I
В понедельник и вторник Кристал Уидон ночевала у своей подружки Никки, прямо на полу, потому что в пух и прах разругалась с матерью. Началось всё с того, что Кристал, вернувшись с тусовки, застала на пороге Терри и Оббо, которые о чём-то беседовали. В Филдсе все знали этого типа: одутловатая физиономия, беззубая ухмылка, зелёные кружки очков без оправы, засаленная кожаная куртка.
– Заныкаешь у себя на пару деньков, ага, Тер? Внакладе не останешься, ага?
– Чего это она должна заныкать? – взвилась Кристал.
Робби протиснулся между ногами Терри и крепко обхватил Кристал за коленки. Робби не любил, когда в дом приходили мужчины. И в общем, не без оснований.
– Да ничего. Кампутеры.
– Не смей, – бросила ей Кристал, опасаясь, как бы у матери не завелись свободные деньги.
Но Оббо, как она подозревала, собирался расплатиться с Терри не деньгами, а сразу – пакетиком герыча.
– Не смей их брать.
Но Терри уже сказала «да». Сколько помнила Кристал, её мамаша никому не могла отказать – она вечно соглашалась, поддакивала, прогибалась: «ага, пойдёт; ладно, давай; вот, держи; да не вопрос».
Кристал ходила с ребятами покачаться на качелях под вечерним небом. Её не отпускали напряг и злость. Смерть мистера Фейрбразера не укладывалась у неё в голове, но при этом как будто била под дых, отчего Кристал бросалась на людей. Она и без того терзалась, что стырила часы у Тессы Уолл. А зачем эта курица положила их Кристал под нос и закрыла глаза? На что она рассчитывала?
В тусовке было не легче. Джемма уже достала её своими подколами насчёт Пупса Уолла; в конце концов Кристал не стерпела и бросилась на неё с кулаками; Никки и Лианна едва удержали. Кристал помчалась домой – а там Оббо со своими компьютерами. Робби пытался вскарабкаться на башню коробок, а Терри балдела, даже не подняв с полу шприц и прочее хозяйство. Кто бы сомневался, что Оббо сунет ей дурь.
– Коза драная, тебя снова из клиники вышибут нафиг!
Но героин делал мамашу неуязвимой. Хоть она и откликнулась, вяло бросив Кристал «сучонка» и «шлюшка», это было сделано скорее по привычке. Кристал залепила Терри пощёчину. Терри обложила её матом и пожелала сдохнуть.
– За ребёнком смотри, ёпта, корова тупая! – заорала Кристал.
Робби с рёвом бросился за ней в коридор, но она захлопнула дверь у него перед носом.
В доме у Никки ей нравилось больше, чем в любом другом месте. Может, и не так чисто, как у бабули, зато без понтов, шумно и весело. У Никки было двое братьев и сестрёнка; Кристал спала на разложенном тюфяке между кроватями девчонок. На стенах висели журнальные картинки – целая галерея классных мальчиков и симпатичных девочек. Кристал никогда не приходило в голову хоть как-то украсить свою собственную комнату.
Но сейчас её мучила совесть; перед глазами всё время стояло перепуганное личико Робби, оставшегося перед захлопнутой дверью, так что в среду утром она сразу побежала домой. Родители Никки всё равно не любили оставлять её дольше чем на две ночи подряд. Со свойственной ей прямотой Никки объяснила, что мама, в принципе, не против, если только Кристал не сядет им на шею, но строго-настрого запрещает шляться сюда как в ночлежку, особенно после двенадцати ночи.
Терри встретила дочь как ни в чём не бывало. Рассказала о посещении новой инспекторши, и Кристал задёргалась, представив, что подумала незваная гостья об их жилище, которое в последнее время совсем заросло грязью. А хуже всего было то, что Робби застукали дома: ведь год назад, когда решался вопрос об изъятии Робби из приёмной семьи для возвращения родной матери, та подписалась водить ребёнка в детсад – это было непременным условием. Кристал злилась ещё и оттого, что посетительница застала Робби в подгузнике, хотя Кристал все силы положила на то, чтобы при учить его ходить по-маленькому в уборную.
