8

Уилсону и Крикет отвели большую комнату на третьем этаже. На потертом ковре среди обугленных книг и обрывков бумаги стояло чересчур мягкое, но тем не менее прочное кресло. Двуспальную кровать покрывали грязные простыни. Старый комод с зеркалом хранил аккуратную стопку носков и пожелтевший от времени пакет чистых носовых платков. Над столом ярко горела голая лампочка. Разбитое окно было заложено мешками с песком.

Пока Крикет раздевалась, Уилсон, засунув руки в карманы брюк, мерил шагами комнату и пинал мусор. Книги были на шведском и французском языках. Ему попались на глаза «Парижские тайны» Эжена Сю, «Воспитание чувств» Флобера и несколько томов с труднопроизносимыми названиями Пера Лагерквиста. Неожиданно он заметил фотографию высокого человека средних лет во фраке и с трехцветной лентой через плечо. Он стоял под ручку со стройной блондинкой в белом платье, раза в два моложе его. Парочка держала бокалы с шампанским. Уилсон наклонился, вынул фотографию из разбитой рамки и увидел дату: 3 февраля 1967 года.

— Вот тебе вариант истории, — сказал он. — Этот дом когда-то принадлежал французскому послу. Мы находимся в спальне хозяина. Судя по снимку, он женился на младшей дочери шведского посла, что так похоже на истинного француза.

Он повернулся, чтобы показать Крикет фотографию. Она, обнаженная, сидела по-турецки на кровати и специальными щипчиками обрабатывала ногти на пальцах ног. Лицо выражало нечто среднее между брезгливостью и презрением. Уилсон догадался, что она сейчас думает о своем отце и двух женщинах иво, оставшихся внизу. Сколько времени ей пришлось терпеть подобные извращения? Не зная, чем ее утешить, он просто стоял и смотрел на нее. В резком белом освещении, ожесточенная, она выглядела не слишком красивой. Потом его взгляд сосредоточился между ног Крикет, и в том участке коры головного мозга, который отвечает за секс, проскочила какая-то искорка. У Уилсона возникло неодолимое желание.

— Крикет, — мягко позвал он. Она сердито подняла глаза.

— Ты в порядке?

— Лучше не бывает! — отрезала она и продолжила стричь ногти. — Вообще-то мне сейчас хочется побыть одной. Почему бы тебе не прогуляться, не поискать ванную, например?

— Ты не хочешь поговорить о том, что тебя беспокоит?

— Нет.

Уилсон вышел в темный коридор и закрыл за собой дверь.

На втором этаже два милиционера, сидя на корточках, играли в кости, бросая их о поцарапанный плинтус. Стол слева от них был покрыт осколками вазы и кусочками штукатурки. С облупившегося потолка свисали голые электрические провода, похожие на змей. Милиционеры взглянули на приближающегося Уилсона. У одного изо рта торчали черные листья, по подбородку тек черный сок.

Уилсон остановился и обратился сразу к обоим:

— Я ищу ванную.

Жующий каф поморгал, не жующий потряс головой. Штурмовые винтовки, прислоненные к стене, казались такими же мирными предметами, как швабры.

— Цум кло, — сказал Уилсон. — Туалет, ватерклозет. — И жестами показал, что хочет в уборную по малой нужде.

— А! — изрек второй милиционер, быстро поднялся, взял Уилсона за руку и потянул по темному коридору. Сначала они повернули налево, потом направо и вошли в большую комнату с керамической ванной, биде и унитазом. Вонь здесь стояла совершенно невероятная. Унитаз был опрокинут. Милиционер, ловко лавируя между экскрементами, подвел Уилсона к застекленной створчатой двери, выходившей на балкон. Распахнув дверь, он подтолкнул Уилсона к перилам, показал вниз и сделал губами звук, имитирующий мочеиспускание.

— Ладно, — сказал Уилсон и расстегнул ширинку. Разбитые башни центральной части города проступали неровными силуэтами в моменты вспышек разрывов артиллерийских снарядов, летевших со стороны горы Мтунгу. Где-то рядом раздался истошный крик женщины, его оборвала автоматная очередь. Ощущая затылком тяжелое дыхание милиционера, Уилсон попробовал помочиться и не смог. Он стеснялся. Такое случалось с ним на автобусных остановках и в аэропортах. «Почему этот человек не уходит?» Уилсон попытался преодолеть смущение; прочистил горло, попереминался с ноги на ногу. Подумал о деревьях, с которых падают капли после дождя, о проточной воде, но ничего не помогло. Тогда он покашлял.

