13

Клайд Уивелс, высокий и гибкий, с торчащими прядями черных волос, стоял за прилавком и, время от времени облизывая губы, оглядывал свои владения, в данный момент пустые. Его розничный магазинчик на Бродвик-стрит рядом с Уордор-стрит в Сохо носил то же самое безымянное название «частной лавки», как и десяток подобных заведений на соседних и дальних улицах квартала.

Скупо освещенный торговый зал был завален искусственными членами, вибраторами, смазочными маслами и гелями, ароматизированными презервативами, садомазохистскими инструментами, надувными манекенами, ремнями, струбцинами, наручниками, грудами порнографических журналов, лазерными дисками, а в чулане лежал самый крутой товар для хорошо знакомых клиентов. Вполне достаточно на хорошую ночь для нормальных и геев, для одиночных старичков-садистов, каким был он сам, в чем даже себе не признавался, а тем более никому прочему, особенно Хосе. Просто ждал, когда сложатся подходящие отношения.

Только здесь ничего не получится.

Она где – то далеко, ждет его на веб-сайте для одиноких сердец. Задыхается от желания. Жаждет высокого поджарого мужчину, прекрасного танцора и одновременно боксера с убийственным ударом, который он сейчас отрабатывал за прилавком, за выставленными в магазинной витрине телевизионными мониторами. Удар наотмашь, прямой удар, боковой удар.

У нею член длиной в десять дюймов.

Он может удовлетворить любые желания и потребности. Только скажи, я тебе говорю, только скажи, что нужно: порно, причиндалы, игрушки, наркотики – пожалуйста.

Особенно хороша видеокамера номер четыре, направленная на улицу за дверью. Приятно смотреть на забегающих в магазинчик мужчин, особенно в деловых костюмах. Как бы небрежно пробегают мимо, будто бы направляясь совсем в другое место, и вдруг разворачиваются на каблуках, шмыгают в дверь, словно притянутые только что приведенным в действие невидимым магнитом.

Вот так влетел один с булавкой в полосатом розовом галстуке. Войдут и делают вид, будто это совсем не они, и глупо ухмыляются, выбирая искусственный член, кружевные трусики или наручники, словно секса еще никто не придумал.

Подошел еще один. Ну, понятно, обеденное время. Только не совсем обычный. Полностью закамуфлированный придурок в капюшоне и темных очках. Клайд оторвал глаза от монитора, глядя, как он входит в лавку. По виду классический магазинный воришка, прячущий под капюшоном лицо от камер наблюдения, но ведет себя как-то ненормально. На несколько секунд остановился перед дверью, вглядываясь в матовое стекло и посасывая ладонь, потом подошел к прилавку и спросил, не глядя в глаза:

– Противогазы есть?

– Резиновые и кожаные, – сообщил Клайд, ткнув пальцем в глубь магазинчика на стеллажи с масками и капюшонами среди врачебных халатов, униформ стюардесс, костюмчиков «зайчишек Плейбоя»[10] и прочего.

Однако посетитель не пошел к полкам с товарами, а вернулся к двери и снова вгляделся в стекло.

Молодая женщина по имени Софи Харрингтон, за которой он следил от самого ее офиса, стояла на другой стороне дороги у окошечка итальянской деликатесной лавки с журналом под мышкой, ожидая пирожок из микроволновки и взволнованно разговаривая по мобильному телефону.

Он не мог дождаться, когда натянет на нее противогаз.

14

– Всегда омерзительно здесь себя чувствую, – объявил Гленн Брэнсон, пытаясь прогнать мрачные мысли, которые навалились еще сильнее от открывшейся перед глазами картины.

Рой Грейс свернул влево, притормозил старенький красно-коричневый «альфа-ромео», проезжая мимо таблички, где на черном фоне золотыми буквами было написано: «Городской морг Брайтона и Хоува».

– Пожертвуй им свою коллекцию дохлой музыки.

– Очень остроумно.

Как бы из уважения к месту, Брэнсон наклонился, убавив звук стоявшего в проигрывателе диска Кати Мелуа.

– Все равно, – решительно заявил Грейс, – мне нравится Кати Мелуа.

Брэнсон пожал плечами. Потом вновь передернулся.

– Что? – спросил Грейс.

– Давай я буду поставлять тебе музыку.