– Чё она сказала? – потребовала ответа Кристал.
– Сказала, ещё зайдёт, – выдавила Терри.
У Кристал возникли дурные предчувствия. Терри в минуты просветления робела перед дочерним гневом, и Кристал могла ею помыкать. Воспользовавшись своей временной властью, она велела матери одеться поприличнее, насильно втиснула Робби в чистый костюмчик, припугнула, чтобы не вздумал писать в штаны, и отвела в детский сад. Он заревел, когда Кристал оставила его в группе и пошла к выходу; сначала она на него цыкнула, но потом присела на корточки и пообещала, что скоро за ним придёт; только тогда он её отпустил.
Инспекторша, которая прежде курировала семью Уидонов, ни во что особо не вмешивалась. Рассеянная и суматошная, она часто путала имена и житейские обстоятельства своих подопечных, а наведывалась хорошо если раз в две недели, причём, похоже, с единственной целью: проверить, жив ли Робби.
Хотя это был её самый любимый день – среда, когда в расписании стояли физкультура и воспитательский час, Кристал решила не ходить в школу, а вместо этого немного прибраться дома: разбрызгала по кухне хвойный аэрозоль от тараканов, смела заплесневелые продукты и старые окурки в мешок для мусора. Спрятала жестянку от печенья, в которой хранились все торчковые причиндалы Терри, а потом запихнула оставшиеся компьютеры (три уже забрали) в стенной шкаф у входа.
Отскребая от тарелок присохшие объедки, Кристал мыслями вернулась к тренировкам по гребле. Если бы мистер Фейрбразер был жив, следующая тренировка состоялась бы завтра вечером. Обычно он подвозил её в своём мини-вэне туда и обратно, потому что иначе ей было не добраться до гребного канала в Ярвиле. К нему в машину садились также его дочки-близняшки, Нив и Шивон, и ещё Сухвиндер Джаванда. В школе она с этими девчонками не общалась, но, став одной командой, они по её примеру начали при встрече говорить: «Всё путём?» Вначале Кристал подозревала, что они будут перед ней заноситься, но, познакомившись с ними поближе, успокоилась: девчонки как девчонки. Смеялись её шуткам. Перенимали коронные словечки. Она, можно сказать, стала у них лидером.
У Кристал в семье отродясь не было автомобиля. Сосредоточившись, она могла бы хоть сейчас, посреди этой вонючей кухни, вспомнить, как пахло в салоне мини-вэна. Она обожала этот тёплый пластиковый запах. Больше ей в этой тачке не ездить. Бывало, мистер Фейрбразер брал напрокат микроавтобус, чтобы отвезти в Ярвил всю команду; бывало, они даже уезжали с ночёвкой, когда соревновались с какой-нибудь неближней школой. На заднем сиденье они распевали свои музыкальные позывные – песню Рианны «Зонтик», это была счастливая примета; но вначале Кристал исполняла вступление рэпера Джей-Зи. Мистер Фейрбразер, когда в первый раз услышал, так хохотал, что чуть не обделался.
Uh huh uh huh, Rihanna…
Good girl gone bad —
Take three —
Action.
No clouds in my storms…
Let it rain, I hydroplane into fame
Comin’ down with the Dow Jones…[7]
Смысла этих слов Кристал не улавливала.
Кабби Уолл разослал им сообщение, что, мол, тренировки возобновятся после того, как школа найдёт нового тренера. Да только нового тренера взять было негде, и вся команда понимала: он просто гонит.
Это была команда мистера Фейрбразера, его детище. Чего только Кристал не наслушалась от Никки и прочих, когда подписалась на это дело! За их издёвками вначале скрывалось недоверие, а потом уважение, потому что команда выиграла медали. (Свою Кристал хранила в шкатулке, которую стырила у Никки дома. Кристал частенько подворовывала у людей, которые ей нравились. Шкатулка была пластмассовая, с розочками: если честно – просто детская коробка для всяких мелочей. Сейчас в ней, свернувшись клубком, лежали ещё и часы Тессы.)
