12

Тулж вел старый малолитражный «фиат» с мотоциклетным двигателем, открытым кузовом в четыре с половиной квадратных фута и плохо закрепленной фарой. Братья сидели, тесно прижавшись друг к другу, в водительской кабине, Уилсон устроился в кузове и держался за борт что есть силы. Сквозь щели проржавевшего днища он видел, как асфальт убегает назад, когда машина тормозила, получал в нос порцию дурно пахнущих выхлопных газов. Впрочем, ночной воздух и звезды приносили облегчение. На мемориальном мосту Лейси, по дороге к границе штата, он, трезвея, сел и оперся спиной о кабину.

Сегодня обычное ожидание беды давало о себе знать пульсирующей болью в животе. Уилсон долго жил, подчиняясь заведенному порядку. Он садился в один и тот же автобус в один и тот же час, ехал в ту же самую контору и делал там в основном одно и то же. С помощью этой печальной, осторожной кабалистики он надеялся утихомирить предчувствие неизбежной трагедии. Однако с того момента, как он нашел карты Таро, порядок нарушился. Он уже не предполагал, а знал: приближается что-то ужасное, подергивание в животе подтверждало это. Даже самая безобидная пища (бутерброд с яйцом и салатом, который он съедал каждый день) вызывала изжогу. И Уилсон решил: именно сегодня ночью, с ее безумными звездами и пронзительным ветром, начнется совершенно иная жизнь.

Тулж и Нфуми громко спорили и передавали друг другу бутылку с теджией. «Фиат» опасно накренился при съезде с шоссе на дорогу № 27 и нырнул в поток автомобилей, пересекающих границу штата. Уилсон, выпрямившись, смотрел, как за ближайшей чередой деревьев тускнеют городские огни, вскоре они превратились в неяркое мерцание на небе. Десять минут спустя «фиат» замедлил ход и повернул на грунтовую дорогу, которая вела в кромешную тьму природного заповедника «Фоллинг-рокс». Звезды потерялись в густых кронах. И Уилсон услышал крики животных, щебетание птиц, поскрипывание елей. Минут через пятнадцать грузовичок вырулил на грязную поляну, заполненную автомобилями. Посреди этого скопления стояла железобетонная загородная ночлежка с освещенными окнами под самой крышей.

Уилсон выпрыгнул из кузова и стоял на глинистой почве, ожидая, когда братья вылезут из маленькой кабины. «Фиат» был вроде цирковой машинки, которой пользуются клоуны. Из открытых окон ночлежки доносился глухой рокот множества мужских голосов, в чистое небо поднимались струйки табачного дыма.

— Пожалуйста, вы не могли бы помочь мне? — произнес Тулж из кабины «фиата».

Уилсон подошел к окну у места для пассажира и увидел, что Нфуми потерял сознание, голова с открытым ртом лежала на приборной доске.

— Перебрал теджии, — пояснил Тулж. — Он еще молод и не знает, как обращаться со спиртным.

— Что за черт! — возмутился Уилсон. — Каждому разрешается управлять лодкой, если ему двадцать один год.

— Да, но я не хотел, чтобы он в таком состоянии управлял, как вы изволили выразиться, моей лодкой, — отреагировал Тулж.

Им удалось вытащить Нфуми из кабины. Тулж опустил борт, они уложили «новорожденного» в кузов и накрыли до подбородка куском старого брезента. Ноги Нфуми высовывались из кузова на добрых два фута. Трагическое предзнаменование, решил Уилсон.

— Пусть глупышка дурачок поспит здесь, — сказал Тулж. — А мы тем временем сходим на бои. Вы раньше бывали на подобных мероприятиях?

Уилсон собрался соврать, но потом передумал и отрицательно покачал головой. Африканец рассмеялся:

— Это большое развлечение. Я провел юность в таких местах. Дома. До Дня Убийств.

