Глава 20

Как только за ней со стуком захлопнулась дверь, Джастин обернулся. Мучительная боль полоснула его по сердцу. Ему хотелось выть от ярости и злобы... рычать и рвать землю когтями, подобно зверю, в которого он вдруг превратился.

Он закрыл глаза. Его всего трясло. Но даже сейчас перед его сомкнутыми веками стояла Арабелла. Белое, как мел, лицо ее было искажено от боли, испуг и страдание в ее глазах рвали его сердце на части.

– Иисусе сладчайший, – с мукой в голосе прошептал он. – Что же я наделал?!

Эти слова погребальным звоном отдались у него в голове.

Ублюдок, корчась от жгучего стыда и ненависти к себе, подумал он. Проклятый ублюдок! Никогда еще он не презирал себя, как в эту минуту. Никогда еще не ненавидел себя так, как сейчас. Джастин всегда знал, какие демоны скрываются в его душе. Но до этого дня он и не подозревал, что в нем уже не осталось ни крупицы добра. Не догадывался, в какого злобного, жестокого дьявола он успел превратиться.

Внезапно почувствовав себя усталым и постаревшим, Джастин рухнул в кресло. И только тогда увидел, что по-прежнему сжимает в руках бокал с виски. Судорожно вздохнув, он одним глотком опрокинул и себя его содержимое и с ругательством сморщился, когда огненная жидкость обожгла ему внутренности.

Все потемнело в его душе.

Темнота душила его, и Джастин скорчился в своем кресле, чувствуя себя как в аду.

Волею судьбы она вошла в его жизнь... оказалась в его постели... пробралась в его сердце. Шаг за шагом Арабелла уничтожила все барьеры, которыми он окружил свое сердце. Она сделала то, что не удавалось до нее ни одной женщине... что было не под силу никому, кроме нее...

Только сейчас ему вдруг пришло в голову, что за три недели, прошедшие со времени его свадьбы, он ни разу не испытал того мучительного беспокойства, которое до этого годами отравляло ему жизнь. Каждый новый день приносил ему радость, когда рядом была Арабелла. Утром, открывая глаза, Джастин улыбался, чувствуя радость бытия... упивался счастьем просто от того, что живет, что он молод и полон сил... Казалось, он долгие годы блуждал в темноте и вдруг вышел на свет, увидел перед собой переливающийся яркими красками мир, в котором бурлит жизнь. Это чувство было таким непонятным и новым для Джастина, что он до сих пор не мог привыкнуть к нему.

А ночи... Господи помилуй, какими теперь стали его ночи! Арабелла охотно и радостно кидалась ему в объятия, отдавая ему всю себя без остатка, давая ему все, о чем он просил. И даже больше.

А он? Что сделал он?

Именно то, что она сказала. Он оттолкнул ее.

Джастин до боли закусил губу. Неужели Бог решил наконец заставить его расплатиться за все его грехи? – мрачно подумал он. Наказать его за то, во что он превратился. За всех, кому он причинил зло. За жизнь, которую он вел, за дорогу, на которую он вступил, не думая, куда она приведет его.

И ему уже не суждено измениться, с угрюмой покорностью судьбе подумал Джастин.

Он не смог бы этого сделать, даже если бы захотел.

Даже если бы от этого зависела его собственная жизнь.

Не смог бы – потому что просто не знал как.

Уныло тянулись часы. Ночь утекала между его пальцами, точно песок. Луна медленно катилась к горизонту.

Джастин поднялся, тяжело зашагал наверх по лестнице.

Войдя в свою комнату... в их комнату... он замер, прислушиваясь. Арабелла спала. Беззвучно стащив с себя халат, Джастин осторожно скользнул в постель, стараясь не разбудить ее. Но, словно почувствовав его присутствие, Арабелла, не открывая глаз, сонно потянулась к нему, и Джастин чуть слышно выругался. Казалось, даже во сне она старается отыскать его, хотя, Бог свидетель, он был не достоин этого. Проклиная себя за слабость, Джастин молча прижал ее к груди.

Ладонь Арабеллы привычным жестом легла ему на грудь. Джастин замер, не осмеливаясь даже дышать, когда она поерзала, словно устраиваясь поудобнее, потом ее голова устроилась у него на плече, и Арабелла, тихо всхлипнув, задышала глубоко и ровно, как будто наконец обрела покой.

Джастин кончиком пальца коснулся ее щеки. И тут же noчувствовал, что она мокра от еще не высохших слез.

Он застыл.

От мучительного стыда Джастин скорчился, словно глотнул кислоты. Он вдруг почувствовал себя пустым... будто у него все выгорело в душе.

– Арабелла... – с болью и мукой вырвалось у него. – О Господи... – Он так боялся причинить ей боль... и сделал это. Он заставил ее плакать. Арабелла плакала из-за него!

Черная пропасть в его душе, казалось, стала еще глубже. Арабелла была такой чистой, такой доброй, такой искренней. А он поступил с ней как последний мерзавец. Впрочем, он всегда это знал – знал, кто он такой. И отец его тоже это понимал. Может быть, так даже лучше, с тупой покорностью подумал Джастин. Лучше – потому что теперь она сама убедилась, с каким бессердечным, мерзким негодяем свела ее судьба.

Теперь она уже не станет обманываться на его счет.

Да, она ослепительным метеором ворвалась в его жизнь... Насмешница-судьба подстроила так, что Арабелла оказалась в его объятиях, но это не надолго. Она не останется с ним. Об этом нечего и мечтать. И лучше смириться с этим и принимать все как есть, наслаждаться тем, что пока еще она с ним, потому что скоро этого не будет.

Потому что, Бог свидетель, счастье его не может длиться вечно.

Сердце подсказывало Джастину, что так и случится.

Возможно, это было неизбежно. Он спал и видел сон. Ему снилось, что он снова вернулся в Терстон-Холл. Стоял июнь. Теплая летняя ночь. Сквозь туман, окутывающий его мозг, Джастин внезапно сообразил, что снова пьян. Спотыкаясь на каждом шагу, он брел по коридору мимо кабинета отца...

И вдруг то, что произошло в ту ночь, с ослепительной ясностью вспыхнуло в его мозгу.

Высокая фигура старого маркиза выросла перед ним, преграждая путь.

– Какого дьявола? Где ты шатался?

– Желаете получить точный отчет о моих ночных похождениях, милорд? Может, присядем, а? Думаю, это займет немало времени, знаете ли... поскольку рассказ о моих ночных похождениях может оказаться весьма... хм... занимательным. Только предупреждаю честно – вам это вряд ли понравится.

Джастин снова услышал отцовский голос, раз за разом впивающийся ему в сердце, словно отравленный ядом кинжал.

– Придержи язык, щенок! У меня нет ни малейшего желания выслушивать всю эту грязь! Да ты пьян, черт возьми! Будешь это отрицать?.. Боже правый, да ты так пьян, что едва стоишь на ногах! К тому же от тебя за версту несет дешевыми духами! Ты – точная копия своей распутной матери! Мерзкая шлюха! Опорочила мое имя! А ты... ты позоришь меня!

Джастин вздрогнул и съежился, как от удара. Он не проснулся, но даже во сне продолжал слышать презрительные выкрики отца, эхом отдающиеся в стенах коридора, разрывающие тишину, звучащие сквозь пелену лет, которые отделяли его от той ночи, словно время было не властно над той ненавистью, которую питал к нему отец. И вот наконец весь мир исчез, и остались только они двое...

– Одному Богу известно, как я мучился, когда вынужден был возиться с тобой все эти годы, когда ты смотрел на меня ее глазами... улыбался ее улыбкой! Ты стал для меня живым напоминанием о том, как она посмела поступить со мной... какой она была все эти годы, – шлюха, с радостью готовая раздвинуть ноги для любого, кто пожелал бы попользоваться ею.

– Нет, – прошептал во сне Джастин. – Нет...

– А ты не лучше ее. Испорченная кровь говорит сама за себя. Испорченная кровь твоей матери, что течет в твоих жилах.

Вдруг он почувствовал, как чьи-то руки вцепились в него. Кто-то тряс его за плечо.

Но сон, не желая расставаться со своей жертвой, жадно лил кровь его сердца...

– Ни одна порядочная женщина не захочет связать свою жизнь с тобой, щенок! Ни одна порядочная женщина не захочет тебя!

– Нет! – закричал Джастин. – Нет! И резко взмахнул рукой.

Пронзительный женский крик разорвал темноту.

Джастин подскочил на постели как ужаленный. Ничего не понимая, он дико крутил головой, пытаясь хоть что-то разобрать в темноте. И вдруг услышал, как где-то на полу, возле кровати, плачет Арабелла.

Действительность внезапно обрушилась на него, словно каменная глыба.

– Арабелла! Господи, я ударил тебя? Тебе больно? – Он лихорадочно шарил в темноте, стараясь отыскать ее.

– Нет, – чуть слышно прошептала она. – Все в порядке. Правда.

Теперь она стояла на коленях возле него, и Джастин чувствовал, что она с тревогой вглядывается в его лицо.

– Тебе что-то приснилось, Джастин. Какой-то кошмар. Ты кричал...

– Да... – Отпустив ее, он хватал воздух широко открытым ртом.

Потом потер ладонью лоб, как будто пытаясь вспомнить, что произошло.

Арабелла робко тронула его за плечо:

– С тобой все в порядке?

Джастин не ответил. Просто не мог. Его до сих пор трясло.

– Ты меня испугал, Джастин. Ты так кричал. Что тебе приснилось?

– Мой отец, – прошептал он.

Джастин поднял голову. И Арабелла невольно вздрогнула, в его глазах сейчас стояла такая безысходность, такое отчаяние и одиночество, что ей вдруг стало нечем дышать. В эту минуту Джастин был так похож на маленького мальчика, что на глаза ее навернулись слезы. Что-то подсказывало ей, что он растерян, что ему страшно, потому что он сам не понимает, что с ним происходит. Но почему? Что могло так напугать его?

Не думая ни о чем, она заговорила.

– Прошу тебя, Джастин, – забыв о себе, взмолилась она. – Прошу тебя, не молчи, скажи хоть что-нибудь! Поговори со мной! Я не могу больше! Я чувствую, как что-то «стало между нами, и я не могу так жить. – Она помотала головой. – И не хочу!

Мольба в ее голосе вдруг словно уничтожила невидимую преграду, которую Джастин воздвиг в своей душе. Он потянулся к ней... коснулся ее щеки... почувствовал, что она мокрая от слез.

– Я обидел тебя. Я сделал тебе больно, – с какой-то сдержанной яростью в голосе хрипло проговорил он. – Прости меня, Арабелла. Я не хочу, чтобы это произошло снова. Но... – Его плечи вдруг напряглись... потом безнадежно поникли, словно под тяжестью того, что легло на них. – Не думаю, что должен рассказывать тебе об этом. Я вообще не уверен, что смогу хоть кому-то об этом рассказать... когда-нибудь.

Крупная дрожь сотрясала Джастина. Арабелла могла бы поклясться, что чувствует, как он сражается с демонами, терзающими его душу, и поняла, что никакая сила в мире не заставит ее отступиться.

– Попробуй, Джастин. Пожалуйста... попробуй.

В комнате повисла такая тишина, что она слышала стук собственного сердца.

Наконец она услышала его голос.

– Если я расскажу тебе, ты возненавидишь меня, – с какой-то пугающей безнадежностью в голосе заявил он.

– Нет. Нет! Я никогда не смогу возненавидеть тебя, Джастин. Никогда!

Что-то темное, дикое внезапно проступило в заострившихся чертах его лица.

– Даже если я признаюсь тебе, что убил собственного отца?

– Ты не делал этого! Ты не мог! Ты бы никогда этого не сделал. Я тебе не верю. – Яростная убежденность в ее голосе заставила Джастина оцепенеть.

– Так поверь, Арабелла. Поверь, потому что это правда. – Заметив недоверие в ее глазах, Джастин слабо покачал головой: – Нет-нет, это не то, что ты подумала!

– Что это значит? – Она не оставляла своих попыток вернуть его. – Объясни же мне наконец, что ты хочешь этим сказать!

Джастин посмотрел на свои руки:

– Я убил его, но не этими руками. Его убила моя злоба... моя черная душа, – каким-то странным, изменившимся голосом произнес он.

– Расскажи мне, как это случилось, – попросила она.

Мало-помалу она вытянула из него все. Джастин заговорил, и она поразилась, каким вдруг пустым и безжизненным стало его лицо. Голос Джастина звучал на редкость невыразительно – казалось, он говорит о ком-то другом. И при этом он старался не смотреть на нее.

Она слушала его, чувствуя, как в груди разливается ноющая боль, как леденящий холод сковывает ее душу. Теперь она начинала понимать, каким было его детство. Она видела маленького мальчика, который отчаянно старался завоевать любовь своего отца, но все его усилия были тщетны. Теперь она уже больше не удивлялась, вспоминая, как он когда-то сказал, что Себастьян был ему и отцом, и матерью, и не только ему, но и Джулианне, что он дал ему больше, чем родной отец, с которым они никогда не ладили. Что же удивительного, думала она, что Джастин вырос таким вспыльчивым и язвительным?

– Мне было всего восемнадцать, я пробирался домой на рассвете, когда он застал меня. Я был пьян в дым... едва мог стоять на ногах. Заметив это, он пришел в бешенство. – На губах Джастина появилась горькая улыбка. – О нет, ничего нового для себя он, естественно, не увидел. Но в этот раз почему-то взбесился и набросился на меня. Между нами вспыхнула ссора. Он назвал мою мать шлюхой. Собственно говоря, я и сам это знал. Да что я – вся Англия это знала. Моя матушка была весьма темпераментным созданием – она прекрасно знала, что дьявольски хороша собой, и пользовалась своей красотой, чтобы соблазнять мужчин. Сводить их с ума. Да простит меня Бог, иной раз мне приходило в голову, что моя мать, следуя своему собственному пониманию того, что такое радости жизни, готова раздвинуть ноги перед каждым – просто для того, чтобы лишний раз позлить отца. А в моих жилах текла испорченная кровь. Ее кровь. Именно поэтому он и ненавидел меня... потому что я был точной копией своей матери. Он презирал меня... брезговал мной – также, как презирал ее. Он сам мне это говорил... Естественно, когда рядом не было Себастьяна. Но в ту ночь... он крикнул мне в лицо, что ему противно дышать одним воздухом со мной... назвал меня презренным ублюдком. Достойным отпрыском своей распутной матери.

Арабелла была потрясена.

– Джастин, что ты говоришь?! Это он был испорчен до мозга костей, а вовсе не ты! Нет... не ты! Не смей даже думать об этом! Никогда!

– Ты ошибаешься, – с трудом шевеля побелевшими губами, прошептал Джастин. – Ты просто не знаешь. Мне вдруг захотелось причинить ему такую же боль, какой причинил мне. Отомстить ему... за все.

– Но кто посмеет осудить тебя за это? – горячо возразила она. – Господи! – взорвалась Арабелла. – Каким же чудовищем нужно быть, чтобы говорить такое собственному сыну?!

– О, поверь мне, ты еще всего не знаешь, – с горечью усмехнулся Джастин. – Дело в том, что я, вполне возможно, вовсе и не его сын. Впрочем, как и все мы – я... Джулианна... возможно, даже Себастьян.

Все мысли разом смешались в голове у Арабеллы. Ее рот приоткрылся, глаза полезли на лоб.

– Уж не собираешься ли ты сказать, что он, может быть, вовсе не твой отец?

Он молчал так долго, что Арабелле показалось, еще немного, и она просто спятит.

– Не знаю, – наконец с трудом выдавил он из себя. – Ну как ты не понимаешь?! Учитывая скандальную репутацию нашей матери, всякое возможно... Знаешь, мне иногда приходила в голову странная мысль... возможно, она была единственной, кто знал это наверняка. Но как бы там ни было, эту тайну она унесла с собой в могилу.

Глаза Джастина потемнели.

– Как раз в ту самую ночь это и пришло мне в голову, и я швырнул это ему в лицо. Я насмехался над ним, над тем, что мать всю жизнь наставляла ему рога. Я хохотал как безумный. Даже спросил, знает ли он, кто из нас троих его собственное отродье...

И мне удалось-таки причинить ему боль. Ох, видела бы ты, как он взбесился! Весь побагровел, даже губы посинели. Ах, как я был счастлив в эту минуту! И я смеялся, Арабелла. Да, я хохотал и не мог остановиться. А он принялся орать на меня, а потом вдруг рухнул на землю как подкошенный. Дернулся, схватился за грудь и затих. А я... я оставил его там. Просто убежал и оставил его там лежать.

Даже сейчас, спустя столько лет, Джастина всего передернуло при этом воспоминании.

– Мое поведение иначе, как мерзким, нельзя было назвать. Впрочем, как всегда... Не сказав никому ни слова, я взял лошадь и умчался в Лондон, так что ни одна живая душа не узнала, что в ту ночь я был там. Утром его обнаружили слуги. И я никогда и никому ни словом не обмолвился, что был тогда с ним... что это я убил его. Ни единому человеку... даже Себастьяну.

При мысли о том мучительном чувстве вины, с которым он был вынужден жить все эти годы и которое, возможно, пожирало его, как дикий зверь, сердце Арабеллы едва не разорвалось от жалости.

– Джастин...

– Это еще не все, – перебил он таким тоном, что ей стало не по себе.

Отвернувшись, Джастин подошел к зеркалу, висевшему на стене возле старинных рыцарских доспехов.

И снова голос Джастина разорвал воцарившуюся в комнате тишину.

– Помнишь ту ночь в Терстон-Холле, когда на тебя набросился этот подонок Макелрой? Никогда не забуду то, что ты тогда сказала... что всю свою жизнь мечтала быть такой, как все... ничем не отличаться от других. Ты тогда еще спросила меня, понимаю ли я, что это такое – смотреть в зеркало и корчиться от отвращения при одном только взгляде на свое отражение. Каково это – ненавидеть то, что ты видишь, лютой ненавистью, зная при этом, что не в силах что-либо изменить. Тогда я ничего не сказал тебе, но я знаю, каково это. Помню, как незадолго до той ночи, когда я... когда умер мой отец, я стоял перед зеркалом в своей комнате, разглядывая свое отражение. Вдруг оно треснуло и разлетелось у меня перед глазами. Я даже не помню, как ударил по нему. Никогда не забуду, как наклонился... поднял с полу один осколок... поднес его к своему лицу и...

Арабелла сдавленно ахнула, когда, несмотря на темноту, увидела, как он сделал резкое движение, взмахнув рукой, словно намереваясь перечеркнуть собственное лицо...

Чувствуя, как все дрожит у нее внутри, Арабелла ошеломленно уставилась на него, слепо вглядываясь в знакомые, чеканно прекрасные черты его лица.

– Джастин, – сдавленно прошептала она, – Джастин, нет... Рука его бессильно упала.

– Естественно, у меня не хватило решимости это сделать, – скривился он. – Ну вот, Арабелла, теперь тебе все известно. Теперь ты видишь все уродство, которое кроется под личиной «самого красивого мужчины во всей Англии». И понимаешь, что на самом деле я просто трус и негодяи. Но ведь ты всегда это знала, с самого начала.

– О Боже, Джастин! Ты тут ни при чем. Ты не виноват. Это он отравил тебя...

– Отравил? Он? Нет. Это я отравляю все, к чему прикасаюсь...

Жгучее презрение к самому себе, которое слышалось в этих словах, заставило Арабеллу вскочить на ноги. Одинокая слезинка скатилась по ее щеке, но она даже не заметила этого. Обхватив мужа руками, она припала к нему, крепко прижавшись щекой к его плечу.

– Прекрати это! Если бы... если бы ты изуродовал свое лицо, мне кажется, я бы просто этого не перенесла.

Он обернулся.

– Почему ты не обвиняешь меня? Почему не ненавидишь меня, Арабелла?

– Не смей так говорить! – яростно бросила она. – Не смей даже думать об этом!

– Разве ты не слышала, что я сказал? Неужели ты ничего не поняла?!

– Я все слышала. И все поняла.

– Тогда почему ты все еще здесь? Как ты можешь оставаться со мной? Дышать со мной одним воздухом...

Голос Джастина дрожал и прерывался от нахлынувших на него чувств, которые он пытался сдержать – и не мог. Сердце у нее заныло. Сегодня ей удалось краем глаза заглянуть в его душу, и ей открылось такое, чего она и вообразить себе не могла. Что-то вдруг переменилось в ней. Арабелла вдруг почувствовала, что после всего этого она уже не сможет просто повернуться и уйти. Джастин нуждается в ней. Может, он и сам еще не понимает этого, но скоро поймет. Она не может предать его. И не сделает этого.

В горле у нее саднило. Проглотив комок, Арабелла глубоко вздохнула. Потом подняла на него затуманенные слезами глаза – в них он мог прочесть все, что было у нее на сердце, словно в открытой книге, но сейчас ее это не волновало.

– Я твоя жена, Джастин. Хороша бы я была, если бы сбежала от тебя, вместо того чтобы быть с тобой в печали и радости. Долг жены – быть всегда рядом с мужем, и я буду с тобой – всегда.

– О Господи... – Голос Джастина снова стал хриплым. – Какой же я негодяй! Снова заставил тебя плакать!

– Все в порядке. – Арабелла храбро улыбнулась сквозь слезы. Но тут губы у нее задрожали, и она, вся дрожа, прильнула к мужу. – Только обними меня, Джастин, просто обними меня – и не отпускай, хорошо?

Сильные, мускулистые руки обхватили ее, и муж крепко прижал ее к себе – именно так, как ей хотелось. Джастин яростно целовал дрожащие губы жены, потом подхватил ее на руки и понес... Он снова опустил ее на постель... теперь не было ни слов, ни слез – ничего, кроме счастья принадлежать ему...