– Моя меня вполне устраивает.

– Тебя и твоя одежда устраивала, пока я не растолковал, каким старым и жалким придурком ты выглядишь. И стрижка устраивала. Теперь, когда ты меня начал слушать, стал с виду лет на десять моложе и завел себе женщину, правда? Классную – скажешь, нет?

Впереди за железными коваными воротами на кирпичных столбах виднелось длинное одноэтажное здание типа бунгало, облицованное серой штукатуркой с каменной крошкой, которая как бы развеивала жаркий воздух даже в этот солнечный летний день. С одной стороны тянулась крытая подъездная дорожка достаточной ширины для проезда «скорой» или, как чаще бывает, темно-зеленого коронерского фургона. С другой стороны вдоль стены выстроились автомобили, в том числе желтый «сааб» с опущенным верхом, принадлежавший Надюшке Де Санча, и, что было еще важнее для Грейса, маленький синий спортивный «эм-джи», свидетельствовавший о присутствии Клио Мори на службе.

Несмотря на поджидавшие кошмары, его охватило восторженное волнение – абсолютно неуместное, но неудержимое.

Долгие годы он заходил сюда с ужасом и отвращением. На первых этапах подготовки офицер полиции обязательно должен присутствовать на вскрытиях. А теперь морг смотрится совсем иначе. Он с улыбкой повернулся к Брэнсону:

– То, что гусеница считает концом света, творец называет рождением бабочки.

– Чего? – равнодушно переспросил тот.

– Чжуан-цзы, – радостно объяснил Грейс, стараясь поделиться радостью с собеседником, развеселить беднягу.

– Кто?

– Китайский философ. Умер в двести семьдесят пятом году до Рождества Христова. – Он не стал уточнять, кто об этом ему рассказал.

– И тут в морге лежит?

– Обыватель проклятый, невежда. – Грейс поставил автомобиль на свободное место и заглушил мотор.

Брэнсон снова окрысился:

– Неужели? Давно ли ты, старый болван, познакомился с философией?

Упоминания о его возрасте всегда больно жалили Грейса. Он только что отпраздновал, если можно так выразиться, тридцать девятую годовщину и не желал даже думать, что через год стукнет ровно сорок.

– Очень смешно.

– Видел когда-нибудь фильм «Последний император»?

– Не помню.

– Еще бы ты помнил, – саркастически бросил Брэнсон. – Он получил всего-навсего девять «Оскаров». Блестящий фильм. Тебе надо бы купить диск, посмотреть, оторвавшись от последних эпизодов «Отчаянных домохозяек». И, – добавил он, кивая на морг, – думаешь, будто она до сих пор дергает тебя за цепочку?

– Не твое собачье дело.

Впрочем, дело реально касалось Брэнсона, ибо в данный момент отвлекало внимание Грейса – он пребывал совсем не там, где следовало. Подавляя желание выскочить из машины и броситься в морг, чтобы увидеть Клио, он быстро перевел беседу в деловое русло:

– Ну, как думаешь, он убил?

– Не потребовал адвоката, – заметил Брэнсон.

– Учишься, – с искренним одобрением сказал Грейс.

Дело заключалось в том, что почти все преступники при первом допросе держатся спокойно, покорно. А громко протестующие оказываются невиновными – по крайней мере, в такого рода расследованиях.

– Хотя не могу сказать, – добавил Брэнсон, – убил он свою жену или не убивал.

– Я тоже.

– А по глазам что выяснил?

– Мне надо было его успокоить. Как он сразу отреагировал на твое сообщение?

– Обалдел. Кажется, по-настоящему.

– Преуспевающий бизнесмен?

Они теперь стояли в тени под стеной и густыми лавровыми кустами. Дышали свежим воздухом через открытые окна и поднятую крышу машины. По зеркалу заднего обзора на собственной ниточке начал спускаться крошечный паучок.

– Ну да. Дело в везении, можно сказать, – согласился Брэнсон.

– Знаешь, каким надо обладать характером, чтобы стать преуспевающим бизнесменом?

– Я с ним в любом случае не родился.

– Такой человек почти всегда опасен для общества. Б обычном понимании лишен всякой совести.

Брэнсон нажал на кнопку, ниже опуская стекло.

