Тут миссис Пенимен посетила вдохновенная мысль.
      - А что, если вам подать на него в суд? - спросила она, удивляясь, как ей раньше не пришел в голову этот несложный ход.
      - Я на _вас_ подам в суд, - ответил Морис, - если вы будете и дальше испытывать мое терпение подобными советами. Это недостойно мужчины продолжать борьбу, когда поражение очевидно. Я должен отказаться от Кэтрин.
      На его заявление миссис Пенимен ответила молчанием, хотя сердце ее забилось. Слова молодого человека не были для нее неожиданностью; она уже свыклась с мыслью, что Морису не следует жениться на Кэтрин, если у той не останется шансов получить отцовское наследство. "Не следует" формулировка несколько двусмысленная, но, руководствуясь своими природными склонностями, миссис Пенимен понимала ее вполне однозначно, и, хотя решение это никогда прежде не высказывалось в той грубой форме, которую придал ему теперь Морис, оно не раз молчаливо подразумевалось во время их непринужденных разговоров, когда молодой человек развалясь сидел в каком-нибудь из мягких кресел доктора; так что миссис Пенимен стала относиться к этой мысли сперва (как она предпочитала думать) философски, а потом и с тайным одобрением. Тот факт, что свое одобрение она держала втайне, доказывает, разумеется, что миссис Пенимен его стыдилась; но она закрывала на это глаза, напоминая себе, что как-никак идею замужества племянницы выпестовала именно она. Едва ли доктор признал бы политику Лавинии последовательной: во-первых, Морис во что бы то ни стало должен получить его наследство, и она ему поможет в этом; во-вторых, оно явно не достанется ему, и было бы обидно молодому человеку - молодому человеку с такими богатыми возможностями - жениться на бесприданнице. Когда по возвращении из Европы доктор прочел сестре нотацию, которую мы приводили выше, затея Мориса стала казаться миссис Пенимен настолько безнадежной, что она окончательно сосредоточила свое внимание на этом "во-вторых". Будь Морис ее сыном, она без колебаний принесла бы Кэтрин в жертву этой всеподавляющей идее - его счастливому будущему. Готовность принести в жертву собственную племянницу свидетельствовала о более чем материнской преданности. И все же, внезапно обнаружив в своей руке нож для заклания жертвы, миссис Пенимен оробела.
      С минуту Морис шел молча, затем раздраженно повторил свои слова:
      - Я должен отказаться от нее!
      - Кажется, я вас понимаю, - осторожно проговорила миссис Пенимен.
      - Как тут не понять - я выразился достаточно ясно! Грубо и откровенно.
      Морис стыдился самого себя, и это было ему неприятно; а так как неприятных ощущений сей молодой человек решительно не переносил, им овладел прилив безжалостной злобы. Ему захотелось отыграться на ком-нибудь, и он осторожно - ибо Морис был всегда осторожен, если дело касалось его самого, - спросил:
      - А вы не могли бы ее немного охладить?
      - Охладить?
      - Подготовить ее - попытаться заставить ее постепенно забыть обо мне.
      Миссис Пенимен остановилась и торжественно посмотрела на молодого человека.
      - Мой бедный Морис, да знаете ли вы, как она в вас влюблена?
      - Не знаю и не желаю знать. Я всегда старался этого не замечать. Знать об этом было бы слишком мучительно.
      - Она будет очень страдать, - сказала миссис Пенимен.
      - Вы должны ее утешить. Если вы мне настоящий друг, если вы не притворяетесь, вы найдете способ ее утешить.
      Миссис Пенимен печально покачала головой.
      - Вы спрашиваете, не притворяюсь ли я вашим другом; а я не сумею притвориться вашим врагом. Что я могу сказать ей, кроме новых похвал вам? Но похвалы вам едва ли ее утешат!
      - Доктор вам поможет. Он будет в восторге, что помолвка расстроилась, и придумает ей какое-нибудь утешение - ведь он человек опытный.
      - Он придумает ей новую пытку! - воскликнула миссис Пенимен. - Упаси ее небо от отцовских утешений. Он станет злорадно торжествовать.
