5

После своей утренней встречи с Делглишем в буфетной у студенток сестра Рольф имела время оправиться от неожиданности и обдумать свою позицию. Как и ожидал Делглиш, на ее помощь не приходилось рассчитывать. Она уже дала инспектору Бейли четкие и недвусмысленные показания относительно проведения демонстрации, процедуры питания при помощи пищеводной трубки и о том, чем она занималась в утро смерти Пирс. Теперь она спокойно и точно подтвердила свое заявление. Подчеркнув также, что знала о том, что в роли пациентки будет выступать Хитер Пирс, она саркастически заметила, что не видит смысла отрицать этот факт, так как именно ее Мадлен Гудейл позвала взглянуть на заболевшую Фоллон.

Делглиш спросил:

— У вас были какие-либо сомнения в истинности ее заболевания?

— В тот момент?

— Тогда или теперь.

— Полагаю, вы считаете, что Фоллоп инсценировала заболевание гриппом, чтобы Пирс наверняка заняла ее место, и затем прокралась назад в Найтингейл-Хаус перед завтраком, чтобы подлить яд в пищу? Не знаю, зачем она приходила, но можете выбросить из головы свою идею о том, что она симулировала болезнь. Даже Фоллон не могла бы симулировать температуру 39,8 градуса, страшный озноб и скачущий пульс. В тот день она была очень больна и болела еще почти десять дней.

Делглиш обратил ее внимание на тот странный факт, что, находясь в таком тяжелом состоянии, Фоллон па следующее же утро вернулась в Найтингейл-Хаус. Сестра Рольф ответила, что это действительно до такой степени странно, что она может только предположить, что Фоллон испытывала неотложную потребность вернуться. Когда ей предложили подумать, что за нужда могла быть у Фоллон, она ответила, что заниматься разными теориями не ее дело. Затем как-то натянуто она добавила:

— Во всяком случае, она приходила туда не для того, чтобы убить Пирс. Фоллон была очень умной, возможно, самой умной на своем курсе.

Если Фоллон возвращалась для того, чтобы отравить пищу, она должна была прекрасно понимать, что весьма рискует быть замеченной в Найтингейл-Хаус, даже если ее не хватятся в палате, и тогда она позаботилась бы сочинить правдоподобную легенду, что было бы не так уж трудно. А она просто наотрез отказалась давать инспектору Бейли какие-либо объяснения.

— Вероятно, она была достаточно умна, чтобы понимать, что такая необычайная скрытность подтолкнет к такому же поведению другую умную женщину.

— Вы имеете в виду двойную игру? Не думаю. Упорное молчание двух подозреваемых только вызвало бы слишком серьезные подозрения полиции.

Она без всякого волнения признала, что не имеет алиби с 7.00, когда сестры Бэрт взяли на кухне бутылку молока, до 8.50, когда она присоединилась к Матроне и мистеру Куртни-Бригсу в гостиной мисс Тейлор в ожидании появления мисс Бил, за исключением периода от 8.00 до 8.25, когда она завтракала за одним столом с сестрами Брамфет и Гиринг. Первой покинула столовую сестра Брамфет, а она последовала за ней приблизительно в 8.25. Сначала она заглянула в свой кабинет, расположенный рядом с демонстрационной комнатой, но, найдя там мистера Куртни-Бригса, занятого каким-то делом, сразу направилась в свою однокомнатную квартирку на четвертом этаже.

Когда Делглиш спросил, выглядели ли сестры Гиринг и Брамфет за завтраком как обычно, она сухо ответила, что по ним не было заметно, что они собираются убить человека, если он это имеет в виду. Гиринг читала «Дейли миррор», а Брамфет — «Нэрсинг тайме», если это имеет какое-то значение, и они почти не разговаривали за едой. Она сожалеет, что не может назвать никакого свидетеля на период до или после еды, но это вполне понятно: за те несколько лет, которые ей пришлось здесь прожить, она привыкла посещать туалет и ванную комнату в одиночестве. Кроме того, она очень ценит свободное время перед началом рабочего дня и любит проводить его одна. Делглиш спросил:

— Вас не удивило присутствие в вашем кабинете мистера Куртни-Бригса, когда вы заглянули туда после завтрака?

