Заледеневший

А сейчас она стала непосредственным свидетелем убийства.

Убийства ее друга.

Убийства при помощи пытки.

Откуда ей знать, ведь, может, убийца живет в соседней комнате.

В Денали, во время восхождения на гору вместе с Эмили по маршруту Кассена, Халли попала под лавину. В одну секунду ее понесло по наклонному скату, а затем лавина смела ее и, потащив за собой, сковала тело, словно масса густого цементного раствора. Подвижными оставались только язык и одно веко. Халли не могла даже пошевелиться.

Примерно так же она чувствовала себя и сейчас, сидя в темноте на полу.

Огромное множество вопросов. Для чего в комнате была установлена обзорная камера? Возможно, ее установила сама Эмили. Ведь если бы ее установил кто-то другой, то наверняка убрал бы до приезда Халли. Какая причина побудила Эмили так поступить? Должно быть, она боялась, но чего? Или кого? Халли знала, что Эмили была заядлым видеоблогером. Может, она просто хотела вести постоянную запись своего пребывания в комнате, не включая камеру, всякий раз возвращаясь в свое жилище?

Так что же делать Халли? Сказать кому-нибудь? Кому? Не говорить никому? Ну а что тогда предпринять? Находится ли убийца Эмили и сейчас на станции? Убийца или убийцы? Кому еще угрожает опасность? Считается ли сокрытие свидетельства убийства преступным деянием?

Внезапно Халли ощутила острый приступ клаустрофобии. Будучи многоопытным исследователем пещер, она уже много лет не чувствовала ничего подобного. А сейчас она зажата в крошечной комнатушке, ячейке этой погруженной во тьму станции, вокруг которой на тысячи миль во всех направлениях тянутся пустые необитаемые земли. Смешно чувствовать подобное там, где тебя окружает намного более пустынное пространство, чем любого жителя на земле. Здесь ты будто в поселении, созданном на Марсе, как сказал Грейтер. Вот такие слова произнес он тогда. Тогда они казались верными. Но не сейчас.

Халли проснулась в том же положении, в каком заснула, и на том же месте: сидя на полу, прислонившись к стене, чувствуя не меньшие, чем до сна, смятение и усталость. Она встала, сделала несколько глубоких вдохов; запах солодки, едва уловимый прежде, сейчас стал более сильным и навязчивым. Почти таким же неприятным, как запах ее собственного тела после пяти дней жизни без душа. В серой пропотевшей одежде с полотенцем в руке девушка вышла в коридор и почти столкнулась с крупным, грузным мужчиной. У него были длинные сальные волосы и заросшее щетиной лицо. Его наряд составляли черные утепленные ботинки и рабочий комбинезон из огнезащитного материала, покрытый пятнами масла и гидравлической жидкости.

Глазами навыкате и в красных прожилках он осмотрел Халли сверху донизу так внимательно, словно она была абсолютно голой.

– Вот это да! Новая девочка-пробирка! Ну и ну!

Грубый голос, тяжелое дыхание с алкогольным выхлопом. Еще не было и восьми утра. У Халли мелькнула мысль, что, кроме них двоих, в коридоре никого нет. Насколько она могла судить, камеры видеонаблюдения на станции не установлены. Она отступила на шаг назад.

– Извините.

– «Извините, извините». – Мужчина рассмеялся так, словно это были самые смешные слова, услышанные им за многие месяцы жизни здесь. – Тут никто никого не прощает, фунджис.

Халли смотрела в его голодные глаза. Плоский кончик его языка торчал из-за зубов, словно третья губа. Она почувствовала спазмы в желудке и попыталась обойти мужчину. Он, сделав шаг в сторону, преградил ей путь.

Его язык, как толстый угорь в розовой коже, высунулся изо рта и вылезал до тех пор, пока не дотянулся до середины подбородка. Мужчина медленно облизнулся, глядя на что-то, чего Халли не видела, да и не старалась представить, что это могло быть. Непонятный тип втянул язык, подмигнул и, пошатываясь, пошел прочь.