      Морис мучительно покраснел.
      - Если вы станете утешать ее так же, как сейчас утешаете меня, проку будет немного! Чертовски неприятно объясняться, но это необходимо. Меня тяготит такая необходимость, и вы обязаны облегчить мое положение.
      - Я буду вашим другом до гробовой доски! - заявила миссис Пенимен.
      - Лучше докажите вашу дружбу сейчас! - ответил Морис, возобновляя прогулку.
      Миссис Пенимен двинулась следом; она едва сдерживала дрожь.
      - Вы бы хотели, чтобы я ей сама сказала? - спросила она.
      - Не надо ей ничего говорить, но если бы вы могли... если бы вы могли... - и он замолчал, пытаясь сообразить, что же в действительности миссис Пенимен могла бы для него сделать. - Вы могли бы объяснить ей мои побуждения. Объяснить, что я не в силах стать между ней и отцом и дать ему повод лишить собственную дочь ее законных прав - повод, которого он дожидается с таким отвратительным нетерпением!
      Миссис Пенимен с замечательной быстротой оценила всю прелесть этой фразы.
      - Как это похоже на вас! - сказала она. - Как это тонко!
      Морис раздраженно махнул тростью.
      - Ах, оставьте! - капризно воскликнул он.
      - Может быть, все обойдется. Кэтрин ведь такая странная.
      И миссис Пенимен взяла на себя смелость пообещать молодому человеку, что в любом случае девушка поведет себя смирно и не станет устраивать сцен. Они продолжали прогулку, в ходе которой миссис Пенимен взяла на себя смелость пообещать ему и многое другое и в результате приняла немало обязательств; Морис, как нетрудно догадаться, был рад сложить на нее свою ношу. Однако ее безрассудное рвение ни на секунду не обмануло молодого человека: он знал, что миссис Пенимен едва ли в состоянии исполнить хотя бы сотую долю того, что обещала, и ее самозабвенная готовность ему служить внушала Морису все большее презрение к миссис Пенимен. Среди прочего она во время этого разговора задала молодому человеку один смелый вопрос:
      - Что вы станете делать, если не женитесь на ней?
      - Совершу что-нибудь блистательное, - ответил Морис. - Ведь вам, наверное, хочется, чтобы я совершил что-нибудь блистательное?
      Мысль о такой возможности доставила миссис Пенимен величайшее удовольствие.
      - Я буду считать, что горько обманулась в вас, если этого не случится.
      - Придется совершить, чтобы отыграться за провал. Пока мои дела идут вовсе не блистательно.
      Миссис Пенимен задумалась, словно надеялась опровергнуть его заявление; однако это ей не удалось, и, чтобы загладить свою неудачу, она рискнула задать Морису еще один вопрос:
      - То есть вы снова... снова станете свататься?
      Сперва Морис отозвался лишь про себя - и довольно резко: "Вот уж чисто женская бестактность!" Затем ответил вслух:
      - Никогда в жизни!
      Миссис Пенимен была разочарована и раздосадована и, желая выразить свои чувства, издала саркастическое восклицание. До чего же он капризен, этот молодой человек.
      - Я отказываюсь от Кэтрин не ради другой женщины, а ради блестящей карьеры! - объявил Морис.
      Это было эффектно сказано; но миссис Пенимен чувствовала, что промахнулась, и ей хотелось ответить колкостью.
      - Что же, вы не намерены и бывать у нее? - спросила она язвительно.
      - Мне нужно побывать у нее; к чему тянуть? С тех пор как она вернулась, я был у нее четыре раза, и это тягостно. Не могу же я всю жизнь наносить ей визиты! Неужели Кэтрин на это рассчитывает? Нельзя держать мужчину в состоянии неопределенности! - тонко закончил он.
      - Да, но вы непременно должны проститься с ней! - настаивала миссис Пенимен; в ее представлении прощания уступали по значительности разве что первым свиданиям.
      29
      Он снова пришел к Кэтрин, но проститься не сумел; приходил и в другой раз, и в третий, каждый раз убеждаясь в том, что миссис Пенимен все еще не усыпала ему цветами путь к отступлению. Положение его было, по его собственному выражению, "чертовски тяжелым"; он чувствовал растущую ненависть к миссис Пенимен, которая, как ему теперь казалось, втянула его в эту историю и обязана была - из простого милосердия - помочь ему выпутаться. Правду сказать, в уединении своей комнаты и, добавим, в красноречивой обстановке комнаты Кэтрин - невесты, готовящей trousseau [приданое (фр.)], - миссис Пенимен по-иному взглянула на взятые на себя обязательства - и испугалась. Задача "подготовить" Кэтрин, помочь ей "постепенно забыть" Мориса все больше ужасала миссис Пенимен, и в конце концов порывистая тетушка впала в сомнения: так ли уж хороша идея Мориса изменить своим первоначальным планам? Блистательное будущее, карьера, чистая совесть молодого человека, уберегшего даму сердца от утраты законных прав, - все это превосходно, конечно, но не слишком ли дорогой ценой это достается? Настроение, в котором пребывала сама Кэтрин, ничуть не облегчало положения миссис Пенимен: несчастная девушка и не подозревала о грозящей ей опасности. Без тени сомнения глядела она на своего возлюбленного и, хотя доверяла тетке гораздо меньше, чем молодому человеку, с коим обменялась нежными клятвами, не давала миссис Пенимен повода для признаний и объяснений. Тетушка долго набиралась решимости, но так и не набралась; она уверила себя, что Кэтрин попросту глупа, со дня на день откладывала решительное (как она бы это назвала) объяснение, удрученно бродила по дому, изнывала от переполнявшего ее раскаяния, но была не в силах облечь его в словесную форму. Объяснения самого Мориса ограничивались несколькими ничего не значащими репликами; но даже это его чрезмерно утомляло. Визиты его сделались весьма краткими и проходили в тягостных поисках предметов для разговора с невестой. Она ждала, чтобы Морис попросту назначил день свадьбы, и, поскольку относительно этого пункта он пока не был готов высказаться ясно, разговоры на более отвлеченные темы казались ей пустыми, а притворство - нелепым. Прикидываться и представляться она не умела и вовсе не пыталась скрыть свое ожидание. Пусть он решает, как ему удобнее; она готова скромно и терпеливо ждать; странно, что в такой торжественный момент Морис не действует решительнее, но у него, наверное, есть свои причины. Кэтрин могла бы стать покорной супругой старинного образца: если бы муж стал объяснять ей свои поступки, она считала бы это знаком особой милости и счастливого расположения духа, но никак не ожидала бы слышать объяснения ежедневно, как не рассчитывала бы ежедневно принимать букет камелий. Перед свадьбой, впрочем, даже самая нетребовательная невеста ожидает таких знаков внимания, как некоторое добавочное количество букетов; между тем дом на Вашингтонской площади отнюдь не благоухал цветочными ароматами, и девушка наконец встревожилась.
      - Вы не больны? - спросила она Мориса. - Вы кажетесь таким бледным и все время чем-то расстроены.
      - Да, я нездоров, - ответил Морис; ему пришло на ум, что, обратившись к ее состраданию, он, может быть, приблизит свое освобождение.
      - Боюсь, вы себя слишком утомляете; вам надо меньше работать.
      - Я не могу не работать, - сказал он и с нарочитой резкостью добавил: Я не хочу быть вам обязан всем!
      - Ах, зачем вы это говорите!
      - Я слишком горд, - сказал Морис.
      - Да... слишком!
      - Вам не удастся изменить меня, - продолжал он. - Принимайте меня таким, какой я есть.
      - Я и не хочу вас изменить, - ласково заметила она. - Я принимаю вас таким, какой вы есть!
      И она посмотрела на него долгим взглядом.
      - Когда мужчина женится на богатой, все начинают о нем судачить, сообщил Морис. - Это так отвратительно.
      - Но я ведь не богата, - сказала Кэтрин.