— Не очень. Я решила, что он ночевал во врачебном жилом корпусе и пораньше пришел в Найтингейл-Хаус, чтобы встретить инспектора комитета, мисс Бил. Возможно, он искал место написать письмо. У мистера Куртни-Бригса есть право, когда ему понадобится, использовать любое помещение в больнице Джона Карпендера как свой кабинет.

Делглиш спросил, чем она занималась накануне вечером. Она повторила, что ходила одна в кино, по на этот раз добавила, что при выходе из кинотеатра встретила Джулию Пардоу и они вместе вернулись в больницу. Они прошли через ворота на Випчестер-роуд, ключи от которых у нее имеются, и вернулись в Найтингейл-Хаус сразу после одиннадцати. Она тут же направилась к себе и по дороге никого не встретила. А Джулия Пардоу, как она думает, или пошла спать, или присоединилась к остальным сокурсницам в студенческой гостиной.

— Итак, вы ничего не можете нам сообшить, сестра? Ничего, что могло бы помочь?

— Ничего.

— Даже о том, почему, без всякой необходимости, вы солгали, что ходили в кино одна?

— Ничего. И я не считаю, что вас могут касаться мои личные дела.

Делглищ спокойно сказал:

— Мисс Рольф, две ваши студентки мертвы. Я нахожусь здесь для того, чтобы выяснить, как и почему они умерли. Если вы не хотите нам помочь, так и скажите. Вы не обязаны отвечать па мои вопросы. Но не надо мне указывать, какие вопросы я могу задавать. Я уполномочен на это расследование и провожу его так, как считаю нужным.

— Понятно. Вы вырабатываете правила, которым следуете. Все, что мы можем сделать, это предупредить вас, если мы не желаем по ним играть. Вы играете в опасную игру, мистер Делглиш.

— Расскажите мне что-нибудь о ваших студентках. Вы старшая преподавательница; через ваши руки прошло довольно много девушек. Я думаю, вы должны хорошо разбираться в людях. Начнем с Мадлен Гудейл.

Если она испытала удивление или облегчение от его выбора, она не показала этого.

— В этом году Мадлен Гудейл наверняка получит золотую медаль как лучшая ученица своего курса. Она не так умна, как Фоллон, — как была умна Фоллон, — но она очень трудолюбива и в высшей степени ответственна. Она из местных. Ее отца знают все в городе, это очень преуспевающий агент по недвижимости, который унаследовал давно основанный семейный бизнес. Он член городского совета и много лет входил в комитет управления больницей. Мадлен посещала местную школу, а затем поступила к нам. Не думаю, что она помышляла о какой-то другой школе обучения медсестер. Вся семья очень предана местным учреждениям. Она обручена с молодым священником церкви Святой Троицы, и, как я понимаю, они собираются пожениться, как только она закончит учебу. Она уже не сделает хорошей карьеры в своей профессии, но, полагаю, она сама так решила.

— А сестры Бэрт?

— Хорошие, разумные, добрые девушки, обладают гораздо большей сообразительностью и чувствительностью, чем это кажется. Они из фермерской семьи, которая живет недалеко от Глоучестера. Не знаю точно, почему они выбрали именно нашу больницу, но допускаю, что это им подсказала их кузина, которая обучалась здесь и была очень довольна. Они из тех девушек, которые должны были выбрать школу, уже опробованную кем-то из их семьи. Они не блещут умом, но вовсе не глупые. Слава богу, у нас здесь нет тупых учениц. У каждой из них есть постоянный друг, а Морин уже обручена. Не думаю, что хоть одна из них смотрит на работу медсестры как па постоянное занятие.

