Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Семья Стерлинг - Пророчество любви

ModernLib.Net / Исторические любовные романы / Джеймс Саманта / Пророчество любви - Чтение (Ознакомительный отрывок) (Весь текст)
Автор: Джеймс Саманта
Жанр: Исторические любовные романы
Серия: Семья Стерлинг

 

 


Саманта Джеймс

Пророчество любви

ПРОЛОГ

Англия, 1066 год.

То было предсказание гибели. Всего через несколько дней после Пасхи появилось знамение: проблески света вспыхивали на темном ночном небе, оставляя за собой серебристый след. Проблески появились и на следующую ночь и загорались еще шесть ночей подряд. Народ Англии, от короля и его советников до самого ничтожного деревенского виллана — все, видевшие это, трепетали от страха, ибо странные всполохи были предвестием, предостережением свыше, знаком божьего гнева — зловещим предсказанием будущего. Пришли войны, но не те, кого ожидали англичане. Эти появились с севера данны. Да, бились они славно и одержали победу. Дни складывались в недели, недели в месяцы. Лето шло на убыль, притупились опасения. Приближалась зима. Однако не все забыли о предсказании, некоторые верили: не миновала еще беда, свет в небе предвещал не что иное, как… гибель Англии.

Быть может, они были правы.

Потому как.скоро пришли… они. Налетели из-за пролива, как свирепая буря… Сотни кораблей. Тысячи ратников. Они обрушились на страну, как ужасный мор, эти пришельцы, норманны. Продвигаясь к Гастингсу, они шли вперед и вперед, оставляя за собой развалины и опустошение. И тогда Гарольд Английский сразился с Вильгельмом Нормандским. То была битва, обреченная на поражение.

Ибо не могли англичане устоять против норманнов, которые билйсь, неустанно разя мечами и с пылающими сердцами. Отважными и бесстрашными они были — воины, подобные своим предкам, викингам, неистовые, неукротимые, безудержные в погоне за наживой и жажде победы. Они были завоевателями — мужами, навсегда изменившими судьбу всего народа…

… и жизнь одной женщины.

Глава 1

Вокруг царила тьма, какую она не могла себе и представить. Чернее, чем мрак глубочайшей бездны преисподней. Тени перемещались, громоздились, метались, словно для того, чтобы схватить ее жадными скрюченными пальцами…

Она ощущала… что-то… что-то злое. Опасность надвигалась со всех сторон, такая же тяжелая, плотная и бездонная, как и тени.

Яростно взметнулся ветер, застонав. Молния разорвала небеса — вспышка ослепительного света. Гром яростно грохотал над землей, дрогнувшей под ногами. Повсюду виднелись лужи крови. Воздух был насыщен тошнотворными запахами гниения и тлена.

Она убегала. В ушах шумело громче, чем завывал ветер. За спиной раздавались тяжелые шаги.

Не разбирая дороги, она бежала в непроглядной тьме. Ее гнал страх, преследовали крадущиеся тени, и нависал призрак смерти, который давил и душил так, что она едва могла дышать…

Но вдруг, отделившись от сонма теней, появились… человек и животное — рыцарь и конь. С оружием и в латах, он сидел на крупном вороном скакуне, лицо оставалось скрытым в тени конусообразного шлема.

За его спиной вспыхнула молния, перечеркнув небо, и на один леденящий душу миг всадник ей показался отлитым из серебра.

Медленно поднял он свой шлем. Ее пронзила дрожь. Лицо его было бледным и холодным, как лед. Ужасающий взгляд пригвоздил ее к месту, словно острие копья. Затем всадник медленно поднял руку в железной перчатке с зажатым в ней сверкающим мечом. На мгновение оружие повисло в воздухе, а потом меч начал стремительно опускаться все ниже и ниже, чтобы пронзить ей грудь.

— Алана, девочка, ради Христа; что с тобой? Если ты не перестанешь кричать, то поднимишь из могилы свою бедную мать! — голос был колючим, как власяница, сухим и дрожащим от старости, но вместе с тем хорошо знакомым ей.

Алана отчайнно устремилась на зов. Ее разум возвращался к реальности из туманных и мрачных глубин тяжелого сновидения. Она проснулась. Ее била дрожь, крик страха метался в груди, в очередной раз не успев вырваться наружу.

Какое-то мгновение она лежала, прижавшись щекой к неровной поверхности соломенного тюфяка, пальцы судорожно сжимали тонкое шерстяное одеяло, подтянутое к подбородку. Действитеяьность медленно проникала во взбудораженное сознание, окружающая обстановка понемногу просачивалась, отрывая девушку от кошмара, Ужас начал отступать.

Она была здесь, в крохотной хижине, где провела детство и достигла девичества. Холодный свет раннего утра неспешно пробирался сквозь единственное окошко, закрытое ставней. Алана могла различить морщины на щеках седобородого человека, склонившегося над ней.

Частое прерывистое дыхание вырывалось из ее груди. Никакой меч не пронзил тело; и не было перед ней никакого рыцаря, стремившегося лишить ее жизни. Она жива… Но сон, Этот ужасный сон…

Сон повторялся, она видела его, не впервые.

Обри выпрямился, все еще дрожа от испуга: как его напугала Алана! Под ветхой рваной Шерстяной рубахой угадывались поникшие плечи. Волосы, такие же седые, как борода, свисали до плеч. Глубокие морщины избороздили щеки и лоб старика, но в глазах отражался острый ум, задумчивый взгляд был полон сочувствия.

— Ну и напугала же ты меня, этот мешок старых костей, дитя мое! Я услышал твои крики у себя в хижине?!

Алана ничего не ответила. Она откинула потрепанное одеяло и встала коленями на влажный и холодный земляной пол, поджав под себя стройные ноги;

Обри наблюдал за ней, сдвинув кустистые брови. Алана пригладила волосы, стараясь унять дрожь руки. Сверкающим золотым потоком, словно усеянные отблесками лунного сияния, волосы струились от ушей спине до самых бедер. Ей пришлось научиться ничего никому не рассказывать о своих странных снах, мучивших ее ночами. Слишком часто девушка подвергалась язвительным и неприязненным насмешкам со стороны жителей деревни.

Он, хоть руки у него от преклонного возрасти и стали узловатыми, считался лучшим дубильщиком в округе. С тех пор как умерла ее мать Эдвина, старик стал для Аланы самым близким на свете человеком, даже более близким, чем родная сестра — да простит ее Господь!

Как и Эдвина, Обри не удивлялся странным видениям, преследовавшим Алану с детских лет. Постепенно они оставляли ее в покое, но некоторые сны не прекращали мучить.

И все же что-то мешало Алане рассказывать о своих сновидениях даже Обри. Зная, что старик все еще пристально смотрит на нее, Алана опустила глаза

Ей и раньше доводилось видеть повторяющиеся из ночи в ночь сны — о людях, живущих в одной с ней Деревне. Но себя во сне она никогда прежде не видела и никогда прежде так не боялась за себя, как сейчас…

Никогда до сих пор.

Темный рыцарь. Кто он… или что за знак? Символ… чего?! Алана не знала, но чувствовала: он ее враг, безумно страшная опасность. Объяснить же, откуда у нее такая уверенность, она не смогла бы и вновь каждую ночь испытывала перед темным рыцарем страх, какого ей никогда раньше не доводилось испытывать.

Нет, подумала она, собираясь с силами, нет! Не стоит думать об этом страшном сне! Алане не хотелось думать о том, что ее ждет…

Комочек Меха скользнул ей на колени. Кот Седрик столько лет ходил по пятам за ее матерью, теперь же повсюду следовал за ней. Пальцы Аланы погрузились в густой рыжеватый мех. Девушка низко наклонила голову, чтобы Обри не заметил насколько она все еще потрясена. Он станет беспокоиться, а ей не хотелось бы брать такой грех на душу — расстраивать старика. — Пожалуйста, — прошептала она, — не спрашивай о сне. Я бы рассказала, если 6 могла. Но не могу. Клянусь, ничего страшного во сне не было. Все ерунда какая-то, так что не беспокойся.

Старик недоверчиво прищурился.

Тогда почему ты дрожишь?

Впервые; слабая улыбка коснулась ее губ:

— В ноябре по утрам холодно, — непринужденно; ответила она. — С чего бы еще мне дрожать? Худая рука Обри сжалась в кулак.

— Мерзавцы норманны! — пробормотал он. — Завладели всем, что у нас было! Вздумали запретить ходить в леса! Где же тогда нам взять дров, чтобы приготовить еду и обогреться? Они отобрали у нас хлеб, который мы растили и убирали с полей в тяжких трудах! К концу зимы бринвальдские селяне будут едва живы от голода, он постарался сдержать гнев, — Конечно, если кто-либо из нас протянет до конца зимы.

Старик вышел из хижины, Алана согнала Седрика с коленей и поднялась. Как и дома остальных жителей деревни, ее жилище было крайне непритязательно. Земляной утрамбованный пол, небольшой деревянный стол и два стула перед очагом.

Она быстро умылась, зачерпнув воды из деревянного ведра, и, заплетя волосы в длинную косу, откинула ее за спину, затем обвязала полоски кожи вокруг каждой из ступней. Ее башмаки развалились несколько месяцев тому назад, В животе заурчало от голода, но на завтрак у Аланы ничего не было. Все свои скудные запасы они с Обри доели накануне. Остался только небольшой ломоть хлеба и ничего больше,

Уж неделя прошла с тех пор, как Бринвальд захватили норманны. Мягкая линия ее губ искривилась: Обри прав! Эти люди называют себя норманнами, но те, чьи земли они завоевали, называют их мерзавцами.

Проклятым был тот день, когда несчастье свалилось на Англию. Здесь, в северных, краях, жили в основном мирные земледельцы. Но ничто не могло остановить разбойников стой стороны пролива. Они захватили скот и съестные припасы. Деревни были сметены с лица земли неумолимым натиском норманнов. Спокойной жизни пришел конец, не только леса и угодья, но и сама жизнь больше не принадлежала селянам.

Долго стояла Алана в дверном проеме, устремив взор к замку Бринвальд, который в окружении деревянного частокола возвышался на скалистом утесе над пенящимися волнами Северного моря. Просторный замок был домом ее отца, но никогда не был домом Аланы. Нет, ей никогда не жить в замке, несмотря на то, что она действительно дочь Кервейна, лорда Бринвальда.

Мучительная, щемящая тоска сжала сердце Аланы. Лорда Кервейна больше не было на свете. Он погиб от меча норманна, как и его жена Ровена. Но о Сибил ничего не было слышно. Алана считала это добрым знаком, должно быть, сестре удалось остаться в живых после побоища. Она молилась, чтобы так оно и было…

Как и все в деревне, Алана не осмеливалась далеко отходить от дома, памятуя том первом, беспощадном натиске пришельцев. Тогда в воздухе стоял запах дыма и горящей соломы, покрывавшей крыши. В течение трех долгих дней и ночей раздавались леденящие душу крики, от которых волосы вставали дыбом. Даже сейчас стука копыт было достаточно, чтобы бринвальдские селяне торопливо прятались в свои хижины.

Раньше они жили в страхе лишь перед Богом, теперь — в страхе перед норманнами. Но не могла же она скрываться в своей хижине всю жизнь. Нужно было раздобыть пропитание для себя и Обри.

Расправив плечи, Алана взяла со стены лук и стрелы и перекинула колчан через плечо. Выйдя за дверь, она заметила спешившего к ней Обри. Он нахмурился, увидев лук в руках Аланы.

— Уж не собираешься ли ты отправиться на охоту?

— Должны же мы что-то есть, — ответила она.

— Но норманны приказали всем оставаться в деревне, — возразил он.

— А я еще раз напомню тебе, Обри, что нам нечего есть.

Кустистые брови старика сошлись на переносице:

— А как же, норманны? — спросил он.

Нежные губы Аланы изогнулись в мимолетной улыбке.

— Ах, — легкомысленно заявила девушка. — Может, повезет, и моя стрела поразит очень крупную птицу — норманнского воина!

Обри не считал подобные шутки забавными. Он покачал головой и, сверкнув глазами, глянул на нее. Алана улыбнулась, и они отправились в путь.

Неподалеку от деревенского выгона им повстречались пивоварша и две ее дочери. Женщины не снизошли до разговора с девушкой и стариком, лишь окинули их мрачными враждебными взглядами. Обри нахмурился, посмотрев на женщин.

— Не обращай на них внимания! — ворчливо заметил он, — Глупые, невежественные люди.

Алана, ничего не ответила. Ее мать была деревенской знахаркой и научила дочь всему, что знала сама, и девушка прекрасно разбиралась в травах и искусстве врачевания. Но прошло уже несколько месяцев после кончины матери, а жители деревни отказывались от предложений Аланы заняться их хворобами. Разговаривали они с нею, только лишь когда этого избежать было нельзя.

Алана вздернула подбородок, но предательская горечь закралась к ней в душу. К дочери Эдвины давно уже так относились в деревне, однако девушка никак не могла к этому привыкнуть. Уже одним своим благородным происхождением она была заклеймена: ведь Алана была незаконнорожденной дочерью лорда. Кроме того, она отличалась от других селян тем, что видела пророческие сны, приходившие помимо ее воли. О, Алана догадывалась, почему ее сторонятся жители деревни! Ведь они, суеверные люди, во всем видели руку либо Бога, либо дьявола.

Даже теперь, когда проклятые норманны поставили под угрозу жизнь каждого селянина — И ее жизнь тоже! — она оставалась чужой в своей родной деревне. Сердце девушки болезненно сжималось от несправедливости. И вовсе она не дочь дьявола! Почему бы им не отнестись к ней иначе? Почему люди не видят, что она не отличается от них ничем, кроме этих окаянных снов?! Не удивительно, что Алана ненавидела свои проклятые сновидения… И последнее время — больше, чем когда-либо,

— Хотя день был пасмурным, на землю не упало ни одной капли дождя, однако земля была такой сырой и влажной, что приглушала звуки шагов. Из-за Обри девушка шла по лесу неспешно, но все-таки удача улыбнулась ей. К полудню в сумке на плече лежали два тощих зайца.

Обри быстро уставал. Он тяжело опирался на посох из ясеня. Алана слышала учащенное дыхание старика. Несмотря на его возражения, она настояла на том, чтобы сделать привал. Они остановились у огромного ствола поваленного дуба, и Алана вставила старика присесть, а сама устроилась рядом, положив лук и стрелы на мох. Из кармана юбки Девушка выудила ломоть хлеба, который они разделили пополам.