      - Достаточно богаты, чтобы обо мне судачили!
      - Разумеется, о вас говорят. Это делает вам честь!
      - От этой чести я бы охотно отказался.
      Она готова была сказать, что девица, навлекшая на него такую беду, нежно любит его и верит в него всей душой - и это ли не награда? - но удержалась, побоявшись, что слишком много на себя берет; и, пока она колебалась, он внезапно простился.
      Однако в следующий раз Морис вернулся к этой теме, и Кэтрин снова попеняла ему за гордость. Он повторил, что не может измениться, и на этот раз Кэтрин не удержалась и сказала, что ему стоит только сделать небольшое усилие - измениться не так уж трудно.
      Морису порою приходило в голову, что ссора с ней помогла бы ему; но как прикажете поссориться с женщиной, которая всегда готова уступить? На сей раз он удовлетворился следующим восклицанием:
      - Вы, верно, думаете, что трудно только вам! А мне, по-вашему, не трудно?
      - Теперь вся тяжесть легла на ваши плечи, - ответила она. - Мои трудности остались позади!
      - Вот именно.
      - Мы должны вместе нести свой груз, - сказала Кэтрин. - Вот к чему надо стремиться.
      Морис попытался непринужденно улыбнуться.
      - Есть вещи, которые невозможно нести вместе - например, тяжесть разлуки.
      - Отчего вы заговорили о разлуке?
      - А-а, вам это не нравится! Я так и знал.
      - Куда вы едете, Морис? - вдруг спросила она.
      Он пристально поглядел на нее, и взгляд его испугал девушку.
      - Обещайте не делать сцен, - сказал он.
      - Сцен? Да разве я делаю сцены?
      - Все женщины делают сцены, - сказал Морис тоном опытного сердцееда.
      - Только не я. Куда вы едете?
      - Вас очень удивит, если я скажу, что еду по делу?
      Она задумалась, глядя на него.
      - Да... То есть, нет. Нет - если вы возьмете меня с собой.
      - Взять вас с собой? По делу?
      - Какое у вас дело? Ваше дело - оставаться со мной.
      - Оставаясь с вами, я не заработаю себе на жизнь, - сказал Морис. Но тут его озарило: - Вернее, я тем и зарабатываю на жизнь, что сижу с вами так все говорят!
      Это восклицание было рассчитано на большой эффект, но Кэтрин пропустила его мимо ушей.
      - Куда вы едете? - еще раз повторила она.
      - В Новый Орлеан. Покупать хлопок.
      - Я охотно поеду с вами в Новый Орлеан, - сказала Кэтрин.
      - В этот рассадник желтой лихорадки? - воскликнул Морис. - Неужели вы думаете, что я соглашусь подвергнуть вашу жизнь опасности - да еще в такой момент?
      - Зачем вам ехать, если там желтая лихорадка? Морис, вы не должны ехать!
      - Затем, чтобы заработать шесть тысяч долларов, - сказал Морис. - Вы не можете лишить меня такого удовольствия!
      - Нам не нужны эти шесть тысяч долларов. Вы слишком много думаете о деньгах.
      - Легко вам говорить! Это редкий случай; мы узнали только вчера вечером.
      И он объяснил, в чем заключается случай, а потом долго рассказывал об исключительно выгодной сделке, которую задумали они с партнером, останавливался на подробностях и несколько раз повторялся.
      Его история, однако, ничуть не захватила воображение Кэтрин - по причинам, известным ей одной.
      - Если вам можно ехать в Новый Орлеан, то и мне тоже можно, - сказала она. - Вы так же рискуете подхватить лихорадку, как и я. Я ничуть не слабее вас и не боюсь никакой лихорадки. В Европе мы бывали в очень нездоровых местах - отец даже заставлял меня принимать пилюли. И я ни разу не заболела и ничего не боялась. Какой нам толк от этих шести тысяч, если вы умрете от желтой лихорадки, Морис? Когда готовишься венчаться, нельзя все время думать о делах, ведь правда? Не думайте о хлопке, думайте лучше обо мне. Вы еще успеете съездить в Новый Орлеан - там всегда сколько угодно хлопка. Сейчас вовсе неподходящее время - мы и без того слишком давно откладываем.
      Никогда прежде Кэтрин не говорила так много и так решительно; в продолжение всей этой речи она держала его руку в своих руках.
      - Вы обещали не делать сцен! - вскричал Морис. - И все-таки сделали.
      - Это вы делаете сцену. Я вас раньше ни о чем не просила. Мы слишком давно откладываем.
      Она была рада, что прежде почти ни о чем не просила Мориса: теперь это как бы давало ей право настаивать.
      Морис немного подумал.
      - Что ж, прекрасно; не будем больше говорить об этом. Я заключу сделку по почте.
      И он начал разглаживать ворс на своей шляпе, собираясь уходить.
      - Так вы не поедете? - спросила Кэтрин, глядя на него.
      Морису не хотелось отказываться от своего плана затеять ссору - это бы так все упростило. Он сверху вниз посмотрел на Кэтрин и самым мрачным образом нахмурился.
      - Вы неблагоразумны! - сказал он. - Вы не должны настаивать!
      Но она, как всегда, уступила, сказав:
      - Да, я неблагоразумна; я знаю, что настаивать нехорошо. Но ведь это так естественно! И я настаивала только одну минуту.
      - Одна минута может принести огромный вред. Когда я приду в следующий раз, постарайтесь быть спокойнее.
      - А когда вы придете в следующий раз?
      - Вы хотите ставить мне условия? - спросил Морис. - Я приду в субботу.
      - Нет, придите завтра, - попросила Кэтрин. - Я хочу, чтобы вы пришли завтра. Я буду спокойна и благоразумна, - добавила она; волнение ее усилилось до крайности, и это обещание было более чем уместно. Ужас внезапно охватил девушку - точно все ее неясные страхи и сомнения внезапно обрели реальность и вылились в неописуемую тревогу; все ее существо в этот момент сосредоточилось на одном желании: удержать Мориса в комнате.
      Он склонился и поцеловал ее в лоб.
      - Когда вы спокойны, вы - само совершенство, - сказал он. - А ажитация вам, право, не к лицу.
      Кэтрин силилась подавить свое возбуждение (только сердце у нее возбужденно билось, но с этим ничего нельзя было поделать); помолчав, она спросила как можно ласковей:
      - Обещаете прийти завтра?
      - Я сказал, что приду в субботу, - улыбнулся Морис; он то хмурился, то улыбался и находился в полном замешательстве.
      - И в субботу тоже, - сказала Кэтрин, пытаясь улыбнуться, - но сперва завтра.
      Морис двинулся к выходу, но девушка проворно обогнала его и прислонилась плечом к двери; чтобы удержать его, Кэтрин была готова на все.
      - А если что-нибудь помешает мне прийти завтра, вы, конечно, скажете, что я вас обманул!
      - Что может вам помешать? Вам стоит только захотеть.
      - Я же не какой-нибудь повеса - у меня дела! - раздраженно воскликнул Морис.
      Тон у него был такой грубый и неестественный, что Кэтрин беспомощно взглянула на него и поспешила отвернуться, а он тотчас взялся за ручку двери. Ему попросту хотелось убежать. Но она уже снова приблизилась к нему и проговорила тихим, но чрезвычайно напряженным голосом:
      - Морис, вы меня оставляете?
      - Да, ненадолго.
      - Когда же вы придете?
      - Когда к вам снова вернется благоразумие.
      - Такое благоразумие, как у вас, ко мне уже не вернется!
      Кэтрин все еще пыталась удержать его; они едва не боролись.
      - Подумайте, на что я пошла ради вас! - вырвалось у девушки. - Морис, я отказалась от всего, от всего!
      - Вы снова все это получите!
      - Снова? Значит, вы что-то задумали! Что, Морис? Что случилось? Что я такого сделала? Отчего вы так переменились?
      - Я напишу вам, - пробормотал Морис, - я лучше напишу.
