1

Через двенадцать часов после выхода из белой гавани Ангра-ду-Эроизму, сразу же после того как яхта миновала голые скалы Формигаш, небо окрасилось цветом засохшей крови, а море стало коричневым и бугорчатым, как панцирь черепахи.

— За тридцать лет плавания я ни разу не видел небо голубым, — мрачно заметил капитан. — А уж когда оно становится вот таким, жди неприятностей. Должно случиться что-то из ряда вон выходящее, то, что заносят в книги рекордов. Настоящее смертоубийство.

«Компаунд интерест» под ударами ветра испытывала то бортовую, то килевую качку. Паруса Майлара тревожно трепетали. Внезапно коротковолновый диапазон передатчика наполнился сигналами бедствия: терзаемые страхом люди взывали о помощи открытым текстом на разных языках. Со стороны Серенгети через Атлантический океан двигался атмосферный фронт с дождями, градом и ветром ураганной силы, воздвигая мощный серый барьер дурной погоды шириной в тысячу миль и длиной в две тысячи. Капитан приложил ухо к приемнику, когда бешено застучала морзянка, потряс головой и отключил аппарат:

— Теперь нам ничего не остается, как идти вперед. Ураган прет прямо на нас. Если повернем в Ангру, он все равно нас догонит. Давайте поставим «пузырь» и посмотрим, на что способна эта посудина.

Они сняли с октаэдра брезент, защищавший от непогоды, вручную убрали паруса и запустили двигатели. Потом вместе с Крикет спустились в трюм, достали восемь плексигласовых секций и привинтили к штурманской рубке.

«Компаунд интерест» стала водонепроницаемой, как подводная лодка. Система очистки воздуха включилась и успокаивающе загудела. Задраенные люки поделили яхту на три герметичных отсека, причем в каждом отсеке имелся запас питьевой воды, сублимированных продуктов и аварийный радиомаяк. Если, не приведи Господи, яхта разломится, отсеки смогут держаться на воде самостоятельно, посылая с помощью радиомаяков сигнал о бедствии в радиусе пятисот миль.

Штурманский восьмиугольник с задраенным нижним люком тоже превращался в автономное микросудно. Он был снабжен двигателем типа «подводное крыло» (фирма «Ньюленд марин», Санта-Барбара), работающим на сжатом газе и рассчитанным на три тысячи миль пути. В случае кораблекрушения рубка отделилась бы от тонущих обломков и достигла Африки — эдакий маленький пузырь, начиненный ультрасовременной техникой.

2

Лампы дневного света окрашивали помещение в зеленоватый ядовитый цвет. На неотделанной панелями перегородке висел итальянский календарь, к которому никто не удосужился прикоснуться с июля.

Каюта для инструктажа экипажа являла собой душный тесный чулан со столом, покрытым щербатым огнеупорным пластиком, и скамьей, обитой грубым зеленым сукном.

Уилсона отправили сюда, как только на яхту обрушился шторм. Дела никакого не поручали, велели просто сидеть и пережидать непогоду. Уилсон вынул из спортивной сумки «Историю упадка и разрушения Римской империи» Гиббона — обветшалое однотомное издание, приобретенное у букиниста в Бенде, пристегнулся ремнями к скамье и занялся чтением. Вскоре от мелкого шрифта у него устали глаза, но он не обратил на это внимания. Многие недели непрерывного физического труда пробудили в нем духовную жажду, столь характерную для него в прошлой жизни, вспоминаемой теперь как сон.

За толстыми полимерными ребрами трюма было слышно, как об яхту колотят огромные волны. Порой судно уходило под воду, а Уилсон парил среди императоров, убийств, акведуков, варваров, дорог, которые и в те времена все вели в Рим, жестоких проделок судьбы, центурионов, совершающих подвиги, куртизанок и рабов. На протяжении двадцати двух сотен страниц и четырнадцати часов шторма великий город пытался преодолеть хаос, который творила история. Наконец от Рима не осталось ничего, кроме руин и нематериального стержня — идеи порядка.