13

Железобетонная ночлежка была набита людьми разных национальностей. Уилсон поискал глазами Крикет, но не заметил ни одной женщины.

Бупандийцы, нигерийцы, гаитяне, сальвадорцы, мексиканцы, бразильцы, вьетнамцы, несколько деревенских бродяг в клетчатых рабочих рубашках и виниловых бейсбольных кепках, украшенных флагами конфедерации, окружали грязную площадку шириной около сорока футов, покрытую кровью, соломой и перьями. Перья были повсюду, они парили в облаках табачного дыма. Вонь стояла неимоверная. Сначала Уилсон почти не мог дышать. Потом внезапно он привык к спертому воздуху.

Тулжу и Уилсону удалось пробиться к ограждению площадки. Из задних рядов передали матовую бутылку с водкой из сахарного тростника. Уилсон отхлебнул, вытер рукавом губы, подражая персонажам боевиков, и передал бутылку Тулжу, тот также приложился и сунул бутылку соседу. Повисла опасная, насыщенная мужскими половыми гормонами тишина, но она не испугала Уилсона. «Мужчины делают то, что умеют лучше всего: пьют, дерутся и играют в азартные игры», — подумал он.

На площадку вышли два коренастых сальвадорца в белых майках, забрызганные кровью, каждый нес проволочную клетку с большим поджарым петухом в голубых перьях. Толпа взревела. Птиц вынули из клеток и плотно прижали через солому клювами друг к другу. Петушиные шпоры страшно поблескивали. Птицы покрикивали и скребли площадку, рвались в бой. А вокруг заключались пари. Полдюжины темнокожих молодых людей неясной этнической принадлежности ходили в толпе и принимали ставки, регистрируя их половинками игральных карт. Грязный бетонный пол был завален обрывками бумаги и розовыми рекламными листками на пяти языках. Под ногами Уилсона хрустело битое стекло.

Уилсон был удивлен. Он не ожидал, что бои будут петушиные. «Возможно, — подумал он, — Крикет имела в виду что-то другое». Потом он решил: «Нет, именно это». До собачьих бегов он со смерти отца не посещал никаких ристалищ. И вдруг вторая азартная игра за один месяц. Похоже, Крикет — некий глас, вопиющий о его возвращении в прошлое.

— В церковно-приходской школе святой отец рассказывал нам историю о бойцовых петухах, — сообщал Тулж на ухо Уилсону.

— Ну и что?

— В Древней Греции был великий полководец Фемистокл. Он воевал с соседней страной… Забыл название.

— Персия, — подсказал Уилсон.

— А, так вы знаете эту историю?

— Рассказывайте.

— Так вот, древний грек Фемистокл, ведя свою армию на войну, увидел в поле двух диких петухов, дерущихся не на жизнь, а на смерть. Он остановился и указал солдатам на храбрых птиц. «Смотрите, как они бьются, не щадя живота своего, — сказал он. — Берите с них пример, солдаты мои!» На следующий день армия, хотя и значительно меньшая по численности, выиграла сражение, великое сражение. Вот как нас могут вдохновлять животные.

Тулж начал объяснять, на что следует обратить внимание перед тем, как сделать ставку: глаза, стойка, экстерьер и — самое главное — состояние желудка.

— Если петух опорожнился перед боем, верная удача, — сказал Тулж. — Он стал легче, быстрее и ловчее.

Тулж подал сигнал пареньку, принимавшему ставки. Тот сразу подбежал. У паренька были темная кожа и крупные глаза — то ли гватемалец, то ли мексиканец. Он был похож на Донди, итальянского сироту, персонажа воскресных комиксов детских лет Уилсона.

— Сеньор, — обратился «Донди» к Уилсону. Уилсон вопросительно глянул на Тулжа, африканец пожал плечами и вывернул наизнанку карманы.

— Все потрачено на теджию, киф и пану. — Тулж положил изуродованную руку на плечо Уилсону. — Придется вам, мой новый друг.