Самый кайф был, когда они победили этих заносчивых сучек из школы Святой Анны, – тот день запомнился Кристал как самый счастливый в её жизни. На утреннем построении директриса вызвала их команду перед всей школой (Кристал немного робела, потому что перед тем Никки и Лианна её обсмеяли), и все им аплодировали… Это кое-что да значило: они, «Уинтердаун», порвали «Святую Анну».
Но теперь всё накрылось: поездки на машине, гребля, расспросы газетчиков. Совсем недавно её грела мысль, что скоро про неё опять напишут в газете. Мистер Фейрбразер обещал, что в редакцию они поедут вместе. Вдвоём.
– Чё они спрашивать-то будут, типа?
– Про твою жизнь. Их интересует твоя жизнь.
Фу-ты ну-ты знаменитость. У Кристал не было денег на журналы, но она разглядывала фотки их команды у Никки дома и в приёмной у доктора, когда водила Робби на лечение. А теперь… это могло получиться ещё круче, чем с командой. Она лопалась от гордости, но не проболталась Никки с Лианной. Хотела их удивить. И хорошо, что не проболталась. В газете про неё теперь не напишут.
У Кристал внутри образовалась пустота. Перемещаясь по дому, она старалась больше не думать про мистера Фейрбразера и продолжала уборку – неумело, но терпеливо, а мать всё это время сидела на кухне, курила и смотрела в окно на задний двор.
Около полудня перед их домом остановился старенький синий «воксхолл», из которого вышла женщина. Кристал засекла её из комнаты Робби. Посетительница, темноволосая, стриженная под мальчика, приехала в чёрных брюках, с какой-то бисерной мулечкой, вроде как этнической, на шее и с большой сумкой через плечо, в которой, наверное, лежали конторские папки.
Кристал сбежала вниз.
– Кажись, пришла! – крикнула она Терри, по-прежнему сидевшей на кухне. – Инспекторша.
Женщина постучалась, и Кристал открыла ей дверь.
– Добрый день, меня зовут Кей, я заменяю Мэтти. А ты, видимо, Кристал?
– Ну, – сказала Кристал, не считая нужным отвечать улыбкой на улыбку.
Она провела гостью в комнату и отметила, что от той не укрылся относительный порядок: чистая пепельница, поднятое с полу и запихнутое в раздолбанный стеллаж барахло. Ковер, конечно, загажен, потому как пылесос давно сдох; на полу остались полотенце и цинковая мазь, а на бортике пластмассовой ванночки – игрушечная машинка Робби. Этой машинкой Кристал пыталась отвлекать Робби, пока обрабатывала ему попу.
– Робби в садике, – доложила Кристал. – Я его отвела. Штанишки ему надела. Это она его в подгузнике держит. Сто раз ей говорила, чтоб так не делала. Я ему и попку кремом смазала. Скоро заживёт, это у него опрелость, вот и всё.
Кей опять улыбнулась. Кристал высунулась в коридор и прокричала:
– Мам!
Из кухни появилась Терри. На ней были джинсы и замызганная старая фуфайка; когда большая часть её тела была прикрыта, выглядела она чуть получше.
– Добрый день, Терри, – сказала Кей.
– Всё путём? – спросила Терри, глубоко затягиваясь сигаретой.
– Сядь, – потребовала Кристал, и мать подчинилась, устроившись на прежнем месте. – Хотите чаю или ещё чего-нибудь? – спросила Кристал у Кей.
– С удовольствием, – сказала Кей, опускаясь в кресло и открывая папку. – Спасибо.
Кристал поспешила выйти. Она чутко прислушивалась, чтобы не упустить ни слова из их разговора.
– Вы, наверное, не ожидали, что я так скоро появлюсь, Терри, – услышала Кристал (чудной говорок: лондонский, что ли, как у той новенькой сучки, на которую все мальчишки запали), – но меня вчера очень обеспокоил Робби. Кристал говорит, сегодня он в детском саду?
