночества. Полная изоляция. Искаженное мукой лицо Дэймона.

К черту ее уязвимость! Никто на свете не должен проходить через такое один. Она встала со стола и направилась к двери.

Кори помедлила у двери в его комнату и сделала глубокий вдох. Это ошибка. Она не должна этого делать. Будь у нее хоть капля здравого смысла, она бы сейчас повернулась и ушла, сказала себе Кори.

Она постучала в дверь.

Ответа не было.

Она постучала громче.

Снова тишина.

Она повернула ручку и открыла дверь.

Сначала она подумала, что его нет в комнате, но потом заметила силуэт на террасе. Дэймон сидел в плетеном кресле и смотрел невидящим взглядом на ярко-алые полосы, озарявшие предрассветное небо.

– Дэймон. – Она остановилась на пороге террасы, думая о том, что говорить дальше. А в самом деле, что? Мол, не волнуйся, Дэймон, все будет хорошо? Но это глупо. Он знал, что ему, возможно, придется повторять такие приговоры и на следующей неделе, и в следующем месяце, и на следующий год. Он знал все, давно принял и смирился с этой пыткой, и нельзя было найти слов, чтобы утешить его сейчас.

И все же она должна попытаться помочь ему. Она просто не могла иначе.

– Можно я зайду и сяду рядом с тобой?

– Нет, я хочу побыть один, – сухо ответил он, не поворачиваясь к ней.

Ее колебания улетучились, она почувствовала облегчение. Такой ответ был слишком хорошо знаком ей. Гарри во время своих приступов депрессии всегда вначале говорил, что хочет побыть один. Ей удавалось помочь Гарри, так что Дэймону она сможет помочь тоже.

– Нет, ты не этого хочешь. – Она быстро прошла на террасу и села на стул напротив него. – Ты хочешь поговорить. Говори.

Он поднял голову и посмотрел ей в глаза.

– Тебе не терпится добраться до моей крови? Кори ощутила резкую боль в груди. Господи, неужели он считает ее настолько бессердечной, способной воспользоваться его нынешним состоянием?

– Нет, у нас снова перемирие. – Она твердо решила убедить его разговориться.

– Почему?

– Потому что я хочу помочь тебе, – мягко ответила она. – Считай, что во мне умирает психолог. Мне нужно помочь тебе, Дэймон. Пожалуйста, позволь мне!

Он снова отвернулся от нее.

– Ты ничего не можешь сделать, – равнодушно сказал он.

– Я могу выслушать тебя. Скажи мне, что ты чувствуешь? Ты считаешь себя виновным?

Он долго молчал, а цвет неба постепенно менялся с алого на розовый.

– Нет. Не виновным, – наконец медленно заговорил он. – Рабан должен был умереть. Он сказал мне вчера, что сделал бы то же самое еще раз. Он верил, что поступил правильно.

– А что ты чувствуешь? Гнев?

В ответ – снова тишина.

– Да, пожалуй, гнев. – Он помолчал, а затем заговорил, выплескивая давно накопившуюся ярость:

– Черт подери, я просто в бешенстве! Этого не должно было случиться, это – безумие! Почему они не слушают меня? Я объясняю им, умоляю, приказываю! Они кивают головами, а сами продолжают поступать так же, как сотни и тысячи лет назад… Почему они не желают понять, что мир изменился? Это новый мир, с новыми законами, с новыми возможностями… – Он хрипло, прерывисто вздохнул. – Иногда мне хочется просто проломить им головы, чтобы вложить туда хоть каплю здравого смысла! Рабан был…

– Расскажи мне о Рабане.

– Рабан… – Дэймон запнулся. – Рабан первый раз посадил меня, маленького, на пони. Я помню, как он смеялся, когда я свалился, а потом поднялся, отплевываясь песком. Он отряхнул меня, а потом снова посадил на пони… – Дэймон некоторое время молчал, явно погруженный в воспоминания. – Он много смеялся. Он любил жизнь и наслаждался ею. – Дэймон снова помолчал, закрыв глаза. – Почему он не мог понять, что эта маленькая девочка тоже заслужила радость существования? Я бы помог ему. Есть ведь врачи, школы для таких детей…

Кори сглотнула ком в горле, начинавший мешать ее дыханию. Боль, которую чувствовал Дэймон, Проникала в нее и была невыносима. Она не хотела продолжать. Это совсем не походило на приступы депрессии Гарри. С ним она могла оставаться в стороне, как некий наблюдатель. С Дэймоном так не получалось. Она не могла не чувствовать огромного сострадания к нему.

Но она должна была заставить себя продолжать. Ему нужно выговориться, и. Бог свидетель, он нуждался в таком облегчении.

– Тогда почему он не пришел к тебе?

– Гордость. Он был слишком гордым человеком. Это была его проблема, его и племени, а не моя. Вот он и решил эту проблему… – Дэймон поднял веки, и Кори увидела, что глаза его блестели от подступившей влаги. – Взял и решил…

Она не могла вынести этого. Кори даже не заметила, как вскочила со стула, преодолела несколько метров, разделявших их, и прижала его голову к своей груди. Она стала гладить его волосы и качать, как мать качает младенца, приговаривая: "Все хорошо, все будет хорошо", – те самые глупые слова, которые она поклялась себе не произносить никогда. И она сделает так, чтобы это оказалось правдой, думала она в отчаянии. Должен же быть какой-то выход. Дэймон не должен так страдать!

Он сначала застыл от удивления, но потом обнял ее с какой-то отчаянной силой. Он утопил лицо в ее мягкой груди, и оттуда послышался приглушенный голос:

– Я любил его, Кори. Я не хотел причинять ему боль. Почему он не мог этого понять?

– Не знаю, – тихо ответила она, продолжая ласково гладить его волосы. – Но это не твоя вина. Ты не виноват в этом. Ты хотел спасти жизни, а не отбирать их.

– Но отобрал. – Дэймон обнял ее еще крепче. – Я сказал им, что это было справедливо, правильно. Я сделал то, что должен был… Но кто я такой, чтобы выносить подобные решения? Я ведь только человек, о Господи! Я учусь, я пытаюсь вершить справедливость, но откуда я могу знать, действительно ли это справедливо?

Она не могла ответить на его вопросы. Она могла только крепко прижимать его к себе и ласкать, пытаясь хоть как-то скрасить его одиночество.

Он долго не отпускал ее. За это время солнце поднялось над горизонтом, небо стало ясным и голубым. Наконец он поднял голову с ее груди, разомкнул объятия и откинулся на спинку кресла, расправляя плечи.

– Со мной все в порядке, – хрипло проговорил он. – Ты можешь идти.

Она почувствовала внезапную пустоту вокруг себя и скрестила руки на груди.

– Тебе нужно поспать, – мягко сказала она. – Почему бы тебе не лечь в постель?

– Ты тоже почти не спала этой ночью. – Он вымученно улыбнулся. – И все из-за меня.

– Я сплю мало, – возразила она. Ей не хотелось оставлять его. Он уже не был в таком диком отчаянии, как раньше, но она все еще чувствовала глубокую печаль внутри его. – Я останусь, если хочешь.

Он замер.

– Ты хочешь остаться со мной?

– Тебе нужен кто-нибудь рядом. Я буду…

– Мне никто не нужен. – Он гордо вскинул голову. – Мне жаль, если у тебя создалось впечатление, что я слабовольный человек, но…

– Слабовольный? – Кори пристально посмотрела на него в изумлении. – Дэймон, как ты думаешь, многие ли люди способны на то, что сделал ты? Я – нет. Селим тоже. Мне кажется, я не встречала человека, у которого хватило бы силы духа принять такое решение.

Он недоверчиво нахмурился.

– Ты правда так думаешь?

Она посмотрела на него с жалостью. Он думал, что, обнаружив перед ней на какой-то момент свою слабость, он нарушил некий фундаментальный закон кодекса поведения настоящих мужчин. Господи, какими же мужики бывают идиотами, подумала Кори.

– Правда.

На его лице появилось облегчение, которое он тут же попытался скрыть, беспечно пожав плечами.

– Ты, кажется, сегодня в настроении делать подарки, Кори.

– Я же говорила тебе, что могу отдавать. Просто я не люблю, когда меня берут против воли. Ты уверен, что все будет нормально, если я уйду?

Он кивнул. Она обернулась и сделала шаг к двери.

– Кори, – позвал он ее. Она остановилась и увидела, что на его щеках появился легкий румянец. – Я… благодарен тебе. Я тоже могу делать подарки. Чего ты хочешь?

Кори удивленно подняла брови.

– Что ты имеешь в виду?

– Дом, машину… что угодно.

– Что угодно? – Кори смело встретила его взгляд. – Тогда верни мне моего сына. Отдай мне Майкла.

По его лицу пробежала гримаса боли.

– Все, что угодно, кроме этого. Кори. Я не могу отказаться от него.

– Тогда тебе нечего мне предложить, – устало ответила она. – Забудь об этом, Дэймон. Я не собираюсь торговаться из-за нескольких минут простого человеческого сострадания. Тебе нужна была помощь, а я говорила тебе, что психология – моя слабость.

– Я не могу забыть, – с силой произнес Дэймон. – Я никогда не забываю долгов.

– Так же, как не забываешь нанесенных тебе обид? Ты считаешь, что я поступила не правильно, скрыв от тебя Майкла? Наверное, ты прав, я должна была сказать тебе. Наверное, я лгала себе, думая, что хочу защитить его от тебя. А может быть, я просто хотела оставить его для себя без всяких осложнений. – Она нервно откинула волосы. – Теперь я уже ни в чем не уверена. – Она взялась за ручку двери. – Только в том, что ты поступил не правильно, забрав его у меня таким образом. Это было несправедливо.

Через мгновение она уже бежала по длинному коридору. Ее глаза были полны слез, которые она отчаянно пыталась удержать. Она просто не могла позволить себе плакать.

Не могла, потому что не знала, чем вызваны эти слезы – ее собственный несчастьем или болью и страданием Дэймона.