Девушка смотрела ему вслед; сердце ее билось, руки дрожали от впрыснутого в кровь адреналина.

Может, это он?

Халли сейчас все отдала бы за то, чтобы та запись была со звуком, а внешность человека из комнаты Эмили выглядела более отчетливо, да просто за один-единственный взгляд на лицо убийцы! С этой минуты ее будут тревожить эти мысли при виде каждого мужчины, которого она встретит здесь.

В женском душевом отделении, подставив лицо под струю воды, от которой шел пар, Халли вымыла волосы, затем вышла из-под струи, чтобы как следует намылить тело. Намыленная, она снова шагнула под струю, но вода не текла.

– Что это, черт возьми?

– Тебе положено две минуты, – сказала Рокки Бейкон, входя в душевую.

– Как можно быть чистой, моясь под душем две минуты в день?

– Две минуты в неделю.

– Ты издеваешься над фунджис, верно?

– На то, чтобы растопить снег, требуется уйма энергии. Душ снова заработает через пять минут, но здесь действует «система доверия». – Рокки смерила Халли долгим взглядом. – Ты вся в мыле. Можешь воспользоваться частью моего времени, чтобы ополоснуться.

Халли не была уверена, что правильно поняла слова Рокки, но та торопливо подтолкнула ее под струю:

– Давай-давай!

И Халли встала под воду. Потом, когда они вытирались, девушка подумала: «Может, сказать ей?» Но решила: «Пока не надо». Вместо этого она рассказала о встрече в коридоре возле своей комнаты.

– Так это ж Бренк. Законченный тупица, паршивый кретин. И гнусный пьяница. Из-за него два амбала в прошлом месяце загремели в больницу. Один из них – женщина. Так что держись от него подальше.

– Так почему он все еще здесь?

– А ты попробуй найди нормальных людей, согласных провести год в этом «Алькатрасе» во льдах.

– Но ведь за это платят очень хорошие деньги.

– Да. Но год здесь… – Рокки покачала головой, не в силах подобрать правильные слова.

– А чем он занимается?

– Да практически ничем.

– У него такой язык, я в жизни такого ужаса не видела.

Рокки Бейкон хихикнула.

– Это его главное достояние. – Помолчав мгновение, она поправилась: – Нет, наверное, второе по важности.

«Отправил женщину в больницу, – думала Халли. – А что он делал возле моей двери?»

– Вы будете яичницу с блинами? – спросил официант в обеденном зале.

Он был ростом примерно пять футов пять дюймов, с лицом, как у хорька, и голосом, похожим на скрип несмазанных дверных петель.

– Конечно, – ответила Халли.

Официант поставил перед ней тарелку, на которой лежала рыхлая желтая кучка.

– А они свежие?

Он широко улыбнулся, демонстрируя нечищеные зубы.

– Милочка моя, единственная свежая вещь здесь – это сосиска.

– Что?

Ткнув ложкой, которую держал в руках, в выпуклость на своих брюках, официант ждал ее реакции; по принятым здесь правилам этикета надо было спросить: «У тебя что, мышь в кармане?»

Халли сидела за столом одна. Яйца, блины и кофе – все отдавало хлором. Ей казалось совершенно неестественным сидеть здесь и есть свой завтрак – или пытаться его есть, – прислушиваясь к обрывкам разговоров, приглядываясь к окружающим и к тому, что происходит вокруг, а среди этих обычных дел непрерывно размышлять над тайной этой насильственной смерти. Ей пришла в голову мысль, что именно так приходится работать шпионам, собирая секреты, распространяя ложь и опасаясь при этом собственной тени. Такая жизнь, должно быть, разъедает душу. Халли хранила свою тайну всего несколько часов и уже начала чувствовать себя так, словно какие-то живые существа всеми силами стремились выйти из нее.

Вдруг ее осенило: ведь то же самое может чувствовать и убийца, если, конечно, он не является одним из тех монстров-психопатов, которые вообще не чувствуют ничего, в том числе и угрызений совести. Несмотря на то что они теперь повязаны друг с другом смертью Эмили, об этом известно только ей.

