Тогда я понял весь смысл происшедшего: чтобы угодить мне, она пересилила себя, причем сделала это красиво, и теперь я должен как-то отблагодарить ее. Встречаясь с ней после этого, я каждый раз спрашивал себя, что же я могу для нее сделать. Приглашать их на сеансы я больше не мог, я чувствовал, что, продолжая использовать их, я делаю большую ошибку и обрекаю себя на неудачи. Да, да, я стал работать плохо, очень плохи были все те шаблонные рисунки, для которых они позировали, - об этом теперь говорил не только Хоули. Я послал в издательство целую серию иллюстраций к "Рэтленду Рэмзи" и услышал в ответ куда более убедительную критику, чем его дружеские предостережения. Художественный консультант фирмы, для которой я работал, считал, что во многих из них совсем нет того, чего от меня ожидали. Это были по большей части иллюстрации как раз к тем сценам, в которых фигурировали супруги Монарк. Я не стал уточнять, чего именно от меня ожидали; надо было смотреть правде в глаза: заказы на другие тома могли от меня уплыть. В отчаянии я накинулся на мисс Черм и перепробовал ее на всех ролях и во всех ракурсах. Я объявил во всеуслышание, что главным героем отныне будет Оронте; мало того - в одно прекрасное утро, когда майор заглянул ко мне с намерением узнать, не нужен ли он, чтобы закончить рисунок для "Чипсайда", начатый на прошлой неделе, я сказал, что передумал и буду делать рисунок с моего слуги. При этих словах майор побледнел и уставился на меня.
      - Неужели таким вы представляете себе английского джентльмена? спросил он.
      Я был недоволен собой, я нервничал, а работа стояла, и я ответил с раздражением:
      - Не разоряться же мне по вашей милости, дорогой майор!
      Это было ужасное замечание. Он еще немного постоял, а затем, не говоря ни слова, вышел из мастерской. Когда он ушел, я вздохнул с облегчением: я был уверен, что больше не увижу его. Я не сказал ему определенно, что мою работу могут забраковать, но меня раздражало, что сам он не почувствовал приближения катастрофы, что наше бесплодное сотрудничество не послужило для него уроком и он не постиг вместе со мной ту истину, что в обманчивой атмосфере искусства даже самые высокие достоинства объекта могут оказаться бесполезными из-за своей невыразительности.
      Я был в расчете со своими приятелями, и все же нам довелось увидеться еще раз. Через три дня они снова пришли ко мне, на этот раз вместе, и после всего случившегося их появление не предвещало ничего хорошего. Оно свидетельствовало о том, что никакой другой работы они найти не могут. Должно быть, они уже собирали семейный совет и обсуждали свое невеселое положение во всех подробностях; они уже успели переварить дурные вести о том, что в собрании сочинений им не бывать. Теперь, когда они не могли мне быть полезны даже в работе для "Чипсайда", их обязанности стали уж очень неопределенными, и я был вправе считать, что они пришли просто из вежливости и в знак примирения - словом, с прощальным визитом. В глубине души я даже обрадовался тому, что мне сейчас некогда возиться с ними: мои натурщики позировали вместе, и я корпел над композицией, которая обещала принести мне славу. Идея композиции была навеяна сценой, где Рэтленд Рэмзи, придвинув свой стул поближе к сидящей за роялем Артемизии, собирается сказать ей нечто чрезвычайно важное, а она с показным равнодушием смотрит на свои пальчики, извлекающие из инструмента какую-то сложную пьесу. Мисс Черм за роялем мне доводилось рисовать и раньше - это у нее всегда получалось безукоризненно поэтично и грациозно. Теперь мне надо было, чтобы обе фигуры "компоновались", не уступали одна другой в напряженности переживания, и маленький итальянец отлично вписался в мой замысел. Влюбленные из романа стояли у меня перед глазами как живые, рояль был выдвинут; мне оставалось только уловить очарование юности и робкой любви, разлитое в этой сцене, и запечатлеть его на бумаге. Гости заглядывали мне через плечо; я обернулся и приветливо посмотрел на них.