Уилсон закрыл книгу и обнаружил в каюте вьетнамца. Тот без всяких ремней прямо сидел на скамье, раскладывал пасьянс и курил сигареты без фильтра «Голуа блё», доставая из помятой пачки. Пепел Нгуен не стряхивал, а ждал, когда упадет сам по себе, достигнув критической величины в дюйм. При бортовой качке Нгуен наклонялся в сторону, подобно гироскопу на веревочке.

Что касается карт, уложенных в аккуратные ряды, они какой-то чудесной силой удерживались на месте.

— Ну и как вы себя чувствуете? — спросил Уилсон, когда вновь обрел способность сосредотачиваться на чем-то еще, кроме печатного слова. Он заметил у Нгуена мешки под глазами от бессонной ночи. — Все горшки и сковородки надраены? — Ничего умнее он не придумал, благо не имел практики общения с коком вне камбуза.

Нгуен лишь приподнял бровь.

— Как вы там, выигрываете? — предпринял Уилсон новую попытку завязать разговор и расплылся в самой дружелюбной улыбке.

— Нет говорить, — произнес Нгуен, не отрывая глаз от пасьянса.

— Почему «нет»?

Кок вздохнул, собрал карты, положил их на колоду и опять начал сдавать самому себе.

— Все вы придурки, — сказал он. — Большой придурок — наш капитан, придурок тот, который жрет, как свинья. Вы — придурок, который слишком много читать. После того как французы уходить из Индокитай, я видеть, как в страна прийти американские придурки, слетаться, как мухи на дерьмо. Придурки приходить и привозить вертолеты, и разбрасывать ядовитый порошок на деревья, и все погибать. Когда придурок приходить в твой дом и говорить: «Я хочу быть твой друг», самое лучшее — это бежать куда подальше.

— Что это означает?

— Это означает, что я не хотеть разговаривать, — отрезал Нгуен.

— А что мешает нам поговорить? — заартачился Уилсон. Его одолевало беспокойство, слегка кружилась голова, в горле першило от пыли истории. — Мы оказались на яхте в разгар шторма посреди океана, нам в принципе нечем заняться. Почему не поговорить?

Кок перевел взгляд на лампу дневного света. В глазах появились проблески мыслей — будто куры слетелись на насест.

— Слушать, придурок, — заговорил он. — Я не хотеть становиться твой друг. Никто не знать, что можно произойти на это судно, и я не хотеть тебя жалеть.

Уилсон попытался заставить Нгуена пояснить сказанное, но больше из вьетнамца не удалось вытянуть ни слова.

3

На следующий день шторм приутих. Уилсон вылез на палубу и пошел в штурманский кубрик. На открытом месте напор шторма приводил в трепет. Уилсону казалось, что на его глазах, кипя и пенясь, рождается какой-то иной мир, нечто невиданное со времен Творения, когда, согласно преданию, Бог поднял на морях свирепые волны, чтобы ударить по безжизненным камням земли.

Капитан Амундсен и Крикет сидели в «пузыре», склонившись над картами и инструментами, словно стрелки в фонаре «летающей крепости». Волны с силой бились о плексиглас, сокращая освещенность до сумерек.

— Доложите, с какой целью явились, мистер, — потребовал капитан, открыв Уилсону люк.

— Прошу разрешения оставаться наверху, сэр, — доложил Уилсон. — В трюме болтанка сводит с ума, сэр.

Капитан согласно кивнул и махнул рукой:

— Взгляните на это.

Уилсон подошел к светящемуся экрану радиолокатора. Шторм зеленой туго закрученной спиралью накрывал знакомые контуры Атлантического океана.

— Согласно показаниям навигационного спутника, ураган сбил нас с курса примерно на четыреста морских миль, — пояснил капитан. — Мы в двух с половиной градусах к востоку от двадцать второй параллели и в тридцати двух градусах к югу от Гринвича. Идем на юго-юго-восток в направлении мавританского побережья Африки, делая около семнадцати узлов в час.