– Человек опасный для общества обязательно психопат, да? – Он накрыл паучка мясистой ладонью и осторожно выпустил в окно.

– Характеристики в обоих случаях одинаковые, за одним существенным исключением: социопаты могут держать себя в руках, а психопаты не могут.

– Хорошо, – подытожил Брэнсон, – Бишоп преуспевающий бизнесмен, поэтому опасен для общества, значит, убил жену. Здорово! Дело закрыто. Пойдем арестовывать?

Грейс ухмыльнулся:

– Бывают высокие чернокожие бритоголовые наркоторговцы. Ты высокий, чернокожий, бритоголовый. Значит, вполне можешь быть наркоторговцем.

Брэнсон нахмурился, потом кивнул:

– Конечно. Как скажешь.

Грейс протянул руку:

– Отлично. Верни парочку доз, которые я тебе дал нынче утром, если что-то осталось.

Брэнсон отдал две таблетки парацетамола. Грейс выдавил их из фольги, проглотил, запив минералкой, вылез из машины, быстро и целенаправленно прошел к маленькой голубой двери с матовым стеклом, нажал кнопку звонка.

Брэнсон громоздился рядом – на мгновение ему захотелось, чтобы сержант куда-нибудь делся, оставив его в одиночестве. Почти неделю не видев Клио, он всей душой жаждал побыть с ней наедине хоть несколько секунд, удостовериться, что она к нему относится точно так же, как неделю назад.

Клио быстро открыла дверь, и Грейс, как обычно при виде ее, обмяк и растаял от радости. Согласно новоязу[11], разработанному неким презренным политбюро, ее должность называлась старший технический специалист-патологоанатом. На старом разговорном и всем понятном языке она была прозектором, о чем никто сроду бы не догадался, увидев ее на улице.

Ростом в пять футов десять дюймов, приближаясь к тридцати годам, излучая полную уверенность в себе, она по любому определению – абсолютно не соответствующему месту ее работы – выглядела великолепно и горделиво. Стоя в крошечном вестибюле морга с гладко зачесанными волосами, в зеленоватом хирургическом халате, рабочем прорезиненном фартуке и белых высоких бахилах, Клио больше напоминала не реальную женщину, а актрису в какой-то фантастической роли.

Хотя рядом стоял Гленн Брэнсон – подозрительный инквизитор, – Грейс не смог удержаться. Их взгляды встретились, и вовсе не на краткий момент. Потрясающие и чудесные, большие небесно – голубые глаза смотрели ему прямо в душу, в самое сердце, полностью им овладевая.

Хорошо бы Брэнсон испарился, улетучился, только гад торчит рядом, смотрит на них по очереди с идиотской ухмылкой.

– Привет, – с некоторым запозданием вымолвил Грейс.

– Очень рада видеть вас обоих, суперинтендент и сержант Брэнсон.

Отчаянно хотелось обнять ее, поцеловать, но он удержался, вернулся к профессиональному тону и только улыбнулся в ответ. Потом, почти не замечая тошнотворно-сладкого запаха дезинфекции, пропитавшего помещение, проследовал в знакомый кабинетик, служивший заодно приемной. Ему нравилась абсолютно безличная комната, потому что там обитала Клио.

На полу с розоватым ковровым покрытием жужжал вентилятор, стены тоже были выкрашены в розовый цвет, углом расставлены стулья для посетителей, на металлическом столике три телефонных аппарата, стопка коричневых конвертов с надписью «Лично. Следственные материалы» и большая красно-зеленая папка с надписью золочеными буквами: «Регистр морга».

К одной стене прикреплен светильник, вывешены в ряд взятые в рамки дипломы министерства здравоохранения и гигиены, среди них крупный сертификат Британского института бальзамирования на имя Клио Мори. На кабельном мониторе на другой стене мелькали, дергаясь, то фасад здания, то его вид сзади, то с обеих сторон, после чего появлялся крупный план входных дверей.

– Джентльмены, выпьете чаю или сразу приступите к делу?

– Надюшка готова?

Чистые, яркие глаза Клио задержались на нем дольше, чем требовалось для ответа на столь простой вопрос. Улыбчивые, невероятно теплые.

– Только что взялась за сандвич. Будет готова минут через десять.

У Грейса больно засосало в желудке – он вспомнил, что они с Брэнсоном сегодня ничего не ели. Уже двадцать минут третьего.