Прикончив свою долю, она смахнула крошки с одежды.

— Обри, — спокойно обратилась к старику Девушка, — как ты думаешь, следует ли мне пойти в Замок?

Обри повернулся к ней.

— В замок? С какой стати? Сложив руки на коленях, она заговорила, не глядя него.

— Очень много крови пролилось на нашей земле в последние дни. Я бы хотела убедиться, что Сибил жива.

Голос Обри выдал его тревогу:

— Алана, это опасно! Все до единого норманны — палачи. Кто знает, что они сотворят с тобой, когда ты попадешь в их логово. Если Сибил погибла люди б знали.

Алана покачала головой и медленно подняла на старика глаза:

— А если она больна? Обри, несмотря ни на что, Сибил — моя сестра! Обри не скрывал насмешки:

— Ты считаешь, она, о тебе станет когда-либо беспокоиться? Сдается мне, нет!

Но Алана непоколебимо стояла, на своем:

— Тебе же это наверняка неизвестно! Впрочем, как и мне. Обри покачал головой:

— Пришла бы Сибил тебе на помощь? Нет, конечно!

— Обри, я не знаю, как поступила бы она. Я знаю только то, что сама должна поступить, как подсказывает сердце. Мы с нею родные по крови…

— Эти-то кровные узы и; не позволяли лорду Кервейну приблизить тебя столько лет!

Алана промолчала, да и что она могла сказать? Обри прав. Они с Сибил плохо знали друг друга, потому что Ровена, мать Сибил, сделала все возможнее, чтобы воспрепятствовать дружбе сестер. Ровена не желала видеть незаконнорожденную дочь мужа рядом со своей дочерью, полагая, что это запятнает честь семьи.

— Твоему отцу пришлось оставить твою мать, — стукнул Обри посохом по земле. — Он любил ее, но не мог жениться на дочери крестьянина. Для брака он выбрал другую женщину, которая принесла ему с приданым обширные земли и звонкую монету для мошны, И все равно лорд Кервейн не отпустил от себя твою мать. Много раз мне казалось, что он позволит ей наконец выйти замуж за другого…

— Она сама за другого мужчину не вышла бы, — тихо проговорила Алана. Мама любила отца, — тень печали легла на лицо девушки. — Они не могли быть вместе и не могли расстаться.

— Он был себялюбцем и думал лишь о своих удовольствиях, поэтому и цеплялся за твою мать, — Обри поморщился. — Хотя, впрочем, женат-то лорд Кервейн был на этой ведьме Ровене… так кто же может его осудить?

У Аланы перехватило дыхание. Она положила руку на рукав старики и еле слышно проговорила:

— Обри, вспомни, ты говоришь о покойнице! Старик фыркнул:

— Я говорю правду!

Алана постаралась подавить возникшее было чувство вины. По правде говоря, такие же мысли несчетное число раз возникали и у нее. Ей было жаль, что Ровена погибла, но, положа руку на сердце, печалиться было не о чем. Однако Сибил осталась сиротою. Закрыв глаза, Алана склонила голову и помолилась обо всех: об успокоении души своего отца и Ровены, о Сибил и о том, чтобы Господь простил ей ее собственные грех. Хотя Алана и любила своего отца горячо и преданно, но вместе с тем ненавидела его за горе ее матери, и это был грех.

Она поднялась и, неслышно ступая, прошла на середину поляны

— Я не знаю, что делать, — сказала она, чувствуя себя ребенком и презирая в себе эту слабость.

— Я… я боюсь… за себя… и за Сибил. И уж в любом случае не хочу, чтобы вышло так, что в трудную минуту, когда она во мне нуждается, я не пришла к ней на помощь.

Обри разгладил бороду. Выцветшие голубые глаза смягчились, остановившись на стройной спине девушки. Он вздохнул.

— Ты совсем как твоя мать, Алана! Платишь добром людям, невзирая на то, что они… ах, если бы они так же относились к тебе! Но я советую тебе не поступать опрометчиво. Не торопись! Норманны… ходят слухи, все они исчадия преисподней, но тот, который захватил Бринвальд… имя его Меррик… самое ужасное исчадие преисподней. Одним своим взглядом он может снести голову с плеч у любого. Однако, сдается мне, он такой же презренный червь, как и герцог, которому он служит! — Обри помолчал, поглаживая бороду. — Мы не знаем, какие еще они замышляют бесчинства. Надо быть настороже.

Обри не успел договорить. Неожиданно раздался резкий хриплый смех.

— Верно сказано, старик! Однако боюсь, твое предупреждение запоздало.

Алана обернулась. Кровь застала у нее в жилах при виде шестерых всадников, которые один за другим потихоньку выехали из леса и окружили поляну. Слова, сказанные сегодня утром, пришли ей на ум. «Может, повезет, и моя стрела поразит очень крупную птицу — норманнского воина»; Но не суждено тому было случиться, наоборот, кажется, они сами оказались в ловушке у норманнских воинов.

Мужчины похотливо посматривали на Алану, все шестеро были на высоких гнедых конях. Похожи они были на голодных волков. Ей показалось, что она и есть та добыча, которую мужчины-звери начнут сейчас рвать на части.

Девушка бросила взгляд на лук и стрелы, оставшиеся на земле возле Обри в то время как она стояла посередине поляны. Ярость и отчаяние овладели Аланой: схватить лук невозможно, любой из шестерых воинов опередит ее!

— Что, хочешь всадить стрелу кому-нибудь из нас в сердце? А я бы хотел сделать то же самое… но не стрелой, — мужчина ухмыльнулся, — … и не в сердце.

Воин сошел с коня, из-под шлема блеснули черные глаза, взгляд скользнул по нежной округлости ее груди под тонкой Шерстяной рубашкой. Как бы ей хотелось, чтобы сейчас на ней оказался плащ — не для защиты от зимней стужи, а чтобы спрятаться от этого жадного взора. И все же страх сменился гневом, когда норманн подошел ближе.

— Я Рауль, — объявил он, заговорив на резко звучащем английском языке. — А ты кто, девушка? И почему оказалась в лесу под защитой всего лишь одного дряхлого старика?

Алана вздернула подбородок и смело взглянула на воина. Во имя всех святых, лучше сгореть в аду, чем удостоить ответа этого заморского негодяя. — Так кто же он такой? Твой отец? — Губы Аланы скривились:

— Тебя; не касается, ни кто он, ни что я делаю в этом лесу!

— А ведь новый лорд Бринвадьда приказал вам, саксам не покидать деревню. Ты же из деревни, да?

— Не твое дело!

— Я бы сказал, что все наоборот: это как раз именно мое дело!

Обри поднялся на ноги. Он угрожающе крикнул:

— Оставь девушку в покое, норманн! Тот, кого звали Рауль, не обратил на Обри ни малейшего внимания. Он пересек поляну и подошел к Алане поближе.

— Экая смелая саксонка! Она мне нравится… очень нравится…

Алана разглядела, что воин молод и смуглолиц, но в глазах его она заметила огонек, от которого у нее тревожно сжалось сердце.

Он развел руками и улыбнулся.

— Думается мне, он тебе не отец, девушка. Но вряд ли и муж!

Спутники воина разразились смехом.

— Тогда, быть может, ей понравится, если один из нас проделает то, что ночами должен проделывать с телом жены муж? Уж любой из нас окажется в этом деле попроворнее старика.

Снова раздался грубый смех:

— У старика, должно быть, хрен дряхлее, чем он сам!

Алана чуть не задохнулась от ярости:

— Прекратите! Слышите… вы! Он мне не отец и не муж! Отстаньте от него, вы, норманнские свиньи!

— Алана, молчи, их оскорбления меня не трогают.

Глаза Рауля вновь остановились на девушке.

— А… так старик ее защищает, или она защищает его? — Он протянул руку, зажал золотистую косу в кулак и, намотав на руку, сильно дернул. Алана попыталась вырваться. Лицо Рауля исказилось бешеной злобой.

— Иди сюда, сука! — он свирепо рванул ее за волосы, и с туб Аланы сорвался сдавленный крик боли. Лицо Обри покрылось красными пятнами.

— Оставьте ее, мерзавцы! — он бросился на Рауля, но не успел и шагу ступить, как один из норманнских всадников нанес ему удар по голове плоской стороной своего меча.

Обри без единого звука упал ничком.

— Обри! Ой, Обри! — тревога разрывала Алане сердце.

Она попыталась броситься к старику на помощь, но стоявший рядом воин обхватил ее за талию. Алана словно обезумела и, бешено извиваясь в руках мужчины, начала, царапаться и пинаться. Она дотянулась до его лица и почувствовала, как ногти вонзаются в щеку норманна. Он гнусно выругался и попытался вновь ухватить косу: Каким-то чудом Алане удалось увернуться. В отчаянии устремилась она к старику на край поляны. Ей вслед несся хриплый смех.

— Ну что скажете, парни? Развлечемся — по очереди?

— А не могла бы она принять и двоих сразу? Дрожь потрясения пробежала по всему телу девушки. Впервые она доняла, каковы их намерения. Они ее схватят и будут грубо насиловать, снова и снова… Алана упала на колени рядом с неподвижным телом старика. Когда она дотронулась до его плеча, он тихо застонал. Хвала всем святым, он жив!

— Обри! Обри! Ну, пожалуйста, поднимайся! Нужно бежать, вставай… Воин, назвавшийся Раулем, приблизился к ним.

— Иди сюда, девка! — отрывисто приказал он. Алана вскочила на ноги и обернулась. Она размахнулась и ударила его по лицу. Рука сразу же заныла, но Алана не обратила внимания ни на боль, ни на ярость, исказившую лицо война.

— Оставь меня в покое, норманнский подонок!

Он выругался

— Черт побери, девка, или ты сама замолчишь, или я заставлю тебя замолчать, и надолго!

Он отвел руку для удара. Алана видела, как сжался огромный кулак, и съежилась, ожидая, что сейчас удар обрушится на нее. Но удара не последовало. Это было странно. Она открыла глаза и увидела, что между ней и Раулем неожиданно встал еще один рыцарь.

Боже милостивый! От ужаса она оцепенела, сдавленный крик застыл в горле. Это был он…

… всадник на вороном коне из ее сна.

Глава 2

Был среди норманнов рыцарь по имени Меррик. Цветущий мужчина, полный жизненных сил, он был высок и хорошо сложен, подобно могучему дубу. Как и большинство норманнов, его растили воином, с детских лет обучая искусству боя. Меррик хорошо усвоил уроки: мечом и копьем он владел наравне с лучшими ратниками, был искусен в верховой езде и охоте. Он, сын графа д'Авилля, не имел никаких надежд на наследство, будучи самым младшим в семье — у него было пятеро старших братьев и две сестры.

Ему надлежало завоевать для себя земли. Гордый и упрямый, он был из тех людей, которые сами творят свою судьбу. Мечтая о награде, Меррик присоединился к воинам герцога Вильгельма, пообещавшего обширные владения в случае победы. Он решил добыть себе богатое поместье в стране, лежащей за проливом, — в Англии.

Его воинская доблесть была неоспорима, И доля в общей добыче, захваченной в боях, вполне заслужена. Даже самые смелые и отважные, войны поостереглись бы выступить против Меррика Нормандского. Своих самых грозных рыцарей Вильгельм послал на север, к морю, и здесь Меррик долго и упорно сражался с лордом Кервейном — сражался и победил.

Теперь Бринвальд принадлежал ему. И будет принадлежать ему вечно.

Меррик был также достаточно умен, чтобы понимать: хотя англичане и сложили оружие, их следовало еще окончательно покорить, преодолев враждебность местного населения. Быть может, причиной этой враждебности явилась гордость саксов, а может, глупость, но какова бы ни была причина, Меррик понимал: пройдет много времени, прежде чем саксы покорятся на самом деле, окончательно смирившись с поражением.

Несомненно, случившееся на этой поляне было явным тому свидетельством. Он слышал крики, пронзительный вопль и представлял, что может увидеть на поляне. Поэтому Меррик и не удивился, обнаружив своих воинов, окруживших саксонскую девчонку. Они были мужчинами, а не сосунками, и мужчинами сластолюбивыми — его воины! То, что они схватили девчонку, нимало его не обеспокоило. Обычное дело на войне! Он не собирался лишать их развлечения. Пока сам не увидел их добычу. Меррик разбирался в прелестях миловидных девушек, а эта, без сомнения, была особенно хороша. Голова ее оказалась непокрыта, и великолепные волосы цвета бледного золота, заплетенные а косу толщиной с его руку, спускались по спине ниже талии. Несмотря на полоски кожи, привязанные к ногам вместо обуви, и потрепанную одежду девушки, Он сразу понял, насколько она прекрасна. Ее облик покорял нежностью и юной свежестью. Однако когда их глаза встретились, черты, ее лица исказились: таким ужасом, словно перед ней стоял сам дьявол. Меррик мог бы поклясться: она его испугалась.

Он тронул поводья, направляя коня на, поляну, и остановился, только когда оказался в нескольких шагах от своих воинов.

— Что за шум.

— МЫ застали эту девчонку и старика в лесу, хотя им было велено не покидать деревню. Он потянулся к локтю девушки, но та отодвинулась.

Алана возмущенно топнула ногой.

— Что вам надо? — выкрикнула она. — Мы с Обри голодны, как и все в деревне! — она показала сумку; — Мы пошли в лес поохотиться. Вот пара зайцев нам на ужин!

Рауль насмешливо скривил губы:

— Не похоже, чтобы старик мог удержать лук, а тем более послать стрелу и попасть к тому же!

Девушка встряхнула головой и холодно ответила:

— Это я убила зайцев, а не застань вы нас врасплох и окажись у меня в руках лук, клянусь, сейчас ты был бы живее этих зайце.

Лицо Рауля окаменело. Не успел он вымолвить и слово, как Меррик рассмеялся:

Кажется, девушка тебя не жалует, Рауль! И пока помрачневший, Рауль заливался краской, Меррик бросил взгляд на старика:

— Он мертв?

На этот раз ответил другой воин.

— Нет, милорд, его слегка пристукнули, лишь чтобы заставить замолчать.

— Хорошо, — Метрик одобрительно кивнул. Я 6ы предпочел, чтобы вы по возможности избегали ненужного кровопролития.