— Сколько времени потребуется, чтобы вернуться туда, где нам следует быть?

Капитан искоса посмотрел в иллюминатор:

— Ничего определенного сказать нельзя. Несколько дней, неделю, две. Море весьма непредсказуемо. Может произойти все, что угодно. Я видел приливные волны, заливающие целые города, и черные небеса в полдень, вулканы, поднимающиеся из темной воды и выбрасывающие куски раскаленной земли кровавого цвета, и еще кое-что похуже.

Капитан сделал паузу, когда на коротких волнах прозвучала естественная помеха. Уилсон услышал на миг-другой человеческую речь.

— Двадцать с лишним лет назад я плавал шкипером на английском океанографическом судне, — продолжал капитан, в глазах у него появилось загнанное выражение. — Это был «Озимандиас», старый катер британских ВМС, переоборудованный для научной работы. Какой-то шутник переименовал его в «Сандра Ди» в честь молоденькой блондинки, исполнительницы главных ролей почти во всех американских фильмах о пляжной жизни.

Британцы оснастили судно новейшей техникой, — капитан щелкнул по экрану твердым ногтем, — компьютерами, гидро — и радиолокаторами, подводной лодкой-роботом с видеокамерой английской фирмы «Лейланд». Робот соединялся с судном двухмильным кабелем. Целью исследования были моллюски, чертовски увертливые твари, я имею в виду гигантских. Об этих моллюсках рассказывают, будто они поднимаются со дна морского и охватывают корабли щупальцами или будто устраивают схватки с китами. Над этими байками часто смеялись морские биологи. Смеялись до тех пор, пока некий рыбак не вытащил сетью у Дуглас-Риф в южной части Тихого океана большой кусок хряща моллюска, по которому можно было судить о размерах всей твари. Получалось, что тварь имела четыреста шестьдесят футов в длину. Это сильно взволновало ученый мир, и мы вышли из Бристоля в январе, чтобы посмотреть, кто там живет в южных широтах.

Некоторое время нас преследовали неудачи. Дурная погода и проблемы с двигателем привели к тому, что целый месяц мы проторчали на якорной стоянке у Роротана. Наконец погода улучшилась и мы прибыли на место. Поначалу нам ничего особенного не попадалось, никаких тебе моллюсков величиной больше тех, что поджаривают с чесноком в итальянских ресторанах. Но однажды ночью, когда я был на вахте, гидролокатор словно взбесился, он давал весь набор отметок о предмете в двух морских саженях слева от нашего носа. Я разбудил морского биолога, француза по имени Андре. Мы отвязали робота, и он ушел в темноту со всеми своими прожекторами и видеокамерами. Через несколько минут он начал показывать картинки. Мы раскрыли рты от удивления. Это был моллюск размером с трейлер. Глаз — как плавательный бассейн, из тех, что ставят на землю, вы, наверное, видели подобные у бедняков.

Андре побледнел и затрясся. Но не от величины твари, а от вида ее жертвы. Моллюск держал в щупальцах нечто напоминающее гигантского червя. Мне все это показалось схваткой. Моллюски, они, знаете ли, вроде кошек — всегда дерутся за свою территорию. Но у нашей твари никаких шансов на победу не было. Червь вырвался и исчез в глубине. Единственное, что нам удалось разглядеть, — его бок, покрытый шипами и сгустком водорослей, словно он пролежал на дне много сотен лет.

— Ух ты! — воскликнул пораженный Уилсон. — Так что же это было?

Капитан достал из кармана сигару.

— Кракен, — сообщил он спокойно.

— Что?

— Доисторический морской зверь. Говорят, когда он поднимется на поверхность, наступит конец света. И Бог свидетель, в последнее время мы видели много признаков приближения конца.

— Шутить изволите? — усомнился Уилсон. Крикет саркастически улыбнулась из-за навигационного компьютера:

— Конечно, шутит. Клянусь, это самая забавная байка из тех, что мне приходилось слышать от рыбаков. И вообще запомни: моряки постоянно травят небылицы. Это помогает коротать время.

