- Это ты нарочно говоришь? Чтобы только мне противоречить? - спросил он, прекрасно понимая, что тонкостью его вопрос не отличается.
      - Нарочно? Ах, отец, в каких ужасных вещах ты меня все время обвиняешь!
      - Если ты не собираешься ждать моей смерти, то к чему вообще откладывать ваш брак? Чего еще вам ждать?
      Некоторое время Кэтрин не отвечала, затем сказала:
      - Может быть, Морису понемногу удастся... тебя уговорить.
      - Я не намерен с ним разговаривать. Он мне чрезвычайно неприятен.
      Кэтрин вздохнула - удрученно, но не слишком громко; она постаралась подавить вздох, ибо считала, что не должна выставлять напоказ свои переживания и пытаться влиять на отца при помощи сомнительных средств взывая к его сочувствию, например. Она даже считала, что ей вообще не следует играть на его чувствах, - по ее мнению, это было бы жестоко. Ее роль должна была сводиться к мягкому и постепенному воздействию на его ум, на его понимание характера милого Мориса. Но как оказать на отца такое воздействие, Кэтрин не знала и потому чувствовала себя несчастной и беспомощной. Свой запас аргументов и возражений она исчерпала и могла теперь надеяться только на то, что отец сжалится над ней; ему действительно было жаль дочь, но в своей правоте он был уверен.
      - Когда ты снова увидишься с мистером Таунзендом, - сказал он, передай ему, что если ты выйдешь замуж без моего согласия, я не оставлю тебе в наследство ни гроша. Эта новость произведет на него большое впечатление - большее, чем все, что ты добавишь от себя.
      - Но это только справедливо, - заметила Кэтрин. - Если я выйду замуж без твоего согласия, я и не должна наследовать твои деньги.
      - Дитя мое, - усмехнулся доктор, - твое простодушие воистину умиляет. Повтори мистеру Таунзенду то, что ты сейчас сказала, - тем же тоном и с тем же выражением лица, - и послушай, как он тебе ответит. Во всяком случае, не вежливо; скорее раздраженно. Мне это будет только приятно ведь таким образом он подтвердит мою правоту; впрочем, и ты, наверное, не обидишься на него за грубость - допускаю, что она тебе даже импонирует.
      - Он не скажет мне грубости, - мягко возразила Кэтрин.
      - Все же передай ему мои слова.
      Кэтрин посмотрела на отца, и ее кроткие глаза наполнились слезами.
      - Значит, мне надо увидеться с ним, - несмело проговорила она.
      - Как тебе заблагорассудится!
      И, подойдя к двери, доктор распахнул ее перед дочерью. Жест этот привел девушку в трепет - отец указывал ей на дверь!
      Помедлив, она добавила:
      - Всего только раз, один раз.
      - Как тебе заблагорассудится, - повторил он, по-прежнему придерживая дверь. - Мое мнение тебе известно. Встречаясь с ним, ты выказываешь свою неблагодарность и жестокость по отношению к отцу и причиняешь ему величайшее огорчение.
      Этого бедняжка не вынесла - она залилась слезами и с жалобным возгласом кинулась к своему непреклонному родителю. Она умоляюще протянула к нему руки, но он не принял ее мольбы: вместо того чтобы дать дочери выплакаться у него на груди, он сурово взял ее за локоть, вывел за порог и осторожно, но решительно закрыл дверь. Затем он прислушался. Было тихо, и он знал, что Кэтрин стоит за дверью. Как я уже сказал, ему было жаль ее, но он был так уверен в своей правоте! Наконец он услышал, что она пошла прочь; потом шаги ее легонько заскрипели на лестнице.
      Держа руки в карманах, доктор прошелся по кабинету; глаза его блестели - возможно, от гнева, но отчасти также и от удовольствия. "Клянусь небом, она не отступится, - сказал он себе, - не отступится!" То, что Кэтрин "не отступится", казалось ему почти комичным и обещало небезынтересные события. Доктор решил непременно "досмотреть", как он про себя выразился, эту комедию до конца.
      19
      По причинам, связанным с этим решением, доктор на следующее утро предпринял попытку поговорить со своей сестрой. Он пригласил ее в кабинет и, когда миссис Пенимен пришла туда, выразил надежду, что она будет соблюдать приличия - хотя бы самые азы - и не станет потворствовать племяннице.
      - Не понимаю, что ты называешь азами, - сказала миссис Пенимен. - Можно подумать, что ты советуешь мне выучить азбуку.
      - Азбуку здравого смысла тебе, очевидно, никогда уже не выучить, позволил себе заметить доктор.
      - Ты пригласил меня сюда для оскорблений? - поинтересовалась миссис Пенимен.
      - Вовсе нет. Я пригласил тебя, чтобы дать тебе совет. Ты потворствуешь этому молодому человеку, Таунзенду, и это твое личное дело. Твои чувства, твои фантазии, твои симпатии и заблуждения меня не касаются. Я прошу тебя лишь об одном - держи все это при себе. Я изложил Кэтрин свою точку зрения; Кэтрин меня отлично поняла. Всякое поощрение его ухаживаний я буду отныне рассматривать как намеренное непослушание, а твое пособничество Кэтрин в этом деле - как, прости за выражение, прямое предательство. Тебе известно, что предательство считается тяжким преступлением; подумай же о наказании.
      Миссис Пенимен распрямила стан, широко раскрыла глаза - она иногда пользовалась этим приемом - и заявила:
      - Ты говоришь как какой-нибудь державный властитель!
      - Я говорю как отец своей дочери.
      - Но не как брат своей сестры! - воскликнула Лавиния.
      - Дорогая Лавиния, - сказал доктор, - я подчас действительно сомневаюсь в нашем родстве - мы так не похожи друг на друга. Однако, несмотря на несхожесть характеров, мы в состоянии понять друг друга в критическую минуту, и сейчас это главное. Прекрати свои игры вокруг мистера Таунзенда - большего я от тебя не требую. Полагаю, что последние три недели ты переписывалась с ним; возможно, даже встречалась. Это не вопрос - не трудись мне отвечать.
      Доктор был уверен, что Лавиния ответила бы ложью, слушать которую ему было бы неприятно.
      - Прекрати свои забавы, - закончил он, - в чем бы они ни заключались. Вот и все, чего я хочу.
      - А по-моему, ты хочешь также быть причиной смерти твоей дочери, заметила миссис Пенимен.
      - Напротив, я хочу, чтобы она жила долго и счастливо.
      - Ты ее убьешь. Она провела ужасную ночь.
      - От одной ужасной ночи и даже от десяти ужасных ночей она не умрет. Поверь моему врачебному опыту.
      Немного поколебавшись, миссис Пенимен решилась на выпад:
      - При всем своем врачебном опыте ты уже лишился двух членов своей семьи!
      Решиться-то она решилась, но когда брат в ответ пронзил ее взглядом, острым, как хирургический скальпель, миссис Пенимен сама испугалась своей смелости. Взгляду доктора вполне соответствовали его слова:
      - И не побоюсь лишиться общества еще одного!
      Миссис Пенимен поднялась, постаравшись принять вид оскорбленной добродетели, и ретировалась в комнату Кэтрин, - девушка давно уже сидела в одиночестве. О ее "ужасной ночи" тетушка знала потому, что накануне вечером, после разговора Кэтрин с отцом, наши дамы сошлись вновь: миссис Пенимен поджидала племянницу на лестнице, на втором этаже. Нет ничего удивительного в том, что столь проницательная особа, как миссис Пенимен, догадалась о беседе в кабинете доктора. Еще менее удивителен тот факт, что сей особе весьма любопытно было узнать, чем завершилась беседа, и это любопытство заставило милую, незлопамятную тетушку пожалеть о резкостях, которыми она давеча обменялась с племянницей. Завидев бедняжку в темном коридоре, миссис Пенимен бросилась к ней с изъявлениями сочувствия. Раненое сердце девушки тоже не вспомнило об обидах; она поняла лишь, что тетя заключает ее в свои объятия. Миссис Пенимен отвела племянницу в ее спальню, и они просидели там вдвоем до рассвета. Уронив голову на теткины колени, девушка долго и почти беззвучно рыдала, пока не излила свое горе. Миссис Пенимен была довольна: она с чистой совестью могла считать, что эта сцена, в сущности, отменила запрет, наложенный Кэтрин на ее отношения с Морисом Таунзендом. Однако радость ее сильно уменьшилась, когда, заглянув к племяннице утром, она обнаружила, что Кэтрин одевается и готовится выйти к завтраку.
      - Ты не должна спускаться к завтраку, - сказала она. - Тебе надо прийти в себя после этой кошмарной ночи.
      - Я уже пришла в себя, только боюсь опоздать к столу.
      - Я тебя не понимаю! - воскликнула миссис Пенимен. - Ты должна по крайней мере три дня оставаться в постели!
      - Ну нет, ни за что на свете! - сказала Кэтрин, которая не находила ничего приятного в подобном времяпрепровождении.
      Миссис Пенимен была в отчаянье. Она с величайшим неудовольствием заметила, что на лице Кэтрин не осталось и следа ночных слез. Крепкое здоровье девушки только мешало делу.
      - Какое впечатление ты думаешь произвести на отца, - воскликнула тетушка, - прискакав к завтраку как ни в чем не бывало, словно ты вовсе не терзалась, словно ничего и не произошло?
      - Ему не понравится, если я останусь в постели, - простодушно ответила Кэтрин.
      - Именно поэтому ты и должна остаться в постели. Как же еще, по-твоему, можно его разжалобить?
      Кэтрин немного подумала.
      - Не знаю, - сказала она. - Но только не так. Я не хочу делать ничего необычного.
      И, завершив туалет, девушка, по теткиному выражению, "поскакала" завтракать с отцом. Она была слишком скромна, чтобы подолгу выставлять свое несчастье напоказ.
      И тем не менее она действительно провела ужасную ночь. Даже после того, как миссис Пенимен удалилась, Кэтрин не удалось уснуть. Она лежала, безутешно глядя в полумрак спальни, а перед глазами ее стоял отец, указывающий ей на дверь. Кэтрин снова слышала, как он называет ее бессердечной. Сердце ее разрывалось от горя - ведь сердце у нее было достаточно чувствительное. В иные минуты ей казалось, что отец прав: только плохая дочь могла поступать так, как она. Значит, она плохая дочь; но уж с этим ничего не поделаешь. Надо постараться хотя бы внешне быть хорошей - даже если душа ее греховна; и временами Кэтрин начинала надеяться, что, оставаясь сердцем верной Морису, она, возможно, сумеет кое-чего достичь путем искусного притворства. Кэтрин проявляла искусность в самых разных занятиях, и не наше дело выяснять, насколько глубоки были ее таланты. Вероятно, самые ценные из них и сказались в утренней свежести ее лица, так огорчившей миссис Пенимен, которая была поражена тем, что девица, всю ночь не спавшая из-за отцовской суровости, может наутро сойти к завтраку без всяких признаков ночных страданий. Бедняжка Кэтрин знала, что хорошо выглядит, и на душе у нее от этого становилось еще тяжелее ведь свежий вид свидетельствовал о крепком, выносливом здоровье и обещал долгую, может быть слишком долгую, жизнь, а такое обещание было ей сейчас в тягость, ибо оно как бы приписывало ей еще одно желание - причем в такое время, когда выказывать желания ей не пристало. Кэтрин написала Морису Таунзенду и пригласила его прийти на следующий день; написала кратко, ничего не объясняя. Она все объяснит ему при встрече.
      20
      На следующий день, после полудня, Кэтрин услышала его голос на крыльце, а затем - шаги в прихожей. Она приняла его в парадной гостиной - нарядной и просторной, - а на случай неожиданных визитов предупредила слугу, что будет очень занята. Кэтрин не опасалась внезапного появления отца: в этот час он всегда делал визиты. Увидев Мориса, она сначала поняла, что он еще красивее портрета, хранимого ее влюбленной памятью, а уж затем - что он заключил ее в свои объятья. Но вот он разомкнул их, и Кэтрин почувствовала, что теперь она действительно пустилась во все тяжкие; на мгновение ей даже почудилось, что они уже женаты.
      Он обвинил ее в жестокости, сказал, что исстрадался из-за нее, и Кэтрин ясно ощутила, как ужасна ее судьба: причинять боль обеим враждующим сторонам. Однако вовсе не упреков, пусть даже нежных, ей сейчас хотелось от Мориса; она ждала помощи. Ведь он, конечно же, достаточно умен и достаточно изобретателен, чтобы придумать, как положить конец всем их несчастьям. Кэтрин высказала это вслух, и Мориса ничуть не удивила ее вера в него. Но прежде чем предложить какой-нибудь выход, он стал ее расспрашивать - и это тоже было ничуть не удивительно.
      - Как вы могли заставить меня так долго ждать! - сказал он. - Я чуть не умер; каждый час казался мне вечностью. Как долго вы решали!
      - Решала? - переспросила Кэтрин.
      - Решали, принять меня или отвергнуть.
      - Ах, Морис! - с нежностью воскликнула она и прошептала: - У меня и в мыслях не было отвергнуть вас.
      - Чего же вы тогда ждали?
      В вопросе молодого человека была убийственная логика.
      - Я думала, может быть, отец... отец... - она не договорила.
      - Заметит, как вы страдаете?
      - О нет! Я думала, может, он переменит свое мнение.
      - И теперь вы послали за мной, потому что это наконец произошло? Верно?
      Это оптимистическое предположение причинило Кэтрин новые мучения.
      - Нет, Морис, - сказала она грустно, - он не переменил своего мнения.
      - Так почему же вы за мной послали?
      - Потому что я хотела вас видеть! - жалобно воскликнула Кэтрин.
      - Причина превосходная. Но неужели вы хотели всего только увидеть меня? Вам нечего сказать мне?
      Его прекрасные, неотразимые глаза настойчиво смотрели на нее, и Кэтрин заколебалась - какой ответ будет достоин такого взгляда? С минуту она молча упивалась его взором, потом тихо проговорила:
      - Мне так хотелось вас видеть!
      И спрятала лицо в ладони - что было крайне непоследовательно.
      Теперь Морис с минуту молча наблюдал за ней.
      - Согласны ли вы завтра обвенчаться со мной? - спросил он вдруг.
      - Завтра?
      - Или на будущей неделе. Скажем, не позже чем через месяц.
      - А не лучше ли нам подождать? - спросила Кэтрин.
      - Чего же?
      Этого Кэтрин не знала. Но его напористость испугала девушку.
      - Просто подождать и еще немного подумать.
      Он с печальным укором покачал головой.
      - Разве ж вы не думали все это время? Или вы собираетесь раздумывать еще лет пять? Мне эти три недели показались вечностью. Бедная моя, добавил он, помолчав, - вы что-то скрываете!
      Кэтрин залилась краской, глаза ее наполнились слезами.
      - Ах, как вы можете так говорить! - прошептала она.
      - Да ведь третьего пути нет: либо вы за меня выходите, либо мы должны проститься, - рассудительно заметил Морис. - Угодить сразу и мне, и отцу невозможно. Вам придется выбирать между нами.
      - Я выбрала вас! - воскликнула девушка с волнением.
      - Тогда обвенчаемся на будущей неделе.
      Кэтрин молчала, не сводя с него глаз.
      - Неужели у нас нет другого выхода? - спросила она.
      - Насколько мне известно, это единственный способ стать мужем и женой. Если есть какой-то другой, скажите.
      Другого способа Кэтрин придумать не могла, и правота молодого человека показалась ей почти жестокой. Единственное, что ей удалось придумать, это что отец, быть может, передумает. Смущаясь от сознания своей беспомощности, девушка вслух пожелала, чтобы это чудо произошло.
      - Вы думаете, есть хоть малейшая надежда? - спросил Морис.
      - Была бы, если бы он познакомился с вами поближе.
      - А что ему мешает познакомиться со мной поближе? Ему стоит лишь захотеть.
      - Его представления, его доводы - вот что мешает, - сказала Кэтрин. Их невозможно... их невозможно сокрушить.
      Воспоминание об отцовской непреклонности все еще приводило ее в трепет.
      - Невозможно? - воскликнул Морис. - Я предпочел бы услышать, что вам нетрудно их сокрушить!
      - Ах, мой отец несокрушим! - сказала Кэтрин.
      Морис отвернулся и, отойдя, уставился в окно.
      - Вы слишком боитесь его, - заметил он наконец.
      Кэтрин не попыталась возразить - она не стыдилась своего страха, ибо если ей самой он и не делал чести, то зато свидетельствовал о ее почтении к отцу.
      - По-моему, я и должна его бояться, - просто ответила она.
      - Значит, вы меня не любите. Во всяком случае, не так сильно, как я люблю вас. Я надеялся, что ваша любовь ко мне сильнее страха перед отцом.
      - Ах, друг мой! - сказала Кэтрин, шагнув к нему.
      - Разве я чего-нибудь боюсь? - воскликнул он, обернувшись. - Я ради вас готов сражаться с целым светом!
      - Вы такой благородный... такой смелый! - сказала она и замерла, остановившись на почтительном расстоянии.
      - Какой мне от этого прок, раз вы такая робкая?
      - По-моему, в действительности я... я не робкая, - сказала Кэтрин.
      - Не понимаю, что значит "в действительности". В действительности из-за вашей робости мы оба будем несчастны.
      - У меня хватит сил на то, чтобы ждать, ждать долго-долго.
      - А если, прождав долго-долго, мы обнаружим, что ваш батюшка ненавидит меня пуще прежнего?
      - Нет-нет, этого не будет, этого не может быть!
      - Вы думаете, его растрогает моя верность? Но если его так легко растрогать, отчего же вы его боитесь?
      Вопрос был задан ловко, и Кэтрин задумалась.
      - Я постараюсь не бояться, - сказала она, смиренно стоя перед ним и словно показывая, какой послушной и исполнительной женой она обещает стать. Это обещание не ускользнуло от внимания Мориса, и он снова принялся уверять Кэтрин в своей пылкой любви. Не что иное, как вышеупомянутое чувство и заставило его сказать ей наконец, что миссис Пенимен посоветовала им немедленно обвенчаться, не думая о последствиях.
      - Да, тетушке это было бы по душе, - простосердечно и в то же время весьма проницательно заметила Кэтрин. И уже совсем простосердечно, без малейшей примеси сарказма, она почти тотчас перешла к поручению доктора насчет того, что надо передать Морису. Кэтрин все время помнила о поручении отца, и оно обременяло ее, но, даже будь оно вдесятеро мучительнее, девушка все равно добросовестно исполнила бы его.
      - Он велел мне в точности... в точности передать вам от него, что, если я выйду замуж без его согласия, он не оставит мне ни цента из своего состояния. Он настаивал, чтобы я непременно вам это сказала; он, кажется, думает, что... думает... что...
      Морис покраснел, как покраснел бы на его месте любой благородный человек, которого заподозрили в низости.
      - Что он думает?
      - Что для вас это что-то меняет.
      - Разумеется, меняет - и очень многое. Лишает нас многих тысяч долларов - существенная перемена! Но это не меняет моей любви к вам.
      - Нам и не нужно его состояние, - сказала Кэтрин. - Вы же знаете, что у меня своих денег предостаточно.
      - Да, дорогая моя, я знаю, у вас есть какой-то капитал. И уж его-то он не посмеет тронуть!
      - Он и не захочет, - сказала Кэтрин. - Это мне мать оставила.
      Морис помолчал.
      - Значит, у него даже сомнений не было? - спросил он наконец. - Он думал, что, услышав его слова, я выйду из себя и сброшу маску?
      - Не знаю, что он думал, - устало сказала Кэтрин.
      - Передайте ему, пожалуйста, что для меня его угроза - пустой звук, - и Морис звучно щелкнул пальцами.
      - Нет, боюсь, что этого я не осмелюсь ему передать.
      - Иногда вы меня, знаете ли, разочаровываете, - сказал Морис.
      - Да, наверное. Во мне все разочаровались - и отец, и тетя.
      - Ну, со мной дело совсем другое - я ведь люблю вас больше, чем они.
      - Конечно, Морис, - сказала Кэтрин, чувствуя, что эта сладостная истина (которая никого, в конце концов, не обижала) всецело завладела ее воображением - кое-какое воображение у Кэтрин все-таки имелось.
      - Вы уверены, что он не отступится? Я хочу сказать - никогда не отступится от своего решения лишить вас наследства? И даже ваши добродетели, ваше долготерпение не поколеблют его жестокости?
      - То-то и беда, что в его глазах наш брак зачеркнет все мои добродетели. В его глазах это будет только доказательством его правоты.
      - Да, значит, он вас не простит!
      Услышав, как с прекрасных губ молодого человека слетело это восклицание, Кэтрин почувствовала, что ее успокоившаяся было душа снова приходит в ужасное волнение.
      - Ах, вы должны меня очень-очень любить! - воскликнула она.
      - Вне всякого сомнения, дорогая! - ответил ее возлюбленный. - Вас расстраивает выражение: "лишит наследства"? - добавил он мгновение спустя.
      - Я не из-за денег расстраиваюсь, а из-за того... из-за того, что у него такие мысли.
      - Вам, наверное, кажется, что это нечто вроде проклятия, - сказал Морис. - И вам, должно быть, очень тяжело. А вы не думаете, - продолжал он, - что, взявшись за дело с умом и действуя надлежащим образом, вы могли бы со временем рассеять злые чары? Вы не думаете, - говорил он задумчивым, сочувственным тоном, - что по-настоящему умная женщина сумела бы на вашем месте перетянуть его на свою сторону? Вы не думаете, что...
      Тут Кэтрин внезапно прервала Мориса. Все его хитроумные вопросы прошли мимо нее. Кэтрин казалось, что страшные слова "лишит наследства", за которыми так явственно слышалось обвинение в безнравственности, повисли в воздухе и даже словно бы звучат все громче и громче. Она вдруг осознала свое положение, и ледяной холод проник в ее детскую душу, наполнив ее тоской и ужасом. Но спаситель был рядом, совсем близко, и она протянула к нему руки.
      - Ах, Морис, - сказала она, содрогнувшись, - я готова обвенчаться с вами, когда вы захотите!
      И она уронила голову ему на плечо.
      - Любовь моя! - воскликнул Морис, опуская глаза на свою драгоценную добычу. А потом растерянно уставился перед собой, приоткрыв рот и подняв брови.
      21
      Доктор Слоупер без промедления поделился своими выводами с миссис Олмонд, изложив ей свое мнение теми же словами, которыми ранее объявил его самому себе:
      - Она не отступится! Клянусь небом, она не отступится!
      - То есть обвенчается с ним? - спросила миссис Олмонд.
      - Этого я не знаю. Но сломить ее невозможно. Она станет бесконечно тянуть и откладывать в надежде переубедить меня.
      - Но переубедить тебя, наверное, невозможно?
      - Можно ли переубедить геометрическую теорему? Мое суждение не настолько поверхностно.
      - Но ведь геометрия, по-моему, как раз и занимается поверхностями, - с улыбкой возразила миссис Олмонд - женщина, как нам известно, весьма неглупая.
      - Верно. Но занимается ими со всей серьезностью и глубиной. Кэтрин и этот ухажер - мои поверхности, и я уже произвел надлежащие измерения.
      - И результаты, кажется, удивили тебя.
      - Эти поверхности обширны и предлагают немалый материал для наблюдений.
      - Как ты бесстрастен! - воскликнула миссис Олмонд.
      - Могу ли я быть иным, когда вокруг меня страсти так и кипят? Впрочем, надо отдать должное Таунзенду - его страсти подчинены рассудку.
      - Не могу судить о Морисе Таунзенде, - сказала миссис Олмонд, - но Кэтрин меня ничуть не удивляет.
      - А меня, признаться, немного удивляет. Она, должно быть, терзается и мечется от одного решения к другому.
      - Лучше признайся, что тебя это попросту забавляет. А я не вижу ничего забавного в том, что твоя дочь тебя так обожает.
      - Мне интереснее определить границы ее обожания.
      - Оно кончается там, где начинается другое чувство.
      - Вовсе нет; это было бы слишком просто. Ее чувства сплетаются и смешиваются, и смесь эта по составу весьма необычна. Из нее, конечно, родится какая-то новая стихия, и мне хочется увидеть, что это будет такое. Я дожидаюсь с любопытством и даже с волнением; вот уж не думал, что Кэтрин когда-нибудь доставит мне подобные переживания. Я весьма признателен ей за это.
      - Она останется ему верна, - сказала миссис Олмонд, - верна до конца.
      - Да, я же говорю - она не отступится.
      - Мне больше нравится "верна". Простые натуры хранят верность, несмотря ни на что, а Кэтрин - натура очень простая. Переживания редко оставляют в ней глубокий след, но уж если что запало ей в душу - то на всю жизнь. Это как с медным чайником: сделаешь на нем вмятину, и, как ни наводи потом лоск, пятно все равно останется.
      - Попробуем навести лоск на Кэтрин, - сказал доктор. - Свезу-ка я ее в Европу.
      - Она и в Европе его не забудет.
      - Ну так он ее забудет.
      - Тебе и впрямь этого хочется? - серьезно спросила миссис Олмонд.
      - Чрезвычайно! - ответил доктор.
      Меж тем миссис Пенимен, не теряя времени, снова написала к Морису Таунзенду. Она попросила удостоить ее еще одного свидания, но на сей раз местом встречи избрала не закусочную: она предложила ему встретиться в портале церкви, в воскресенье после дневной службы, причем из осторожности назвала не тот храм, который обычно посещала и где прихожане стали бы, по ее мнению, подсматривать за ними. Она выбрала менее респектабельный район; и вот, в назначенный час выйдя из церкви, миссис Пенимен увидела стоящего поодаль Мориса Таунзенда. Не показав виду, что узнала его, она перешла улицу; некоторое время молодой человек следовал за ней, пока наконец миссис Пенимен не обернулась к нему с улыбкой:
      - Простите мне эту внешнюю бесстрастность. Вы сами понимаете, чем она объясняется. Осмотрительность прежде всего.
      Когда же он спросил, куда она предпочитает теперь идти, миссис Пенимен шепнула:
      - Куда-нибудь, где мы не станем привлекать внимание.
      Будучи не в лучшем расположении духа, Морис не слишком галантно ответил:
      - На этот счет я не обольщаюсь: не так уж мы привлекательны.
      И молодой человек беспечно повернул к центру города.
      - Надеюсь, - продолжал он, - вы пришли сказать мне, что старик сдался.
      - Боюсь, что у меня для вас не самые счастливые вести; и все же я предвестница скорее мира, чем войны. Я много думала в последнее время, мистер Таунзенд.
      - Вы слишком утруждаете себя.
      - Да, вероятно. Но я ничего не могу с собой поделать, у меня очень деятельный ум. И если я отдаюсь чему-то, то отдаюсь целиком. За это я расплачиваюсь своими знаменитыми мигренями. Мне точно обруч сжимает голову! Но я ношу его, как королева свою корону. Поверите ли, у меня и сейчас мигрень. Однако я ни за что не пропустила бы нашего рандеву. Мне надо сообщить вам кое-что очень важное.
      - Я весь внимание, - сказал Морис.
      - Пожалуй, я немного опрометчиво посоветовала вам тогда обвенчаться как можно скорее. Я много думала и теперь несколько иначе смотрю на это.
      - Вы, кажется, обладаете способностью менять свое мнение ежедневно.
      - Ежеминутно! - сказала миссис Пенимен таким тоном, словно это удобное свойство составляло одну из самых блестящих ее способностей.
      - Я вам рекомендую выбрать какую-нибудь точку зрения и придерживаться ее, - заметил Морис.
      - Ах, выбрать почти невозможно. У меня такое беспокойное, такое ненасытное воображение. Из-за него я, может быть, плохая советчица, но зато незаменимый друг!
      - Незаменимый друг, который дает плохие советы! - сказал Морис.
      - Не преднамеренно! Незаменимый друг, который готов, рискуя всем, лететь на свидание, чтобы нижайше просить прощения!
      - Что же вы теперь мне посоветуете?
      - Набраться терпения. Следить и выжидать.
      - Это плохой совет или хороший?
      - Не мне судить, - с достоинством ответила миссис Пенимен. - Могу лишь сказать, что он идет от чистого сердца.
      - А на будущей неделе вы посоветуете мне что-нибудь другое и тоже от чистого сердца?
      - На будущей неделе мне, может быть, придется объявить вам, что меня лишили крова!
      - Лишили крова?
      - Брат устроил мне ужасную сцену. Он угрожал мне - сказал, что если что-нибудь случится, он меня выставит за дверь. Вы же знаете, я бедна.
      По представлениям Мориса, у миссис Пенимен имелась кое-какая недвижимость, но он, естественно, воздержался от замечаний.
      - Меньше всего мне хочется, чтобы вам пришлось страдать из-за меня, сказал он. - Что за злодей, однако, ваш братец - судя по вашим словам!
      Миссис Пенимен замялась.
      - Остин, во всяком случае, далеко не образцовый христианин.
      - И вы советуете мне ждать, пока он станет таковым?
      - По крайней мере дайте ему успокоиться. Потерпите, мистер Таунзенд. Помните, вас ждет драгоценная награда.
      Некоторое время Морис молчал и на ходу раздраженно постукивал тростью по ограде.
      - До чего же вы непостоянны! - вырвалось у него наконец. - А я-то уже вырвал у нее согласие на тайный брак.
      Миссис Пенимен и впрямь не отличалась постоянством, ибо, услышав эту новость, она чуть было не подпрыгнула от радости.
      - Да? Когда же? Где? - вскричала она, остановившись.
      Морис отвечал неопределенно:
      - Это еще надо решить. Но она дала согласие: мне теперь чертовски неудобно идти на попятный.
      Миссис Пенимен, как я сказал, остановилась. Ее сияющий взор был устремлен на молодого человека.
      - Мистер Таунзенд! Позвольте, я вам кое-что скажу: Кэтрин так влюблена в вас, что вы теперь можете поступать, как вам заблагорассудится!
      Заявление это было несколько двусмысленно, и Морис поднял брови.
      - Счастлив это слышать! Но что вы, собственно, имеете в виду?
      - Вы можете отложить венчание - можете передумать; она вас не осудит.
      Морис так и застыл с поднятыми бровями.
      - Вот как! - не очень дружелюбно бросил он. Затем он заявил, что, останавливаясь посреди тротуара, миссис Пенимен рискует привлечь к себе внимание. И он постарался как можно скорее проводить свою собеседницу домой - под кров, которого она в любую минуту могла лишиться.
      22
      Сказав, что Кэтрин согласилась на решительный шаг, Морис отчасти погрешил против истины. Покидая Кэтрин, мы слышали, как она заявила о готовности сжечь свои корабли; но, добившись от нее такого обещания, Морис понял, что исполнение его сейчас было бы нежелательно. От разговора о дне венчания он ловко уклонился, однако сделал вид, что сам уже наметил срок. Положение Кэтрин, конечно, было не из легких; но и у ее осторожного жениха имелись свои трудности, тоже заслуживающие внимания. Его действительно ждала немалая награда; но, чтобы получить ее, необходимо было выбрать золотую середину между стремительной атакой и осторожным ожиданием. Можно, конечно, прыгнуть в пропасть, доверившись судьбе; к умному человеку судьба обычно благосклонна, но умный человек тем и известен, что не любит рисковать своей шеей.