– Я бы не отказался от чашечки чаю. Какое-нибудь печенье найдется?

Клио вытащила из-под стола жестянку и открыла крышку.

– Высококалорийное? «Кит-кат»? Кукурузные палочки? Из горького или молочного шоколада? Рулетики? – Клио протянула банку Грей су и Брэнсону. – Какого желаете чаю? Английский к завтраку, бергамотовый «Эрл Грей», «Дарджилинг», китайский, ромашковый, мятный, зеленый?

– Вечно забываю, – усмехнулся Грейс. – Может, найдется пакетик «Старбека»?

Но его встревожило, что Гленн Брэнсон не улыбнулся, а закрыл лицо руками, внезапно опять погрузившись в депрессию. Клио молча послала Грейсу воздушный поцелуй. Он взял «Кит-кат» и разорвал обертку.

Наконец Брэнсон, к его облегчению, вымолвил:

– Пойду переоденусь, – и вышел из комнаты.

Они остались наедине.

Клио закрыла дверь, обняла его, крепко поцеловала. Оторвав губы, не разжимая объятий, спросила:

– Как ты?

– Скучаю по тебе, – прошептал он.

– Правда?

– Да.

– Сильно?

Он фута на два развел руки.

– Только-то? – притворно возмутилась она.

– А ты по мне соскучилась?

– Очень, очень, очень.

– Хорошо. Как успехи?

– Не пожелаешь слушать.

– Попробуй. – Он снова поцеловал ее.

– Расскажу все сегодня за ужином.

Это ему понравилось. Приятно, что она берет на себя инициативу. Замечательно, когда показывает, что он ей нужен.

У него никогда не бывало так с женщинами. Никогда. Они с Сэнди долго были женаты и сильно друг друга любили, но он никогда не чувствовал, что ей нужен. Настолько.

Возникла лишь одна проблема. Сегодня он собирался устроить ужин дома. Ну, купить что-нибудь в деликатесной лавке – не мастер готовить. Однако Гленн Брэнсон положил конец надеждам. Романтического вечера не выйдет, когда он болтается рядом, тараща глаза каждые десять секунд. Но нельзя отказать другу в ночлеге.

– Куда хочешь пойти? – спросил Грейс.

– В постель. С какой-нибудь готовой китайской едой. Годится такой план?

– Замечательно. У тебя?

– А у тебя нельзя?

– Не в том дело. Потом объясню.

Она еще раз поцеловала его.

– Не уходи. – На минуточку вышла, вернулась с зеленым халатом, синими бахилами, маской, белыми латексными перчатками, протягивая ему все это. – Последний писк моды.

– Я думал, мы попозже оденемся.

– Мы попозже разденемся… или ты за неделю забыл? – Она опять его поцеловала. – Что стряслось с твоим другом Гленном? У него жуткий вид.

– Правда. Семейные неприятности.

– Ну, иди развесели его.

– Постараюсь. – Зазвонил мобильный телефон. Он раздраженно ответил: – Рой Грейс слушает.

– Рой, – сказала Линда Бакли из отдела семейных проблем, – я час назад взяла Бишопа под наблюдение в «Отеле дю Вен». А теперь он исчез.

15

Мать Софи, итальянка, всегда внушала дочери, что еда – лучшее средство от любого расстройства. И в данный момент Софи стояла у прилавка в итальянской деликатесной лавке, абсолютно не подозревая, что с улицы за ней наблюдает через молочное стекло мужчина в капюшоне и темных очках, и в полном отчаянии прижимала к уху мобильный телефон.

Она твердо придерживалась выработанных привычек, но привычки меняются вместе с настроением. На протяжении нескольких месяцев она каждый день приносила в контору на полдник упаковку суши, потом прочитала в газете, что от сырой рыбы можно заразиться глистами, и стала покупать в этой лавке батон с сыром моцарелла, томатной пастой и пармской ветчиной. Конечно, не так полезно, как суши, но вкусно. Последний месяц или даже дольше она покупает сандвич почти ежедневно, а сегодня особенно хочется, чтобы все было как всегда.

– Дорогой, – умоляла она, – скажи мне… расскажи, что случилось!

В ответ слышалось неразборчивое бормотание:

– Гольф… Она умерла… Меня не пускают домой… Полиция… Умерла… Ох, Господи Иисусе…

Она вдруг увидела перед собой горячий дымившийся сандвич, протянутый в окошечко лысым итальянцем, взяла его и, по-прежнему слушая, вышла на улицу.

– Меня подозревают… Я хочу сказать… Ох, боже, боже…

– Милый, я чем-нибудь могу помочь? Хочешь, чтобы я приехала?

Последовало долгое молчание.

– Меня расспрашивали… допрашивали… – захлебывался Бишоп. – Подозревают… Думают, будто я ее убил… Без конца спрашивают, где я был прошлой ночью…

– Ничего страшного, – заверила она. – Ты же был у меня.

– Нет. Спасибо, не нужно. Не стоит врать.

– Врать? – озадаченно переспросила она.

– Господи боже… Ничего не соображаю.

– Что значит «не стоит врать», дорогой?

По улице промчался полицейский автомобиль с включенной сиреной, заглушив его голос.

– Извини, не расслышала, – проговорила она, когда машина проехала. – Что ты сказал?

– Я им правду сказал. Поужинал с Филом Тейлором, своим финансовым консультантом, а потом лег спать.

После долгого молчания послышались рыдания.

– Милый, по-моему, ты кое-что позабыл. Что ты делал после ужина с финансовым консультантом?

– Ничего, – с некоторым удивлением ответил он.

– Эй! Понятно, ты в шоке. Приехал ко мне. Сразу после полуночи. Ночевал у меня, около пяти утра умчался, чтобы захватить из квартиры костюм и принадлежности для гольфа.

– Очень мило с твоей стороны, – сказал он, – только я не хочу заставлять тебя лгать.

Она застыла на месте. Мимо прогромыхал грузовик, следом за ним такси.

– Лгать? Что ты хочешь сказать? Это правда.

– Милая, мне не надо придумывать алиби. Лучше говорить правду.

– Прости… – Она вдруг растерялась. – Я тебя не совсем понимаю. Это и есть правда. Ты пришел пьяненький, мы вместе спали, потом ты в спешке убежал. Разумеется, лучше правду сказать.

– Да. Конечно.

– Так что же?

– Так что же? – повторил он.

– Ты пришел ко мне сразу после полуночи, мы занимались любовью, почти как сумасшедшие, а в пять часов ты ушел.

– Только этого не было, – сказал он.

– Чего не было?

– Я к тебе не приходил.

Она на секунду оторвала трубку от уха, взглянула на нее, потом снова прислушалась, на секунду подумав, то ли сама сошла с ума, то ли он.

– Ничего не пойму…

– Ну, мне надо бежать, – сказал он.

16

На открыточке с соблазнительным фото привлекательной восточной девушки было напечатано «Транссексуалы» и номер телефона. Рядом изображение длинноволосой женщины, затянутой в кожу, с хлыстом в руках. От темного пятна на полу, куда Бишоп старался не ступать, несло мочой. Он впервые за многие годы зашел в будку телефона-автомата, и это не пробудило у него ностальгических воспоминаний. Кроме вони, там было жарко, как в сауне.

Трубка аппарата разбита, стекла в трещинах, на цепочке висят клочки бумаги – предположительно, остатки справочника. Снаружи стоял грузовик, мотор гудел, как тысяча мужчин, мычащих в жестяной банке. Он взглянул на часы. Два тридцать одна. Кажется, что это самый долгий день в его жизни.

Что сказать детям, черт побери? Максу и Карли. Интересно ли им знать, что они лишились мачехи? Что она убита? Бывшая жена так настроила их против него и Кэти, что им, скорее всего, безразлично. И как, собственно, преподнести известие? По телефону? Слетать к Максу во Францию и в Канаду к Карли? Они должны будут скоро вернуться – на похороны… О боже. Приедут ли? Надо ли? Пожелают ли? Он вдруг понял, как мало их знает.

Господи, сколько всего надо обдумать.

Что произошло? Боже мой, что случилось?

Милая Кэти, что с тобой стряслось?

Кто это сделал? Кто? Почему?

Почему проклятая полиция ничего не рассказывает? Длинный черный коп, настоящая задница, и инспектор, суперинтендент, или кто он такой, смотрел на него как на единственного подозреваемого, словно зная, что он убил.