Делглиш сказал:

— Похоже, у вас появятся проблемы с преемниками, если этот автоматический уход после учебы в брак станет правилом.

Она сухо сказала:

— У нас уже есть проблемы. Кто еще вас интересует?

— Кристина Дейкерс.

— Бедное дитя! Еще одна местная девушка, но совершенно другого происхождения, чем Гудейл. Отец ее был младшим чиновником местного комитета управления и умер от рака, когда ей было двенадцать. С тех пор ее мать с трудом существует на крохотную пенсию. Девушка училась в одной школе с Гудейл, но, насколько мне известно, они не дружили. Дейкерс добросовестная, трудолюбивая ученица, очень целеустремленная. Она все делает хорошо, но на большее не способна. Она легко устает и вообще не отличается крепким здоровьем. Люди считают ее робкой и очень натянутой, что бы ни значил этот эвфемизм. Но Дейкерс весьма упорная. Вспомните, она учится уже на третьем курсе. Не каждая девушка дойдет до этого курса, если у нее слабая подготовка — физическая или моральная.

— Джулия Пардоу?

К этому моменту сестра Рольф уже вполне овладела собой, и в ее голосе не было заметно никаких изменений, когда она продолжила:

— Единственный ребенок разведенных родителей. Мать — одна из тех красивых, но эгоистичных женщин, которые не представляют себе жизни с одним мужем. Сейчас она замужем, кажется, уже за третьим. Думаю, девушка точно не знает, который из них ее отец. Она нечасто бывает дома. Мать отдала ее в приготовительную школу, когда ей было пять лет. У нее была довольно бурная школьная жизнь, и к нам она пришла из шестого класса одного из тех независимых пансионов, где девушек ничему не учат, но где они многое узнают. Сначала она пыталась поступить в одну из больниц Лондона. Она не вполне соответствовала их требованиям и в социальном, и в академическом отношении, по Матрона направила ее сюда. Школы вроде нашей на этот счет имеют договоренность с больницами при медицинских институтах. У них десятки заявлений на каждое место. В основном потому, что это очень престижно, а кроме того, дает надежду подцепить мужа. Мы с удовольствием принимаем девушек, которым они отказали в приеме; полагаю, из них получатся более профессиональные медсестры, чем из девушек, которых они приняли. Пардоу была одной из них. Способный, но неразвитый ум. Мягкая и внимательная сестра.

— Вы многое знаете о своих студентках.

— Это мой долг и обязанность. Но надеюсь, от меня не ожидают, чтобы я дала характеристику своим коллегам?

— Сестрам Гиринг и Брамфет? Нет, конечно, но я был бы рад услышать от вас о студентках Фоллон и Пирс.

— Я больше могу рассказать о Фоллон. Она была сдержанная, даже скрытная девушка. Умная, конечно, и гораздо более развитая, чем большинство студенток. Думаю, у меня с ней был только один личный разговор. Это было в конце первого курса, когда я пригласила ее к себе и спросила, какое впечатление у нее от работы медсестры. Мне было интересно узнать, как наши методы обучения повлияли на девушку, которая отличалась от обычных студенток, пришедших к нам прямо со школьной скамьи. Она сказала, что пока еще рано судить об этой профессии, когда они только помогают опытным медсестрам и к ним относятся как к нерадивым кухонным служанкам, но все-таки она думает, что это ее профессия. Я спросила ее, что привлекательного она находит в пашей профессии, и она ответила, что хочет получить ремесло, которое сделало бы ее независимой в любой стране мира, квалификацию, которая всегда пользуется спросом. Не думаю, что у нее были особые амбиции достичь высот в этой профессии. Ее учеба здесь была только средством закончить образование. Но я могу ошибаться. Как я сказала, я никогда по-настоящему ее не знала.

— Так вы не можете сказать, были ли у нее враги?

— Я не могу сказать, почему кому-то понадобилось ее убивать, если вы это хотели узнать. Я бы сказала, что Пирс — гораздо более вероятная жертва убийства.