Уилсон достал бумажник. Сто долларов и немного мелочи — вот и все деньги до пятнадцатого числа.

— Куанто, сеньор? Андале[6], — нетерпеливо бросил паренек.

Уилсон посмотрел на площадку. Меньший по размерам петух уронил две совершенно круглые лепешки помета.

— Вон на того, — сказал Уилсон и в порыве отдал мальчишке все, что имел.

Паренек быстро сделал какую-то пометку на рубашке игральной карты, разорвал пополам, одну часть вручил Уилсону и исчез в толпе. Уилсон опустил глаза. Бубновый король.

— Ничего не получится, — сказал он Тулжу. Африканец улыбнулся.

Сальвадорцы отпустили петухов, отпрыгнули назад, и бой начался. Уилсон почти ничего не видел, кроме летящих перьев и льющейся крови. Бой закончилось менее чем за минуту. Петух-победитель с поникшим крылом захлопал крылом здоровым и издал победный клич чудовищной силы. Затем он начал клевать тело поверженного врага. Уилсон выиграл шестьсот долларов. Ставка оказалась высокой — шесть к одному. В следующий раз он опять поставил все, что имел, и снова много выиграл — семь к одному. Потом он выиграл три к одному и еще пять к одному. Деньги он рассовал в карманы пиджака и брюк. У него кружилась голова, лицо горело, он с трудом дышал. Он едва ли понимал, что делает. Им овладело то же чувство, что и на собачьем треке. И чувствовал он тогдашний металлический привкус во рту, и ладони опять вспотели. Это нереально, но деньги продолжали прибывать.

Час спустя, во время перерыва между боями, мысли немного прояснились, и Уилсон отошел от площадки. Люди расступились, и он оказался в окружении крутых, опасных, с ножами на поясе мужчин. За ним внимательно наблюдали. Тулжа нигде не было видно. Уилсон мысленно прикинул сумму выигрыша. Что-то около восьми тысяч долларов. На противоположной стороне площадки стоял мужчина в белом хлопчатобумажном костюме и постукивал длинными ногтями по ограждению. Смуглая кожа тускло поблескивала, как древесина, смазанная маслом. Волосы иссиня-черные, глаза — темно-синие. Костюм напоминал о летних ночах в таких местах, посещение которых мало кто мог себе позволить.

— Так вам нравится делать ставки против моих птиц? — произнес этот человек почти шепотом.

— А? — переспросил Уилсон.

— Кто вас послал?

— Шутить изволите? — предположил Уилсон. Мужчина кивнул так, словно знал что-то неведомое Уилсону, и махнул рукой:

— Желаю удачи.

От его тона Уилсона бросило в дрожь. Когда паренек подошел за очередной ставкой, Уилсон сунул ему пятидесятидолларовую банкноту и спросил:

— Тип в белом костюме на другой стороне площадки. Знаешь его?

Паренек посмотрел через плечо и свесил голову на грудь:

— Эль сеньор идальго, муй пелигросо[7]. По-моему, вам пора проиграть.

Уилсон почувствовал, как у него что-то напряглось в районе солнечного сплетения, и решил последовать совету мальчишки. Бой должен был состояться между тощим петухом с рваным гребешком и крупным лоснящимся экземпляром, этаким петухом-драчуном, символизирующим Французскую Республику на ее почтовой марке. Почему-то шансы были всего два против одного в пользу драчуна. Уилсон поставил весь выигрыш на тощего петуха, чтобы спустить, и выиграл шестнадцать тысяч долларов. По толпе прокатился сердитый ропот. Идальго впился ногтями в мягкое деревянное ограждение. Один ноготь сломался, издав легкий щелчок, прежде чем сеньор отвернулся. Настроение у Уилсона окончательно упало, когда мальчишка принес в порванном картонном ящике огромную кучу банкнот. Уилсон понял: с шестнадцатью тысячами или без них, живым ему отсюда не выбраться. Счастливчиков ненавидят все. Он посмотрел вокруг и внезапно увидел рядом с собой Тулжа.