Уилсон посмотрел сначала на Крикет, потом на капитана, не зная, кому верить.

— Капитан?

Амундсен почесал в неухоженной бороде и пожал плечами:

— Вам обоим совсем не обязательно верить мне. Я просто утверждаю, что в море есть много такого, о чем мы и не подозреваем. Достаточно поглядеть за борт.

Он неопределенно повел рукой в сторону туманной бесконечности океана, горизонта, почерневшего от шторма, волн величиной с трехэтажный дом. После чего одарил Уилсона странным многозначительным взглядом и сунул в зубы сигару.

4

Они сняли с рубки плексигласовые щиты, снова натянули брезент, защищающий от непогоды, и остановили двигатели. Паруса поймали легкий попутный ветерок и доброжелательно распустились над высыхающей палубой. Шторм выдохся.

Впервые за неделю герметические люки раздраены, страдающий от головокружения экипаж вылез под полуденное солнце. Люди бродили по палубе, словно туристы, смотрели на ровное голубое море и на безобидные облачка на горизонте. Разработчики яхты поработали на славу. Самый жестокий, с 1935 года, ураган на Атлантике нанес судну минимальный урон — сорвал аварийный трос фок-мачты.

Капитану удалось поймать на коротких волнах передачу Би-би-си.

— По данным информационных агентств, наиболее пострадало западное побережье Африки, — пересказывал он Уилсону содержание передачи. — От Марокко до Камеруна. Пропали без вести от пятнадцати до двадцати судов, в том числе контейнеровоз какой-то скандинавской компании. В Гамбии волны смыли три рыбацкие деревни. Прекратилась подача электроэнергии в Гвинее-Биссау и Либерии, так что пришлось на несколько дней приостановить гражданские войны. Общее количество жертв составляет примерно пять тысяч человек. А мы отделались паршивым тросом. Беру все свои слова об этой посудине обратно.

Уилсон понимал, что должен благодарить судьбу за то, что выжил в этом водном холокосте. Но не мог. Его до тошноты возмущал случайный характер события. Стоило ли продолжать жить в мире, где какой-то порыв ветра способен погубить тысячи людей? «Люди оказались ничем не лучше пчел в стеклянном улье, — размышлял Уилсон. — Пчелы производят мед, полные энергии и планов. А чтобы уничтожить их вместе с ульем, достаточно одного камня».

5

Дельфины сопровождали яхту. Поднимаясь на поверхность, они слегка сопели, наполняя легкие воздухом. Восточный ветер приносил запахи корицы и земли, а по воде гнал гниющие фрукты. Капитан спустился в трюм, оставив Уилсона у штурвала на вторую ночную вахту. Уилсону не нужно было объяснять происхождение резкого запаха — рядом была Африка.

Через час кто-то коснулся плеча Уилсона. Это была Крикет. Ее лицо в темноте было почти неразличимо, волосы казались черными, а голос — глухим и далеким.

— Нам нужно встретиться.

— Хорошо, — ответил Уилсон.

— После третьей вахты. Будь осторожен.

Когда капитан вернулся в рубку, Уилсон пошел вниз и лег на койку. Когда ручные светящиеся часы показали 3.17 ночи, он поднялся и отправился в подсобное помещение.

Крикет ожидала его, лежа в гамаке, как паук. В каюту сквозь иллюминатор проникал звездный свет. Уилсон с трудом различал бледное лицо Крикет и губы, похожие на черную рану. Он аккуратно задраил люк и подошел к гамаку.

— Что происходит? — прошептал он. — По-моему, пора объяснить.

Крикет долго молчала.

— Ты когда-нибудь трахался в гамаке? — спросила она наконец.

— Нет, — опешил Уилсон.

— Это нелегко, — предупредила Крикет, — но изловчиться можно.

Уилсон снял майку и шорты и не без усилия улегся рядом с ней. Скрипнули нейлоновые веревки, пропущенные через стальные ушки, закрепленные на шпангоутах, брезент угрожающе прогнулся, тем не менее вся конструкция выдержала удвоившийся вес.

Обнаженное тело Крикет было холодно как лед. Влажный ветер дул из иллюминатора точно в спину Уилсона. Впрочем, на сей раз процесс не подразумевал бурю и натиск. В гамаке, словно в коконе, обычные движения бесполезны. Это все равно что заниматься любовью в условиях невесомости. Уилсон почувствовал себя как бы запертым внутри Крикет. Он снова услышал, как дельфины продувают свои дыхала. Животные следовали за яхтой вот уже много часов подряд. Одни моряки говорят, что это к удаче, другие считают наоборот.

После они долго отдыхали, склеенные потом, являя единую плоть, изогнувшуюся в стремлении к непостижимой цели.

— Самое трудное — это слезть на пол, — шепнула Крикет.

Выход из гамака занял минут пять. Когда они оказались-таки лицом к лицу на холодном полу, Уилсон обнаружил, что Крикет одного роста с ним. Он машинально протянул ладони и положил ей на грудь. Крикет опустила руки ему на плечи.

— Следующий этап заключается в боли, — сказала она спокойно. — Я должна поставить на тебе несмываемое клеймо.

Уилсон не совсем понял, о чем речь, но расслышал серьезность в ее голосе.

— Это необходимо сделать, иначе…

— Иначе что?

— Не спрашивай, — ответила Крикет, и Уилсон почувствовал, как она задрожала. — Ты обещал повиноваться мне беспрекословно. Помнишь?

— Да, — неохотно подтвердил Уилсон.

Они оделись и прокрались на камбуз. Крикет подвела Уилсона к плите, зажгла горелку, взяла с полки нож и осмотрела его. Широкое лезвие блеснуло на свету.

— Пригодится, — решила Крикет.

— Эй, подожди-ка! — сказал Уилсон в полный голос.

— Тише! — Крикет сзади обняла его за шею сильной рукой. — Это очень важно! Если не будешь делать все, как я говорю, нам обоим грозит смерть.

— Да объясни ты, наконец, что происходит?

— Не сейчас. Ты выполнишь свое обещание? Или погубишь себя и меня?

Она надела варежку, предназначенную для переноса горячих предметов, и погрузила лезвие столового ножа в самую середину огня. Несколько минут спустя сталь раскалилась докрасна, с заточенного края посыпались голубые искры.

Уилсон начал потеть и дрожать. Ему вдруг стало жаль пустынных улиц своей городской окраины, пассажиров в рубиконовском автобусе, пыльного офиса — всего того, что он променял на море. Но внутренний голос заявил ему: «Там ты прозябал, а здесь живешь».

— Все почти готово. — Крикет повернула нож другой стороной. — У вас тут, ребята, есть что-нибудь вроде масла или лярда?

Уилсон достал из шкафа банку «Криско».

— Открой.

Он снял крышку и содрал алюминиевую фольгу. Круглая поверхность замороженного жира была похожа на только что выпавший снег.

— Теперь раздевайся. До пояса.

Он стянул через голову тенниску, и Крикет заметила, что он дрожит.

— Не волнуйся, — сказала она более мягким тоном. — Для этой процедуры нужно стоять спокойно. И нельзя шуметь. — Она взяла с полки деревянную ложку и сунула в рот Уилсону. — Ну, давай, прикуси ее.

От вкуса сухого дерева Уилсон покрылся гусиной кожей. Крикет вынула нож из пламени и приложила тупым краем к его голому плечу. Уилсон почувствовал жгучую боль, камбуз наполнился отвратительным запахом горелого мяса. Вскоре жжение ослабло благодаря пригоршне лярда. Крикет взяла бинт из аптечки, стоящей под грилем, перевязала Уилсона с ухватками настоящей медсестры и помогла ему надеть тенниску, потому что малейшее движение левой руки вызывало у него слезы. Она положила на место нож, погасила горелку, и они оказались в кромешной темноте.