Делглиш спросил ее почему.

— Пирс мне не нравилась. Я ее не убивала, я не способна убить человека только потому, что он мне не нравится. Но она была странной девушкой, злобной и лицемерной. Бесполезно меня спрашивать, откуда я это знаю. У меня нет никаких доказательств этого, и даже если бы они у меня были, сомневаюсь, что я дала бы их вам.

— Следовательно, вас не удивило, что она была убита?

— Меня это поразило. Но я ни минуты не думала, что ее смерть следствие самоубийства или несчастного случая.

— Кто же, по-вашему, убил ее?

Сестра Рольф посмотрела на него с мрачным удовлетворением:

— А это уж вы мне скажите, старший инспектор. Вы должны сказать!

6

— Итак, вчера вечером вы одна пошли в кино?

— Да, я же сказала вам.

— Смотреть повторный показ «Приключения»? Вероятно, вы считали, что тонкие психологические нюансы фильмов Антониони лучше прочувствовать без компании? Или может, вы просто не нашли никого, кто захотел бы пойти с вами в кино?

Против столь унизительного предположения она, конечно, не могла не возразить,

— Если бы я захотела, нашлось бы полно ребят, которые повели бы меня в киношку!

Киношка! Когда Делглиш был в ее возрасте, это называли киносеансом. Но разрыв между поколениями гораздо глубже, чем между лексиками, отчуждение гораздо сложнее. Он эту девушку просто не понимал. У него не было ни малейшего представления, что происходит под этим гладким детским лбом. Глаза удивительного фиалкового цвета, широко расставленные под изогнутыми бровями, смотрели на него внимательно, но без признаков волнения. Кошачья мордочка с маленьким круглым подбородком и широкими скулами абсолютно ничего не выражала, кроме смутного отвращения к допросу. Трудно представить, подумал Делглиш, более привлекательную и приятную фигурку, чем Джулия Пардоу, у постели больного, если только человек не страдает от сильной боли или уныния, когда здравый смысл сестер Бэрт или спокойная уверенность Мадлен Гудейл будут гораздо более уместны. Может, все дело в личном предубеждении, но он не мог представить, чтобы человек охотно доверил свою боль или физическую немощь этой бойкой и самовлюбленной барышне. И что ей, собственно, за дело до профессии медсестры? Если бы больница Джона Карпендера была при институте, он мог бы ее понять. Эта манера широко раскрывать глаза во время разговора, так что собеседник чувствует внезапный прилив желания, эти приоткрытые влажные губы, обнажающие ряд ровных белоснежных зубов, определенно подействовали бы на веселых студентов-медиков.

И как он заметил, ее кокетливые ужимки не оставили равнодушным сержанта Мастерсона.

Но что там сказала о ней сестра Рольф? «Способный, но неразвитый ум; мягкая и внимательная сестра».

Что ж, возможно. Но Хильда Рольф имела свое предубеждение. А у него, у Делглиша, — свое.

Он продолжил допрос, подавляя желание съязвить, выражая этим свою антипатию:

— Вам понравился фильм?

— Так себе.

— И когда вы вернулись в Найтингейл-Хаус, посмотрев этот «так себе» фильм?

— Точно не помню. Наверное, около одиннадцати. Выходя из кинотеатра, я встретила сестру Рольф, и мы пошли домой вместе. Думаю, она уже рассказала вам.

Выходит, утром они уже посоветовались и решили сказать об этом и девушка повторила эту версию, даже не делая вид, что ее заботит, чтобы ей поверили. Конечно, это можно проверить. Билетерша в кинотеатре должна вспомнить, вместе ли они пришли. Но не стоило даже труда проверять эту легенду. Какое в самом деле это имеет значение, если только они не замышляли убийство, одновременно приобщаясь к культуре? А если замышляли, то, значит, перед ним одна из участниц преступления, которая не проявляет ни малейших признаков беспокойства.