— А, извините, вы хотите остаться один, — сообразил милиционер. Говорил он на хорошем английском языке с американским акцентом. — Я пойду покурю, не торопитесь. — Он удалился в конец балкона.

Чиркнула спичка. Уилсон посмотрел на темный двор, сосчитал до десяти и увидел-таки, как его моча рисует контур коленопреклоненного богомольца. Снизу послышалось легкое постукивание, Уилсон решил, что описал крышу автомобиля.

— Не желаете? — Из темноты выдвинулась правая рука с пачкой египетских сигарет.

Уилсон задернул молнию на брюках и прошел вдоль балкона. У обочины напротив особняка, скрипнув тормозами, остановился грузовик. Из кузова через задний борт спрыгнули тридцать солдат и поплелись к парадному подъезду.

— Смена караула, — сообщил милиционер. — Теперь я свободен от службы на весь вечер.

Уилсон неуверенно взял сигарету. Милиционер поднес ему горящую спичку, и в свете огонька Уилсон увидел знакомое лицо. Египетская сигарета оказалась крепкой и имела привкус морских водорослей.

— Я искал возможности поговорить с вами, — сказал милиционер. — Я был среди тех, кто сопровождал вас от пристани.

— Да, по-моему, мы раньше встречались.

— Не припоминаете где?

— Где? — переспросил Уилсон и почувствовал, как по спине побежали мурашки.

— Похоже, вы забыли меня. Это очень странно. — Милиционер рассмеялся.

Уилсон напряг память, но тщетно.

— Сдаюсь, — сказал он.

Милиционер внезапно поднял левую руку. На ней не хватало указательного и среднего пальцев, а обрубок безымянного украшало безвкусное ажурное золотое кольцо. Воспоминания стали медленно прибывать к Уилсону, как поезда — к пассажирской платформе. Его не удивила встреча, он уже привык смотреть на мир как на скопище поразительных случайностей. Перед ним стоял человек, с которым он познакомился, когда звезды сияли ярко, а петушки бились бойко.

— Вас зовут Тулж, — произнес он ровным голосом. — Так?

— А вас — Уилсон, и вы спасли мне жизнь! — Тулж взволнованно тронул Уилсона за плечо. — Более того, вы спасли жизнь моему брату! У меня тогда не было времени поблагодарить вас. Я, к своему стыду, струсил. Позднее я искал вас, но безуспешно. Я был просто в отчаянии. Теперь Господь вновь послал вас мне, чему я несказанно рад! Но вы оказались в компании очень нехороших людей, они обращают моих соотечественников в рабство. Я слышал, порочные люди могут делать добро, но я этому не верю. Вы порочный человек?

— Я так не думаю, — ответил Уилсон.

— Тогда нам нужно поговорить.

— Давайте.

Тулж взял Уилсона за руку и повел через дом. В холле у входа толпились солдаты, жевали каф и пили теджию. Некоторые поменялись местами с теми, кто спал на ступеньках. Часовой, похоже, не заметил, как они вышли на улицу и направились к грузовику.

— Садитесь, мистер Уилсон, — сказал Тулж.

— Просто Уилсон, — поправил его Лэндер. — Это мое имя.

Они сели в кабину. Тулж быстро сказал несколько слов водителю и вручил четыре сигареты. Водитель пожал плечами и согласно кивнул. Несколько минут спустя кузов наполнился солдатами, и грузовик, подпрыгивая на колдобинах, помчался по проспекту в ночь.

— Они едут в седьмом районе, — пояснил Тулж, указав большим пальцем за спину. — По улице Луглувануглу проходит линия фронта. Я там покупал шины для велосипеда, когда учился в университете. На прошлой неделе фронт проходил по саду того, что осталось от Национальной библиотеки имени Секуху. Во время драки между каменными скамьями погибли семьдесят пять человек.

— В какой организации вы состоите?

— ПФБ.

— А, как и полковник.

— Да, Патриотический фронт бупу. Но название ничего не значит. Такая же куча навоза, как и АНМ, БПП и БНСМ. Все это большая шайка негодяев и убийц, которых заботит только одно — как бы пограбить, а на то, что творится со страной, им наплевать.

Грузовик, объезжая воронки, добрался до центральной части города. Бои здесь закончились совсем недавно. Брошенные артиллерийские орудия, улицы, перетянутые колючей проволокой, раздетые трупы… Водитель не давал себе труда объезжать убитых, и Уилсон слышал хруст костей, отчего у него к горлу подступал комок.