      - А, так вы не придете - воскликнула Кэтрин и заплакала.
      - Дорогая Кэтрин, напрасно вы так говорите! - возразил он. - Мы еще увидимся. Обещаю вам!
      Тут ему наконец удалось переступить порог, и он затворил за собой дверь.
      30
      С тех пор тихое горе девушки ни разу не находило выхода в слезах; а если такое и случалось, миру об этом ничего не известно. Но в тот вечер она рыдала долго и безутешно - бросилась на софу и самозабвенно отдалась своим страданиям. Она сама не понимала, что произошло; со стороны их размолвка выглядела вполне заурядно: все девушки ссорятся с возлюбленными, и это еще не означает разрыва; Кэтрин вовсе не имела причин видеть тут какую-то угрозу. И все же она чувствовала боль, точно от раны, - пусть даже Морис и не нанес ей раны. Ей казалось, что с лица его внезапно спала маска. Он хотел от нее уехать; он был зол и жесток, странно говорил и странно глядел на нее. Кэтрин была потрясена и раздавлена; всхлипывала, спрятав лицо в подушки, и говорила сама с собой. Потом поднялась, испугавшись, что кто-нибудь может войти - отец или миссис Пенимен, - и долго сидела, неподвижно глядя перед собой, между тем как в гостиной сгущались сумерки. Ей пришло в голову, что он, может быть, вернется и извинится перед ней, возьмет свои слова обратно; уговаривая и обнадеживая себя, Кэтрин долго вслушивалась - не зазвонит ли дверной колокольчик. Прошло много времени, но Мориса все не было; темнело; в изящной и скромной гостиной с ее светлыми, чистыми тонами наступил вечер; камин догорел. Когда совсем стемнело, Кэтрин подошла к окну. Она полчаса простояла, глядя на крыльцо и надеясь увидеть Мориса у подъезда. Наконец она отвернулась, ибо увидела возвратившегося домой отца. Он заметил ее сквозь стекло и, остановившись возле мраморного крыльца, церемонно, с преувеличенной вежливостью приподнял шляпу. Его жест так не соответствовал ее состоянию, величавый и почтительный поклон был так неуместен по отношению к несчастной девушке, презренной и брошенной, что Кэтрин в ужасе затрепетала и поспешила уйти к себе. У нее было такое чувство, будто в этот момент она отреклась от Мориса.
      Через полчаса ей пришлось спуститься к обеду; за столом ее поддерживало страстное желание не показать отцу, что с ней что-то произошло. Желание это впоследствии очень поддерживало ее; помогло оно и в тот первый вечер хотя притворство Кэтрин было и не так успешно, как ей казалось. Доктор Слоупер разговорился. Он рассказал множество историй о занятном пуделе, которого видел в доме одной старой дамы, своей пациентки. Кэтрин не только пыталась делать вид, что слушает анекдоты о пуделе, но и принуждала себя вникать в них, чтобы не думать о ссоре с Морисом. Может быть, ей показалось; может быть, он ошибся, а она чересчур поддалась ревности; не меняются же люди за несколько дней. Однако она скоро вспомнила, что и раньше ее посещали сомнения, непонятные подозрения - неясные, но болезненные - и что со времени ее возвращения из Европы Морис стал другим; тут она снова стала прислушиваться к рассказам доктора; рассказывал он необыкновенно хорошо. После обеда Кэтрин сразу пошла к себе: провести вечер с теткой она была не в силах. Весь вечер она сидела одна и мучилась сомнениями; терзания ее были ужасны, но что их породило - ее расстроенное воображение, ее болезненная чувствительность? или жестокая действительность? Неужели самое ужасное и впрямь произошло? Миссис Пенимен с похвальным, хотя и необычным для нее тактом почла за лучшее не беспокоить девушку. Истина, впрочем, заключалась в том, что она заподозрила неладное и - как это свойственно человеку несмелому - не стала противиться желанию переждать бурю в укрытии. Пока в воздухе еще чувствовалась тревога, она предпочитала не рисковать.
      Несколько раз в течение вечера она проходила мимо двери Кэтрин, словно рассчитывая услышать стоны. Но за дверью стояла мертвая тишина. И потому, прежде чем лечь, миссис Пенимен постучала и испросила разрешения нарушить одиночество племянницы. Кэтрин сидела с книгой и притворялась, что читает. Она не ложилась, ибо не рассчитывала скоро уснуть (после ухода тетушки девушка действительно полночи не спала, но не стала уговаривать гостью остаться). Миссис Пенимен вошла, ступая осторожно и неторопливо, и с величественным лицом приблизилась к племяннице.
      - Боюсь, что ты чем-то встревожена, дорогая, - сказала она. - Быть может, тебе нужна моя помощь?
      - Я ничем не встревожена и не нуждаюсь ни в какой помощи, - ответила Кэтрин, солгав легко и непринужденно и тем доказав, что не только пороки, но даже и случайные несчастья дурно влияют на нашу нравственность.
      - С тобой ничего не произошло?
      - Ровно ничего.
      - Ты уверена, дорогая?
      - Совершенно уверена.
      - И тебе действительно не нужна моя помощь?
      - Нет, тетушка, спасибо, я только прошу вас оставить меня одну.
      Миссис Пенимен сначала опасалась слишком горячего приема, но теперь холодность племянницы ее разочаровала. И, рассказывая впоследствии разным людям и с очень разными подробностями о том, как кончилась помолвка ее племянницы, тетушка не забывала упомянуть, что в один прекрасный вечер эта юная дама "указала ей на дверь". Характер миссис Пенимен проявлялся в том, что упоминала она об этом факте не по злобе (напротив, тетушка достаточно жалела Кэтрин), а просто из природной склонности приукрашивать всякий предмет, которого она касалась.
      Кэтрин, как я сказал, полночи не ложилась - будто все еще надеялась, что Морис Таунзенд позвонит у дверей. Надежда эта вернулась к ней наутро, но, хотя в такое время дня никто не назвал бы ее нелепой, осуществиться ей было не дано. Молодой человек не пришел и не написал - ничего не объяснил, не успокоил девушку. По счастью, твердая решимость Кэтрин не выдать себя перед отцом помогала девушке справляться с тревогой, которая приняла уже огромные размеры. У нас будет еще случай проверить, удалось ли ей обмануть отца; на миссис Пенимен - женщину редкой проницательности - нехитрые уловки девушки не подействовали. Эта дама без труда заметила волнение племянницы, а уж когда происходили волнующие события, миссис Пенимен не могла оставаться в стороне. На следующий вечер она возвратилась к прежнему разговору и предложила Кэтрин довериться ей - снять бремя со своего сердца. Может быть, она сумеет объяснить девушке то, что ей кажется непонятным и о чем она знает больше, чем думает племянница? Но если накануне Кэтрин держалась холодно, то на сей раз она обошлась с теткой даже надменно.
      - Вы заблуждаетесь; я не понимаю, о чем вы говорите. Не знаю, что вы мне хотите навязать; я вовсе не нуждаюсь в объяснениях.
      Так ответила тетке Кэтрин; шло время, но она по-прежнему не подпускала к себе миссис Пенимен. И, по мере того как время шло, любопытство миссис Пенимен возрастало. Она отдала бы мизинец, лишь бы узнать, что сказал Морис, как он поступил, какой он принял тон и какой отыскал предлог. Разумеется, она написала к нему и попросила о встрече; и ответа на свое послание, разумеется, не получила. Морис был не в настроении писать Кэтрин послала ему две коротенькие записки, также оставшиеся без ответа. Записки ее были столь немногословны, что я приведу их здесь целиком: "Подайте мне хоть какой-нибудь знак, что вы во вторник не хотели так жестоко обойтись со мной и мне это только показалось!" - вот первая записка. А вот вторая - подлиннее: "Если во вторник я была неблагоразумна и подозрительна, если я вас чем-нибудь обеспокоила или рассердила, то прошу у вас прощения и обещаю никогда больше не быть такой глупой. Я уже достаточно наказана, и я ничего не понимаю. Дорогой Морис, вы меня убиваете!" Записки были посланы в пятницу и в субботу; но ни суббота, ни воскресенье не принесли девушке утешения, о котором она просила. Наказание становилось все более тяжким для нее; однако наружно она переносила его весьма стойко.
      Доктор молча наблюдал за дочерью и в субботу утром сказал сестре:
      - Ну вот - свершилось! Негодяй пошел на попятный.
      - Вовсе нет! - вскричала миссис Пенимен, которая уже знала, что сказать Кэтрин, но не обдумала тактику поведения с братом и в целях обороны была вынуждена с негодованием все отрицать.
      - Что ж, запросил отсрочки, если угодно.
      - Тебе, кажется, приятно видеть, как играют чувствами твоей дочери!
      - Приятно, - подтвердил доктор, - потому что я это предсказывал! Большое удовольствие - убедиться в своей правоте.
      - Твои удовольствия внушают ужас! - воскликнула сестра.
      Кэтрин стойко исполняла свои обычные обязанности и в воскресенье даже пошла с теткой к утренней службе; но если обычно Кэтрин ходила в церковь и в полдень, то на сей раз мужество оставило девушку, и она попросила миссис Пенимен идти без нее.
      - У тебя какая-то тайна, я уверена, - многозначительно сказала миссис Пенимен, сурово оглядев племянницу.
      - Если у меня тайна, я ее не выдам, - сказала Кэтрин и отвернулась.
      Миссис Пенимен отправилась одна; но, не дойдя до церкви, повернула назад... Не прошло и двадцати минут, как она снова была в доме: заглянула в пустые гостиные, потом поднялась наверх и постучала к Кэтрин. Ответа не последовало - в комнате Кэтрин не было; как скоро убедилась миссис Пенимен, Кэтрин вообще не было в доме.
      - Она ушла к нему, она сбежала! - вскричала Лавиния, всплеснув руками от зависти и восхищения.
      Однако она скоро заметила, что Кэтрин ничего не взяла с собой, - все ее вещи остались в комнате. Тогда миссис Пенимен решила, что не любовь, а жажда мщения руководила ее племянницей.
      - Она преследует его - ему нет спасения даже в его собственном доме! так миссис Пенимен определила поведение племянницы; представленное в этом свете, исчезновение Кэтрин почти так же радовало романтическое воображение миссис Пенимен, как былые планы тайного венчания. Ей приятно было воображать себе девицу, которая в слезах, с упреками является к возлюбленному, но для эстетической цельности этой картины сейчас недоставало бури и мрака, и миссис Пенимен была немного разочарована. Обстановка тихого воскресного дня никак не подходила для такой сцены, а уж время... время особенно сердило миссис Пенимен: не снявши шляпы и кашемировой шали, она уселась поджидать Кэтрин в большой гостиной, и время тянулось очень медленно.
      Наконец она дождалась: миссис Пенимен увидела в окно, как Кэтрин поднимается на крыльцо; тетка вышла в прихожую и, едва племянница появилась в дверях, налетела на нее и буквально втащила в гостиную, после чего торжественно закрыла дверь. Кэтрин раскраснелась, глаза ее сверкали. Миссис Пенимен не знала, что и думать.
      - Где же ты была, позволь тебя спросить? - сказала она.
      - Мне захотелось прогуляться, - ответила Кэтрин. - Я думала, вы в церкви.
      - Я была в церкви, но служба кончилась раньше обыкновенного. И где же ты прогуливалась?
      - Не знаю! - сказала Кэтрин.
      - В высшей степени странный ответ! Дорогая Кэтрин, не бойся - ты можешь поведать мне об всем.
      - О чем же я должна поведать вам?
      - О своей тайне... о своем несчастье.
      - Нет у меня никаких несчастий! - вспылила Кэтрин.
      - Бедное дитя, - не унималась миссис Пенимен, - ведь все равно тебе не обмануть меня. Я все знаю. Мне поручили... поговорить с тобой.