Делглиш спросил:

— Что произошло, когда вы вернулись?

— Ничего. Я пошла в гостиную, где все девушки смотрели телик. Точнее, когда я вошла, они его как раз выключили. Двойняшки Бэрт пошли в буфетную приготовить чай, а потом мы собрались в комнате Мории, чтобы выпить его. С нами была Дейкерс. Мадлен Гудейл осталась в гостиной с Фоллон. Не знаю, когда они оттуда ушли. Я ушла спать, как только выпила чай. И еще до двенадцати заснула.

Могло быть и так. Но это убийство было очень легко совершить. Ей ничего не мешало подождать, хотя бы в одной из кабинок туалета, пока Фоллон включит воду в ванной. Когда Фоллон принимала душ, Джулия Пардоу, как и все студентки, знала, что на столике у кровати ее ждет бокал виски с лимоном. Чего проще — проскользнуть в ее спальню и бросить что-то в бокал. Но что именно? Его выводила из себя эта необходимость работать вслепую и строить разные версии до установления фактов. До окончания вскрытия и получения результатов токсикологического анализа он даже не мог быть уверен, что расследует убийство.

Он внезапно изменил тактику, вернувшись к предыдущему убийству.

— Бас огорчила смерть Хитер Пирс?

Опять широко раскрытые глаза, гримаска сосредоточенности, а затем успокоенности — вопрос оказался довольно безобидным.

— Разумеется. — Маленькая пауза. — Ведь она не сделала мне ничего плохого.

— А кому-то другому?

— Вам лучше спросить у них. — Снова пауза. Вероятно, она поняла, что допустила неосмотрительную резкость. — А какой вред могла нанести кому-то сестра Пирс?

Это было сказано без признака презрения, почти безразлично, просто она констатировала факт.

— Но ведь кто-то ее убил. Значит, не такой уж безвредной она была. Кто-то ненавидел ее до такой степени, что решил убрать ее.

— Она могла сама покончить с собой. Когда она глотала ту кишку, она прекрасно знала, что с ней происходит. Она была испугана. Это любой мог заметить.

Джулия Пардоу была первой студенткой, которая упомянула про страх Пирс. До сих пор единственная, кто об этом говорил, была инспектор Главного совета медсестер мисс Бил, которая в своих показаниях отметила, что была потрясена испуганным видом девушки, чуть ли не паническим. Его удивила и заинтересовала неожиданная для Джулии Пардоу наблюдательность. Делглиш сказал:

— Неужели вы серьезно полагаете, что она сама положила этот жуткий кислотный яд в пищу?

Фиалковые глаза встретились с его взглядом, и девушка слегка улыбнулась.

—Нет. Пирс всегда боялась, когда ей приходилось играть роль пациентки. Она это ненавидела. Она никогда ничего не говорила, но любой мог видеть, что она чувствовала. Хуже всего для нее было глотание этой кишки. Как-то она сказала мне, что не может выносить и мысли об осмотре или операции горла. Когда она была ребенком, ей удаляли гланды, и хирург — а может, это была медсестра — отнесся к ней очень грубо и сделал ей больно. Во всяком случае, она тяжело это пережила и на всю жизнь затаила страх перед такими манипуляциями. Разумеется, она могла объяснить все сестре Гиринг, и тогда вместо нее вышла бы любая из нас. Она не обязательно должна была выступать в роли пациентки, никто ее к этому не принуждал. Но я думаю, что Пирс считала своим долгом пройти через это испытание. У нее было ужасно развито чувство долга.

Итак, любой мог видеть, что она чувствовала. Но на самом деле это заметили только двое. И одна из них — вот эта, по-видимому, совершенно бесчувственная девушка.