— Куда, черт побери, мы едем?

— Не беспокойтесь. В самый лучший бар, — ответил Тулж. — Думаю, я обязан угостить вас.

Грузовик обогнул изрытый глубокими колеями сквер с разбитым фонтаном и выехал на широкую улицу с разделительной полосой, заваленной мусором. Тулж постучал водителя по плечу, грузовик остановился, и Уилсон с Тулжем вылезли из кабины. Пока грузовик отъезжал, они стояли, глядя друг на друга, в голубом облаке выхлопных газов. Тулж никак не мог перестать улыбаться. Уилсон не знал, что сказать.

— Это мой счастливый день, — заговорил первым Тулж. — Мой самый счастливый день.

Уилсон некоторое время пребывал в раздумье.

— Вы не находите это несколько странным… — начал он и замолк.

— Вы слышали что-нибудь о Кэйрю и Ролинсоне?

— Я слышал о Кэйрю.

— Да, оба они были английскими исследователями, которые явились сюда, чтобы объяснить нам, бедным африканцам, где находятся озера и реки, о которых мы и без того знали. Но дело не в этом. В 1824 году они приплыли в Бупанду, совершенно не имея представления о существовании друг друга и с совершенно различными целями. В марте они случайно встретились на пути к Бонголе. В то время они были единственными европейцами в Экваториальной Африке. Философ Юнг называл это синхронностью. Мы изучали Юнга в университете; и, по моему мнению, этот человек был шарлатаном. Пойдемте выпьем.

Он положил Уилсону руку на плечо, и они двинулись на другую сторону сквера.

9

Отель «Звезда Африки» когда-то слыл самым изысканным отелем между Кейптауном и Фесом. Теперь от него мало что осталось. Король Эдуард VII останавливался здесь, будучи принцем Уэльским, его примеру последовал Стэнли, разыскивавший Ливингстона, а потом, значительно позднее, — Элизабет Тейлор и Ричард Бартон, это уже во время съемок «Клеопатры». Верхние этажи смотрели пустыми глазницами окон на проспект 16 июля 1960 года. Знаменитая веранда прогнулась под тяжестью мешков с песком, а тяжелые катушки проволоки и термиты подточили ее колонны.

Но каким-то чудом не пострадал бар «Колониальная комната». Уилсон чуть не вскрикнул от удивления, когда шагнул за тяжелый бархатный занавес из замусоренного холла в плюшевый полумрак зала. Официанты в белых пиджаках и при бабочках разносили напитки между лакированными столиками и выгородками, обитыми кожей, под негромкий говор, звон бокалов и постукивание льдинок в стаканах. Вентиляторы с широкими лопастями, расположенные на потолке, с характерным ленивым шуршанием разгоняли горячий воздух. Бар являл собой поразительную фантазию из древесины красных тропических пород и резных статуэток туземцев, крокодилов и змей с серебряными глазами. Над полкой с набором бутылок на мохнатой от пыли веревке висел парадный портрет королевы Виктории. Европейские бизнесмены в костюмах, выдержанных в легких тонах, общались с партийными деятелями и чернокожими военнослужащими. Дым от сигар клубами поднимался к потолку из гофрированной жести.

— Нам придется получить у метрдотеля пиджаки и галстуки, — сказал Тулж. — Таковы правила. Без пиджака и галстука в заведение не пускают.

Несколько минут спустя, надев яркие фланелевые куртки и галстуки семидесятых годов, они заняли выгородку около стойки.

— Шикарное место, — сказал Уилсон. — Это все равно что пить, находясь в машине времени.

— Да, — ответил Тулж. — Тут на какое-то время забываешь о войне. Фактически это единственное, что осталось в нашей бедной стране от цивилизации. Мой отец служил здесь официантом до провозглашения независимости. Тогда сюда не пускали черных. В 1954 году Секуху устроил здесь сидячую демонстрацию против расовой дискриминации. В шестидесятых годах он приходил сюда в белом смокинге и при черном галстуке точно в восемь часов вечера каждую среду выпить рюмку джина с биттером и продолжал это делать даже после того, как запретил в стране все западное. Сохранив «Колониальную комнату» в первозданном виде, мы выражаем уважение этому великому человеку.

Тулж подал знак официанту, тот сразу подошел к ним и пожал Тулжу руку.