— Извини за причиненную боль, — произнесла Крикет словно ниоткуда. — Никому не показывай клеймо, пока не разрешу. — И она мягко чмокнула его в губы.

— Крикет… — позвал Уилсон и пошарил вокруг руками, но она уже исчезла.

6

«Компаунд интерест» приближалась к африканскому континенту. Легкие, как пушинки, береговые птицы качались на волнах утреннего бриза.

Амундсен первым обнаружил нечто странное.

— Похоже, у меня сдают глаза, — сказал он и протянул электронный бинокль Уилсону.

Поначалу Уилсон видел только море и небо. Потом на горизонте появилось едва заметное пятнышко. Оно то пропадало в волнах, то выступало тенью на пределе видимости. Целый час они по очереди внимательно следили за непонятным объектом.

— Ладно, — сказал наконец капитан, — думаю, это вне досягаемости наших приборов. — Он сел за навигационный компьютер и пробежался по клавишам. — Объект движется параллельным курсом на большой скорости, может быть, двадцать пять узлов. — Он ввел следующую команду, и носовые видеокамеры с характерным скрипом повернулись направо. На экране сразу возник смутный силуэт.

— Что это такое, сэр? — безмятежно поинтересовался Уилсон.

— Пока трудно сказать, — ответил встревоженный Амундсен. — Никаких отличительных признаков. Но это явно военный корабль. Возможно, катер береговой охраны Берега Слоновой Кости. У них есть пара-тройка ржавых эсминцев и еще несколько подобных судов. Взгляните-ка сюда!

Уилсон пригнулся к экрану и вдруг почувствовал тошноту. Ожог на плече заныл. На экране появилось что-то сероватое и торчащее в разные стороны.

— Недурственно, — прокомментировал изображение капитан. — Думаю, морская артиллерийская система большого калибра производства Круппа. Укомплектована зажигательными снарядами. Хорошая дальность стрельбы, превосходное средство для подавления берегов от обороны. А это, — капитан показал на серебристую отметку, — ракетная пусковая установка. Скорее всего «Даву», французское производство, очень эффективна на море.

Амундсен снял яхту с автопилота и впервые доверил Уилсону штурвал. Тот немедленно задергался, и Уилсон понял, почему моряки относятся к своим судам как к живым существам. Капитан, поглядывая на карты, быстро произвел несколько расчетов.

— Мы в двух днях пути от Конакри, — сказал он. — Это ближайший порт. Поспешим туда.

Он нажатием кнопки свернул паруса. Установилась тишина, если не принимать во внимание плеск волн.

— Ничего не понимаю. Почему не включились дизели?

В голосе Амундсена прозвучало что-то такое, чего Уилсон раньше никогда не слышал. На кончике капитанского носа выступила капелька пота и нырнула в дикобразную бороду. Амундсен подошел к панели ручного управления и нажал красную кнопку с надписью «Дроссель». На некоторое время дизели гармонично запели, потом чихнули и снова заглохли. Амундсен с удивлением посмотрел на Уилсона.

— Спущусь вниз. Яхта в ваших руках.

7

Уилсон пятнадцать минут наблюдал за горизонтом со все нарастающей тревогой. Корабль, который как тень следовал за «Компаунд интерест», поменял курс и теперь мчался на полной скорости прямо к яхте.

Когда он приблизился настолько, что можно было различить детали, Уилсон закрепил намертво штурвал, достал из шкафа для карт справочник Джейнса «Боевые корабли» и начал листать иллюстрации, пока не нашел нужную. Похоже, это был американский минный тральщик времен войны в Корее. Современник войны, знавший лучшие годы. Теперь его борта покрывали ржавчина и грязь, а палубу — разный мусор. Только длинная пушка впереди и ракетная установка сзади блестели на солнце чистотой и свежей смазкой. По обеим сторонам носовой части корабля были нарисованы страшные глаза — такими греки украшали свои военные суда, когда отправлялись грабить Трою. На буксире корабль тащил два длинных скифа.

Капитан вытолкал на палубу кока. На том и на другом Уилсон заметил следы борьбы. Лицо капитана было исцарапано. Левая скула вьетнамца опухла, на лбу багровел шрам, белый костюм — в машинном масле и крови, руки связаны по запястьям электрическим проводом.

Уилсон вышел из рубки.

— Саботаж, — объяснил капитан. — Я поймал этого мелкого негодяя, когда он копался в двигателе, подмешивая в смазку сахар. Я проверил: все запасные части исчезли.

— Вы можно расстрелять механик, — Нгуен оскалил в улыбке желтые зубы, — но двигатель оставаться неисправный.

Капитан ударил кока по лицу тыльной стороной ладони. Нгуен отлетел к гакаборту[19], но каким-то чудом устоял на ногах.

Капитан бросил взгляд на море. И невооруженным глазом было видно, что тральщик приближается.

— Кажется, я понимаю, что происходит. Чертовски плохо, — пробормотал он, вздохнул и расправил плечи. — А мне осталось всего два года до отставки. — Он достал из кармана небольшой ключ. — Мистер Уилсон, приглядите за коком.

Он прошел в рубку и открыл деревянный ящик, стоявший под левой скамьей. В ящике хранились два карабина «маузер», дробовик с вертикальным расположением стволов, «винчестер» с рычажным механизмом затвора, три полуавтоматических пистолета, несколько тысяч патронов, ракетница с коробкой сигнальных ракет, дюжина пластмассовых наручников и полицейский мегафон модели «Стенториан Е».

Капитан взял наручники и «маузер», в который вставил магазин типа «банан» на 90 патронов, вернулся на палубу и приковал Нгуена к гакаборту. Вьетнамец и ухом не повел. Он прислонился к корме и принялся слизывать с губы кровь.

— Я дал вашей сестре пистолет и велел запереться в кладовой, — сказал капитан Уилсону. — Так у нее будет шанс выжить. — Он торопливо спустился в трюм.

Вновь Амундсен появился в фуражке с золотой окантовкой и в парадном кителе. На форменных рукавах поблескивали золотом капитанские нашивки и нашивки, свидетельствующие о более чем двадцатипятилетней службе на флоте. Он подошел к консоли связи, разбил кулаком стеклянную панель и повернул желтый переключатель. На консоли замигал желтый фонарь. Это был аварийный маяк, посылающий на всех радиочастотах в радиусе пятисот миль сигнал бедствия. Потом он достал из оружейного ящика ракетницу и коробку сигнальных ракет, напоминающих сосиски.

Уилсон смотрел, как он, перейдя на правый борт, одну за другой выстреливает ракеты. Серебристые дуги прочерчивали небо и на пике траектории рассыпались на множество звездочек. Палубу накрыло облако порохового дыма. Уилсон закашлялся. Капитан сунул ему в руки дробовик.

— Но я не знаю, что с ним делать, — воспротивился Уилсон. Оружие казалось тяжелым и безобразным.

— Наведите в сторону цели и стреляйте, — посоветовал капитан.

Весь предшествующий жизненный опыт не готовил Уилсона к шоку, который он испытал, глянув справа по борту. Тральщик поднял опознавательные знаки — черный флаг с черепом и перекрещенными костями, мало того, справа от черепа был изображен черт с рогами, пьющий из бутылки ром, слева — русалка с кинжалом в руке.

— Ну вот и все, — произнес капитан. — Черный флаг означает, что пощады никому не будет. Считайте, что все мы мертвецы.

— Шутить изволите? — пролепетал Уилсон. — Все это давно вышло из моды. Так?

— В прошлом году на море было совершено тысяча тринадцать пиратских нападений, друг мой, — мрачно ответил капитан. — Можете справиться у лондонского «Ллойда», сведения общедоступны. Но вы правы, кто-то здесь обладает чувством юмора или по крайней мере чувством истории. Я видел этот флаг раньше, в старых книгах. Он был символом печально известного пиратского клана. Самый жестокий из них капитан Эльзевир Монтагю. Это он вместе с Морганом разграбил Портобелло. Пираты передавали свое грязное ремесло от отца к сыну в течение более двухсот лет. Помимо того, они занимались работорговлей, нападали на города. Однако главным занятием всегда оставалось убийство невинных людей в открытом море. Пираты терроризировали морские пути от испанских вод до Мадагаскара. Наконец, в 1805 году английские ВМС разделались со всем этим кровавым отродьем. Они стерли с лица земли их базу, расположенную на островках в Мексиканском заливе, неподалеку от устья Миссисипи.

Уилсон похолодел от ужаса. Пиратский корабль был теперь не более чем в сотне ярдов. Уилсон отчетливо видел греческие глаза на корме, поблескивающее орудие и развевающийся на ветру Веселый Роджер.

— Вы помните название островков? — услышал Уилсон свой собственный голос.

Капитан немного подумал и ответил:

— Да, Пальметто-Киз.

8

Вскоре ржавый борт пиратов навис над яхтой, как скала. Но у ограждения не было видно ни единого лица. Корабль казался вымершим. Капитан достал мегафон.

— У меня здесь ваш человек, — крикнул он в рупор. — Одно движение, и я размозжу ему голову!

В ответ — ни звука.

Капитан положил мегафон на палубу и взял «маузер». Резкие удары пуль по металлу неприятно отозвались в ушах Уилсона. Он сел и закрыл уши руками. Внезапно стрельба прекратилась, Уилсон поднял голову.

Крикет стояла, приложив к затылку капитана никелированный пистолет 38-го калибра.

Капитан твердо держал палец на спусковом крючке карабина. В какой-то момент нельзя было сказать, что будет дальше. Потом плечи капитана опустились, и он с силой отшвырнул карабин.

Крикет повернулась к Уилсону:

— Принеси наручники.

Уилсон вытаращил глаза.

— Неси, кому говорю!

Уилсон побрел в рубку, достал из оружейного ящика пластиковые наручники, затряс головой и бросил их обратно.

— Это никуда не годится, — сказал он.

Крикет вздернула подбородок:

— Если ты не наденешь наручники на этого человека, мне придется застрелить его.

— Ты не можешь так поступить, — ответил Уилсон. По его лицу катился пот, и он моргал, когда капли попадали в глаза.

— Капитан! — Крикет взвела курок.

— Вы слышали, что сказала леди, мистер? — произнес капитан.

Уилсон снова взял наручники и, выйдя на палубу, замкнул их на запястьях у капитана:

— Сожалею, сэр.

— Ты, коварная сучка… — обратился капитан к Крикет.

— Заткни хлебало, старик! — перебила Крикет. Уилсон отступил назад и поднял руки:

— Все, что ты здесь устраиваешь, меня не касается.

Крикет смерила его пустым взглядом, отливающим сталью:

— Слишком поздно для сожалений.

9

Пираты овладели «Компаунд интерест» за две минуты. Уилсон видел, как тридцать смуглых парней перепрыгивали через поручни. Некоторые держали в зубах ножи. В большинстве своем это были африканцы с племенными метками на лицах, но мелькали и малайцы в тюрбанах, и латиноамериканцы, и азиаты.

Акермана вытащили из офиса и привязали нейлоновой веревкой к фок-мачте.

— Они ворвались в самый разгар телефонной конференции, — возмущался он. — Цены на кукурузу…

Удар приклада сбил с него очки.

Два нефа повалили Уилсона на палубу носом вниз и связали по запястьям синтетической бечевкой. Так вот, значит, за какой радостью он сбежал от спокойной городской жизни. Интересно, что сказала бы Андреа, увидь она его сейчас? Впрочем, и без нее ясно. Эти люди не оставляют свидетелей. В желудке у Уилсона появился знакомый сигнал надвигающегося несчастья.