— Если вы планировали выиграть чертову уйму денег, — сказал африканец сердито, — нужно было бы привести сюда целую армию, как греческий полководец Фемистокл.

— Бог мой! Давайте уедем поскорее, — попросил Уилсон.

Но африканец отступил назад, изобразив руками знак «X».

— Я выжил в День Убийства не для того, чтобы умереть за ящик, полный бумажек, в стране, которую не люблю. Извините. — Он повернулся и исчез в толпе.

Уилсон в отчаянии оперся об ограждение. Он пересчитал помятые купюры, сложил в аккуратные стопки и рассовал по карманам пиджака. Он догадывался, что сеньор идальго сейчас ведет энергичные переговоры с бандой у ворот. Двое головорезов были в ковбойских шляпах и рубашках с закатанными рукавами, один, у которого борода пробивалась странными пучками, корчил из себя отчаянного гангстера по кличке Маленький Цезарь. Страшное предчувствие Уилсона наконец обрело конкретную форму. Завистливая толпа, человек в дорогом белом костюме, полдюжины мелких хулиганов и шестнадцать тысяч долларов наличными. Он чуть не рассмеялся вслух. Все происходило как в сказке: богачу сообщают, что его смерть близка, он уезжает в другой город, Самарру, дабы избежать уготованной судьбы. А смерть, естественно, там и поджидает на базарной площади.

Уилсон простоял у ограждения до тех пор, пока помещение не опустело. Потом, тяжело ступая, направился к двери. Но прежде чем он обогнул площадку, к нему подбежал мальчик, собиравший ставки:

— Сеньор, пор фавор[8].

— Что такое? — не понял Уилсон.

— Задний дверь. Деревья, темно, вамонос[9]. — Паренек свистнул сквозь зубы.

Не долго думая Уилсон двинулся за ним. Они прошли за занавес, в небольшую служебную комнату, где два гватемальца за столом для пикников подсчитывали выручку заведения. На стене висели иллюстрация из «Хастлера» (изображенный при помощи пульверизатора бородач) и карточка с католической молитвой и Девой Марией Гвадалупской, восседающей на полумесяце.

Мужчины что-то прорычали, когда Уилсон проходил мимо. За проржавевшей задней дверью оказалась парковка. На небе горели прекрасные звезды. Вдалеке вырисовывались деревья, как бы приглашая укрыться в темноте. Они росли всего в двадцати пяти футах от тусклых багажников автомобилей. Уилсон задержался на пороге, раздумывая, как быть.

— Вамонос, деревья, темно. — Мальчик попытался вытолкнуть Уилсона в ночь.

— Не торопись, — ответил Уилсон. Он не хотел так быстро испускать последний вздох. Когда же дверь все-таки захлопнулась за ним, он понял, что попал в западню. Тем не менее он медленно пошел между машинами. Он не был заядлым курильщиком, но сейчас его потянуло закурить, ибо с сигаретой в руке легче переносить подобные ситуации. Из-за ночлежки справа и слева выдвинулись две группы мужчин, всего около двенадцати человек. Они разошлись по сторонам, собираясь схватить его на последнем отрезке пути к спасительной темноте. Уилсон слышал чавканье их башмаков по мокрой земле и хрип их дыхания. Откуда-то уходящей надеждой прозвучал гудок товарного поезда. Преследователи приближались, они были похожи на волчью стаю. На пятачке, свободном от машин, Уилсону преградили дорогу два великана. Они поджидали его, сложив на груди руки. Наступила последняя секунда Уилсона, а неподалеку темнел спасительный лес.

Вдруг за спиной Уилсона раздались хруст битого стекла, револьверные выстрелы и неестественно высокий визг. Уилсон рванулся к ночлежке, головорезы — за ним. В следующий момент чернокожий мужчина в сандалиях вынырнул из-за угла здания. За ним гнались пятнадцать человек. Уилсон заметил желтые футбольные мячи на рубашке и малиновые шорты и понял, что убегает Нфуми. Он сделал крюк и затерялся среди машин.