Девушка смотрела вокруг, и ею овладевало странное чувство. Казалось, что люди в обеденном зале смотрят на нее. Конечно, это существовало только в воображении и являлось как бы оборотной стороной эффекта воздействия на ее сознание того факта, что ей известна тайна. А может, это некая странная форма паранойи, возникающей от пребывания на полюсе. Спустя некоторое время, преодолевая отвращение к ужасной пище и периодически осматриваясь вокруг, Халли поняла, что все это не живет лишь в ее воображении. Люди действительно бросали на нее странные взгляды: одни смотрели пристально, другие, стараясь не привлекать внимания, посматривали искоса. А одна пара даже показывала на нее пальцами. Особенно открыто действовала четверка мужчин, сидевших за столом посредине зала; они даже не пытались скрывать своего интереса. А под конец один из них встал и направился к Халли.

– Привет.

Он улыбался – улыбка его была глупой, но простодушной, – стоя перед ней, склонив голову набок. Незнакомец выглядел отнюдь не безобразно, но его глаза бегали по сторонам, сканируя обеденный зал в поисках чего-то или кого-то, достойного интереса. «Удивительный взгляд для такого места», – подумала Халли. Хотя в Вашингтоне это абсолютно обычное дело.

– Привет, – ответила она.

– Мейнард Блейн.

Девушка пожала протянутую руку и сразу же попыталась освободить свою, но не тут-то было.

– Возможно, однажды эта информация мне пригодится.

– Конечно, пригодится. Ха-ха. – Смех Блейна скорее походил на покашливание. – А вы, выходит, доктор Хоулли Лиленд? Приехали на замену Эмили Дьюрант? Иными словами, новейшее пополнение нашей достопочтенной компании пробирок.

– А как вы это узнали?

– Да ладно! Новое лицо здесь всегда бросается в глаза, как белая ворона.

Так вот почему люди смотрели на нее.

– Только я не Хоулли, а Халли. А вы знали Эмили?

Блейн поколебался, затем покачал головой:

– Да нет. Мы только здоровались.

– А я ее знала.

Халли удивилась тому, насколько его удивили ее слова.

– Вы ее знали?

– Да, и очень хорошо.

Выражение лица мужчины изменилось, как картинка в перевернутом калейдоскопе. Чтобы прийти в себя и придать лицу прежнее выражение, ему потребовалось несколько секунд.

– Вот невезуха, – вздохнул он.

– Вы обо мне или о ней?

– Об обеих. Но я, конечно же, имею в виду то, что она умерла подобным образом.

– А как именно?

Блейн помахал обеими руками около висков, будто отгоняя пчел.

– Ну хватит о ней. Я подошел к вам, чтобы сделать предложение, от которого вы не сможете отказаться.

– И что это за предложение?

Халли хотела выяснить, что известно Блейну о смерти Эмили, но он имел в виду совсем другое. Он решил, что она готова выслушать его предложение.

– Как вы отнесетесь к тому, чтобы стать моей ледовой женой?

10

В других обстоятельствах Халли, пожалуй, не упустила бы случая подшутить над Блейном – «А где же кольцо?» или «А почему не на коленях?» – но сейчас ответила:

– У меня есть парень.

Он пожал плечами и сделал равнодушное лицо, на котором было написано, что на подобные дела он смотрит сквозь пальцы.

– То, что происходит на полюсе, на полюсе и остается.

– А как насчет того, чтобы стать ледовыми друзьями?

Девушка надеялась, что ее слова и тон, каким они были сказаны, облегчат Блейну отступление.

– Вы имеете в виду стать друзьями с особыми привилегиями?

– Нет, я имею в виду дружбу иного рода.

Улыбка на лице Блейна поблекла, плечи обвисли.