– Ага, – подтвердила Терри. – Она его отвела. Токо утром вернулась.
– Вернулась? Где же она была?
– Я… это… у подружки ночевала. – Кристал поспешила обратно в комнату, чтобы говорить за себя.
– Ну да, токо утром вернулась, – повторила Терри.
Кристал ушла на кухню следить за чайником. Перед тем как вскипеть, он так загрохотал, что она перестала разбирать беседу матери с инспекторшей. Плеснув молока поверх чайных пакетиков, Кристал поспешила отнести три горяченные кружки в гостиную и застала обрывок фразы:
– …в детском саду поговорила с миссис Харпер.
– Та ещё стерва, – бросила Терри.
– Пейте, – сказала Кристал, ставя кружки на пол и поворачивая одну ручкой к Кей.
– Большое спасибо, – сказала Кей. – Терри, миссис Харпер сообщила, что у Робби за последние три месяца было очень много пропусков. Ни одной полной недели, это так?
– Чего? – переспросила Терри. – Ну да. То ись нет. Он токо вчера пропустил. И ещё кода горло болело.
– Когда же это было?
– Да с месяц тому. С полмесяца. Типа того.
Кристал присела на подлокотник маминого кресла. Сложив руки на груди, точь-в-точь как мать, она недобро взирала со своего насеста на Кей и энергично жевала резинку. Кей раскрыла у себя на коленях толстую папку. Кристал ненавидела папки. Понапишут всякой фигни, подошьют в папку, а ты потом отвечай.
– Я сама вожу Робби в садик, – сказала она. – Перед школой.
– По данным миссис Харпер, посещаемость Робби резко упала, – сказала Кей, сверяясь со сведениями, полученными от директора детского сада. – Всё дело в том, Терри, что год назад, когда вам вернули сына, вы обязались водить его в детское учреждение.
– Какое, нафиг… – заговорила Терри.
– Нет, молчи, поняла? – осадила её Кристал. А потом обратилась к Кей: – Он у нас приболел, точно говорю, миндалины распухли, я у доктора антибиотики для него получала.
– И когда же это было?
– Да уж три недели как… Короче, это…
– Вчера во время нашей встречи, Терри, – сказала Кей, снова обращаясь к матери Робби (Кристал яростно жевала, отгородившись барьером сложенных рук), – у меня создалось впечатление, что вы с огромным трудом откликаетесь на нужды Робби.
Кристал бросила быстрый взгляд сверху вниз. Её бедро, расплющенное подлокотником, было вдвое толще материнского.
– Да я… Чтоб я… – Тут Терри передумала. – Он у меня присмотрен.
У Кристал в мозгу хищно кружило дурное предчувствие.
– Терри, вы ведь вчера, перед моим приходом, кололись, верно?
– Ни фига! Ты мне тут… Ах ты, бля… Нет, не кололась я, понятно?
Кристал задыхалась, у неё звенело в ушах. Значит, Оббо дал матери не одну дозу, а целый вес. И та вмазалась до прихода инспекторши. Теперь у неё в «Беллчепеле» будут положительные пробы, и её опять турнут…
(А если её снимут с метадона, опять начнётся всё тот же кошмар: Терри будет брать в свой беззубый рот у первого встречного, чтобы только ширнуться. Робби опять у них заберут, и в этот раз, возможно, навсегда. В кармане у Кристал лежал брелок в виде красного сердечка, а в нём – фотография Робби в годовалом возрасте. Сердце у неё заколотилось, как в те минуты, когда она гребла в полную силу, налегала, налегала на вёсла и не щадила ни одной мышцы, видя отставание соперниц…)
– Вот гадина, – вырвалось у неё, но этого никто не услышал, так как Терри во всю глотку орала на Кей, которая с невозмутимым видом держала в руках кружку.
– Ни фига я не ширялась, не докажешь…
– Мозгов совсем нету, – повысила голос Кристал.