Делглиша заинтересовало, но не слишком удивило, что Хитер Пирс решила довериться Джулии Пардоу. Он наблюдал это и раньше, эту своеобразную притягательность, которой красивые и общительные люди обладают в глазах бесцветных и презренных членов общества. Иногда это чувство бывает взаимным; странное взаимное восхищение, которое, по его предположениям, создает базу многих приятельских и брачных союзов — их считают необъяснимыми. Но если Хитер Пирс пыталась трогательным рассказом о своих детских переживаниях вызвать у подруги симпатию и сочувствие, она ошибалась. Джулия Пардоу уважала силу, но не слабость. Она не восприимчива к жалости. И все же — кто знает? — что-то Пирс ожидала от нее получить. Не дружбу и не симпатию и, конечно, не сострадание, но нечто вроде понимания.

Подчиняясь внезапному импульсу, он спросил:

— Мне кажется, что вы были гораздо ближе с Хитер Пирс, чем остальные девушки, возможно, лучше понимали ее. Я не верю, что ее смерть была результатом самоубийства, да и вы тоже. Я хочу, чтобы вы рассказали мне о ней все, что может помочь нам найти мотив преступления.

Последовала секундная заминка. Показалось ему или она действительно на что-то решалась? Затем она заговорила своим тонким бесцветным детским голоском:

— Думаю, она кого-то шантажировала. Однажды она попыталась это проделать со мной.

— Расскажите мне об этом.

Она задумчиво посмотрела на него, будто оценивая его надежность или раздумывая, стоит ли рассказывать эту историю. Затем ее губы изогнулись в улыбке, словно она вспомнила что-то забавное. Она невозмутимо сказала:

— Год назад мой друг провел со мной ночь. Это было не здесь — в сестринском доме. Я отперла один из пожарных выходов и впустила его. Собственно, мы затеяли это скорее ради смеха.

— Он из этой больницы?

— Гм… Один из ординаторов-хирургов.

— И как об этом узнала сестра Пирс?

— Это было за ночь до нашего первого экзамена на государственную аттестацию. Накануне экзаменов у Пирс всегда болел живот. Думаю, она брела по коридору в туалет и увидела, как я впускаю Найгла. Или она могла возвращаться к себе в спальню и подслушать под дверью. Вероятно, услышала, как мы хохотали, или еще что-нибудь. Наверное, она долго подслушивала. Интересно, зачем это ей понадобилось? Никто не выражал желания заниматься с Пирс любовью, так что, может, она просто дрожала от страсти, слыша, как кто-то возится в постели с мужчиной. Так или иначе, на следующее утро она пригрозила мне, что скажет обо всем Матроне и меня выгонят из школы.

Она рассказывала без негодования, чуть ли не со смешком. Это не беспокоило ее тогда. И сейчас — тоже.

Делглиш спросил:

— И какую цену она запросила за свое молчание?

Он не сомневался, что, какой бы ни была эта цена, она не была уплачена.

— Она сказала, что еще не решила, ей нужно подумать. Сумма должна быть соответственной. Нужно было видеть ее лицо! Оно все покраснело и пошло пятнами, как у индюшки! Я притворилась ужасно испуганной, каялась и просила ее поговорить об этом вечером. Мне было нужно время, чтобы связаться с Найглом. Он жил вместе с овдовевшей матерью за городом. Мать его обожала, и я знала, что ей не составит никакого труда поклясться, что эту ночь он провел дома. Она даже не возражала, чтобы мы были вместе, потому что считает, что ее ненаглядный Найгл имеет право брать все, что пожелает. Но я не хотела говорить с Пирс, пока обо всем с ними не договорюсь. Когда вечером мы увиделись, я сказала ей, что мы с Найглом будем решительно все отрицать, а у него есть подтверждение его алиби. Она забыла о его матери. И еще кое о чем. Найгл — племянник мистера Куртни-Бригса. Так что если она все расскажет, то мистер Куртни-Бригс выгонит из школы ее, а не меня. Пирс была ужасно глупой.

— Судя по всему, вы справились с этой проблемой удивительно ловко и с большим самообладанием. Значит, вы так и не узнали, какое наказание припасла для вас Пирс?