Он перевел, взгляд на девушку.

— Ты из деревни? Она не ответила, но вздернула еще выше свой изящно очерченный подбородок и уставилась на него горящими глазами,

Темная бровь рыцаря изогнулась. Непокорность, скрытая иди явная, была ему неприятна.

— Раз ты этого не отрицаешь, полагаю, так оно и есть. Я не сомневаюсь, тебе известно о моем приказе, запрещающем крестьянам покидать деревню.

Наконец девушка соизволила заговорить. Ее голос был чист, как летнее утро:

— Но почему крестьяне должны оставаться в деревне? Выходит, мы пленники на своей собственной земле?

Меррик стиснул зубы. Ясно, что он ошибся, и при взгляде на него вовсе не страх взметнулся в глазах девушки — то была ненависть, откровенная и непоколебимая.

— Нет, вы не пленники, но покидать вам деревню нельзя. Это лучший, даже, пожалуй, единственный способ сохранить мир

— Мир? — раздражающая насмешка звучала в голосе девушки. О каком мире может идти речь, милорд, если вы лишаете нас свободы?

Глаза Меринка сузились. Он заговорил спокойно, в тоне его голоса никак не проявился гнев, кипевший в сердце.

— Ты ничего не знаешь обо мне, дочь саксов, да будут благословенны мои родные края, но будь твоя воля, ты причинила бы мне самое страшное зло, какое только смогла бы, так ведь?

С жаркой мольбой; в голосе Алана произнесла:

— Если бы я могла только, о, Боже, Если бы я могла…

Он смотрел, на нее в задумчивом, молчании, руки в железных перчатках свободно лежали перед ним на седле.

— Но почему ты желаешь мне зла? — спросил рыцарь. — Могу ли я узнать причину?

— .А мне не надо никакой другой причины, кроме той, что ты норманнская свинья!

— Свинья? — его губы скривились в вымученной усмешке. — Тогда почему же — ты смотришь на меня, словно я призрак, явившийся из преисподней.

— Наверное, потому что так оно и есть!

— Норманнская свинья. Призрак из преисподней. Либо, одно, либо другое, девушка.

Она оглядела его, с неприкрытой враждебностью.

— Милорд, я думаю, скорее всего, вы свинья из преисподней!

Усмешка сползла с лица Меррика. Глаза прищурились.

— '.Кто ты? — резко, спросил он. Алана расправила плечи и распрямила сипну. Я не скажу тебе, норманн, своего имени, пока не узнаю твое!

Вблизи она еще восхитительнее решил Меррик. Юная… но нежная ли?

Он натянуто улыбнулся.

— Я не собираюсь скрывать от тебя свое имя, саксонка. Я; Меррик. Замок на утесе теперь принадлежит мне. Земля, на которой ты стоишь, тоже теперь моя

— Тлевшее пламя, казалось, вспыхнуло с неожиданной силой. Мягкая линия губ Аланы презрительно изогнулась:

— Так, значит, ты и есть тот самый Меррик! Лорд. Повелитель норманнских свиней. Хорошо же, я скажу тебе, Меррик Нормандский, что думаю о тебе: Ты ничтожество, ты свинья, твое место в загоне для свиней

Меррик не поверил своим ушам. На мгновение ему показалось, что он ослышался. Такая дерзость! И от кого! От какой-то крестьянки! Нет, подобное стерпеть нельзя. Злоба и ярость душили его. Боже милостивый, она или сумасшедшая или необычайно смела… По правде говоря, Алана не была ни смелой, ни сумасшедшей. Она перепугалась до потери сознания. Какое безумие нашло на нее, что она осмелилась насмехаться над рыцарем, преследовавшим ее во сне?

С надменной гордостью сидел он. На своем коне — мощная фигура в черном. Шерстяной плащ, ниспадавший с плеч, подчеркивал их ширину. В отличие от его норманнских собратьев, волосы у этого рыцаря не были коротко подстрижены, они окутывали голову — тяжелые, черные, как небо в самую темную ночь. Но в то же время он отличался и от англичан, носивших бороды, его лицо было чисто выбрито, скулы очерчены мужественно и резко. Обветренная кожа потемнела от солнца.

Приглушенный шепот послышался среди воинов. Одного взгляда рыцаря оказалось достаточно, чтобы наступила тишина. Молчание длилось, беспокойство Аланы росло. Она смотрела, как Меррик подчеркнуто неторопливо спускается с коня, заставляя ее ждать — неизвестно чего. И в то же время он не отводил взгляда от ее глаз, бледно-зеленых, ледяных. Неслышными шагами приблизился он, двигаясь уверенно и грациозно.

Рыцарь показался Алане громадное, чем кто-либо и она с трудом преодолела желание с криком скрыться, в лесу. Нет, не ее воображением были порождены эти широкие плечи и длинный меч, но в действительности он оказался еще более высоким — выше всех мужчин, которых ей доводилось когда-либо видеть, даже выше Раюберна, одного из самых лучших воинов ее отца.

Меррик остановился перед девушкой, широко расставив ноги и пристально глядя на нее. Он не прикасался к ней, но стоял так близко, что она чувствовала, как поднимается и опадает его мощная грудь при каждом вдохе и выдохе. Алана не двигалась, хотя ей безумно хотелось убежать. В глубине души таилась гордость: отец не проявил слабости в битве со столь грозным противником, и дочь тоже не покажет своего страха, выказав больше храбрости, чем осторожности.

Внутренне содрогнувшись, она смело встретилась с ним взглядом.

— Вот уже трижды ты назвала меня свиньей, — в тихом голосе звучали нескрываемое раздражение и угроза. — Боже мой, женщина, я убил многих мужчин за гораздо меньшие провинности. Но ты назовешь меня лордом и господином, саксонка. Это я тебе обещаю. Богом клянусь, так оно и будет!

Безрассудная отвага охватила Алану:

— Я назову тебя так, как ты того заслуживаешь.

— Норманнская собака — выкрикнула она, — Ты говоришь о мире? Да вы, норманны, ничего не знаете о мире, вам ведомы лишь война и убийства! Ведь вы воры! Вы крадете чужие земли и лишаете людей жизни. Я не покорюсь тебе, норманн! Я не покорюсь вашим законам. Я плюю на вас! Вот!

Лишь когда дело было сделано, Алана поняла, что зашла слишком далеко. Меррик медленно стер плевок со щеки, и она испугалась: сколь безумно, как неосторожно она себя ведет…

Он схватил ее с такой поразительной силой и внезапностью, что она вскрикнула. Запоздало разглядела Алана ярость на его лице. Ах, что она натворила! Рыцарю не понадобится и оружия, чтобы вышибить из нее дух, достаточно лишь сомкнуть пальцы на тонкой шее и придушить. Вдруг она поразилась… он держал ее вовсе не грубо, хотя и пощады ждать, разумеется, не приходилось!

— Интересно знать, — тихо проговорил Меррик, — действительно ли ты так храбра, или же твоя храбрость от глупости! — он замолчал. — Но, кажется, ответ мне известен.

Панический страх заметался в ее душе. Алана забарабанила кулаками по его груди, — Отпусти меня.

— Нет, саксонка, это ты затеяла игру, в. которую мы сейчас играем, — жесткая улыбка тронула его губы, — Но последним смеяться буду я, обещаю. Он не спеша отпустил девушку. — Наверное, мне следовало бы отрезать тебе язык — нагло и сладострастно скользнул он взглядом по ее телу, задержан взор на груди, очертания, очертания которой угадывались под рубашкой.

Еще дольше задержал он взгляд там, где сходились бедра. Он словно видел то, что скрывала одежда.

Меррик улыбнулся, и Алана поняла, что эта улыбка, ничего хорошего ей не сулит.

— Впрочем, кажется, — тихо проговорил он — есть другой способ заставить тебя замолчать.

Последовал взрыв грубого, смеха. Воины одобряли своего господина и его намерения.

— Лакомый кусочек эта девчонка!

— Пусть узнает вкус норманнского клинка, милорд, глумились они — Поставьте ее на колени, как и следует стоять саксам, перед норманнами. — Советовал другой.

— А тогда пусть и думает, для чего ей рот!

Мужчины хохотали во все горло.

Алана мучительно краснела. Хотя они говорили по-французски, она все понимала. Отец обучил ее иноземному языку. Но даже если бы она и не понимала, похотливые усмешки говорили гораздо больше, чем ей хотелось знать. Меррик Нормандский неотрывно смотрел ей в глаза.

— Оставьте нас, — приказал он своим людям. — Несите старика в деревню и возвращайтесь в замок. Алана беспокойно наблюдала, как двое воинов поднимают Обри на ноги. Она облегченно вздохнула, увидев, что старик стоит, хотя и держится нетвердо и ничего не понимает. Воины удалились. Она поплотнее сжала губы, чтобы они не дрожали, но не сдвинулась с места. Испуганная и растерянная, Алана обхватила себя руками, как будто могло защитить. Но ничто не ускользало от Меррика. У нее возникло ужасное подозрение: рыцарь замечает всякую мелочь, каждый малейший жест. Она постаралась подавить одолевавший ее страх.

— Почему ты приказал своим людям уйти? — ее голос был едва слышен. Он улыбнулся — улыбкой дьявола!

— Может, я проделаю то, что сделали бы воины с тобой, не появись я. Мысли Аланы взметнулись, словно ветер над морем. Мужчины в деревне говорили, что еще ни одной женщине Бринвальда не удалось вырваться из рук насильников-норманнов. В самый первый день нашествия на краю пастбища она видела, как громадный норманн поднялся, стоя между окровавленными бедрами Хавизы, старшей дочери молочника.

Она вздрогнула

— Нет, — слабым голосом проговорила Алана, — не собираешься же ты…

— Мы здесь вдвоем, саксонка. Ты не сможешь мне воспрепятствовать.

Наверное, он прав. Наверное, даже нет смысла пытаться противиться. Однако Алана знала, что будет сопротивляться до последнего.

Девушка мгновение поколебалась, затем попробовала проскочить мимо рыцаря. Он легко поймал ее. Руки в железных перчатках сомкнулись вокруг талий. Меррик повернул дерзкую девушку лицом к себе. Она стукнула его по груди кулаком. Все ее существо взбунтовалось:

— Нет! Ты не дотронешься до меня!

Удары, которыми она всыпала плечи Меррика, казалось, беспокоили его не больше, чем легкие касания прутиков. В следующее мгновение он повалил ее на землю и прижал спиной к мшистой почве. Хриплый смех раздался у щеки девушки:

— Саксонка, я уже дотронулся!

Увы, он 6ыл прав. Потрясенная, Алана чувствовала тяжесть его тела на себе. Его торс придавил ее мягкие груди. Закаленные в битвах твердые мускулы ног, как свинцом, сжимали ей ноги, от груди до живота и кончиков пальцев на ногах, нигде не было места, которого он не касался бы.

Будто заковав в наручники, он захватил руками в железных перчатках ее запястья и завел ей за; голову Мы победители, саксонка. Покорись мне, твоему норманнскому лорду!

— Нет! — воскликнула Алана, — Я не покорюсь! Саксы тебе не покорятся; мы будем бороться, пока вы не уйдете обратно к берегам Нормандии! Рука Меррика слегка дрогнула.

— А кто здесь, сейчас, окажется победителем в нашей битве? Норманн или саксонка?

Алана скрипнула зубами и попыталась столкнуть его с себя. Тяжелый, как камень, он даже не шелохнулся. Она яростно вскрикнула: Может, сейчас ты и победишь, норманн, но мы поднимемся против вас, и тогда…

0н рассмеялся. Негодяй, он рассмеялся! Алана обезумела и принялась пинаться, чтобы высвободить руки. Но все усилия были тщетны. Меррик только сильнее прижал ее к земле. Она затихла, прерывисто дыша.

— Я снова спрашиваю: кто сейчас победит, девица? Норманн или саксонка? Назови меня победителем!

Чувствуя опасную близость подступающих к глазам слез, она безмолвно отказывалась выполнить его повеление, мотая головой. Отблеск гнева скользнул по лицу рыцаря. Внезапно Алана осознала всю мощь его тела и силу желания. Она закрыла глаза, опасаясь той мести, которую он мог бы сейчас совершить, но… Меррик не произносив ни слова и не делал ни единого движения. Алана открыла глаза и обнаружила, что он наблюдает за ней со странным выражением лица. Она замерла, а рыцарь освободил ее руки — но только для того, чтобы стянуть перчатку со своей руки.

Загрубевшими подушечками пальцев он провел по ее шее, коснулся пухлых разомкнутых губ — легко, как перышком. Потом пальцы заскользили ниже, пока не оказались у выреза рубашки. Алана поразилась, что он дотрагивается до нее так нежно. Она опасалась, как бы он не разорвал на ней одежду и не овладел ею, не сходя с места, вроде того воина, изнасиловавшего Хавизу.

Но это была не просто ласка… а что-то необыкновенное! Сознание стало туманиться, она теряла способность здраво мыслить. Вблизи рыцарь наводил на нее еще больший ужас. Квадратный, резко очерченный подбородок. Четко очерченный рот под выступающим носом. На темной коже лица его прозрачные голубые глаза казались удивительно светлыми, и излучали, сейчас не холод, а тепло, от которого все внутри у Аланы плавилось.


Но ее сердце похолодело и подскочило, лихорадочно забившись, когда взгляд рыцаря упал на ее губы, и она почувствовала влажное дыхание на своей щеке. Ну, конечно, он вовсе не собирается целовать ее, мелькнула мысль. Алана испугалась. Нет, конечно, нет…

— Ты победитель! — крикнула она. — Ты, норманн, а не я, саксонка!

Сдавленный крик ужаса вырвался у нее из груди. В полной уверенности, что сейчас он силой завладеет ее губами, Алана отвернулась, и Меррик скатился с нее и встал на ноги.

— Ты меня оскорбляешь снова, — сказал он, скривив рот. — Ты предпочла признать себя побежденной, лишь бы я не поцеловал тебя!

Алана поднялась с земли. В ответ на колкость она вздернула подбородок.

— Поцелуй норманна, — Алана и не пыталась рыть неприязни, ясно слышавшейся в ее голосе, — поцелуй свинь…

Гневное выражение его лица заставило девушку замолчать.

— Не произноси таких слов, — прорычал рыцарь, — иначе, клянусь, на этот раз ты о них пожалеешь!

Уже пожалела, — боязливо подумала Алана. Она с вызовом уставилась на Меррика. Он ожидал услышать ее злобный ответ, но ответа не последовало, и он отвернулся. Алана враждебно наблюдала за ним. Ее рука скользнула в широкий рукав, чуть выше локтя был привязан к руке кинжал… Она все время помнила о нем, но до сих пор не было возможности им воспользоваться. Бесполезно было бросаться с кинжалом на Рауля, другие воины помешали бы. Но сейчас… Дрожь пробрала девушку при воспоминании о сне. Казалось немыслимым, что темный рыцарь — перед ней! Но Меррик явно не был дьяволом в обличье человека. Не был он и призраком, мужчина из плоти и крови… Клинок скользнул по ладони. Сжав красиво выточенную рукоять, она спрятала кинжал в складках юбки. Мысли лихорадочно проносились в голове, во рту пересохло. Получится ли? Матерь божья, она вовсе не хотела убивать человека! Но если удастся ранить, она сможет убежать.

Алана подождала, когда он наклонится, чтобы подобрать с земли перчатку. Мелькнула мысль: лучшего случая не будет. Однако краем глаза Меррик заметил блеснувший клинок. Со сноровкой воина он обернулся как раз в тот момент, когда Алана подняла руку, готовясь нанести удар.

Он схватил руку девушки, пальцы безжалостно сжали запястье. Она боролась с ним еще ожесточеннее, чем прежде, и они снова оказались на земле. Во второй раз за эти несколько минут он тяжело придавил ее тело к мшистой почве.

Не переставая удерживать запястье девушки, он заставил ее разжать пальцы. Кинжал выскользнул из ладони. Взгляд Аланы обжигал Меррика, пылая такой же глубокой ненавистью, как и его взгляд,

Он решил преподать ей урок, прямо здесь и сейчас. Видит Бог, так он и сделает! И на этот раз избавиться от него будет непросто! Она станет взывать к нему, своему повелителю, умоляя о пощаде!

— Будь ты проклят; — выпалила Алана. — Чтоб тебе провалиться в преисподнюю, норманн!

От ярости у Меррика потемнело в глазах. Он воспылал гневом. В исступлении и отчаянии вонзил он клинок в землю возле ее головы.

Видит Бог, девчонка только что сама решила свою судьбу.

Глава 3

— Встань, саксонка! — глаза Меррика были холодны, как волны Северного моря.

Судя по тону голоса, неповиновения он не потерпел бы. Алана неохотно подчинилась. Колени так ужасно дрожали, что она боялась упасть. Едва сдерживаемое неистовство, которое она почувствовала в его взгляде, чрезвычайно ее напугало. Что сказал об этом человеке Обри? «Говорят, одним своим взглядом он может снести голову любому» Алана поежилась. Сейчас она готова была поверить слухам.

Он низко наклонился и поднял кинжал, на этот раз из осторожности не поворачиваясь к ней спиной. Меррик взвесил кинжал на ладони и большим пальцем провел по богато украшенной рукояти, потом засунул кинжал за пояс и поднял на девушку настороженный взгляд.

— Ты говоришь, что норманны — воры? А может, ты сама воровка? У кого ты украла этот кинжал, саксонка?

Алана продолжала молчать. Бесполезно говорить правду. Он только посмеется, приняв ее за лгунью.

Меррик сжал зубы.

— На твоем месте, саксонка, я больше не испытывал бы мое терпение. Говори, чей это кинжал? Алана сцепила руки, чтобы унять дрожь. Собрав всю свою храбрость, она высоко подняла голову.

— Кинжал мой, — холодно ответила она. — Его дал мне отец.

— Отец! — рыцарь рассмеялся. — Леди, вы меня считаете круглым дураком! Такой кинжал может принадлежать только богатому человеку.

— Да, — подтвердила Алана потеплевшим голосом. — Мой отец был богат.

— Будь добра, скажи мне тогда, кто твой отец! Алана упрямо сжала губы.

Он еде слышно выругался:

— Правду, саксонка. На этот раз я должен дать правду!

— Ты встречался с ним, норманн, — в голосе девушки послышался гнев. — Лорд Кервейн пал под твоим мечом.

— Что? Ты хочешь сказать, что, твой отец — Кервейн?

— Да!

— Лорд Кервёйн действительно погиб в бою, от моего меча, — Меррик внимательно оглядел девушку, — и я своими глазами видел дочь Кервейна. Она не привязывает куски кожи к ступням, она обувается в мягкие кожаные башмаки. Ее рубашка не похожа на лохмотья, а сшита из самого тонкого полотна.

Алана распрямилась, остро сознавая, насколько неприглядно она выглядит.

— Я — не воровка! — с жаром заявила она. — Хотел знать правду, и я сказала тебе правду. Не моя вина, что ты не поверил! — она постаралась собрать все те крохи, что оставались еще от уязвленных гордости и достоинства. — А теперь, норманн, позволишь ли ты мне вернуться в деревню?

— Нет, саксонка, не позволю!

Алана уже повернулась было, чтобы уйти. Удивившись, она бросила на рыцаря быстрый взгляд.

— Ты не ослышалась. В деревню ты не вернешься.

Алана не отрывала широко раскрытых глаз от его лица. Рыцарь выглядел самодовольно, это было видно по его улыбке.

— Нет, — продолжал он. — Ты пойдешь не в деревню, а куда я прикажу.

Губы Аланы пересохли и едва шевелились.

— Куда? — прошептала она.

— В замок.

— В замок? — она не могла скрыть изумления — Зачем?

Меррик улыбнулся, и его улыбка не показалась Алане доброй. Она поднесла руку ко рту. Смертельный ужас охватил ее. Он собирается наказать за дерзость, мелькнула смутная мысль. Все ясно, как божий день.

— Может, ты будешь в замке скрести полы или помогать служанкам на кухне, возможно, кормить скотину в загонах, а может, и услужишь моим рыцарям в их ночных забавах, — злая ухмылка Меррика стала еще шире.

Слезы гнева застилали Алане глаза.

— Нет? Я… я не пойду к тебе в услужение!

— Нет ничего позорного в услужении.

— Позор — быть у тебя в услужении. Желваки заходили на скулах Меррика.

— В самом деле? — холодно заметил он. — Отчего же?

— Ты норманн!

— Да, я норманн! Норманн, ставший твоим лордом! Смирись и подчинись мне!

С горечью Алана излила свое отчаяние в словах:

— Разве у меня есть выбор? — Его голос был пронизан высокомерием:

— Выбор? Конечно, девушка, выбор у тебя есть Ты всегда должна выбирать мое неведение. Как он сказал… так оно и было

Как вскоре убедилась Алана, с этим человеком шутки были плохи. Он приказал ей идти перед ним, а сам следовал за ней на коне, вороном скакуне, который пританцовывал и все норовил встать на дыбы — такой же дьявол, как и его хозяин! Они уже почти достигли края леса, когда у Аланы мелькнула одна мысль…

Совсем рядом было то место, где деревья росли очень часто, а их ветви опускались почти до земли, так что пеший человек мог пробраться меж деревьями, но для лошади и всадника это было сложно. Надежда расцвела в душе Аланы. Если бы только ей удалось убежать…

Но вскоре она пожалела, что вознамерилась спастись бегством. Рыцарь перехватил ее с поразительной легкостью и втащил к себе на седло. Алану охватил панический страх. Ее никто никогда не учил ездить верхом. И хотя она старалась держаться прямо, чтобы, сидя в одном седле Мерриком, не касаться его совершенно, всадник этого не допустил. Рука мужчины крепко обхватила талию девушки и прижала ее спину к твердой груди, я теперь Алана чувствовала каждый вздох рыцаря, как свой собственный.

Близился закат, когда они добрались до замка. Рыцарь проезжал деревянный частокол, и не остановился, пока не оказался на внутреннем дворе замка в окружении крепостных стен. Как только Меррик натянул поводья, и конь встал, Алана соскользнула на землю. Она сильно ушиблась, ободрала руки и разбила колени, но не обратила на это внимания. Ей хотелось лишь поскорее избавиться от ненавистных прикосновений.

От отчаяния у нее сжалось сердце. Только сегодня утром она сказала Обри о своем намерении отправиться в замок, чтобы убедиться, что Сибил жива и здорова, но оказаться здесь вот так она не хотела… Алана дрожала, и не из-за предвечерней прохлады — она вспоминала тот кошмарный сон и молилась, чтобы он оказался видением; которому не суждено сбыться.

Вот она и попала в руки того самого человека, кого опасалась больше всех на свете… И все из-за своего собственного безрассудства!

Алана с испугом увидела, что Меррик спешивается. Она чувствовала на себе его взгляд, глаза рыцаря пригвождали ее к земле, словно острие ножа. Он передал поводья худощавому юноше, у которого были такие же темные волосы и брови вразлет, как у Меррика, — его сын, подумала Алана. Но сын или не сын — этот вопрос сразу же перестал ее занимать, как только сильные пальцы сжали ее локоть.

— Сюда, саксонка!

Он довел ее через грязный двор. Повсюду были лошади и норманнские воины. В толпе она заметила несколько знакомых лиц: конюха, прачку… Никто из них не удостоил ее взглядом. Слуги замка ходили с поникшими плечами и опущенными глазами, в подавленном и мрачном настроении. Не было слышно добродушных подшучиваний, над которыми все потешались лишь неделю назад. Кто здесь смеялся теперь, так это норманны.

Глянув в сторону, она увидела нескольких рыцарей, бросавших на нее откровенно похотливые взгляды. Один толкнул другого локтем в бок, тот ему шепнул что-то, и рыцари расхохотались. Щеки Аланы вспыхнули. Она не осмеливалась посмотреть на Меррика. Без сомнения, они думали, что он овладел ею.

Меррик подтолкнул девушку к ступенькам, которые привели ее в зал. Жаркий огонь пылал в очаге. Множество рыцарей сидели за столом, протянувшимся через весь зал, и на скамьях, расставленных у стен.

Алана увидела Сибил. Сестра направлялась к переходу, соединявшему зал с помещениями кухни, занимавшими отдельное строение. Забыв обо всем, Алана устремилась к ней.

— Сибил! — воскликнула она — Ты жива!

Сибил обернулась. На ее лице отразилось удивление, она не верила своим глазам.

— Алана! Как же?

— Ох, Сибил! — Алана порывисто обняла сестру — О, как я о тебе беспокоилась! Я не знала, тобой!

Сибил открыла было рот, чтобы ответить, но не успела вымолвить и слова, как на девушек упала чья-то тень. Алана сразу же догадалась, кто стоит у нее за спиной. Напряженно выпрямившись, она обернулась к Меррику.

Не обращая внимания на Алану, рыцарь обратился к Сибил:

— Ты знакома с этой девушкой? Сибил опустила глаза.

— Да, милорд. Это Алана.

Теперь его глаза остановились на Алане.

— Значит, ее зовут Алана, — улыбка слегка тронула его губы. — Дело в том, миледи, что мои рыцари застали ее за охотой в лесу, хотя жителям деревни было приказано не покидать свои хижины. Кроме того, она, несомненно, убила бы меня, не отбери я вовремя у нее кинжал. Эта крестьянка понарассказывала мне какие-то возмутительные небылицы: будто бы кинжал ей дал лорд Кервейн и что она его дочь.

Алане безумно хотелось выпалить: «Все это правда!» — но она только поплотнее сжала губы. Пусть ответит ему Сибил! Может быть, ей он поверит.

Сибил, закусив губу, долго молчала. Удивляясь нерешительности сестры, Алана бросила на нее возмущенный взгляд. Прежде нерешительности не было в характере Сибил. И в самом деле, теперь Алана заметила, что Сибил выглядит не так высокомерно, как раньше. Щеки испачканы, головной убор сбился набок, жирные пятна темнеют спереди на рубашке, пряди волос выбились из косы. Никогда не видела Алана сестру такой неопрятной.

Милорд, — проговорила наконец Сибил, — Это не небылицы. Алана — моя сводная сестра, старше меня на два месяца. — Меррик нахмурился.

— Старше на два месяца?

— Кервейн — наш отец. Но моей матерью была, Ровена, она погибла при штурме замка, а матерью Аланы — Эдвина, крестьянка из деревни. В отличие от меня, Алана не воспитывалась в замке.

Вновь Алана почувствовала на себе леденящий взгляд голубых глаз. Она ответила взглядом, в котором сквозила кипящая в душе ненависть. Темная бровь высоко приподнялась:

— Незаконный отпрыск!

На этот раз Сибил поторопилась ответить:

— Да, милорд, незаконнорожденная дочь. Меррик задержал на Алане взгляд. Она затаила дыхание: эти глаза преследовали ее. Но по ним невозможно было угадать мысли рыцаря. Он косо кивнул:

— Иди со своей сестрой и займись делом! — сказал Меррик. — Позже я решу твою судьбу. Алдана собиралась выказывать полное неповиновение, совершенно отрицая существование на свете нового лорда Бринвальда. О!.. Он всего лишь наглая скотина. И хотя ей совеем не было свойственно грубое поведение, она ничего не мота с собой поделать. Казалось, их взгляды, встречаясь, высекали искры. Но сейчас она чувствовала, что его терпение истощилось и не стоит так долго испытывать судьбу. Девушка отвернулась, не удержавшись, однако от последнего дерзкого взгляда.

В кухне шли приготовления к вечерней трапезе. Сибил протянула Алане нож, и они принялись крошить капусту и лук. В Воздухе повис дым от очагов. Сквозь пелену Алана пристально смотрела на сестру.

— Говорят, ему подчинились все оставшиеся в живых, — сказала она, понизив голос.

Сибил вздохнула.

— Это верно, — подтвердила она. — Он поймал тех, кто намеревался покинуть замок. Нас поставили перед выбором: служить ему или томиться в темнице.

— А ты?..

Золотисто-карие глаза Сибил опустились.

— Как и всем, — тихо проговорила она, — мне тоже пришлось выбирать.

Алана возмущенно воскликнула:

— Но ведь ты дочь лорда!

— Сибил покачала головой.

— Теперь Меррик — лорд, а мне лишь остается подчиниться, — печально сказала она. — Всем нам придется покориться норманнам, их не прогонишь. Говорят, герцог Вильгельм захватил всю Англию и провозгласил себя королем.

Сибил легче смирилась со своей участью, чем того ожидала Алана. Она бросила на сестру подозрительный взгляд.