– Ни фига не ширялась, брешешь ты всё! – вопила Терри, дёргаясь, как угодившая в сеть зверушка, и запутываясь всё сильнее. – На кой мне это надо, да я ни в жисть…
– Тебя опять турнут, нафиг, из клиники, коза драная!
– Ишь на маму пасть разевает!
– Ладно.
Кей попыталась перекрыть эти вопли, опустила кружку на пол и поднялась с места в испуге от спровоцированной ею сцены. Но тут её охватила настоящая паника, и она вскричала: «Терри!» – потому что мать приподнялась на локте у себя в кресле и поравнялась лицом с дочерью; почти столкнувшись носом к носу, они, как ведьмы, сыпали проклятиями.
– Кристал! – завопила Кей, увидев её вскинутый кулак.
Кристал в бешенстве сорвалась с места и отскочила подальше от матери. К своему удивлению, она почувствовала, что по щекам у неё течёт что-то тёплое, и не могла взять в толк, откуда кровь, но это были слёзы, всего лишь прозрачные слёзы, которые блеснули у неё на пальцах, когда она провела рукой по лицу.
– Ладно, – нервозно повторила Кей, – давайте, пожалуйста, успокоимся.
– Сама успокойся, – бросила ей Кристал.
Дрожа, она утёрлась тыльной стороной запястья и бросилась назад, к креслу. Терри съёжилась, но Кристал всего лишь вытряхнула у неё из пачки последнюю сигарету, щёлкнула зажигалкой и закурила. После первой затяжки она повернулась спиной и отошла к окну, глотая слёзы.
– Хорошо, – сказала Кей, не рискуя сесть, – если мы сможем поговорить спокойно…
– Да пошла ты, – мрачно буркнула Терри.
– Речь идёт о Робби, – выговорила Кей. Она не расслаблялась. – Поэтому я здесь. Мне нужно было убедиться, что с ним всё в порядке.
– Подумаешь, в сад не ходил, – процедила, стоя у окна, Кристал. – Тоже мне преступление.
– Тоже мне преступление, – смурным эхом подхватила Терри.
– Детский сад – это только часть проблемы, – возразила Кей. – Во время моего вчерашнего посещения Робби нервничал и был неопрятен. Он большой мальчик и не должен ходить в подгузнике.
– Какой, нафиг, подгузник, говорю же, я ему штаны надела, не доходит, что ли? – вскинулась Кристал.
– Извините меня, Терри, – сказала Кей, – но вчера вы были не в состоянии обеспечить ребёнку должный уход.
– Да чтоб я…
– Можете сколько угодно твердить, что бросили, – продолжила Кей, и Кристал впервые услышала в её голосе что-то человеческое: досаду, раздражение. – Но в клинике вам сделают анализы. Мы с вами понимаем, что результат будет положительный. Вам же объяснили, что это последний шанс, что вас исключат из программы.
Терри вытерла рукой губы.
– Послушайте меня, я вижу, что вы обе не хотите потерять малыша.
– Так отвяжитесь от нас – и всё! – выкрикнула Кристал.
– Всё не так просто, Терри. – Кей опять села и подняла с пола тяжёлую папку. – Когда в прошлом году Робби к вам вернулся, вы не употребляли героин. Вы взяли на себя серьёзное обязательство вернуться к нормальной жизни и пройти курс реабилитации; вы приняли также и другие условия: например, водить Робби в детский сад…
– Ну так водили же…
– Очень недолго, – сказала Кей. – Да, сначала водили, но только для виду. Этого недостаточно, Терри. После всего, что я здесь увидела, после того как я побеседовала с вашим наркологом и с миссис Харпер, нам, видимо, придётся вмешаться в существующее положение.
– Это как? – не поняла Кристал. – Опять пересмотр дела, типа? На кой это вам? На кой? Он у нас в порядке, я за ним смотрю… да заткнись же ты, мать твою! – заорала она на Терри, когда та попыталась спорить из своего кресла. – Она не… Я сама за ним смотрю, понятно? – Раскрасневшись, она ткнула себя в грудь; в густо накрашенных глазах стояли злые слёзы.