Мужчины настигли Нфуми и повалили в грязь. Трое схватили его за ноги, двое — за руки. Все говорили на языке, похожем на бупандийский. Один вынул длинный нож с зазубренным лезвием и приставил к горлу Нфуми. Юноша испуганно завращал глазами. Из машин повыскакивали негры, их лица сияли в ожидании большой крови. Откуда-то приволокли Тулжа и поставили на колени рядом с братом. Уилсону не нужно было объяснять, что происходит. Рядом с заповедником проживала многочисленная группа анду. Подобно бупу, они бежали от ненависти и насилия, царивших в их несчастной стране, но лишь принесли все это сюда в своих сердцах, во всем своем существе.

Кто-то включил фары дальнего света, и сцена осветилась резким белым светом. Анду, державший нож у горла Нфуми, прокричал последнее ругательство и приготовился перерезать бедному парню яремную вену. Человек напротив — не важно кто — облизал в предвкушении смерти губы. В Уилсоне взыграло чувство справедливости. Он поднялся в полный рост, поставил ногу на бампер ближайшего автомобиля, «меркурий» шестидесятых годов, и прыгнул на капот «шеви-импала» такого же года выпуска. Еще один широкий прыжок, и он оказался непосредственно над участниками события.

— Стой! — вскричал Уилсон, и что-то в его голосе заставило анду усомниться в своем решении. — Ты меня слышишь? Опусти нож! — Разумеется, все это было глупо, но он не знал, что еще можно сделать.

Анду, держа нож у горла Нфуми, лениво посмотрел вверх.

— Что вам здесь надо, миста[10]? Вы получили свои деньги, идите домой. Если, конечно, удастся. — Анду издал зловещий сдавленный гортанный звук.

— Позволь у тебя спросить кое-что, — сказал Уилсон властным тоном. — Сколько, по-твоему, стоит человеческая жизнь?

Анду заморгал. Глаза его были налиты кровью от обильного употребления спиртного и от курения, а веки словно сделаны из старой марокканской кожи.

— Я задал тебе вопрос. Отвечай!

Анду пожал плечами:

— Это свинья. — Он провел тупой частью лезвия по шее Нфуми. — Свинья и сын свиньи. Вонючий бупу. У себя дома мы ловим их и режем, как свиней.

— Это моя страна, — возразил Уилсон. — В моей стране жизнь человека чего-нибудь да стоит. Назови цену.

Анду опять заморгал, медленно, как сова.

— Тысячу долларов, две тысячи, шесть? — Уилсон начал вынимать из карманов деньги и кидать к ногам анду.

Когда на земле образовалась довольно солидная куча, он сделал театральную паузу и спросил:

— Достаточно?

Анду придвинул к себе носком ботинка деньги и весело улыбнулся:

— Нет.

— Хорошо, — сказал Уилсон. — Тогда вот что. — Он полез в карманы и достал охапки банкнот. — У меня здесь около шестнадцати тысяч, и я отдам тебе их за этих людей. — Он кивнул на Нфуми и Тулжа, который равнодушно смотрел на него.

Анду. немного подумал и медленно кивнул:

— Договорились, миста.

— Тогда отпусти их, — велел Уилсон.

Головорез поднялся и выпрямился:

— Когда анду обещает…

Уилсон разжал пальцы, и деньги закрутились в свете фар. Анду сильно пнул Нфуми в зад, юноша упал в грязь.

В толпе громко засмеялись. Напряженность спала. Тулжа тоже освободили, он беспомощно стоял, потирая изувеченную руку здоровой.

— Иди! — заорал на него анду. — Уходите!

Тулж подхватил брата, и они поползли на карачках в лес.