— Он тебя бил? Ах, негодяй! Сибил, я…

— Нет, Алана, не бил. Он сказал, что, когда из Нормандии приедет его сестра Женевьева, мне не придется работать на кухне не покладая рук, как сейчас. Я буду прислуживать ей.

Алана пренебрежительно фыркнула, Невозможно было не заметить, как огрубели и покраснели руки Сибил. Сестра не привыкла к тяжелой работе, не то что она сама. Конечно, прислуживать госпоже ей будет полегче.

— Почему нужно ждать? Разве ты не можешь прислуживать его жене?

Прядь гладких темных волос упала, на лицо Сибил, скрыв загадочную улыбку, скользнувшую по губам.

— У него нет жены.

Но… я видела парнишку, который уж точно мог бы оказаться его сыном. Такие же брови вразлет…

— Его племянник Симон, оруженосец Меррика. Мать этого мальчика — Женевьева.

Обе они снова взялись за работу. И хотя руки них были заняты, а на сердцах лежала огромная жесть, все же какое-то успокоение снизошло на Алану. Теперь отец соединился на небесах с ее матерью, и, может быть, там, где живут ангелы, смогут быть вместе, что было невозможно на земле. Скорбя об отце, Алана в то же время радовалась, что Сибил осталась в живых. А пока они живы, жива и надежда! Последующие часы прошли, как в угаре. Норманны поужинали, а сестры прислуживали им. Алана без конца сновала между кухней и залом, таская большие подносы с блюдами и кружки с элем. Руки и плечи ныли от тяжести. Сибил тоже выглядела измученной.

Норманнов было невероятно много. Она пыталась уворачиваться от жадных цепких пальцев, хватавших ее за юбки и грудь, но ускользнуть не удавалось. Ей хотелось отшвырнуть от себя руки, она не осмеливалась, опасаясь оказаться на полу. С ужасом смотрела Алана на несчастную девушку, нечаянно уронившую блюдо со сладким мясом под ноги здоровенному воину. Он швырнул ее на пол вслед за мясом. Алана скрипнула зубами и постаралась не обращать внимания на щипки и шлепки.

Ночь шла на убыль. Факелы догорали. Она несла кружки с элем, когда кто-то крепко схватил ее за локоть и резко развернул. У Аланы перехватило дыхание: она узнала рыцаря, с которым встретилась в лесу. Рауль! Блестящие черные глаза нагло скользили по ее лицу и телу. От этого взгляда по коже бегали мурашки.

— Ну-ка, скажи мне, красотка, доставил ли тебе Меррик удовольствие?

Она попробовала вырваться.

— Оставь меня.

Он обхватил ее тонкую талий и теснее прижал к себе.

— Норманнские девушки шепотком рассказывают друг другу, что он богато одарен природой, силен, как бык! Все они так и падают к его ногам. Но я бы ублажил тебя не хуже, а может, и получше, только позволь!

Алана ничего не могла поделать. Ее взгляд метнулся к Меррику, сидевшему за столом на возвышении. Он смотрел на них без улыбки, угрюмо сжав губы. Обернувшись через плечо, чтобы проследить за взглядом саксонки, Рауль нахмурился. Сообразив, что их беседа не осталась незамеченной, он отпустил девушку, ущипнув за руку.

— Мы еще увидимся, а?

Со вздохом облегчения Алана поспешила удалиться. По мере того как тянулась ночь, Алана бросала все более беспокойные взгляды на Меррика, но он не обращал на нее никакого внимания. Что же касалось пирующих норманнов, то их ненасытность в еде уступала лишь неуемной страсти к выпивке. Однако мало-помалу гул голосов и раскатистый смех стали затихать. В конце кондов многие норманны ушли спать, другие лежали, облокотившись на стол или развалившись на скамьях, стоявших вдоль стен. В зале раздался пьяный храп.

Алана остановилась, медленно поставила кувшин с элем на стол, и вдруг ей пришло в голову, что…

Уже некоторое время она не видела Меррика. Следить за ней было некому. Никто не догадывается, что одной из служанок может взбрести в голову мысль о побеге…

Подошла Сибил, зевая украдкой.

— Нет нужды здесь оставаться. Внизу в помещении для слуг у меня есть тюфяк, — поморщилась она. — Ты можешь занять соседний.

— Ты права, — прошептала Алана странным голосом — Нам ни к чему здесь оставаться.

Сибил пристально взглянула на нее.

Алана схватила сестру за руку.

— Сибил, никто не заметит, если мы убежим из замка! Часовые наверняка напились, как остальные мужчины, — ее возбуждение нарастало — Мы можем сбежать… от норманнов, от Меррика. Более подходящего случая у нас не будет!

Сибил оглядела зал…

— Меррика нет, — сказала Алана, тряхнув головой — Можно не сомневаться, он отправился спать.

Сибил колебалась.

— Алана, — начала она, — я не уверена, что…

— Сибил, ты только подумай! Неужели ты хочешь навеки остаться служанкой!

На мгновение лицо Сибил исказила болезненная судорога.

— Нет, но… Ох, наверное, ты права!

— Я права, Сибил! Но медлить нам больше нельзя.

— Но… куда мы пойдем?

— Все равно куда! Может быть, в Йорк? Ну как ты не понимаешь? Мы вырвемся из этой норманнской неволи! Поторопись же! К тому времени, как они проснутся, мы должны быть уже далеко!

Надежда блеснула в темных глазах Сибил. Она кивнула.

— Они забрали почти все мои вещи, — быстро проговорила она, — но мне удалось спрятать кое-какие украшения в своем тюфяке. Если мы задержимся на минутку, я заберу их. Позже мы сможем обменять украшения на еду.

Они торопливо, спустились по узкой винтовой лестнице. Большинство служанок уже легли спать. Сибил пробралась в дальний угол мрачной сырой комнаты, где лежал ее тюфяк. Пока она вытаскивала из тюфяка свои сокровища, Алана ждала в переходе.

Вскоре Сибил появилась,

— Я готова, — прошептала она еле слышно.

Алана подтолкнула сестру вперед.

— Показывай дорогу, — шепнула она. — Ты знаешь замок лучше меня.

В полутемном зале замелькали тени. В очаге догорали янтарные угли. Все спали мертвецким сном. Все же Алана обеспокоено оглядывалась. Удача им сопутствовала, никто не шел следом. Сердце колотилось, дыхание учащалось. Большая арка и двери, ведущей во двор, была совсем близко, всего в нескольких шагах. Они почти уже добрались до входа…

Вдруг Сибил резко остановилась. Алана чуть не наткнулась на нее и недовольно проворчала:

— Сибил! Не останавливайся! Нам надо торопиться!

— Я так не думаю, саксонка! Я полагаю, обе вы никуда не пойдете этой ночью и никакой другой!

Алана похолодела. Сердце у нее едва билось. С горечью подавила она вскрик. Боже всемогущий, это он, Меррик.

Его мощная фигура заполняла весь дверной проем, ноги в сапогах были широко расставлены. Во рту у Аланы сразу пересохло. Его блестящие голубые глаза сверкали, как сталь.

— Позвольте поинтересоваться, юные леди, кому принадлежит инициатива?

Сибил с готовностью выдала сестру:

— Это она затеяла побег, милорд! Я бы ни за что не осмелилась, если бы не она!

— Сибил права, — вмешалась Алана. — Не наказывайте ее!

Губы Меррика сжались в тонкую линию. Он бросил лишь одно слово Сибил:

— Иди!

Она помчалась прочь, словно все собаки преисподней кусали ее за пятки. Алане безумно хотелось убежать вместе с ней, но она осталась стоять, скрывая дрожь страха, разумеется. Меррик не простит ей затеянный побег.

— Напрашиваешься на неприятности? Скажи-ка, ты и вправду надеялась удрать?

Мягкий тон его голоса, однако, не скрывал гнева. Подбородок Аланы вздернулся. Во имя Господа, она не покажет своего страха ни перед ним, ни перед кем-либо еще из норманнов.

— Да!

— Можешь бежать хоть на край земли, все равно я найду тебя, саксонка!

— Для чего, норманн?

Его глаза потемнели.

— Для того, — мрачно заявил он, чтобы ты пожалела, что я нашел тебя.

Дрожь пронзила все ее тело. Уж в этом-то Алана не сомневалась. И в голосе, и в выражении лица Меррика чувствовалась несгибаемая воля.

В одно мгновение она возненавидела его так, как никогда никого на свете, потому что заносчивость и высокомерие этого человека были безграничны.

— А теперь я скажу тебе, норманн, что не буду перед тобой унижаться и молить тебя о пощаде, потому что знаю: ты не способен проявить милосердие!

— Милосердие? — резко переспросил он. — Леди, вы живы! Ваша сестра жива, и многие из людей лорда Кервейна остались в живых. Погибли лишь те, кто поднял против Нас меч. Я повторяю тебе, саксонка, твоя участь, как и участь твоей сестры, мота быть куда хуже, если бы вы оказалась во власти гораздо боле жестокого господина, чем я.

Алана не ответила. Он натянуто улыбнулся.

— Твои глаза пылают огнем, саксонка. Если бы ты могла уничтожить меня взглядом, я бы уже лежал и могиле. Хорошо, что сейчас у тебя нет кинжала.

Алана снова потеряла голову от ярости.

— Так знай же, норманн! Ты забрал у меня кинжал. Но я умело обращаюсь также с луком и стрелами.

Меррик склонил темноволосую голову.

— Угроза! — холодно отметил он. Что ж, должен и я пригрозить тебе, саксонка: больше я не потерплю попыток побега! Если подобное случится вновь, обещаю… нет, клянусь ты пожалеешь.

Алана рассвирепела. Будь проклят этот норманн! Если он собирается убить ее, зачем продлевать мучения?

— Черт бы тебя побрал, — с жаром выпалила она. — И почему только ты не остался в своей Нормандии? Если бы не ты, мой отец был бы сейчас жив.

Он плотно сжал зубы.

— Я понимаю, ты скорбишь по отцу, но ведь погибли и многие мои воины. Все теперь по другому, и жизнь никогда уже не будет прежней. Именно это я сказал тебе сегодня утром. Мы, норманн, завоеватели, вы, саксы, побежденные. Мир устроен по законам поражений и побед, так живут люди. Саксы должны покориться нам, иначе неизбежно новое кровопролитие.

— Покориться? Никогда! — воскликнула она. — Если хочешь убить меня, убивай сейчас!

Он рассмеялся, словно она сказала что-то чрезвычайно смешное.

— И не подумаю, саксонка. Я могу вообразить множество гораздо более приятных для меня вещей, нежели твоя смерть, и однажды ты в этом убедишься!

Он медленно обошел вокруг нее, пока снова не оказался лицом к лицу с девушкой. Они стояли совсем близко друг от друга — слишком близко. Меррик неподвижно застыл, и сердце Аланы бешено забилось. В его глазах отражались мысли о таких непристойных вольностях, на какие не осмелился бы никто другой. Он раздевал ее донага взглядом, и…

Осознание страшной неизбежности захлестнуло ее. Теперь она хорошо понимала, очень хорошо понимала, что у него на уме… Он прикоснулся к ней… уже не взглядом, нет… то было прикосновение сильных рук…

А руки Аланы похолодели, как лед. Спрятав ладони в складках юбки, она подавила приступ головокружения. Каким-то образом удалось ей протолкнуть слова через сжавшееся горло:

— Пожалуйста, — прошептала она. — Скажи, что ту от меня хочешь?

Он улыбнулся, как будто читал мысли и знал все ее опасения.

— Думаю, ты сама это знаешь, саксонка. — Пальцы девушки вцепились в ткань юбки.

— Нет, — слабым голосом вымолвила она. — Ты не можешь…

Дьявольская улыбка на губах Меррика стала шире.

— Могу, — тихо произнес он, — потому что я захватил замок Бринвальд и заявил о своем праве получить все, чем владел некогда Кервейн, И я желаю теперь заполучить и тебя, саксонка.

Глава 4

Меррик был очень сердит, просто, разъярен. Алана чувствовала это всем своим существом. Она знала: он ее презирает, хотя и хорошо: скрывает свое презрение. Как это о нем сказал Рауль? «Одарен природой: силен как бык». Волны тревоги проносились в душе. Ледяные пальцы страха сжимали сердце. Оказаться на одном ложе с бешеным норманном? Вряд ли он проявит к ней нежность. Она все еще ощущала на себе тяжесть его твердого тела, прижимающего к мшистой почве. Воспоминание об окровавленных бедрах Хавизы пронеслось в сознании. Как же выдержать это? Как остановить? Бежать бесполезно. В глубине души Алана понимала, что все попытки окажутся неудачей. Но был ли у нее выбор?

Алана круто повернулась и помчалась прочь. Рыцарь был так проворен, что поймал ее за пару шагов и уверенно притянул к себе. Алана была вне себя от ярости.

— Оставь меня в покое, проклятый норманн!

Она подняла кулаки, намереваясь обрушить град ударов на своего противника, однако и это ей не удалось. Не успела она опомниться, как Меррик перекинул ее через свое широкое плечо, словно мешок с зерном. Он поднимался по винтовой лестнице, шагая через две ступеньки. Голова у Аланы закружилась, с каждым шагом твердое плечо все сильнее давило ей на грудь, дышать становилось невозможно. Когда, наконец, сильные руки поставили ее на ноги, перед глазами все кружилось, колени подкашивались. Девушка на ощупь искала опору, пока пальцы не коснулись мужской руки, покрытой жесткими волосками. Она не осознавала, что тянулась к нему, своему мучителю. Алана отдернула, руку, будто обожглась.

Его смех хлестнул ее. Распрямившись, она возмущенно глянула на него и отвернулась. У противоположной стены возвышалась огромная, кровать, заваленная мехами. Выпуклый щит и страшный на вид меч занимали один из углов комнаты, обстановка которой была по-мужски аскетична — это была спальня Меррика. С замиранием сердца Алана поняла, что завоеватель принес ее в свои покои

В очаге горел жаркий огонь. Изо всех сил стараясь сохранить присутствие духа, девушка в поисках тепла придвинулась к очагу. Она быстро обернулась, услышав, как задвигается засов на широкой дубовой двери, и содрогнулась при виде повернувшегося к ней лицом Меррика. Он наблюдал за ней, уперев руки в бедра. Поза была настолько самоуверенной и властной, что Алану охватил гнев.

Каким-то чудом она нашла в себе силы храбро вздернуть подбородок.

— Тебе все никак не надоест возиться со строптивой саксонской девчонкой, норманн? Его спокойная улыбка сводила с ума:

— Знай ты меня лучше, поняла бы: нет мне нужды брать силой то, что можно получить с помощью нежных слов и поцелуев. И уж конечно, это сулит гораздо больше удовольствия.

Губы Аланы скривились.

— Ах, да; Рауль сказал, что норманнские девушки, так падают к твоим ногам. Но если со мной подобное случатся, то знай, норманн, это из-за обморока, вызванного отвращением.

Улыбка не исчезла с лица Меррика, но глаза стали беспредельно холодными. Однако когда он заговорил, голос звучал любезно:

— Леди, на вашем месте я бы продумал свою линию поведения, потому что однажды я вполне могу поддаться искушению и покажу вам, что об отвращении не может быть и речи.

Он был прав. Она не понимала, что поддразнивать — то же самое, что и соблазнять. Алана нервно облизнула губы и мудро промолчала. Она настороженно поглядывала на рыцаря, подошедшего к необъятному квадратному столику перед очагом, на котором стояла бутыль с вином. Меррик щедрой рукой наполнил кубок. Он поднял его, осушил до дна и вытер губы тыльной стороной ладони, не отрывая от девушки глаз.

По правде говоря, Алана совершенно растерялась. Ее отец был добрым человеком, обычно в не повышал голоса, но мог проявить твердость, когда того требовали обстоятельства, однако жестокость — никогда. И селяне Бринвальда хотя и проявляли к ней временами грубость и непочтительность, были всего лишь крестьянами, а не солдатами. Меррик же… он воин до мозга костей. В нем Алана угадывала чрезвычайную жестокость и пугающее бессердечие.

Он медленно направился к ней. Чем ближе он подходил, тем больше цепенела девушка. Он остановился, лишь когда приблизился к Алане вплотную. Смутная тревога охватила ее, и в который раз вновь поразила необыкновенная мощь этого человека. Меррик был таким высоким, что Алана едва доставала ему до плеча. Ее взгляд упирался в середину широкой груди. Меррик заставлял Алану чувствовать себя слабой, легко уязвимой и беспомощной, чего она очень не любила.

— Я хотел бы убедиться, что все понимаю верно, саксонка. Оказавшись в моих объятиях, будешь ли ты чувствовать только отвращение?

Она подняла на него глаза. Меррик стоял так близко, что пришлось откинуть голову, чтобы встретиться с ним взглядом.

— Да! — подтвердила Алана. — Одно отвращение! Меррик приподнял бровь.

— Будем честны, саксонка! Я не так ух неприятен внешне и, разумеется, не прокаженный. Напротив, многие женщины находят меня весьма привлекательным.

У Аланы перехватило дыхание. О, никогда еще не встречала она столь хвастливого мужчину! Необдуманно и весьма безрассудно она заявила:

— Ты говоришь, что не считаешь себя прокаженным, а я говорю, что ты хуже прокаженного!

— А, — небрежно обронил он, — оставь, пожалуйста, я-то подозреваю, что ты на самом деле можешь оказаться сокровищем. Так давай начнем, пожалуй, и для начала я прошу тебя о поцелуе.

— Просишь? — возмущенно вскрикнула девушка. — Ложь! Это на тебя не похоже. Вы, норманны, берете сами все, что захотите. И не поцелуй тебе нужен, а гораздо большее! Так знай же, норманн, я не хочу тебя. Слышишь, не хочу!

Их взгляды яростно скрестились. Рот рыцаря угрюмо сжался. В глазах полыхал голубой огонь. Однако, к удивлению Аланы, он ничего не сказал. Когда Меррик вернулся к столу, она тихо вздохнула от облегчения. Он снова протянул руку к кубку и повернулся к ней спиной. Произнес рыцарь совсем не то, что Алана ожидала услышать:

— Война окончилась, — как ни в чем небывало сказал Меррик — Вильгельм постарается, что6ы на этой земле воцарился мир. Думаю, нам с тобой тоже не стоит враждовать, — он высоко поднял кубок в насмешливом приветствии. — За норманнов. За саксов. За союз! В самом деле… в эту ночь, сдается мне, начнется объединение. У Аланы перехватило дыхание. О, как жестоко он насмехается над ней, а она уж подумала, было, что он смягчился!.. Этого вынести Алана больше не могла. Она бросила взгляд на дверь. Он улыбнулся, поистине дьявольской улыбкой! От волнения у нее пересохло во рту. Огонь в очаге согревал ей спину. Никогда за всю жизнь не могла Алана представить, что внутри тела может разливаться такой холод, будто в жилах текут ледяные потоки.

Внезапно Меррик оказался перед ней. Она вздрогнула, когда сильные руки опустились ей на плечи. Алана стояла, как пойманная лань, ожидая, сама не зная чего.

В следующую секунду она услышала его ледяной шепот:

— Я терпеливый человек, саксонка, но ты испытываешь мое терпение бесконечно, — его губы почти касались ее щеки.

Улыбка исчезла с лица Меррика. Скулы казались высеченными из дуба, во взгляде светилась жестокость и непреклонность. Алана сделала резкое движение, попытавшись вырваться. Его руки сразу же скользнули ниже и обхватили ее бедра.

— Стой смирно, — прошипел он.

Сердце Аланы забилось сильнее, а воздух вдруг стал обжигающе горяч. Рыцарь держал ее крепко, объятие было тесным, но боли не причиняло. Однако ей был ненавистен бесстыжий нахальный взгляд, словно срывавший с нее одежду… Своим взглядом Меррик невозмутимо давал понять, чего вскоре потребуют его руки.

Прикосновение жгло Алане и тело, и душу. Сильные руки уверенно скользнули и… замерли. Алана судорожно втянула в себя воздух: большие пальцы рук Меррика опустились на выступающие кончики грудей. Дотронулся ли он на самом деле до ее сосков… или это всего лишь плод воображения? Жар стыда охватил девушку.

Сдавленный стон вырвался из ее груди — отчаянная мольба:

— Не делай этого, — прошептала она. — Пожалуйста, не надо.

Выражение его лица стало еще более жестким. Руки мужчины обхватили ее спину, оказавшись неожиданно твердыми, как железные кандалы. Еле слышно он произнес:

— Тебе не удастся снова сбежать от меня, саксонка

Взгляд рыцаря стал властным. Потрясенная неведомыми ранее чувствами и ощущениями, Алана обнаружила, что не может ни двинуться с места, ни вымолвить слово. Но, увы, Меррик счел ее молчание признаком упрямого сопротивления.

Он слегка встряхнул девушку:

— Ты боишься меня, саксонка?

— Нет! — выкрикнула она.

Слова сорвались с губ, но глаза говорили об обратном. Они были огромными, распахнутыми и темными, словно бездонные зеленые озера. Гнев, Меррика утих, ему на смену пришло что-то совсем другое, не похожее на негодование… но что именно, Алана не могла понять.

А Меррик думал: «Невозможно вот так прикасаться к этой саксонке и при этом ничего не чувствовать. Под оборванной одеждой ему не составляло труда разглядеть ее красоту. Губы, нежно розовые и влажные, как английская роза, были приоткрыты от волнения. Желание пронзило Меррика подобно стреле. Дикая, необузданная страсть закипала в груди. Острое ощущение нахлынуло, когда девушка оказалась в его объятиях. Она была такой тоненькой, что он мог охватить ладонями ее талию. Маленькая, беззащитная…

Меррик угрюмо напомнил себе, что хотя девушка и бедна и одежда ее оборванна, едва ли она вызывает у него жалость. Гордая саксонка.

Он знал, что не возьмет ее сейчас, но испытывал определенно приятное чувство оттого, что она-то этого не знала! Меррик улыбнулся, заметив всплеск страха в ее глазах. Она попыталась поскорее скрыть его, но старания были напрасны. Он чуть сильнее сжал ее талию.

— Так ты говоришь, что не хочешь меня? Тогда послушай, саксонка! Если я того пожелаю, то в мгновение ока подомну тебя под себя. Ты понимаешь это, не так ли.

На этот раз Алана не стала лукавить:

— Да, — порывисто ответила она. Меррик отпустил ее.

— Как бы то ни было, я устал и мечтаю отдохнуть на своем ложе. На твоем месте я сделал бы то же самое, — он взял с постели груду мехов и сунул ей в руки

Алана схватила меха, все еще не совсем понимая, чего же он от нее хочет. Не обращая внимания на девушку, Меррик стянул через голову рубаху и небрежно бросил ее на пол. Алана в оцепенении смотрела на широкую грудь, поросшую густыми и темными завитками волос. Рыцарь занялся кожаными ремешками, которые поддерживали штаны. Девушка задержала дыхание. Боже милостивый не станет же он раздеваться догола! Но, казалось, Меррик останавливаться не собирается…

Он и не остановился.

Рот у Аланы приоткрылся. Меррик был невероятно тонок в поясе, на руках выступали бугры мышц. Когда он нагнулся и стянул подштанники, спина выгнулась бронзовой дугой. У нее мелькнула мысль, что тело этого мужчины сочетает в себе силу и грацию. Он выпрямился, бесстыдно явив ее взору свою наготу. Сердце девушки, казалось, остановилось. Меррик отвернулся и забрался в постель. Из груди Аланы вырвался вздох.

Он приподнялся на локте.

— Приглашаю тебя занять место в постели рядом со мной. Сегодня вечером я склонен к великодушию и предоставляю тебе право выбора, саксонка.

— Только теперь Алана осознала, что, замерев, безмолвно стоит посередине комнаты, сжимая в руках охапку мехов. Ее щеки ярко запылали. Она была чрезвычайно смущена тем, что откровенно разглядывала мужчину и была застигнута им врасплох. Но, услышав слова Меррика, она повернулась к нему спиной и с замиранием сердца опустилась на пол, перед очагом. Алана свернулась клубочком и натянула меховое одеяло на голову, С другого конца комнаты донесся низкий мужской смех. Потом все звуки стихли.

Алана дрожала, хотя в комнате было тепло и сухо. Она отчаянно пыталась унять бешеное сердцебиение, Алана никак не могла прийти в себя от удивления, что Меррик оставил ее в покое. Она была убеждена: он привел ее в свою комнату с намерением овладеть. Однако… ей дарована передышка.

Она не знала почему. И незачем знать или догадываться, дрожа, решила Алана, потому что угроза оказаться изнасилованной по-прежнему висит над ней. Как это сказал о нем Обри? «…самое ужасное дьяволово отродье, одним своим взглядом он может снести голову с плеч у любого».

Алана не привыкла быстро проникаться доверием к незнакомым людям, а Меррик к тому же был врагом. Она напомнила себе об осторожности. Он еще не показал свой дьявольский облик в должной мере, но, несомненно, Меррик — исчадие преисподней. Она ему не доверяла. Не осмеливалась доверять.

Он был неподалеку, в одной с ней комнате, и беспокойство не оставляло Алану, тревожные мысли, переплетаясь, крутились в сознании, словно не находя выхода. И хотя она решила не смыкать глаз, вскоре ее тело расслабилось. Девушка заснула глубоким сном, и ее не тревожили сновидения.

Размытый солнечный свет уже проникал сквозь ставни, когда Алана проснулась на следующее утро. Какое-то мгновение она лежала неподвижно, пытаясь понять, где находится. Потом вдруг яркие воспоминания о вчерашнем дне обрушились на нее. С бьющимся сердцем она вскочила на колени, прижимая меховое одеяло к груди.

Однако поспешность была излишней: Алана оказалась в комнате одна. Она с трудом поднялась, потирая спину и окидывая недовольным взглядом свое жесткое ложе. Разумеется, высокомерный негодяй выбрал для себя мягкую постель, полагая, что она по праву принадлежит ему, как и все в Бринвальде. Но Алана могла считать себя счастливицей — она предпочитала спать на холодном каменном полу, лишь бы не делить ложе с норманнским зверем.

Девушка расправила на себе одежду и умылась — воду она нашла в небольшом тазу, — затем распустила косу и попробовала пальцами, как гребнем, расчесать волосы. Она не стала заплетать вновь косу, а просто перебросила волосы через одно плечо. Алана помедлила, размышляя, чего же хотел от нее Меррик. Она была очень рада, что его нет в комнате, и, по правде говоря, не испытывала никакого желания отправляться на поиски этого властолюбца. С другой стороны, Алана боялась рассердить грозного повелителя: возможно, сейчас где-то требуется ее присутствие. Она не хотела, чтобы он думал, будто она, дрожа от страха, скрывается в его комнате. Алана уже совсем было решилась выйти, как вдруг дверь распахнулась.

На пороге стоял Меррик, его высокая сильная фигура едва вписывалась в дверной проем.

Алана, непроизвольно отступила, когда он шагнул к ней.

— Меррик не стал терять — времени на то, чтобы окидывать ее взглядом.

— А, ты ухе встала! Как раз вовремя! — голос и улыбка были сердечными, но показались Алане фальшивыми. — Я уж решил, ты собираешься нежиться в постели весь день напролет.

Алана открыла рот, намереваясь ответить как можно язвительнее, но неожиданно вслед за Мерриком в комнату вошел тот поразительно похожий на него долговязый парень, которого она видела вчера во дворе, — его племянник Симон. Скрестив на груди руки, Алана смотрела, как юноша ставит поднос с едой на стол. Она ему несмело улыбнулась, но Симон не обратил на нее никакого внимания.

Когда он вышел, Меррик жестом пригласил Алану к столу:

— Я думаю, ты должна быть голодна, саксонка.

Алана колебалась. На подносе щедрой рукой был разложен хлеб, от запаха которого у девушки потекли слюнки. Был там и сыр. Голод немилосердно терзал желудок, напоминая, что вчера ей так и не удалось как следует поесть. Сибил дала ей кусок баранины, но она так нервничала, что не смогла его съесть и, откусив пару раз, скормила мясо дворняжкам, бродившим в зале.

Однако Алана враждебно глянула на Меррика, не понимая, с чего это вдруг он стал так заботиться о ней… вернее, она поняла, какова причина.

— Ты прав, норманн. Я голодна. Но могу лишь гадать, чем должна буду отплатить тебе да еду.

Его глаза удивленно блеснули: она застала его врасплох. Меррик улыбнулся — той самой опасной улыбкой, которая так хорошо была ей знакома.