Робби месяц жил в приёмной семье, и Кристал регулярно его навещала. Он льнул к ней, звал пить чай, плакал, когда она уходила. Её как будто резали по живому. Кристал хотела, чтобы он пожил у бабули Кэт, – в детстве Кристал и сама частенько жила у неё, когда Терри срывалась с катушек. Но бабуля совсем состарилась и сдала, ей было не до Робби.
– Я понимаю, ты любишь брата, Кристал, и делаешь для него всё, что в твоих силах, – сказала Кей, – но по закону ты не имеешь права…
– Здрасьте, это ещё почему? Я ему сестра или кто?
– Ладно, – решительно отрезала Кей. – Терри, давайте смотреть правде в глаза. Если вы придёте в клинику, сделаете вид, будто не употребляли наркотики, а потом у вас окажется положительный анализ, из программы вас безусловно исключат. Я это знаю от вашего нарколога.
Сжавшись в кресле, эта странная беззубая девочка-старушка смотрела перед собой пустым, горестным взглядом.
– Я считаю, выход у вас один, – продолжала Кей. – Открыто признаться, что вы нарушили запрет, не вступать в пререкания и доказать, что вы готовы начать с чистого листа.
Терри не мигая смотрела перед собой. Из многочисленных затруднений, с которыми она сталкивалась, ей был известен только один выход: обман. Ага, лады, замётано, давай сюда, а потом: Не, чтоб мне сдохнуть, я вообще не при делах…
– Притом что вы получаете значительные дозы метадона, у вас на этой неделе был какой-то особый повод сделать себе укол героина? – спросила Кей.
– Был, был, – вмешалась Кристал. – Это всё Оббо, она ему ни в чём не отказывает.
– Заткнись, – вяло бросила Терри, пытаясь, как видно, осмыслить этот подозрительный, опасный совет: сказать правду.
– Оббо, – повторила Кей. – Кто такой Оббо?
– Барыга чёртов, – объяснила Кристал.
– То есть он снабжает вас наркотиками? – уточнила Кей.
– Заткнись, нафиг, – ещё раз посоветовала Терри дочке.
– Чё ты его не послала куда подальше? – обрушилась Кристал на мать.
– Ладно, – в который раз выговорила Кей. – Терри, я собираюсь сделать повторный звонок вашему наркологу. Попытаюсь её убедить, что для вашей семьи будет лучше, если вы пройдёте курс реабилитации до конца.
– Без балды? – изумилась Кристал: поначалу эта инспекторша показалась ей такой гадиной, даже хуже, чем приёмная мать Робби, чистоплюйка со своими подходцами, от которых Кристал чувствовала себя последним дерьмом.
– Да, – подтвердила Кей, – я постараюсь. Но, Терри, нам, то есть Комиссии по охране детства, положение представляется очень серьёзным. Мы будем тщательно контролировать условия проживания Робби. Мы должны увидеть перемены к лучшему, Терри.
– Замётано, ага, – согласилась Терри, как соглашалась на всё и всегда.
Но тут заговорила Кристал:
– Ты справишься, точно. Она справится. Я ей помогу. Она справится.
II
По средам Ширли Моллисон ездила в Юго-Западную клиническую больницу Ярвила. Вместе с десятком других волонтёров она выполняла разные неквалифицированные поручения: развозила по палатам библиотечные книги, ухаживала за букетами пациентов или спускалась в киоск, чтобы приобрести какие-то мелочи для лежачих больных, кого не навещали родные. Но больше всего ей нравилось, переходя от одной койки к другой, принимать заказы на завтрак, обед и ужин. Как-то раз спешивший мимо доктор, увидев у неё планшет с зажимом для бумаг и ламинированный пропуск, даже принял её за сотрудницу канцелярии.
На мысль заняться волонтёрской деятельностью навела её Джулия Фоли в ходе их самой длительной беседы во время одного из чудеснейших рождественских приёмов в Суитлав-Хаусе. Тогда-то она и узнала, что Джулия собирает средства на создание педиатрического отделения в местной больнице.