      Они ничего не сказали в ответ, но я привык общаться с людьми без слов и продолжал работать, ободряемый ощущением, что я наконец нашел единственно правильное решение, и лишь слегка расстроенный тем, что мне так и не удалось избавиться от них. И тут я вдруг услышал где-то рядом или, точнее, надо мной приятный голос миссис Монарк: "По-моему, ей надо немного привести в порядок прическу". Я поднял голову и с удивлением увидел, что она как-то особенно пристально разглядывает мисс Черм, сидевшую спиной к ней. "Я только чуть-чуть подправлю, вы не возражаете?" - продолжала она. Услышав эти слова, я неожиданно для самого себя вскочил на ноги, по-видимому, подсознательно опасаясь, как бы она чего-нибудь не сделала с моей юной героиней. Она меня успокоила взглядом, которого я никогда не забуду - должен признаться, что я был бы счастлив, если бы мне удалось нарисовать _эту_ сцену, - и подошла к моей натурщице. Склонившись над мисс Черм и положив ей руку на плечо, она ласково заговорила с ней. Девушка быстро сообразила, что хочет сделать миссис Монарк, и с благодарностью согласилась. Та сделала несколько быстрых движений, и непокорные кудри мисс Черм легли так, что она стала теперь еще очаровательней. Никогда еще мне не доводилось видеть, чтобы человек оказывал услугу своему ближнему с такой героической самоотверженностью. Миссис Монарк повернулась, глубоко вздохнула и пошла, посматривая по сторонам с таким видом, будто искала, что бы ей еще сделать; затем она нагнулась с благородным смирением и подняла с полу тряпку, выпавшую из моего этюдника.
      Тем временем майор тоже подыскивал себе дело и, отправившись в другой конец мастерской, увидел перед собой посуду и столовый прибор - следы моего завтрака, забытые и неприбранные. "Послушайте, а в _этом_ я могу вам помочь?" - крикнул он мне, безуспешно пытаясь скрыть дрожь в голосе. Я согласился со смехом (боюсь, что смех вышел неловкий), и в течение ближайших десяти минут моя работа шла под аккомпанемент нежно звенящего фарфора и стекла и брякающих чайных ложечек. Миссис Монарк помогала мужу они вымыли посуду, убрали ее в шкаф. Затем они отправились в мою маленькую буфетную, и после их ухода я обнаружил, что все мои ножи начищены, а скромный запас посуды блестит так, как не блестел с незапамятных времен. Должен признаться, когда я почувствовал, как красноречиво говорило за себя то, что они делали, - контуры моего рисунка на мгновение смазались, и изображение поплыло. Они признали свою несостоятельность, но не могли смириться с мыслью о грозящей им гибели. Они в замешательстве склонили головы перед жестоким и противоестественным законом, в силу которого реальность могла оказаться намного ниже в цене, чем иллюзия; но они не хотели умирать с голоду. Если мои слуги ходят у меня в натурщиках, почему бы моим натурщикам не пойти ко мне в услужение? Можно поменяться ролями: те будут позировать, изображая леди и джентльменов, а _они_ будут за них работать, и тогда им не придется уходить из мастерской. Это был безмолвный, но страстный призыв, - они взывали ко мне не прогонять их. "Разрешите нам остаться, мы будем делать _все_", - вот что они хотели сказать.
      Когда все это свалилось на меня, мое вдохновение улетучилось. Карандаш выпал у меня из рук; сеанс был сорван, и я отослал моих натурщиков, которые тоже были явно сбиты с толку, оробели и притихли. Я остался наедине с майором и его женой и пережил несколько очень неприятных минут. Он вложил их мольбу в одну фразу: "Так вот я и говорю: а может, все-таки возьмете нас?" Я не мог их взять - было бы слишком больно смотреть, как они выносят мое помойное ведро; но я сделал вид, что у меня найдется для них работа еще примерно на неделю. Затем я дал им денег, чтобы они поскорее уходили, и больше я их не видел. Заказ на следующие тома я все-таки получил, но мой друг Хоули твердит, что ущерб, нанесенный мне майором и миссис Монарк, дает себя знать и сейчас: это из-за них я свернул с прямого пути. Если это и правда, я не жалею, что заплатил за преподнесенный мне урок.
      КОММЕНТАРИИ
      1. Килберн - в конце XIX века северо-западный окраинный район Лондона.
      2. Так звали жившего в первой половине XVII века автора книг "Правдивое известие о сражении в Новой Англии между англичанами и дикарями" (1638) и "Плач Германии" (1638). Однако, по-видимому, здесь это реальное лицо не имеется в виду. Джеймс имел обыкновение выписывать в тетрадь различные имена, фамилии, названия, которые могли бы ему пригодиться впоследствии. Возможно, что именно так обстояло дело и в данном случае.
      3. Мейда Вейл - улица, начинающаяся в Килберне и идущая по направлению к Гайд-парку.
      4. Букингемский дворец - королевская резиденция в Лондоне.
      5. Имеется в виду собор святого Петра в Риме.