— Это мой шурин Ранжи, — пояснил Тулж. Ранжи пожал руку и Уилсону. Это был бупу с красноватым цветом лица и залысинами на голове.

— Предлагаю джин и биттер, — сказал Тулж.

— А вы сами это будете пить? — поинтересовался Уилсон.

— Как всегда.

— Звучит убедительно.

Ранжи пошел к стойке. Тулж сначала посмотрел ему вслед, потом показал на портрет Виктории, едва различимый в сигарном дыму:

— Там, в лесу, люди думают, что старая королева все еще жива. Они называют ее «ну Ванлази», что означает «Великая мать». По их мнению, она помогает при рождении детей и охраняет домашний очаг вместе с бузу, богиней родовых схваток. Я, как человек образованный, отвергаю религиозные предрассудки, но скажу вам честно: Викторианская эпоха — это великий период в нашей истории. В то время был построен канал Мпванза, соединивший озеро Бупу с морем. Через джунгли было проложено множество дорог, в том числе и чугунка. Мы до сих пор всем этим пользуемся. Кроме того, у нас появились больницы. Лучшие бупу обучались за казенный счет в школах при религиозных миссиях, а затем в Кембридже, они становились хорошими руководителями. Мой дед был одним из таких людей. Да, страну эксплуатировали, вывозили алмазы, древесину, олово, медь, но взамен мы получили великое благо. Мы получили Закон, который принес нам благословенный мир. Все это кануло в прошлое. Сейчас мы топим друг друга в собственной крови.

Ранжи принес джин и биттер на помятом серебряном подносе. Некоторое время Тулж и Уилсон пили молча. Уилсон наблюдал за людьми у стойки. Виктория пристально взирала на них, словно сама цивилизация. На какой-то момент Уилсону почудилось, что определенность существует, что порядок — нечто большее, чем иллюзии, хотя Крикет и говорила по-другому.

Тулж вздохнул и нагнулся вперед. Глаза у него мерцали непомерной усталостью.

— Я расскажу вам, что происходило со мной после тех самых петушиных боев в вашей стране — помните? Когда вы спасли меня от расправы толпы. Мы с братом убежали в лес, оттуда на шоссе, соединяющее два штата, и двинулись пешком в город. Наш поход продолжался несколько часов под необычно яркими звездами. В пути мои страхи рассеялись, и я впервые за многие годы серьезно задумался. Я понял, что мне будет грозить опасность, даже если я закроюсь на замок в собственной спальне до тех пор, пока продолжается наша гражданская война, пока остается в живых хоть один анду. Сельские жители здесь у нас говорят: в год Льва самое безопасное место — это быть рядом со львами. Я решил вернуться на родину и принять участие в патриотической борьбе таких же, как я, бупу.

Я продал свое имущество, сел на самолет, летевший в Бужумболу, пешком пересек границу и присоединился к ПФБ, который вел бои в джунглях восточнее Семе. Я воевал пять месяцев и стал свидетелем множества бессмысленных убийств. Однажды (у меня сердце обливается кровью, когда я вспоминаю об этом случае) мы вошли в деревню анду, полную женщин и детей. Мы забрали детей, чтобы сделать из них рабов, а женщин изнасиловали и убили. Я никогда не забуду, как мой товарищ обезглавил еще живую шестнадцатилетнюю девушку, вырвал у нее сердце, съел, а потом сексуально надругался над ее кровоточащим телом. Может быть, я стал слишком чувствителен в Америке, но, по-моему, от подобных ритуалов следует напрочь отказаться. Я испытал такой ужас, что решил найти некий средний путь для бупу и анду. Но прежде чем я продолжу рассказ, мистер Уилсон, я хотел бы получить от вас ответ на важные для меня вопросы.

— О'кей, — согласился Уилсон.

Тулж достал из кармана пачку египетских сигарет. В ней оставалось две штуки. Он предложил одну Уилсону, тот отказался. Тулж прикурил и положил погашенную спичку в керамическую пепельницу, по краю которой шла надпись золотыми буквами «Звезда Африки». Когда он вновь посмотрел на Уилсона, у него были глаза человека, принявшего серьезное решение.

— Как вы оказались среди этих порочных людей?

— Рыжеволосая женщина. Я последовал за ней через Атлантику. Это длинная история. Теперь она моя жена.

— А, женщина, — произнес Тулж так, словно что-то понял.

— В общих чертах.

Тулж на секунду задумался.