– Нам как воздух необходим визит кого-нибудь из членов королевской семьи, – говорила Джулия, глядя через плечо Ширли на вход. – Я собираюсь попросить Обри ненавязчиво переговорить с Норманом Бейли. Простите, мне надо поздороваться с Лоренсом…
Оставшись стоять в одиночестве у рояля, Ширли проговорила в пустоту: «Конечно-конечно». Она понятия не имела, кто такой Норман Бейли, но чувствовала, что это упущение. На другое утро, даже не посоветовавшись с Говардом, она позвонила в Юго-Западную клиническую больницу и спросила, нужны ли им волонтёры. Удостоверившись, что от неё не требуется ничего, кроме безупречной репутации, уравновешенности и здоровых ног, она попросила прислать ей бланк заявки.
Волонтёрство открыло Ширли совершенно новый, удивительный мир. Тогда, у рояля, Джулия Фоли ненароком подвела её вплотную к давней мечте: скромно сцепив перед собой руки, Ширли будет стоять с ламинированным пропуском на шее, когда вдоль шеренги добровольных помощников медицины неспешно прошествует её величество. Тут Ширли сделает идеальный реверанс и тем самым обратит на себя внимание королевы; та остановится, чтобы перемолвиться словом с Ширли, поблагодарит её, что она, не считаясь со временем… вспышка фотокамеры, а на следующий день – фото в газете: «Королева беседует с миссис Ширли Моллисон, работающей на общественных началах…» Когда Ширли воображала эту сцену, её порой охватывал почти священный трепет.
А кроме того, волонтёрство давало ей в руки сверкающее оружие против заносчивости Морин. Когда вдова Кена вдруг преобразилась, как Золушка, из продавщицы в совладелицу, она стала задирать нос, чем приводила в бешенство Ширли (которая, впрочем, неизменно встречала её кошачьей улыбкой). Но Ширли поднялась на ступень выше: она трудилась не ради наживы, а ради высоких идеалов сердца. Волонтёрство давно стало признаком хорошего тона: оно привлекало таких женщин, которые, как она сама и Джулия Фоли, не нуждались в деньгах. Более того, пропуск в больницу давал Ширли доступ к неограниченным запасам сплетен, с которыми не мог сравниться назойливый щебет Морин по поводу открытия нового кафе.
Сегодня утром Ширли уверенно попросила координатора волонтёрской службы направить её в двадцать восьмую палату онкологического отделения. На посту возле этой палаты она рассчитывала застать единственную медсестру, с которой сумела подружиться; молоденькие девчонки порой дерзили и выговаривали волонтёрам, тогда как Рут Прайс, вернувшаяся к сестринской профессии после шестнадцатилетнего перерыва, привлекла её с самого начала. Обе они, как подчёркивала Ширли, были «уроженками Пэгфорда», и это их сближало.
(Если уж совсем честно, Ширли не была уроженкой Пэгфорда. Они с младшей сестрой выросли в Ярвиле, в тесной, грязноватой квартирке, принадлежавшей их матери. Мать Ширли была пьянчужкой; она не давала развода отцу девочек, которого те никогда не видели. Казалось, все мужчины в округе знали мать Ширли по имени и говорили о ней с ухмылкой… но это давным-давно кануло в прошлое, а Ширли считала, что прошлое выветривается, если только о нём не вспоминать. Она и не вспоминала.)
Ширли и Рут радостно поздоровались, но сегодня у обеих была масса дел, и они успели только обменяться короткими фразами насчёт внезапной кончины Барри Фейрбразера. Они договорились пойти в столовую около половины первого, и Ширли отправилась за библиотечной тележкой.