— Наверное, лучше задать вопрос по-другому, саксонка: что я потребую от тебя в уплату?

Взгляд рыцаря упал на ее грудь. Алана подавила желание прикрыть грудь руками, потому что знала, тонкая рубашка не скрывает женственных форм. Лицо девушки вспыхнуло, в то время как тело оцепенело.

Меррик рассмеялся

— Жаль, саксонка, что, как я вижу, тебя не радует сделка.

— Не радует? — она высоко держала голову, несмотря на то, что душа сникла. — Не заблуждайся, норманн. Подобная сделка может вызвать у меня лишь отвращение.

Улыбка исчезла с лица норманна, и на мгновение появилось выражение недовольства. Однако заговорил он более-менее любезно.

— Вижу за ночь твой язычок стал, лишь острее. Возможно, твое настроение изменится к лучшему, если ты перестанешь поститься.

Взгляд Аланы вернулся к подносу. Она не заметила, что Меррик проницательно отметил в ее глазах голодный блеск, скрыть который ей не удалось.

Он мягко подтолкнул ее к подносу. Отломив кусок хлеба и отрезав своим кинжалом сыр, Меррик положил еду прямо перед девушкой.

— Ешь, проворчал он. Не такой уж я зверь, как ты думаешь, и не стану накидываться на тебя в уплату за завтрак. Подкрепиться же тебе крайне, необходимо.

Алана вспыхнула. Она всегда была стройной, но никогда ее тело не доходило до такой худобы, как сейчас. Девушка села на пододвинутый им стул. Коснувшись ломтя хлеба, она бросила на Меррика испытующий взгляд из-под ресниц.

— Еды здесь хватит для нас обоих, — прошептала она. — Я бы могла поделиться — Он покачал головой.

— В этом нет необходимости. Ешь и ни о чём больше не думай, — голос звучал резко, но не сердито.

И все же Алана почувствовала облегчение, когда он повернулся к ней спиной и занялся огнем в очаге. Хрустя хлебной корочкой, она наблюдала за Мерриком, расхаживающим по комнате. Свет хлынул в окно, когда он растворил ставни. Меррик долго стоял спиной к Алане, и она даже почти забыла о нем, утоляя голод.

Он подошел к столу, когда она заканчивала есть. Обнаружив, что рыцарь стоит рядом, Алана разволновалась и, положив недоеденный кусок на поднос, встала. К ее удивлению, Меррик протянул руку забрать поднос.

— Я сама отнесу поднос на кухню, — быстро сказала Алана. — Я там, конечно, понадоблюсь…

Но Меррик покачал головой:

— Ты будешь прислуживать за ужином, а сейчас занимайся, чем хочешь, лицо его вдруг стало суровым. — Но не покидай замок! — предостерег он, — потому что в случае повторной попытки побега… помни, я поклялся тебе…

Те добрые чувства, что начали пробуждаться в ее душе, мгновенно исчезли.

— Нет необходимости напоминать мне об этом, — с горечью проговорила она. — Я пожалею, не так ли?

Кривая усмешка искривила черты лица Меррика. У двери он искоса глянул на Алану.

— Мне нравится, что мы так хорошо понимаем друг друга, саксонка.

Алана сжала губы. Как только он вышел, она хлопнула ладонью по столу. Воинственное настроение снова овладело ею.

— Ему нравится! — яростно отозвалась она. Какой же он наглец… самоуверенный негодяй… такой же, как хозяин, которому он служит, — дьявол!

Не сразу стихла вспышка негодования. Алана долго металась по комнате, меряя ее шагами из угла в угол. Мягкая линия рта гневно исказилась, когда она остановилась у окна. Алана бросила взгляд во двор.

В таком большом замке, как Бринвальд, всегда была нужда в свечах и факелах, и посреди двора группа женщин как раз была занята их изготовлением. Одни очищали камыш, другие окунали мягкую массу в жир. Возле конюшни слуги выводили господских лошадей.

Но вдруг все задвигалось быстрее: у ворот появились норманнские воины. Они покрикивали и раздавали указания. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять: захватчики рассержены. В глаза Аланы бросилась поношенная коричневая рубаха, неопрятные седые волосы и опущенные плечи. Сдавленный крик сорвался с губ.

Человек, окруженный рассерженными норманнскими воинами, был никто иной, как Обри.

Глава 5

Спустя несколько секунд, она уже выскочила во двор и бросилась к старику, прокладывая себе путь в начавшей собираться толпе. Несколько воинов окружали Обри.

Алана выбежала с непокрытой головой, босая. Волосы развевались у нее за спиной, как золотисто-солнечное знамя. Острые камни и сучки врезались в подошвы, но, она не обращала на боль внимания.

— Стой! — крикнул один из норманнов.

Алана слышала, как Обри отвечал дрожащим от ярости голосом:

— Меня не остановить ни тебе, ни всему вашему войску! Я хочу видеть девушку Алану, ее вчера привез в замок злодей Меррик.

Старик поднял свой посох и стукнул им по щиколотке ближайшего воина. Тот не удержался на ногах. Сердце у Аланы сжалось от ужаса, потому что воин моментально вновь оказался на ногах, и на этот раз с мечом в руке.

— Нет! — крикнула она изо всех сил. — Оставьте! Оставьте его в покое, говорю я вам!

Ее грудь высоко вздымалась, когда она, наконец: пробилась в первые ряды собравшихся людей. Алана бросила на Обри быстрый взгляд. Хвала Господу, старик здоров, только на виске виднелся запекшийся кровоподтек.

— Кто ты, девушка? — спросил воин.

— Я та, кого он ищет, — запыхавшись, ответила она. — Я Алана.

— Он клянется перебить всех норманнов, — продолжал воин. — Мы не потерпим угроз! Старика следует наказать, чтобы неповадно было распускать язык. Ярость зажглась в глазах девушки.

— Не смей! Бели кто-либо из вас прикоснется к нему, клянусь, гореть вам всем в геенне, огненной!

Шепот пронесся по толпе. Кое-кто из саксов перекрестился, что не осталось незамеченным норманнскими воинами.

Заметила это и Алана. На нее снизошло озарение. Ее проклятие может стать спасением для Обри! Она медленно подняла голову и взглядом окинула толпу

— Если не верите мне, спросите их! — она показала на изможденную трудом прачку. — Спросите ее! И его! — показала она на кузнеца. Прачка не замедлила подтвердить слова Аланы, утвердительно кивнув:

— Все верно, верно, — торопливо сказала женщина. Как скажет, так оно и будет! С младенческих лет это у нее. Не от Бога девчонка, хоть и дочь лорда.

Ну да, — подтвердил кузнец. — Ведьма она. Все это знают. Норманнские воины разволновались. Некоторые из них даже отступили на пару шагов. Взяв себя в руки, Алана помолилась, чтобы Бог простил ее за обман.

— Видите? — продолжала она смело, хотя на самом деле была страшно напугана. — Отпустите же старика! Иначе я всех вас превращу… в козлов!

В толпе шептались. Норманны тревожно посматривали друг на друга. Среди них не нашлось никого, кто посмел бы и дальше перечить ведьме.

— Да, — дерзко продолжала Алана. — Скорее всего, я так и сделаю, даже вашего лорда не пощажу!

— В самом деле? — раздался суровый голос у нее за спиной. — Как это интересно, саксонка!

К ней подошел Меррик. Сердце Аланы бешено забилось. Она понимала, что Меррика так легко не запугать, как его воинов.

Увы, она оказалась права. Он подал знак ближайшему воину.

— Отведи старика в зал и жди моего приказа.

Алане показалось, что кровь застыла у нее в жилах. В словах Меррика ей послышался зловещий намек, но и эта мысль улетучилась, когда рука грозного рыцаря властно сжала ее локоть, как железными клещами. Несмотря на сопротивление, пользуясь своим преимуществом в силе, он решительно втащил ее в зал и затем вверх по лестнице — прямиком в свои покои. Меррик швырнул девушку в комнату и захлопнул за собой дверь.

Алана, похолодев, встала посреди, комнаты, скрестив на груди руки. Поза у нее казалась вызывающей. Однако на самом деле девушка была так напугана, что боялась пошевелиться. Снова она разгневала его! Не приходилось в этом сомневаться, достаточно было взглянуть на мрачное, как грозовая туча, лицо.

— Неприятности тянутся за тобой, будто штормовой ветер с моря, саксонка! — голос был таким же жестким, как взгляд. — Я начинаю жалеть, что не оставил тебя в лесу.

Он повернулся, намереваясь выйти.

— Подожди! — крикнула Алана. — Как ты поступишь с Обри?

Меррик обернулся, лицо застыло, словно каменное.

Руки девушки нервно теребили юбку.

— Ты ведь не причинишь ему зла, правда? Он ничего плохого тебе не сделал.

Глаза рыцаря сузились.

— Я не обязан отчитываться перед тобой, саксонка, и не вижу необходимости отвечать.

Выражение лица Меррика было таким грозным, что Алану охватил ужас. Она не шевельнулась, но глаза смотрели на него с немой мольбой.

— Пожалуйста, я должна знать. В самом деле, он не сделал ничего дурного. Меррик молчал. Горячая боль обожгла ей горло.

— Сегодня утром ты спросил, что я отдам тебе в уплату. Тогда у меня не было ответа. Но если отпустишь Обри, я… я отдам себя в твои руки, уповая на милость.

Он продолжал молчать. Алана облизнула губы.

— Ты; слышишь меня, норманн? Я сдамся… на твою милость. Ты будешь волен… делать со мной все, что захочешь.

— На, мою милость! А разве мне знакомо милосердие?

— Тогда я обречена, — прошептала она. Сердце у нее сжималось от мучительной боли.

Может быть, она уже погибла. А он еще издевается над ней! Голубой огонь полыхал в его глазах.

— Как же ты забывчива, — насмехался рыцарь. — Ты не можешь торговаться, саксонка, потому что тебе нечего мне предложить! Я буду делать все, что захочу и когда захочу, невзирая на твое позволение-непозволение. Ты в моей власти, совершенно и целиком зависишь от моего милосердия! И так будет всегда. Не обманывай себя, полагая, что я прощу тебя. Не заблуждайся! Я разберусь с тобой… но позже.

Меррик ушел. На мгновение Алана застыла, потом бросилась к двери и постаралась ее открыть. Крик бессильной ярости вырвался у нее из груди. Она рухнула на пол, обливаясь слезами негодования. Норманн запер ее!

Прошло много времени, прежде чем Алана услышала звук отодвигаемого засова, и подняла глаза. Она сидела за столом, опершись лбом на руки. Дверь, скрипнув, медленно открылась. На пороге стоял Симон. В руках он держал поднос, но в комнату юноша не вошел.

Он протянул поднос Алане.

После того как поедите, миледи, вам следует спуститься в зал, чтобы помочь слугам подать ужин. Так распорядился милорд, сообщил ей парнишка холодным тоном.

«Миледи!» В любое другое время Алану рассмешило бы подобное обращение, но сейчас на сердце давили изнеможение и печаль. Она слабо улыбнулась и, встала.

— Спасибо, Симон, — Алана взяла у него из рук поднос, подумав, что паренек, когда вырастет, станет красивым и привлекательным молодым человеком.

Он будет похож на своего дядю… Она резко оборвала себя. Меррик… привлекательный? Боже милостивый, как это ей в голову взбрело?

Алана едва притронулась к еде, хотя и попробовала заставить себя что-либо съесть. Не тратя времени зря, она спустилась вниз в дымную кухню. Не успела она войти, как ее заметила Сибил. Сестра сразу же оказалась рядом. Подбоченясь, Сибил устремила на Алану сверкающий взгляд.

— Вот и ты! — выпалила она. — Известно ли тебе, что все уже в замке знают, как ты утром защищала старика? Можно не сомневаться, скоро меня начнут называть дочерью дьявола только из-за того, что ты моя сводная сестра! Всем хорошо известно, что это твоя мать передала тебе проклятие Господа, а наш отец тут ни при чем. «Дочь дьявола» — «Проклятие Господа»… Выдержка начала отказывать Алане.

— Можешь говорить обо мне все, что угодно, Сибил, — сказала она, сверкнув глазами. — Что же касается моей матери, то ты сама знаешь, не свете души добрее. Так что больше ничего не говори о ней.

Сибил возмущенно фыркнула.

— Иначе — что? Что ты сделаешь, Алана? Превратишь меня в козла?

«Сестрица, в этом тебе не моя помощь», — сердито решила про себя Алана и сразу же устыдилась недостойной мысли. Злорадство было ей совершенно не свойственно. Она уж хотела было как-нибудь сгладить неприятный для обеих разговор, но Сибил схватила поднос и умчалась.

Слова сестры глубоко ранили Алану. Она сказала себе, что не стоит расстраиваться из-за нарочитой жестокости Сибил. Сколько раз она видела, что леди Ровена столь же бессердечно обращалась с ее матерью! И потому Алана совсем не удивилась, что Сибил подчеркнуто не обращала на нее внимания на протяжении всего вечера.

Снова служанки без конца сновали между кухней и залом, таская большие подносы с едой и кувшины с элем. Сборище было чуть менее шумным, чем накануне. Неоднократно Алана замечала, что стала предметом тайного обсуждения и осторожных взглядов. По крайней мере, теперь никто не осмеливался щипать ее за грудь и шлепать, как прошлым вечером.

Но был еще и Меррик. Ему прислуживала Сибил, хвала Господу! Однако время от времени Алана чувствовала на себе его пронизывающий взгляд. Взгляд колол ей спину — сотни маленьких кинжалов вонзались в тело. Обещание звучало в ушах:

«Не заблуждайся, саксонка, я разберусь с тобой… но позже». При одной только мысли об этом все внутри у нее сжималось от страха. Она слышала немало рассказов о порочности норманнов. Да она и сама видела в деревне, что вытворяли завоеватели.

Самое меньшее зло, которое он мог бы причинить ей, это избить ее сам или приказать избить своему воину Он мог также отрезать с язык… Алана боялась думать, какому еще наказанию она может быть подвергнута.

В любом случае у нее не было сомнений, что Меррик сегодня не даст ей уйти от возмездия, как прошлой ночью.

Уже было поздно, когда жалкой цепочкой в зал вошли саксы. Сердцем Алана рванулась к ним, чувствуя их телесное изнеможение и душевную боль. На одного из них девушка обратила особое внимание. Его одежда была разорвана и перепачкана кровью, ноги и руки закованы в цепи. Пристально вглядевшись в пленного сакса, Алана узнала, кто это.

То был Радберн, самый стойкий и храбрый из ратников ее отца. Рыцарь происходил из благородного семейства, его отец был эрлом в южной части Англии.

Чувство облегчения охватило Алану, ведь она так печалилась, думая, что и Радберн тоже убит норманнами. Мучительная память вернула ее назад, в те годы, когда она, достигнув девичества, думала о муже и детях… И в мечтах видела своим мужем… да, именно этого мужчину. Мыслями о нем в те были наполнялись и ее ум, и сердце.

0н был таким высоким, таким сильным, смелым… В глубине души Алана понимала, сколь глупы были ее фантазии. И все-таки она обожала Радберна издали. Он всегда проявлял к ней почтение и учтивость и был обходителен, когда им доводилось встречаться. А однажды… однажды она поймала на себе его взгляд, в котором было что-то необычное… что-то чудесное! Но когда Алана увидела Радберна с богатой вдовой из Йорка, мечтам ее был нанесен: сокрушительный удар.

И, кроме того, Алана понимала: не имело значения, что ее отец — лорд Кервейн Бринвальдский. Для Радберна, как и для любого другого человека знатного происхождения, она, незаконнорожденная, была всего лишь простой крестьянкой.

Скоро норманны стали покидать зал. Алана быстро осмотрелась. Радберн сидел, прислонившись к стене. Торопливо бросив взгляд по сторонам, она стянула баранью ножку со стола и спрятала в складках юбки. Девушка торопливо пересекла комнату.

Радберн поднял голову, когда она приблизилась. Удивление отразилось на его лице.

— Алана!

Она опустилась на колени и, не говоря ни слова, протянула баранью ножку. Алана не обиделась, что молодой человек не поблагодарил ее. Жадность, с которой он вонзал зубы в сочное мясо, красноречиво свидетельствовала, насколько он голоден. Пока он ел, Алана хранила молчание. Кончив есть, Радберн швырнул кость собакам и вытер руки о рубаху.

Алана не могла отвести глаз от его лица: красное и распухшее, оно было все покрыто синяками и ссадинами. Девушка протянула руку.

— Как…

— Пустяки! — сказал он с сухой усмешкой, заставившей его поморщиться от боли. — Через пару дней все пройдет.

Ее губы возмущенно сжались. Она не находила слов, чтобы излить свою ярость.

Цепи звякнули, когда Радберн коснулся руки Аланы.

— Я видел, как пал твой отец, — мягко сказал он. — Алана, он отважно встретил свою смерть прости, не знаю, что еще можно было бы добавить в таком случае.

Слезы неожиданно навернулись ей на глаза. Радберн неловко похлопал ее по руке.

— Алана…

Она вытерла слезы.

— Все в порядке. Просто… мне ненавистны норманны, заявившиеся к нам. Ненавистно все, что они делают. Наша жизнь никогда не будет прежней.

— Да, это так, — он сжал ее пальцы. — Мы должны смириться, Алана, потому что нам их не одолеть. По крайней мере мы живы, нам повезло, — он поймал ее взгляд.

Алана чувствовала, что Радберн хотел что-то сказать еще, но вдруг поняла: они не одни. Незаметно к ним приблизился Меррик. Он стоял, заложив руки за спину, с напряженным и суровым лицом.

Взгляд Меррика скользнул по девушке.

— Тебе не следует здесь находиться, саксонка!

— Скажите на милость, почему это? Я не пренебрегаю своими обязанностями, — отрезала она.

— Верно, — коротко заметил он. — Однако твоя работа на сегодняшний день еще не закончена. Ты мне немедленно требуешься в моих покоях.

Горячий румянец залил ей щеки. Алана пришла в ярость от того, что Меррик так позорит ее перед Радберном!

Губы Меррика напряженно сжались — о, как напряженно! — но Алане было все равно, сколь велик его гнев.

— Я скоро приду…

— Нет, саксонка. Ты пойдешь со мной сейчас, — он заставил ее подняться.

Алана до боли стиснула зубы

— Прекрати! — прошипела она.

— Нет, леди, не прекращу и предупреждаю тебя: молчи, я не позволю устраивать очередной спектакль.

Меррик подтолкнул ее к лестнице. Ни в голосе, ни в прикосновении рук не было и намека на возможность уступки. Пальцы немилосердно сжимали нежный локоток. Она попыталась высвободиться, но безуспешно.

При свете факелов колеблющиеся тени скользили по стенам, когда они поднимались но лестнице. Оказавшись в комнате Меррика, Алана сразу поняла, что его плохое настроение не улучшилось от того, что ему удалось добиться своего.

. — Я хотел бы знать, саксонка, тот человек в зале… он твой возлюбленный?

Алана задохнулась. Ее возлюбленный!

— Нет! — выпалила она. — Но даже если бы и был им, это не твое дело!

— Я не согласен с тобой, саксонка. Это именно мое дело по той причине, о которой я уже говорил тебе. Я твой лорд и завоеватель, ты принадлежишь мне.

Все еще страдая от испытанного унижения, Алана спросила:

— Почему он в цепях?

— Он опасен.

— Опасен? — возмущенно воскликнула она. — Он избит до крови!

— Женщина! — отозвался Меррик. — Что ты можешь знать об огне, который охватывает мужчин во время битвы? Когда его захватили в плен, он сражался, как дикий медведь. Мои люди заковали Радберна в цепи для усмирения. Не отчаивайся, саксонка, ему повезло: в отличие от многих, он остался в живых. Когда Радберн перестанет представлять для нас опасность и согласится служить новому господину, с него снимут цепи.

— Обри не представлял никакой опасности для твоих людей, однако, без сомнения, они с превеликим удовольствием избили и его тоже, — к своему ужасу Алана не сумела подавить предательскую дрожь в голосе.

Она презирала себя за готовые вот-вот пролиться слезы, но ничего не могла поделать. С трудом ей все-таки удалось сдержать их.

— Обри отослан в свою хижину, саксонка, живым и невредимым, — Меррик пришел в ярость: с какой стати она считает его таким безжалостным?

И не только она! Любой сакс, с которым приходилось ему сталкиваться, был убежден, что новый лорд — настоящее чудовище!

— Саксонка, — продолжая Меррик, — ты, такой же воин, как любой из воинов твоего отца. Ты сражаешься со мной, хотя при тебе нет ни меча, ни щита, и ты, кажется, никогда не устаешь от битв. Только твое оружие — язык. Скажи-ка, поэтому ли тебя называют ведьмой?

— О, как бы ей хотелось выкрикнуть все, что она о нем думает! Но вместо этого Алана постаралась успокоиться, хотя в этот момент была ох как далека от спокойствия.

— Да, я ведьма, — с вызовом подтвердила она. — И тебе следовало бы поостеречься, норманн. Может, я наложу на тебя заклятие! Он улыбнулся, не спуская с Аланы глаз.

— Сдается мне, ты многое умеешь, саксонка и охотница ты превеликая. И ведьма страшная. А иногда напускаешь на себя такой вид, будто знатная леди, владелица замка. Ладно, моих людей ты можешь дурачить своими сказочками, но тебе не удастся поселить страх в моем сердце.

— А тебе не удастся запугать меня, норманн!

Улыбка не сходила с губ Меррика, что доводило Алану до белого каления.

— Ты полагаешь? Страх врага может быть сильным союзником, саксонка. Думаю, ты понимаешь это. Пригрозив моим людям, что превратишь их в козлов, ты обернула их страх против них же самих. Сдается мне, у нас гораздо больше общего, чем ты хотела бы признать.

Продолжая говорить, он подходил все ближе и ближе. Сердце Аланы начало неудержимо биться. Он не остановился, пока не оказался прямо перед девушкой. Она не могла избавиться от ощущения, что находится в западне… и совершенно беспомощна. Алана не могла отвести взгляд от лица Меррика. Оно было словно вырублено из камня. Искорки ярости поблескивали в ледяных глазах. Алану поразила мысль: Меррик так разгневан, что, пожелай он переломить ее, пополам, она хрустнула бы в его руках, как сухой прутик.

Девушка пожалела, что ведет себя так неосторожно

— Ты все еще сердишься, — сказала Алана дрожащим голосом. — Но что мне было делать? Обри — старик. Он пришел в замок не для того, чтобы чинить норманнам неприятности. Он пришел разузнать, жива ли я и все ли со мной в порядке. Я…я не могла позволить твоим воинам обидеть беззащитного, старика!

Меррик ответил не сразу, прежде подумав, что бы сказала, саксонка, если бы узнала, как он восхищается втайне ее смелостью. Он вспомнил, как она, босая, стояла во дворе, бросая гордый вызов его воинам. Тем не менее, он не мог одобрить ее поведений, так как подозревал, что тогда она и дальше будет испытывать терпение своего господина.

Руки Меррика опустились на ее плечи. Она вздрогнула от прикосновения, отшатнулась, но он держал крепко. Алана остро чувствовала силу его рук.

— Ты дрожишь, саксонка? Непокорная женщина не избавлена от страха? Скажи мне, как думаешь, какое наказание я для тебя изберу?

— Я знаю, что ты сделаешь, — отчаянно завила девушка. — Знаю, как: ты меня накажешь.

— О? — высоко поднялась изогнутая бровь. — И как же я накажу тебя, по-твоему?

Алана отвернулась;

— Сам знаешь как, — прошептала она.

— Не знаю. Что я сделаю, как ты считаешь?

— Ты, возьмешь меня, — выпалила она.

— Возьму тебя?

Алана закрыла глаза, внутренне содрогнувшись.

— Да, — еле слышно произнесла она. — Ты… ты возьмешь меня… в свою постель.

Меррик пристально смотрел на девушку. Если б он был оскорблен ее ответом, то немало посмеялся бы. До сих нор женщины, которых он брал, как выразилась саксонка, «в свою постель», получали удовольствие, а не муки и страдания. Но эта явно считала, что подвергнется мучениям.

Когда Алана открыла глаза, Меррик увидел и них лютую ненависть. Она, видимо, не собиралась сдаваться добровольно.

Внезапно, неудержимая ярость охватила его. Саксонка считает его зверем, так не пора ли ему и вести себя, соответственно!

Меррик небрежно дернул ее за рукав.

— Твоя одежда оскорбляет мой взор. Сними-ка свои лохмотья.

Рот у Аланы приоткрылся… и сразу же она резко закрыла его.

— Я… я не сниму!

— А я говорю, снимешь, — он был так же угрюм, как она упряма.

— А если не сниму? Ты изобьешь меня, как избили Радберна твои люди?

Меррик скрипнул зубами.

— Во имя Господа, девушка, ты слишком долго испытываешь мое терпение. Ты сделаешь все, что я велю! Но пока что я прошу тебя — Впрочем, нет, я приказываю снять одежду.

— Я не спи…

— Ну ладно! Ты не позволяешь мне насладиться твоим телом, — он безжалостно отметал отказ, готовый сорваться с ее губ. — Ты отказываешься разделить со мной ложе. «Пожалуйста! Пожалуйста, не надо!» Хорошо, ты можешь не допускать меня до своего тела, но почему бы тебе не позволить мне хотя бы посмотреть на него?

— Бог тебе судья, норманн!

— О, вот это великодушно с твоей стороны! Мои люди думают, что ты ведьма, а вы, саксы, относитесь ко мне, как к самому дьяволу. Так что мы квиты, не так ли? А сейчас, саксонка, раздевайся, и побыстрей. Не мешкайте, леди!

Тон его голоса исключал неповиновение. Медленно, скованно Алана наклонилась, стянула подвязки, потом чулки. Затем сбросила юбки, а следом — ветхую рубашку. Руки девушки дрожали, когда она освобождалась от последнего покрова наготы. Наконец она оказалась совершенно обнаженной — обнаженной… и смущенной.

Ничто не ускользнуло от взгляда холодных и колких глаз. В течение бесконечно долгих секунд он смотрел на нее, сколько хотел, не оставив без внимания ни одну подробность. Осмотр, учиненный им, обжигал Алану чувством стыда. За всю жизнь только мать видела ее безо всякой одежды. Никогда прежде не приходилось ей испытывать такой жгучий стыд. Алана закрыла глаза. Меррик улыбнулся.

— Что бы ты сказала, саксонка, если бы я попросил тебя сделать то же самое со мной? Ее глаза распахнулись.

— Что? — выдохнула она. — Раздеть тебя?

— Да.

Неопределенный звук вырвался из груди Аланы, она сама не знала, почему. Алана представила, как освобождает от одежды его мускулистое тело, как прикасается… Желудок у нее странно сжался. Она содрогнулась, не сознавая, что руки сами по себе поднялись, прикрывая нежные округлости грудей.

— Нет? Ну тогда, в другой раз!

Потрясенная, Алана почувствовала, как Меррик прикоснулся кончиками пальцев к ее пылающим щекам.

— Ты покоришься мне, саксонка, — мягко произнес он. — А сейчас я попрошу у тебя всего лишь один поцелуй.

— Поцелуй? Тебе меня не обмануть! — тихо вскрикнула девушка. — Ты сделаешь все, что захочешь!

— Нет! Если я возьму тебя сейчас, ты станешь изображать из себя жертву. Ты окажешься потерпевшей, а я величайшим злодеем, какого когда либо носила земля.

— А разве ты не злодей? — наступила очередь Аланы свести с Мерриком счеты. — «Мы завоеватели, вы побежденные» — эти слова произнес ты, норманн! И Я — я ненавижу тебя за них!

Меррик равнодушно пропустил последние высказывания девушки мимо ушей.

— А я рад, что ты запомнила эти слова, милая ведьмочка. Но сейчас я все же хотел бы получить поцелуй, и давай насладимся им вместе.

Алана не успела возразить, не успела даже придумать ответ… Сильные руки обхватили ее за спину. Его рот завладел ее губами. Она оказалась так плотно притиснутой к телу Меррика, что ее ноги очутились зажатыми между его мускулистыми, твердыми, как железо, ногами. Сопротивляться было бесполезно. Ее груди прижались к мягкой шерстяной рубашке норманна. Руки же, сжатые в кулаки, были прижаты к его груди. Алана не пыталась бороться с Мерриком, потому что знала: все равно окажется побежденной.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4