Голова шла кругом. Он вышел на залитую солнцем Принц-Альберт – стрит напротив муниципалитета, полностью сбитый с толку состоявшимся разговором и не зная, что делать дальше. Читал в одной книге, что по звонку с мобильника можно очень много узнать о звонящем: где он находится, кому звонит, а при желании и содержание разговора. Именно поэтому, выскользнув из «Отеля дю Вен» через кухню, он выключил свой телефон и направился к будке.

Что за странную фразу сказала Софи: «Ты пришел пьяненький, мы вместе спали, потом ты в спешке убежал…»

Только этого не было. Выйдя из ресторана, он расстался с Филом Тейлором, швейцар кликнул для него такси, в котором он вернулся в свою квартиру в Ноттинг – Хилле, устало свалился прямо в постель, желая как следует выспаться перед игрой в гольф. Абсолютно точно никуда не ходил.

Память подводит? От потрясения?

Что это?

Огромная невидимая волна горя взметнулась в душе, затопила, погрузила его в темную пучину, словно внезапно произошло полное солнечное затмение, заглушив вокруг все городские шумы.

17

Рою Грейсу казалось, что на свете нет ничего подобного залу для вскрытия в морге. Страшное место. Ему представлялось, что людские тела здесь разлагают на первичные элементы. Как бы тут ни было чисто, в воздухе витает запах смерти, пропитывает кожу, одежду, вновь и вновь напоминая о себе через много часов в любом другом месте.

Кругом все серое, словно смерть стерла краски с окружающего и самих трупов. Непрозрачные серые окна скрывают от любопытных глаз то, что происходит внутри, стены выложены серыми плитками, кафель на полу тоже серый в крапинку, со сточным желобом по периметру. Когда Грейс бывал здесь один и имел время подумать, ему даже казалось, будто сам свет в комнате вечно серый, омраченный сотнями жертв внезапной или необъяснимой смерти, чьи души пережили в этих стенах последнее жестокое унижение.

В центре помещения стояли два стальных стола: один привинченный к полу, другой на колесиках. На нем лежала Кэти Бишоп с уже побелевшим лицом по сравнению с тем, когда он раньше ее видел. В сторонке синий гидравлический подъемник, дальше ряд стальных холодильных камер с дверцами от пола до потолка. На одной стене раковины, желтый свернутый кольцами шланг. Вдоль другой широкая рабочая полка, металлическая доска, жуткий «трофейный» шкафчик с выставленными напоказ кардиостимуляторами и искусственными суставами, извлеченными из тел. Рядом на стене разграфленный лист, куда заносится имя умершего, а в колонках указывается вес мозга, легких, сердца, печени, почек, селезенки. Пока на нем было только написано «Кэтрин Бишоп». Словно она – счастливая победительница соревнования, угрюмо подумал Грейс.

Здесь, как в операционной, не было никаких прикрас, ничего легкомысленного и фривольного, ничто не заставляло забыть о творящемся тут тяжком деле. Только в операционной люди хотя бы имеют надежду. В этом зале нет надежды, только чисто клиническое любопытство. Работа, которую необходимо выполнить. Бездушная машина закона в действии.

С момента смерти лежащий на столе уже не принадлежит супругу, возлюбленному, родителям, братьям и сестрам. Он теряет все права, становится собственностью местного коронера, который его опекает, пока точно не удостоверится, что умер именно он, и не выяснит, что его погубило. Не имеет значения, что любимые возражают против расчленения тела. Не имеет значения, что семья вынуждена неделями, иногда месяцами ждать похорон или кремации. Он больше не он. Биологический образец. Масса разнообразных жидкостей, белков, клеток, волокон и тканей, любой микроскопический фрагмент которых может рассказать или не рассказать о его смерти.

Несмотря на отвращение, Грейс восхищался. Обязанный присутствовать при вскрытии, он с восторгом наблюдал потрясающую, даже болезненную пунктуальность патологоанатомов, их бесконечный и неустанный профессионализм. Будет точно установлена не только причина смерти. Многочисленные подсказки позволят приблизительно определить время; будет исследовано содержимое желудка; выяснится, сопротивлялась ли жертва; совершилось ли сексуальное насилие. Если повезет, то в содранной коже или семенной жидкости останется ДНК убийцы. При вскрытии часто фактически раскрывается преступление.

Поэтому Грейс – руководитель следственной бригады и обязан присутствовать при вскрытии в сопровождении другого детектива, в данном случае Гленна Брэнсона, на случай если суперинтенденту придется по какой-то причине уйти. Дерек Гэвин фиксирует каждый шаг; представительница коронера, седовласая женщина сорока с лишним лет, служившая раньше в полиции, тихо, спокойно, почти незаметно стоит позади. Здесь же и Клио Мори со своим коллегой Дарреном, помощником прозектора, проворным симпатичным молодым человеком лет двадцати, с торчавшими черными волосами, который, вполне естественно, по мнению Грейса, начинал жизнь подручным мясника.

Надюшка Де Санча с двумя лаборантами были в плотных зеленых рабочих фартуках поверх зеленых пижам, в резиновых перчатках и белых сапогах. Остальные в защитных зеленых халатах и бахилах. Тело Кэти Бишоп завернуто в белый пластик, скрепленный резинками на руках и ногах для сохранности вещественных доказательств, которые могут обнаружиться под ногтями. В данный момент патологоанатом разворачивала пластик, пристально его оглядывая в поисках волос, волокон, клеток кожи, любой другой частички, даже самой мелкой, которая может принадлежать убийце и которую она могла пропустить при осмотре тела в спальне.

Потом Надюшка повернулась к диктофону. Она лет на двадцать старше Клио, но в своем роде не менее яркая. Величественная, миловидная, с высокими скулами, светло-зелеными глазами, то смертельно серьезными, то озорными, смешливыми; с огненно-рыжими волосами, сейчас аккуратно и гладко зачесанными. Аристократическая осанка, вполне подобающая внучке русского князя, очки в массивной оправе, которые так любят выступающие по телевидению интеллектуалы. Поставив диктофон на полку у раковины, она вернулась к телу и медленно выпростала из обертки правую руку Кэти.

Полностью открыв тело и тщательно вычистив под ногтями, Надюшка занялась отметинами на шее мертвой женщины. Исследовала их в лупу, заглянула в глаза и обратилась к Грейсу с едва заметным гортанным среднеевропейским акцентом:

– Рой, тут поверхностное ножевое ранение и на том же месте след от лигатуры. Посмотрите поближе на склеру – на белки глаз, – очевидное кровоизлияние.

Суперинтендент, в шуршащем зеленом халате и неуклюжих бахилах, шагнул к Кэти Бишоп, вгляделся сквозь лупу сперва в правый глаз, потом в левый. Надюшка права. На обоих белках хорошо видны крошечные кровавые пятнышки размером с булавочный укол. Разглядев их, он сразу же сделал два шага назад.

Вперед выскочил Дерек Гэвин, сфотографировал оба глаза объективом с сильным увеличением.

– Сдавливание достаточное для перекрытия шейных вен, но не артерий, – объясняла Надюшка погромче, не только Рою, но и остальным присутствующим. – Кровоизлияние почти наверняка свидетельствует об удушении – удавкой или руками.

Странно, что следов насилия на теле нет. Если бы она сопротивлялась, что вполне естественно, были бы синяки и царапины. Действительно. Грейс думал точно так же.

– Может, она его знала? Плохо кончились любовные игры? – предположил он.

– А ножевое ранение? – с сомнением вставил Гленн Брэнсон.

– Верно, – кивнула Надюшка. – Не сходится.

– Хорошее замечание, – признал Грейс, расстроенный упущением столь очевидного факта, и запечатлел его в уставших мозгах.

Наконец патологоанатом приступила к вскрытию. Держа скальпель в одной руке, затянутой в перчатку, забрала в другую спутанные волосы Кэти, сделала круговой надрез по скальпу, сняла кожу вместе с волосами, упавшими на лицо мертвой женщины безобразной безжизненной маской. Помощник прозектора Даррен принес электрическую хирургическую пилу.

Грейс взял себя в руки, поймав взгляд Гленна Брэнсона. Наступал один из самых неприятных моментов наряду со вскрытием желудка, когда неизбежно разносится тошнотворный запах. Даррен нажал кнопку, инструмент взвыл, заработали острые зубы. Пила вонзилась в череп, раздался хруст и скрежет, отзываясь в каждом нерве.