– Друзьями? – Он вздохнул. – Настоящий друг – это тот, кто бросает друга в беде. – Мужчина все еще тряс протянутую для пожатия руку, а Халли старалась ее освободить. – Хоулли, – сказал он. – Ваше имя вонзилось в меня, как самый острый шип.

– Халли.

– А чем вы занимаетесь?

– Микробиологией. А вы?

– Генной вирусологией.

Лиленд решила, что показная резкость, которая ускорила бы его уход, возможно, совсем нежелательна, тем более утром ее первого рабочего дня здесь. К тому же вполне вероятно, что Эмили убил именно Блейн. Или ему известно, кто это сделал. Нет, надо быть ловкой, обходительной и попытаться хоть что-нибудь выяснить.

– И какого рода исследования вы здесь ведете?

– Мы должны начать научные дебаты здесь и сейчас?

– Я уверена, что ваши друзья ждут не дождутся, когда вы снова окажетесь среди них.

– Исследую пикорнавирусы.

– Наиболее распространенные патогены в холодных зонах.

– Точно.

– А вы проводите опыты на людях? – спросила она.

– Я что, похож на Йозефа Менгеле? Я использую мышей.

– Какой популяции?

Вопрос, казалось, его удивил.

– Хм… BALB/c. Почему вы об этом спрашиваете?

– Я тоже работаю с мышами, но там, на Большой земле. Мне нравится выявлять соответствия между конкретной популяцией и областью ее наилучшего использования.

Фактически у Халли уже давно вошло в обыкновение использовать эту оптимальную популяцию мышей для объединенных исследований, связанных с пикорнавирусами и бактериями, – именно они привлекали к себе сейчас внимание. Но мышиная популяция BALB/c не использовалась для этих исследований. Так какой смысл для кого-то в том, чтобы врать, утверждая подобное? Может, Блейн и не врал – может, он просто допускал ошибку в работе? А может, это единственная популяция мышей, имеющаяся здесь? Халли думала, как сформулировать вопрос, который мог бы прояснить ситуацию, но Блейн опередил ее:

– Выходит, вам выпало мотать срок с Фидо.

Любопытство оказалось сильнее ее нелюбви говорить об отсутствующих людях:

– Почему вы так о нем говорите?

– Да Фидо просто выгорел.

– Совсем выдохся?

– Он уже некоторое время ведет себя как ненормальный. А после смерти Эмили у него буквально снесло крышу.

«Ага, – подумала Халли, – я, похоже, упускаю отличную возможность».

– Раз мы уже друзья, – сказала она вслух, – могу я вас кое о чем спросить?

– Разумеется.

– Вы знаете, как умерла Эмили?

На лице Блейна появилось прежнее выражение. Понизив голос, он ответил:

– По слухам, от передоза.

Его голос стал еще тише, и он оглянулся назад, на свой стол.

«Так, значит, уловка убийцы сработала. И, видимо, этот парень – не убийца», – подумала она.

– А какие-либо расследования проводились?

– Вы обратились не к той пробирке.

Халли подметила, что Блейн общается в основном с помощью расхожих клише.

– Что вы имеете в виду?

– Да то, что тело обнаружила Мерритт.

Не дожидаясь ответа, Блейн, оглянувшись через плечо, произнес: «Ого!»

Халли повернулась в ту же сторону. Женщина, завтракавшая в одиночестве за одним из соседних столиков, вскочила на ноги. Глаза ее расширились, рот раскрылся, лицо искривилось. Пронзительно вскрикнув, она схватилась за живот и рухнула на пол.

Невдалеке от нее сидел высокий мужчина с белой, как у альбиноса, кожей. Даже здесь, в тускло освещенном обеденном зале, он был в темных солнцезащитных очках. Быстро вскочив из-за стола и подбежав к сотруднице, он опустился перед ней на колени; приступ, случившийся с женщиной, напомнил Халли предродовые схватки, которые ей доводилось наблюдать раньше.

– Кто это? – спросила она Блейна.

– Врач. Начальник медслужбы станции. Орсон Морбелл.

Женщине, похоже, полегчало. Тяжело дыша, она сказала:

– Не понимаю, что со мной произошло. Я просто сидела и вдруг… – Она смотрела не в лицо врача, а куда-то поверх его головы.

Халли посмотрела туда, куда был направлен ее взгляд. Ничего, кроме перегоревших рождественских огней.

– Лежите спокойно, Дайана. Я сейчас позову людей, чтобы перенести вас в лазарет. Возможно, у вас аппендицит. – Обернувшись, врач обратился к кому-то из стоящих рядом мужчин: – Вызовите бригаду фельдшеров. И бригаду неотложной помощи. Скажите, пусть захватят каталку.

Халли показалось, что женщине около сорока лет. Оливковая кожа, черные волосы, зачесанные назад в виде конского хвоста; в речи слышится явный испанский акцент. Руки Дайаны выглядели так же, как руки Грейтера; плоское золотое обручальное кольцо и кольцо, подаренное в честь помолвки, ярко блестели на покрасневшей коже.

– Это Дайана Монталбан, – негромко сказал Блейн. – Биохимик. Университет Мадрида.

– Смотрите, – донесся до Халли откуда-то сбоку громкий шепот.

На Монталбан были надеты черная тренировочная куртка, серые спортивные брюки и кроссовки. Что-то непонятное творилось с ее животом. Он вспух, словно его надули, и выкатился поверх резинки штанов, отчего они сползли вниз. Халли заметила зазубренную розовую черту – шрам, оставшийся от кесарева сечения.

– Что, черт возьми, здесь происходит? – спросил прежний голос, но теперь уже не шепотом.

– Дайана? – обратился к женщине Морбелл. – Что произошло? Ну скажите же мне.

Та закричала, оттолкнув доктора. Люди, окружавшие ее, стали в испуге пятиться назад.

– Кто-нибудь доставьте наконец сюда эту чертову каталку! – закричал Морбелл. – Ее нужно немедленно отправить в лазарет.

Руки женщины обхватили живот и прикрыли шрам. Она корчилась от боли. Халли видела, как кровь стала просачиваться сквозь пальцы, а потом хлынула потоком. Врач обеими руками надавил на тело Монталбан, стараясь воспрепятствовать кровотечению. Кто-то подал ему сложенный лабораторный халат, Морбелл сразу же его схватил. Он развел руки пострадавшей и прижал к только что образовавшемуся разрыву этот самодельный компресс. Халли видела, как кровь, пульсируя, вытекает из заросшего надреза, который почему-то снова раскрылся, превратившись в обширную красную рану. Сладковатый запах крови заполнил все пространство кафетерия.

Появились три человека из службы неотложной помощи; один нес медицинские чемоданчики, двое других толкали каталку. Вокруг торса женщины разлилась лужа крови, руки и ноги врача также были сплошь перепачканы кровью.

– Всем отойти прочь отсюда, и НЕМЕДЛЕННО! – закричал Грейтер за спиной Халли.

Она не слышала, как он подошел. Прижимая пропитанный кровью халат к раскрывшемуся шву, врач объяснял прибывшим медикам, как приготовить внутривенный коагулянт. Халли и Блейн влились в поток людей, направляющихся к выходу из обеденного зала. Девушка слышала, как Грейтер, включив свое радиоустройство, приказал:

– Команде биологической защиты прибыть в обеденный зал. Да. Все правильно. Снова, черт возьми.

11

Халли пришла с небольшим опозданием на встречу с главным научным сотрудником станции, но Агнес Мерритт, казалось, даже не заметила ее задержки. Перед тем как усадить Халли, она торопливо спросила:

– Вы слышали о том, что произошло в обеденном зале?

– Я была там. И сегодня, и вчера.

Мерритт грустно покачала головой:

– Что за ужасная напасть, доктор Лиленд, поджидала вас на полюсе. Я и представить не могу, что чувствовала бы, окажись на вашем месте.

– Спасибо за сочувствие. Прошу вас, называйте меня Халли.

– Отлично. А я Агнес. Агги для друзей, а в друзьях у меня почти все, с кем я знакома.