— Вы участвуете в операциях, связанных с работорговлей в моей стране?

— Не по собственной воле.

— Но вы пользуетесь доверием людей, которые участвуют?

— Более или менее.

— Но вы не с ними, вы уверены?..

— Я постараюсь выразиться предельно ясно, — ответил Уилсон. — Мне кажется, я всегда знал, что мир — весьма дурное место, но до недавнего времени я вел осторожную жизнь эгоиста, я старался не видеть зло, внушал себе, что оно не существует. И я по-прежнему не верю в то, что зло является естественным состоянием множества людей на Земле. Не исключено, что я глупый оптимист. Пират Пейдж и его шайка творят зло по отношению ко всем. Если я могу каким-либо образом помешать им, я сделаю это даже ценой своей жизни. — Он несколько смутился от выспренности своих слов, но именно их он и хотел произнести. Значительность сказанного вызвала у него легкое покалывание в пальцах ног.

— Очень хорошо, — с удовлетворением сказал Тулж. — В таком случае это не слепой случай, а Божественное провидение свело нас во второй раз. Мои друзья полагают, что эта война имеет коммерческую подоплеку. Верхушки бупу и анду наживаются, продавая в рабство соплеменников бизнесменам из промышленно развитых стран. Мои друзья убеждены: если мы перестанем торговать людьми, то война прекратится. И я с ними согласен.

— Кто такие ваши друзья?

Тулж потряс головой:

— Сначала скажите, поможете ли нам?

Уилсон бросил взгляд на королеву Викторию, висевшую над стойкой, и расправил плечи:

— Сигаретка у вас, надеюсь, еще осталась?

10

Река Мвтутси, протекающая сквозь зеленую мглу джунглей, была похожа на ручеек засыхающей крови. Из густых крон деревьев, росших по ее берегам, внимательно смотрели птицы самых экстравагантных расцветок и обезьяны с пушистыми белыми хвостами. Тишину нарушали лишь постукивания двигателей. Молчали даже москиты. Это были самые тихие джунгли из всех, где ему довелось бывать. Они напоминали зеленый храм, посвященный диковинному божеству бессмысленной плодовитости и неожиданной смерти. Мимо «Ужаса» проплывали трупы солдат, обглоданные крокодилами. Останки слегка покачивались на волнах, направляясь к морю.

В двадцати милях от заброшенного пункта заготовки леса в Улунди река разделялась веером на заросшие лилиями протоки между многочисленных покрытых грязью островков. Яхта медленно преодолевала трясину. Система гидролокации давала сбои из-за близости джунглей, и Пейдж был вынужден прибегнуть к старому приему промера глубины с помощью лески и свинцового грузила. Уилсон уселся на носу яхты и провел целых два дня, опуская и поднимая нейлоновую леску. Он ничего не имел против такого вида службы. Это позволяло не общаться с экипажем и предаваться размышлениям. Большую часть путешествия яхту сопровождал древесный сорокопут с черными крыльями и длинным хвостом. Он располагался то на гакаборте, то на кормовом леере и, подобно другим птицам, которых Уилсон здесь видел, не издавал ни единого звука.

— На месте африканца я бы подумал, что эта птица является для нас предвестником беды, чем-то вроде злого духа, — сказал Шлюбер, подойдя к Уилсону и закуривая. Волосы песочного цвета шевелились под легким ветерком, в глазах отражалась зелень джунглей.

Он перегнулся через леер, наблюдая, как сорокопут, облетев корабль, скрывается в деревьях.

— Вы заметили, эта чертова птица путешествует с нами от Улунди?

— Да, — ответил Уилсон. — Но вы, ребята, должно быть, обладаете крепким иммунитетом к неудачам.

— Что вы имеете в виду?

— Сколько раз уже плавали за рабами? — Уилсон опустил в черную воду и поднял леску. — Семнадцать с половиной футов, — крикнул он в сторону кормы.

— Да, да, — ответила Крикет из штурманской рубки.

— Мы пиратствуем шесть лет, — сказал Шлюбер. — В среднем три операции в год, значит, нынешняя — восемнадцатая или двадцатая по счету.

— Подозреваю, если бы неудача, судьба или Фемида, называйте как угодно, захотела настичь вас, то это случилось бы после третьей или четвертой операции. По моим прикидкам, можете спать спокойно.