— А вот и нет, узнала! Я дала ей сначала рассказать об этом, а уж потом выложила ей все. Так было забавнее. Оказывается, она придумала вовсе не наказание, а скорее шантаж. Она хотела войти в мою команду.

— В вашу команду?

— Ну, это я, Дженифер Блейн и Диана Харпер. Я в это время встречалась с Найглом, а Диана и Дженифер дружили с его товарищами. Вы не видели Дженифер: она из тех студенток, которые заболели гриппом. Пирс хотела, чтобы мы подобрали ей мужчину, чтобы они могли стать четвертой парой.

— Вас это не удивило? Из того, что я о ней слышал, Хитер Пирс была не из тех, кто интересуется сексом.

— Каждый по-своему интересуется сексом. Но Пирс выразилась иначе. Она решила, что нам троим нельзя доверять и что мы должны иметь кого-то надежного, присматривающего за нами. Нечего и гадать, о ком она говорила! Но я знала, чего в действительности она добивалась. Она хотела быть с Томом Манниксом. В то время он работал здесь ординатором-педиатром. Он был прыщеватый и какой-то слюнявый, но Пирс его обожала. Они оба принадлежали к больнице Христианского братства, и Том собирался, кажется, стать миссионером после окончания двухгодичной практики. Он очень устраивал Пирс, и смею думать, что, если бы я нажала на него, он раза два пошел бы с ней погулять. Но только ничего хорошего для нее из этого не получилось бы. Он хотел не Пирс, а меня. Ну, вы знаете, как это бывает.

Делглиш это знал. В конце концов, это была самая распространенная, самая банальная личная трагедия. Вы кого-то любите. Он вас не любит. Еще хуже — следуя своим личным интересам и разрушая ваш покой, — он любит другого. Что бы делали поэты и романисты всего мира, если бы не эта всеобъемлющая трагикомедия! Но Джулию Пардоу это не трогало. Если бы в ее голосе, подумал Делглиш, прозвучала хоть нотка жалости или хотя бы любопытства! Но отчаянная просьба Пирс, тоска по любви, которая заставила ее сделать эту попытку шантажа, ничего не вызвала в ее жертве, даже веселого презрения. Она даже не побеспокоилась попросить Делглиша держать эту историю в тайне. И затем, словно отвечая на его мысли, она объяснила:

— Я не против того, чтобы вы теперь об этом узнали. Почему? В конце концов, Пирс умерла. Фоллон тоже. Я имею в виду, когда в больнице подряд случились две смерти, у Матроны и комитета управления больницей есть гораздо более важные причины для тревоги, чем вопрос о той нашей ночи с Найглом. Но когда я думаю о ней! Нет, честно, вот была умора! Кровать была слишком узкой и все время скрипела, так что мы с Найглом так хохотали, что едва могли… И подумать только, что Пирс подглядывала в замочную скважину!

И она рассмеялась. Это был внезапный взрыв веселья, невинный и заразительный. Глядя на нее, Мастерсон расплылся в широкой снисходительной ухмылке, и какую-то секунду Делглишу пришлось сдерживаться, чтобы громко не расхохотаться вместе с ней.

7

Делглиш вызывал членов маленькой группы, собравшейся в гостиной, без определенной последовательности и вовсе не со злым умыслом оставил сестру Гиринг на конец. Долгое ожидание встречи с ним не пошло ей на пользу. Еще раньше утром она нашла время, чтобы старательно подкраситься — инстинктивные приготовления к волнующим встречам, которые мог принести день. Но косметика плохо держалась. Тушь потекла с ее ресниц и смешалась с тенями для глаз, лоб покрылся капельками пота, а на подбородке виднелось пятнышко губной помады. Страшно волнуясь, она сидела, нервно теребя носовой платок и не находя место ногам. Не дожидаясь, пока заговорит Делглиш, она разразилась трескучей, визгливой болтовней: