— Джулианна, — тихонько сказал он. — О чем ты думаешь?

Он ждал, вопросительно глядя на нее.

Ее всю трясло. Трясло так, как будто она была застигнута ледяным северным ветром. Кожа у нее была холодной. Дейн согревал ее пальцы в своих ладонях.

— Расскажи мне, милая.

Она посмотрела на него глазами, блестящими от слез.

— Он убил их, — сказала она бесцветным голосом.

— Кто? — осторожно спросил он. — Кого? Она проглотила комок.

— Мой отец, — с трудом выдавила она слова. — Он убил моих котят. — Последовала пауза, наполненная тяжелым молчанием. — Дейн, он утопил их. Утопил их.

Дейн набрал в легкие воздуха.

— Как это случилось? — спросил он.

— Мне было лет восемь или около того. Я… мы жили в Терстон-Холле, в деревне. Мои братья были далеко, в школе. У кошки, жившей на конном дворе, родились котята. Они были очень славные, мягкие. Такие очаровательные! Два котенка были белыми, как снег, а третий — полосатый, в мать. Когда они родились, я попросила отца позволить мне взять одного из них. Я… мне было одиноко, понимаешь? Но он сказал, что у него в доме не может быть животных, потому что они грязные, неопрятные и их место на конном дворе с мышами. Но я не послушалась. Они были такие милые. И когда они подросли, можно было уже забрать у матери котят к себе.

Джулианна на минуту задумалась, куда-то глядя сквозь Дейна влажными глазами.

— Мне было весело с ними. До сих пор помню, как они гонялись за хвостами друг друга. Я дала им имена:

Альфред, Ребекка и Ирвин. Я… я воображала, что это мои дети. Заворачивала их в одеяльца и качала их. Я играла с ними, отчитывала их и пела им… они даже спали со мной в моей кровати.

Что-то отдаленно похожее на улыбку тронуло ее губы, но тут же исчезло.

— Мой отец, — продолжала она, — однажды обнаружил их в моей комнате и пришел в ярость. Он кричал и ругался. Я, видите ли, ослушалась его. А он не такой человек, чтобы терпеть непослушание. Ни от кого из своих детей. Поэтому я должна быть наказана.

— Бог мой! Он наказал тебя, утопив котят? Она кивнула.

Дейн мысленно выругался. Неудивительно, что она не выносила, когда ее называли котенком. Но это было еще не все. Она продолжала, и ему оставалось только слушать.

— Он побросал их в мешок и схватил меня за руку. Я помню, что всю дорогу до ручья я плакала. — Голос у нее дрогнул. — Он… он заставил меня смотреть. И слушать. — Слезы полились по ее щекам. Она сжалась в комок и закрыла уши руками.

У него замерло сердце.

— О Боже! — прошептал он, чувствуя, что бледнеет… вся ее боль передалась ему.

Губы Дейна сжались в тонкую линию, все внутри у него бурлило. Черная ярость ворочалась где-то в кишках, ярость, незнакомая ему раньше. Ее отец был последним подонком! Если бы негодяй оказался перед ним в эту минуту, он бы с удовольствием его задушил. Как может мужчина поступать так с собственным ребенком?

— Ты, наверное, считаешь это чепухой? — Из-за того, что лицом она прижималась к его груди, ее голос звучал глухо.

Он пытался успокоить ее, однообразными движениями поглаживая рукой по желобку вдоль ее спины.

— Нет. Господи, нет.

Джулианна, с ее добрым сердцем, всегда возившаяся с больными животными, а теперь вот с ним… такая милая, такая благовоспитанная. Он видел, что это до сих пор ранит ее. Его детство было совершенно другим.

Что-то не давало ему покоя. Он все больше недоумевал: почему ни один мужчина не повел ее под венец? Почему она не была замужем? И это удивительно не только потому, что она хороша собой. У нее есть обаяние, она вся буквально светится изнутри. Джулианна рождена быть женой, матерью, возиться с детишками, как она когда-то возилась с котятами.

Ему следовало бы это знать. Может быть, он уже знал, что за ее слабостью кроется сила, за хрупкой красотой — темнота, тайны — за лучезарностью ее улыбки.

— Это все кровь, — сказала она внезапно. — Когда мои котята тонули, не было крови… — Тонкие пальчики трогали ткань его рубашки. Она подняла голову и посмотрела на него огромными ранеными глазами. — Дейн… тот пес… ты не мог бы…

— Я похороню его, — сказал он мягко, чтобы ей не пришлось продолжать.

— Спасибо, — благодарно произнесла она.

— Всегда к вашим услугам, — куртуазно ответил он, внимательно наблюдая за ней. Вдруг она отвела взгляд в сторону.

Он нахмурился.

— Что такое?

— Я снова проболталась. Не знаю, зачем я все это тебе рассказываю, — призналась она упавшим голосом. — Я никогда не говорила этого даже своим братьям.

— Почему? — Ему очень хотелось это знать больше, чем все остальное. Из того, что она говорила о своих братьях, он уже догадался, что у нее были с ними очень близкие отношения.

— Ничего нельзя было изменить, да и они ничего не смогли бы тогда сделать. Но больше всего оттого, что я не могла снова думать об этом.

— Это можно понять. — Губы Дейна сжались. — Джулианна, прости меня за мою резкость, но твой отец мне бы не понравился.

— Мне кажется, он никому бы не понравился, — помолчав, сказала она. — Он был суровым, грубым и очень жестоким человеком. — Казалось, о'на колеблется. Когда же заговорила снова, ее голос был едва слышен. — Он умер, когда мне было почти четырнадцать лет. Я плакала, когда умерли мои котята, но совсем не плакала, когда умер он. Может быть, Бог простит меня, но я не была опечалена. Если говорить правду, то я почувствовала почти облегчение. Почувствовала, как если бы мы наконец-то могли быть счастливы. Себастьян, Джастин и я. — Глаза ее затуманились. — Как ты думаешь, это очень плохо?

— Нет, — угрюмо сказал он, — если учесть все обстоятельства.

Она кусала губы.

— И этого я тоже никогда никому не говорила. Дейн ничего не мог с собой поделать. Ему было явно не по себе, хотя он обрадовался, что Джулианна доверяла ему настолько, рассказывая все это. Но он чувствовал себя виноватым и не заслуживал ее доверия, потому что сам не был откровенен с ней…

Но он не мог сказать правду. Слишком велика была ставка. Он не мог рисковать, вовлекая ее в свои дела.

Тут было о чем подумать. Через какое-то время он сказал:

— У всех нас свои демоны, Джулианна. У меня тоже есть что-то, о чем я никогда не говорил ни одной живой душе.

— Ты тоже? Правда?

Он кивнул, набираясь решимости.

— Я боюсь, — признался он наконец.

— Ты? Чего?

— Умирания. — Он глубоко вздохнул. — Я не боялся до Ватерлоо. Когда ты очень молод, то об этом не думаешь, правда? Я, как и ты, предпочитаю не думать об этом. То было сражение, не похожее на другие. Град пуль и разрывы снарядов. Дым такой, что нам нечем было дышать. Ничего не было видно. Я думал, это никогда не кончится! Я помню, как вокруг меня падали мои товарищи. Как прутики, срубленные гигантской рукой с неба. А когда все было кончено, тысячи мертвых лежали вокруг меня, а я был жив. Все, что я чувствовал, — это облегчение. Облегчение, что это были они, а не я. Меня называли героем, тогда как на самом деле мне было безумно страшно. И от этого я чувствовал себя трусом. И, — он потряс головой, — мне было стыдно.

— Стыдно! Почему?

— Потому что я радовался. Радовался, что остался жив, что не мне выпало умереть, что кто-то другой упал и уже не встанет. Другой, а не я. — Поколебавшись, он добавил: — В этом есть какая-то нечестность.

— Мне не кажется, что такие чувства предосудительны. Должно быть, каждый на твоем месте чувствовал бы то же самое. Другое дело, что не каждый в этом признается.

— Может быть, а может быть, и нет. В любом случае с того дня я… — помедлил Дейн, едва выговаривая дальше, — я не выношу самую мысль о смерти и умирании.

Он погрузился в молчание, потом склонил голову набок и внимательно посмотрел на нее:

— Есть еще секреты, которыми ты хотела бы поделиться?

К его удивлению, на ее лице промелькнуло выражение крайнего изумления. Она дышала глубоко и прерывисто. Ее губы приоткрылись.

Большим пальцем он стер блестящую мокрую полоску с ее щеки.

— Все, все! Я шучу.

— Дейн! — Ее руки обхватили его.

— Тебе не надо ничего больше говорить, милая. — Он крепко прижал ее к себе, рукой поглаживая ее спину. Казалось, она навеки прильнула к нему. Влажные теплые слезы, »замочившие его рубашку, все в нем переворачивали.

А потом это случилось. Их взгляды замкнулись. Они сомкнулись в объятии, горячем объятии. Казалось, сам воздух вокруг нагрелся и замкнул пространство. Ее руки обвились вокруг его шеи. Она была такой легкой, что он почти не ощущал ее веса на своих коленях, но чувствовал ее мягкую грудь, прижавшуюся к нему. Одна ее ножка оказалась зажатой между его ногами, а бедро — у его твердеющей плоти. Все тело Дейна раскалилось, и ничего он не мог с этим поделать.

Его копье твердело и набухало.

Джулианна сглотнула.

Молчание становилось оглушительным.

Дейн смотрел на нее не отрываясь, чувствуя, что она оказалась в той же ловушке. До него дошел смысл происходящего. Ее глаза были прикованы к его глазам, ее руки крепко обнимали его шею. Все в нем напряглось.

Он трудно втянул в себя воздух. Боже мой, она пахла лимонами, свежими твердыми лимонами. Это был ее запах. Сжимать ее в руках было и радостью, и мукой. Он всматривался в черты ее лица, изящные линии щек и подбородка.

Какой-то внутренний голос ему твердил, что нужно отпустить ее. Да, разум требовал одного, а тело — другого. Он не надеялся на себя. Ему не следовало доверять себе, прикасаясь к ней. Волосы ее переливались в лучах полуденного солнца, они приобрели медовый оттенок. Ее рот был свежим, робким и трепетным. Дейн чувствовал ее легкое дыхание.

Теперь он держал ее за талию, не решаясь, как поступить дальше: то ли отстранить, то ли прижать к себе еще крепче.

Она первая сделала следующий шаг. Ее синие глаза все еще блестели от слез. Он не мог отвести взгляд, потому что на его губы легко легли кончики ее пальцев.

— Дейн, — шепнула она. — Дейн.

И в звуках ее голоса он распознал то же томление, лишившее его остатков воли. Противоречивые эмоции боролись в нем… И наступил момент, когда уже нельзя было повернуть назад.

Его губы слились с ее губами в страстном, возбуждающем поцелуе. Удержаться было невозможно. Он уступил желанию, которое уже давно жило в нем, становясь все сильнее и сильнее. Осознание того, что он небезразличен ей, было как огонь для сухого дерева. Подчинившись импульсу, он встал и понес ее к кровати.

Он опустил ее и лег рядом. Она не отводила от него взгляд, водя пальчиками по его подбородку.

— Прости меня, Дейн. Я сделала тебе больно? Его губы искривились в полуулыбке.

— Такое слабое маленькое создание, как ты? Не думаю. — Он поймал ее руку и поцеловал ладошку.

Ее пальцы разогнулись от ласки. Она смотрела на него, как бы ожидая ответных действий. Улыбка исчезла с его лица, глаза потемнели.

Он медленно опустил голову. Поцелуй был неторопливым и полным томления. Ее опущенные веки трепетали, губы приоткрылись. С коротким стоном наслаждения она тянулась к нему своими губами, ее язык коснулся кончика его языка. Она вела себя совершенно раскованно и была невыразимо сладостной. Он видел, как розовый кончик ее языка касался его обнаженной кожи. Сначала на его груди, затем вокруг пупка и ниже, пока не приблизился к его…

Это зрелище потрясло его. Как будто ему кулаком угодили в солнечное сплетение, лишив легкие воздуха.

Господи, только не думать об этом! Широко открытым ртом он поймал ее рот. Поцелуй был почти яростным. Ее руки скользнули ему под рубашку, погладили его грудь, поднялись выше и, наконец, легли на его спину. Она изогнулась дугой и вытянулась вдоль его тела. Дрожь пробежала по нему, он почти стонал.

Его пальцы развязали ленту, стягивающую платье у шеи. Он просунул пальцы внутрь, дернул, обнажив сначала гладкое плечо, потом грудь.

«Совершенство! Абсолютное совершенство», — поразился он.

Ее кожа была бледной, цвета сливок, и будто бы вся светилась. Грудь была маленькой, но прекрасной формы, соски выпуклыми и розовыми, точнее, бледно-розового цвета, которым окрашивает небо занимающаяся заря.

Он подул на сосок одной груди, наблюдая, как тот твердеет; ласкал его языком, ласкал нежную кожу вокруг него, а потом перешел к другому соску, остро ощущая во рту маленькие тугие пики.

— Дейн… О, Дейн.

Он наслаждался тем, что она начала задыхаться, тем, что ее ногти впились в его спину. Одна ее тонкая ручка слабо легла на его затылок, словно удерживая его.

Она была нетронута. Девственница, несомненно. Что за испытание… Он ведь не обесчестит невинную девушку, хотя она почти лишила его способности противиться искушению!

Он был уверен, уверен совершенно, что ни один мужчина никогда не целовал ее так, как он, никогда не трогал ее, как он. Но он должен был знать. Он приблизил свои губы к ее губам.

— Ты девственница? — шепотом спросил он. Она перестала шевелиться.

— Джулианна, милая… скажи мне. Ты никогда не делала этого раньше, да?

— Я… меня целовали. Да! — выкрикнула она, когда он поднял бровь.

— Так ты девственница?

Она отвернула лицо, уткнулась в его плечо.

— Почему ты спрашиваешь?

Дейн издал странный звук, вышедший откуда-то из глубины горла. Он притянул ее лицо к своему, заставив посмотреть ему прямо в глаза.

Молчание. Он прикоснулся лбом к ее лбу.

— Джулианна, — сказал он мягко. — Это так, ведь правда?

Ее щеки пламенели.

— Да, — сказала она еле слышно. — Да! — Она коротко всхлипнула и низко опустила голову, но он успел заметить, как навернувшиеся слезы превратили ее глаза в сапфиры.

Он сердцем ощущал ее ранимость. Дейн невысоко ставил излишнюю чувствительность и не потому, что он расценивал ее как слабость. Нет, но ему надо было убедиться в том, что для нее есть основания.

— Тс-с, Джулианна. Молчи. Все хорошо. Тебе нечего стыдиться.

— Я не стыжусь! — выкрикнула она.

Только теперь он осознал, что сжимает ее ягодицы и подтягивает ее к впадине между своими бедрами.

Его копье было все еще твердым, как сталь, поднялось и пульсировало. Пульсировало напротив впадинки на ее животе…

Он очень хотел опрокинуть ее на спину и дать волю желанию. Он хотел ее. Хотел ее с неистовой, яростной силой, от которой закипала кровь. Он хотел наслаждаться каждым дюймом ее тела, ее пленительной невинностью. Он жаждал услышать ее стон, когда глубоко войдет в нее и почувствует жар. И влагу, и тесноту ее тела, когда их обоих подхватит невидимая волна и понесет к кульминации.

Он мог соблазнить ее. Обольстить, довести до такого состояния, когда она будет страстно извиваться и трепетать в его объятиях. И она не остановит его. Он чувствовал, что она позволит ему делать с собой все, что он пожелает.

И это останавливало его, более всего остального останавливало.

Ослабив объятие, он откинулся на подушку. Лицо его искривилось в гримасе.

Джулианна коротко вздохнула.

— Дейн… — Молчаливый вопрос повис в воздухе.

Он издал долгий сдерживаемый вздох, а потом слегка приобнял ее. Положив голову на ее плечо, он зарылся подбородком в сияющие каштановые волосы, стараясь успокоиться.

— Просто позволь мне немного подержать тебя, — сказал он очень спокойно. — Просто позволь мне подержать тебя.