Кабинет Мерритт был чуть больше кабинета Грейтера, и в нем имелась пара складных стульев для посетителей. В углу на маленьком столике стояла кофеварка. Мерритт, наполнив две чашки, протянула одну Халли, потом пододвинула к ней тарелку с мелким печеньем в шоколадной глазури.

Большую часть своего завтрака Халли оставила в обеденном зале недоеденной. Она откусывала понемногу от одной печенинки, потом взяла вторую.

– Какие вкусные.

– Это рецепт моей бабушки. Я обожаю печь. После работы пробираюсь потихоньку в пищеблок.

В отличие от кабинета Грейтера, кабинет Мерритт был украшен картинами в рамах. К одной стене были прикреплены антарктические фотографии: вот Мерритт поднимается на борт самолета «С-130» в «Мак-Мердо», а вот стоит в своей красной парке возле станционного столба с флагом Соединенных Штатов с бокалом шампанского в руке по случаю какого-то праздника или памятного события. Вторая стена была украшена картинами из оставленного на время мира. На большинстве из них запечатлены объятия и рукопожатия по случаю вручения Мерритт наград и сертификатов. «Стена, оформленная в типично бюрократическом стиле», – отметила про себя Халли. Однако ее озадачило то, что тут нет ни одной семейной фотографии.

На вид Мерритт было около пятидесяти. Удобные джинсы туго обтягивали широкие бедра, из-под красного свитера из тонкой овечьей шерсти виднелась черная водолазка с высоким стоячим воротником. У нее было круглое красное лицо, то ли обветренное, то ли от высокого давления; курносый нос с красными прожилками; маленький влажный рот во время разговора округлялся, отчего создавалось впечатление, что Агнес выдувает слова.

– Так расскажите мне, что там случилось.

Халли рассказала, а затем все словно расплылось у нее перед глазами. Снова придя в себя, она поняла, что Мерритт что-то говорила.

– Прошу прощения, что вы сказали?

– Дорогая, вы просто отключились, – сказала Мерритт, похлопав ее по колену.

– Агнес… Агги, две такие смерти, и почти в одно время. Ведь подобное должно считаться чрезвычайным событием даже для полюса.

– Совершенно с вами согласна. Но вы когда-нибудь слышали о дегисценции, иначе говоря, о расхождении краев раны?

– Нет.

– Я тоже, пока доктор не позвонил. Гарриет в прошлом году удалили часть пищевода. У нее проявлялись симптомы рака на начальной стадии. При операции некоторые важные сосуды были повреждены и сшиты заново.

– Вы хотите сказать, что их прорвало?

– Так думает врач. Когда раскрываются хирургические швы, это называется дегисценцией.

– Но почему это произошло сейчас?

– Боже мой, а что в этом удивительного? Высота. Немыслимые колебания температуры. Радиация. Стрессы. Скверная еда. Тяжелая работа. Ну и так далее.

– Никогда не слышала ни о чем подобном.

– А скольких людей, перенесших эзофагэктомию, вы знаете?

– Ну а что в отношении Дайаны Монталбан?

– Вы сказали, что видели у нее шрам, оставшийся от кесарева сечения. Возможно, как сказал доктор, и тут та же самая причина.

«Слишком много совпадений», – подумала Халли. Но в то же время нетрудно понять, почему Мерритт хочет дать рациональное объяснение этим смертям. Попытка минимизировать неподконтрольные угрозы. Неизвестное всегда пугает сильнее, чем известное. И как главный научный сотрудник, Мерритт наверняка испытывает сильную заинтересованность в том, чтобы показать, что все находится у нее под контролем. А что касается смертей, то причины, их вызвавшие, возникли не здесь – жертвы принесли их сюда с собой.

Или, возможно, эти смерти каким-то образом связаны с Эмили, и Мерритт об этом известно. Как только Халли переступила порог кабинета главного научного сотрудника, этот мучивший ее вопрос то и дело возникал в голове. «Должна ли я рассказать ей об этом?»

Но было и кое-что еще. С каждой новой встречей все труднее становилось молчать. Тайна настойчиво просилась наружу. Что-то в сознании Халли навязчиво требовало дать этой тайне выйти. Девушка воспринимала ее, словно опухоль, безобразную, чужеродную и опасную. Один из друзей, умиравший от рака, сказал ей: «Стоит узнать, что это находится внутри тебя, как ты сразу же хочешь от этого избавиться». Халли понимала, что рассказать лучше всего сейчас.

– Я так рада, что вы здесь, – вернула ее к действительности Мерритт. – Фидо несказанно обрадуется. Он как раз сейчас пребывает… ну как бы это сказать… в смятении после смерти Эмили.

– Надеюсь, что смогу ему помочь, – кивнула Халли. – Меня направили сюда в спешке. Они с Эмили при исследовании какого-то экстремофила нашли подледниковое озеро – так мне сказали. А я не знаю, где на полюсе расположены озера.

– Их, по идее, не должно здесь быть. Это был огромный сюрприз. Русские обнаружили ближайшее такое озеро, расположенное в нескольких сотнях миль отсюда, они назвали его Восток. Оно больше, чем озеро Онтарио. Наше озерцо в сравнении с ним просто крошечное – примерно тысяча футов в диаметре.

– И какова глубина?

– Две мили с небольшой погрешностью.

Халли подумала, что она ослышалась.

– Две мили?

– Да.

– И Эмили ныряла в это озеро, верно?

– Это называется криопэг. Да, ныряла. Бедная Эмили. – Агнес несколько мгновений смотрела в сторону, успокаивая себя. – Она обнаружила колонию экстремофилов на глубине сто футов и взяла биопробу культуры. Проба хранилась у них в лаборатории, но через три дня оказалась безжизненной.

– И по этой причине вам потребовался другой подледный дайвер.

– Не просто дайвер. Нам потребовался тот, кто знает экстремофилов и может работать в условиях полюса. И тот, кто может прибыть сюда быстро, до начала зимы. Если мы не сумеем взять другой биоматериал из этого криопэга в течение следующих нескольких дней, нам придется ждать девять месяцев до того, как будет возможность опустить кого-нибудь туда снова. Кто знает, что там останется после того, как мы пробили ледяной панцирь капсулы?

– А почему этому обстоятельству уделяется столь пристальное внимание?

– Я просто заурядный эпидемиолог, Халли. Фидо сможет объяснить вам все более подробно. Кстати, а когда вы намерены опуститься под лед?

– Это будет зависеть от многих обстоятельств. У вас есть декомпрессионная камера?

– Ну что вы, дорогая, разумеется, нет. До нынешнего времени о таком устройстве здесь вообще не вспоминали.

– Это плохо. Температура воды двадцать два градуса, да?

Мерритт утвердительно кивнула.

– Страшно даже представить. А Эмили намечала маршрут?

– Да.

– И какую глубину льда необходимо преодолеть, чтобы добраться до воды?

– Глубина ствола-проруби тридцать футов – от поверхности льда до поверхности воды.

– Это может быть очень опасно. Отсутствие декомпрессионной камеры не оставляет ни малейшей возможности для ошибки. А я устала, измождена, сильно ощущаю воздействие высоты. При всех этих факторах декомпрессионная камера крайне необходима.

– Защита от кессонной болезни?

– Да. Давайте подождем до середины сегодняшнего дня. А может, даже до завтрашнего утра.

– Конечно, оба варианта нас вполне устроят. Важнее всего то, чтобы вы были здоровы.

Мерритт, казалось, не испытывает ни малейшего разочарования по поводу предполагаемой задержки. Это удивило Халли, особенно если вспомнить ту поспешность, с которой ее командировали сюда. После недолгой паузы Агнес спросила:

– Вы уже виделись с врачом?

– Нет.

Мерритт снова села на свое место, и улыбка впервые за все время их встречи сошла с ее лица.

– Прошу вас, повидайтесь с ним как можно скорее, – сказала она, и также впервые за время их встречи ее голос изменился: из него напрочь исчезли преобладавшие ранее интонации заботливой тетушки.

– Да я же не больна. Может быть, небольшая простуда, но ничего серьезного, – ответила Халли.

– Вы должны побывать у него не из-за самочувствия. Вам надо открыть свою медкарту, в которой будет фиксироваться все, что связано с вашим здоровьем во время пребывания на полюсе.

– Мою медкарту скоро пришлют сюда.

– Возможно.

– Тогда зачем…

– Наблюдение за людьми на полюсе – это задача первостепенной важности. Ведь если смотреть в корень, то основной объект эксперимента, проводимого здесь, – это мы сами. Поэтому каждый прибывший должен пройти медицинское обследование. Иными словами, зафиксировать базовый уровень своего состояния.

– Но ведь я же уезжаю через четыре дня. Стоит ли так хлопотать?

Мерритт, сделав важное лицо, пожала плечами:

– Эти правила спущены сверху, и мы им следуем. Так что, пожалуйста, делайте и вы то же самое.

По выражению лица Агнес было видно, что она считает встречу законченной. Но Халли так не считала.

– Мы можем поговорить об Эмили? Грейтер сказал, вам известны подробности ее смерти.

– А что он вам рассказал?

– Ничего. Он велел мне повидаться с вами. Правда, тон его был не вполне вежливый.

Мерритт понимающе кивнула:

– Грейтеру пришлось пережить тяжелые времена. Когда он прибыл сюда, то был отнюдь не в лучшей форме. Он слишком долго пробыл на полюсе, бедняга. – Мерритт поднесла к губам чашку с кофе.

– А что с ним произошло?

– Он был старпомом на атомной подводной лодке «Джимми Картер». В результате аварии в реакторном отсеке погибли три матроса. Возможно, авария произошла и не по его вине, но у капитана были более тесные связи с командованием. Все списали на Грейтера, и его карьера закончилась. А потом жена ушла от него к другому – к тому самому капитану, который бессовестно подставил Грейтера и загубил всю его жизнь. Вы можете поверить в такое?

– Он сам вам это рассказывал?

– Господи, да конечно же нет. Вы же встречались с ним. Этот мужчина говорит так, будто каждое его слово стоит десять долларов. Нет, эта информация дошла до нас из других источников. – Агнес посмотрела на свои руки, а затем подняла глаза на Халли. – Хочу дружески предупредить вас как женщина женщину: будьте осторожной с Грейтером.

– В каком смысле осторожной?

– Этот человек, хотя и не совсем в себе, не опасен, но и не без проблем.

– Вы хотите сказать, что, кроме ненависти к женщинам, у него есть и другие проблемы?

– О, да. Он одержимый.

– В клиническом смысле?

– Его, конечно, нельзя признать невменяемым. И я не думаю, что он скверный человек по своей природе. Но когда дело касается правил, он может стать маленьким Гитлером. Так что лучше не пытайтесь обойти его решения.

– Спасибо за предостережение, – поблагодарила Халли. – Ну а что в отношении Эмили?

Мерритт поскребла ногтем корпус стоящего на столике компьютера, словно желая соскоблить что-то прилипшее и чужеродное.

– Это сложно, поскольку надо соблюдать условия конфиденциальности. Вы же не являетесь членом ее семьи, поэтому я не могу…

– Все, что я услышу, останется в этих стенах. Обещаю.

– А почему вас так это интересует?

– Несколько лет назад мы с Эмили вместе работали в БАРДА, в структуре, действующей в составе Центра контроля заболеваний, и были близкими подругами.

– Этого я не знала. – Мерритт, казалось, удивилась и по каким-то непонятным Халли причинам даже огорчилась, услышав эту новость. – Да и никто из нас не знал об этом. Но дело в другом. Все, что произошло, очень печально. Эта молодая женщина была настолько милой и любимой всеми, у нее были отличные перспективы. Такая глупая потеря.