Она пребывала в прекрасном расположении духа. Будущее виделось ей столь же отчётливо, как настоящее. Говард, Майлз и Обри Фоли собирались сплотиться, чтобы раз и навсегда покончить с предместьем Филдс; такое достижение не грех будет отметить торжественным приёмом в Суитлав-Хаусе…
Ширли завораживало это имение: огромный сад с прудами, солнечными часами и затейливо подстриженной живой изгородью; широкий коридор, обшитый деревом, на рояле – фотография в серебряной рамке: хозяйка дома беседует с дочерью королевы. Со стороны четы Фоли не чувствовалось ни тени высокомерия к Говарду и Ширли; правда, попав в орбиту этой семьи, Ширли заметила, что хозяев дома во время каждой встречи что-нибудь отвлекает. А ведь как мило было бы им впятером устроить приватный ужин в одном из этих восхитительных малых залов: Говард сел бы рядом с Джулией, Ширли – по правую руку от Обри, а между ними – Майлз. (У Саманты в фантазиях её свекрови неизменно находились другие дела.)
Ровно в половине первого Ширли и Рут нашли друг друга у стойки с йогуртами. В шумной больничной столовой ещё не было того столпотворения, какое начиналось в час дня, и они без труда нашли липкий, в крошках столик на двоих у стены.
– Как Саймон? Как мальчики? – спрашивала Ширли, пока Рут вытирала столешницу.
Затем они переставили на столик содержимое своих подносов и сели друг к дружке лицом, собираясь поболтать.
– Сай – лучше всех, спасибо, прекрасно. Сегодня привезёт домой новый компьютер. Мальчики ждут не дождутся, вы же понимаете.
Это не вполне соответствовало истине. У Эндрю и Пола были свои простенькие ноутбуки; большой компьютер находился в углу тесной гостиной, и мальчики к нему не прикасались, предпочитая лишний раз не попадаться на глаза отцу. В рассказах Рут её сыновья выглядели намного младше, чем на самом деле: покладистые, предсказуемые, смешливые. По-видимому, она и себя старалась выставить моложе, подчеркнуть разницу в возрасте – почти в два десятка лет – между собой и Ширли, чтобы они с ней ещё более походили на мать и дочь. Рут потеряла мать десять лет назад, и у неё не осталось старшей подруги, а у Ширли хоть и была дочь, но отношения с ней, как она намекала, оставляли желать лучшего.
– Мы с Майлзом всегда были очень близки. А у Патриции довольно трудный характер. Она сейчас живёт в Лондоне.
Рут не терпелось узнать подробнее, но они с Ширли в первую очередь ценили друг в дружке сдержанную гордость: обе с достоинством являли миру ничем не омрачённый фасад. Запрятав подальше своё любопытство, она всё же не оставляла надежды со временем разузнать, в чём проявляется трудный характер Патриции. Взаимная симпатия Ширли и Рут основывалась на признании того факта, что подруга более всего гордится многолетней привязанностью своего мужа. Они, как члены масонской ложи, выработали особый код, благодаря которому чувствовали себя друг с дружкой более комфортно, чем в компании других женщин. Их заговору добавляло остроты чувство превосходства: каждая втайне жалела другую за выбор такого мужа. Рут считала Говарда физически омерзительным и не могла понять, как Ширли, хоть и полненькая, но вполне симпатичная, согласилась за него выйти. А Ширли, которая в глаза не видела Саймона и не слышала, чтобы его упоминали в высших сферах Пэгфорда, заключила, что Рут страшно далека от светской жизни, а муж у неё – домосед и неудачник.
– Так вот, Майлз и Саманта доставили Барри в моё дежурство, – без предисловий заговорила Рут. В отличие от Ширли она не владела тонкостями светской беседы и не умела маскировать свою жадную тягу к пэгфордским сплетням: если они и долетали к ней на вершину взмывшего над городом холма, то разбивались о нелюдимость Саймона. – Они и вправду всё видели?
– О да, – подхватила Ширли. – В воскресенье вечером они ужинали в гольф-клубе: девочки после каникул вернулись в школу, а Сэм предпочитает питаться вне дома, готовит-то она посредственно…
Мало-помалу, во время перерывов на кофе, Рут сделала для себя выводы относительно изнанки брака Майлза и Саманты. Ширли упомянула, что её сын женился в силу своей порядочности, когда Саманта забеременела старшей дочкой, Лекси.