Уилсон наблюдал за ними с капота «импалы», пока они не пропали в темноте, и спустился вниз. Толпа почтительно расступилась перед ним. Засунув руки в карманы, он зашагал по влажной земле, раздумывая, как бы добраться до дому. Головорезы в ковбойских шляпах исчезли под звуки заводимых двигателей и запах окиси углерода. Нищий бандитам был неинтересен. Поблизости вспыхнула спичка. Мужчина в белом, изящно облокачиваясь на последнюю модель серебристого «мерседеса», прикуривал тонкую сигару.

— Жест, и такой… — Он погасил спичку плавным движением.

Уилсон подошел к нему.

— …такой красивый. — Он улыбнулся, как уставший и всезнающий человек. — Очень красивый. Даруете жизнь людям, как король, верно? Нет! Как император! — Он ткнул сигарой в направлении Уилсона, как бы подчеркивая значение своих слов.

— Император, — задумчиво повторил Уилсон. Мужчина кивнул:

— Так обстоят дела с игроком. Ему приходится исполнять роль императора одну ночь. А наутро… кем он становится? — Мужчина сунул сигару в рот и показал Уилсону пустые руки, повернув ладонями вверх.

— Никакой я не игрок, — ответил Уилсон. — Я простой обыватель.

Мужчина затянулся и выдохнул дым в сторону ярких звезд:

— Я потерял сегодня семьдесят пять тысяч долларов, делая ставки против вас. Вы настоящий игрок, друг мой.

Уилсону захотелось уйти, но вместо этого он протянул мужчине руку:

— Меня зовут Уилсон Лэндер.

Удивленный человек в белом поколебался и пожал Уилсону руку.

— Дон Луис Габриэль, идальго де ла Вака, — представился он.

— Луис, не могли ли бы вы оказать мне услугу? — спросил Уилсон.

14

Уилсон сидел рядом с шофером, громадным филиппинцем с прыщеватым лицом. В свое время он был профессиональным борцом по прозвищу Килла из Манилы, хотя вообще-то происходил из небольшой деревеньки, выращивающей рис у подножия Минданао, и учился в семинарии, готовясь стать священником. Уилсон с детства помнил это лицо по экстравагантным воскресным утренним телепередачам, а также по журналам, посвященным борьбе. Он попытался завести с Киллой разговор, но тот хранил молчание.

— Вы не будете возражать, если я включу радио? — спросил Уилсон, все еще находясь под впечатлением минувших передряг.

Шофер отрицательно покачал своей массивной головой:

— Нельзя. Боссу музыка не нравится.

Уилсон посмотрел через плечо, но различил лишь темный силуэт Луиса де ла Ваки сквозь стеклянную перегородку.

Уилсон вышел из машины у моста. Звезды над огромными готическими башнями начали бледнеть, на востоке загоралась заря, багряная с фиолетовым оттенком. Уилсон обогнул машину и постучал в заднее окно. Через некоторое время стекло с шуршанием опустилось. Появилась левая половина лица Луиса де ла Ваки, правую скрывала тень.

— Эй, спасибо за то, что подвезли, — сказал Уилсон. — Отсюда я пойду сам. — И махнул рукой в сторону моста.

Идальго, помолчав, ответил:

— Нет такой опасности, которая была бы больше, чем надежда на вознаграждение.

Уилсон кивнул, переваривая услышанное.

— Принц Энри, мореплаватель, сказал это одному из моих предков пятьсот лет назад. Звали его Хил Занес, он был первым белым человеком, который обогнул Африканский рог, что считалось невозможным. И я передаю этот совет вам.

— Спасибо, — промолвил Уилсон.

— Но в следующий раз опасность будет значительно большей, уверяю вас.

Оконное стекло поднялось, машина развернулась и загромыхала по выбоинам, направляясь к городу, который становился все светлее.

Уилсон последовал за тускнеющими звездами по мосту, затем по пустынным улицам своего Рубикона.