— Вы не понимаете, — возразил Шлюбер. — Эта операция отличается от предыдущих. Раньше мы никогда не проникали внутрь страны. Честно говоря, у меня поджилки трясутся. Старый «Шторм кар» слишком велик для плавания по рекам. Эта посудина — в самый раз, она доплывет до озера Цуванга, забытого Богом, и, надо сказать, вполне заслуженно. А до этого мы зайдем в Кемал, или Брас, или в любую другую из полудюжины факторий, размещенных вдоль берега реки выше Ригалы, и заберем груз у местных оптовиков. Перекупщики совсем обнаглели, наценки иногда достигают двухсот десяти процентов за голову. Капитан Пейдж решил избавиться от каких бы то ни было посредников. Мы идем к святому источнику, друг мой. Дело рискованное, если вы спросите меня, но и потенциальный доход чрезвычайно велик.

Уилсон опустил груз на несколько футов, и свинец прошуршал по борту. Черный сорокопут пролетел над носом.

— «Ужас» возьмет на борт рабов? — спросил спокойно Уилсон.

— Именно так, — ответил Шлюбер. Дым от его сигареты облачком повис в плотном воздухе.

Уилсон сделал над собой усилие, чтобы не сорваться:

— И сколько человек вы сможете поместить в трюм? Двадцать? Тридцать? Похоже, игра не стоит свеч.

Шлюбер бросил окурок в черную воду.

— В данном случае речь идет не о людях в полном смысле этого слова. Иво — скорее животные. Маленькие негодяи даже не умеют говорить по-человечески, они издают какие-то щелкающие звуки вроде бурундуков.

Уилсон вспомнил дикие, пустые глаза женщин иво в Ригале и содрогнулся.

— Так сколько же вы сумеете затолкать в трюм? — услышал он собственный голос.

Мутная вода Мвтутси с легким шипением обтекала корпус корабля.

— От восьмидесяти до ста. — Шлюбер пожал плечами.

Уилсон стремительно подвинулся к немцу и процедил сквозь зубы:

— Вы, паршивые сукины дети!

Шлюбер сделал шаг назад и покачал головой:

— Я знаю, что вы думаете. Но вынужден вас огорчить. По сравнению с тем, что я уже видел, трюм, набитый невольниками, не производит на меня впечатления.

— Что может быть хуже работорговли?

— Как-нибудь я расскажу вам историю моей жизни, — сказал Шлюбер, — а пока ограничусь следующим. У меня была хорошая работа в одной из лучших франкфуртских фирм, занимающихся анализом хозяйственной деятельности, хорошенькая подружка, почти новый «Порше-911» и милая квартирка. В конце недели мы с друзьями играли в футбол и потребляли добротную немецкую пищу в приличных ресторанах. Мы пили пиво и время от времени покуривали травку. И я бросил это не без сожаления. Я был мертв. Потому что цивилизация, одаривая благами, ими же и убивала нас. Ставка нулевая. А здесь, — он указал на джунгли, — я по крайней мере чувствую, как бьется мое сердце.

Уилсон отвернулся и начал поднимать грузило, демонстрируя несгибаемой спиной презрение к собеседнику. Шлюбер, не зная, что предпринять, выругался и удалился в октаэдр. Впрочем, по правде говоря, Уилсон слишком хорошо понял немца. Он в свое время испытал такую же скуку. Она взвинтила ему нервы, вырвала его из ласковых объятий Андреа, из комфортабельной, хотя и бедной квартиры, где он беззаботно прожил восемь лет, и бросила в глубь африканского континента в компании самых отвратительных людей в мире.

Несколько секунд спустя по правому борту ровная гладь воды Мвтутси забурлила, и Уилсон заметил мутный взгляд доисторического глаза и покрытый твердой кожей бок. Это всплыл и снова ушел под воду крокодил. Пугающая тишина джунглей восстановилась.

11

Утреннее солнце осветило унылый ландшафт. Джунгли и болота Улунди остались в ночи. Река текла мимо обуглившейся земли с покореженной боевой техникой. Черная безжизненная местность уходила в грязную даль. Вода воняла жженой резиной.

— Это дело рук анду, — прокомментировал обстановку Пейдж. — Около пяти лет назад они обработали площадь шириной в тридцать миль дефолиартами, оставшимися после вьетнамской войны. Этим анду сразу остановили продвижение бупу в направлении Семе. Операцию задумал и осуществил генерал Атуре из АПП. Это был хитрый негодяй, мать его так. «Единственной целью войны, — сказал он мне однажды, — является победа. Кого интересует прочий результат?»